Пространство
Пространство
Мудрый учёный, постигший движенье тел,
Мне говорил, брови нахмурив грозно:
«Люди – всего лишь атомы в пустоте,
Пыль в жерновах, что растирают звёзды».
Старая женщина, дёснами сжав мундштук,
В дымную небыль взгляд устремляя строгий,
Тихо шептала: «Близость – бесплотный звук,
Все рифмоплёты, как правило, одиноки».
Зыбкое счастье, башенка на песке,
Тщетно сближение, тело не нужно телу…
Но отчего, прижавшись щекой к щеке,
Я ощутил, что пустота просела?
Словно сугроб в пальцах весенних солнц,
Словно туман или пивная пена,
И потекла в сотни квартирных сот,
И ожила, забилась, когда ты пела.
Мне ли? Другому? Впрочем, не всё ль равно?
Слово моё против громов кипящих,
Но и грома стихнут, ложась у ног,
Если оно окажется настоящим.
И раскрываясь, точно с утра цветок,
Вдруг зазвучит сильно, свежо и страстно!
Тише… Послушай, как сладко мурлычет то,
Что, по незнанию, звали пустым пространством.
Фараон
Мы вышли из сумрака сладких иллюзий,
Из бронзовых сказок и тайных бесед,
И там, за горами, мы стали, как люди.
Такие как надо, такие как все.
И твари по паре, да каждого вида,
Бриллиантовый сор понесли из избы,
А кто не построил себе пирамиду.
Тот так и не понял, зачем ему быть.
Расширилось время, расправило крону,
Давно изменился узор на песке,
Но, как не старайся, не стать фараоном,
Купаясь в чужой незнакомой реке.
И жизнь наша суть – анфилада закладок,
Бессмысленных глифов, пустых идиом.
И хлеб наш насущный нам больше не сладок.
Мы уголь, горящий за щёку кладём.
И воем, и плачем от боли ощерясь,
И с дикими криками гоним стада,
Но с болью величие входит под череп,
И вновь на ключицах родная вода.
И над колесницами снова знамёна,
И выше знамён Небеса и Закон,
Скажи, что такое судьба фараона?
Судьба фараона и есть фараон!
Не подвиг, но…
Нас плотно пригнали друг к другу,
И в каждом окне абажур.
Мы ходим по кругу, по кругу,
В ячейках своих квадратур,
Где благость достойного быта,
Как кошка ложится на грудь.
И мы улыбаемся сыто,
И мы обнимаемся сыто,
И даже ругаемся сыто,
И любим неловко, чуть-чуть.
Зачем это чувство тревожит
Уютную сонную гладь?
Зачем наползает и гложет?
Мурашками лезет под кожу
И гонит из дома гулять.
И, слово очнувшись от буден,
Идут, не скрывая волос,
Всё те же хорошие люди,
Простые и добрые люди.
Лишь только квартирный вопрос…
Лишь только метро под завязку,
Лишь только зарплата – увы.
И тянется старая сказка,
Любимая, вечная сказка
Весёлой старушки Москвы.
На счастье не выданы квоты,
Хоть сотня желаний, хоть – три.
Но папа идёт на работу,
Встаёт и идёт на работу,
И трудится, чёрт побери!
Картина, которая ждёт
ВертИтся, вертИтся планета,
Хрустальные зябнут бока,
Процесс дистилляции света,
Ещё не окончен пока,
Пока не иссякший художник
Тяжёлый похмельем встаёт,
И пишет одежды и кожу,
И пишет улыбку её,
Искусству себя предавая,
Смиряя ненастье в перстах,
И влага сочится живая,
Внедряясь в структуру холста,
И словно из водной пучины,
От самого смертного дна,
Восходит, мерцая лучинно,
Печальная дева – Луна,
И взгляд отрешенный, нездешний,
Пронзает художника вновь,
И он отступается, нежа,
В бокале сухое вино,
Он пьёт и выходит наружу,
В промозглую, сизую хмарь,
Где мрак над каналом, где лужи,
И тот же навеки фонарь,
И те же пустынные лица,
И тянет внутри пустота,
И тело упрямо стремится,
Звериное зверю отдать.
И скомканный в бездне парадных,
Отвергнутый светом чужим,
Он чувствует мира ограды,
Неверные, суть, миражи,
И в сетчатой мгле коверкотов,
Сквозь город, пронзенный дождем,
Он видит мерцающий контур,
Картины, которая ждёт.
(Авторская пунктуация)
Олуша
Не отвлекайся, кашу кушай.
Далеко за морями есть,
Голубоногая олуша.
Смешная птица, просто жесть!
И там она, не вру, ей Богу!
Идет, потешно топоча
К воде, ловить голубоного,
Заокеанского «леща».
Легко нырнет в волну прибоя,
И крепким клювом рыбу – хвать!
Над нею небо голубое,
И океан ему подстать.
И белое над ними солнце,
И, словно крем, на волнах пыль,
Никто над птицей не смеётся,
Поскольку та вписалась в стиль.
И заприметив изыск странный,
Природе посвятив себя,
Ловцы жемчужниц и трепангов,
За нею ноги голубят.
Причудливый обычай этот
«Запостит» кто-то в интернет,
И прогрессивная планета
Немедля поменяет цвет.
И все медийные иконы,
С показов кинутся гурьбой,
И заполняя спа-салоны
Велят: «Покрасьте в голубой!»
И слуги верные народа,
Чтоб не ушёл электорат,
Согласные веленью моды
Меняют краску и формат.
И знает каждый телезритель.
Любимый всеми телеспам:
«А вы ещё не голубите?
Тогда мы тотчас едем к вам».
И голубые стынут дали,
И голубые холода,
И голубые магистрали,
И корабли, и поезда.
И далеко по краю суши,
Одна, не ведая забот,
Потешно шлёпает олуша,
И рыбу в клювике несёт.
Слепота
Лица поэтов окатаны водкой,
Как голыши на морском побережье.
Взгляд маслянистый, умильный, но кроткий,
Рюмка-другая и стих забрезжит.
Что-то про горы, про море в пене,
Про огневеющий лист осенний.
Много прекрасной, пафосной хрени,
Так бесконечно любимой всеми.
Вот и по третьей, по третьей, вот и…
«Пар-рус пор-рвали», – грохочут струны,
Кто-то мне шепчет о славе готов,
И заодно о грядущих гуннах,
Про молодёжь, про интриги в Лите
Про грантососов, про целину…
Я им беззвучно шепчу: «Уйдите!»
Богом прошу Вас, ступайте, ну!»
Фобия эта с приставкой «ксено»,
Лица окатаны, маски из воска.
Если в милицию – значит Есенин,
Если в Венецию – значит Бродский.
Я уплываю за окна роста,
В паузы здравиц, сверчком сквозь щели.
В ночь, где давно поглотило звезды
Архитектурное освещение.
И я ору, как последнее быдло,
Горло срывая, ломая наст,
Чтобы ослепшему небу было
Не одиноко не видеть нас.
Сказки на ночь
В кости пробираются холода,
За стеною пьют и гуляют тролли,
К непослушным взрослым не ходит Оле.
В кости пробираются холода.
Искупалась в инее борода,
И в шкатулке цвета сердечной боли
Белый палец, а может и белый кролик,
За которым в Нарнию навсегда.
Вот стемнело, скоро взойдет звезда,
До звезды, конечно, нельзя, а после…
Дед Мороз с Просперо играют в кости.
В кости пробираются холода.
У русалки хвост и во рту вода,
У русалки косы и лента в лайках.
Блог ей в помощь, смайлики ей на майку.
И учёный кот, и на нём голда.
Полифем с Айфоном пасут стада,
Дядя Юлиус челюсть кладёт на полку,
Обними покрепче меня, поскольку
В кости пробираются холода.
***
Осень, такое время,
Что-то внутри свербит,
Хочешь, поедем в Ревель
Или, как все, на Крит?
Или быть может проще,
На электричке в глушь,
Где над дубовой рощей
Ветер гоняет сушь.
Только б не здесь, не лёжа,
Лишь бы вовне и за!
Эта дорога тоже
Есть и в твоих глазах.
Вложим звезду в петлицу,
Выключим в доме свет.
Путь под ногой ветвится,
Словно сосудов сеть.
Будто ваятель, глину
Судьбы смешав хитро,
Дышит в ночи полынной
Сердце осенних троп.
И продолжает биться,
Рыжим огнем в груди,
Осень, шальная птица.
Если летишь — лети.
О политике, скандалах и вообще…
Все уснули и стало потише,
Притаился скандал за стеной.
Только небо тихонечко дышит
В приоткрытое на ночь окно.
Пахнет сдобой из старой пекарни,
Блещут звёзды в листве тополей,
И летит между ними Гагарин,
Над бескрайней страною моей.
За плечами железные крылья,
Завихренья галактик над ним,
И сверкает на многие мили
Гигаватный гагаринский нимб.
Так летит он беспечен и светел
Недоступный простому уму,
Молчаливые лунные дети,
Благосклонно кивают ему.
Он над ними немного покружит,
Он звездою героя сверкнёт,
И пошлет поцелуй безвоздушный,
И опять устремится вперёд.
Потому что поставлен навеки
На охрану родимой Земли,
Чтоб проснулись с утра человеки
И скандалить спокойно могли.
Воронье
Слушай ритм, веди меня, веди,
Круг камней в безбрежности ковыльной.
Ворон, что живёт в моей груди,
Расправляет угольные крылья.
Бледное сияние Луны,
Зрак коня расширенный и влажный,
И бегут по небу табуны
Ледяных серебряных мурашек.
Слушай ритм, не отпускай руки,
Брось в огонь отобранные травы,
Над болотом гаснут светляки,
Ветер просыпается в дубравах.
Это я прерывисто дышу,
До крови прокусывая губы,
Будущее — только белый шум,
Прошлое натянуто на бубны.
Ворон ищет, он желает знать,
Многоглазый или многоглавый,
Где на рать поднимет копья рать
Ради денег или ради славы.
Спит ещё по ножнам суть свинца,
Спят в шатрах бойцы ещё покуда,
Нету слаще плоти храбреца,
Но и трус — изысканное блюдо.
Спит не потревожена трава,
Вся для ласк и для объятий нежных,
Птицам – гнезда, путнику – кровать.
Только выпь кричит о неизбежном.
И в туман направив острый нос,
Слушает, сама себе не веря,
Как поют в ночи, ловя норд-ост,
Над землею маховые перья.
Об авторе:
Николай Калиниченко, поэт, прозаик, литературный критик. Лауреат литературных премий.
В разные годы являлся постоянным автором в ряде отечественных журналов и газет. В том числе: «Если», «Exlibris» к «Независимой газете», «Мир фантастики», «Лампа и дымоход». Вёл колонку «Сетература» в «Литературной газете». Несколько лет являлся ведущим рубрики «Аниме» в журнале «Fanтастика». Имеет более пятисот публикаций в разных жанрах.
С 2007 года – участник творческого объединения «поэтов-инфоромантиков». Первая подборка стихотворений была напечатана в альманахе «Литературный Башкортостан» в 2003 году. Изданы два сборника стихов: «Точка зрения» (2012 г.), «Кашалот» (2013 г.).
Организатор и ведущий проекта «Литературные четверги в Добролюбовке».
В 2010 году Николай Валерьевич получил медаль правительства Москвы
с формулировкой «За доблестный труд» в области литературы.
Родился 5 февраля 1980 года в городе Москва. Окончил школу №59 им. Николая Васильевича Гоголя и Московский автомобильно-дорожный институт по специальности «Мосты и транспортные тоннели». Строил дома, проектировал мосты, работал продюсером, художником, экологом, участвовал в археологических раскопках. С 1998 года регулярно посещает конвенты любителей фантастики в России и ближнем зарубежье.
Повести, рассказы и сказки автора издавались в составе сборников фантастики, а также в центральной периодике. В том числе в серии «Лучшее за год» издательства «Азбука» и «Русская фантастика» издательства «Эксмо».
