«Ах, как печален уходящий день…»
***
Ах, как печален уходящий день!
Еще один – он вычеркнут навеки.
Но все еще текут ветра и реки
В него, не зная, где его предел.
Лишь берега, стоящие на страже
Незыблемой законченности дня,
Сегодняшние тайны сохранят,
Как сохранили все следы вчерашних.
***
Как тревожно и странно, и день остывает на веках,
Превращаясь, как в детстве, в огромный и сумрачный сад.
И, как в детстве, по саду слоняются сонные ветры,
То взъерошат сирень, то в вишневых ветвях зашуршат.
Как менялись они, эти звуки в вечернем миноре,
Как пугали и звали, и как нагоняли тоску!
Нет, не день уходил, – сквозь дыру в нашем старом заборе
Уходила обыденность, чуть отодвинув доску.
Ах, какие мечты, недоступные в светлое утро,
Приходили ко мне с наступленьем вечерних теней,
И прозрачные ветви, запутавшись в воздухе мутном,
Тяжелели и гнулись над маленькой жизнью моей.
Как петляли тропинки, уже недоступные зренью,
Как коварно вставали кусты, заставляя свернуть, –
Мой таинственный сад – десять соток – прощанье – прозренье!
И никак невозможно пройти до конца этот путь.
Так и буду кружить от стены камыша до калитки,
Не считаясь с годами и фактами, – что мне до них!
Неизменный маршрут, как ракушка на сонной улитке,
Как на старой катушке зеленая тонкая нить…
А от детской игры остается наивная вера,
Что назавтра я снова вот так же сыграю в нее…
Как тревожно и странно. И день остывает на веках.
И тихонько стареет в стекле отраженье мое.
***
Где же печаль, что появлялась в сумерки?
Пели сверчки, спали на крыше голуби.
Ни голосов не доносилось с улицы,
Ни ерунды не приходило в голову.
Окна напротив светились сквозь ветви тополя
(Окна, деревья – вечная моя тема!).
Всё мне казалось, что время – ниточка тонкая,
Я обвязать этой нитью себя хотела.
Что же случилось? Тополь растет по-прежнему,
И прилетают голуби на балкон.
Только уже ничего, о чем я бредила,
Не возникает ветрено и легко.
По вечерам всё остывает в комнате,
Как остывает в кружке зеленый чай.
Разве что так, что-то случайно вспомнится,
Но не хватает темы даже на час.
Это не тьма и не тоска кромешная,
Все под рукой, все на своих местах.
Просто какая-то жилка особо нежная
Вдруг перестала биться и трепетать.
Ниточки дней, переплетаясь суетно,
Всё тяжелеют – не удержать в руках.
Где же печаль, что приходила в сумерки,
И почему мне без нее никак?
***
Что же я писала так недавно?
Письма с берегов Большой Реки –
В детские неведомые дали,
На холмах зеленых городки.
В те сады, где так сияло лето,
В те дома, где так легко спалось.
Где хватало мне и тьмы, и света,
Были там и холод, и тепло.
Где растенья оплетали тропы,
В лабиринт сплетаясь без конца.
Где клевали бисерное просо
Стаи птиц в кормушке у крыльца.
Где печаль имела силу знанья
Обо всех ушедших и живых,
Где года казались временами,
Небеса клонились до травы.
Где со всех сторон слетались ветры,
В них кружились кольцами стрижи.
Где любовь имела силу веры
Воскрешать и близких, и чужих.
Мелких речек быстрое теченье
Не пугало мрачной глубиной, –
Что же слова не могу прочесть я,
На воде написанного мной?
Где-то там остались и пропали
Дорогие сердцу пустяки.
И моя встревоженная память
Шлет и шлет им письма и стихи.
И идут нечастые ответы –
В полусне, – дорога не легка.
Но проснусь – ни отсвета, ни света,
И тоска, какая же тоска!
***
Это такая тайна – тучи над горизонтом,
Это в дождях осенних вымокшие сады.
Я не ходила дальше, я открывала зонтик
И наблюдала круговорот воды.
Сколько дождей я приняла на веру!
Утром они означали озноб и грусть,
По вечерам склоняли к мыслям о вечности,
То добавляя, то облегчая груз.
Были дожди бодрые, словно марши,
Как заводские окраины серые и скупые,
Милые, скромные или с большим размахом,
Еще практичные – для устраненья пыли.
Это такая тайна – шорох тяжелых капель,
Опустошенность улиц, замершие шаги.
Я не просила больше, я находила в каждом
Легком движенье тающие круги.
Всё ли так просто – слушать и слушать воду
В этом общении неба – земли – меня?
Новые крыши, травы, деревья, воздух
Предполагались в свете нового дня.
Так откровенно, так простодушно-чисто
Происходила смена цветов и свойств.
Всё обновлялось – вплоть до имен и чисел,
И поднимался новый небесный свод.
Всё отмывалось, всё оставалось в прошлом:
Прикосновенья или следы подошв…
В книге природы невосполнимый прочерк, –
Это такая тайна – обычный дождь.
***
Как мир рассыпался в руках! –
Песочный замок над рекою.
Но как уже не беспокоит
Струенье светлого песка.
Руины радостной игры,
Когда старательно, с азартом,
Мы создавали этот замок
В часы полуденной жары.
На берегу Большой Реки
Он вырастал форпостом детства, –
А с ним лежали по соседству
Сухие, древние пески.
Там засыпались города,
Там засыпало всё живое,
И, развлечений наших возле,
Текли тягучие года.
Песочный замок, малый круг,
Кольцо непрочных укреплений…
А мы стояли на коленях,
Едва ли зная, чтó вокруг,
Что мир рассыплется в руках
Однажды в полночь или в полдень,
И даже всё, что будет после,
Размоет Вечная Река.
***
Холм, как перевернутая чаша,
Прикрывает прежние века.
Где-то в нем скрываются начала
И концы житейского клубка.
В нем лежат и радости, и скорби
Вперемешку с грудой кирпичей, –
Охранитель вечного покоя,
Мертвых тайн спасительный ковчег.
Соревнуясь, с ним сверяют силы
То дожди, то знойные ветра,
Размывая ветхие могилы,
Засыпая столбики оград.
На поверхность, что зовут дневною,
Не вернуть кипение страстей, –
Но какой-то силою иною
Этот холм пронизан до костей.
Эта бездна старого погоста,
Что хранится в чаши глубине,
Не о страхе, нет, и не о горе,
О другом рассказывает мне.
О каком-то светлом утешенье,
О согласье с собственной судьбой,
И о том, что память об ушедших
Нас неспешно тянет за собой.
Этот холм, как выпитая чаша,
Посреди житейского стола,
Утолил и жажды, и печали, –
Может, капля мимо протекла.
***
Зимние тайны прозрачны, как лед.
Кутаюсь в плед и листаю страницы
Летних разгадок, – но мне на ресницы
Белый, как иней, слетает налет.
И начинается то ли игра,
То ли падение в белые дали, –
Словно в ловушку, туда попадали
И пропадали мои вечера.
Зимние тайны – как ветка в саду
Дома, где окна друг друга напротив.
Вижу насквозь: неотчетливый профиль,
Листья герани, над ними – звезду.
Что же, пока не зажегся огонь,
Эту прозрачность никто не встревожит,
И остановится время, быть может,
И никогда не окончится год.
Всё так и будет: звезда за двумя
Окнами дома с зеленой геранью,
Ветка, растущая где-то за гранью
Мира, где движется тень от меня,
И состоянье, всему вопреки,
Где от земли освещается вечер,
И навсегда не зажженные свечи
Так и стоят на столе у руки.
Мне ни к чему появляться внутри –
Зимние тайны прозрачны, но крепки.
Просто поставлю для памяти крестик
Варежкой смятой на старой двери.
***
Как два ведра на старом коромысле,
На мне повисли скука и печаль.
Одна скрипит ломотою в плечах,
Другая ищет вымысла и смысла.
Одна лениво бродит по углам
И выбирает книги и занятья,
То новое придумывает платье,
То, ГОЭЛРО сродни, великий план.
Велосипед изобретает смело,
И механизм, который сдвинет мир,
И вспоминает, сколько черных дыр
Осталось нам, и сколько пятен белых.
Нанизывает бусы по ночам,
А по утрам их снова рассыпает.
И все искусней двигаются пальцы,
И все бесстрастней часики стучат.
Другая ждет, соседке не мешая.
Она молчит, укрывшись в полутьме.
Ей ничего не надо ни уметь,
Ни изучать, просчитывая шансы.
Ей ничего не надо. Серый день
Она раскрасит серой акварелью
И будет наблюдать, как зреет время
В плодах растений и умах людей.
С приходом ночи высветятся краски
Вокруг нее, как в круге фонаря,
И я придвинусь к ней, благодаря
За этот свет, бесплотный и прекрасный.
***
Странно, что с годами не печали,
А покой приходит в жизнь мою.
Я как будто больше получаю.
Я как будто меньше отдаю.
Я гляжу на прежние смятенья,
Как на роль, не сыгранную мной.
Надо мною властно тяготенье
Лишь в закономерности земной.
Отчего-то именно сегодня,
В эти дни взбесившихся идей,
Я живу ровнее и свободней,
Будто не сегодня и не здесь.
Будто все исчерпаны сомненья,
Будто все решенья налицо.
Все теперь во мне: земля и небо, –
Так, как в детстве, как перед концом.
Я как будто вовремя проснулась,
Чтоб успеть побыть и наяву.
Все во мне. Мне ничего не нужно,
Сверх того, чем снова я живу.
Все воскресло, что хранила память,
Не надеясь что-то воскрешать.
Думала: за пазухою камень, –
Оказалось, – все-таки душа.
Об авторе:
Татьяна Иванченко, родилась и живет в Астрахани. В 1996 г. была принята в Союз российских писателей. Автор пяти стихотворных сборников. Стихи и проза публиковались в литературных журналах и альманахах в Астрахани, Красноярске, Оренбурге, Москве.
