Боевое крещение
Боевое крещение
Посвящается И.Ф. Оксаничу[1].
Я вспоминаю первый бой как сон:
Наш батальон был плотно окружен,
И смерть смотрела каждому в лицо,
Но мы готовились прорвать кольцо.
Безбожно низко пролетал снаряд,
Когда привстал над бруствером комбат, —
Лишь брызнули на шелк сухой травы
Плечо и полумесяц головы…
Из шока вывел нас опять на старт
Застенчивый очкарик-лейтенант:
Он крикнул или попросил: «За мной!» —
И мы пошли за ним в неравный бой.
Мы вздыбились над полем, будто взрыв —
Наш батальон метнулся на прорыв.
Сквозь пекло перекрестного огня
Мы раненых тащили на ремнях,
Стреляли залпом, падали, ползли
По складкам перепаханной земли.
И вел нас лейтенант бросками тел
От точки к точке, где слабей обстрел,
По стыкам в укреплениях и швам,
По перелескам и глубоким рвам,
По кривизне пунктиров между мин,
По скатам суходолов и ложбин,
По промахам чиновников штабных,
По грани между мертвых и живых.
Мы были злы от пота, фляг пустых,
Пробитых, как у мертвых животы,
А командир легко брал этот кросс,
То припадал к земле, то в полный рост
Вдоль камуфляжных батарей шагал,
Как будто бы читал планшет врага.
Для рукопашной не был он силен,
Когда же в клин собравшись, батальон
Вонзился в гущу вражеских траншей,
Чтоб перерезать щупальца клещей,
Очкарик, привязав очки бинтом,
Сшибал прикладом и колол штыком,
Страшил гримасой, словно бой — игра,
И матерился, и кричал «Ура!»
И каждый дрался выше сил, как черт,
И стало ясно: батальон пройдет,
Проломится к дивизии своей
Сквозь тысячи заслонов и смертей.
И в том бою, жестоком и крутом,
Стал лейтенант мне братом и отцом,
Ориентиром и поводырем
На всю войну и на всю жизнь потом.
Но я дойти до наших не успел:
Попал у речки в снайперский прицел!
Когда ж меня прошило, как иглой,
И лейтенант склонился надо мной,
Я умолял судьбу, и рай, и ад,
Чтобы его не испарил снаряд.
Красноармейцы
(Мирослав Флориан, перевод с чешского)
Бензином пахли и травами
Солдаты того парада,
Дождь соловьиный над Влтавою
Был с привкусом их самосада.
Воздух трещал озоном,
Сейчас такого глоток бы!
А вишня над горизонтом
Цвела взорвавшейся бомбой.
Бензином пахли и травами
В том Мае с «Катюшами», с песнями,
Землю мою израненную
Они открывали как песенник.
На полигоне
Я спрыгнул с машины и стал по команде,
Приставив к ноге вороненый АК,
И слушал, как надо с оружием ладить,
Чтоб зорким был глаз, не дрожала рука.
Утоплен последний патрон в магазине,
Бульдожьею челюстью щелкнул затвор,
Как хищник, присев перед жертвою, стынет,
Застыл я, уткнувшись в дерновый упор.
Я сросся с железной, чудовищной силой —
За граммы усилия смертью плачу.
На ринге я б, может, не справился с хилым,
А здесь подходите: любой по плечу!
Мой враг отштампован зеленою краской,
Но вижу отчетливо: грудь, голова
И даже глаза под приплюснутой каской,
А может, живой он? На все наплевать!
Плевать мне на то, что носила в утробе,
Растила, ждала, берегла его мать…
Я призван сегодня калечить и гробить, —
Закон и приказ: я обязан стрелять!
Вот сталь затряслась — ощущаю отдачу,
Чуть вздрогнул прошитый насквозь силуэт.
Мне здесь хорошо, я не корчусь, не плачу,
И рядом убитых товарищей нет.
Они на мишени взирают привычно,
Вот друг результаты стрельбы сообщил —
Майор отмечает в журнале: «Отлично!» —
Всю длинную очередь в сердце всадил.
В руке пистолет… та же грудь зеленеет,
Достаточно, если ты в контур попал:
Конструктор придумал калибр покрупнее,
Чтоб даже касаньем разил наповал!
Открытье: теперь я не мальчик, а воин
С суровым лицом и холодной душой,
Защитник отечества, каска… погоны…
И мой силуэт на мишени чужой…
В казарме мне снилась бетонная призма —
Я пуском сверхдальних ракет управлял
Во имя защиты идей коммунизма,
И приблизительно так рассуждал:
«Ведь с атомной бомбой не ходят на тигра
И даже на зверя-гиганта слона.
С ней вмиг мегаполис до капельки выгорит,
И грозная армия сгинет сполна.
По-прежнему главным врагом Человека
Является прежде всего Человек!
И все достиженья двадцатого века
Не перенаправили этот вектор».
Потом размышлял о воинственных блоках:
О НАТО, о СЕНТО, о прочих врагах,
О будущих и минувших эпохах…
И от сражений рябило в глазах.
Я долго с собой не умею бодаться,
Совсем ни к чему этот внутренний звон.
Но вера моя во всемирное братство
Разбилась, как стеклышко, о полигон.
Размышления у трофейного английского танка
Символ зла и технической мысли,
Этот танк поставлен стеречь
То, что в гнусной разбойничьей миссии
Должен был раздавить или сжечь.
От брони, шитой строчкой заклепок,
Проступает сквозь ржавую плесень
Жар чахотки рабочей Европы
И Антанты сбитая спесь.
Помнят скосы тяжелого панциря
Жертву мистики, страха и лжи:
В землю вплюснутого новобранца
На пожарище спелой ржи.
Трясся он, как зимой от мороза,
Бился рыбой, поймавшейся в сеть.
Комиссар убеждал: нет Христоса,
Видел: сила нечистая есть!
Смерть-чудовище косит глазницами,
Крушит фронт, заползает в тыл.
И запахивает гусеницами
В узких щелях братских могил.
Содрогнулись бывалые ратники,
Пообстрелянный вроде народ, —
И уже разбегается в панике
До костей проутюженный взвод.
Тут матрос, рослый парень курский,
Одолевши трусливый озноб
И загнув трехэтажным по-русски,
Вышел к монстру со связкою бомб.
Движет им отвага упрямая —
Непокорная страху душа.
(Позже бросится целая армия
В ледяной кипяток Сиваша…)
А пока что ползет одиночка
По горячей и колкой стерне —
Ни бугра, ни спасительной кочки,
Ни защитной брони на спине.
Сникли стоны и конское ржание,
Даже гул канонады притих.
Только Марс ворчит в ожидании,
Жизней требуя каждый миг.
Что же медлит матрос, как мертвый?
Может, впрямь его клюнула смерть? —
Из семи амбразур пулеметы
Контролируют каждый метр.
Нет, он жив! (Как я рад, дружище,
Даже брызнули слезы из глаз).
Вот летит под железное днище
Перевязанный лентой фугас.
Опьянила ль стрелков уверенность,
Зазевался ль водитель на миг,
Но тараном ползущая крепость
Вдруг споткнулась о динамит,
Вдруг сменила треск верещанием,
Словно каясь в содеянном зле,
И застыла оскаленным ящером
На чужой разоренной земле.
Вон кошмарнее вымыслов Гойи
До сих пор она ужас хранит.
Я бы выковал бюсты героев
Из поверженной ими брони.
Не подмяли их волю и нервы
Тонны стали и гусениц лязг,
Им пришлось бросаться под первый,
Но, увы, не последний танк.
Доказали они, что выдержим,
Победим и потом и всегда!
Черный призрак планеты выжженной
Лихорадит планету труда.
Он кружит по космическим трассам,
Прет из моря, из толщи льдов,
Наползает гигантским траком
На живую плоть городов.
Не сдержать его сетью радаров,
Частоколом сверхновых ракет…
И пока что в руках миллиардов
Смыть с Земли его способа нет.
[1] Оксанич Иван Федорович — участник ВОВ, 1971-1989 гг. — директор Всесоюзного института ВИОГЕМ, г.Белгород.
Об авторе:
Анатолий Изотов, родился летом 1940 года в Калужской области.
Первое и самое яркое путешествие состоялось осенью 1944 года, когда семья переезжала из г. Горшечное в Крым. А потом был чудесный осенний Крым. Мы жили с селе Бахчи-Эли (ныне Богатое), что под Белогорском.
В 1959 году я поступил в Новочеркасский политехнический институт (НПИ), чтобы приобрести специальность гидрогеолога.
После окончания института в 1964 году проработал почти десять лет в Уч-Кудуке. Там я прошел высшую производственную практику инженера гидрогеолога и начал заниматься научными исследованиями. Гордостью моей работы стало освоение глубоких месторождений, залегающих в сложных гидрогеологических условиях, и чудесное озеро в Уч-Кудуке на базе дренажных вод, построенное по моему проекту, которое украсило раскаленные пески Кызылкумов и превратило окрестности городка в замечательную зону отдыха.
Потом, как опытный горный инженер-гидрогеолог, я был откомандирован в Чехословакию в качестве советского консультанта по оказанию технической помощи горнодобывающему предприятию Гамр, что в Северной Чехии. Там я проработал десять лет. Достаточно сказать, что разработанные с моим чешским коллегой защитные системы рудников от подземных вод обеспечили на десятилетие безаварийную эксплуатацию шахт и деятельность всего горнорудного комплекса. Чешское руководство высоко оценило мою работу, наградив орденом Трудового Красного знамени ЧССР. По чешской тематике я защитил во МГРИ кандидатскую диссертацию. За годы работы в ЧССР я освоил чешский язык, окончил чешскую автошколу и на своем транспорте исколесил вдоль и поперек необыкновенно красивую, приветливую и чрезвычайно разноландшафтную страну.
После Чехословакии проработал более тридцати лет в институте ВИОГЕМ г. Белгород, дослужившись до главного инженера. И, начав свою биографию с путешествия и открытия своей Родины, должен сказать, что по служебным делам, то есть благодаря своей профессии, я расширил границы познания мира, побывав в таких странах, как Нигерия и Чад в Африке, США (Западная Вирджиния и Атланта), Вьетнам, Кампучия, Израиль, в Центральной и Восточной Европе. И каждое место, пройденное мной на этой земле, так или иначе оставило след в моем литературном творчестве.
В настоящее время работаю в Белгородском Государственном университете в качестве доцента кафедры прикладной геологии и горного дела. Думаю, мне удалось зажечь не одно юное сердце любовью к своей профессии, именуемой «горный инженер-гидрогеолог».
