Насмешка

Юлия РЕУТОВА | Драматургия

Философская пьеса

 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ЮЛЬКА. Лучезарная нимфетка. В ходе пьесы её возраст и костюм меняются. В первом и втором действиях, в картинах с 1-ой по 8-ую, ей 11 лет. Одета в платье в серо-розовую клетку. Во втором действии, в картинах с 9-ой по 12-ую ей 13 лет, в картине 13-ой — 14 лет. Одета в школьную форму: белая блузка, синий пиджак и юбка в сине-зелёную клетку.  В третьем действии ей 17 лет. Одета в стиле «готика»: короткая чёрная кофта со шнуровкой, короткая юбка в красную клетку, чёрные гольфы, туфли на платформе, чёрный чокер.

ПИСАТЕЛЬ. Интеллигентный мужчина 55-ти лет.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Высокая женщина примерно 35-ти лет в чёрном бархатно-кружевном платье до пола с открытым кружевным декольте и плаще с чёрным капюшоном, низко спадающим на её лицо, скрытое под белой венецианской маской с серебристыми узорами. Её губы накрашены ярко-красной помадой. В руке у неё чёрный кружевной веер.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Интеллигентный мужчина 55 лет.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Строгая, элегантная женщина 55 лет.

МАЛЬЧИК, 9 лет. Одет в костюм с матросским воротничком по моде начала ХХ века. В руке у него сачок для ловли бабочек.

ГУВЕРНАНТКА. Француженка. Полная строгая женщина лет 40. На ней платье по моде начала ХХ века.

МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ. В ходе пьесы его возраст меняется: в картине 10 ему 18 лет, в картине 11 — 25 лет.

МАТЬ МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ. Приятная, миловидная женщина 45 лет. На ней тёмное платье до пола по моде начала ХХ века.

ЖЕНА МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ. Темноволосая молодая женщина с причёской каре. Одета в платье по моде 20-х годов ХХ века.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Строгая женщина с короткими осветлёнными волосами. Одета в деловой костюм. Её возраст – после 40.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Директор банка. В ходе пьесы его возраст меняется. Во втором действии, в картине 7-ой ему 43 года, в картине 9-ой 45 лет, в картине 13-ой — 46 лет.

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША АРТУРА ВАЛЕНТИНОВИЧА. Высокая блондинка с длинными, вьющимися волосами. Возраст: 25 лет.

ВТОРАЯ СЕКРЕТАРША АРТУРА ВАЛЕНТИНОВИЧА. Высокая брюнетка с причёской каре. Возраст: 27 лет.

ОЛЯ, Юлькина подруга детства, полная, с бледной кожей. В ходе пьесы её возраст и костюм меняются. Во втором действии, в картине 6-ой, ей 11 лет. Одета в свободную серую трикотажную футболку с рисунком и джинсовую юбку до колена. Во втором действии, в картинах 9-ой, 10-ой и 12-ой, ей 13 лет. Одета в школьную форму: белая блузка, синий пиджак и юбка в сине-зелёную клетку.  В третьем действии ей 17 лет. Одета в свободную серую трикотажную футболку с рисунком и джинсы. Её тёмно-русые волосы заколоты в высокий хвост.

ДЕНИС, Юлькин друг детства. Высокий, худощавый, светловолосый. В ходе пьесы его возраст меняется. Во втором действии, в картинах 5-ой и 6-ой, ему 11 лет, в картине 10-ой — ему 13 лет. На нём спортивная футболка и джинсовые шорты.

МАКС, рок-гитарист, 27 лет. Высокий, худощавый, тёмноволосый молодой человек. На нём синие потёртые джинсы и чёрная кожаная куртка с цепями.

ИРИНА. Обыкновенная девушка со светло-русыми волосами, 25 лет. Одета в цветастую блузку и прямую светло-серую юбку до колена.

МУЗЫКАНТЫ РОК-ГРУППЫ. Несколько человек. Одеты примерно так же, как Макс.

ДОКТОР ЭМИЛЬ СОНБЕРГ, профессор (невролог и психоаналитик). В ходе пьесы его возраст, внешность и костюм меняются.

ПОЧТАЛЬОН. Мужчина 40 лет. Одет так, как одевались почтальоны в Европе в 40-х годах ХХ века. Весь в пыли, уставший.

ДВОРНИК. Крепкий бородатый мужчина 50-ти лет. На нем рубаха-косоворотка, полосатые шаровары и запачканный фартук. В руках у него метла с берёзовыми прутьями.

ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ.

БАБОЧКА в комнате Писателя.

ПАУК УСТИН.

ОБЕЗЬЯНА МАРФУША.

СОНМ МЕРЦАЮЩИХ БАБОЧЕК.

ХОР ВЗРОСЛЫХ. В ходе пьесы костюмы участников меняются.

ХОР ДЕТЕЙ.

Реквизит: книжные листы, книги, печатная машинка, сачок, исписанные карточки, маленький карандаш, рукопись Писателя, качели, кукла, бутерброд, два пластиковых стакана, разные игрушки, велосипед, клетка для обезьяны, стетоскоп, чайный сервиз, пирожные, две скакалки, мелок, метла, парты, игрушка «розовый заяц», нож, бинт, чемодан, букет, купюра в тысячу рублей, старинная мебель (диван, несколько шкафов с выбитыми стёклами, стол, кровать, два венских стула, кресло), несколько плакатов и газет на дореволюционном русском языке, несколько газет и плакатов на английском и французском языках, несколько картин из жизни дореволюционной России (три портрета: мужской, женский, и мальчика лет восьми; все лица на портретах грубо закрашены и пробиты), череп на подставке из лилового бархата, белая узорчатая клетка для птиц, шахматная доска с раскиданными по ней шахматными фигурами, окно, занавеска, пожелтевший конверт со штемпелем 1939 года, песочные часы, Юлькина тетрадь.

 Действие первое

Картина 1

ПИСАТЕЛЬ, ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ, ЮЛЬКА, ПАУК УСТИН, БАБОЧКА.

Медленно зажигается свет. Тысячи книжных листов кружатся в вихре. Дорогой гостиничный номер. ПИСАТЕЛЬ сидит за столом и что-то бегло пишет на маленьких карточках, затем вычёркивает и кидает карточки на пол. В углу справа за печатной машинкой сидит ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ и печатает те фразы, которые диктует ПИСАТЕЛЬ.

ПИСАТЕЛЬ. Рыжевато-русые волосы.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ (повторяет и печатает). Рыжевато-русые волосы…

ПИСАТЕЛЬ. Прозрачные пустые глаза.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Бессмысленные, пустые глаза.

ПИСАТЕЛЬ. …Кошачьи скулы.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Какие скулы?

ПИСАТЕЛЬ (растерянно). …Немного кошачьи скулы. Ну как тебе объяснить?

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Хорошо – кошачьи. Вообще-то так не говорят. Но если это нет возможности выразить по-другому…

ПИСАТЕЛЬ. Нет абсолютно никакой возможности… (Резко.) Невыразимо. (Медленно, нежно.) Большой рот. Ярко-красные губы – липкие и блестящие, как облизанный леденец.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ (скороговоркой, печатая). Большие ярко-красные губы, как облизанный леденец.

ПИСАТЕЛЬ. Бесстыдная, играющая улыбка.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Бесстыдно играющая улыбка…

На сцене появляется ЮЛЬКА. Она заворожённо кружится, будто в медленном танце. На её лице невыразимая улыбка.

ПИСАТЕЛЬ (быстро, прищурившись). Тонкие руки и ноги с коричнево-рыжим загаром. Клетчатое платьице с узким лифом и широкой юбкой и кружащимися складками… (Немного исступлённо.) Серо-розовая клетка… Видны выпирающие ключицы…

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Подожди. Я не успеваю.

ПИСАТЕЛЬ (продолжая). …Ободранные колени – опять много бегала, не смотрела под ноги… Носки, начинающиеся чуть ниже белесого шрама на икре и заканчивающиеся сборками… Очень мешают в сильно изношенных сандалиях… (Хватается за голову.) Нет, это нестерпимо.

ЮЛЬКА исчезает.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Очень убедительный образ. Кто-то из твоих студенток в колледже?

ПИСАТЕЛЬ. С чего ты взяла? Они же так стары: закоченелые истуканы, у них бледная ливерная кожа, тяжёлые зады…

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ (стараясь быть весёлой). Да? А я вчера в конторе встретила профессора Бергсона. Так он говорил, что ты ходишь на переменах и «рыщешь» глазами среди студенток.

ПИСАТЕЛЬ. Естественно, мне же нужна натура: жесты, жаргон. Но она совсем ещё девочка!

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Уж не дочка ли наших бывших соседей – пятиклассница с бесцветными газами и черными ресницами?

ПИСАТЕЛЬ (с восторгом). …Сурьмяные, как бабочкино крыло! (Задумывается. Пауза). Бывают похожие, но если даже несколько сложить вместе, и то не получится что-то законченное, определённое. Среди прохожих моей жизни абсолютно её не бывает никогда.

В комнату влетает бабочка. ПИСАТЕЛЬ обрадованно вскакивает.

Но я, кажется, знаю, что делать!

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Что ты задумал?

ПИСАТЕЛЬ берёт сачок и пытается поймать бабочку. Он бегает по комнате, но вскоре устаёт и хватается за сердце. Но, наконец, всё же ловит бабочку.

ПИСАТЕЛЬ (жене). Всего лишь покормить Устина. (ПАУКУ.) Устин, Устин, голубчик!

По паутине в центре комнаты спускается ПАУК УСТИН. ПИСАТЕЛЬ кладёт ему бабочку на паутину. ПАУК начинает радостно есть.

Мой бархатный друг! (Чешет ПАУКУ брюшко).

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Ты так и не сказал, что ты задумал?

ПИСАТЕЛЬ. Ты о чём?

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. О той, что «совсем ещё девочка».

ПИСАТЕЛЬ. Я написал о ней книгу. И она будет существовать. (Собирает на столе исписанные карточки.) Вот. Отнеси рукопись в издательство.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Хорошо, я отнесу. (Уносит рукопись.)

 ПИСАТЕЛЬ садится за стол довольный. Вдруг лицо его искажается от боли. Он хватается за сердце и падает в обморок. В этот момент возвращается ЖЕНА, она подбегает к ПИСАТЕЛЮ, поднимает его, с силой дотягивает его на себе до дивана и укладывает. Кладёт ему на голову компресс.

ПИСАТЕЛЬ (слабым голосом). Боль под лопаткой.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Может, сердце? Я пойду за доктором.

ПИСАТЕЛЬ. Сегодня выходной, никого не найдёшь.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Наш сосед, кажется, доктор!

ПИСАТЕЛЬ. Психоаналитик. Избавь меня!

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Кажется, невролог! (Убегает.)

 Картина 2

ПИСАТЕЛЬ, ЮЛЬКА.

ПИСАТЕЛЬ начинает бредить.

ПИСАТЕЛЬ. Дон Кихот хватается за лопасти мельницы. Но это колесо всех перемелет…

Тихо подкрадывается ЮЛЬКА. Она закрывает ПИСАТЕЛЮ глаза и громко смеётся.

Твой смех в темноте – лучшая музыка. Это счастье! Егоза!

ЮЛЬКА. А что такое счастье?

ПИСАТЕЛЬ. Это так много и так мало. Это – быть расстрелянным в ночном овраге, шлёпнуться набитой опилками куклой среди прохладной росы, глубоко вдохнув запах черёмухи…

ЮЛЬКА. Слишком грустно!

ПИСАТЕЛЬ. Это открыть новый подвид голубянки. Заприметив её уголком глаза, дрожащей рукой потянуться за сачком, накрыть её в один миг и бежать по пыль- ной дороге, обдирая ноги о только что скошенные колосья пшеницы, боясь разжать пальцы и одновременно стереть цветную пыльцу… На ходу придумывать ей название…

ЮЛЬКА. …Распнуть её на мягком, уютном бархате, проколов насквозь блестящей новой английской иголкой, и выставить под стеклом?

ПИСАТЕЛЬ (неистово). …Да. Легонько поглаживая переливчатые крылья…

ЮЛЬКА. Слишком шершаво!

ПИСАТЕЛЬ. Счастье – это вызов. Это моё искусство, которое есть – божественная игра, в которой мы – демиурги. Искусство – единственная абсолютная реальность. И эта реальность уже не ставится под сомнение нашими органами чувств.

ЮЛЬКА. Искусство – самый пленительный вид свободы. Искусство и ты – для меня одно.

ПИСАТЕЛЬ. Счастье – это заклинанием затравить слово, которое не даёт покоя, крутится на языке, ищет определения!

ЮЛЬКА. И слово это, конечно, – «любовь». Или «смерть»?

ПИСАТЕЛЬ. Счастье – это двигаться к толпе людей, похожих на меня, и увидеть среди них тебя. И знать, что ты тождественна мне.

ЮЛЬКА. Тогда – до встречи!

Картина 3

ПИСАТЕЛЬ, ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ, ЮЛЬКА, ДОКТОР ЭМИЛЬ СОНБЕРГ, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, ОБЕЗЬЯНА МАРФУША, ХОР ВЗРОСЛЫХ.

Появляется ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ, которая ведёт ДОКТОРА ЭМИЛЯ СОНБЕРГА. В руках у доктора клетка с ОБЕЗЬЯНОЙ МАРФУШЕЙ. СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ заходит вместе с ними. Никто, кроме ПИСАТЕЛЯ, её не замечает.

СОНБЕРГ. А вот и больной. Что-то бледен. Разрешите, тут поставлю. (Ставит клетку с ОБЕЗЬЯНОЙ МАРФУШЕЙ на стол рядом с диваном. ОБЕЗЬЯНА хватается за решётку и трясёт её.) Не с кем было оставить. Простите, она у меня такая капризуля! Творческая личность!

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Доктор, говорят, вы невролог?

СОНБЕРГ. Да, по первому образованию.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Прослушайте его.

СОНБЕРГ слушает ПИСАТЕЛЯ стетоскопом.

СОНБЕРГ. Сердце бешено колотится… А где у вас болит?

ПИСАТЕЛЬ. Всё внутри горит. К рёбрам не прикоснуться.

СОНБЕРГ. Это межреберная невралгия. А сердце колотится оттого, что вас что-то тревожит. Может, поведаете?!

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Доктор, сегодня он завершил работу над сенсационной книгой. Он создал образ, который до него ещё никто не знал. Могут быть скандалы. Даже если кто-то решится на издание. Судьба книги очень тревожит его. Думаю, это и стало причиной приступа.

СОНБЕРГ (ПИСАТЕЛЮ). Так-так. И что же вы там сублимировали? (ЖЕНЕ ПИСАТЕЛЯ.) Не могли бы вы показать мне рукопись?

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Я отнесла рукопись в издательство.

СОНБЕРГ. Жаль. Она бы сразу прояснила ситуацию.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Он – гениальный писатель. Со временем все это осознают. Он – утончённый художник, его образы будто вскрывают глубинную боль…

СОНБЕРГ. Правда? (Смеётся). Вот Марфуша – тоже прекрасный художник.

ПИСАТЕЛЬ (со стоном). Доктор, может принять что-то для облегчения боли?!

СОНБЕРГ. Сейчас таблетками уже никто не лечится. Это прошлый век.

ПИСАТЕЛЬ. Я в аду, я в бреду, я не могу выйти!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ подбегает к ПИСАТЕЛЮ, склоняется над ним и начинает обмахивать его веером.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Потерпи, немного осталось.

ПИСАТЕЛЬ. Как нежно твоё дыхание! Но я не вижу твоего лица! Теперь немного легче…

СОНБЕРГ (резко разворачивает клетку с ОБЕЗЬЯНОЙ). Механизм сублимации прост. Дайте лист бумаги, кисть и краски.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. У меня только чёрная тушь.

СОНБЕРГ. Отлично, подойдёт. (Даёт ОБЕЗЬЯНЕ лист, кисть и разведённые краски). Марфуша, изобрази.

ОБЕЗЬЯНА МАРФУША хватает протянутые предметы и начинает быстро возить кистью по бумаге, затем протягивает листок сквозь решётку.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ (с удивлением). Уже готово? (Берёт листок. В ужасе.) Смотрите…

СОНБЕРГ. Да-да. Она изобразила свою решётку. (Подносит рисунок ПИСАТЕЛЮ.) Видите, она показала, что её больше всего тревожит! Ваша книга станет бесценным вкладом в психоанализ.

ПИСАТЕЛЬ (в ужасе). Срочно дайте мне мою рукопись, я сожгу её. (Пытается вскочить с дивана.) Я не позволю глумиться! Никто не сможет понять истинного смысла.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ (загадочно). …Или почти никто!

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ (растерянно). Но я уже отдала её в издательство.

ПИСАТЕЛЬ. Все будут слепо осуждать.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. Это неизбежно, но, если мы скоро перестанем нуждаться в деньгах…

ХОР ВЗРОСЛЫХ (вместе и по очереди, окружая больного ПИСАТЕЛЯ). Какое сделал ты дурное дело. Ты – развратитель! Ты – злодей!

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. …Хотя… Я могу ещё забрать рукопись.

ПИСАТЕЛЬ. Нет, я оставлю себе шанс быть услышанным. Я не смогу существовать в жизни, которая станет унизительно тиха и бесплодна… (Падает без сил на подушку.)

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. …Бесцельна и лишена чудес! (Присаживается на уголок дивана, обмахивает его веером и гладит по рукам, стараясь облегчить страдания.)

ПИСАТЕЛЬ. Нестерпима жизнь, в которой красота так мимолётна, что не успеваешь её запечатлеть, не успеваешь признаться, как сильно её любишь.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Но и это ещё можно преодолеть.

ПИСАТЕЛЬ. Но нельзя смириться с тем, что никогда не увижу лучезарной нимфетки в жизни, а только в своих книгах…

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ (насмешливо). В жизни? В книгах? Но ведь это ещё не всё! У нас всегда остаётся возможность надеяться.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ. (Трогает лоб у ПИСАТЕЛЯ.) Ну вот, жар уже меньше. Можно надеяться на выздоровление. Поправляйся. Ты ещё увидишь искру понимания в глазах читателя. Ты станешь великим!

СОНБЕРГ. (Щупает пульс у ПИСАТЕЛЯ.) По-моему, сначала он станет мёртвым.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Конечно! Не знаю великих среди живых.

ЖЕНА ПИСАТЕЛЯ (в отчаянии). Как мы будем жить без тебя? Я что-нибудь сделаю с собой… Я что-нибудь придумаю.

СОНБЕРГ. Успокойтесь. Это всего лишь переход из одного состояния в другое. Вот и всё.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Добро пожаловать в бессмертие!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, бережно обнимая ПИСАТЕЛЯ, уводит его.

 Конец первого действия

Действие второе

Картина 4

ЮЛЬКА, ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ, МАТЬ ЮЛЬКИ, ХОР ВЗРОСЛЫХ, ХОР ДЕТЕЙ.

Коридор ночного поезда дальнего следования. Мерный стук колёс и скрип приоткрытых дверей купе. За окнами проносятся чёрные тени деревьев и мелькают огоньки дальних фонарей. Между двумя окнами висит овальное зеркало. Сонная ЮЛЬКА медленно выходит из своего купе и подходит к зеркалу.

ЮЛЬКА. Какая тишина! Все предметы будто притаились и собираются выдать свой секрет, который они таят днём. Мама читала книжку, в которой говорилось, что можно попасть в зазеркалье. Я попробую. (Смотрится в зеркало.) Здесь живут те же предметы, они тоже настоящие. Или ещё более настоящие? Ой, ленточка съехала! (Сонно пытается поправить ленточку.) Пойду посмотрю, куда ведёт коридор…

ЮЛЬКА завороженно идет по коридору, боится нарушить тишину. Она не решается поправить неудобно надетые сандалии. Незаметно ЮЛЬКА оказывается в конце вагона, где у последнего окна вполоборота стоит ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ и пытается поймать бьющегося о стекло ночного мотылька. Наконец поймал. ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ и ЮЛЬКА одновременно замечают друг друга. Несколько мгновений в полном молчании они смотрят друг на друга. За это время проходит целая вечность.

ЮЛЬКА. Я знаю, это ты живёшь в зазеркалье. Ты – один настоящий. Я буду ждать тебя!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ (тихо, только движением губ). Я буду любить тебя вечно.

Прибегает МАТЬ ЮЛЬКИ.

МАТЬ ЮЛЬКИ. (Кричит, хватая её за руку.) Ты опять ушла без спроса? Кто тебе разрешил шляться ночью по вагону?

ЮЛЬКА (плача). Я увидела Его.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Кого ты увидела?

ЮЛЬКА. Человека в пальто и шляпе.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Не выдумывай. Там никого не было.

ЮЛЬКА (с радостью). Был! Он – такой хороший! Он сказал мне…

МАТЬ ЮЛЬКИ (перебивает). Ещё раз говорят тебе: никого там не было. Тебе это приснилось. (Укладывает Юльку спать и говорит в зал). Сначала смерть бабушки, а затем тётки… Всё это ужасно повлияло на неё. А теперь ещё и папа. Как я ей об этом скажу – не знаю.

 Картина поезда исчезает. На сцене появляется ХОР ВЗРОСЛЫХ (женщины в вечерних платьях, мужчины в костюмах и шляпах), который разбивается на пары. Они надменно проходят мимо ЮЛЬКИ – сначала в одну сторону, потом – в другую.

ЮЛЬКА (подбегает к ПЕРВОЙ ПАРЕ, обращается к мужчине). Это были вы?

ПЕРВАЯ ПАРА. Отстань.

ЮЛЬКА (подбегает ко ВТОРОЙ ПАРЕ, кидается к мужчине). Я видела вас в поезде!

ВТОРАЯ ПАРА. Уйди, не мешай!

ЮЛЬКА (Подбегает к ТРЕТЬЕЙ ПАРЕ, обращается к мужчине.) Это – вы! Я вас нашла!

ТРЕТЬЯ ПАРА. Пошла вон!

ХОР ДЕТЕЙ (обступая Юльку). Дура! Идиотка! Дура! Идиотка!

ЮЛЬКА остаётся на сцене одна.

Картина 5

ЮЛЬКА, ДЕНИС.

ЮЛЬКА играет с куклой. Она грустна и задумчива. На велосипеде подъезжает ДЕНИС.

ДЕНИС (весело). Привет!

ЮЛЬКА (грустно). Привет.

ДЕНИС. Как тебя зовут?

ЮЛЬКА. Все зовут Юлькой.

ДЕНИС. А я – Дэнис!

ЮЛЬКА. Понятно.

ДЕНИС. Чё ты такая грустная?

ЮЛЬКА. Меня выгнали с похорон.

ДЕНИС. А кто умер?

ЮЛЬКА. Мой папа.

ДЕНИС. А чё он так?

ЮЛЬКА (теребя куклу). У него было плохо с сердцем.

ДЕНИС. Ты его любила?

ЮЛЬКА. Наверно, я мало его видела.

ДЕНИС. Почему это?

ЮЛЬКА. Он редко играл со мной.

ДЕНИС. Тебе было страшно на похоронах?

ЮЛЬКА. Нет. Я даже потрогала его холодное лицо.

ДЕНИС. И что?

ЮЛЬКА. Ничего. Совсем ничего.

ДЕНИС. А за что тебя выгнали?

ЮЛЬКА. Я громко рассмеялась.

ДЕНИС. Ого! А вот смотри, что у меня есть. (Достаёт две сигареты.) Ты когда-нибудь курила?

ЮЛЬКА. Не-а.

ДЕНИС. Ну, ты ваще, странная. На тебе одну.

Оба закуривают. ЮЛЬКА сначала закашливается, но потом начинает смеяться. Оба стоят, прислонившись к велосипеду, и смеются.

ЮЛЬКА. А с тобой весело!

ДЕНИС. Ещё бы! Вот жвачку пожуй, чтобы дома не унюхали! (Даёт ей жвачку.)

ЮЛЬКА. Давай. (Берёт жвачку.)

Оба жуют и надувают большие пузыри и лопают их руками.

ДЕНИС. Приглашаю тебя на стаканчик лимонада. Или пивка. Садись!

ДЕНИС и ЮЛЬКА садятся на велосипед и уезжают.

Картина 6

ЮЛЬКА, ДЕНИС, ОЛЯ, МАТЬ ЮЛЬКИ.

На сцене появляется ОЛЯ. В руках у неё большой бутерброд, от которого она откусывает куски и медленно жует.

ОЛЯ. наконец-то можно спокойно поесть. Не будут клянчить!

Появляются ДЕНИС с Юлькой на велосипеде. В руках у них пластиковые стаканы, которые они затем кидают на пол. Они веселы.

ДЕНИС. Ты рот пополощи. А то Ванька вчера набухался, так ему дома такую промывку устроили!

ЮЛЬКА. Что-нибудь придумаем.

ДЕНИС (замечая ОЛЮ с бутербродом). Сорок восемь – половинку просим!

Делая круг, случайно сбивают ОЛЮ с ног. Она падает. Затем поднимается, держа в руках половину переднего зуба.

ОЛЯ. (Ревёт.) А-а-а, мой зуб!

ЮЛЬКА хочет кинуться к ОЛЕ, но ДЕНИС хватает её за руку.

ДЕНИС. А ты – кошечка. С тобой хочется поиграть в «доктора»!

ЮЛЬКА. Завтра.

ДЕНИС. Завтра. В подъезде. ОК.

ОЛЯ (сквозь слезы). Придурки, всё маме расскажу!

ДЕНИС. Пора смываться! (Убегает.)

ЮЛЬКА. Успокойся! Не плачь. До свадьбы заживёт. У меня скакалка есть. Давай попрыгаем!

ОЛЯ (обиженно). И у меня есть. (Достаёт скакалку.)

ЮЛЬКА с ОЛЕЙ скачут через скакалки. ЮЛЬКА достаёт мелок и рисует «классики». Появляется МАТЬ ЮЛЬКИ.

МАТЬ ЮЛЬКИ. (Раскатисто кричит.) Юль-ка-а-а, домой!

ЮЛЬКА. Зачем?

МАТЬ ЮЛЬКИ. На тебя опять много жалоб. Соседка справа видела тебя в кабаке, а соседка со второго этажа видела, как ты курила.

ЮЛЬКА. Это – неправда! (Пытается вырваться.)

МАТЬ ЮЛЬКИ. Ну-ка дыхни.

ЮЛЬКА. Зачем? Не буду!

МАТЬ ЮЛЬКИ. Значит, так! (Бьёт ЮЛЬКУ по лицу.)

ЮЛЬКА (в слезах, отворачиваясь и закрываясь рукой). Отстань!

МАТЬ ЮЛЬКИ. Мы вечером ещё поговорим. А сейчас ты пойдёшь со мной в банк.

ЮЛЬКА. Не пойду!

МАТЬ ЮЛЬКИ. Пойдёшь! Марш умываться! (ЮЛЬКА убегает.) Это становится невыносимо!

ЮЛЬКА возвращается.

ЮЛЬКА (со злостью). Я готова.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Причешись и вытри соплю! (ЮЛЬКА быстро причёсывается и сморкается.) Пойдём! (Уводит ЮЛЬКУ.)

 Картина 7

ЮЛЬКА, МАТЬ ЮЛЬКИ, АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ, ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША, ВТОРАЯ СЕКРЕТАРША.

Кабинет АРТУРА ВАЛЕНТИНОВИЧА. За столом справа сидит ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША и красит губы. Входит МАТЬ ЮЛЬКИ, держа за руку ЮЛЬКУ.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Добрый день! Мне нужно видеть директора.

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. По какому вопросу?

МАТЬ ЮЛЬКИ. По поводу неправильно переведённых денег.

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША (насмешливо). Куда в платёжном поручении было указано, туда деньги и перечислены.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Но поставщик не получил денег!

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. Значит, нужно подождать три рабочих дня!

МАТЬ ЮЛЬКИ. Уже прошло пять рабочих дней!

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. Три дня – это в среднем.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Я хочу видеть выписку по счёту.

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. Только по служебной записке.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Доложите обо мне директору.

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. Ну что ж… Подождите. (Подходит к АРТУРУ Валентиновичу.) Там какая-то нервная женщина требует поговорить с вами…

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. А чего она хочет?

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. Говорит, что мы деньги перечислили не туда.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Все так говорят. Передайте, чтоб написала официальное обращение.

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША (томно, смахивая пылинки с его пиджака). Она скандалит.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (отстраняясь). Дайте ей образец служебной записки и пусть уходит!

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. Такая наглая – пришла, повышает голос да ещё девчонку какую-то притащила.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (удивлённо). Какую девчонку?

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША. Да не знаю. Грязную и сопливую. Наверное, её дочка.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Попросите, пусть проходит.

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША (расплываясь в улыбке). Зачем вам эти дешёвые скандалы? Может, чайку попьём? Я тут из дома принесла пирожки – собственного изготовления. Обожаю готовить…

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Пропусти женщину с девочкой, а сама можешь сходить в кафе поесть пирожных – даю тебе маленький отпуск. (Задорно смеётся.)

ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША (обиженно). Спасибо огромное! (Уходит и говорит МАТЕРИ ЮЛЬКИ.) Проходите.

Входит МАТЬ ЮЛЬКИ с ЮЛЬКОЙ. ЮЛЬКА одёргивает подол и смотрит по сторонам. АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ встаёт растерянно со своего кресла.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Спасибо, что вошли в наше положение. У вас прекрасные сотрудники, но дело в том, что в последнее время платежи, переводимые через ваш банк, идут очень медленно, не доходят…

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. (Смотрит на ЮЛЬКУ.) Да, они бывают очень медленные… эти платежи. Но мы приложим все усилия, уважаемая… Как ваше имя-отчество?

МАТЬ ЮЛЬКИ. Эмма Марковна.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. …Уважаемая Эмма Марковна.

МАТЬ ЮЛЬКИ. А к вам как обращаться?

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Артур Валентинович.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Очень приятно.

ЮЛЬКА. Какое гордое имя!

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Можно просто Артур. А тебя как зовут?

ЮЛЬКА. Вообще все называют Юлькой.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (задумчиво, гладя ЮЛЬКУ по волосам). …Юлька… Такая рыженькая и пушистая. Как лисичка. Я буду называть тебя Лисёнок! Идёт!?

ЮЛЬКА. Идёт!

МАТЬ ЮЛЬКИ. Так когда же ожидать поступления денег?

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (МАТЕРИ ЮЛЬКИ). В ближайшее время. Я беру этот вопрос под контроль. (ЮЛЬКЕ.) А сколько тебе лет?

ЮЛЬКА. Одиннадцать.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Дивно, дивно, дивно… А как ты учишься в школе?

ЮЛЬКА. Да так себе.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Она вообще не учится. Её с улицы не загнать.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. (Смеётся.) А двойки бывают?

ЮЛЬКА (серьёзно). Ну, бывают.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (трогательно). Прошу тебя, запомни…(Наклоняется к ЮЛЬКЕ.) Запах табака. Ты курила?

ЮЛЬКА. Нет. Это Денис.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Она дома за это ещё получит.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (МАТЕРИ ЮЛЬКИ). Нет-нет, не ругайте и не бейте её! (К ЮЛЬКЕ.) Значит, запомни… Ты должна бросить курить. Ты должна перестать общаться с Денисом. И главное – ты должна хорошо учиться. Ты должна всегда и во всём быть лучше всех! Ты мне обещаешь? (Снова гладит её по волосам и берёт за руку.)

ЮЛЬКА (со слезами на глазах). Обещаю.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. (Звонит по телефону.) Катенька, принесите, пожалуйста, пирожные и чай.

Появляется ВТОРАЯ СЕКРЕТАРША с подносом с чайными принадлежностями и пирожными, ставит поднос. Раскладывает пирожные. ЮЛЬКА берёт одно. ВТОРАЯ СЕКРЕТАРША замечает ЮЛЬКУ.

ВТОРАЯ СЕКРЕТАРША (резким голосом). Ой, какая хорошенькая! Обожаю детей! (ЮЛЬКА роняет пирожное на пол.) Ах ты мерзавка, что ты наделала?

МАТЬ ЮЛЬКИ. Извините. У неё это часто бывает.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (ВТОРОЙ СЕКРЕТАРШЕ). Катенька, затрите пол.

ВТОРАЯ СЕКРЕТАРША берёт швабру с тряпкой и затирает пол.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Ну, мы пойдем! Спасибо за понимание.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Заходите ещё.

ЮЛЬКА (АРТУРУ ВАЛЕНТИНОВИЧУ). А вы не ехали в ночном поезде полгода назад?

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Не припомню. Летал на самолёте на совещание – неделю назад.

МАТЬ ЮЛЬКИ (ЮЛЬКЕ). Хватит надоедать взрослому человеку. Пойдём. (Толкает ЮЛЬКУ к выходу.)

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ (спохватившись). Лисёнок, в какой школе ты учишься?

ЮЛЬКА. В первой.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. А в каком классе?

ЮЛЬКА. В пятом «А».

МАТЬ ЮЛЬКИ. До свидания!

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. До свидания! Ещё увидимся!

ЮЛЬКА. Я буду очень вас ждать!

 Картина 8

ЮЛЬКА, МАТЬ ЮЛЬКИ, МАЛЬЧИК, ГУВЕРНАНТКА.

Юлькина комната, посредине которой расположен диван. Рядом с диваном небольшой стол. Вдоль стены стоят шкафы с книгами. Комната забросана игрушками.

Входят МАТЬ ЮЛЬКИ и ЮЛЬКА.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Не вздумай играть допоздна. Сейчас же ложись спать! А я пойду на кухню. (Уходит.)

ЮЛЬКА (поднимая с пола куклу и прижимая к себе). Хорошо. Я уже ложусь. (Ложится на диван и засыпает.)

На сцене появляются декорации мистического Петербурга. ЮЛЬКА видит сон: незнакомый город со старинными пастельными домами, прекрасными соборами и резными решетками. Улицы пересекают каналы. Сверкает шпиль Адмиралтейства. На сцене появляются МАЛЬЧИК и ГУВЕРНАНТКА.

МАЛЬЧИК. M-le, qui est maintenant l’heure?[1]

ГУВЕРНАНТКА. Douze heures moins deux.[2]

МАЛЬЧИК. Alors je vous suggère d’aller dans Admiralteysky le jardin. Là déjà apparaissent les premiers papillons. Hier, j’ai vu les deux.[3]

ГУВЕРНАНТКА. Mais nous nous apprêtions à passer sur la place du Palais de la promenade, pour écouter de tir pistolet.[4]

МАЛЬЧИК. Je vous suggère de visiter d’abord Admiralteysky jardin, puis sortir sur le quai.[5]

ГУВЕРНАНТКА. Bon monsieur.[6]

ЮЛЬКА просыпается. Смотрит по сторонам. Но никого в комнате нет.

 Картина 9

ЮЛЬКА, ОЛЯ, АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ, ХОР ДЕТЕЙ.

Школа. Идёт урок. ХОР ДЕТЕЙ, ЮЛЬКА и ОЛЯ сидят за партами. Рядом с ЮЛЬКОЙ большая стопка книг.

ОЛЯ (толкая Юльку локтём). Зачем столько книг? Тебе домашнего задания мало?

ЮЛЬКА. (Жует жвачку.) Я эти книги буду читать, а домашнее задание не буду делать.

ОЛЯ. Понятно. А в какую игру вы собирались играть с Денисом в подъезде?

ЮЛЬКА (надувает пузырь). Потом скажу…(Пузырь лопается и попадает ОЛЕ на волосы.)

ОЛЯ. Дура! Что ты натворила? Отдирай теперь!

Звенит звонок. Дети хватают сумки и шумно бегут из класса. ЮЛЬКА тоже убегает, хватая стопку книг.

ХОР ДЕТЕЙ (толкая ЮЛЬКУ и чуть не сбивая её с ног). Монашка!

Ей навстречу идёт АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. В руках у него розовый заяц.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Лисёнок, привет! Это тебе. (Протягивает ей розового зайца.)

ЮЛЬКА (опустив глаза). Здравствуйте! Спасибо.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Как дела? Книжки читаешь?

ЮЛЬКА. Да, читаю!

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Это хорошо. Только по школьной программе?

ЮЛЬКА. Нет, по школьной – не читаю.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. По школьной тоже надо… Но я просто хочу сказать, что есть такие редкие книги, в которых описаны очень тонкие и необычные чувства… Впрочем, ладно, не будем сейчас об этом.

ЮЛЬКА. Я так рада вас видеть!

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Тебя. Можешь говорить мне «ты».

ЮЛЬКА. Хорошо, так рада вас… То есть – тебя – видеть! Почему ты так долго не приходил?

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Я был занят.

ЮЛЬКА. Понятно. (Опускает глаза.)

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Тебя никто не обижает?

ЮЛЬКА. Нет, никто.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Хорошо, если что – скажи мне. Договорились?

ЮЛЬКА. Договорились. Пройдись со мной, хотя бы немного.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Нет, не могу. Я очень спешу.

ЮЛЬКА. …Хотя бы квартал до светофора.

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ. Извиняй, – дела.

ЮЛЬКА. Ну, пока.

Звенит звонок на урок. АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ уходит. ХОР ДЕТЕЙ, толкая, проносится мимо ЮЛЬКИ. Розовый заяц падает у неё из рук.

ХОР ДЕТЕЙ. Проститутка!

Картина 10

ЮЛЬКА, МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ, МАТЬ МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ, ОЛЯ, АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ, ПЕРВАЯ СЕКРЕТАРША, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, ХОР ВЗРОСЛЫХ.

ЮЛЬКА медленно бредёт одна. На сцене появляются качели. ЮЛЬКА кладет стопку книг на пол, садится на качели и сильно раскачивается. На её лице постепенно появляется русалочья улыбка. Затем она запрокидывает голову и громко смеётся, закрыв глаза.

ЮЛЬКА. Когда я узнаю, кто тот человек из поезда, – всё изменится! Кажется, если сильнее раскачаюсь, то вспомню его имя. Оно вертится на языке.

На сцене появляются декорации революционного Петрограда. МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ находится в своей прекрасной гостиной резного дерева. Он лихорадочно складывает вещи в чемодан, на ходу накидывает пальто и шляпу.

МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ. Так мучительно мало можно взять с собой. Только то, что можно унести в руках. Но никто не сможет отнять у меня главного – моей памяти! Настоящая Россия уезжает со мной. И я оставил от неё ключи! И я точно вернусь в своих книгах!

Слышны многочисленные выстрелы и крики на улице. Толпа приближается.

 МАТЬ МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ. Прошу тебя. Идём же скорее!

МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ. Идём. (Берёт чемодан.)

Они бегут. Им навстречу быстро движется ХОР ВЗРОСЛЫХ в костюмах революционных солдат и матросов. Все трясут транспарантами.

ХОР ВЗРОСЛЫХ. Долой буржуев! Вся власть – советам!

У МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ из чемодана выпадает исписанная тетрадь. Толпа ее затаптывает.

МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ. Это и есть невозвратимость…

ЮЛЬКА. …Невозвратимость. (Открывает глаза.) Чуть не заснула на качелях, если мама узнает, то убьёт меня!

Декорации революционного Петрограда исчезают. На сцене появляется СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, которая медленно проходит мимо. ЮЛЬКА спрыгивает с качелей и натыкается на неё.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Осторожнее!

ЮЛЬКА. Извините!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ (не поворачиваясь). Всё по городу шатаешься! Лучше бы книги читала!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ уходит. Появляется ОЛЯ.

ОЛЯ. Что это за мужик приходил к тебе в школу?

ЮЛЬКА. Это Артур.

ОЛЯ. Сколько лет твоему Артуру? Пятьдесят?

ЮЛЬКА. Лет сорок пять.

ОЛЯ. Он же старый! Ты его по отчеству должна называть!

ЮЛЬКА. Он сам так сказал. Он очень добрый.

ОЛЯ. Добрый?! А может, у вас любовь?

ЮЛЬКА. Не знаю, как он, а я постоянно жду его. Понимаешь, он – не такой, как ты или я, в нём есть что-то особенное… Какой-то надлом. Я всё время думаю о нём.

ОЛЯ. Скажи ему об этом!

ЮЛЬКА. Не могу. Я должна быть уверена в его чувствах.

ОЛЯ. Не о чувствах ли вы говорили в школе?

ЮЛЬКА. Нет, он говорил, чтобы я читала книжки.

ОЛЯ. Книжки, книжки… Везде книжки! Мы в кружке сегодня учили танец, который назван в честь какой-то книжки. Там мужик влюбился в девчонку – как твой Артур в тебя. Подожди, сейчас вспомню… Книжка называется «Лолита».

ЮЛЬКА. А автор?

ОЛЯ. А автор – какой-то Владимир Набоков.

На велосипеде подъезжает ДЕНИС.

ДЕНИС. ЮЛЬКА, поехали за город!

ЮЛЬКА. Не поеду! Некогда!

ДЕНИС. Ну, гуляй! (Уезжает.)

 Появляется АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ в обнимку с ПЕРВОЙ СЕКРЕТАРШЕЙ. Они заняты разговором и ЮЛЬКУ с ОЛЕЙ не замечают.

ОЛЯ (ехидно). Смотри, кто идёт.

ЮЛЬКА. Я вижу. Вот, значит, как он занят!

ОЛЯ. Позови его, покажи, что ты всё знаешь.

ЮЛЬКА (решительно). Нет, ни за что!

ОЛЯ. Тогда хватит глазеть, пойдём!

ЮЛЬКА (в нерешительности). Подожди… Я должна спросить его об одной книжке. Я, кажется, догадалась, про какую книжку он говорил…

ОЛЯ. Не надо. Это же смешно!

ЮЛЬКА. Я только хочу узнать правильность догадки… (Кричит.) Артур! Артур!

АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ не поворачивается.

Картина 11

ЮЛЬКА, МАТЬ ЮЛЬКИ, МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ, ЖЕНА МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, ХОР ВЗРОСЛЫХ.

ЮЛЬКА тоскливо оглядывает свою комнату, затем садится к столу, берёт нож и начинает играть в «Ножички», быстро перемещая нож между растопыренными пальцами и ускоряя движение.

ЮЛЬКА. Всё как всегда. Люди и вещи будто смеются надо мной. Но я этого не позволю.

Тихо входит СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ и садится за стол с противоположной стороны.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Нужно ещё продолжать эту комедию!

ЮЛЬКА. Зачем? Все – предатели, и Артур – предатель. Ничто не имеет смысла.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Ты не можешь предать Того, кто тебя любит. Он ждёт твоего ответа.

ЮЛЬКА. Но как я могу дать ответ?

МАТЬ ЮЛЬКИ (криком). Юлька-а-а!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ отворачивается и уходит.

ЮЛЬКА (отреагировав на крик и случайно порезавшись). А-а-а-а! (От вида крови падает в обморок.)

На сцене появляется кинотеатр 20-х годов ХХ века. ХОР ВЗРОСЛЫХ, МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ и ЖЕНА МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ, одетые по моде того времени, сидят в кинозале и смотрят чёрно-белый немой фильм с соответствующей озвучкой. Плёнка на экране обрывается. Кинозал превращается в танцевальную площадку. Раздаются звуки джаза. ХОР ВЗРОСЛЫХ, разбиваясь на пары, и МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ с ЖЕНОЙ начинают танцевать.

ЖЕНА МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ. Я давно заприметила тебя. Ты производишь впечатление человека холодного и отстранённого, человека сконцентрированного на своём «я». Но тебе это идёт. Это может предвещать великую будущность.

МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ. Очень приятно быть понятым.

ЖЕНА МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ. Я готова не только понимать, но и поддерживать во всём, что ты сочтёшь нужным.

МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ. Ты хочешь сказать, что согласна выйти за меня замуж и быть со мной до конца дней?

ЖЕНА МОЛОДОГО ПИСАТЕЛЯ. Да, без всяких сомнений!

Кинотеатр и музыка исчезают. ХОР ВЗРОСЛЫХ, МОЛОДОЙ ПИСАТЕЛЬ и его ЖЕНА уходят.

ЮЛЬКА лежит на полу в своей комнате.

ЮЛЬКА (медленно приходя в сознание). Он меня не отпускает. Но где искать Его? (Озаряется догадкой.) Ну конечно, книжка, о которой говорила Оля! Вдруг она поможет в моих поисках?

Входит МАТЬ ЮЛЬКИ, собирается что-то сказать, но, вдруг замечает лежащий нож, капли крови и ЮЛЬКУ, сидящую на полу.

МАТЬ ЮЛЬКИ (криком, с ужасом). Что это ты здесь делала?!

ЮЛЬКА. Я… Я случайно порезалась.

Мать. Зачем нож взяла, дрянь ты такая! (Хватает ремень и начинает бить им ЮЛЬКУ.)

ЮЛЬКА (бегая по комнате и уворачиваясь от ремня). Я действительно… честно… случайно порезалась.

МАТЬ ЮЛЬКИ (криком). Сыта. Одета. Скучно тебе? Что тебе ещё надо?!

ЮЛЬКА. Ты этого никогда не поймёшь!

МАТЬ ЮЛЬКИ. С жиру бесишься, тварь неблагодарная! (Кидает ремень и уходит.)

ЮЛЬКА, размазывая слёзы, сопли и кровь, забинтовывает руку.

ЮЛЬКА. Никто не может причинить мне боль. Потому, что он всегда рядом со мной. Осталось только узнать его имя!

 Картина 12

ЮЛЬКА, ОЛЯ.

ЮЛЬКА в своей комнате. Звонок в дверь. Входит ОЛЯ.

ОЛЯ. Привет. Я не успеваю сделать уроки на завтра. Дай сочинение списать.

ЮЛЬКА. Хорошо, но там мои мысли, которых ты не поймёшь.

ОЛЯ. Ладно, давай тетрадку, я хоть посмотрю. Сочинение всё равно на свободную тему.

ЮЛЬКА. Как ты это объяснишь, если тебя спросят устно?

ОЛЯ. Это уже не твои проблемы. (Замечает бинт на руке у ЮЛЬКИ.) А что у тебя с рукой?

ЮЛЬКА. Я порезалась. Случайно.

ОЛЯ. Сама себя случайно порезала? Или нож сам тебя случайно порезал?

ЮЛЬКА. Я накрывала на стол и случайно споткнулась.

ОЛЯ (насмешливо). Ты накрывала на стол? Рассказывай! Дай тетрадь, хоть при тебе полистаю.

ЮЛЬКА. На, возьми. (Протягивает ОЛЕ тетрадь.)

ОЛЯ берёт тетрадь, листает страницы.

ОЛЯ (читает вслух). «…С того дня он не покидает меня. Он нарастает и увеличивается до тех пор, пока не заслонит собой целый мир»…Что это? (Листает ещё несколько страниц.) «Он хочет мне рассказать о себе, но не знает, как это сделать. Недавно, когда я побывала в обмороке, я увидела его в кинозале. Но обстановка и одежда людей – не современные. Скорее всего, начала ХХ века…» Ты это о ком?

ЮЛЬКА. Ты всё равно его не знаешь.

ОЛЯ. Нет уж, ты поведай, кто этот «Он»?!

ЮЛЬКА. Тебе будет неинтересно… Я и сама не знаю.

ОЛЯ. Всегда ты отмалчиваешься!

ЮЛЬКА. Ну, хорошо. Впервые я встретила его в поезде. Он стоял, полуобернувшись ко мне. На нём было чёрное пальто и шляпа, которая была надвинута так низко, что я даже не разглядела его лица.

ОЛЯ. И вы познакомились?

ЮЛЬКА. Нет. Но я видела, как он скользил по мне взглядом. Он, так же как я, хотел, чтобы это мгновение длилось бесконечно долго.

ОЛЯ. Он не произнёс ни слова?!

ЮЛЬКА. Он сказал, что будет любить меня всегда.

ОЛЯ. Это смешно! Он даже не захотел узнать, кто ты. Да и ты сама не спросила, как его зовут.

ЮЛЬКА. Но я запомнила главное: смотреть, просто смотреть друг на друга и запоминать друг друга в мельчайших подробностях – есть величайшее счастье.

ОЛЯ. Зачем запоминать того, с кем не знакома?

ЮЛЬКА (прищурившись). Чтобы узнать друг друга в любой момент вечности.

ОЛЯ. Бред! А что дальше?

ЮЛЬКА. Потом он стал мне рассказывать о своей жизни – с самого детства. Во сне я видела мальчика в матросском костюмчике с гувернанткой-француженкой. Он жил – или живёт – в прекрасном городе. Этот город серый и желтый, а гранитные ступени спускаются прямо к ряби воды. В этом городе удивительные, старинные дома, мебель в которых сделана из резного коричневого дерева, и блики теней падают на шахматку пола. Потом, когда я каталась на качелях, я увидела его молодым человеком, навеки покидавшим свой дом. И так мучительно было смотреть на красные транспаранты и серые шинели солдат! А совсем недавно, в обмороке, я видела его в кинотеатре с какой-то женщиной…

ОЛЯ. Ты просто начиталась книг по истории про разных людей.

ЮЛЬКА. Терпеть не могу скучные исторические книги. Я их и в руки не беру. Я уверена, что это всё – один и тот же человек. Иногда мне кажется, что я задыхаюсь, что он ждёт меня, и я должна уехать.

ОЛЯ. Уехать? Куда?!

ЮЛЬКА. В его город.

ОЛЯ. Забирай свою тетрадку. (Отдаёт тетрадку ЮЛЬКЕ и уходит.)

Картина 13

ЮЛЬКА, МАТЬ ЮЛЬКИ, ДВОРНИК, АРТУР ВАЛЕНТИНОВИЧ.

ЮЛЬКА в своей комнате. Она походит к книжным шкафам и начинает брать книги, одну за другой, их бегло пролистывать, кидать разочарованно на стол, на кровать, на пол. Смерть Писателя дремлет сидя на стуле возле стола.

 ЮЛЬКА. Где же эта книжка? (Берёт книгу, листает.) Нет, это не то. (Берёт другую.) Снова не то. (Берёт третью.) Нет, опять нет. А может, этой книжки у нас нет? Или её вообще нет в нашем городе? (Вспоминает про книги из школьной библиотеки.) Где те книжки, которые я забыла сдать на каникулы? (Замечает стопку на полу.) А вот они. (Быстро перебирает книги.) А вот она! Бежевая книжечка с росчерком губ!

ЮЛЬКА ложится на диван и начинает читать. На её лице сначала появляется счастливая улыбка, которая затем выцветает в глубокую печаль. ЮЛЬКА плачет навзрыд. Слёзы текут по её рукам. ЮЛЬКА закрывает книгу и прижимает её к груди, кружится с книгой по комнате. Затем её осеняет догадка. Она подбегает к СМЕРТИ ПИСАТЕЛЯ и трясёт её за плечи.

ЮЛЬКА. Я знаю, что я сделаю! Я напишу о нём книгу! (Садится за стол и быстро пишет.)

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ (проснувшись). Ну, наконец-то! (Уходит.)

ЮЛЬКА. (Кричит.) Мама!

Вбегает МАТЬ ЮЛЬКИ.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Что случилось?

ЮЛЬКА. Мама, ты знаешь писателя Владимира Набокова?

МАТЬ ЮЛЬКИ. Нет, что-то слышала, но не читала.

ЮЛЬКА. У нас есть какие-нибудь книги о нём? Биография с портретом?

МАТЬ ЮЛЬКИ. Нет. Зачем тебе?

ЮЛЬКА. Я хочу видеть, как он выглядит! Я хочу знать, жив ли он ещё?

МАТЬ ЮЛЬКИ. Какие глупости! И престань реветь. У меня для тебя сюрприз. Я приготовила его, когда ещё не знала, какая ты никудышная. Теперь неудобно уже отменить. Хотя ты, конечно, недостойна.

ЮЛЬКА. Да? Что за сюрприз?

МАТЬ ЮЛЬКИ. Я пригласила к нам в гости Артура.

ЮЛЬКА. Правда? Когда он должен прийти?

МАТЬ ЮЛЬКИ. С минуты на минуту.

ЮЛЬКА. Я сейчас вернусь. (Убегает.)

МАТЬ ЮЛЬКИ. Что происходит? Ладно, буду накрывать на стол. (Расставляет посуду и раскладывает угощения.)

ЮЛЬКА возвращается, ведя ДВОРНИКА.

ЮЛЬКА. Всё просто – нужно изобразить роль моего… друга.

ДВОРНИК. (Ставит метлу возле стола.) За стопочку – к вашим услугам. А что нужно говорить?

ЮЛЬКА. Ничего. Просто сидеть за столом, есть и пить.

Дворник. Это – запросто.

МАТЬ ЮЛЬКИ замечает ДВОРНИКА.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Это ещё что такое?

ЮЛЬКА. Спокойно, мама. Это небольшой розыгрыш. Шуточка.

МАТЬ ЮЛЬКИ. Твоё поведение в последнее время пугает меня…

Раздаётся звонок. ЮЛЬКА бежит открывать. Она заводит АРТУРА, в руках у которого букет роз.

 АРТУР. Приветствую всех! (Замечает ДВОРНИКА, букет роз падает на пол.) Ну, мне пора! (Уходит.)

ДВОРНИК. Тьфу на вас. (Забирает метлу и уходит.)

 МАТЬ ЮЛЬКИ уходит.

 Конец второго действия

Действие третье

Картина 14

ЮЛЬКА, ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ, МАКС.

На сцене декорации Петербурга – Исаакиевский собор, Невский проспект, Адмиралтейство, дом Владимира Набокова на Большой Морской, 47, на котором вывеска «Музей В.В. Набокова». ЮЛЬКА идёт по городу с чемоданами, заворожённо осматриваясь по сторонам. На Невском играет рок-группа, солистом которой является МАКС. Он харизматично играет на гитаре и поёт. Группа исполняет панковскую композицию. ЮЛЬКА останавливается, начинает подтанцовывать и подпевать.

МАКС. У тебя круто получается. Иди к нам.

ЮЛЬКА. Я?

МАКС. Ты! А кто же?

ЮЛЬКА. (Кладёт чемодан.) Хорошо, иду.

Одну песню она исполняет вместе с группой. Потом музыканты расходятся. На сцене остаются ЮЛЬКА и МАКС.

МАКС. Как тебя зовут?

ЮЛЬКА. Все зовут Юлькой.

МАКС. А я – Макс. Меня тут все знают. Ну, будем знакомы. (Обнимает её.)

ЮЛЬКА. Да. Очень рада познакомиться!

МАКС. Ты приезжая?

ЮЛЬКА. Да. Я сняла комнату. Вот несу вещи.

МАКС. Помог бы тебе, да нет времени. Оставь свой номер. Созвонимся, встретимся.

ЮЛЬКА. Да, хорошо. Вот. (Записывает и отдаёт ему листок с номером телефона.)

МАКС. Ну привет! (Уходит.)

 ЮЛЬКА продолжает гулять по городу. С восторгом смотрит на дома. Навстречу ей – ХОР ВЗРОСЛЫХ и ХОР ДЕТЕЙ. ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ кидает на её пути купюру в тысячу рублей и исчезает.

 

ЮЛЬКА. Да, всё так, как во снах! Всё, как я видела! (Замечает купюру в тысячу рублей и поднимает её.) Ой, деньги! И никто их не видит! Странно! (Смотрит дальше по сторонам.) Здесь не может быть ошибки! Это его город! (Натыкается на вывеску «Музей В.В. Набокова», медленно читает и перечитывает её несколько раз.). Музей… (В ужасе.) Музей Владимира Владимировича Набокова… Музей… Его музей. Значит, он никогда не придёт…

Картина 15

ЮЛЬКА, ОЛЯ, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ.

Действие происходит в комнате коммунальной квартиры, которая вся заставлена странными вещами: вдоль стен с обеих сторон стоят шкафы, одни со стёклами, другие без стёкол, заполненные самыми разными предметами: небрежно сложенными, сильно пожелтевшими книгами, плакатами и газетами на дореволюционном русском языке, а также газеты и плакаты на английском и французском языках. На стенах висят картины, на которых угадываются сцены из жизни дореволюционной России. Среди картин несколько портретов, мужской, женский и мальчика лет восьми. Все лица на портретах грубо закрашены и пробиты. В одном шкафу на нижней полке, на подставке из лилового бархата, лежит череп, в другом шкафу, без стёкол, на верхней полке стоит белая узорчатая клетка для птиц с раскрытой дверцей, на нижней – старая истертая шахматная доска с раскиданными по ней шахматными фигурами. В углу небрежно застеленная кровать, возле занавешенного окна небольшой стол, заваленный раскрытыми книгами. По бокам стола два венских стула.

ЮЛЬКА вешает на стену ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ. СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ сидит на стуле в углу. Раздаётся пронзительный звонок в дверь. ЮЛЬКА бежит открывать. На пороге стоит ОЛЯ, которая приехала из их маленького города Ивановска к ЮЛЬКЕ в Петербург на каникулы в гости. В обеих руках у ОЛИ тяжёлые сумки с гостинцами.

ОЛЯ. Привет! (Обнимает ЮЛЬКУ.)

ЮЛЬКА. Привет! Рада тебя видеть. Проходи. Располагайся.

ОЛЯ. Как ты тут поживаешь?

ЮЛЬКА. Прекрасно.

ОЛЯ (оглядываясь вокруг). В Ивановске все о тебе спрашивают.

ЮЛЬКА (насмешливо). Мне это льстит.

ОЛЯ. А у меня для тебя есть новость!

ЮЛЬКА. У меня для тебя – тоже.

ОЛЯ. Тогда ты вперёд говори!

ЮЛЬКА. Садись за стол. (ОЛЯ садится за стол.) Я налью чаю. (Наливает чай.) Помнишь, ты всё хотела узнать, в кого я влюблена?

ОЛЯ. Да это и так все знали.

ЮЛЬКА. Смешные вы! Я сама ведь узнала всего несколько дней назад.

ОЛЯ. Перестань. Весь двор говорил про вас с Денисом.

ЮЛЬКА. Каким Денисом? (Медленно, разочарованно.) Ах, Денис… Денис – это совсем другое!

ОЛЯ. Представляешь, Денис сейчас в тюрьме! Взяли за торговлю наркотиками.

ЮЛЬКА. Да? Жаль. С ним было весело… Но я не любила Дениса. С ним не о чем было говорить. Им нельзя было гордиться.

ОЛЯ. Зато Артуром ты точно могла гордиться! Он был начальником банка, у него были влиятельные друзья, чёрный BMW, золотая цепочка и перстень, деловые костюмы, яркие галстуки.

ЮЛЬКА (мечтательно). И самые ласковые в мире руки…

ОЛЯ. Все женщины, помнишь, все женщины: и учительницы из нашей школы, и всякие начальницы пытались его на себе женить. А ему была нужна ты.

ЮЛЬКА. Артур был единственным мужчиной среди живых, которого я любила и который любил меня – я это чувствовала. Но… Это не помешало ему предать меня.

ОЛЯ. Кстати, ты знаешь, Артура, к сожалению, уже нет… Сердечный приступ.

ЮЛЬКА. Его давно нет для меня. Но я благодарна ему за то, что он указал мне путь к тому, кого я на самом деле люблю. Как тебе город?

ОЛЯ. Красивый. Я, пока ехала от вокзала до тебя, всё рассматривала и рассматривала дома. Да уж! У нас в Ивановске нет ни одного такого дома. Но всё кажется каким-то знакомым.

ЮЛЬКА. Скорее всего, это мои сны, о которых я тебе часто рассказывала.

ОЛЯ. Да! Точно, тебе всё время снились сны со старинной архитектурой, люди, которые одеты не по-современному и прочий бред. (С насмешкой.) Кстати, тот в «пальто и шляпе» больше не приходит к тебе?

ЮЛЬКА. Нет, не приходит.

ОЛЯ. Почему же это?

ЮЛЬКА. Потому что я теперь знаю, что он мёртв.

ОЛЯ (с издёвкой). Жаль, он был бы тебе пара.

ЮЛЬКА. Знаешь, если бы он не умер…

На сцене появляется СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Она чинно садится на дальний стул в углу справа.

ОЛЯ (раздражённо смотрит по сторонам, не желая слушать Юлькины рассуждения). Кстати, а кто он – вон, на портрете?

ЮЛЬКА. Великий писатель.

ОЛЯ. Понятно. (Заскучав, меняет тему разговора). Ты обещала первой рассказать свою новость.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ начинает обмахиваться веером. ЮЛЬКА и ОЛЯ её не замечают.

 

ЮЛЬКА. Мне холодно.

ОЛЯ. Я закрою окно. (Подходит к окну и закрывает его.)

ЮЛЬКА. Мне всегда холодно, с тех пор как я узнала, что того, которого я люблю, нет среди нас. Я вполне могла бы быть счастливой, если бы не его смерть…

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ срывается со стула и хочет вступить в разговор, но понимает, что ещё не время, и только рассерженно взмахивает веером и садится обратно.

 ОЛЯ. Глупости. Выкладывай свою новость!

ЮЛЬКА. Давай ты – вперёд.

ОЛЯ. (Торжественно.) А я в сентябре выхожу замуж!

ЮЛЬКА. (Кидается к ОЛЕ.) Я так за тебя рада! (Обнимает ОЛЮ.) Поздравляю! Как у тебя всё в жизни легко получается?! (Отходит от ОЛИ и стоит к ней спиной.)

ОЛЯ. Теперь – твоя очередь!

ЮЛЬКА. (Резко поворачивается и подбегает к ОЛЕ и в слезах шепчет.) Теперь, когда я знаю, что тот, кого я люблю, умер, я так надеюсь на Макса…

ОЛЯ. Так! Вот это уже лучше. Кто такой Макс?

ЮЛЬКА. Макс – рок-музыкант. Мы познакомились недавно, но мне кажется, что у нас много общего. Теперь, когда у меня нет надежды на встречу с тем, кого я люблю, я очень хочу забыть прошлое. Хочу, чтобы у меня всё было хорошо, всё как у всех…

ОЛЯ. (Хлопает ЮЛЬКУ по спине.) Ну, наконец-то! (Потеряв интерес к разговору.) Я пойду. У меня ещё важные дела… И скоро поезд.

ЮЛЬКА. Только… только странно, что он до сих пор ни одной песни про меня не написал.

ОЛЯ (уходя). Какие глупости – чтобы он песни, а может, ещё и книги писал о тебе.

ЮЛЬКА. Я тебя провожу. (Обе выходят и идут по городу.)

 Картина 16

ЮЛЬКА, ОЛЯ, МАКС, ИРИНА, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ.

ЮЛЬКА провожает ОЛЮ, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ идёт следом за ними. Им навстречу попадается МАКС, который ведёт за руку ИРИНУ.

ЮЛЬКА. Макс, а это кто? (Показывает на ИРИНУ.)

МАКС. Знакомься, это Ирина! (ИРИНЕ.) Это Светка!

ЮЛЬКА. Я не Светка. Я – Юлька!

МАКС. Ой, то есть Юлька. Да-да, Юлька.

ИРИНА (надменно). Очень приятно.

ОЛЯ. Мне пора. Всем пока. (Пытается уйти.)

ЮЛЬКА (ОЛЕ). Подожди. (МАКСУ.) Разве ты женат? Ты мне не говорил.

МАКС. Нет, я ещё не настолько потерял интерес к женщинам! Мы с Ирой просто друзья!

ЮЛЬКА (в ужасе закрыв лицо руками). Просто друзья? Такой дружбы не бывает.

МАКС. Слушай, ты сегодня просто не в духе. Какая разница! У мужчины должно быть много женщин – это нормально. Ты придаёшь всему слишком большое значение!

ЮЛЬКА (насмешливо). Значит, мы с тобой больше не «друзья».

МАКС. Как скажешь. (ИРИНЕ.) Идём, а то на концерт опоздаем.

МАКС И ИРИНА уходят.

ЮЛЬКА (к ОЛЕ). Опять измена. Опять пустота. Мне остаётся только любить того, кто ко мне не придёт.

ОЛЯ. Ты всё так сильно воспринимаешь. А сходи-ка лучше на приём к Сонбергу!

ЮЛЬКА. А кто это?

ОЛЯ. Знаменитый психоаналитик. Его даже в Ивановске знают.

ЮЛЬКА. Ни за что!

ОЛЯ. Хуже-то не будет.

ЮЛЬКА. Хотя… Вдруг он знает какую-то тайну, которая сможет перевернуть всё! Да, я схожу к Сонбергу. Я обязательно схожу. (Снимает со стены ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ.)

ОЛЯ. Мне пора. Боюсь упустить поезд. Как побываешь у него, – позвони мне! Пока! (ОЛЯ уходит.)

 ЮЛЬКА стоит одна на сцене, обняв ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ. К ней подходит СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ и бережно берёт её за плечи.

ЮЛЬКА. (Резко поворачивается к СМЕРТИ ПИСАТЕЛЯ.) Когда уже я буду нужна тому, кто нужен мне?

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Перестань, не плачь. Я не могу больше видеть твоих слёз.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ достаёт из кармана плаща песочные часы, переворачивает их и ставит на стол. Время бежит. СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ уходит.

 Картина 17

ЮЛЬКА, СОНБЕРГ.

ЮЛЬКА приходит в приёмную к ЭМИЛЮ СОНБЕРГУ. В руках у неё ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ. Посредине приёмной стоит диван, укрытый ковром с венгерским орнаментом. Слева от дивана, со стороны головы пациента, стоит кресло профессора.

СОНБЕРГ. Ваше имя?

ЮЛЬКА. Все зовут Юлькой.

СОНБЕРГ. Ваш возраст?

ЮЛЬКА. 17 лет.

СОНБЕРГ. Ложитесь на диван. (ЮЛЬКА ложится, обняв ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ). Вот так. На подушку. Головой ко мне. Что у вас случилось?

ЮЛЬКА. (спокойно и решительно). Я люблю великого человека.

СОНБЕРГ. (улыбаясь). Похвально… Смело. Что же это за человек? Чем же он так велик?

ЮЛЬКА. (Перечисляет, загибая пальцы). Он научил меня видеть и слышать людей, он научил меня думать и говорить, он подарил мне красочный мир, цвета и оттенки смыслов, он научил безошибочно чувствовать ложь и любую подделку в жизни!

СОНБЕРГ. Отрадно, что он дал вам хорошее воспитание. Это… ваш отец?

ЮЛЬКА. Нет, мой отец умер, когда мне было одиннадцать лет.

СОНБЕРГ. Вот видите: ваше либидо не получило развития, потому что влечение к отцу не было реализовано. Это и послужило причиной появления симптомов. (Довольно потирая руки.) Расскажите мне подробнее о вашем отце.

ЮЛЬКА. Я ничего не помню о нём.

СОНБЕРГ. Тогда, может, это ваш отчим, питающий к вам повышенный интерес?

ЮЛЬКА (смеясь). Нет, у меня нет отчима.

СОНБЕРГ. Или это ваш маленький друг детства? Первые детские исследования, знаете… Тут даже разница полов не так важна…

ЮЛЬКА. Друг детства? Денис? Он же совершенно туп, двух слов не мог связать. Нет, я никогда его не любила.

СОНБЕРГ (несколько теряя терпение). Так кто же он? Какой-нибудь актёр или певец?

ЮЛЬКА. Да, певец особой эстетики.

СОНБЕРГ. Незаконченная эдипальная ситуация часто служит причиной того, что девочки влюбляются в певцов, актёров…

ЮЛЬКА. Не путайте моё чувство с сотворением кумиров, елейным идолопоклонничеством, растрёпанно-заплаканным фанатизмом или пылкой подростковой влюблённостью. Чтобы понять моё чувство, нужны: система высоких ценностей, недюжинная образованность и особый угол зрения.

СОНБЕРГ. Вы говорите несколько путано. Знаете, мне это напоминает, простите, какую-то секту. Чисто по-человечески я вам не рекомендую связывать себя с подобными организациями. Давайте лучше вернёмся к разговору о вашем отце. Здесь хотя бы можно нащупать какую-то почву.

ЮЛЬКА. Про него мне совершенно нечего добавить. (Вскакивает с дивана и подбегает к СОНБЕРГУ.) Доктор, взгляните на портрет!

СОНБЕРГ (глядя на ПОРТРЕТ ПИСАТЕЛЯ, растерянно). Не могу припомнить.

ЮЛЬКА. Его образы стали именами нарицательными. Его имя знают даже те, кто не прочёл ни одной его книжки!

СОНБЕРГ. Так он – писатель?!

ЮЛЬКА. Да, великий писатель, изменивший всю мировую литературу и эстетику!

СОНБЕРГ. (Хитро.) Человек искусства способен так переработать свои личные переживания, что они становятся притягательными для других. И тогда он получает от жизни всё, о чём мог только мечтать: деньги, мировое признание, любовь девушек…

ЮЛЬКА. Да, его игра слов или заставляет преклоняться, или ставит в тупик. И моя книга о нём. В ней уже двести восемьдесят семь страниц, а ещё не сказано самого главного.

СОНБЕРГ. Самый простой выход – сублимировать энергию либидо в творчестве.

ЮЛЬКА. Нет, я просто хочу рассказать о своей любви сразу всем. Тогда мир расколется, как грецкий орех, и одна половина будет меня любить, другая – ненавидеть. Потому что для некоторых он как рыбная кость в горле.

СОНБЕРГ. Тридцать лет назад был у меня один пациент. Он всё мучился со своей рукописью. Сначала велел её сжечь, потом – просил не сжигать, «чтобы хоть когда-нибудь быть услышанным». А вскорости он умер.

ЮЛЬКА. Очень жаль… (Пауза.) Посмотрите на портрет! Задумайтесь! В сознании каждого присутствует что-то от него.

СОНБЕРГ (глядя на портрет). Вообще, знаете, у него очень знакомое лицо! Где-то в торопливом ожидании что-то бегло пролистывал. Засаленный журнал в очереди к зубному, портному, адвокату? Услужливо протянутую из темноты библиотечных полок увесистую книгу? С дребезжащим ожиданием добытый томик самиздата?

ЮЛЬКА. А я уверена, что вы читали его произведения во всех перечисленных источниках!

СОНБЕРГ. Так вы любите его, потому что он знаменит?

ЮЛЬКА (громко, радостно). Нет, потому что он не побоялся сказать на весь мир, что любит меня! Что после этого мне может предложить любой другой – живой – человек?

СОНБЕРГ. Вы хотите сказать, что он к тому же мёртв?!

ЮЛЬКА. Да! Я была поражена не меньше вашего, когда узнала об этом.

СОНБЕРГ. Это очень жестоко, я сожалею. Если его уже нет, это сильно осложняет ситуацию. Живой кумир, скажем, поп-артист, мог бы уйти со сцены и кануть в Лету. Здесь же всё сложнее – нет никакой динамики, нет шансов на разочарование. Его смерть для данной ситуации – негативный фактор.

ЮЛЬКА. Да. Он не имеет на неё никакого морального права. Умер – и всё! Бесповоротно, еще до моего рождения.

СОНБЕРГ. Может, вас просто избаловали в детстве, и в погоне за новыми ощущениями вы приучаете себя хотеть невозможного…

ЮЛЬКА. В детстве?! В моём детстве лишь смерть баловала меня. Мои родные умирали один за другим – бабушка, тётя, отец. А тут еще и он. Его смерть была для меня совершенно невероятна и непонятна.

СОНБЕРГ. Я в этом вопросе не хочу быть и не буду нов. Счастье повсюду, оно – в простых вещах, нужно только захотеть его увидеть. (Задумчиво глядит в одну точку и поглаживает бородку.) А вы, на мой взгляд, упорно этого не желаете.

ЮЛЬКА. (Подходит к СОНБЕРГУ.) Мне доводилось желать этого больше всего на свете! (Неожиданно изменившимся голосом, почти шёпотом). А я, доктор, даже боролась с ним. Вы думаете, я не пыталась излечиться и стереть?…Но все живые так похожи друг на друга, что норовят слиться в одно неотчётливое лицо.

СОНБЕРГ. У вас вообще были отношения хоть с кем-нибудь? Из живых…

ЮЛЬКА. В детстве я полюбила человека из мира взрослых. Он – единственный был добрым со мной. Он был очень похож на Писателя. Но за его маской скрывалось предательство. Его секретарша была ему важнее, чем я.

СОНБЕРГ. И с тех пор вы ни с кем не общались?

ЮЛЬКА. Общалась… А вот недавно я познакомилась с Максом. И он был моей последней надеждой. Мне казалось, у нас много общего. А он изменил мне с безликой девицей, которая… Совсем другая. Совсем простая.

СОНБЕРГ. Не исключено, что вы ещё встретите кого-то похожего на вашего писателя.

ЮЛЬКА. Можно продолжить поиск, но мои шансы ничтожны. Великий писатель – неповторим, а похожих людей слишком мало. Скажите, сколько человек, по-вашему, на сколько миллионов? Сколько тысяч лет пути? Вот, бесконечность. (Показывает дрожащей ладонью знак бегущей бесконечности.)

СОНБЕРГ. Сорвите повязку с глаз. Вы всего лишь предпочитаете одной слепоте другую. Именно бесконечность. (Показывает локтем знак бесконечности. Резко.) И вас в вашем возрасте совершенно не интересует половая близость с мужчиной?

ЮЛЬКА. Я вполне знаю, что это такое. Но в случае с ним это не имеет никакого значения. Это, можно сказать, лишнее.

СОНБЕРГ. Нарциссические неврозы, например Dementia praecox, характеризуются отсутствием стремления к сексуальному удовлетворению. Происходит переоценка объекта, объект может стать настолько могущественным, что может поглотить и заместить «Я». Это же обречённость!

ЮЛЬКА. У меня на руке все линии говорят об обречённости: «живёт химерами, живёт химерами»…Но пусть, ведь из всех химер эта – самая живительная… Из двух видов слепоты я выбираю особую, избранную, а не общую. Я выбираю повязку в виде венецианской маски, а не в виде носового платка.

СОНБЕРГ. Кажется, с внешним миром у вас отношения сложные. В вас нет системности и упорядоченности. Анальный характер у вас явно не получился.

ЮЛЬКА (громко смеётся). Да, это уж точно! В таком мире никто не сможет быть лучше Его. А от него, сами понимаете, не уйти и в посмертии!

СОНБЕРГ. Но вы же не сможете с ним общаться! Живое, человеческое общение, понимаете!

ЮЛЬКА. Он часто приходит во снах и пытается рассказать о себе.

СОНБЕРГ. Такие навязчивые и свободные от искажений сновидения встречаются в основном у детей. Они дают прямое, неприкрытое исполнение желания. Вам просто очень хотелось его видеть.

ЮЛЬКА. Что не исключает того, что и он очень хотел видеть меня!

СОНБЕРГ. Его влияние на вас очень сильно. Я начинаю думать, что это Месмер!

ЮЛЬКА. Нет, у Него не встретишь показной мистики. Он верил только в жестокий и неотвратимый Фатум. В его текстах мы можем наблюдать безумие и величие героев, их силу и одновременно слабость, до такой степени переплетённые, что бывает невозможно разглядеть эту тонкую грань…

СОНБЕРГ. Ломброзо! Это же Ломброзо – психиатр, создавший труды, осветивший с принципиально новой точки зрения невыразимую грань между гениальностью и помешательством…

ЮЛЬКА. Для многих он стал изобретателем нового языка, нового миропонимания.

СОНБЕРГ. Уж не наш ли это учитель?!

ЮЛЬКА. Нет-нет. Они с Фрейдом всегда идут рядом, но параллельно, не пересекаясь, они вечные оппоненты. Ваш теоретик избегает духовных понятий, а сталкиваясь с ними и не имея возможности их обойти, он кидается в сторону как обожжённый.

СОНБЕРГ. Кажется, я понял, кто он! Но что вы скажете по поводу самой концепции построения его самого знаменитого романа «Лолита»? Этот роман построен на теории нашего учителя. Он просто пропитан ей!

ЮЛЬКА. Он обыгрывает Фрейда насмехаясь.

СОНБЕРГ. Но не противоречит ему!

ЮЛЬКА. Вашему учителю трудно противоречить, потому что он ничего не утверждает. Кстати, доктор, что такое любовь?

СОНБЕРГ. Я не знаю. (Спохватывается.) То есть я хотел сказать, что наука пока не дала определения…

ЮЛЬКА. Мой любимый Писатель – единственный, кто писал о настоящей любви. Любови в идеале её архетипа. Никто ни до него, ни после не умел и не хотел этого. Остальные растоптали её нарочитым утилитаризмом и гордились этим. Все прочие писатели – каждый со своей стороны – убили обожествлённость и вместе с тем демоничность любви. Немногочисленные из более ранних пытались гореть, но редко. К тому же они все так неоспоримо бледны по сравнению с ним. Смешно ставить их фитильки рядом с его пожаром.

СОНБЕРГ. Воинствующий эстетизм! Ваша история стара как мир. Людям свойственно думать, что недоступное прекраснее обыденного. У идеалистических субъектов ярче проявляется неудовлетворённость культурой. Либидо способно вступать в войну с самим Роком.

ЮЛЬКА. Пусть будет так. Кроме того, он образован, интеллектуален и проницателен… Он единственный сумел подцепить ту невидимую подводную часть айсберга моего «я-ощущения», которую до конца я боялась доверить даже самой себе. Он заставлял меня краснеть и плакать слезами умиления…

СОНБЕРГ. (Слабым голосом). Я могу предложить психоаналитический гипноз, который, между прочим, сильно отличается от обычного. (Шёпотом, про себя.) Возможно, это ещё не изученный случай.

ЮЛЬКА. Вопрос очень прост. Скажите: да или нет? Быть ли мне как все? Выходит, я правильно поняла: я должна стать обычной, средней во всем и даже в своей слепоте, я должна научиться обманываться? Опять все общее, опять – добро пожаловать в стадо! Учиться не понимать, не замечать! (Возбуждённо кричит и размахивает руками.) Годами мой любимый Писатель учил меня быть зрячей, а эти люди опять хотят сделать меня слепой! (Уходит.)

СОНБЕРГ (в зал). Возможно, это ещё не изученный случай! Как бы я хотел, чтобы меня любили так!

СОНБЕРГ молчит и смотрит ЮЛЬКЕ вслед широко раскрытыми, увлажнившимися глазами.

 Картина 18

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, СОНБЕРГ.

В кабинете СОНБЕРГа появляется СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. А Юлька у вас?

СОНБЕРГ. Кто?

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Юлька.

СОНБЕРГ. А-а-а, девушка, которая мне всё время кого-то напоминала. Да-да. Она только что ушла домой упокоенной, простите, я хотел сказать: успокоенной.

Картина 19

ЮЛЬКА, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, ПОЧТАЛЬОН.

ЮЛЬКА возвращается от СОНБЕРГА разочарованная, но спокойная. Она садится на диван и улыбается пустоте. Входит СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Не нужно было идти к Сонбергу. Что может знать зацикленный фрейдист о твоей любви?

ЮЛЬКА. Да, ответ на свой вопрос я прекрасно знаю сама.

Раздаётся стук в дверь. ЮЛЬКА открывает. На пороге стоит ПОЧТАЛЬОН. В руках у него пожелтевший конверт со штемпелем 1939 года.

ПОЧТАЛЬОН (стряхивая с себя тучу пыли). Мне нужно видеть Юльку.

ЮЛЬКА (удивлённо). Это я.

ПОЧТАЛЬОН. Это просили передать тебе. (Протягивает конверт.)

ЮЛЬКА (зачарованно разглядывая конверт). Это же 1939-й год!

ПОЧТАЛЬОН. Я долго добирался. Множество трудностей было на моём пути, мир менялся до неузнаваемости, но я обещал отправителю, что непременно передам тебе в руки.

ПОЧТАЛЬОН исчезает.

 ЮЛЬКА (поднимая взгляд от конверта). А кто вам его передал? Здесь стоит подпись «Волшебник». (Оглядывается по сторонам, но ПОЧТАЛЬОНА уже нет. Разрывает конверт и читает письмо вслух.)

«…Мы будем с тобой путешествовать и читать книги, смеяться над загадочной бездной мира, удивляться каждому мгновению жизни и с нежностью проводить его. Я буду говорить, а ты будешь зачарованно слушать, и море поблизости будет ласковым… Волшебник».

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ (подходя к ЮЛЬКЕ). Очень точное описание счастья. «Читать» и «смеяться». Обрати на это внимание: читать и смеяться.

ЮЛЬКА. Это и было самое важное – с той самой встречи в поезде!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Гораздо раньше – с момента, как Он придумал тебя!

ЮЛЬКА. Это письмо – хоть какая-то зацепка, чтобы найти его… Но здесь нет адреса отправителя…

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Зато у меня есть волшебные пилюльки. (Протягивает ей баночку с ярко-лиловыми таблетками.)

ЮЛЬКА (зачарованно). Спасибо! (Кладёт одну таблетку в рот, медленно растягивается на диване и засыпает.)

 Картина 20

ЮЛЬКА, ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ, СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ, ХОР ВЗРОСЛЫХ, ХОР ДЕТЕЙ, СОНМ МЕРЦАЮЩИХ БАБОЧЕК.

 В песочных часах падает последняя песчинка. В открытом окне ветер развивает занавеску. Появляется ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. В руках у него сачок для ловли бабочек, стопка карточек с записями и маленький карандаш. Он кладёт свои вещи на стол и подходит к ЮЛЬКЕ.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Юля, я здесь.

ЮЛЬКА вздрагивает и, увидев ПРИЗРАКА ПИСАТЕЛЯ, быстро вскакивает, хочет броситься ему на шею, но вдруг, застеснявшись, останавливается. Её руки безвольно опускаются, на глаза наворачиваются слёзы.

ЮЛЬКА. Я всегда знала, что ты придёшь.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Я так долго ждал тебя.

ЮЛЬКА. (Отбегает от ПРИЗРАКА ПИСАТЕЛЯ.) Они все говорят, что ты меня не любишь, не можешь любить.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Но это неправда! Кого я тогда люблю, если не тебя?! Ведь твой образ почти во всех моих произведениях. Любой узнает тебя по твоей шелковистой коже, по порывистой резкости!

ЮЛЬКА. (Резко поворачивается.) И по коричневому родимому пятну на боку. Вот оно. (Показывает.)

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Да, безусловно, это убедительное доказательство. Но тебя легко узнать и без этого!

ЮЛЬКА (медленно подходя). Да, я вижу это по лицам прохожих! Те, кто знают тебя, сразу же взглядом заключают со мной молчаливый союз зачарованных заговорщиков, а те, кто не знают, мучительно пытаются осознать, на кого же я похожа, что собой олицетворяю.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ (подходя к ЮЛЬКЕ). Это – то, что не изгладить, не стереть, не уничтожить. Ведь ты и сейчас точно такая же, ты совсем не изменилась, хотя уже выросла. (Гладит её по волосам.) Всё та же девочка!

ЮЛЬКА. С тех пор, как я впервые прочла твою книжку, в восьмом классе, в четырнадцать лет, я не изменилась ни капельки: у меня тот же вес, тот же рост, тот же взгляд, тот же цвет кожи…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Прочность этих пигментов времени разрушить не под силу.

ЮЛЬКА. Все мои знакомые меняются год от года, Оля выглядит уже как взрослая женщина. Людям кажется очень странным, что я не меняюсь, но я ничего не могу поделать, для меня время остановилось!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Мой безумный демон! Я хочу, чтобы ты всегда была такой, и ты такой останешься, чтобы я мог любить тебя вечно.

ЮЛЬКА. Я в мельчайших подробностях помню тот жаркий, ослепший от солнечного света летний день, — день нашего невероятного узнавания. Впервые я испытывала ощущение, как будто окружающий мир рухнул и остался только мой, заповедный. Горячие крупные слёзы текли по моим щекам, я не могла перестать плакать, я закрыла лицо руками, но слезы текли сквозь пальцы. Я в первый и последний раз нашла сопричастность моей недопустимой любви.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Ещё бы! Великое счастье – узнать главную тайну своей жизни!

ЮЛЬКА (взволнованно). Ты даже не представляешь, что значило для меня найти подобную историю любви. Ведь я в то время обожала Артура, но никому не могла об этом рассказать. А идею искать разгадку в книге мне подбросил сам Артур. Он хотел мне рассказать о какой-то особой книге, но не решился. В этом было как-то слишком много смысла, какого-то иного, запретного смысла…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Если бы ты знала мою книгу и считала такие отношения нормальными, это явно бы прибавило ему смелости!

ЮЛЬКА. Да! Возможно.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ (насмешливо). И ты бы вышла за него замуж и была бы счастлива?!

ЮЛЬКА. Замуж? Знаешь, у меня странное ощущение, что эта тема неприменима ко мне. С каким бы мужчиной я ни знакомилась, я ощущала, что между нами стена. Окружающие говорят, что я должна наладить свою жизнь, и логически это вроде бы правильно, но я чувствую, что это всё чужое, будто кто-то не даёт мне возможности…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ (громко, немного злясь). И правильно. Не забывай, что я люблю тебя. Я не допущу, чтобы рядом с тобой был другой мужчина. Чтобы ты стала простой, общепринятой…

ЮЛЬКА. Нет-нет, я лучше умру, чем буду жить так, как все…

На сцене появляется СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Она громко смеётся. ЮЛЬКА и ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ вздрагивают, оглядываются по сторонам, но никого не видят.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Как же ты узнала про мою книжку?

ЮЛЬКА. Совершенно случайно. Оля назвала мне тебя, хотя сама она до сих пор не удосужилась прочесть ни одной твоей книги!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Пусть, они для неё и не предназначаются!

ЮЛЬКА. И не только для неё, а и для многих других. Они насмехались надо мной. Они говорили, что я читаю тебя, потому что у тебя эта скользкая и гнусная тема любви к малолетним девочкам.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Это слишком просто.

ЮЛЬКА. Именно – просто. Когда я стала читать другие твои книги, я будто очнулась…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. …В неизвестной стране?

ЮЛЬКА. Да! Я задумала великое дело: перечитать всех классиков, что были до тебя и после тебя, чтобы доказать этому миру, что ты – лучше всех, и самой себе объяснить, почему твои тексты так врываются в сознание и, узнав тебя, уже невозможно жить по-прежнему.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. И что из этого получилось?

ЮЛЬКА. Я успела прочесть многих.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Назови же мне хоть несколько имён!

ЮЛЬКА. (Берёт из стопки одну книгу.) Я смогла частично синтезировать тебя из Шекспира, у которого ты взял величие тем и неотвратимость судьбы героев…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Верно, без него трудно представить мировую литературу вообще.

ЮЛЬКА. (Берёт из стопки другую книгу.) У Пушкина ты взял красоту литературных оборотов и поэтичность образов.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. …И некоторую юношескую свежесть мыслей и чувств.

ЮЛЬКА (Берёт третью книгу.) У Стерна ты научился видеть в жизни арлекинов!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Да, и у Гоголя тоже. Но у Гоголя – это мрачный гротеск теней.

ЮЛЬКА (Берёт четвёртую книгу.) У Свифта ты научился не стесняться показать своё отношение к пошлости и банальности общества. У тебя тоже можно встретить духовных лилипутов и великанов!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Да, всех этих банальных пошляков и утончённых эстетов духа!

ЮЛЬКА. (Берёт пятую книгу.) От Достоевского у тебя привлекательная фарсоватость героев.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Верно, за исключением поиска правды и путей Господних. И без каких-либо социально-политических рассуждений.

ЮЛЬКА (Берёт шестую книгу.) А у Льва Толстого ты взял за правило поднимать сложные этические темы.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. И ещё – умение показывать душевные переживания героя через «поток сознания», который был применён им ещё до Джойса, хоть и не в столь откровенно-фиксированном виде.

ЮЛЬКА. Я долго думала, что у тебя от Чехова? Стили-то у вас совершенно разные. Но ты писал о нём лекции! Значит, он был важен для тебя. И вдруг я поняла, что это – сама уходящая печаль последнего летнего дня. Вьющаяся мошкара над забором. Трава, мокрая от росы. Солнце, садящееся в тучи. В общем, это Великое Уходящее. Это утрата глубоко духовной России XIX века. Это вымирание типа интеллигента конца XIX века.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Тень этого интеллигента можно узнать и в Цинциннате, и в Гумберте, и в Пнине. Да почти во всех моих героях!

ЮЛЬКА. От Андрея Белого у тебя Петербург оттенков, шорохов и теней. И ещё – череда двоящихся и троящихся реальностей, каждая из которых преломляется, в свою очередь, в сознании выдуманных героев. Пляска образов, восхищающая и ужасающая…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. …Будто тревожный шёпот, повторяющий одну и ту же роковую фразу, которую никак не можешь разобрать.

ЮЛЬКА. И многое в тебе, конечно, – от французских поэтов. От Бодлера у тебя упоительно-античное преклонение перед жестокостью красоты, томительная тоска о быстротечности минут…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. …А «неприютность вокзалов» – от Аполлинера.

ЮЛЬКА. Но мною были найдены ещё и очень редкие, быть может, приснившиеся авторы, проживавшие когда-то в Ultima Thule. Те – почти как ты! Взять хотя бы Гауптмана…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. …Да, его рыжеволосая нимфа и лесной фавн, потопившие колокол, очаровательны!

ЮЛЬКА. Умение проникнуть в иные сферы бытия, попытаться описать состояние перехода из жизни в смерть – это у тебя от Метерлинка.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. От озарённых нам остаются истины…

ЮЛЬКА. Как и имя героини твоей великой книги, взятое у Хайнца фон Лихберга.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. …Всего лишь краски имени и эскиз сюжета.

ЮЛЬКА. Но… знаешь… целое всегда больше суммы частей. Иными словами, никто даже отдаленно не приблизился к тебе! А последующие подражатели – тем более. И тут я поняла, что дело не только в теме любви к девочкам. Подобные вещи в сильно упрощённом виде можно найти и у старшего поколения писателей, и у твоих подражателей, но они мне противны. Кроме того, есть порнографические романы, которые я не собираюсь читать, и тот же де Сад, который мне отвратителен. Здесь кроется что-то иное, что делает мою любовь к тебе возвышенной. У них этого не найти, для них это сущность беспредметная.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. К сожалению, у них всё уже названо, на всём ярлыки, а неназванное для них не существует.

ЮЛЬКА. Да, они не могут меня удивить. Я вообще не понимаю, за что многие из них зовутся писателями.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Меня это тоже всегда удивляло, например, Салтыков-Щедрин…

ЮЛЬКА. Да! Или Чернышевский!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Верно! Он мучительно излагал мысль.

ЮЛЬКА. Да, как и многие другие, считающиеся великими. Конечно, я люблю тебя за твою интеллектуальность, твоё бездонное море знаний, необычайный язык. Это – многое, но это ещё не всё. Другие намеренно стараются писать непонятно и путано и даже берут твои темы, но у меня эти так называемые «писатели» вызывают отвращение.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Я писал о позабытых вещах…

ЮЛЬКА. Да! Например, о пронзительной нежности. Но и это еще не всё! Скорее всего, это какое-то необычное отношение – общее у нас с тобой – к предметам материального мира.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Умение распознать узоры судьбы?

ЮЛЬКА. Не только. Это та сфера жизни мысли и языка, которая напрочь закрыта от многих. Об этом они говорят: «это просто невозможно читать».

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Они не видят цвета букв и смеющейся сущности вещей.

ЮЛЬКА. Когда я была маленькой и говорила маме, что буквы разные на цвет и даже на вкус, она говорила, чтобы я не выдумывала глупостей.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. И этот дар у нас один на двоих.

ЮЛЬКА. Но есть что-то ещё. Только любовь предполагает знание абсолютное. Так же как ты до мельчайших подробностей видел меня, так и я безошибочно слышу твои тексты. Я бы знала, где ставить логическое ударение, даже если бы знаков препинания в них не было вовсе!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Больше всего на свете мне хотелось иметь такого читателя!

 На сцене появляются ХОР ВЗРОСЛЫХ и ХОР ДЕТЕЙ. Они встают крест-накрест и медленно перемещаются по кругу – так, что ЮЛЬКА и ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ оказываются изолированными друг от друга. Дальнейший диалог они ведут, лишь издалека видя друг друга, но пытаясь очутиться рядом.

ЮЛЬКА. Ты говоришь именно теми достаточно редкими и своеобразными словами – словами, которые отражают моё первое впечатление от увиденных предметов. Твои тексты я будто не читаю, а вспоминаю!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Как будто это твоя память говорит!

ЮЛЬКА. Да! А ещё у нас совпадают очень редкие и совсем странные образы. Например, в одной из твоих книг герой говорит, что хотел бы взять свою любимую в руку, как жеребёнка со сложенными ногами, и спрятать в ладони. Я думала, что такое только я могла выдумать, а потом нахожу это у тебя!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Вот этот аргумент им труднее всего было бы опровергнуть.

ЮЛЬКА. Все свои мысли я тайно, незаметно согласую с тобой.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Как некогда делал я, описывая твой образ в своих книгах.

ЮЛЬКА. Еще все они говорили, что у тебя была жена, ты её любил и я была бы тебе не нужна.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Она многое сделала для меня. Она в повседневной жизни, можно сказать, жила за меня. У меня был долг перед ней.

ЮЛЬКА. Вот именно – долг! А любовь приходит из горнего мира. Она не поддаётся никакой логике. Любовь и долг – это совершенно разные вещи!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Да, даже противоположные.

ЮЛЬКА. Ещё они говорят, что у тебя были романы со взрослыми женщинами…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Я нравился женщинам, которых называли «красивыми», и они часто преследовали меня. Но назови хоть одну мою книгу, посвящённую пронзительной и нежной любви к ним. Разве что какой-нибудь небольшой роман или рассказик…

ЮЛЬКА. Да, верно. Поэтому я просто не умела тебя ревновать.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Я тоже не смел ревновать тебя к тем мужчинам, с которыми ты скрашивала ожидание нашей встречи. Если бы ты была иной, ты утратила бы свою нимфическую сущность.

ЮЛЬКА. Нас раздражало одно и то же. Взять тот же процесс засыпания. Каждую ночь бархатную тишину в моей комнате прорывал мамин крик, велящий отложить книгу и идти спать.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Перед сном мне приходилось переживать множество таинственных приключений и галлюцинаций, прежде чем, наконец, удавалось сомкнуть глаза.

ЮЛЬКА. Когда спишь, такое ощущение, что зря тратишь время, которое можно было бы посвятить чтению.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Да, верно. Бывает, немало нужно времени, чтобы увидеть всех арлекинов в тексте! Читать и смеяться, читать и смеяться. Ведь люди – арлекины, слова – арлекины!

ЮЛЬКА. Скачущие и танцующие, как те красивые пятна цветов крыльев фей, что летали у меня перед глазами при свете лампы под абажуром: лиловые, зелёные, оранжевые, красные – все с блеском и мерцанием.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Мне навсегда запомнились арлекины восторженности в твоих глазах. Тогда в ночном поезде…

ЮЛЬКА. Я была так рада, что обрела тебя! Я всегда знала твоё имя, но забыла, как забывают много раз повторённое и «слишком» знакомое слово. Но куда же ты ехал тогда?

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Я снова ехал домой. В свой первый и единственный дом. В изгнании мне часто снилось, что я решился ехать. И вот я стою в ночном поезде, смотрю в окно на проносящиеся огоньки чужих городов, а потом вдруг резко выхожу на совершенно неизвестной станции и иду, иду… Когда я покинул этот мир, я об одном просил у богов: чтобы ты родилась в России, чтобы я мог…

ЮЛЬКА. …Вернуться… И мечта твоя сбылась. И предсказание тоже, когда ты сказал, что у тебя есть от России ключи! В нашей библиотеке не было книг о тебе, но я будто знала тебя и твой город всегда. Эти дома, решётки, дубовые резные двери, чёрно-белая шахматка пола… Они мучили меня своей необъяснимостью с раннего детства, особенно во снах.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Никто не мог запретить нам видеться во сне, хотя бы изредка. Я так хотел, чтобы ты знала, кто я. И ты правильно заприметила моё присутствие в твоей жизни.

ЮЛЬКА. Ты всегда будто присутствуешь со мной, во мне. Это к тебе я приехала в Петербург, это к тебе, ради тебя, во имя тебя, сквозь тебя, вместе с тобой! Будто ты жив и мы сможем быть вместе, хотя даже не знала, что ты тут жил. Я узнала это, только когда приехала. Я случайно наткнулась на указатель.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Я долго смеялся тогда.

ЮЛЬКА. И все знакомые удивлялись, как можно поехать в большой город, не имея ни денег, ни друзей, ни родственников, ни какой-то рациональной цели! Но мне не было страшно. Я и так слишком медлила, мне нужно было спешить к тебе.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Храбрая девочка моя. Это был настоящий подвиг.

ЮЛЬКА. Я знала, что ты меня не оставишь.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Помнишь, я скинул тебе купюру в тысячу рублей, когда ты приехала в мой город?

ЮЛЬКА. Да, было так удивительно, что целая толпа движется по Невскому, а деньги никто не видит!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Потому что они предназначались тебе! Я хотел хоть как-то показать, что я рядом!

ЮЛЬКА. И я сразу тогда пошла в нужном направлении, будто знала твой город всегда!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. А помнишь, я помог тебе поступить в университет, расположенный в чарующей, максимально возможной близости к моему дому…

ЮЛЬКА. Чтобы я могла проходить мимо него несколько раз в день, а иногда и забежать внутрь!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. А помнишь, я заставил тебя один раз в году включить телевизор, чтобы ты могла узнать день и час открытия моего памятника?

ЮЛЬКА. Я тогда сбежала с занятий в университете, чтобы только быть там.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. А догадалась ли ты, что я помог тебе найти комнату и устроиться на работу вблизи Тамариных садов?

ЮЛЬКА. Догадалась. Чтобы по местам, где рассеяна эфирная субстанция твоей души, я могла как минимум два раза в день проходить со счастливой улыбкой – улыбкой, непонятной прохожим. Как мучил меня наш город, он не давал мне покоя! В выходные с самого утра я шла гулять по улицам и ходила до позднего вечера. Вдвоём с тобой мы совершали этот несложный путь: от Большой Морской до Невского проспекта…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. …Далее – по Невскому и до поворота на Караванную…

ЮЛЬКА. Потом мы шли мимо цирка на Фонтанке, по Моховой улице, на которой мне особенно нравились два стоящих рядом дома с номерами 33 и 35.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Потом мы сворачивали на Пантелеймоновскую улицу и, пройдя немного вперёд, оказывались на Спасской, рядом с собором с оградой из настоящих турецких пушек, который обходили по кругу, после чего выходили на Кирочную, а затем – на Фурштатскую!

ЮЛЬКА. Так, бродя по улицам, я хотела жадно вобрать в себя узор каждой решётки, облик каждого дома, цвет кусочка неба в узком пролёте между домами, словно это было единственно возможным для меня счастьем.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Это и было единственно необходимым мне счастьем!

ХОР ВЗРОСЛЫХ и ХОР ДЕТЕЙ медленно уходят со сцены. СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ остаётся в дальнем углу.

 ЮЛЬКА (стесняясь, с грустью). Но иногда, совсем редко, когда ко мне подступали минуты отчаяния, что тебя со мной нет и жизнь тяжела и скучна, я просила тебя забрать меня и обижалась, что ты не слышишь.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Я слышал. Но было ещё не время.

ЮЛЬКА. В одну из таких минут я вдруг поняла, что просто узнать твоё имя для меня недостаточно. Это только начало пути. Мне хотелось, чтобы и ты знал, как я тебя люблю!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Тебе, как и мне, хотелось преодолеть границы жизни и смерти…

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ медленно приближается к ним.

ЮЛЬКА. Да. Тогда я решила написать о тебе книгу.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Кстати, где твоя рукопись? Она уже готова?

ЮЛЬКА. Да. Сейчас найду. (ЮЛЬКА подбегает к столу и начинает искать свою тетрадь.) Вот она! (Находит и кладёт тетрадь на стол.)

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Лучше оставить её открытой. (Подходит к столу и открывает Юлькину тетрадь и начинает листать страницы.)

ЮЛЬКА (ПРИЗРАКУ ПИСАТЕЛЯ). Кажется, я сказала всё. Нет, я не всё тебе сказала. Несколько раз, всего два или три, я была так малодушна, что на долю секунды подумала, что наша любовь — всего лишь плод моего воображения!

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Тогда докажи мне это! Логически докажи!

ЮЛЬКА. У меня нет ни одного слова. Без тебя от меня самой не ничего не останется.

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Тогда…

ЮЛЬКА (решительно). Или мы любим друг друга, как ещё никто не любил…

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ (радостно). …Или мы один человек!

ЮЛЬКА (резко спохватывается). Да. И всё-таки, если бы не твоя смерть, какой редкий образец настоящей любви мы могли бы показать этому кукольному миру! Если бы только не твоя смерть!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ подбегает к ЮЛЬКЕ и хватает её за руку.

 СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Ты с ума сошла, неблагодарная! Что представляла бы из себя ваша любовь, если бы меня не было? Во что превратились бы все ваши высокие фразы! В горстку пепла, даже хуже – в пошлость и банальность! А ты разве мечтала бы быть с ним счастливой короткий земной срок?

ЮЛЬКА (слабо, робко, опустив голову). Нет, только не это.

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Ты хотела быть с ним вместе навсегда.

ЮЛЬКА (радостно). Да!

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ (ПРИЗРАКУ ПИСАТЕЛЯ). А ты? Разве возможна такая любовь в жизни? Жизнь вообще мало пригодна для мечты. Ты ведь тоже в своих образах обожал именно нескончаемость, вечное возвращение?

ПРИЗРАК ПИСАТЕЛЯ. Да…

СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ. Только в искусстве вы нашли своё спасение, только искусство дарит бессмертие, которое вы можете разделить.

 СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ берёт их руки и соединяет. Они обнимаются. СМЕРТЬ ПИСАТЕЛЯ накрывает их своим плащом, из которого появляется СОНМ МЕРЦАЮЩИХ БАБОЧЕК. Бабочки кружатся над ними. Медленно гаснет свет.

 Картина 21

ХОР ВЗРОСЛЫХ, ХОР ДЕТЕЙ.

Зажигается свет. На сцене стоит Юлькин стол, заваленный книгами и исписанными листами бумаги. Поверх листов лежит раскрытая Юлькина тетрадь. Из разных сторон сцены по нескольку человек появляются ХОР ВЗРОСЛЫХ и ХОР ДЕТЕЙ. Они полукругом встают возле стола.

ХОР ВЗРОСЛЫХ. Здесь тетрадь какая-то.

ХОР ДЕТЕЙ. Она открыта – значит, можно почитать! (Несколько участников ХОРА ДЕТЕЙ начинают листать Юлькину тетрадь.)

ХОР ВЗРОСЛЫХ. Посмотрите! Посмотрите! Тут вписаны наши…

ХОР ДЕТЕЙ (резко, капризно). …И наши…

ХОР ВЗРОСЛЫХ. …Имена. Такое ощущение, что она просто над нами насмехается!

Конец пьесы

Занавес


[1] МАЛЬЧИК. M-le, который теперь час?

[2] ГУВЕРНАНТКА. Без двух минут двенадцать.

[3] МАЛЬЧИК. Тогда я предлагаю отправиться в Адмиралтейский сад. Там уже появляются первые бабочки. Вчера я видел двух.

[4] ГУВЕРНАНТКА. Но мы собирались погулять на дворцовой набережной, чтобы послушать, как стреляет пушка.

[5] МАЛЬЧИК. Нет, я предлагаю посетить сначала Адмиралтейский сад, а затем выйти на набережную.

[6] ГУВЕРНАНТКА. Хорошо, сэр.

Об авторе:

Юлия Реутова, драматург, прозаик, публицист. Живёт в Санкт-Петербурге.

Принимает активное участие в творческих мероприятиях города. Ведёт «Дневник Писателя», в котором рассказывает о литературных событиях и прочитанных книгах. Многие странички «Дневника Писателя» опубликованы в журналах «Парадный подъезд» и «Второй Петербург», а также на сайтах поэтов и писателей.

5 июля 2017 г. выступила на международной конференции «Набоковские чтения – 2017» с докладом на тему «Читатель-метагерой Владимира Набокова».

В своем докладе рассказала о том, как юная будущая читательница Владимира Набокова, с детства склонная к рефлексии, видящая странные, «чужие» сны и живущая ощущением Великой тайны, знакомится с самой известной книгой автора и узнаёт себя сначала в Лолите, а затем и в нимфетках из других его книг. Таким образом, читательница Владимира Набокова совершенно неожиданно оказывается его героиней. Но, по мере изучения творчества великого писателя, она понимает, что у неё ещё больше сходств с героями Владимира Набокова, не связанными с ней ни полом, ни возрастом, ни внешностью. И таких поразительных сходств оказывается бесчисленное множество: от синестезии до желания разгадать тайну существования человеческого сознания в вечности. Читательница-героиня оказывается универсальным метагероем Владимира Набокова. Ещё более удивительный факт обнаруживается в том, что автобиография самого автора возвращает читателю-метагерою сокровища его снов. Тогда читатель-метагерой решается ответить на вопросы, волнующие автора в своих литературных произведениях, и сам, таким образом, становится автором. Скобки смерти оказываются разомкнутыми, и литературные образы легко преодолевают границы жизни и смерти. Возникает литературная преемственность, представляющая собой один из видов бессмертия.

Пьеса «Насмешка», написанная в 2015-2017 гг., является дебютом автора. Она представляет собой философский ответ на главные темы творчества великого писателя Владимира Набокова: пленительная быстротечность и неуловимость красоты, невозможность вернуться в прошлое, стремление разгадать великую загадку жизни и смерти. Пьеса является признанием литературной героини – лучезарной нимфетки Юльки – в любви Писателю, детально описавшему её за много лет до её рождения. Когда она появилась на свет, его уже не было среди живых. Существуя в мире «посторонних» одиноко и тревожно, героиня получает таинственные знаки Его присутствия в своей жизни и мучительно хочет разгадать: кто Он и что их объединяет?

В настоящее время автор работает над романом и поэмой, включёнными в сюжетную трилогию «Насмешка».

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии журнала «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: