Николай Алексеевич Ивеншев
Николай Ивеншев
Об авторе
До знакомства с творчеством Николая Алексеевича Ивеншева я долго думал, с кого начать этот уникальный и сложный проект, который обещает быть чем-то большим, чем просто рассказом о том, как дела у писателей со всех уголков России и о чем те пишут сегодня. Как и любое дело, все это поначалу пугало и немного нервировало, но потом, как обычно, мало кто вспомнит об этом… А начиналось все вот как.
Не помню точно дату, но уж точно это касается весеннего красавца-апреля, я прилетел в Москву на съемки передачи «За книгой». Проходили они тихо и спокойно во главе с ведущим, который мне показался парнем стоящим еще в первую нашу встречу, посвященную награждению финалистов Московской премии. Так совпало, что у него случился юбилей, и праздники решили объединить. Я приехал в этот московский ресторан впервые, мы встретились, пожали руки, что-то сказали друг другу, потом еще поболтали немного в дверном проеме, и он растворился в толпе друзей, коллег по работе и просто пришедших поздравить на всякий случай, как говорится.
Он усадил меня рядом со своими детьми, мы с ними ели виноград тайком от всех, напротив сидел мужик и делал вид, что поедание фруктов до начала застолья не приветствуется, но вам, мол, можно. Разумеется, мы ели все, что хотели, и что там кто имел в виду — нам с ребятами было наплевать. Парень с умными глазами и красивая девчонка, дочка Гриценко, отвечали на мои вопросы, а я — на их. Их отец стоял с микрофоном и начинал длинный и веселый вечер…
Для меня уже одно это, я имею в виду тот факт, что детей таскают везде и всюду на подобные мероприятия, — а тем более слышать, что ребята отзываются об отце не без гордости и уважения, — говорит о человеке как минимум то, что с таким можно иметь дело. Парня зовут Александр Гриценко, и он возглавляет Интернациональный Союз писателей, куда я и был принят не так уж чтобы давно, получив краткое сообщение по поводу отправленного немного ранее этого события написанного мною текста первого романа. А само сообщение-письмо выглядело примерно так: «считаем ваши тексты перспективными»…
Совсем скоро после того памятного письма (кому-то это покажется просто обычным набором слов, но для меня эти вещи именно такие и есть. Памятные…) вышла моя книга, чуть позже я несколько раз слетал в Москву. Потом еще раз, и еще… а чуть позже я уже прилетел на съемки той самой передачи, о которой сказал вначале…
Но вернемся на то самое награждение. Мы поели и выпили, я поговорил с ребятами и девушками из родного теперь союза, где мне помогли выпустить свой первый роман. Ну, а чуть позже я получил из рук Александра Гриценко медаль имени Мицкевича, которая к тому же называлась орденом ООН и со временем, по прилете в родной Краснодар, перекочевала из ящика моего комода на лацкан пиджака, где неплохо смотрелась и служила прекрасным поводом для незнакомых мне людей спросить меня «А что это? Ты что, воевал?». И вот уже после тех самых съемок, которые мы провели весело и с пользой, мы надели куртки, перекинулись парой фраз с оператором и звукорежиссером со съемочной площадки и отправились в уютный ресторанчик неподалеку. Так вкусно пахнет, и хороший вид в окно, который я не помню, но — на то он и хороший. Мы поели и выпили, посмеялись, и мне этот парень, тот самый Саша Гриценко, показался тем самым старинным другом, что, скорее всего, — подумал я, — так и будет. В общем, так все и случилось.
Мы долго говорили, рассказывали все, о чем думаем и чего говорить не планировали. Моя врожденная склонность к аффектации и его странное сочетание скромности, открытости и жизненного опыта, помноженные на простую манеру в разговоре и жестах, живущие в нем, вероятно, с самого раннего детства, вызывали во мне спокойствие и желание работать еще больше и усерднее.
Мы пили, ели зелень, пока не подали мясо, и, робко чокаясь под музыку, которую в такие моменты не слушаешь и уж тем более ее трудно вспомнить после, говорили, в общем, обо всем и ни о чем. В ходе беседы он и предложил мне новый, этот весьма интересный проект, который потом называл по телефону так: «Наш проект». Мне это, разумеется, понравилось и хотелось, чтобы он быстрее, этот новый проект, случился и стал чем-то большим, чем просто критика писателей со всей России с целью показать лицом родную литературу в полном объеме на живых примерах и выяснить по теме «Русские писатели сегодня» все что можно. И чего нельзя, конечно же, тоже.
В общем, большой этот проект мы теперь называем Наш. Мне нравилось такое положение дел и не вызывало никаких обратных чувств, что неизменно возникали всегда, едва дело доходило до совместной работы с кем бы то ни было. Короче говоря, мы ударили по рукам, и я улетел к себе домой в прекрасном настроении, пробыв в Москве еще денек, потому что привозить хоть какие-то деньги обратно — это для меня всегда моветон (что особенно ощущается по прилете), а забыть о проблемах хотя бы на денек, находясь здесь со своей новой подружкой, было выше моих сил, да и тогда просто полезно, если честно. Однако на следующий день я как ненормальный уже торопился в аэропорт Домодедово, думая обо всем этом, и снова хотел побыстрее попасть в свой родной город, который люблю по-своему, в котором мне так иногда хорошо, когда я в полном одиночестве стою на балконе своей съемной квартиры и смотрю куда-то вдаль… Хорошо просто оттого, что здесь можно выкурить сигарету-другую и медленно выпить стаканчик виски, устало моргая после нескольких часов, проведенных наедине со своей любимой работой, часть которой вы сейчас листаете своими глазами. И сейчас, записывая все это пока что в черновик, у меня ровно такое же чувство, как и всегда, когда я сажусь за письменный стол. Это я называю счастьем.
Этот большой проект, рассчитанный явно не на месяц и не два, мы решили начать с родного мне города, точнее, со знакомства с местными авторами. Город этот — Краснодар. Он считается южной столицей, хороший такой и уютный южный городишко, где, в общем-то, жить можно. Город как город, со своими причудами и проблемами. Кстати, многие местные жители, излишне патриотичные и вообще ненормальные, называют его маленьким Парижем. Пусть так, кому как удобно, как говорится. А вообще, на Руси «красный» — означало «красивый» и с названием ребята угадали, он и правда красивый и чистый. А вторая часть современного названия моего города, это как раз прямое значение, которое и сегодня значит ровно то же самое. Дело в том, что не так чтобы давно императрица Екатерина Вторая отдала эти земли местным казакам в дар. Вот он и был сначала Екатеринодаром, а чуть позже, когда Катя померла, стал привычным мне и всем Краснодаром. Ну, и казаки, надо заметить, тоже немного изменились. Тогда они гоняли на лошадях по степям и селам, лежали с травинками во рту после непонятных своих занятий, пили самогон под палящим нашим южным солнцем… Сегодня ребята уже другие, конечно. Они явно похудели и постройнели, теперь ходят по центральным улицам в красивых своих костюмах, пьют совершенно точно поменьше и даже коньяк, да и вообще помогают милиции ловить всех тех, у кого нет паспортов и где маячит перспектива шуток с законом. Хорошие ребята вроде, меня ни разу не трогали, а с одним из них мы даже выпивали. Пили, кстати, виски со спрайтом. Я наливал, а мой визави особо и не возражал. Сказано: 21 век!
Я никогда не думал, что в моем любимом городе, где я родился и вырос, есть авторы, которых можно читать, а тем более делать это с удовольствием. Когда я собрался с духом и наплевал на все свои проблемы, решив, что пора бы уже браться за работу и хватит жалеть себя и рассказывать всем подряд, что спать по 3 часа в сутки — это непосильная ноша, как мне тяжело сейчас приходится и все такое прочее. Вряд ли человек будет делать что-то насильно, тем более я, а значит, самое время делать свое дело. Любимое дело…
И я начал. Старт большого дела ознаменовался звонком в местное отделение Союза писателей России, которое в наших краях называется так же, но только с приставкой «Кубанский». Председатель — женщина с твердым и недоверчивым голосом большого начальника, но голосом скорее нормальным, человеческим, вовсе не злым, как другие подумали бы, а просто сильно занятым и, как мне показалось, сильно уставшим. Мы договаривались несколько раз о встрече, но так и не встретились по обоюдным причинам (так я говорю, когда не смог явиться сам). В итоге она помогла мне по телефону.
Я рассказал вкратце о себе и о нашем проекте и попросил ее отрекомендовать нескольких интересных, на ее взгляд, местных авторов, о которых я позже напишу свои очерки и обзоры, книжки которых я, как и все русские, поначалу и по привычке тоже так боялся читать. Она вздохнула и задала вопрос, которого я тоже почему-то всегда не очень-то жду с большим удовольствием. Это было примерно так. Считайте это стенограммой середины разговора:
— А вообще что читаете? Каких авторов, какую литературу любите, куда душа лежит?
— Ну, вы знаете… эм-м-м, в общем, больше американскую классику, наверное. Точнее, мне нравится американская литература. М-м-м, в ту сторону как-то душа лежит… В смысле, в сторону их литературы… — сказал я.
— Туда лежит душа, значит? — сказала она… Пауза… Она растянулась секунды на две, но мне казалось, что это были полчаса ее раздумий между «положить трубку сразу» или «сказать, что я мудак и не патриот». Еще я боялся услышать наставления, которыми пропитан почти любой подобный разговор с людьми намного старше меня. А учитывая тот факт, что разговор состоялся 6 мая, то есть за 3 дня до великого праздника Победы, я побаивался и переживал сейчас, что мое пристрастие к американской литературе могло быть истолковано явно не в мою пользу. Но, тем не менее, все обошлось. Забегая вперед, скажу честно: статью эту я писал 9 мая и на парад не ходил. Зато помню деда, которого уважал, равно как и его правдивые истории, в которых было правды куда больше, чем показывают по телевизору, который я в тот день тоже не смотрел.
— Несколько авторов на ваш вкус. Я просто не знаю ни одного местного, — сказал я и выдохнул. Пауза было уничтожена мною мастерски, хоть и наобум… «Ву-у-ух, убил двух зайцев», — подумал я: теперь ей придется отвечать хоть что-то, это точно. Так оно и случилось: ее длинный вздох именно это и означал.
— Почитайте Карасева… Так как вы сказали? Ага, ну да… американская проза, хм… Еще Ивеншева попробуйте… Николай Ивеншев…
— Ивеншев? — переспросил я.
— Да, думаю, да. Если будут вопросы — обращайтесь, — сказала она, и мы тепло попрощались.
День спустя я начал писать эту первую статью, прочитав за ночь одну повесть Николая Ивеншева, название которой застряло в принтере, и еще штук 10 рассказов этого уникального человека, о котором еще вчера я услышал впервые и который будто только и ждал, пока я наконец начну делать свою работу, по которой соскучился, как скучают влюбленные, разъехавшись ненадолго в другие города. Писал я с удовольствием и без перерывов, понимая, что мои обещания сделать этот наш проект интересным — задача вполне посильная.
Хочу сразу сказать правду: русскую литературу я не сильно охотно читаю, хоть иногда все же пытаюсь снова и снова отыскать в родных текстах что-то легкое и забавное, жизненное и дающее сил в сложные времена, но наши классики для меня будто ничего не приготовили, а в книжных магазинах, где под табличками «Современная русская проза» я, снова и снова открывая книжки с красивыми обложками, почти сразу закрываю их и ставлю обратно: просто не нахожу в них ничего интересного.
И теперь представьте мои ощущения, когда я, будто ни с того ни с сего, вдруг двое суток подряд читал с удовольствием мало того что русского автора, так еще и своего земляка! Я листаю страницы этого нового для меня мистера Ивеншева, и он понятен мне так же, как понятен сосед по лестничной клетке (ну и название, да?!) или мой сын, к примеру, я сопереживаю и смеюсь с автором, будто мы школьные приятели, я учусь у него с большим удовольствием, да и вообще: пишет он просто first class! Мне и правда не терпится рассказать о классных его вещицах, как не терпится нам в школе выйти под аплодисменты родителей за какой-нибудь грамотой, зная, что вот-вот тебя вызовут. Но мы ведь прекрасно знаем, что надо послушать обязательную в таких случаях протокольную чушь вроде состава жюри, пунктов программы и прочей ерунды, конечно, тоже. Состояние мое сейчас похоже на то, как волнуемся мы перед самым визитом любимой девчонки. Вы скучали друг по дружке и все такое, но не можете начать прямо сейчас, здесь же в коридоре. Просто так не принято, просто кто-то хочет есть или пить, или кому-то вдруг надо звякнуть маме, или в душ с дороги… потом надо еще поваляться на кровати и поговорить, ну, а дальше поводить ладонью, конечно, по ее красивым рукам и спине…
В общем, перед тем, как начать основное действие (я имею в виду рассказать про творчество Ивеншева, это для тех, кто забыл), мы с вами должны были вначале поведать все это, что в постельных играх называется прелюдией, а у алкоголиков зовется — аперитивом. Мы просто не могли начать разговор сразу с разбора текстов автора, потому-то эта самая прелюдия и затянулась. Кстати, она почти всегда есть и в текстах нашего героя, только что она куда короче моей.
А вообще, должен сказать, что все, что есть в его книгах, — это всегда просто и точно, быстро и в то же время он умеет сделать так, что история целой жизни героя, описанная им всего на N страницах текста, будто застывает во времени и перед глазами проходит как в фотографиях, а потом как в кино, чья-та загадочная история, так похожая на твою… Вот-вот мы начнем знакомство с творчеством этого парня поближе, но сначала узнаем, что это за человек и как он прошел путь от мальчишки до мастера такой величины, что я иногда думал про себя так: «Ну дает! Ай да сукин сын! Хрен я так смогу когда-нибудь! Ого, ну молодец! Нет, ну все же, во дает, а!»… Единственное о чем я жалею, так это то, что не читал его рассказы раньше. Но это ничего — теперь есть время, теперь все наверстаем…
Николай Ивеншев родился в 1949 году. В том же году вышел в свет крутой роман Джорджа Оруэлла под приятным мне заглавием «1984». Название романа американского классика соответствует году рождения автора этой статьи, то есть меня, а еще все мы втроем — писатели. Не забудем, конечно, о том, что Нобелевский комитет вручил в том же 1949 году премию по литературе Уильяму Фолкнеру, этому большому трудяге, который называл себя фермером и, если бы не его дочь, за своей Нобелевской наградой и премией он бы вообще не поехал. Вы спросите меня, наверное: а при чем тут наш герой Ивеншев и все эти ребята, точнее, эти совпавшие даты? Вы знаете, мой второй роман, который я никак не закончу, будет вот-вот дописан, и последняя глава посвящена нумерологии и всяким «непонятным там штучкам» — как обычно говорят обо всем непонятном в принципе.
Но все эти даты, конечно, не забавы ради, как и эта простая наука — нумерология, о которой я с вашего позволения скажу буквально пару слов. К примеру, достаточно было получаса несложных расчетов, чтобы понять, почему Николай Ивеншев, который пишет просто на пять с плюсом, начал заниматься своим творчеством так поздно и почему не так популярен, как, вне всякого сомнения, того заслуживает. Немного далее я расскажу, почему и как все это считается, а пока ограничусь тем, что в условиях нехватки времени и невозможности личной встречи с кем бы то ни было любой из нас может узнать о человеке почти все и понять его поступки и действия, зная всего лишь числа его рождения. Ну, я уже молчу, насколько это просто и все такое. Но в нашем случае, быть может, это даже почти не нужно, я имею в виду случаи, когда нам надо разузнать о жизни писателей: они сами через своих героев расскажут нам о себе все… ну, или почти все.
Думаю, особо внимательные читатели уже задались вопросом: а что делает среди Фолкнера, Оруэлла и неизвестного многим, но явно маститого писателя Ивеншева их старый приятель Игорь Переверзев? Отвечаю как на духу: себя я в эту группу крутых ребят добавил просто потому, что выбор с главным героем этой первой статьи о моем земляке, конечно, не случаен. Я уже говорил: все мы четверо — писатели, за исключением того факта, что я не ношу усов, как привыкли делать это главный герой этой статьи и два его заокеанских коллеги, плюс я просто учусь у них, да и грех у таких не поучиться! Ну, а числа и даты — это только прямое подтверждение этому факту и не более того, можете считать это простыми совпадениями. Однако попробуйте сделать вот что. Вспомните своих любимых писателей, и вы найдете много таких вот совпадений, что вполне закономерно и подтверждается, равно как и то, что Николай Ивеншев умудрился научиться и у русских наших классиков, и у Брэдбери с Кингом впридачу. Отчего тексты его стали такими легкими и красивыми, как и все, что бывает с его фамилией на обложке.
Итак, теперь к делу. А дело было в апреле 1949 года. Тогда весна была настоящей весною во всех уголках нашей Родины (старожилы так и говорят. Ну, или уж припоминают точно), и погодка наверняка была преотличной. И вот 29 числа не високосного того года (по данным григорианского календаря) рождается мальчик. А случилось это событие в одном из сел Ульяновской области под названием Верхняя Маза. Село как село, но знаменито еще и тем, что примерно лет за 200 до этого там проживал в своем нехилом имении знаменитый генерал и герой войны 1812 года Денис Давыдов. В этом же большом имении работали предки Николая Ивеншева, и можете верить или не верить в совпадения, но не будем забывать, что кроме своих военных заслуг и регалий, наш знаменитый вояка Давыдов ко всему прочему слыл еще и писателем…
О молодых годах нашего писателя Николая Ивеншева не так уж и много данных, и все, что известно он нем вообще, так сказать, в открытом доступе, — это его успехи на ниве получения высшего педагогического образования в Волгоградском институте им. Серафимовича, а также его последующая профессиональная деятельность учителем сначала в Поволжье и после — в Дагестане. Слава богу, все это есть в его книгах, да и знакомиться с автором таким способом куда приятнее, но все это — чуть позже.
Николай Алексеевич наш парень разносторонний и, кроме своих хороших и образных рассказов, пишет еще и стихи. Неплохие и такие же емкие и со смыслом, но лично я к поэзии не очень-то близок, но комментарий этого бесспорно талантливого поэта относительно своей поэтической деятельности мне понравился. Как-то раз, сравнивая свои стихи с бабушкиными, он сказал о ней, писавшей когда-то под тенью шелестящих на ветру листьев давыдовских яблонь, что эта его родственница остается для него эталоном. Он иногда приводит примеры ее творчества, а что самое интересное — своего автора-родственника он называет как в детстве: бабушка Дуня…
Детство этого человека, как мне показалось, — это основной период его жизни, в котором он осознает себя гораздо раньше сверстников, и далее мы еще вернемся к этому периоду, отразившемуся так точно и образно почти во всех его рассказах.
Профессиональная деятельность Николая Ивеншева связана с переездом на Кубань в 1987 году. Первой опубликованной работой был рассказ в журнале «Октябрь», получивший странное название «Тетя Щука». Печатался наш герой много и в разных изданиях, от родного Краснодара до московских, крутых в то время журналов. Впрочем, все как и положено тем писателям, кто много работает и кого ждут не дождутся везде и всюду. Его тексты охотно принимали в редакциях изданий, известных и сегодня: «Юность», «Москва», «Слово», «Наш современник» — все были рады печатать работы этого парня. Надо сказать, свою писательскую карьеру начал он довольно рано, лет, может, в 37-38, что, конечно, можно было и не писать, учитывая мой собственный возраст и все такое. Но! Прочитав его рассказы о детстве и далее ознакомившись с моими краткими выводами, думаю, вам станет понятно, почему этот человек с отменными физическими данными от рождения и такой же прекрасной памятью, с другой стороны, начал издаваться ближе к 40, а не, скажем, в 25 лет.
В рассказах Ивеншева есть одна классная штука, выделяющая его тексты из всех русских авторов, которых я читал вообще. Юмор у него — простой и забавный, а не вымученный и неуклюжий, как, например, у Чехова, который, как мне кажется, шутки свои придумывал и рассказывал много и долго, но вряд ли понимал юмор настолько, что мог шутить так же быстро и тонко, как наверняка умеет это делать наш сегодняшний герой. Никогда не думал, что получится сморозить что-то вроде того, что я сделал в предыдущем предложении, но, перечитав его рассказы несколько раз, я подписываюсь под каждым своим словом. Также не без удовольствия сообщаю, что американская проза, которую он любил и о чем он не забывает напоминать в своих текстах, приводя в пример знакомые всем заокеанские фамилии, подействовала на него самым благотворным образом.
Как сказал бы Стивен Кинг, проза его потому-то и стала такой легкой и даже византийской. Я уже молчу о том, что я сам многое у него подметил и научился такому, чего раньше будто и не замечал. А об этом я и не мечтал, тем более, что мы живем совсем рядом друг с другом и, я надеюсь, обязательно увидимся с ним лично, выпьем по стаканчику вместе, обсудим любимые книжки, и я, как и положено, спрошу совета относительно своих текстов, подарю ему свою первую книгу, которой он, быть может, подопрет кухонный стол.
Первый сборник Ивеншева «Душа душицы» получил диплом всероссийской «Артиады» в номинации «Проза», и перечислять в алфавитном порядки его заслуги за многочисленные литературно-критические статьи и публицистику в общем, опубликованные в периодике в огромных количествах, на мой взгляд, не имеет никакого смысла. А лично для меня это даже опасно: превращать журнал «Российский колокол» в альманах «Все обо всем» моей задачей явно не являлось, да и читать потом такое в здравом уме вряд ли кому-то будет интересно. По крайней мере я ни разу не видел, чтобы телефонные или исторические справочники лежали у кого-нибудь на прикроватной тумбочке.
Перед тем как перейти непосредственно к творчеству Николая Алексеевича Ивеншева, скажем еще пару слов. Он является членом Союза писателей России с 1992 года и награжден Почетной грамотой в этом же профильном объединении профессиональных литераторов. По состоянию на сегодняшний день наш герой является собкором «Литературной газеты», а также занимается детьми и ведет рубрику для молодых ребят в журнале «Детская литература». Живет Николай Алексеевич в станице Полтавской, что неподалеку он Краснодара и что делает нашу с ним встречу весьма возможной и вполне вероятной. Встречу, которая, быть может, состоится совсем скоро, разумеется, если он прочитает все это и не скажет сразу после прочтения, что молодой его коллега написал о нем полную хренотень. А даже если и так, поспешу заметить, что по части написания статей и книг я еще не так крут, как мой земляк, и, пользуясь случаем, передаю ему привет и обещания, что совсем скоро писать буду уж точно не хуже. А вообще, Николай Алексеевич, если вы меня сейчас читаете или слышите, скажу вот что: ваши тексты — это одно сплошное удовольствие, а учиться на них чему-то новому — это вообще рай на земле. Я так всегда говорил только о книге для писателей от Стивена Кинга, которая так и называется: «Как писать книги», но после прочтения рассказов «Письма к сыну» и «Хмель» я расширил этот список, включив в него и ваши тексты тоже.
А вообще приятно, что совсем рядом с тобой живет человек, который пишет ту самую простую и красивую прозу, так похожую на американскую и такую мне близкую. Те самые коротенькие рассказы о жизни, скорее даже частные ситуации, что посредством слов создают запахи и звуки, чувства и эмоции, и все это в итоге похоже на хороший фильм, красивый, как «Аватар» Кэмерона, бесполезный, но очень крутой, как «Пьянь» с Микки Рурком, и полный жизни и страсти, как пронзительные и страстные глаза комика Джима Керри, кто играет в своих комедиях сам себя лучше всех в мире: именно на таких ребятах держится мир. Кстати, старина Джим тоже не носит усов, как и я.
О творчестве Николая Ивеншева
Николай Алексеевич Ивеншев — человек уникальный и талантливый, но это скорее по праву рождения и по факту трудолюбия на ниве написания собственных его рассказов, а не по каким-то внешним признакам или обстоятельствам, вроде удачи или похожих на это понятие вещей. Все его работы и правда умные и глубокие, и это не в кавычках я говорю, как мы подразумеваем обычно, читая такие фразы, думая, что «это точно прокатит» и имея также в виду, что такие фразы просто приняты соответственно случаю. Обычно такие слова встречаются в рецензиях на таких ребят, кого, скажем прямо, даже за деньги весьма непросто заставить написать об авторе хоть что-то хорошее. И дело вовсе не в том, что в наш век или в наше время, как говорят все, кто постарше или кто сдался перед обстоятельствами, что каждому автору сегодня жизненно необходимы отзывы в профессиональной среде. И ничего плохого нет в том, что люди платят тем, кто может рассказать о них со своей профессиональной колокольни, до которой последние тоже взбирались не один день и даже не один год, и которым, кроме денег и удовольствия от занятий любимым делом, тоже надо иметь возможность мечтать, любить и ненавидеть. Отзывы всегда нужны, и думаю, что, находясь в здравом уме, ни один из нас, писателей, не откажется от одного-двух таких, наподобие этого. Хотя его еще и заслужить надо. Это тоже правда.
Сейчас я первый раз в жизни буду говорить о другом авторе, и мое это мнение, как и мнение любого критика (слово это — дрянь, но — так уж принято в нашей среде…), может быть каким угодно — красивым или не очень, но ведь все это всегда субъективно для всех и относительно каждого, кто не переживал того, что кажется тебе понятным и простым, когда как другие будто не видят иной раз, что человек почти всегда носит маску крутого и сильного, в то время как зачастую случается так, что перед нами — всего лишь взрослый ребенок, застрявший в своем счастливом (или не очень) детстве в надеждах вернуться назад снова или попытаться сделать его таким, каким хотел. Детство — это мир надежд, честный мир любви и радости, улыбок и смеха, который во многих живет и горит как пламя огромного костра на школьном турслете, пылающего в сумерках как будто вечно, но иногда это бывает похожим на аккуратно сложенные дровишки, лежащие себе кучкой на сырой бумаге, которую ты все никак не можешь поджечь… И ты все пытаешься понять: то ли спички отсырели, то ли руки у тебя и правда растут из задницы, о чем за спиной кто-то неустанно спешит тебе напомнить…
Мы уже упоминали с вами некоторые факты биографии писателя Ивеншева, имея в виду врожденные качества писателя, которые легко сегодня посчитать, пользуясь простыми и точными расчетами, коими, кстати, являются и все метафоры моего земляка. Все и про каждого можно высчитать этими легкими формулами той самой нумерологии, о которой я вскользь упомянул выше, где четко и ясно можно узнать о человеке все, даже не видя его. Разумеется, знакомясь с текстами писателя, этим методом мы только лишь дополняем общую картину, и в моем случае расчеты делались по двум причинам: я не смог увидеться с ним лично и не располагал исчерпывающей информацией о Николае Ивеншеве, только и всего. Все это узнать может даже школьник, и мне это даже нравится, это не считая самого удовольствия от чтения его трудов, которое в случае с Ивеншевым заставляет иногда забывать обо всем на свете, что делает литературу настоящим другим, но родным по-своему миром. Твоим собственным, лучшим… ну, или просто Твоим…
Не буду мучить вас далее своим новым увлечением цифрами, которое пришло ко мне на смену занятиям психоанализом с последующей отработкой этого учения на живых примерах-друзьях, но я просто не могу не уведомить вас вот о чем. В так называемой психоматрице (набор врожденных качеств нашего героя, известной еще как квадрат Пифагора) танцуют в веселом танце весьма редкие показатели невероятного врожденного здоровья и просто запредельных показателей уровня памяти этого человека, а такое, я вам доложу, встречается не так уж и часто. Ладно, не будем долго останавливаться на этой теме, и вот вам последнее, что я хочу сказать здесь. У каждого из нас есть свои этапы развития, которые делятся на периоды и длятся — у кого сколько. Первый такой этап, например, имеет продолжительность от самого рождения человека и дальше продолжается строго индивидуально. У меня, к примеру, он закончился в 27 лет, а у моего коллеги аж в 35. У меня этот период прошел под знаменами цифры 5, что в данном аспекте цифрового анализа говорит о моем страстном свободолюбии и непослушании, чреватыми, разумеется, противодействием всему, что я чувствовал и на что мне давали отпор, что имеет свои последствия, как и все, что относится к периоду детства каждого из нас.
А вот у писателя Ивеншева такой же период закончился, напомню, в 35 лет, и в его случае все это время с ним рядом была цифра 6, означающая, что Николай Алексеевич все это время стремился быть нужным всем и каждому, стараясь опекать и помогать всем, кому можно и нельзя. Отсюда несложно сделать вывод, что наверняка он пострадал в указанный период от этих своих врожденных наклонностей явно не раз и не два, но все же именно потому я и считаю его детские впечатления, которые, к великому счастью, и в зрелом возрасте оставались такими же яркими и искренними, в общем, они-то и помогли ему сохранить это непосредственное восприятие мира, соединенного позже с богатым жизненным опытом и его обширными знаниями почти во всех областях человеческой жизнедеятельности. Это легко подтверждается его невероятными по силе образными выражениями или метафорами, как любят говорить про эти выражения мои коллеги. Вот вам пример. Это слова из его рассказа «Хмель», одного из лучших примеров классного и честного рассказа взрослого человека, который говорит красиво и думает, бесспорно, ровно так же:
«Иногда я не верил в ее существование. Но она являлась. Она шла одна, несла в тончайшей руке морковного цвета портфель. Несла очень осторожно, словно боялась расплескать там учебники, тетради. И походка у нее была не такая цыплячья, как у девчат, и не такая подстреленная, как у замужних женщин. Она поймала эту походку между «тем» и «тем».
Отрывок просто супер, и речь здесь идет о девчонке, в которую влюбились однажды 14-летние приятели. Ивеншев пишет это так, будто в ребенка вселился взрослый и может передать словами взрослого чувства этого ребенка. Считаю это качество основой прозы Ивеншева, но, к счастью, не основой его стихов, в которой он мрачно и будто очень точно повторяет по-своему пророческие строки из сочинений той самой его бабушки Дуни: «Без денег — бездельник».
Я — не бел,
Я — не сер,
Я — не сед.
Я — не вол.
Я — не волк.
Я — никак чепухой не украшен.
Я — всего ничего.
Я — забытый велосипед.
Со щекою звонка на восторженной стае ромашек.
Мне легко в эту ночь: ни читать, ни писать, ни считать.
Млечный путь. По нему так протяжно вздыхают коровы.
Сладко дует полынь, так бывает сладка нищета.
Я всего ничего в эту ночь в половине второго.
И хоть я не особо питаю страсть к стихам и, думаю, многие согласятся, что бывают они куда красивее, но, читая их, совершенно точно понимаешь, что нельзя воспринимать этого мастера коротких рассказов в отрыве от его стихов, которые будто для того и пишутся, чтобы рассказать о том, что этот врожденный талант иногда прячет за действительностью, вспоминая часто чистые и честные детские свои переживания. Совершенно точно он чувствует людей как облупленных, и я даю примерно 110 процентов как минимум на то, что, как и все талантливые и одаренные здоровьем и вообще люди, он долго был беден и травил свое здоровье всем, чем можно, совершенно логично, осознанно и вполне обоснованно, уверяя и отговаривая себя от обратных действий тем, что на кой черт оно тогда, это здоровье, нужно вообще?!
В дальнейшем Николай Алексеевич Ивеншев печатался все больше, а произведения его становились лучше и образнее. В прозе Ивеншева есть много ситуаций и героев, есть явные и скрытые характеры, есть юмор тонкий и не всегда заметный, есть горе и радость, а еще есть Оля — девчонка из детства, которая, как обычно, моргает тебе глазками и позволяет помочь донести портфель или что-то вроде этого, а потом вдруг оказывается, что не такая уж она простая, как ее веснушчатое личико и как портфель ее, который морковного цвета. Откуда знать ребенку, что походка уже скажет о ней все, что можно, откуда знает Ивеншев такие данные, которые обычному ребенку, скажем прямо, не особо-то и нужны?! Но тем автор и понравился, что он воспринимает мир и всех, как оно есть на самом деле, ведь дети редко пытаются найти скрытый смысл. А там, где и догадываются, что он есть, трактуют его в свою пользу, конечно…
Просто в детстве такие ребята, как Ивеншев, подмечают и запоминают куда больше других, а прибавьте сюда обычную привычку всех детей без исключения, какими бы они ни были, не допускать даже мысли о том, что их вдруг обманут, подставят, подведут — вот вам и закономерный результат, не всегда со знаком плюс, к сожалению… А ведь к этому привыкаешь быстро, ведь вроде бы так и должно быть все устроено, правда ведь? Но даже потом, когда мы понимаем, что не все так радужно и хорошо, многие из нас, детей, не хотят верить в ложь до последнего, в эту поганую взрослую ложь, которая обязательно появится в их жизни сегодня-завтра и войдет в нее навсегда, чтобы стать привычкой.
Ивеншев как раз из таких скрытых «борцов до последнего». Не знаю, каким методом он боролся внутри себя с этим всем и как он остался в этом своем качестве взрослого ребенка до сих пор, это очень сложно все… Ведь для любого человека это невероятно трудно, все знают, каково это — почувствовать предательство близкого человека или просто знакомого даже, находясь в самом опасном возрасте, именуемом сейчас тинейджерским. Но, раз уж он пишет во взрослой жизни такие классные рассказы, все же парень он сильный и как-то справился и справляется дальше, вероятно, со всем этим вполне успешно. Наверняка в самой работе наш Ивеншев немного ленивый, как и все, кто обладает невероятным здоровьем, незаурядным умом и природной красотой, тем людям, кому не надо рвать жилы на непостоянных адских работах во имя денег, ведь они и так знают: им и 10 процентов хватит того, что есть у них сейчас, чтобы быть счастливыми. И это правда так.
Им любимая работа — всегда в радость, деньги для таких точно не главное, но все же эта субстанция стоит точно на втором месте как минимум, иногда уравновешивая и даже перевешивая эту чашу весов, как в случае со стихом-пророчеством бабушки Ивеншева, приведенным чуть выше. А что касается проницательности автора и его принципов по жизни, сопряженных, конечно, с потрясающим чувством людей и вообще всего вокруг, то вот вам небольшой пример.
Возьмем его рассказ «Дочкино», который он умудрился разместить всего на 3 листах. Это вдвое меньше, чем его «Хмель», но такой же классный, умный, глубокий и тонкий. Рассказ этот также полон метафор класса люкс и пронизан такой же сокрушающей силой настоящего искусства, которое сам Ивеншев сформулировал не менее образно, чем сам текст: «Без любви — все писатели графоманы». Очевидно, что любовь может быть любой, но не в последнюю очередь она проявляется именно к делу, к тому, чем ты занимаешься в жизни, так ведь? Я просто не верю, что может быть как-то иначе, и ни разу, ни в одной книге не встречал смесь любви и безразличия автора к своему произведению, которое всегда чувствуешь почти сразу.
Вот имитацию — да, видел, но уже надоело это так, что выть хочется. Вот, к примеру, возьмем авторов любовных романов, которыми зачастую являются одинокие женщины. Да, хочется иногда убежать от обстоятельств в такие же книжные, надуманные, картонные истории… Но все это значит одно: чуть позже ужасаться своей глупости, смотря на имитацию живого автора, точнее, демонстрации мнимого счастья, когда такие писательницы рассказывают нагло и мерзко дальше об отношениях и, раздавая советы по удачному замужеству, участвуют в передачах о них самих, идущих в прайм-тайм. Там они расхаживают в полном одиночестве и без детей, разумеется, в цветастых своих платьях и с грустными лицами… робко ступают по 7-комнатным квартирам, похожим на склепы, где, кроме их тяжелых вздохов, больше ничего не бывает слышно. А ведь сочувствуешь таким лжецам иногда вполне себе честно, и больно смотреть на них и читать таких авторов, правда?
Но вернемся снова к автору и его рассказу «Дочкино». Вы знаете, то ли это просто так совпало, то ли мне просто опять немного повезло с очередностью, но «Дочкино» я прочитал сразу же после «Хмеля». Если я и ошибусь, что вряд ли, и пусть автор простит меня, но Оля — главная героиня первого рассказа про двух приятелей, и любовь, которой больше нет, — во втором, это одна и та же девушка — это красная нить рассказа «Дочкино», и она же реальная девушка, которую Ивеншев, вероятно, любил всю жизнь и которую пережил… к сожалению или к счастью. Я не знаю даже, что лучше в этом случае, если честно…
Ну, а сами как думаете? Не страшно ли это — пережить свою любовь, которую любил по-настоящему и, конечно, никогда не был с нею рядом, подозревая или, точнее, слепо веря в то, что она тоже тебя любила? И даже если так, если и правда она тебя любила, что же все-таки лучше для влюбленного: умереть первым, чтобы избавить себя от этого ужаса, наблюдать любимое, но теперь уже мертвое тело родного человека, которого ты любил больше себя, но потому-то и носил эту свою любовь с собой, не показывая никому… и все это так и не узнав: любила ли она тебя? Но теперь ты смотришь на девушку в рассказе Ивеншева, глядишь глазами героя и думаешь: конечно, любила, а разве могло быть иначе?!
Едва я номинировал в своем негласном рейтинге рассказ «Хмель», уместившийся на 6 страницах, как самый короткий и интересный рассказ о жизни и дружбе, да еще с максимально точным и образным описанием подростковой любви, как на тебе — другой рассказ этого же автора, только вдвое меньше. Разумеется, я тут же дополнил свой негласный список крутых вещей еще одним шедевром, этим самым «Дочкино». Я назвал его про себя так: «самый короткий рассказ о настоящей любви». Да, именно так. Хотя, возможно, описание похорон и всего, что сопровождает этот неприятный процесс, в котором все людское нутро, особенно самые поганые наши свойства, можно наблюдать всегда в реальной жизни, также является лучшим описанием данного мероприятия, но все же немногие авторы говорят об этом, тем более говорят так же точно, как умеет и имеет смелость говорить об этом Николай Ивеншев, сделавший это в «Дочкино», на мой взгляд, максимально точно из всего, что есть во всей русской литературе. Да, наверное, вообще везде, где я читал о подобных вещах.
Итак, снова «Дочкино». Начинается история тем, что мама Оленьки решила распродать вещи покойной дочери, но мало того, что весь мир осудил бы ее действия, и так оно, скорее всего, и было бы, но… но Николай Ивеншев, этот специалист человеческих душ, и здесь нашел то, о чем другие даже и думать откажутся. Эта распродажа детских вещей была не чем иным, как единственно возможным оправданием тому, что ее мать всю жизнь проработала в торговле, и у нее на это были своя логика и свои причины. И знаете, трудно не верить, что так иногда и правда бывает… если честно, я даже и не сомневался, что все это чистейшая правда.
И, если позволите, чуть ниже — еще отрывок отсюда же. Не знаю, как вам, но мое мнение таково, что в таких вот редких предложениях, полных чувств и неподдельных переживаний человека, который и правда умеет любить, у Ивеншева здесь этой самой любви уж точно больше, чем во всех пустых и бесполезных рекомендациях, которые раздавал налево-направо, к примеру, Толстой. Он делал это так часто, совершенно искренне полагая, что никто не догадается, что за красивыми его словами нет ничего такого, о чем он так упорно и много говорил! Я еще скажу об этом нашем авторе пару слов, а пока почитайте этот кроткий абзац-шедевр. Именно таковым я его и считаю, и это сделано так, что добавить просто нечего. Да и не нужно..
«Покойная Оленька меня не волновала как женщина, хотя я не стар. Всегда при встрече с миленькими особами женского пола я как бы примериваю их к себе. Иногда все это происходит минутно. Вся моя амурность к ним выражается в невинной мысли: «А неплохо бы погладить ее ладошку». И все. Я женат, привык к семейной жизни, ленив и оттого не способен на любовные глупости. И, вообще, я равнодушен к правильным женщинам. Мне нравятся лгуньи, порочные, даже — глупышки, говоря короче, женщины с изъяном. В них — поэзия, а в правильных — одни нудные уроки чистописания.»
Стоит добавить, что мастерски воссозданный в одном из абзацев этой истории подлец-зять изображен вообще всего в нескольких предложениях, а пара предложений про отца покойной, которые я, конечно, не могу не вставить, и правда заставляют уважать этого автора еще больше, хоть я никогда бы не подумал, что мой первый очерк о русском писателе удивит меня самого в первую очередь настолько, что я, пожалуй, с удовольствием пересмотрю свои взгляды относительно родной литературы! Вот, прочтите сами!
«В автобусе ко мне подсел Оленькин отец. У него — сухие глаза. И Алексей Иванович, оборотив ко мне небритое лицо, заговорил о политике, о чем сейчас в газетах пишут. Я изумился. Зачем сейчас об этом?
Но искусанные губы Алексея Ивановича? Я понял, что разговор о газетных новостях — это инстинкт самосохранения. Чтобы не рехнуться. Это — мужество. Я оказался менее отважным и речь о том, сколько намолотили к сегодняшнему дню риса, не поддержал. Алексею Ивановичу собеседник не был нужен. Он разговаривал с пустотой.»
Согласитесь, что далеко не многие писатели имеют талант и способности чувствовать других людей настолько! А то, что такие наблюдения автор формулирует в коротких и точных предложениях, в которых все направлено на эмоции читающего, а не на весь этот маскарад из рассуждений и глупых и непонятных слов с переходами на другие языки, как делают это современники, делает Ивеншева особенным мастером рассказа как такового. Я был потрясен и даже шокирован, что он, этот наш русский автор, погружает читателя в самую гущу событий, заставляя буквально влезать в тело и душу рассказчика и сопереживать события вместе с ним.
Мы продолжим, но сразу извинюсь, наверное, перед поклонниками Николая Алексеевича Ивеншева, которые, быть может, упрекнут меня в таком смелом, хотя и не лишенном логики утверждении, точнее, предположении. Но именно его «Семь писем сыну» я считаю главным, или уж по крайней мере самым интересным моментом в его творчестве, по крайней мере для себя уж точно. Я ведь тоже читатель и вполне имею право сделать такой вывод, верно? Считаю эти его короткие письма максимально простыми в подаче и восприятии читателя, наполненными любовью и мудростью человека уже немолодого и опытного, не потерявшего, тем не менее, вкус к жизни. Да и вообще, эти руководства по жизни, адресованные его сыну короткие заветы, придутся впору вообще всем молодым ребятам и девчонкам, а как по мне — так вообще всем и каждому. Все это очень трогательно и куда занятнее, чем чтение всяких историй про непонятных Отеллу и Дездемону или шекспировские истории про любовь, про это чувство красивое, которое и правда описано класс, но оно так далеко застряло где-то в истории, что, кажется, такого и быть не могло…
Число 7 — это число удачи, а также так называемое число жизненного пути моего сына. Посчитать это число вы можете сами. Сложите все числа дня, месяца и года вашего рождения и далее сократите полученное число до одного путем сложения. Вот это и будет ваше главное число, о котором более детально вы можете узнать, открыв в Интернете тематический ресурс или купив книгу по данной теме. Мы все же не будем снова вдаваться в нумерологию, это я так: просто удивиться вместе с вами еще раз, как же все совпадает иногда, невероятно просто!
У меня, как вы поняли, тоже есть сын, которого я очень люблю. Иногда сам хочу написать ему нечто подобное посланиям Ивеншева, но, может, еще рано было, а может, наоборот — я только и ждал того случая. Похоже — вот он и есть: короткие послания Ивеншева своему сыну, которые удивительно точно отражают то, что я сам хочу сказать сыну своему, и есть те самые письма, которые я почему-то не писал все это время своему 7-летнему, кстати, сынишке. И как много в них эпизодов, в которых иногда кажется, что таких совпадений просто не бывает, но все же они есть, и так они похожи на отношения мои с собственным сыном… в общем, поразительно все это, иначе и не скажешь!
«Сыночка! Так всегда обращалась ко мне мама. Я хочу, чтобы все в нашей жизни оставалось прежним, чтобы люди не теряли нежности…»
Так начинается первое письмо, и эти же слова являются основой его полных любви и нежности к сыну сообщений, в которых автор многое объясняет всем, кто, быть может, не знает или просто не хочет понять своих детей. Там все просто, но иногда ты останавливаешься и думаешь: а так ли просто принять все это человеку, который вообще не любил, не хочет или никогда не полюбит своего ребенка? Быть может, как раз наоборот, для кого-то такой текст покажется излишне каким-то там нежным и даже «сопливым». Тем не менее, я считаю эти семь посланий очень крутой работой автора, и читать их было большим наслаждением!
В них я увидел красоту русских людей и их глупость одновременно, согласился первый раз в жизни хоть с кем-то из наших авторов, что есть все же то самое нежное очарование и в нашей литературе, рассказанное неназойливо и как-то уж очень легко, а не как это делают обычно учителя литературы в школе, будто специально прививая ненависть к этим по большей части хрестоматиям нытья и войны, грусти и фатального безвыходного дыхания каждого дня, который сменяет предыдущий такой же в любом уголке нашей необъятной и не всегда красивой изнутри России. Точнее, так мне казалось до знакомства с этим автором-гением, умеющим читать и рассказывать, вспоминая про томик Брэдбери, и в то же время умеющего рисовать сцены деревни с парным молоком и описывать запахи сена так, что, похоже, я начинаю смотреть на свою страну по-новому и даже сильнее любить ее. Да-да, ту самую мою Родину, непонятную часто по-своему, но родную, почти всегда далекую, но все чаще похожую на любимую девчонку, которую хочется прижать к себе и стоять так, пока ноги не затекут…
Трудно найти человека такого, как ты сам, ну, или сильно похожего на тебя. Но все мы ищем такого, все… Трудно быть одному и плыть против течения, просто привыкнув грести, все равно мы зачем-то смотрим по сторонам, так всегда делают люди. Писать так же трудно, как и проводить за книгой часы, всегда трудно делать эти вещи, когда нам особенно тяжело: просто бывает не до этого. Когда дают советы богатые бездельники вроде графа Монтескье, что так нравился Толстому (скорее, от зависти последнего, разумеется), когда слышишь от таких наставления о том, что, мол, любую проблему тот решал и всем советует, просто занявшись чтением любимой книги, — все это похоже на очередную попытку казаться умным только потому, что богатые почему-то думают, что богатство это самое автоматически дает им ум, а положение — мудрость и право насаждать ее всем и вся. Нет, в книгах мы ищем того, кто понимает жизнь, хоть не всегда книга спасает и не всегда она к месту. Ивеншев может здорово скрасить досуг, дать совет и все такое, но едва дело касается насущных нужд, это выходит на первый план, согласитесь. Но, как ни странно, Ивеншев опять тут как тут…
В день написания этой статьи я лежал на кровати слишком долго. На тот момент у меня имелась куча долгов и я уже почти не находил сил справляться с тем, что делают за спиной те, кого принято называть родными людьми, когда их так не хватает сейчас. И, казалось бы, все должно было быть ровно наоборот… Но всегда, вспоминая о сыне, в самые тяжелые деньки я чувствовал облегчение, и появлялся смысл верить и делать все, чтобы однажды вздохнуть поглубже чем обычно, и, надо сказать, всегда это работало, и сейчас усиленное чувство ближайших перемен не в последнюю очередь сработало благодаря этим письмам Ивеншева еще сильнее. Ну, а мы продолжаем знакомиться с короткими посланиями Николая Алексеевича дальше. Наш герой продолжает наставлять сына, вспоминая свои былые деньки, в первом же письме сопроводив рассказы из собственного детства такой вот красивой фразой:
«Жизненных прелестей больше, намного больше, чем смертельных ужасов».
Конечно, в жизни больше хорошего, и я ровно так же повторяю это своему сыну, не всегда веря в это сам, конечно. Но ведь все знают, что надо быть сильным вопреки всему, одно но: чтобы верить в эти слова и только тогда они обретут смысл и обрастают силой, чтобы стать таковыми на деле, нужно и правда просто сильно верить в них. Беда не приходит одна, все это знают, но это ведь ровно обратно тому, что сказал фразой, приведенной выше, Николай Ивеншев. Попробуй только спасовать перед трудностью, свалять дурака, чего-то не сделать, оставить все на самотек, как у нас говорят, — и все: жизнь мигом превратится в самые страшные ужасы, и так оно на деле и происходит обычно. Думаю, одной этой фразой можно украшать стенки офисов и домов, и вообще всех помещений, где нас так и поджидает неверие в свои силы и отчаяние, а часто и того хуже: мысли о суициде, которые у всех нас, конечно, иногда случаются.
«Милый мой!.. Сыночка, милый… Дорогой мистер «Д!»… Милый, драгоценный мой!..»
Так начинается каждое письмо к сыну, и мне кажется — это очень круто! Дальше автор пишет такие вот слова:
«Дома ты лежал в соломенного цвета фанерной кроватке. И я очень радовался тому, что ты есть. У меня просто сердце сладко сжималось от нежности. Почему русская литература воспела только материнскую любовь? А об отцовской в ней сказано скупо. Мол, мужеству отец учит, рукоделию. Неужели все? Неужели функция отцов только в этих фрикционных движениях? Глупо, совсем по Фрейду. Да, и неправда».
А еще дальше, когда его сынишка взрослеет, Ивеншев описывает этот период так:
«Телесная любовь в этом возрасте все-таки раздирает. От нее гулко и тяжело в голове, и никуда не денешься. Просто хочется! Но как? Ведь никогда в жизни я не верил, что девушка тоже об этом думает, и ее тоже раздирает эрос (так скажем, хоть и не точно). У меня с девушками было непросто. Я их любил и боялся. Мешал мой небольшой рост. Я думал, что они никогда не посмотрят на такого пигалицу, вот Вася Кагочкин, два метра, прыщи на лице, к этому девчонки липнут, или к саксофонистому Юрке Медведеву. Я только и мог, что завидовать. Хотелось бы мне быть ловеласом, но…»
А когда уже взрослеет сам Николай Алексеевич, точнее, когда он мысленно переносится в такой же период своего взросления, чтобы вновь почувствовать свои желания и чувства и рассказать о них сыну, он говорит вот такие слова. Только добавлю, что считаю что это один из лучших советов сыну, который может дать отец, уж я бы от такого совета не отказался точно, вот он:
«Еще человек, кроме как на влюбленности, живет на увлечении. Это его горючее. Я знал много таких людей. Когда учился в институте, знал влюбленную в зарубежку Ариадну Николаевну Голенопольскую. Она читала лекции по Стендалю. Проходим «Красное и черное» — Ариадна непременно облачалась в красное и черное, в тон лекции. А еще там же был студент-старшекурсник Володя Васильев. Я слыхом не слыхивал об Андрее Платонове, а Володя писал уже целые рефераты о нем. И читал мне, застывшему, как змея перед дудочкой. Самая гениальная платоновская фраза «В прекрасном и яростном мире». Точнее некуда. Все это было интересно. Сейчас В. Васильев работает в институте мировой литературы в Москве, большой ученый».
Да уж, Ивеншев — это и правда кладезь мудрости и просто первоклассный отец, которого не хватало мне и которым я пытаюсь стать для своего сынишки. «Любовь и работа, работа и любовь» — помните такие слова? Кажется, это Фрейд сказал. И ведь правда, увлечение и большое чувство, только они и могут дать то самое ощущение, что все еще возможно, что ты победишь и что выживешь на этом свете вопреки всему. Любовь к сыну может сделать то же самое, и это бесспорный факт. Я это лично подтверждал на себе не раз, а моя работа только усилила это чувство: я и правда не единожды выживал и снова улыбался назло всем и всему только благодаря тому, что лицо моего сына всплывало в памяти и я не мог подвести своего шалопая. А Николай Ивеншев только напомнил еще раз, что так оно и есть, и все это прекрасно работает именно тогда, когда всякие там стимулы и мотивации уже просто не работают. Всегда хочется найти кого-то, кто переживает такие же чувства, так просто легче поверить в себя иной раз, правда ведь?
А вот еще. Посмотрите, что приготовил в своих письмах к сыну Ивеншев-старший! Вы только прочитайте эти строки о любви, точнее даже сказать, о «русской любви» в широком смысле этого понятия. О любви русских к русским, о нерешительности и просто о настоящем чувстве, которое случается не только у подростков, а сидит в голове в виде робких мыслишек каждого из нас. И в моей, конечно, тоже сидели эти фразы не раз и не два, сидели и качались, как дрожащие зимой птицы на проводах:
«Я приходил домой. Шарик звякал цепью и во сне еще гавкал, кое-как, несерьезно. Я пробирался в свою «резиденцию», пыльный сарайчик. Ложился в тряпки и не спал. Я думал: «Вот дурак, что же я ей ничего не сказал? Мне нравится её коленка, её ладошка, голос с каким- то мягким порокатыванием. Ну и что, что она готовится в продавцы, завтра же ей все скажу, и мы поженимся. Мне хочется уткнуться носом в её чудесно пахнущие волосы и дышать, дышать».
Потом я все-таки доставал свой «Амбарный журнал» и писал в него слова, похожие на стихи. На другой вечер, я хоть и встречался со своей будущей продавщицей, но ничего ей не говорил, никаких намеков даже. Все смеялись чему-то. Профукал девушку. Она потом вышла замуж за крепко пьющего электрика. Сколько раз сдавала она его на леченье, потом опять привозила, таскала из речных кустов. Но не расходится и по сию пору с этим чудищем. Может, любит? Иногда бывает, что любят всю жизнь только прошлое, одно какое-то легкое, разрывающее сердце нежностью, мгновение. Не знаю, как у других. У русских так.»
Ивеншев — тонкий эстет и, конечно, любит жизнь, он говорит и словами своими рисует то, что не могут изобразить посредством слов другие авторы. А не могут только потому, что не все способны так чувствовать жизнь и природу. Не всякий даже самый маститый автор способен на это, не всегда ведь талант граничит с даром, и наоборот… Но вернемся снова к письмам Ивеншева любимому своему сыну:
«В мире, осененном Божьей милостью, разлита ласка и надежда, нежность. Лермонтов в своих заметках пишет о том, что он помнит над собой колыбельную песню матери. Ему года не было, а он помнит всю интонацию колыбельной. Это ли не дуновение надежды? Ты полистай-ка страницы всей нашей русской литературы, погляди словарь Даля — там всюду мудрая нежность. А природа наша?! Из-за нее не могут бросить мир немощные, измученные болезнями старики. Горькие, горько-сладкие степи, в которых с полынком мешается запах кашки, городская клумба с фиалками нежно сердце щипает. Медный закат и розовощекий восход. Стрекот тех самых кузнечиков, которые лягались в моей детской ладошке.»
Пока вы еще там, в этом отрывке, давайте прочтем последний пример из текста и поговорим об этом всем сразу. Вот как вспоминает Николай Алексеевич те славные деньки, когда дети наши маленькие, да и мы сами, наверное, от этого всегда моложе…
«Зима вдыхает в наши легкие здоровый мороз. Многие, и поэты, и прозаики, не боясь плагиата, писали, что снег пахнет яблоками. Это так точно, что не повториться просто грех. Сыночка! Как хорошо было бы сейчас пройтись с тобой рука об руку! Я вспомнил то самое время, когда выносил тебя, завернутым, как новогоднюю игрушку, к стенке кирпичного дома, чтобы не дуло. И ты жмурился от солнца, это походило на улыбку.»
Знаете, а у меня тоже есть мой сыночка. Его зовут Артем. Сегодня, в день, когда я работал на этой статьей, он, как обычно, собирал свой конструктор «Лего», и в перерыве от работы я его случайно назвал «Артем!» Вообще-то его так и зовут, но я сам вздрогнул от этого заглавия: «Когда это я называл его так и почему я сказал сейчас это слово?!» — подумал я. Он, конечно, тут же подбежал и сказал:
— Пап, не называй меня так, ладно?! Говори по-нормальному!
— Хорошо, сыночка! — ответил я также автоматически, будто я — компьютер и пару секунд назад просто произошел какой-то сбой. Потом я прокрутил еще раз то, что случилось пару секунд назад, и мне стало как-то особенно стыдно, потому что я называю и называл его всегда так: «Сыночка», «Мой сынок» или на худой конец просто «Мой Темка». Видимо, тогда просто усталость дала о себе знать или еще что…
Почти у всех нас есть дети, а у кого-то даже сын. Прочитав письма Ивеншева, я, конечно, вспомнил в такой же очередности наши с сыном веселые деньки. И перед тем как закончить одно из лучших произведений Николая Алексеевича Ивеншева, причем его же словами (я просто так же говорю обычно сыну, и это чистой воды совпадение), я тоже кое-что вспомнил… Как выходил со своим сынулькой, укутанным в десять свитеров и пару курток, на улицу. Как любили мы с ним морозными вечерами пойти погулять, как катал его легкую красную коляску под мерцающими огнями больших уличных фонарей, мерцающих безлико и гнусно на той длинной, как змея, улице. Мы тогда жили у этой пригородной трассы, и тротуар там был узкий и казался, конечно, еще длиннее от этого, чем сама эта дурацкая улица. И вот в холодной ночи срывался снег, и вот — мы с моим сыночкой вместе на этой красной его коляске-болиде выписываем виражи похлеще, чем делают это ребята на этапах ралли «Париж-Дакар»… да, точь-в-точь как делают это взрослые пилоты на своих взрослых колясках-машинах, но все же у нас было это по-другому, по-своему…
Во взрослых гонках лица ребят напряжены и там нет места ни для чего больше, а тут мы делаем что хотим: я то и дело останавливаюсь, чтобы увидеть его смешную головку и услышать, как его звонкий смех и мой нелепый страх уронить его по пути, как все это вдруг соединится вместе, пугая прохожих и оставаясь потом в памяти о тех классных деньках навсегда… И мне не надо пока, слава богу, вспоминать то время, когда я хожу с ним за руку, как вспоминает сейчас Ивеншев и как буду и я вспоминать чуть позже. Пока мне везет, и я каждый день наслаждаюсь и удивляюсь, как эта теплая ладошка моего Темки тонет в ладони моей, как я чувствую, что его еще вчера этот нелепый кулачок будто от куклы превратился вдруг в такую мягкую, но уже какую-то совсем большую ручонку, которую я никогда не отпущу. Как здорово, думаю я сейчас, сжимать иногда эту теплую ладонь моего сына, которой он обнимет меня иногда за плечо, и я снова хочу жить и что-то делать для него, и для себя, для всех… Другой руки на моем плече больше не будет, я знаю. Я его люблю, и он любит меня, а еще он прочитает все это однажды и, наверное, улыбнется: «Ну папа и выдал!» — подумает он. Вот так-то, сынок, такие дела… Я знаю, и он знает — я всегда рядом, всегда я буду держать его руку и целовать при встрече, и плевать я хотел на всех, и он тоже, как и что принято или не принято у кого-то там… Всегда и снова мы будем валять дурака с ним, так бывает сегодня, так будет всегда, ну, а дальше кто куда: все по своим делам, чтобы потом радоваться встрече снова и снова…
Так, сыночка?..
Знаете, просматривая очередной фильм или слушая песню, мне всегда хотелось поставить на паузу и узнать все о человеке, за которым прячутся эти грустные глаза и сила духа, которую чувствуешь в настоящих мужиках вроде Микки Рурка, из-за которых в списке нежелательных покупок появляется марка шампуня и отпадает желание посещать парикмахера немного чаще, чем надо бы (вроде гомика Криштиану Роналду). Что за люди, в которых пылает страсть и сила жизни, которая есть в голосах ребят вроде Синатры или навсегда красивой Сары Коннор, ведь их работа и то, как они видят жизнь, всегда скажут за их обладателей все или почти все…
Глупо верить людям, пестующим и полирующим свои идеи, которые поначалу берут красотой фраз и желанием щеголять этим ненужным хламом с целью удивить кругозором или прослыть в гостях книголюбами, чтобы спустя короткий промежуток времени понять, что все это не более чем попытки казаться, а не быть. Это я к тому, что сам акт писательства, кроме того, что эта фраза из книжек Кинга сама по себе каждый раз звучит загадочно и в то же время конкретно и понятно, как эта фраза бьет, как ударник лупит в свой барабан, и напоминает тебе об ответственности и простоте изложения одновременно. Вот бумага, вот ручка или кнопки клавиатуры или планшета — это не важно: пиши что думаешь, если есть что сказать.
Ивеншеву есть что сказать? Бесспорно! Ему веришь? Разумеется! Пытался он слукавить или что-то скрыть, о чем боялся или не хотел говорить, пытался он сделать это хоть однажды? Ну конечно! И даже не раз. Все писатели так делают, и все люди так делают. Но такие, как он, делают это так, что это можно сравнить с работой ювелира. Они допускают ошибки, немного промазав с местом спайки на вашей цепочке, и так бывает, они ведь обычные люди. В случае с мастерами подобного класса рассмотреть качество их работы удается лишь под микроскопом и при наличии соответствующего опыта. Вот он протягивает вам вашу цепочку, он спаял ее, она как новая… Согласитесь, если выглядит готовое изделие как надо, вы же не станете требовать микроскоп и уж точно не будете спешить поступать на экспресс-курсы ювелиров, чтобы проверить работу мастера наверняка, правда ведь?
Николай Ивеншев только потому и является мастером высшей пробы, что стоит особняком ото всех российских авторов. Такие могут научить жизни, научить замечать то, чего раньше мы будто не видели, таким писателям веришь с первой страницы, и потому-то им и прощают многие огрехи, которые такие авторы, как и все остальные, конечно, делают, но как! Все из нас делают промахи и ошибки, будучи молодыми и неопытными, как все допускают такие же промахи в любом возрасте, но не все способны привлечь к себе так, что, смотря на таких, ищешь свои ошибки, у себя и в себе. Я надеюсь, вам понравился рассказ о Николае Ивеншеве и вы узнали что-то новое, чего не знали раньше. Да я и сам внакладе не остался: научился новым писательским приемчикам, напомнил себе, что и правда надо убивать любимых, как говорил Хемингуэй в свое время, имея в виду вычеркивания и сокращения в тексте. Именно это, конечно, старина Эрнест имел в виду, а вовсе не то, что говорят про эту фразу экскурсоводы в больших библиотеках, любящие нести чепуху ради красного словца.
Такие ребята, как Ивеншев, в каждом своем произведении делают работу любя. Потому и чувствуется в текстах этого писателя искреннее желание нравиться нам и вообще всем, но это тот самый случай, когда желание это совпадает с возможностями красоты самого процесса, а это большая редкость… Согласитесь, рано или поздно все карты откроют и станет очевидной любая ложь на страницах любых книг, связанная с желанием понравиться любой ценой. К сожалению, так зачастую и бывает, когда авторы пытаются во множестве красивых фраз скрыть свою беспомощность и странное чувство превосходства, которое напрочь отсутствует у тех, кто пишет как боги, вроде Кинга, Хемингуэя и еще многих и многих западных и вообще любых авторов, которые стремятся сказать короче и лучше. Вроде Ивеншева, у которого получается не хуже, а даже очень даже здорово!
Это был рассказ о первом нашем герое, которым мы открываем большой проект о современной русской литературе. Николай Алексеевич Ивеншев — человек яркий, но вместе с тем не такой уж и популярный. Яркий он не своими даже красивыми фразами и филигранным владением языком, но образами, которые есть в жизни каждого из нас, и если человек так себе — такие, как Ивеншев, не постесняются так и сказать, но сделают это так, что тот плохой быстро поймет, что он такой, и ему объяснят, почему именно он такой. Если в его рассказах мы видим ситуацию из жизни — то уж точно она имеет место быть, а если он дает совет — то поверьте, такие ребята никогда не будут навязывать это, что подтверждается правилом, которое я сформулирую так: метафора идет от любви к делу, а не наоборот, как бывает в большинстве семей, к примеру. Там метафора — это повод, еще одна причина сожительствующих продажных женщин в законе и их верных дураков, соревнующихся — кто кого и делающих вид, что никто и никого в итоге. Так же и в книгах. Также со всем. Ивеншев не позволяет ни в одном своем рассказе говорить хоть немного неправды, лукавить или, тем более, уходить далеко от темы. Согласитесь, это мастерство, а еще это, бесспорно, — смелость. В данном случае она не города берет, а сердца читателей. Созидать — это совершенно точно именно его тема. Тема прозы Николая Алексеевича Ивеншева, моего замечательного писателя-земляка, написать о котором было сплошным удовольствием!
Об авторе:
Романист Игорь Переверзев родился в 1984 году. Писательскую карьеру он начинал не с художественной литературы. Его первым опубликованным произведением была электронная книга о копирайтинге «Как превратить буквы в деньги», написанная на основе собственного опыта. Однако уже первая художественная книга Игоря Переверзева – роман «История Андрея Петрова» – сделала его лауреатом Международной Московской литературной премии и была опубликована в элитарной винтажной серии «Современники и Классики».
Кроме того, автор награждён Международной медалью ООН имени Адама Мицкевича. В настоящий момент занимается крупным публицистическим проектом о современной литературе России и является автором журнала «Российский колокол».
Профили Игоря Переверзева в соцсетях:
Instagram: @parvenu1984
https://www.facebook.com/parvenu1984
