Зачем Булгаков отрезал голову Берлиозу. Несколько заметок о приключениях мертвой, но говорящей головы
Голова Берлиоза
– Да, удивительное у них настроение. Везут покойника, а думают только о том, куда девалась его голова!
– Какая голова? – спросила Маргарита.
Да, изволите ли видеть, сегодня утром в грибоедовском зале голову у покойника стащили из гроба.
– Как же это может быть?
– Черт его знает, как! Я, впрочем, полагаю, что об этом Бегемота не худо бы спросить. До ужаса ловко сперли. Такой скандалище! И, главное, непонятно, кому и на что она нужна, эта голова!
Кому понадобилась голова Берлиоза, известно всем читателям романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» (а с недавнего времени и зрителям одноименного сериала), а вот с вопросом «на что нужна отрезанная голова» стоит разобраться по подробнее.
Как известно, в булгаковском романе сюжет с декапитацией повторяется дважды. В начале девушка комсомолка «отрезает» голову Берлиозу, позже, во время представления в Варьете, Бегемот отрывает голову конферансье Бенгальскому. В обоих случаях голова, отделенная от тела, продолжает жить.
Голова Бенгальского в руках Фагота отчаянно кричит на весь театр: – Доктора!, плачет и обещает не молоть в дальнейшем всякую чушь.
На мертвом лице головы Берлиоза, с которой разговаривает Воланд, Маргарита, видит «живые, полные мысли и страдания глаза».
Заканчиваются эпизоды с головами, отделенными от тела, по-разному (голова Бенгальского возвращается на шею, а голова Берлиоза отправляется в небытие), но и там, и там «мертвая голова» выступает в качестве «оракула».
Зачем Булгакову понадобилось вводить в роман сюжет с отрезанной головой? Ведь для посмертного диалога с Берлиозом Воланд с легкостью мог бы вызвать скажем призрак, дух или «тень» председателя МАССОЛИТа? Что это? Шутка? Пародия на рассказ Анри Батайля о казни гроссмейстера ордена храмовников (тамплиеров) Жака де Молэ, чудесном спасении от огня его головы и использовании Молэ в ритуале американских масонов-демонопоклонников?
Замечу, что версия о пародии на рассказ Батайля не лишена оснований (кто-то заметил, что живой огонь, вырывающийся из глазниц черепа Молэ в рассказе Батайля, у Булгакова превратился в «живые, полные мысли и страдания глаза» головы Берлиоза на балу у Воланда).
Но как объяснить, что этот сюжет с мертвой головой в романе Булгакова повторяется дважды?
Начать, пожалуй, стоит с того, что «Мастер и Маргарита» далеко не единственная книга, где мы сталкиваемся с оракулом в виде «мертвой головы».
В романе Дмитрия Мережковского «Юлиан Отступник» молодой врач Орибазий говорит философу Максиму: «Разве я не знаю, что такое магия? Вы… лепите из кожи и воска мертвую голову, снизу приставляете к ней журавлиную шею, и спрятавшись в подполье, произносите в эту костяную трубку ваши пророчества — и ученик думает, что череп возвещает ему тайны смерти; а когда нужно, чтобы мертвая голова исчезла, вы приближаете к ней жаровню с углями — воск тает, и череп распадается…»
Другое описание обращения к «мертвой голове» дает роман Сервантеса Сааведры «Дон-Кихот». В LXII главе романа повествуется о мошенниках, использовавших поддельную голову для фарса, изображавшего гадание.
Также из средневековых легенд известно, что профессор в Оксфорде философ, математик, оптик, астроном, алхимик и писатель Роджер Бэкон, прозванный «doctor mirabilis» (чудесный доктор), совместно со своим учеником монахом Бунгеем, пытался с помощью дьявола оживить и заставить вещать человеческую голову.
То, что и у Мережковского, и у Сервантеса речь идет о поддельных «мертвых головах» (некоторые источники утверждают, что голова, которую оживлял Бэкон тоже была искусственной) не только не исключает возможность использования для прорицаний настоящих человеческих голов, а напротив служит доказательством существования таких магических практик. Если «мертвые головы» подделывались, значит, в их способность служить в качестве оракула верили, и, по всей видимости, такие оракулы были в употреблении. Ведь, что же еще подделывать, как ни реальный, но очень труднодоступный или дорогой предмет?!
Еще одна «мертвая голова» (на этот раз настоящая), в роли предсказателя будущего, упоминается также в романе Ивана Сергеевича Тургенева «Дым».
В одной из сцен западник Потугина (устами которого несомненно говорит иногда сам автор) рассказывает Литвинову историю о Ваське Буслаеве. Ваське попадается на дороге «мертвая голова, человечья кость; он пихает ее ногой. Ну и говорит ему голова: «Что ты пихаешься? Умел я жить, умею и в пыли валяться — и тебе то же будет». И точно: Васька прыгает через камень и совсем было перескочил, да каблуком задел и голову себе сломил…» Приводя этот рассказ, Тургенев ссылается былину Василий Буслаев молиться ездил из сборника Кирши Данилова.
Но, пожалуй, самый известный пример обращения к «мертвой голове» описан в поэме Александра Сергеевича Пушкина «Руслан и Людмила». Помните: «Молчи пустая голова!»
Широко распространено мнение, что в данном эпизоде Пушкин опирался на «Повесть о Еруслане Лазаривече», или – по старейшему русскому списку ее – об Уруслане Залазоривиче, появившуюся в России в начале 17 века и, в свою очередь, якобы пересказывающую фрагменты из поэмы Фирдоуси «Шах-Намэ» (10 век).
Некоторые авторы высказывали оригинальную, но совершенно ни на чем необоснованную версия о том, что фрагмент поэмы Пушкина якобы является калькой с такого же фрагмента из поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим».
«Руслан и Людмила» – это всё-таки частично «пародия» на «Неистового Орландо» Людовико Ариосто, а не подражание Тассо.
Впрочем, у кого бы Пушкин не позаимствовал сюжет с говорящей «мертвой головой» мы можем считать установленным его непрерывное существование в европейской литературе как минимум со времен с конца XVI века.
Теперь наша задача выяснить: откуда сюжет с «мертвой головой» мог появиться быть позаимствован Сервантесом и другими авторами рыцарской литературы.
В романе Майкла Баджента «Священная кровь и священный Грааль» приводится крайне странная легенда, посвященная ордену тамплиеров. Звучит она так: «Один тамплиер, сеньор де Сидон, любил знатную даму де Мараклеа, но та была отнята у него, так как умерла в юном возрасте. В ночь после похорон обезумевший от любви рыцарь проник в могилу, открыл ее и удовлетворил свое желание с безжизненным телом.
И тогда из мрака донесся голос, приказывающий ему прийти сюда девять месяцев спустя, чтобы найти плод его деяния. Рыцарь повиновался приказанию, и когда подошло время, он снова открыл могилу; меж больших берцовых костей скелета он нашел голову.
«Не расставайся с ней никогда, – сказал тот же голос, – потому что она принесет тебе все, что ты пожелаешь». Рыцарь унес ее с собой, и, начиная с этого дня, всюду, где бы он ни был, во всех делах, какие бы он ни предпринимал, голова была его ангелом хранителем и помогала ему творить чудеса, пока не стала собственностью ордена».
Из материалов процесса над тамплиерами известно, что у тамплиеров действительно существовал культ «мертвой головы». В одном из списков обвинений, выдвинутых против тамплиеров Инквизицией, утверждается, что якобы тамплиеры признались в том, что: «в каждой провинции у них имелись идолы, в особенности головы… что они говорили, будто голова могла их спасти… что она могла заставить цвести деревья… что она заставляла землю давать урожай… что она могла сделать их богатыми… что они обвязывали эти головы или притрагивались к каждой голове этих идолов маленькими шнурочками, которые они носили сами на шее между рубашкой и телом».
При обысках, производимых в командорствах, следователи действительно находили какие-то культовые головы. Так, в центральном командорстве ордена в Париже (Замок Тампль), инквизиторы нашли реликварий в форме женской головы. Верх «черепа» открывался (совсем как голова Берлиоза у Булгакова), а внутри головы, сделанной из позолоченного серебра, хранились зашитые в несколько разноцветных полотен женские кости с ярлыком, на котором стояла надпись по-латыни: «Голова 58м». Однако, один рыцарь, которого подвергли пытке и предъявили ему эту голову, заявил, что в ритуалах ордена использовалась мужская бородатая голова.
История с «мертвыми головами» грозила запутаться окончательно, но допросы с пытками, проведенные в разных местах (что исключало возможность согласованных ответов рыцарей), дали одинаковый результат — существо, которому поклонялись храмовники, носило имя Бафомет. Предполагается, что это искаженное европейской транскрипцией арабское словосочетание абуфихамет – «источник мудрости». Три черные головы («головы трех сарацинов») украшали герб основателя ордена Храма Гуго де Пена.
Таким образом, нельзя исключить, что тамплиеры действительно привозили из Азии в Европу человеческие головы, служившие для предсказания будущего.
Действительно, во все времена люди хотели знать, что ожидает их через день, месяц, или год. И не секрет, что для того, чтобы заглянуть в будущее изобретались самые замысловатые способы. Но с чего тамплиерам пришло в голову заглядывать в будущее при помощи столь странного оракула?
В «Саге об Инглингах» Снорри Стурлусон подробно описывает приготовление говорящей «мертвой головы»: «Один взял голову Мимира и натер ее травами, предотвращающими гниение, и произнес над ней заклинание, и придал ей такую силу, что она говорила с ним и открывала ему многие тайны…» и далее «Один брал с собой голову Мимира, и она рассказывала ему многие вести из других миров».
Конечно, предполагать, что тамплиеры читали «Круг Земной» Снорри Стурлусона было бы наивно, но факты свидетельствуют о том, что у них были общие воззрения на возможность предсказывать будущее и открывать тайны с помощью «мертвых голов».
Пытаясь установить первоисточник данного верования можно вспомнить библейский сюжет с отсеченной головой Иоанна Крестителя. Ирод пообещал дочери Иродиады в награду за пляску любую награду, какую она не попросит, «даже до половины царства». Девушка спрашивает у своей матери: чего просить? Та отвечает: головы Иоанна Крестителя. Голова была отсечена и отдана танцовщице, которая передала ее Иродиаде
Если предположить, что Иродиада (называемая в «Молоте ведьм» главной ведьмой) намеревалась изготовить из головы Иоанна оракул ее поведение становится гораздо более рациональным чем в «Саломее» Оскара Уальда, где желание получить мертвую голову основано исключительно на похоти героини.
Данное предположение покажется гораздо более убедительным если вспомнить, библейских идолов-оракулов, называвшиеся «терафимами». Общепринято считать их простыми безобидными идолами, но есть и иной взгляд на этот вопрос.
Согласно, дошедшим до нас свидетельств, терафимы представляли собой или фигурку человека, или отрезанную голову. В библейские времена терафимы были необычайно распространены (Книга Судей, XVII, 5 и др.). Их повсюду носили с собой, чтобы корректировать планы на будущее. Вполне может быть, что изначально терафимы изготовлялись из отрезанных человеческих голов, но со временем, в силу их «популярности», маги начали производить для простых людей глиняный и деревянный ширпотреб, а терафимы из человеческих голов остались только у жрецов и царей. Впрочем, здесь мы погружаемся в область исключительно догадок…
Голова Бенгальского
– Наденьте голову.
Кот, прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место, как будто никуда и не отлучалась. И главное, даже шрама на шее никакого не осталось. Кот лапами обмахнул фрак Бенгальского и пластрон, и с них исчезли следы крови. Фагот поднял сидящего Бенгальского на ноги, сунул ему в карман фрака пачку червонцев и выпроводил со сцены.
В первой части мы выяснили, что сюжет с оторванной головой Берлиоза в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» восходит к глубокой древности. Первоисточником данного сюжета, по всей видимости, являются мифы о древнейших оракулах. Это могут быть либо библейские «терафимы», либо «голова Орфея», либо головы из погребальных ритуалов Древнего Египта. К сожалению, вне пределов нашего исследования остались упоминания о «мертвых головах» у таких писателей как: Александр Блок, А. Введенский, Николай Гумилев, Данте Алигьери, Федор Михайлович Достоевский, Вячеслав Иванов, Жан Кокто, Михаил Кузмин, Чарльз Мэтьюрин, Лев Толстой, Вячеслав Ходасевич, Марина Цветаева, Вильям Шекспир, Томас Элиот (вероятнее всего, этот довольно обширный список не является исчерпывающим). Несомненно, было бы крайне занимательно в литературоведческом плане проследить все взаимовлияния, и последовательные заимствования сюжета «мертвой головы» у названных писателей, но такое исследование не входит в наши задачи. Во-первых, потому, что у подавляющего большинства перечисленных авторов сюжет «мертвой головы» откровенно восходит (причем, как правило, с прямыми текстуальными отсылками) либо к голове Иоанна Крестителя, либо к голове Орфея. (Следовательно, такое развернутое исследование похождений «мертвой головы» практически не способно прибавить что-либо новое для нашего понимания генезиса данного сюжета). А во-вторых, (и это главное), потому, что у всех этих писателей обращение к сюжету «мертвой головы» имеет эпизодический или даже разовый характер. Поэтому, ограничившись беглым указанием на широчайшую распространенность сюжета в русской и мировой литературе, мы сразу перейдем ко второй «мертвой голове» булгаковского романа – отделенной, а затем приставленной на место, голове конферансье Бенгальского. Начать рассмотрение родословной головы Бенгальского, пожалуй, стоит с указания на то, что она также не одинока в мировой литературе, как и голова Берлиоза. Причем, если в случае с головой Берлиоза мы имели дело с предполагаемыми уподоблениями и возможными заимствованиями, то в случае с головой Бенгальского с прямой аналогией (своего рода параллельными текстами) у двух русских писателей. Эти писатели: Михаил Афанасьевич Булгаков и… Александр Романович Беляев.
Уверен, что после указания на Беляева читатель сразу догадался, что речь пойдет о романе «Голова профессора Доуэля». В этом произведении Беляева сюжет «мертвой головы» развернут едва ли не во всех его возможных вариациях. Здесь и отделенные от тела, но продолжающие говорить (или, если угодно, «вещать») головы профессора Доуэля, рабочего Тома Буш, и ресторанной певички Брике. Здесь же, и, отсеченные, а затем приставленные к телу головы собак и людей. И даже голова Иоанна Крестителя. (В сцене оживления голов Тома и Брике Керн говорит: «Хе-хе! На блюдо попала голова не только Иоанна, но и самой Саломеи»). При этом Беляев не просто вводит сюжет «мертвой головы» как часть повествования, а делает его центром своего произведения.
Более того, вокруг отделенной от тела, а затем вновь приставленной головы строятся еще несколько беляевских текстов: «Амба», «Хойти-Тойти» и «Человек-амфибия». Причем, в «Хойти» профессор Вагнер не просто оживляет «мертвую голову» молодого немецкого ученого Рика, а пересаживает его мозг в тело слона, что отсылает нас к булгаковскому «Собачьему сердцу», и опять же беляевскому Ихтиандру. При внимательном рассмотрении «головы Доуэля», «Хойти-Тойти», «Человека-Амфибии» и «Собачьего сердца» можно обнаружить такое количество параллелей, которое практически исключает возможность случайного совпадения. Интересно, что во всех названных произведениях (кроме «головы Доуэля») мозг полностью подчиняет себе животную природу тела-акцептора – пес Шарик становится Полиграф Полиграфовичем, слон превращается в «сапиенса» Рика. В «Доуэле» Беляев решает эту задачу иначе: тело Анжелики Гай значительно изменяет «присаженную» на него голову Брике.Для полноты картины необходимо указать также на некоторые, ранее отмеченные другими авторами, параллели между головой Доуэля и головой Берлиоза. Так, к примеру: профессор Доуэль, очнувшись, видит, что его голова лежит на кухонном столе, а рядом, на более высоком прозекторском столе лежит его обезглавленное тело с вскрытой грудной клеткой, из которой извлечено сердце. Точно так же у Булгакова в «Мастере и Маргарите» мы видим в прозекторской на одном столе отрезанную голову председателя МАССОЛИТА, а на другом – его тело с раздавленной грудной клеткой. «Злодей» Керн, которому необходимо добыть для опытов несколько трупов, рассуждает почти так же, как Воланд в беседе с Берлиозом: «Каждый день с непреложностью закона природы в городе гибнет от уличного движения несколько человек, не считая несчастных случаев на заводах, фабриках, постройках. Ну и вот эти обреченные, жизнерадостные, полные сил и здоровья люди сегодня спокойно уснут, не зная, что их ожидает завтра. Завтра утром они встанут и, весело напевая, будут одеваться, чтобы идти, как они будут думать, на работу, а на самом деле – навстречу своей неизбежной смерти. В то же время в другом конце города так же беззаботно напевая, будет одеваться их невольный палач: шофер или вагоновожатый. Потом жертва выйдет из своей квартиры, палач выедет из противоположного конца города из своего гаража или трамвайного парка. Преодолевая поток уличного движения, они упорно будут приближаться друг к другу, не зная друг друга, до самой роковой точки пересечения их путей. Потом на одно короткое мгновение кто-то из них зазевается – и готово. На статистических счетах, отмечающих число жертв уличного движения, прибавится одна косточка. Тысячи случайностей должны привести их к этой фатальной точке пересечения. И тем не менее все это неуклонно совершится с точностью часового механизма, сдвигающего на мгновение в одну плоскость две часовые стрелки, идущие с различной скоростью» … Различие между подходами Беляева и Булгакова, обусловленное тем, что один пишет фантастику «научную», а другой мистическую «фантастику» не могут скрыть того, что оба автора настойчиво обыгрывают один и тот же сюжет, имеющий, многовековую историю. Как ближайшую параллель «оживителям голов» Воланду, Керну, Вагнеру и Преображенскому можно указать никого иного, как доктора Фауста. В средневековой «Легенде о Докторе Фаусте», (той самой, на которую опирался Гёте) рассказывается о том, как Фауст явился во время поста на ярмарку во Франкфурт. И «рассказал ему дух его Мефостофиль, что в одной харчевне в еврейском квартале живут четыре колдуна. Они отрубают друг другу головы и посылают их к цирюльнику, чтобы он их побрил, и это многие люди видели…» Фауст идет смотреть это «чудо» и видит, что четыре колдуна действительно по очереди отрубают друг другу головы, а затем возвращают на место.
В анонимной средневековой книге о похождениях ученика доктора Фауста Христофора, герой отрубает людям головы и приставляет их обратно к телу. При этом фамилия Христофора, также, как и фамилия беляевского ученого, приставляющего мозг человека к телу слона, Вагнер.
Наконец, у «соавтора Шекспира», английского драматурга Кристофера Марло, рыцарь, оскорбленный Фаустом, пытаясь отомстить чернокнижнику, отрубает кудеснику голову, которую тот приставляет обратно к своему туловищу.
Еще более древней является история о Зеленом рыцаре из артуровского цикла. Зеленый рыцарь, явившись ко двору короля Артура, предлагает «простую рождественскую игру»: пусть один из рыцарей нанесет ему один удар, а за ответом явится через год. «Сэр, ваша просьба – дурацкая» – отвечает Артур. Но племянник короля сэр Гавейн принимает вызов. Зеленый рыцарь наклоняет голову, подставляя шею под удар. Гавейн ударяет его секирой и сносит голову с плеч. Затем Зеленый рыцарь «поднял рукой свою голову и заговорил». Смысл речи Зеленого рыцаря сводится к тому, что ты поклялся, я жду тебя через год. Ровно через год, сэр Гавейн добрался до Зеленой часовни, где, как считалось, «служил свои дьявольские обедни» Зеленый рыцарь. Тот встретил его «чрезвычайно любезно», и сразу предложил подставить шею под удар меча. Гавейн, после некоторых колебаний, соглашается. Далее Зеленый рыцарь читает Гавейну целую лекцию о рыцарской чести. Но для нас в данном случае важно не то, что говорит Зеленый рыцарь, а то, что его голова находится на своем месте так, «как будто никуда и не отлучалась. И главное, даже шрама на шее никакого не осталось».
Если попытаться найти первоисточник средневековых поверий о голове, возвращающейся на шею мы будем вынуждены проделать путь от головы Зеленого рыцаря, через сказочные головы драконов и Змей Горынычей (приращивающих головы с помощью огненного пальца), к головам индийского «ганапати» Ганеши, а, возможно, и египетских звероголовых богов.
Поиск и решение загадки о причинах возникновения архетипов «мертвой» и «приращенной» голов, а также их символического значения в древнейших верованиях человечества, несомненно, могло бы дать много ценных указаний для понимания посланий, перечисленных в данной статье авторов, но это скорее задача этнографии и религиоведения, нежели собственно литературоведения. Что же касается, поставленной в начале данной статьи, задачи — исследовать истоки сюжета с «мертвой головой» в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» – мы можем с совершенной уверенностью сказать, что «родословные» голов Берлиоза и Бенгальского, восходят к крайне архаичным представлениям, распространенным по всей Евразии (а, возможно, и по всему миру) с каменного века до настоящего времени.
