Время остановилось. Последний визит
Утреннее солнце резануло по глазам, заглянув в комнату через окно. Я открыл глаза и потянулся.
– Свобода! – Откинувшись на подушку, я вспомнил вчерашний вечер вручения дипломов и ощутил то непередаваемое чувство облегчения, что тебе всё это не приснилось, что всё на самом деле позади. – Неужели учёба закончилась?! Теперь можно оттянуться с друзьями по полной! – Я посмотрел на часы – половина десятого. – Уверен, что половина нашего курса ещё дрыхнет после вчерашнего и звонить бесполезно. Может, и мне стоит ещё немного поваляться в постели?
В комнату, заслышав шум, тут же заглянула мама.
– Проснулся, Славик? – Она присела ко мне на кровать, вытирая о фартук перепачканные в муке руки. – Как спалось?
– Мне ещё не верится, что вся эта кутерьма осталась позади! – Я поцеловал мать и потянулся за дипломом, чтобы ещё раз посмотреть на отличные оценки. – Можно теперь подумать и о других вещах. Например, о личной жизни…
– Кстати, о личной жизни! – спохватилась мама. – Тебе вчера пришло письмо из Солоновки, от Любки. Помнишь её?
Я коротко кивнул.
– Ты в детстве говорил, что стоит тебе подрасти и встать на ноги, как непременно женишься на ней. Мы с отцом тогда смеялись: зачем нам второй оболтус-сорванец? В округе много «приличных» девочек!.. Надеюсь, сейчас она повзрослела и остепенилась!
Перед глазами всплыл образ курносой, вечно растрёпанной девчонки с неизменно поцарапанными коленками и порванными в клочья платьями.
– Мам, – протянул я, – только вчера я получил диплом и ещё не успел не то что встать на ноги, но даже отпраздновать с курсом это знаменательное событие. Так что Любка-Любовь может подождать!
– Да нет, – сокрушённо покачала головой мама, – девушка пишет, что твоя бабушка чувствует себя неважно. И просит срочно приехать. Вот, – мама развернула сложенный в несколько раз лист бумаги. – «Времени, Славик, отсрочить твой приезд сюда почти нет – скоро здесь никого не останется! Деревня погибает!» – прочитала она, протягивая мне письмо. – Я даже разрешу тебе взять машину отца, если ты пообещаешь быть осторожным на дороге.
– О-о-о, это меняет дело! – весело ответил я. – Свежий воздух, река, лето, бабушкино печенье, простор и… Любка! – я задумался. – Узнаю ли я её? Двенадцать лет прошло с тех пор, как мы переехали в город.
– И пять лет, как не стало папы! – грустно отозвалась мать.
– Не стоит о плохом! – Я сунул ноги в тапки и протопал в ванную. – Буду готов через полчаса! – крикнул я. – Собери мне чего-нибудь поесть с собой – позавтракаю в дороге!
– Не забывай, бабушка больна! – ответила мама. – Надеюсь, ничего серьёзного, но будь с ней повнимательнее!
– Конечно, о чём речь!
Бабулю, Инессу Степановну Милославскую, папину мать, я любил. Простая деревенская женщина с необычным и красивым именем мало походила на типичных сельских жительниц – всегда опрятно одетая, гостеприимная, любящая вечерние чаепития на веранде и… книги. Сколько её помню, у кровати всегда лежал открытый томик стихов с очками поверх страниц…
«Надо бы порасспросить её о корнях, – пришла на ум светлая мысль. – Вдруг отыщутся предки среди бояр или князей? Это было бы прикольно! Вячеслав Милославский, потомок крупного землевладельца с кучей крепостных или предок того самого Ивана Михайловича – приближённого царя Фёдора Алексеевича… Было бы, чем хвастануть перед пацанами! И почему раньше об этом не подумал?»
Каждое лето, пока не окончил начальную школу, я приезжал к ней отдыхать на каникулы, а когда перешёл в старшие классы, а потом и в техникум поступил, стало не до отдыха – учёба весь год, летом – друзья, походы, тусовки…
Когда-то давно мы все вместе – она, папа, мама и я – жили в её домике на окраине Солоновки – обычной деревни. Без прикрас. Деревянные белёные избёнки, русские печи, туалет на улице. Запах свежескошенного сена, навоза… Крики петухов по утрам, чавканье свиней, драки котов… Одурманивающий запах цветущих растений и длинные верёвки с нанизанными на них рыжиками и боровиками… Приторный душок вяленой рыбки в сенях… Такого больше нигде не встретишь!
Вместе с соседскими ребятишками я частенько бегал купаться на местную речушку без названия, ходил в лес за грибами и ягодами да на старое кладбище, расположенное метрах в ста от бабушкиного дома.
Особенно нам нравилось рассматривать полустёртые надписи на покосившихся надгробиях, придумывать всякие страшилки на тему оживших мертвецов, а то и просто гулять среди могильных холмов. На местном погосте ребятня чувствовала себя спокойно. Высоченные берёзы шелестели листвой над нашими головами, а могучие сосны скрывали нас в своей тени от летнего зноя. Пение птиц нас забавляло. Мы даже игру придумали – по голосам птиц угадывать. Спать ложились за полночь. Темноты не чурались. Взрослые нас не пугали, привидений мы никогда не видели… Вставали спозаранку, помогали взрослым с делами… В общем, обычное деревенское вольное детство. Не то что здесь, в городе – шум, загазованность, беготня, суета, ворох одежды и совершенно ненужных вещей и украшений… и всё только для того, чтобы быть в тренде.
Дядя Вова, мамин друг, осмотрел старенькую папину «Волгу», уже пять лет стоявшую в гараже на приколе, заправил полный бак и вручил мне ключи:
– Дерзай, пацан! Шибко не гони!
А мама дала мне пакет с гостинцами…
– Я чувствую себя Красной Шапочкой! – помахал я им, садясь за руль и поправляя зеркало заднего вида. – Только волка бы не встретить!
Я ехал, открыв до упора окна, включив музыку на полную мощность и попивая из стаканчика ледяную колу. А что, имею право! Окончил строительный техникум, получил диплом с отличием. Владимир Анатольевич обещал пристроить на работу с высокой зарплатой и минимумом самой работы. Прекрасное начальство, молодость, здоровье… Жизнь удалась! Вот только проведаю бабулю, и если она действительно больна, то заберу с собой в город, чтобы сподручней было за ней ухаживать. Я не мог представить эту энергичную женщину ослабевшей. Наверняка Любка преувеличивает… Просто захотелось встретиться, напомнить о себе после стольких лет разлуки.
Я свернул на лесную, с годами ставшую почти незаметной, знакомую только местным жителям дорогу, чтобы сократить путь до деревни, и распевал песни во всё горло, нажимая педаль газа до упора.
Отвлёкся я всего на секунду. Чтобы выпить последние капли колы. Прямо из бутылки. А когда посмотрел вперёд… не успел среагировать – машина на полном ходу неслась на покосившийся столб разметки лесного участка…
Я пытался вывернуть руль, с остервенением давил на тормоз… и тут почувствовал резкий удар, неимоверно сильную головную боль, яркую вспышку, и… наступила темнота.
Приходил я в себя мучительно долго. Кое-как разлепил веки и тут же зажмурился от яркого света. Первое, что я у??видел, когда зрение начало проясняться, – это склонённые надо мной лица. Я узнал свою бабушку, соседа Игната Нестеровича, ещё одну соседку – закадычную подружку бабули, Степаниду Игоревну, с которой они вместе с незапамятных времён.
– Ну вот, дорогуша, подними голову и выпей моего отварчика, – услышал я как сквозь пелену бабушкин голос. Она придержала меня за затылок и влила в рот душистый мятный отвар. Горячая жидкость скатилась в желудок и разлилась по телу приятным теплом. – Вот, так-то лучше! Ну и напугал ты нас!
– Вот молодёжь! – прошамкал беззубым ртом дед Игнат, постукивая по полу старой, потрёпанной временем клюкой. – Куда вас всё несёт! Скорость, скорость! Мечта человечества! Да только не думаете вы о жизни!..
– Машину вот разбил вдребезги! – подал голос Антон Мефодьевич, сидя в кресле у окна и раскуривая старомодную трубку.
– О, дядь Антон, я вас не заметил! – отозвался я, стараясь придать своему голосу бодрости. – Вы совсем не изменились! – оглядел я добрую компанию. – Всё такие же крепкие и бодрые! Как коньяк!
– Что? – спросили все разом.
– Ну, есть такая поговорка – коньяк с годами только крепче становится!
– А у меня, знаете ли, осталась в тайничке бутылочка. Ещё с тех пор, как сын Никита подарил в последний приезд. – Поднялся с кресла Антон Мефодьевич. – Вот уж, почитай, лет пять носа не кажет! Наверное, уже лишние две звёздочки нарисовалось на этикетке!
– Да как же так, Тоша? – всплеснула руками Степанида Ивановна. – Разве такое возможно?
– Возможно, соседка, всё возможно! За каждый год выстойки прибавляют одну звезду! Пять лет – пять звёзд! – многозначительно поднял вверх указательный палец старик. – Правда, три из них я глазами стёр, когда пыль стирал с бутылочки в погребе!
– А чего ж не выпил? – Игнат Нестерович с удивлением воззрился на друга. – Такую редкость – да в подполье хранил!
– Да я больше самогоночку предпочитаю! – отмахнулся Антон Мефодьевич. – Куда нам со свиным-то рылом да в калашный ряд? Коньяки распивать – дело буржуйское! Посмотрел я на Никитку, как тот глоточками цедит да лимон нюхает, что девка-жеманница – пальчик отставляет. Срам смотреть! – сплюнул он в сторону. – А первачок у меня знатный получается – покруче ихних бренди да палёнки магазинной будет!
– Что верно, то верно! – поддакнул Игнат. – Уважаю! Настоящий напиток за душу брать должен. Наломаешься за день-то, скрючит всего, а тут стопочку пропустил – и снова орлом себя чувствуешь!
– Его бы в хлев, Никитку твово, Машку подоить да свиней с курями накормить! – мелко закивала Степанида. – Понауезжали в города свои и думають – богатеями стали! Живут в коробках каменных – света не видят! Еду из пакетов трескають! А действительно, неси-ка лучше первачок свой! Малого вон надо отпаивать. Весь с лица спал после аварии… Такого и в гроб класть – не позавидуешь!
Антон Мефодьевич отряхнул свой давно вышедший из моды сюртук, поправил мешковатые штаны, заношенные до дыр, и потёр спину, с трудом разгибаясь. – Один момент! – Он стремительно, насколько позволяли ему больные ноги, покинул комнату.
– А я закусочки принесу, – засуетилась Степанида Игоревна и резво направилась к выходу, шаркая разношенными тапочками из овчины и бубня под нос: – Минуточку-минуточку. Сейчас конфеток с печеньицем соберу. – Её яркое цветастое платье промелькнуло мимо меня, обдав ароматом нафталина и терпким запахом «Красной Москвы», отчего у меня закружилась голова.
– Я, пожалуй, тоже оставлю вас ненадолго! – Игнат Нестерович лихо поправил поредевшую бородку. – Вам есть о чём поговорить! Инессушка так долго ждала твоего приезда, – обратился он ко мне, – так переживала за тебя!
– А он всё ещё за тобой ухаживает? – заговорщически подмигнул я бабуле, когда мы остались вдвоём.
– Да уж, старый ухажёр лучше молодых трёх! – Бабуля махнула рукой вслед своему кавалеру. – Он хоть и подслеповат и ходит кое-как, но всегда романтичен, галантен и влюблён в меня без памяти!
– Да он и раньше, помнится, был первый парень на деревне! – сказал я. – С гармошкой в руках да с букетом в петлице…
– Он и сейчас такой! – бабушка вздохнула. – Только постарел! Шевелюра поредела, да бородёнка на козлиную больше стала смахивать!
Я посмотрел на бабулю внимательней. Она почти не изменилась: то же аккуратное платье, вязаная кофта и элегантные туфли с бантиком, какие я помню ещё с детства… Только ссутулилась немного да седины стало больше.
– А вы всё те же старики-разбойники! – вздохнул я, радуясь, что бабушка чувствует себя нормально. – Собираетесь всё так же, чаёвничаете! – Я взял её руку, жилистую, с пальцами, изуродованными подагрой, но такую ласковую и тёплую. – А знаешь, Любка мне написала, что ты совсем сдала… Что могу не успеть… Вот я и мчался на всех парах… Обманула она меня, что ли?.. А, хотя и правильно, я не жалею!
– А уж как я тебя ждала, внучек, как ждала. Вот, дождалась. – Она подоткнула под меня одеяло, как делала это в детстве. – А Любушка совсем взрослая стала – невеста! Расцвела! Она тебя и нашла в лесу… Всё бегала смотреть, не покажется ли машина… Знала, что по этой дороге поедешь… Прибежала, вся сама не своя, кричит, причитает! Вот мы на Антоновой телеге-то и поехали! Как ты себя чувствуешь? – Она потрогала мне лоб и заглянула в глаза.
– Уже почти сносно! Голова не болит, руки-ноги целы и ладно! Главное – дома, остальное заживёт!
– Тебя-то привезли, а машину не смогли – передок-то весь раскурочен! – заохала бабуля. – Что делать – ума не приложу! У нас тут отродясь мастеров-то по этой части не было!
Машина и меня беспокоила – ну что я теперь скажу маме? Хорошо, время ещё есть, подлатаю, почищу… А потом в город вернусь, с первой же получки в сервис отдам – там всё исправят. Может, мама и не узнает ничего! Перетащу обратно в гараж, а там посмотрим. Правда, дядя Вова всё на машину поглядывал, как раритет продать предлагал. Но мама не согласилась: мне как память от отца передать хочет.
– Пусть пользуется наследством! – отмахнулась она от друга. – Пока на новую не заработает – на этой учиться ездить будет! Саша-то её в полном порядке держал!
Я радовался. Ни у кого из моих друзей не то что новой, а вообще никакой тачки нет, а у меня своя, хоть и старенькая, но без царапин, серебристая, с кожаным салоном…
Я замечал, что дядя Вова злится, но сказать-то ничего не может. Кто он – друг мамин, не более… А она всегда говорила, что на первом месте у неё сын, а всё остальное потом!
Вот теперь нет машины…
– Деревенька наша совсем опустела, – продолжала тем временем бабушка. – Почитай, только мы тут и обитаем, да ещё с десяток избушек… Ну, а ты расскажи, расскажи, как там у вас, городских, дела?
Я удобнее устроился на подушке и начал рассказывать. Проговорили мы долго, солнце перевалило далеко за полдень. Во дворе послышались голоса соседей. Началась суета. На стол постелили вышитую ещё моей мамой скатерть, загремела посуда, закипел самовар.
– Вот, дорогуша, – Игнат Нестерович шагнул к своей «несравненной и единственной Ладушке», протянув несколько голубых колокольчиков на длинных тонких стебельках. – Прими от меня этот скромный букетик!
– Как это мило с твоей стороны, Игнат! – бабушка расцвела, заулыбалась. Скромно, впрочем, как делала это тысячи раз, уткнулась носом в ароматное облачко.
– Время остановилось! – ухмыльнулся я. – Ничего здесь не меняется годами.
Вот и стол уже ломится от угощений: конфеты «Петушок», «Золушка» и «Белочка» в разноцветных блестящих фантиках, печенье на любой вкус, вафли, пирожные… Вот яички, блинчики… А вот и обещанная бутылочка «Наполеона» пяти звёзд! Но Антон Мефодьевич отодвигает её в сторону и достаёт из-за пазухи запотевшую литровую бутыль с мутноватой жидкостью, которую торжественно ставит в ц???? ?????:
ентр стола:
– Вот она, голубушка! Прямо из погреба! Холодненькая!
– Как же она так сохранилась – лето же? – недоумевал я.
– Да как раньше ещё мой батя делал, – довольный произведённым впечатлением, важно ответил сосед. – С зимы лёд заготовил, а потом ямку в подполе вырыл и бутылочку-
то и засыпал! Вот и сохранилась! Это вы, молодёжь, жизни не знаете. Только и норовите всяких там холодильников да электропечей накупить – ни вкуса у той еды, ни запаха. Солома у Машки и то аппетитней выглядит!
– Зато быстро! – не согласился я. – А еда везде одинакова!.. Хотя блины бабушкины до сих пор помню!
– То-то и оно!.. А сейчас повод есть распечатать литровочку!
По этому случаю бабушка достала хрустальные стопочки с рисунком берёзовой веточки по бокам, графин с клюквенным морсом… Степанида Игоревна поставила миску с зелёным салатом, и все расселись по местам.
Разлили по стопочке. Выпили за мои успехи, за родителей, помянули отца… Я, хмельной с непривычки, с огромным наслаждением уплетал конфеты детства – вот же делали вкуснотищу! Печенье простенькое, но такое ароматное, рассыпчатое…
Бабушка всё гладила меня по голове, по спине, по рукам и всё спрашивала, как я себя чувствую. Как голова, не болит ли после аварии? Не мутит ли? А я всё отнекивался – после стограммовочки, шестидесятиградусной, только улыбаться сил и хватает. Настроение прекрасное, страхи и болезни позади.
Насытившись, вся компания переместилась на скамейку перед крыльцом. Говорили о многом и ни о чём конкретно. Вспоминали былое, дразнили «молодых». Игнат Нестерович и Инесса Степановна шутливо отмахивались от докучников, но явно были довольны особым к себе вниманием. Вскоре бабушка отправилась в дом «подогреть» самовар. Разговоры стихли, а я отчаянно заскучал. Мне было уже не десять лет, когда разговоры взрослых воспринимаются иначе, нежели теперь. В них не было уже той таинственности, когда родители желают скрыть истину и недоговаривают что-то очень важное, чего ребёнок не в силах понять из-за малого возраста.
«Зря я, наверное, сюда приехал, – стал размышлять я. – Сейчас бы тусил с пацанами в клубе и тискал девчонок, пряча бычки от директора техникума да от матери. А здесь нет даже телевизора. Хоть и смотреть нечего, но всё же какое-никакое развлечение».
В калитку постучали, и бабушка, водрузив самовар на колченогий столик под старой рябиной, подтолкнула меня в спину:
– Любашка твоя, небось! Ждёт не дождётся встречи! Ну беги-беги! Погуляйте на свежем-то воздухе!
– Да у вас тут на каждом квадратном сантиметре – свежий воздух! – обрадовался я гостье. – Привет, Люба!
Когда я распахнул деревянную кривую дверцу, наши глаза встретились. Я помнил гадкого утёнка с вечно поцарапанными коленками, а сейчас не узнал свою первую подружку. Теперь передо мной стояла красавица. Но не та расфуфыренная деловая городская штучка и не та размалеванная девица, что выходит на улицу только ночью… Это была природная, чистая и невинная красота деревенской девушки – длинная коса до пояса, небесно-голубые глаза, веснушки на курносом носу. Упругая грудь скрывалась под пёстрым платком, накинутым на плечи цветастого платья, длинные ноги, округлые формы, никогда не знавшие подтяжек, липоксации и корректирующего белья…
– Здравствуй, Слава! – девушка опустила глаза, и тень от её длинных пушистых ресниц упала на щёки. – Я всё стеснялась зайти к вам, но вот… не выдержала, пришла.
– Ну и молодец! – восторженно произнёс я. – Заходи!
– Может, мы прогуляемся до реки? – как-то робко произнесла она. – Честно говоря, мне уже наскучили эти чаепития. Да и о чём можно говорить со стариками? У них хоть есть что вспомнить из молодости. А я родилась, когда они уже…
– Да я не против! – перебил я девушку. – К реке так к реке.
Мы спустились по крутому склону, почти полностью заросшему бурьяном в низину, и в кроссовках мокро зачавкало.
– Надо же, тропинка совсем стала непроходимой, а река заболотилась! Неужели больше никто по утрам не ходит рыбу ловить?
– А кому ходить-то? – Люба повернулась ко мне лицом. – Молодёжи здесь нет, да и рыба вся ушла на большую воду. Осталось только болото да мелкий ручеёк посередине!
– Тогда, может, рванём на кладбище? – предложил я, поворачивая в сторону погоста. – Хочу навестить родственников – деда Прокофия, дядю Никифора. Посмотреть, что там да как.
– Боюсь, увиденное тебя расстроит! – Люба схватила меня за руку, пытаясь остановить. – Там, там…
– Да не волнуйся, я всё понимаю! Некому ухаживать за почившими! Бабуля и та уже на ладан дышит, хоть и хорохорится, невестой себя считает! – я засмеялся, вспомнив букет колокольчиков, преподнесённый ей Игнатом с такой церемонностью, словно дело происходило лет этак двести назад. – Может, и впрямь поправить что надо, пока я здесь, – оградку обновить, крест новый срубить!
Любаша как-то странно посмотрела на меня, но ничего не сказала. Шагнула вперёд и заторопилась по дорожке. Вскоре до нас донёсся запах гнилого дерева и прелой травы. А ветер всё так же, как и много лет назад, шелестел листвой раскидистых крон, вот только стволы стали толще и выше, а тени – длиннее и темнее.
Мы бродили между могил, и я расспрашивал девушку о жизни.
– Как тебе удаётся здесь жить? – удивлялся. – Скукота страшная! Природа, конечно, дивная, но это можно вынести месяц-два, а потом? Давай я заберу тебя в город. Там весело, шумно… Магазины, кафе, кинотеатры… Выучишься, получишь диплом, найдёшь работу… и забудешь всё это как страшный сон!
– Да нельзя мне отсюда уезжать, Славочка! – Девушка закинула косу за спину и остановилась напротив меня. – Кто же будет за ними присматривать? – Она махнула рукой в сторону деревни.
– Так мы и их в город перетащим! Я уж точно бабулю увезу отсюда. У нас и аптеки, и больницы рядом. И мама ухаживать будет… А если на природу захочется – так у нас парки и скверы имеются!
– А другие как же?
– Ну, у них тоже наверняка родственники есть! А вдруг и живут они недалеко от нас – встречаться будут, по аллеям гулять, голубей кормить!
– Да не поедут они никуда. Не смогут! Тут их дом!
– Да случись что – ни врача, ни скорой не дождёшься! – начал кипятиться я.
– А им это и не нужно! – улыбнулась Любаша.
– А вдруг что случится – откуда помощи ждать? – не унимался я.
– Да им уже и не нужна помощь! Опоздал ты, Слава…
– Что значит опоздал? – Я схватил девушку за руку, но она не шевельнулась, только грустно смотрела куда-то в сторону.
Я проследил за её взглядом. За невысоким заборчиком, в земле, ещё свежей, торчал грубо выструганный деревянный крест. Я посмотрел на него и не поверил своим глазам. На табличке было вырезано имя моей бабушки – Инесса Степановна Милославская; дата смерти – 2 июля.
– Это три дня назад! – выдохнул я и ошалело уставился на Любу.
Девушка виновато пожала плечами и перевела взгляд на другую могилку, по соседству. Я резко обернулся и прочёл: Соломатин Игнат Нестерович.
Вся могилка бабушкиного кавалера была покрыта ярко-синими колокольчиками на длинных стеблях…
Я посмотрел чуть дальше: Степанида Игоревна Беляева. Опустил взгляд на землю у её памятника, на которой переливались яркими красками фантики от конфет «Петушок», «Золушка» и «Белочка».
Могила Антона Мефодьевича, чуть в стороне от общего ряда, была усыпана печеньем – простым, рассыпчатым и ароматным.
Внезапно вокруг наступила тишина, такая, как в кино показывают, и воздух сделался вязким, густым, словно из киселя. У меня ослабели руки. Задрожали ноги. А сам я чуть не потерял сознание от ужаса.
Что есть сил я рванул в деревню. Высокая трава хлестала меня по щекам, рукам и ногам, но я не чувствовал боли. Что я надеялся увидеть? Не знаю. Но тогда мне важно было осознать, что я не сошёл с ума, что сейчас этот кошмар закончится и я узнаю правду… Может, ещё не пришёл в себя после аварии?
Дом был пуст. Самовар стоял на столе в кухне, холодный и пустой. Стол в гостиной и правда был сервирован, словно бабуля ждала моего приезда. А я… не успел!
Я закрыл лицо руками и разрыдался, как маленький мальчик. В этот момент я чувствовал себя обиженным, испуганным и виноватым! Вздрогнул, когда кто-то дотронулся рукой до моего плеча.
– Люба! – я посмотрел на девушку. – Как же так? Что это было? Наваждение? Галлюцинация?
– Она очень ждала тебя! Хотела увидеть единственного внука, хотела угостить, хотела попрощаться! – девушка потянула меня за руку. – Ты должен навестить её там и сказать, что приехал к ней! Теперь она там…
Люба ещё что-то говорила и говорила, когда мы возвращались на кладбище. Я не вслушивался в её слова, но понимал, что она пытается меня утешить.
– Ты останешься здесь и будешь её оберегать! И всех остальных. Вместе со мной! И мы всегда будем рядом! Здесь так покойно и красиво! А главное – свободно!
– Я уеду завтра же! Возьму тебя с собой и уеду!
– Ты не сможешь!
Она повела меня вдоль ряда.
– Куда мы идём? – спросил я.
Голос меня не слушался, дрожал, срывался на писк.
– Сейчас увидишь!
Она остановилась у крайней могилы, с синей оградкой, и я прочитал на маленьком мраморном памятнике с белым ангелочком: Люба Пушкарёва, 14 лет.
– Что случилось? – проговорил я, еле ворочая языком.
– Когда вы переехали, я боялась, что ты забудешь меня, променяешь на городскую девчонку – они же такие… современные, красивые, перспективные… Я очень скучала и переживала… Слабым утешением были годы, когда ты приезжал на каникулы. А потом и вовсе пропал! Я решила, что моя жизнь теперь никому не нужна! И вот!.. Наглоталась снотворного!.. Поэтому я уже никуда не смогу уехать и никогда не смогу начать новую жизнь! Я и войти-то к остальным не могу – самоубийц не пускают в «приличные» компании! Столько лет я была одна! А теперь ты вернулся!
Я не мог больше этого вынести и заметался по дорожке, заламывая руки и кусая губы.
– Теперь у меня есть ты! – раздался как в тумане её голос. – И мы будем вместе! Всегда!
– Нет… нет, нет! – я заорал от безысходности и ужаса. – Нет! У меня всё впереди!
– У тебя всё позади! – раздался её тихий голос.
Я оттолкнул её, и перед моими глазами предстала совсем свежая могила…
– Милославский Вячеслав Александрович, – прочитал я, – пятое июля.
В этот день я поехал к бабушке и… врезался в столб, не справившись с управлением. Я погиб?!
Моё сознание отказывалось в это верить. Этого просто не может быть! Я сплю и вижу сон?
Я почувствовал рядом с собой еле уловимое движение и, обернувшись назад, увидел свою мать с траурным венком в руках. Она шла медленно, низко склонив голову, а под руку её держал друг, дядя Вова, который хотел продать мою машину и устроить меня на работу…
Он шёл – и довольно улыбался!
– Теперь у него нет преград к сердцу матери! – Догадка взорвалась в моей голове тысячами воспоминаний, которым ранее я не придавал значения. – Какой же я дурак! – я застонал, а Люба ласково прижалась ко мне, пытаясь успокоить. – Я вспомнил! Я вспомнил! – едва сдерживая гнев, прокричал я.
– Что? – девушка с тревогой посмотрела мне в глаза.
– Тормоз!.. Он не работал…
Я протянул руки к матери, но она прошла сквозь меня, убитая горем, не замечая ничего вокруг. Я силился кричать, чтобы привлечь её внимание и предупредить о предателе, что шёл рядом с ней, но она оставалась глуха. Положив венок на мою могилу, мама обернулась к нему, оперлась о его руку и повела назад, в деревню.
– Вот и всё! – грустно сказала Люба. – Всё позади! А нас ждёт вечность!
– Я не могу оставить всё как есть! – кричал я, гневно стуча кулаками по оградке. – Я должен отомстить!
– Я помогу тебе! – она крепко схватила меня за руку. – В доме у меня остались таблетки, какими я отравилась… Я выпила половину… Когда мне стало плохо, я испугалась и из последних сил доплелась до аптечки, чтобы выпить чего-нибудь, спастись, но не смогла… только баночку успела на место поставить. Оставшихся пилюль вполне хватит, чтобы…
– Но как? Как мне их выпоить этому гаду? Я не могу ничего сделать!
– А мы будем пугать его ночью! Это-то мы можем! Лишим его сна! А таблетки – вот они! – Люба говорила скороговоркой, но я понял её замысел с полуслова.
– А твои родители?
– Они уехали, как только это со мной случилось. С тех пор мой дом стоит пустой!
– Я не могу оставаться в этом доме, Володя! – Мама сидела в кресле, а по щекам её текли слёзы.
– Нет ничего проще, дорогая! – какой же ласковый был у него голос – слишком ласковый. – Мы уедем завтра же! Главное – сегодня нам хорошенько выспаться. Вернёмся в город. Всё пройдёт! Всё забудется! Я теперь никогда тебя не оставлю!
– Я не смогу уснуть! – устало проговорила женщина. – Пойду пройдусь по улице, спущусь к реке… Этот дом дал мне многое… Здесь я вышла замуж и родила сына. Этот дом и отобрал у меня всё!
– А я, пожалуй, прилягу! Пара часов сна мне не помешает!
Но уснуть мужчине было не суждено. Тяжесть воспоминаний не давала сомкнуть глаз. В каждом шорохе, в каждой тени ему мерещились призраки, которые тянули к нему свои корявые посиневшие руки, а их могильный шёпот заставлял его корчиться под грузом содеянного. Стены сходились над его головой, грозя обрушиться на него своей массой. Его рубаха промокла от пота, а губы дрожали в безмолвном крике.
– Дорогая! – не выдержал он, высунувшись в окно и выглядывая в темноте силуэт своей подруги. – Я не могу уснуть! Видимо, день был слишком тяжёлый! Может, есть здесь аптечка?
Женщина обернулась:
– У нас нет точно, свекровь не верила таблеткам! Дойди до соседнего дома, может, там есть! Я хочу побыть одна! Хоть немного! Скоро вернусь!
Мужчина зарычал:
– Вот погань! Как же меня достали твои капризы!
Он хотел натянуть брюки, но чёрная тень скользнула перед лицом, окутав его могильным холодом, хватая за горло и проникая в лёгкие. С диким криком, тяжело дыша, на негнущихся ногах, он кинулся во двор. Перевалившись через низенький хлипкий заборчик, разодрав в кровь колени и ладони, он влетел в пустой дом и начал рыскать по шкафам и полкам, раскидывая попадающиеся под руку предметы. Наконец он наткнулся на картонную коробку, внутри которой обнаружил то, что искал – «Велсон», сильнодействующее снотворное.
– Принимать по рецепту врача! – прочитал он. – Надо выпить не одну таблетку, они давно уже здесь лежат, и действие наверняка ослабло.
Мужчина дрожащей рукой высыпал в ладонь таблетки, а голоса вокруг него становились всё громче и настойчивее. Тени кружили вокруг, приближаясь всё ближе и ближе, пронзая его тело невидимыми иглами.
– Пей все! – шептали они. – Пей все! Только это может тебя спасти!
Он наклонил голову и высыпал содержимое пузырька себе в рот. Он трясся от страха, оглядываясь вокруг в поисках воды, и, если бы не полный рот таблеток, завыл бы от ужаса. Его взгляд наткнулся на маленькую бутылочку с прозрачной жидкостью, невесть как здесь сохранившуюся. Он схватил её и опрокинул в рот, даже не почувствовав вкуса растворителя, не прочитав этикетку…
А потом решил закурить…
Мы с Любой возвращались на кладбище.
– Теперь мама свободна и в безопасности! – сказал я. – Лучше быть одной, чем с таким уродом жить бок о бок!
– А может, ты лишил её счастья? Лучше обмануться, чем влачить одинокое существование, плача от отчаяния по ночам и вспоминая своих близких, которых больше никогда не увидишь!
– Я буду ей сниться!
Женщина в траурном одеянии вошла в покосившееся здание сельской почты. Молча подошла к окошечку и открыла кошелёк.
– Я хочу отправить несколько телеграмм, – еле слышно проговорила она, обращаясь к единственной работнице за стойкой.
– Ой, вы, наверное, Милославская? – подскочила та.
– Вы меня знаете? – женщина подняла на неё заплаканные опухшие глаза. – Откуда?
– Вы не поверите! – затараторила почтальонша. – Несколько дней назад мне сон приснился… Прямо как наяву… Я только прикорнула после обеда на пару минут… Никого не было… – стала оправдываться она. – Сейчас здесь каждый посетитель как дорогой гость…
– Давайте покороче, я очень устала! – проговорила женщина. – Мне сейчас всё равно, есть ли у вас посетители и спите ли вы на работе!
– Да-да, извините. Я сейчас продолжу! – почтальонша вздохнула и стала рассказывать дальше: – Приснилась Люба Пушкарёва – это дочка моей подруги. Она отравилась… много лет назад… А Марина с мужем сразу и уехали отсюда… Чтобы не вспоминать!
– Люба? Пушкарёва? Отравилась? – заинтересовалась посетительница.
– Ну да, я же и говорю, снится мне она, значит, эта девочка, и просит письмецо написать. Другу своему… Славе Милославскому… Сыну вашему, значит. Чтобы приезжал поскорее. Я-то всех здесь помню. И бабушку вашу – Милославскую Инессу… И вас… Хорошие вы люди, добрые. Ну, думаю, ничего страшного не будет, если и напишу. Может, и правда старушке помощь нужна. Уж больно мертвячка просила, плакала. Я хоть в сны не верю, но вот… написала! Извините, конечно, побоялась не написать. У меня бабка ведуньей была, правда померла, когда мне только двенадцать исполнилось, но я её слова хорошо запомнила: «Верь снам, внуча». А уж не исполнить просьбу покойника – грех смертельный на себя взять. Покойник обидеться может, мстить начнёт, а то и вовсе на тот свет заберёт!.. Мало ли что, у меня родители старенькие, мало ли что!.. Вот я и испугалась – написала. Мне не трудно! А своё имя не написала – так не моя идея была… С неё и спрос!
– Всё нормально! Не извиняйтесь!
– Но, может, если бы не письмо, сын бы ваш и не погиб! Не удивляйтесь, у нас здесь новости на много километров быстро распространяются.
Посетительница развернулась, так и не отправив телеграммы, быстро выскочила на улицу, хлопнув дверью.
– Вот так Любаня и забрала себе жениха! – почтальонша наскоро перекрестилась. – Чур, меня это не коснётся!
