Сказание о Петре и Февронии Муромских

Марина ЧЕРНИЦЫНА | Детская литература

Черницина

Сказание о Петре и Февронии Муромских

Обольщённый злом мир забыл любовь,
В мужах силы нет, в женах — кротости.
Вспомним мы былых, добрый нрав времен.
О Петре святом со Февронией.

Как во Муроме было дело то,
Княже Петр спасал брата от беды.
А беда-то та — нечисть лютый змей,
А беда-то та — змей-поганище.
Зарубил его острым он мечом,
Но забрызган был кровью черною.
От нечистой той крови змеевой
Занемог князь Петр, занеможился.
И покрылося тело белое,
Соколиное язвой с струпьями.
Посылал же он своих добрых слуг
В земли дальние, во Рязанские.
«Как искусны там люди врачеством.
Уж сыщите там вы мне лекаря».
Полетели же слуги добрые
Словно стрелушки во все стороны.
Залетел один в дальнее село,
В дальнее село, село Ласково.
И вошел-то он в самый первый дом,
И увидел он чудо чудное.
Сидит в горнице красна девица,
Сидит в горнице и ткет полотно,
Перед ней сидит зайка серенький.
Вот спросил ее добрый молодец:
«Кто ты есть така, и хозяин где?»
Отвечала же дева пришлому:
«От роду я Феврония,
А отец пошел взаймы плакати».
«Что за странные говоришь слова,
Не могу понять, что глаголишь ты».
«Что ж тут понимать, на похоронах
Плачет мой отец о покойнике.
А помрет как сам, то о нем родном
Буду я с родней горько плакати».
«Вижу, разума, дева, ты полна,
Так нужду мою помоги решить,
Князя светлого от язв исцелить,
Одарит тебя наш пресветлый князь,
Что душе своей пожелаешь ты».
«Не хочу дары я богатые,
Я хочу, чтоб князь в жены взял меня.
Ясно солнышко — небо в светлости,
Мудрая жена — мужу к радости».
Ветер ветви гнет над дубравушкой,
Возмутилися злы боярушки:
«Ты, Феврония, простолюдинка,
Не хотим, чтоб ты нами правила,
Наших знатных жен чтоб бесславила.
Все, что хочешь ты, забирай с собой
И ступай ты вон со двора долой,
Набирай с собой всякого добра,
Злата-серебра, жемчугов, сукна».
Отвечала так им Феврония,
Отвечала так жена мудрая:
«Нет, не надо мне вашего добра
И не надо мне злата-серебра,
Я оставлю вас, лишь возьму с собой
Мужа милого, князя светлого».

По Оке-реке той ладья плывет,
В ней пресветлый князь с молодой женой,
И слуга один вместе с ними плыл.
Он недобру мысль в голове носил.
На чужу жену он позарился,
Он Февронией любовался все.
Говорит ему мудрая жена:
«Ты воды черпни с одного борта
И испей, затем стороной другой.
Есть ли разница между сей водой?»
«Нет, — ответил он. — Все одна на вкус».
«Так почто тогда ты, мой милый друг,
Позабыл жену, что она, что я,
В естестве одном
Женска плоть одна».
Пристыдился тот и покаялся,
С думою дурной распрощался он.
Вот причалила к берегу ладья,
Закручинился светлый Петр-князь.
Серый мрак туман по реке плывет,
Ну, а мысль грустна на чело ползёт.
Вот Февроньюшка к мужу подошла,
Говорит ему, глядючи в глаза:
«Ты о чем, мой муж, призадумался,
Мой сердечный друг, пригорюнился,
Милостивый Бог — промыслитель всем,
Не оставит он нас с тобой в нужде».

Из-за гор встает солнце красное,
На поклон к Петру шли бояре все:
«Ты прости-прощай, господине-князь,
Воротись ты к нам снова в Муром-град.
Как во граде стон, как во граде кровь,
Всё бояре власть делят меж собой».
Воротился князь со Февронией,
Сирый люд покрыл он любовию.
Правил в честности, справедливости,
В добродетели, с Божьей милостью.
Осень сыплет лист, белый снег главе,
Как проходит жизнь — то приходит смерть.
Белых голубей пара — муж с женой
Просят Господа пред иконою:
«Как одну ты жизнь на двоих нам дал,
Подари нам смерть на единый час.
Как и в жизни сей неразлучны мы —
Так в сырой земле рядом были бы».
И чин ангельский, чин монашеский
Принял княже Петр и Феврония.
Он Давидом стал,
А княжна его называется Ефросинией.
Осень сыплет лист, белый снег главе.
Как проходит жизнь — то приходит смерть.
Преподобная Ефросиния
Воздух с ликами шила в Божий храм
Передал ей Петр, что Давидом стал,
Передал ей Петр со слугой сказать:
«О сестра моя, Ефросиния,
Уж зовет меня в дальний путь Господь».
«Подожди меня, господине мой,
Дай работу в храм я доделаю».
И во вторый раз он позвал ее:
«Не могу я ждать, приходи скорей».
«Подожди меня, господине мой,
Дай работу в храм я доделаю».
В третий раз зовет благоверный князь:
«Нету больше сил душу удержать».
Не окончен труд позабыт лежит,
А Феврония за Петром спешит.
Синей сини гладь простирается,
В небо птицы две поднимаются.
Чистых две души под одним крылом
Рядышком летят к Богу на поклон.
Положили их в разные гробы,
Разнесли-то их в разны стороны.
Только утром глядь, они рядышком
Во сырой земле, во могилушке.
Что своей рукой соединил Господь,
Разделить порознь никому невмочь.
Так дана была нам в пример любовь
Мужа и жены, две души в одной.

Обольщенный злом мир забыл любовь.
Вспомним добрый нрав мы былых времен.

Сказание о святых князьях страстотерпцах Борисе и Глебе

Тиха ясна ноченька, звезды в небесах
Смотрят в море синее, плещутся в волнах.
Сквозь века былинные, через дрему лет,
Льют они на землю свой прозрачный свет.

Ох, Россия-матушка, святая сторона,
Звездами на небушке твои сыновья.
Как у князя в Киеве с тех пор прошли года,
Были у Владимира любимых два дитя.

Воином искусным сын Борис прослыл,
Веру православную он горячо любил,
Писание святое часто вслух читал,
А молодой брат Глебушка тогда ему внимал.

Два брата, две березоньки росли к плечу плечо,
Любили землю русскую, друг друга горячо.
Борису князь Владимир в удел Ростов отдал,
Глебу дал он Муром, хоть тот годами мал.

А Святополк хоть старшим средь братьев своих был,
От отца на княженье удел не получил.
Коварного и властного не любил народ,
Если б стал он править, то не счесть невзгод.

Льет свет покоем полный полночная звезда,
Лишь ты покой не ведала, Россия, никогда.
Роса слезой хрустальною с листа спадает вниз,
В поход на печенегов ушел святой Борис.

Но как стрела каленая, что в сердце больно бьет,
У реки, у Альты, настигла весть его.
Окончил в стольном граде свой век Владимир-князь,
Ох, до чего ж нерадостен был гонца рассказ.

Задумал беззаконие брат Каин-Святополк,
Один хотел он властвовать над Русскою землей.
«С тобой дружина добрая, мы все пойдем с тобой,
Тебя поставим княжить на Киевский престол», —

Борису-князю воины твердили дружно в лад.
Но чистых светлых глаз его был спокоен взгляд.
«Не подниму руки своей на брата своего,
Как старший, пусть он будет для меня отцом.

Нет, не хочу венчать главы кровавым я венцом,
И совесть пусть спокойно спит пред Божеским лицом.
Довольно русской крови жаждущим степям.
Ступайте, други добрые, по своим домам».

Летела белой горлицей молитва в небеса,
Упала окровавленной к ногам она Творца.
Один молился пламенно в своем шатре Борис,
Когда лихие вороги-убийцы ворвались.

В палаты окаянного брата принесли
Бориса-князя бедного. Он чуть живой, в крови.
Нет в черном сердце брата ни чести, ни любви,
И Святополк приспешникам велел князя добить.

По темным по дубравушкам рыдают соловьи,
С отцом проститься в Киеве Глебушка спешит.
В пути чернее ночи настигла весть его:
Давно почил Владимир-князь и брат Борис убит.

Вдогонку горькой вести, как стая воронья,
Коварным братом посланы, убийцы уж спешат.
Не расправить лебедю белых два крыла,
У Смядыни-реченьки смерть его пришла.

Лежит не захоронено тело меж колод.
Земля росой туманною тихо слезы льет,
Но ангел светлоокий хранил не день, не два
Святое тело Глеба, и пошла молва

О том, как в тихом месте, безлюдном и пустом,
Горит ночами чудный немеркнущий огонь.
И плоть нетленну Глеба люди там нашли
И в Вышгород с любовью его отнесли.

И как при жизни были Борис и Глеб дружны,
В Вышгородском храме встретились они.
Лежат березки срублены, невинные ни в чем,
Два чистых, светлых агнеца лежат к плечу плечо.

Безумьем был же поражен коварный Святополк,
И окаянным на века прозвал его народ.

Помолимся, братья, мы с верой князьям-страстотерпцам святым,
Братьям Борису и Глебу — защитникам Русской земли.
Помолимся с братской любовью, обиды друг другу простим,
Ведь только когда мы едины, мы землю свою сохраним.

***

Каждый раз твердит мне мама:
«Ни к чему такая драма,
Милый мой, не надо драться,
Надо дружно всем играться».
Нет, я маму не пойму,
Я Данила отлуплю:
Он меня щипнул под партой,
Показал язык украдкой.
Я толкнул его немножко —
Он подставил мне подножку.
В луже мы сидим вдвоём,
Вместе дружно с ним ревём.

***

Туча — чёрная подушка —
Скрыла звёздочку-подружку.
Среди туч совсем одна
В небе жёлтая луна.
Я под тёплым одеялом,
Кукла Надя со мной рядом,
Но совсем, совсем одну
Жалко жёлтую луну.
Я немножечко посплю
И звезду искать пойду.
Для луны её подружку
Утром встану и найду.

Привет

Жёлтенький цветок осенний
Я в своем саду найду,
Солнышка привет последний —
Хризантему я сорву.

Положу цветок я в ямку
На бумажке золотой,
Ото всех секрет свой спрячу
До весны я под землёй.

Не страшна мне злая вьюга,
У меня ведь есть секрет:
Жёлтенький цветок под снегом —
Солнца ласковый привет.

Жёлтые кораблики

Осень с тихой грустью
Отпускает вдаль
Жёлтые кораблики
Вслед летящим стаям.
Жёлтые кораблики
По воде плывут,
В страны неизвестные
За собой зовут.
Там под жёлтым солнцем
В бухте золотой
Плавают дельфины
В сказке голубой.
Я кленовый листик
С дерева сорву,
Бережно на воду
Его отпущу.
Ты плыви, кораблик,
К бухте золотой
Прочь от зимней стужи
И метели злой.

Дождик

Дождь холодный, дождь осенний
В окна всё стучал, стучал.
Ночью он на крыше мокрой
Тихо плакал и вздыхал.

Не пустили дождик серый
В теплый и уютный дом,
И бездомного бродягу
Ангел спрятал под крылом.

Белый Ангел. Снежный Ангел,
Два сияющих крыла.
Белым снегом. Чистым цветом
Вся земля освещена.

***

Тихо тикают часы:
Тик-так, тик-так…
Кот мурлыкает во сне,
И давно уже все спят.
В доме тихо-тихо так,
Не усну лишь я никак.
Тик-так, тик-так…
Нет. Я жду не Дед Мороза.
Ну зачем мне Дед Мороз?
Я лежу, смотрю в окно
На замерзшее стекло.
Там рисует снежный Ангел
Рождества чудесный праздник.
Тик-так, тик-так…
В доме тихо-тихо так.
Расцветает райский садик
На замерзшем на окне.
Там поют негромко птицы,
Словно белые синицы.
Под мохнатыми ветвями
С голубыми огоньками
В колыбели снежных роз
Спит младенец Иисус.
Тик-так, тик-так…
В доме тихо-тихо так.

Росинка

Моя Родина — росинка
На цветочке полевом,
Отражается в ней небо,
Солнце летним теплым днём.
Отражается в ней небо,
Звон пасхальный над землёй,
Вербы — белые невесты
Над задумчивой рекой.
Отражается в ней небо,
Мои папа, мама, я…
Отражается в ней детство,
И вся жизнь, судьба моя.
Когда вырасту, я стану
Добрым славным казаком,
Чтоб беречь свою росинку
На цветочке полевом.

***

По щекам размазало
Серые дожди,
С утра плачет небо:
Солнышко не жди.
Очень грустно дома
Просто так сидеть
И в окно на дождик
Целый день глядеть.
«Ты не плачь, не надо, —
Небу я скажу. —
Хочешь, свой рисунок
Тебе покажу?
На нем светит солнце
В небе голубом
И рисует радугу
Золотым лучом».

***

Лепестки роняет
Цветик на окошко,
Горько плачет Лиза
У цветочной плошки.
Очень жалко Лизе
Милого цветочка:
Вырастила Лиза
Его из росточка.
Только жарким летом
Про него забыла,
Опустил цветочек
Листики уныло.
Мордочку уткнула
В Лизины ладошки,
Её утешает серенькая кошка:
«Мур… не надо плакать,
Посмотри, у Кешки
Нету в клетке корма
Ни единой крошки.
И грустит Трезорка,
Поиграй с ним в мячик,
Молочка налей мне
И полей цветочек.
Дом цветок наполнит
Ароматом сада,
Тех, кому ты нужен,
Забывать не надо».

Колыбельная

Баю-баю, спи, сынок,
Рот скорее на замок.
Ночь глядит в твое окно,
И уснули все давно.

Только в дальней синеве
На огромной на луне
Вяжет бабушка носки
У серебряной реки.

Рядом дедушка сидит
И на удочку глядит,
Золотые в сундучок
Ловит звёзды на крючок.

Чтоб зимой не мёрзли ножки,
Вяжет бабушка носочки.
Звёздами свои иголки
В Рождество украсят ёлки.
Баю-баю, мой сынок,
Засыпай скорей, дружок.

Прости

Если дома очень грустно,
Даже не с кем поиграть,
Потому что с лучшим другом
Поругался ты опять;
Если вёл себя ты плохо,
За обедом суп пролил
И дразнил свою сестрёнку,
Папе лампочку разбил;
Лишь паук и ты в углу,
Слёзы чешутся в носу,
От обиды на весь мир
Зареветь бы что есть сил!
Но не плачь, а лишь скажи
Слово тихое — «Прости».
Ангел радужным крылом
Сразу озарит твой дом.
Прибежит играть Серёжка,
И простит тебя сестрёнка,
И весь Божий мир простит,
Пусть паук в углу сидит.

***

Хмурит брови наш Андрюшка,
Хмурится на небе тучка,
За ней солнца не видать,
И нельзя идти гулять.
Улыбнись скорей, Андрюша,
Ты похож на эту тучу.
С таким букой-ворчуном
Словно пасмурным деньком.

Херувимская

Маленький мой друг, спокойно
Ты постой хотя б чуть-чуть.
Слышишь, как в притихшем храме
Херувимскую поют.
Ярко тоненькие свечи
На подсвечниках горят,
Люди головы склонили
И в почтении молчат.
А под куполом высоко
В свете солнечных лучей
Белый ангел. Звёзды неба
Светят из его очей.
И течёт его молитва
В сердце радостным ручьём,
И тебя она коснётся
Теплым солнечным лучом.
А когда в своей кроватке
Будешь ты спокойно спать,
Добрый ангел сон твой мирный
Ночью будет охранять.
Милый мой, совсем спокойно
Ты постой хотя б чуть-чуть.
Слышишь как на службе в храме
Тихо ангелы поют.

***

Мне родители с любовью
Дали жизни свет.
Сердце в бережных ладонях
Держит ваш портрет.
Мама с папой. Папа с мамой,
Вы всегда со мной,
А любовь, что жизнь дала мне,
Солнцем над грозой
Укрывает мою душу
Средь ненастных дней,
Словно маленький росточек
Средь земных полей.
Льёт луна над миром сонным
Свет свой восковой,
Перед образом затеплю
Огонёк живой.
Как сказать мне вам, родные,
Как я вас люблю?
Перед Богом я в молитве
К вам любовь пролью.

***

Не пойму никак, друзья, я,
Почему печальна мама.
Что ж, что двойку получил
И стишок я не учил:
Я ведь ей утюг чинил.
Не ломал я абажур,
Просто нужен был мне шнур,
Да и брюки я не рвал:
Лишь с забора я упал.
Не пойму никак, друзья, я,
Отчего печальна мама.
Может, когда я не видел,
Её кто-нибудь обидел?
Утром встану очень рано,
Наберу цветов из сада.
Маму милую свою
Очень сильно я люблю.

 Спутник на орбите

Ты — жажда жизни, я — глоток,
Тебе дающий жизнь в пустыне.
Ты — сердца громкий стук, я — пульс,
Что эхом наполняет вены.
Ты — здравой логики расчет,
Я — хаотичных чувств нелепость,
Мою мелодию, твой ритм
Слила в единство бесконечность.
Среди немеркнущих лампад
Венчал Господь нас в звездном храме.
От плоти плоть я часть твоя
В великой тайне мирозданья.
Вокруг тебя душа моя,
Луна к земле среди вселенной.
Ты — часть земли, я — часть твоя,
Ты — жизнь, я — жизни продолженье.

То было время моих первых шагов к православию. Открыв для себя новый, непостижимый, но столь яркий и притягивающий  к себе мир, зачитываясь рассказами о духовных подвигах святых, я была подобна младенцу, который, неуверенно покачиваясь на ногах, стремится к недостижимой для его маленьких ножек цели.

Осенним вечером я шла к отцу Федору. В силу своего возраста и болезни он уже не служил. Но благодаря богатому духовному опыту пользовался огромной любовью и уважением у множества людей. Среди его почитателей ходили рассказы о его мудрости, высоком образе жизни, прозорливости. Славы своей батюшка не любил и как мог старался укрыться от многочисленных посетителей, желающих получить от него наставление или совет. Потому я была очень рада, когда матушка Нина, супруга отца Федора, попросила меня поставить больному мужу капельницы.

Осенним вечером я шла делать отцу Федору очередную капельницу. Лиловые тонкие пальцы облаков тянули за горизонт багровый шар солнца. В воздухе стояла горечь от дыма тлеющих листьев. На душе было горько от недавней семейной ссоры. Причину, положившую начало раздору, я уже не могла вспомнить, но обида осталась. Она снежным комом кружилась в голове, наматывая на себя холод былых разногласий с мужем. «Ничего, ничего, — думала я. — Если ты так, то и живи сам по себе, а я сама по себе. Я потерплю. А вот вырастут дети, уйду от этого мира в монастырь. Там спасение. Живите сами со своими скандалами». От этих мыслей на душе стало немного легче. Я вспомнила об отце Федоре: «Интересно, что он скажет о моем желании?»

Небольшой зеленый домик со ставнями. Тихий огонек лампады перед иконостасом. Книги на столе и на стуле перед любимым диваном батюшки. Уютное беззлобное ворчание матушки, расставляющей на столе свои простые, по старинке приготовленные  и неизменно вкусные бесконечные борщи, каши, пироги… Сам отец Федор, рядом с которым душе спокойно и тепло. Эти дорогие моему сердцу картинки промелькнули в моем воображении.

«Кто-кто, а отец Федор оценит высоту моих духовных устремлений», — решила я для себя. И мои мысли плавно перетекли на тему пагубного влияния семейного быта на мою утонченную душу.

Матушка Нина встретила меня неизменным:

— Ну, чем тебя угощать? У меня есть борщ с белыми грибами, компот. Может, чаю навести? Отец-то ничего не ест, беда, да и только. Вот рыбы ему нажарила. Рыбу будешь? Отец, Маринка пришла. Ты бы убрал свои книги, а то разложил везде, человеку мешать будут. Убирай не убирай, все равно поразложит. Никакого порядка…

Батюшка, как всегда, мирно и спокойно сидел на диване. Благословив меня, он как-то загадочно улыбнулся в бороду и сказал:

— Марин, ты уж подожди немного с уколами. Я вот обидел свою матушку, хочу у нее прощения попросить. Обозвал её, да такими нехорошими словами: генеральша, да еще беспогонная. Матушка, ты уж меня прости.

— Да что прости, — отозвалась матушка Нина, — набросился на меня как тигра.

— Нина, где ж ты тигра-то увидела?

— Видела.

— А какой он, в клеточку или в полосочку?

— В полосочку, — не сдавалась матушка. — Ты глянь, сколько  у тебя мази. А ты этой, вонючей понамазался. На весь дом навонял. А я не могу. Всё мажет, мажет свои ноги всем подряд, а толку-то. Вот что врачи приписали, тем и мажь.

— Да что они, врачи твои, понимают, — попытался заступиться за себя отец Федор. — Вот назначили. Я в справочнике почитал противопоказания, мне это лекарство нельзя. Знал я одного врача, какой умница был, скольким людям помог, а всё любил говорить: «Терапевт все знает, но ничего не видит. Хирург все видит, но ничего не знает. Невропатолог — не ври потолог».

— Зато ты всё знаешь, — парировала матушка, махнув рукой. — Я лучше пойду дойду до Валентины. Мне надо. Вас закрою, а чтоб тебе не выходить, ключ в форточку дам.

И матушка, ворча себе под нос о тигре и вонючей мази, вышла из комнаты. Через некоторое время она стукнула в окно.

— Не буду я у нее прощения просить, все равно она ничего не понимает, — рассуждал сам с собой отец Федор, направляясь к окну за ключом. Но, забрав ключ, он вдруг неожиданно для меня прокричал в форточку уходящей обиженной супруге заискивающим голосом: — Нина, красавица моя, ты пошла?

— Вот, — объяснял он мне чуть попозже, — все меня хвалят. Ну такой я хороший, такой хороший, прям святой, если б не моя матушка. Для чужих мы хорошими можем быть, только с близкими такие, какие есть. И они терпят наши немощи.

Моя память навсегда сохранила отца Федора таким, каким он был в тот момент. Несмотря на седину и проложенные временем морщины, лицо его казалось удивительно молодым, с еле заметной, по-детски озорной улыбкой, прятавшейся в бороде, чуть прищуренными веселыми глазами, которые порой, казалось, смотрели не на тебя, а вглубь твоего сердца, в самые потаенные уголки. От этого взгляда мне стало стыдно, мои недавние помыслы и обиды показались смешными. Разговор о пагубности семейной жизни для моей души и спасительном стремлении в монастырь не состоялся.

Я возвращалась домой, размышляя о том, что хоть семья и не монастырь, но тоже школа, строгая школа, которая через смирение учит терпеть, прощать и любить от самого начала до конца жизни.

Разорвав серый тюль облаков, на небо выплыла луна, разлившись по земле серебряным светом. «Вот и луна. Спутник. Спутник на орбите», — промелькнуло у меня в голове. «Спутник на орбите», — повторила я мысленно про себя, еще раз пытаясь вспомнить что-то очень доброе, связанное с этими словами. Из глубин моей памяти выплыл услышанный мною когда-то рассказ про одинокую супружескую пару — старичка и старушку.

Старичок был покрепче и еще мог ухаживать за собой. Но ухаживать за больной супругой он был уже не в состоянии. Поэтому на неделю его жена уезжала в дом престарелых, а на выходные старичок забирал ее домой. И вот они ехали в автобусе, тесно прижавшись друг к другу. Выходные дни, проведенные вместе, закончились, предстояли будни разлуки.

— Милая моя спутница на орбите, — говорил старичок, заглядывая в грустное лицо супруги, — потерпи немножко. Ведь всего неделька, и я опять заберу тебя. Всего неделька, это так мало, и мы снова будем вместе.

Не в силах что-либо изменить, они принимали боль разлуки, но никакая сила не могла разделить их души. Как два деревца, посаженных вместе, за долгие годы корни их срослись и ветви переплелись так, что они стали одним целым. Никакая сила не смогла бы разъединить ту связь, подобную притяжению Луны к Земле, неизменную спутницу, несущую свой свет средь ночи.

Луна продолжала разливаться серебряным светом. И казалось, в этом серебре тихой грустью звучат голоса скрипок. Той грустью, которая несет в сердце радость от соприкосновения с чем-то высоким, чистым и прекрасным.

В лунном свете по тихой осенней улице я шла домой и думала о муже. «Милый мой спутник на орбите, как хорошо, что ты есть…»

Об авторе:

Черницына Марина Рудольфовна, родилась 27 мая 1964 года в г. Борисоглебске в рабочей семье.

Окончила школу №5, давшую городу огромное количество великих земляков. Затем окончила Борисоглебское медицинское училище, Борисоглебский педагогический институт. (Хороший набор для воспитания детей). В 1990 году вышла замуж. Муж — священник. Шестеро детей. Первые стихи начала писать в школе. В 2009 году написала первый рассказ «Спутник на орбите».

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии журнала «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: