Где же этот чёртов вокзал?..
Мне снился сон. Спроси — о чём?
Отвечу — ни о чём.
Мне снился сон. Я был мечом,
Я был тогда мечом.
Я был дорогой и конём,
Скалою и ручьём.
Я был грозой и летним днём,
Прохожим и его плащом,
Водою и огнём.
«Одинокий воин»
Сонник: Вокзал, увиденный во сне,
символизирует переходный этап между
нашим «вчера» и «завтра». Это небольшой
жизненный этап, после которого будут
иметь место крупные перемены.
…Нас бежало вдоль трамвайного полотна двое. Мой приятель и я, отставая на 50 метров. Он баскетбольного роста, и я «метр с шапкой», естественно, уже не догонял. Я крикнул, что доберусь сам, но приятель мой, кажется, не слышал и удалялся с быстротой марафонца…
Я постоял, пока отдышался, пытаясь осмотреться, куда можно «нырнуть» от этих проклятых рельсов… Город большой, размыт в дымке, я даже не мог разглядеть проспект, по которому проходили трамвайные пути, да и не слышно звуков — ни приближающегося трамвая сзади, ни встречного. Но внутри было спокойно, как будто так и надо. Первый переулок оказался пустым и узким с последующим расширением и «оживлением»… Слева большое здание, покрытое разноцветными изразцами, подобно минаретам в Самарканде, в иллюминационных огнях. Сверкающая реклама: «Рюмки! Бокалы! Богемское стекло! Хрусталь!» Снаружи ни человечка, внутри столпотворение, шум, движение, праздничное настроение, и все покупают коробками наборы… Мне нельзя, не донесу, разобью. Не пройдя и двадцати метров, попадаю на странную новогоднюю ярмарку. Ёлки, новогодние игрушки, всякая мишура — всё для иллюминаций, фейерверков. Но больше всего поразила картина: на двух подмостках сгрудились две группы девочек, лет 10-12, в новогодних костюмах Снегурочек, Красных Шапочек… Весёлые, шумные, постоянно в движении. Аукционист — женщина, больше напоминающая своими размерами платяной шкаф, с молотком, выкрикивающая металлическим голосом: «Снегурочка — номер 77 — 50 долларов раз! 50 долларов два… 100 долларов раз! 100 долларов два, 100 долларов три — продана!» И девочка, радостно взвизгнув, исчезала в объятьях рук очередного покупателя… Далее в ярком свечении проглядывали немыслимые карусели… Я не выдержал шума и света и попытался вернуться…
Следующий переулок оказался просто пыткой — какие-то клетушки, сараи, дворики, заборы, через которые мне надо было пробираться с неимоверными усилиями и изобретательством. Выглядывали старички, старушки. Некоторые качали головой, другие ругались неимоверно, а я, задыхаясь и обливаясь потом, пытался выбраться… Выглянувший дедок из очередного сарая показал узкий тёмный проход, якобы ведущий на свободу. Набравшись смелости, я стал продвигаться по указанному «лазу». Внезапно ко мне стал приближаться огромный бурый медведь. Пока удивлялся, как такой большой медведь может поместиться в столь узком пространстве, он пронёсся мгновенно сквозь меня, и я не успел испугаться, страх явился, когда он был уже позади. Испугался, что он вернётся и постарается ухватить своими мощными лапами. Но слава Богу! Проход был осилен, впереди свет, и вот я на улице города…
Центр города, на возвышенности здание гигантских размеров, на фронтоне здания аббревиатура ДСиТД — Дворец Славы и Торжества Демократии. Ни тротуаров, ни дорог… Каменные, песчаные завалы… Здание пустое, полуразрушенное, с облезлыми стенами, и только надпись, сверкая и красуясь, напоминала о былом величии…
Большая шелковица, поспевающие плоды — зелёные, красные, чёрные, говорили, что это июнь (несмотря на виденную перед этим новогоднюю ярмарку?!). Пожилой мужчина, кажется, дворник, стоял и нараспев читал стихи, если это можно было назвать стихами. «Рифмованная муть», — подумал я.
Мужчина спросил:
— Ну как вам?
— Неплохо, — соврал я без всякого желания дискутировать. А что мог ещё сказать, задерживаться не хотелось. Я спросил, где находится железнодорожный вокзал, — почему именно он, не знаю, мысль пришла, вцепилась, и я уже больше ничего не видел и не слышал — мне надо на вокзал!!!
Дворник показал мне рукой в направлении подземного перехода. Часть ступенек в него была освещена, но только малая часть, дальше зияла тьма! Осторожно, ощупывая правой ногой каждую ступеньку, я в полной «слепоте» спускался медленно вниз, холодный поток сырого воздуха слегка подталкивал в грудь, как бы выпроваживая восвояси из чрева. Слабо освещённый желтоватым светом громадный проём размером десять на десять метров с железнодорожными рельсами, пролетающие на большой скорости поезда, грузовые составы, мелькающие в стёклах тени пассажиров, ёмкости с хлором, аммиаком… Серые мокрые стены, изредка окна небольших ларьков, магазинчиков, выглядывающее лицо мамы: «Сестра попросила поработать…» Изредка плохо освещённые выходы наверх…
Очередной «вынорок»[1] — и я, поднимаясь, попадаю на лоджию третьего этажа своей квартиры. Ночь. Внизу на улице под сосной соседка с верхнего этажа. Что она делает на улице ночного города? Кричит:
— Убивают!!! Спасите! Помогите!..
— Что случилось? — спрашиваю я, наклонившись. — Чем я могу помочь?
В ответ чуть приглушённый и злой голос соседки в ушах:
— Не мешайте! Проходите мимо!
Спускаюсь вниз, снова бесконечная тьма, огни приближающихся и отдаляющихся составов. Иду вдоль полотна. Изредка попадаются тени путейцев, вагонников, шпалы, какие-то шлагбаумы, указатели…
Новый выход, и я в палате номер девять кардиологического отделения больницы. Сосед по койке. Зовут Гамлет. Из Удмуртии. Фамилия Мартиросян. Ему плохо, я зову сестру. Какой там сон! К утру его переводят в реанимацию. Из головы не выходит шекспировское: «Быть или не быть? Вот в чём вопрос!» Выкарабкаюсь сам-то? Беспомощные попытки выбраться из туннеля воспоминаний… Наконец я выбираюсь на перрон.
— Как называется станция?
— Омск!
Тут меня осенило! Я маленький мальчик — лет шести-семи. Ряды скамеек внутри вокзального помещения, мама с вещами. И люди, люди, нагруженные вещами и заботами…
Женщина в пальто, в клеёнчатом фартуке, кричит:
— Горячие пирожки, с кашей и мясом!! Семь копеек!
Мама берёт три. Один я съедаю, действительно очень горячий. Но где мясо? Я смеюсь, подхватываю очередную шутку мужика-соседа по скамейке по поводу мяса, бегаю вокруг взрослых и хохочу:
— Где мясо? Где мясо?..
— …Ваш поезд уже два часа как в пути, — говорит маме женщина в форме, и объясняет: — У вас на часах местное время, а время убытия поезда по московскому времени.
Мама ахает, начинает плакать, я успокаиваю её, по-детски уткнувшись носом в мамины руки, они тёплые и пахнут пирожками. В туалет на платформе не пройдёшь, весь вход завален матрацами, на них цыгане целыми семьями, укрывшись одеялами, спасаются от холода…
Тьма наплывает, и я опять один бреду по туннелю вдоль дорожного полотна. Холодно, глубокая осень, ноябрь. Неуютно. И где же этот чёртов вокзал?..
Маечка приходила
(рассказ)
Под старость лет,
забыв святое,
сухим вниманьем я живу.
А. Блок
Наденька! Доченька моя! Как там поживаете? Что-то долго от вас нет писем. Последнее письмо ваше мною получено в августе 1991 года, а на дворе 1992, май! После холодов с длительными и противными дождями первый раз солнце заглянуло и в окна вашей с Дашенькой комнаты. После смерти Маечки я стараюсь там ничего не менять в надежде на встречу с вами. Очень хочется увидеть вас. Дашенька, наверное, выросла. Сколько ей? Я по старости путаюсь, никак десять или двенадцать годков? Передавай привет Мишане, покойная Маечка его тогда приняла всем сердцем. А я что? Я старый, никому не нужный человек. Даже не верится, как пролетели годы, и мне уже пошёл 82 годок! После того как Маечка покинула этот мир, все знакомые перестали захаживать, да и звонят всё реже и реже. Маечка была душой компании. Как было весело! У нас, если ты помнишь, собиралось чуть не полгорода творческих людей. Мама твоя пела великолепно, играла на фортепьяно, читала стихи. В неё, если не изменяет мне память, был влюблён этот, как его? — Мартынов, наш прозаик, по нему все женщины города сходили с ума. А я не ревновал. Не думай, что я не любил её. Просто я гордился ею и всегда боялся её обидеть, тем более такой глупостью, как ревность. У Пушкина об этом хорошо сказано:
Да, да, ведь ревности припадки
Болезнь, так точно, как чума,
Как чёрный сплин, как лихорадка,
Как повреждение ума,
Она горячкой пламенеет,
Она свой жар, свой бред имеет,
Сны злые, призраки свои.
Избави бог, друзья мои,
Мучительней нет в мире казни
Её терзаний роковых…
Если это нужно, прочти Михаилу… Извини. Кто-то звонит в дверь. Не иначе Палыч. Достал меня своими шахматами! Но других на горизонте нет, пойду открывать дверь…
Целую, твой папа. 2 мая 1992 г.
Надюша! Родная моя! Не было возможности писать. У меня в феврале случился инсульт. Слава богу, ишемический. Всё уже позади. Я дома, в квартире, потихоньку навожу порядок. В вашей комнате, не волнуйтесь, всё на месте, даже кукла Дашина. Всё как в старые добрые времена, ждёт не дождётся вашего приезда. На здоровье не жалуюсь, потихоньку кандыбаю по квартире, вечерами спускаюсь во двор послушать дворовые сплетни, пообщаться со стариками. Палыч повадился вытаскивать меня во двор играть с ним в шахматы. Телевизор смотреть не могу. Больно. Я человек прошлого столетия, из советских времён. Когда при мне начинают ругать коммунистов, я ничего плохого о них и сказать-то не могу. Квартиру эту, которую берегу для вас, дали они. Строительный институт я окончил тоже в те времена. И, кстати, инженеров тогда уважали намного больше. А жили мы большой дружной семьёй народов. А сейчас что? Поэтому телевизор я отдал Палычу. Пусть смотрит. Он любитель всяких политических дрязг и большой мастак говорить на эти темы, в отличие от меня. Извини, Надюша, опять я всё не о том. Как там внучка? Воюете с ней? Как она сейчас хотя бы выглядит? Пришлите мне её фотографию. У меня ведь в основном все фотографии давнишние, вы уже давно другие. Приезжайте, порадуйте старика. Летом у нас хорошо. Я вас и на море свожу. Палыч обещал подключиться, если нужна будет в чем-либо помощь. Не думайте, я самостоятелен, мне помогать не надо. Я пока умею и приготовить, и убрать за собой, и постирать. Пока не отношу себя к немощным. Пиши, пожалуйста! Не забывай о своих корнях. Понимаю, у вас сейчас своя жизнь, и в ней вряд ли есть место для меня. Я не обижаюсь, понимаю. Но не навестить меня и Маечку — большой грех. Я в Бога хоть и не верую, но последний год меня стали посещать мысли о вечном. Похоже, они приходят вместе со старостью. Может, он, Бог, и есть. Но меня забыли и он, и люди… Извини, видимо, я не прав. Стучат в дверь. Не иначе, Палыч со своим терренкуром. Противоза ещё тот. Но других нет.
Целую. Жду писем. Папа. 8 октября 1993 г.
Надюша! Доченька! И лето пролетело, и осень. Долгая зима позади. Столько передумалось, ты себе не представляешь! Стала мучить бессонница. Маечка ночью часто стала приходить. Садится напротив, смотрит укорительно. Молчит. Качает головой, будто я в чём-то виноват, что вы не приезжаете к нам. Как там Дашенька? Мишаня работает? И где? Передавай ему привет, пусть не обижается за те трения, которые были меж нами, когда вы поженились. Мы с Маечкой тогда за тебя больше переживали. А он всё равно молодец. Да и доченька у вас удалась. Мне она, когда вы были здесь, напоминала Маечку. Что-то от бабушки она всё же переняла. Попробуйте её отдать в музыкальное. Хотя она уже взрослая и сама решает, что ей делать. Сколько ей? — никак тринадцать или четырнадцать годков? Ну а я продолжаю воевать с одиночеством. У Михаила Светлова, если мне не изменяет память, есть такие строки: «Как узнать мне безумно хочется — имя-отчество одиночества…»
Здоровье моё ничего. Держусь молодцом. Правда, за зиму ухитрился сломать правую руку, и поэтому в шахматы играю левой. А всё виноват Палыч: пойдём да пойдём, говорит. Терренкур ему, видите ли, нужен. А этаж, как вы помните, у нас седьмой. Вот и споткнулся на ровном месте. Не думайте, что пьяный. Я отродясь это безобразие не употреблял. При Маечке, если помнишь, принимал не более одной рюмки армянского коньяка. А сейчас полки супермаркета забиты, а коньяка такого нет и в помине. Поэтому принципиально не пью. На улицу выходить мне наши горе-лекари запретили, поскольку признали у меня преходящее нарушение кровообращения. Поэтому Палыч стал подшучивать надо мной и чуть что, спрашивает: пришло оно ко мне или не пришло? Если не пришло, то мы с ним идем играть в карты, в «дурака». Я чувствую, что ты удивлена. Помнишь, как я не любил эту игру? Но в моём возрасте сейчас это подходит как никогда. Старому дураку играть в «дурака» сам бог велел. С юмором, как видишь, у меня пока в порядке. И при памяти, хотя стукнуло в этом году 84 года. Жду только твоих писем, Надюша. Весна у нас выдалась очень тёплой. Очень прошу, приезжайте все вместе в отпуск. Я вас не обременю, только на могилку к Маечке съездим, а там вы будете отдыхать, как вам заблагорассудится. Я мешать не буду. Хоть на море, хоть куда. Я, слава богу, пока в форме. Как говорил Райкин: «Если меня прижать к тёплой стенке, то я еще очень и очень…»
Извини. Звонит кто-то. Хотя что тут думать. Конечно, Палыч! На днях ему притащили нарды. Так он меня теперь в свою веру обращает. А я уже как присказку говорю: других-то нет…
До свидания! Жду писем. Твой папа. 21 апреля 1994 г.
Наденька, солнышко моё, здравствуй! Пишу тебе письмо и надеюсь, что ты сможешь разобрать мой ужасный почерк. Зрение, увы, потихоньку падает, да и со слухом тоже появились проблемы. Если бы не Палыч, сидеть бы мне в своём скворечнике. Ты не обращай внимания на мои жалостливые нотки. Я это только от желания высказаться, поплакать по-стариковски тебе в жилетку. Вы у меня с Дашенькой и Мишаней одни остались. А кому я могу ещё об этом? Открываю окно в вашей комнате, благо, оно выходит на зелёный дворик. Из окна видны горы, Маркотхский хребет, лесистые склоны, облака. Вот я и предаюсь своим мыслям, пока вас нет. Много ли надо в моём возрасте. В апреле стукнуло 85 годков, так долго, говорят, не живут, а хочется ещё многое увидеть и прочувствовать. Время, оно как песок сквозь пальцы, просыпалось, ушло, и нет его, остались одни воспоминания. Надеюсь, что в это лето приедете? Лето есть лето. Погода изумительная. Тепло, море, солнце. Даже мои старые косточки перестали потрескивать и ныть. Сижу у окна, умудрённый жизненным опытом, сверхбогатый на свободное время. Мне бы радоваться. Ан нет. Телефон молчит. В дверь никто не стучит. Палыч, если и начнёт барабанить в дверь, то только после семнадцати часов. Сижу, пишу письмо. Пытаюсь представить себе, как ты читаешь его и улыбаешься на причуды старика. Дашенька, интересно, рядом, когда ты читаешь мои письма? Чем она там занимается? Я уже и не знаю, дождусь я вас или нет. Уверенности такой уже нет. Опять приходила Маечка. Без слов, и взгляд какой-то скорбный. Покачала головой и ушла. Я и спросить не успел, почему такая скорбь в глазах?.. Как твой Мишаня? Всё у вас с ним нормально? Передавай привет от старика. Как там у Есенина: «Угасла молодость моя, краса в лице увяла, и удали уж прежней нет, и силы — не бывало!..»
Кажется, кто-то громыхает в дверь. Палыч, что ли? Или в голове у меня стучит? Извини, дочка. Пойду открою. Если Палыч, то будет мне на орехи. Опять отлает меня: зачем, мол, на все засовы запираюсь. Ругается, но всё же живой человек. Других-то нет… Обнимаю, целую. Ваш… (нет, почему ваш? Ничейный, никому не нужный!..)
Любящий папа и дедушка… 13 июня 1995 г.
[1] Вынорок — синоним к слову «выход».
Об авторе:
Царёв Владимир Иванович, родился в 1952 году в Ивановской области, в городе с поэтическим названием Родники. Закончил в 1978 году Казанский медицинский институт. Врач. Человек с богатой биографией. Свой жизненный путь прошел в разных уголках нашей страны — от Прибалтики до Дальнего Востока. Служил в Забайкалье, Амурской области.
Стихи стал писать в зрелом возрасте. Издал первый свой сборник стихов «Осень в Геленджике» в 2006 году. Свой творческий поиск продолжает и сейчас. В 2010 году вышел сборник стихов «Путешествия души». Пробует проявить себя в прозе. В 2011 г. вышел первый сборник рассказов «Монета на песке». Есть повести, рассказы, романсы, песни в соавторстве с местными композиторами.
Дипломант смотра профессионального мастерства, гуманитарной акции «Культуры алмазный фонд» в номинации «Литератор года» по итогам 2009 года. В 2012 г. награждён за творческие успехи грамотой Союза писателей России в жанре «проза». Член Союза журналистов России. Имеет Всероссийскую общественную награду — медаль Василия Шукшина за цикл рассказов. В 2014 г. вышел сборник рассказов «Карточный столик».
Живёт в г. Геленджик Краснодарского края.
