Среда

Полина КОРИЦКАЯ | Литература молодых

koritskaya

Среда

Понимаешь, что ведешь себя неумно, неподобаючи,
Не так как надо, вечно не по-людски.
Хочешь кусаться мухой, приплясывать бабочкой,
А не сидеть на балконе и выть с тоски.
А не сидеть на месте, спрятав костлявую задницу,
Соревнуясь с собою в умении метать бычки,
Тихо, сама с собою играя в бомжа, недоумка, пьяницу.
По вторникам я ребенок и ем «рачки»,
По пятницам я скотина и питаюсь семерками,
Заплывают глаза, начинает расти борода.
Сегодня среда, я несу себя в сарафане с оборками,
К тебе на свидание, и бесится низ живота.

Море

Ты обещал показать мне море, то самое, с картинки из интернета.
Но теперь-то я знаю, что ты все выдумал, и моря взаправду нету.
Нигде не кружат чайки, не тырят еду еноты,
А хиппи никогда не умели играть по нотам.

Ты говорил, что мы уедем с тобой во Францию, обязательно автостопом.
Какие смешные фантазии взбираются в голову и скачут по ней галопом.
Все страны и звезды – плод нездоровых мыслей.
Пора избавляться от них, желательно – быстро.

Ты предлагал мне обриться налысо, говорил, у меня клевая черепушка.
И в Новой Гвинее там, или в Австралии, мы не вмажемся в заварушку.
Но нет никаких папуасов, и кости в носу – не модно.
А что касается каннибалов – я сама такая, если голодная.

Ты говорил… Ты вообще любил разговаривать, а я никогда не любила.
Я стояла к тебе спиной, зачем-то всему верила и молча посуду мыла.
И пузырьки на вилке вправду существовали.
Хоть и не знали о том. Я им не рассказала.

***

Привет, я сегодня пьяная,
Прости, что опять бужу.
Да нет, я, ей-богу, нечаянно,
Ты слушай, что я скажу.
Слушай, я так соскучилась,
Знаешь, мне нелегко.
Небо чего-то стучилось,
Небо стучит в стекло.

Ах, да какая разница!
К черту все пояса.
С неба чего-то валится,
Валится, валится…
Ну вот, ты опять не слушаешь.
А я так хочу сказать…
Поэт один врал – я лучшая.
Как было не соврать?

А небо ничком на улицах
Жмется к асфальту лбом.
Поэт говорил: «Ты умница!
Подаришь мне свой альбом?»
А я отвечала: «Может быть…»
Так ты еще здесь? Алло!
Тоскливо сегодня, что впору выть,
Как воет в окне стекло.

Как небо за ним клокочется!
А впрочем, я не о том.
Мне рассказать тебе хочется,
Как крутит внутри винтом.
Как бьются по кругу коники
Из детской шкатулки. Смотри!
Доктор в перчатках тоненьких
Достает что-то изнутри.

Достает и бросает в мусорку.
А я под наркозом фраз.
Жму я в ручонках куколку,
Думаю не про вас.
Думаю: звезды скучились
В злой винтовой резьбе.
Как я по тебе соскучилась.
Как скучаю не по тебе.

Чертово колесо

1
Суженый-ряженый, раньше в голос тебя звала…
Но вот, тяжелы от золота пляшут колокола.
И гости танцуют-кружат, в усмешке кривя лицо.
Огнями цветет поодаль чертово колесо.

Увидела – обомлела, не чую ни ног, ни рук,
До чертиков захотелось проехать хотя бы круг.
Постыло враз все на свете – жених и отцовский дом,
И курник, и крики «Горько!» за пиршественным столом.

2
Ох, милая мама, как манит-то, манит!
Кружочек хоть, самый малюсенький, мама!
Мать с тоскою молчит и не кажет глаз:
Теперь мужу решать, теперь муж – указ.

Под холодной фатой голова в огне.
На вопрос мой супруг отвечает мне:
«Не закрутит? Смотри, один круг всего».
Ой, меня да закрутит? Уж кого-кого…

3
Как примчалась – не знаю, не помню, как села,
Помню жар и озноб, как тряслась, горела,
Один круг? Не смеши! Прошел день, неделя…
С колесом уже стала единым целым.
Это он меня вертит – или я его?
Не пойму, не пойму ничего, ничего…
Я считала спицы – их трижды шесть.
Может, Бог помог – умудрилась слезть.

4
Дома мужу в глаза и смотреть нет сил,
Не сказала с полслова, как ни просил.
Всё мне фрукты, десерты, вино совал–
Мне любая клубника на вкус – трава.
–Значит, снова пойдешь?
Уронила: «Да».
–А воротишься скоро?
–Уже никогда…

Возвращалась лишь с тем, чтобы вновь уйти…
Я жена – не жена, а вода в горсти…

5
Колесо, колесо, служка чертовый!
Я с тобой, колесо, сердцем чокнулась.
А тебе все равно – что я есть, что нет,
Будешь дальше вертеться, не взвидя свет.

Так и будешь махать в небо лапами,
Горевать да гореть всеми лампами,
Уж и радо бы встать – да не велено.
Глянь, толпа-то сегодня – эвана…

Женщина с шаром

Перебирая транскрипции и предлоги,
Тут же парируя с жаром,
Сидит и смотрит себе под ноги
Женщина с шаром.

Раньше она все игралась в кубики,
Рубики, домики, а так же те,
Что составляли другую рубрику –
Плоскость на животе.

Эти рельефы знали не меньше
Паломников, чем Кавказ.
Но время текло, заполняя бреши,
Решив за нас.

Девочка с персиком, звонкая ваза,
Сплетение тонких рук, —
Косточку бросив, с шара слезает.
Встает на круг.

Змеи воздушные, хлопкие шарики,
Мыльные пузырьки…
Длинный подросток ловит комарика,
Кормит с руки.

И застывает на полдороги,
Вперившись в потолок.
Женщина с шаром смотрит под ноги,
Не видя ног.

***

Где лес – что кладезь, а топи – зыбки,
И вместо музыки – волчий вой, –
В избенке черной качалась зыбка,
Младенец плакался, сам не свой.

«Усни, мой птенчик, мышонок, рыбка,
Твой сон колышется над водой,
Его поймает волчонок прыткий,
Утащит в озеро линь седой

И в тину спрячет, замкнет скорлупкой,
Покроет ряскою голубой…
Твой сон прозрачный, лазурный, хрупкий,
Усни же, дитятко, Бог с тобой».

Кончалась песня – одна, другая…
Волчонок в озере сны ловил.
Качалась зыбка. Суча ногами,
Сучонок плакал уже, что выл.

И стены плыли перед глазами,
На глади водной росли круги,
И мама тихо просилась к маме,
Шепча, мол, бо-жень-ка-по-мо-ги…

И слышал Боженька, да без толку,
В такие топи нейдут сыны…
…Уткнувшись в лапы, дремали волки
И воровато смотрели сны.

Журавлик

Спит душа, в оригами сложена,
Жду тебя, не коснувшись ужина,
Я измаялась, видит Боже, но
Не сочла еще ночь до дюжины.

Не прочла еще слов до тысячи,
Тех, что разом решила, – выплюну,
На подачки твои и выручки
Я катала, катала во рту слюну.

Я искала, искала внутри змею,
Я гремела хвостом по паркетным швам,
Сколько плакала, но, посмотри, смеюсь!
Лужи слез по простуженным рукавам…

Еще долго душе спать бумажным сном
И по кухне журавликом белым плыть,
Но однажды – знай: растворив окно,
Угадаешь лишь жалостное «курлыть»…

***

Я заплачу тихонько, как птица.
Если только пичуги плачут…
Вслед за мною бредет вереница
Седых, нищих, истерзанных строк.

Оглянусь,
на колени паду,
я хочу извиниться,
Что веду
непонятно
куда,
Хотя сам
непомерно
убог…

Смотрят строго,
молчат
и все дальше идут.
Верно, знают
зачем.
Это значит,
Что это они меня,
как арестанта,
ведут
Под конвоем –
на Божий
порог.

А над нами летят белокрылые птицы,
От их слез на траве выпадает роса.

…А у Бога глаза – как у раненой кобылицы.
Такие – глаза.

***

Я по наследству беременна болью.
Чувствую, как зреет, растет, молотит
По вискам молоточками ножек,
Маленькими кулачками колотит
По венам, по векам, по коже…
Выстукивает свои ритмы,
Танцует под странные тамтамы,
И давно не зовет меня мамой,
А зовет своей младшей сестрой.
И меня танцевать заставляет,
Биться головой о мембрану неба,
И плевать на мою усталость,
И слова– типа «я не хотела…»

Вот это я и зову стихами.

***

Я себя ощущаю ветошью,
Увечной, немой, немощной.
Мой анфас не спасти ретушью
И мой дух не поднять всенощной.

Не поднять мой доход нищенский,
И к рукам не прибрать – нечего.
Со вчерашних стихов вишенку
Сковырну, чтоб продать вечером.

Чтоб с утра накупить вешенок,
Погашая в душе бешенство.
Я сижу (Холодна. Взвешена).
Ненавижу свое беженство.

Возвращение

Я пройду через жизнь,
Я со смертью в войну наиграюсь,
Нагляжусь в темноту,
И в небесном свету накупаюсь,
Намотаю на палец
Года и седеющий волос,
Допою свою песню,
И треснет, сломается голос.
Исхожу все пути,
Ноги будут белы от мозолей,
И неволю пройду,
Недовольна оставшись неволей.
Я на небо слетаю –
Живет там старик седобород…
Я под землю сойду.

А потом я вернусь в этот город.

Присяду на корточки
Посреди ветхой выцветшей улочки.
И город простит.
«Ты где ж так намаялась, дурочка?..»
Словно матери,
Положу ему на колени голову,
Он погладит,
Добрую вспомнит историю…

И я усну.

Романс

Когда Вы вернетесь, моя дорогая,
Я знаю, пожалуй, что Вам показать.
Молчание аллеи и профиль трамвая,
В тревожных раздумьях застывший опять.
Глядят беспокойно блестящие фары,
Бросая вперед свой пронзительный луч,
Туда, где две псины затеяли свару –
Все кончится может неблагополуч…
Но! Если бы Вы оказались вдруг рядом,
В сиянии двух беспощадных огней,
Под Вашим прекрасным рассерженным взглядом
Настал бы конец даже лютой войне.
Ах, я не об этом, я, право, все знаю.
От этого, правда, больнее.
Вдвойне.

С широко закрытыми глазами

Сейчас ты будешь крепко спать, а я тебе спою,
Как в сказке дружат джокеры с тузами.
Не раскрывая ртов, смеются, стоя на краю,
С широко закрытыми глазами.

И сняв корону, королева – дама из бубей,
Вдруг станет просто бабой, не снежной, а живой.
И бывший бессердечным гордецом король червей
Займется с ней любовью, дав армии отбой.

Пусть будет в этом сне не так все и не то,
Пусть плавают в огне и любят не за что-то…
И станет тебе радостно, спокойно и светло,
Когда в нем каждый шаг сравняется с полетом.

Но только бы теперь для этого уснуть.
Смотри, уже кукушка дремлет под часами.
Ты выспишься и снова свой продолжишь путь –
С широко закрытыми глазами.

Саломея

Что ты смотришь на меня, Ирод?
Видишь, здесь водоем вырыт.
Брошен в нем человек Божий.
Посмотри на него тоже!
Не коснусь твоего ложа!
Лезет червь под твою кожу…
Что ты смотришь на меня, Ирод?
Пусть глаза твои палач вырвет!

Истуканом стоять не умея,
Танцевала для тебя Саломея!
Ты в постели бы с ней станцевал
Дикий танец семи покрывал…

Отчего ты так пьян, Ирод?
Смрадный чад над твоим пиром.
Высох весь человек Божий…
Дай ему пригубить тоже!
Он все знает, он все может…
Оттого тебя страх гложет.
Проглоти свой язык, Ирод!
Покажи-ка нутро миру!

От холодного взгляда немея,
Танцевала для тебя Саломея.
Ты смеялся, и смех застревал
В складках шелка семи покрывал…

Слышишь, крылья свистят, Ирод?
Этой ночью здесь все вымрет.
Как сказал человек Божий…
Так убей же его тоже!
Приготовь мне свои ножны!
Скоро птица крыла сложит…
Мне по нраву твои игры.
Посмотри на меня, Ирод!

С каждым взмахом руки сатанея,
Танцевала для тебя Саломея
Черный танец семи покрывал…
Ты молчал.

***

Все светится, блещет, пляшет,
Твой выход – сегодня соло.
Сезон мишуры и фальши.
Готова?

Играть! Наплевать на тяжесть
В ступнях от касанья пола.
Устала? Какая жалость!
Ни слова.

В ударе, на бис – на взводе,
Ладони и шея в мыле,
Запальчивый взмах на коде…
И взмыла.

Исчезла, и зал растерян,
На сцене лишь шепот пыли…
Плечами пожмут – и к двери.
Забыли.

Сказ про дурака

Брел дурак по улице.
Чем бы поживиться?
Хотел он встретить курицу,
Да словил жар-птицу.

Глянь, диво-то какое –
Сама дается в руки!
Лишен дурак покоя.
Вот дьявольские муки!

Чего с жар-птицей делать?
Куды ее девать?
Такую – не разделать,
На рынке не продать.

Друзьям покажешь – страшно:
На перья разорвут.
А то, кто знает, даже
И вовсе украдут.

Или сама жар-птица
Печалиться начнет:
— Пусти, дурак, напиться…
Фиють – и улизнет.

И перья, как кострища.
Того гляди, сожжет.
И глотка-голосище.
А ну, как заорет?

Давай дурак креститься
И пятиться назад:
— Уйди, дрянная птица!
Видать, уже не рад.

И припустил, волнуясь,
Чтоб не застала ночь.

А птица отряхнулась
И улетела прочь.

Жирафа

Я вытянула шею
И стала как жирафа –
Стройнее и длиннее,
И даже выше шкафа.

Я выше даже дома –
Хрущовки у дороги…
Ах, как это нескромно –
Иметь такие ноги.

Но что мне за морока?
Шагаю осторожно…
Пусть ног вульгарно много –
Жирафам это можно.

Вдруг, как по мановенью,
На полпути застыну,
Увидев в изумленье
Стоящего мужчину.

Я все ждала, он скажет:
«Бонжур!» – и подмигнет,
Или, быть может, даже
Копытце лобызнет.

А он застыл, как кадр,
Стоит, как истукан.
«Ох, йоперный театр!
Ну, прям подъемный кран!»

Качаясь грациозно,
Перешагну козла:
«Ах, стало вдруг так поздно,
Простите, мне пора».

И вмиг похорошею,
Другого встречу срочно:
Пусть не оценит шею –
На ноги клюнет точно.

Sanction-блюз

Слушай, чувак, а ты знаешь –
Все теперь запрещено.
Теперь под грибком не выпить,
Бычок не швырнуть в окно.
Европа сказала: «Пиплз!
Хау мач из зе фиш?»
Смеется, сука такая,
Теперь вместо фиша шиш.
Не ввозят моллюсков и ракообразных,
Вводят лишь санкции разнообразные.
Без их Тильзитера я обойдусь –
Лишь бы не было санкций на блюз.

У нас в Рыбхозяйстве кипиш,
Звонят с отдаленных мест.
С не столь отдаленных тоже
Уже иногда звонят.
Все лапы сосут и стонут,
Никто ничего не ест.
Володя, они не хиппи,
Они тебя не извинят.
Не ввозят мясо рогатых скотов,
Что ж, у нас и своих запас.
В крайнем случае будем варить котов –
Лишь бы не было санкций на джаз.

Чувак, не пой эту песню
И рядом со мной не стой,
Не то попадешь в опалу,
Опала – это отстой.
В опале лежат коалы
И молча капусту жрут.
Ничто еще не пропало,
Капусту не отберут.
Не ввозят орехи и корнеплоды,
Об этом гудят пароходы.
Обойдемся рассадой, пиплз, держись –
Лишь бы не было санкций на жизнь.

Лишь бы не было санкций на жизнь.
Лишь бы не было санкций на жизнь.
Лишь бы не было санкций на жи.

Земной поклон

Стоишь на коленях и чувствуешь дощатый пол.
Он теплый и пахнет смолою, закапанной воском.
И ты прижимаешься носом к некрашеным доскам…
Как половик расстилается пестрый подол.

Ты вся замираешь… Не бьешься, не сходишь на крик,
Касаешься лбом – и становишься тонкой полоской.
Маленькой девочкой в ссадинах и коростах,
Споткнувшейся дома о вытертый половик.

Ответ дочке

Дочка однажды спросила: «Мама,
А все в мире знают, что ты поэт?»
И ждет ответа, глядит упрямо,
Боится услышать «нет».

«Помнишь, – скажу ей, – мы взяли хлеба
И вышли на птичий незримый след?
Я тихо читала стихи про небо.
Голуби знают, что я – поэт.

А помнишь, как вместе гуляли с сестренкой,
И папа рыбок показывал вам?
Читала я в воду, чуть-чуть в сторонке,
Рыбы-то знают цену словам.

Бывает, поссоришься, аж до драки,
И долго еще кулаки дрожат!
Тогда я читаю чужой собаке,
Собаки поэтами дорожат.

Когда я устану, и нету времени
В чем бы то ни было разбираться,
Я сочиняю экспромты с деревьями –
Мастерами импровизации.

И когда замечаем, что вышло здорово,
Дерево радостно шелестит
Листьями, ветками, даже кроною,
Солнце в ветвях блестит.

Псы скалят зубы, рычат: «Уж я бы их!
Этих обидчиков – р-р-разорвал!»
Голуби грудь раздувают, гордые –
Поэт им стихи читал.

И только вода остается ровною,
А рыбы – всегда молчат…»

«Кажется, мама, что мир огромнее,
Чем я могу замечать.
Но куклы стихов никогда не слушали,
А куклы ведь тоже – мир?»

И куклы сидят, растопырив уши,
И двери своих квартир.

Об авторе:

Полина Корицкая, Родилась в 1986 году в Томске. Окончила Литературный институт им. Горького. Живет в Москве.

Серьезно заниматься литературой начала в четырнадцать лет: писала стихи, короткую прозу, в основном – сказки. Своими учителями в литературе считает А.И. Казанцева и Ю.П. Кузнецова. Первая публикация состоялась в литературно-художественном альманахе «Сибирские Афины» в 2000 году. В 2010 году вошла в лонг-лист премии «Дебют» в номинации «Малая проза» с циклом рассказов «Самокрутки».

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии журнала «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: