Дурляндские хроники

Литературный архив

«Дурляндия – огромная и прекрасная страна, до которой от нас рукой подать. Если верить некоторым сомнительным источникам, намекающим, что Бог создавал все в двух экземплярах, то дурляндцы – наши кровные братья.

Я ездил в Дурляндию по личному приглашению избранного жильцами Управдома, человека задумчивого и крайне стеснительного в общении. Вместе с тем он спортивен, хорошо образован и воспитан, а по-русски говорит, как мы с вами, только с небольшим акцентом, присущим, похоже, всем сановным особам.

Противники дурляндских реформ с утра до ночи кричат, что Управдом нездоров. Безусловная чушь! Если принять это за болезнь, то придется признать, что все практически дурляндцы неизлечимо больны. Тут дело в языковой казуистике и в моральной нечистоплотности людей, рвущихся к власти.

Жить в Дурляндии весело, но противно. Избалованные абсолютной свободой, дурляндцы сами не знают, чего хотят. Что, видите ли, раздражает.

Не скрою, я многого не понял из того, что происходит в Дурляндии, но, уезжая, предчувствовал: что-то еще непременно здесь произойдет.

Любезный мой хозяин на прощанье сказал мне: «Пожалуйста, прошу вас – пишите только правду, какой бы неприятной она ни была для нас, дурляндцев».

Я обещал исполнить его просьбу и исполнил – в меру сил и таланта.

Не знаю, какой будет реакция на мои «Хроники» в Дурляндии, понравится ли там   т а к а я правда, но видит Бог – я писал это с душевной симпатией к дурляндцам и скорбным сочувствием к их избраннику.

Читателей, не склонных к истерикам и не страдающих излишней подозрительностью, прошу следовать за мной».

Автор.

 1

Сучилин ожидался, как ожидается дождь при грозо­вом небе. Он ворвался в комнату Кемерева предливневым ураганом, постоял, задыхаясь, на пороге, и махнув нетерпеливо рукой, направился в туалет. Гроза разразилась, гром прогремел, ливень был скорым и обильным.

Кемерев, восседая на кол­ченогом стуле, подумал без­различно: «Сейчас жрать по­просит. Придетси щи ему от­дать, а Палкан уж перебьет­ся».

И пошел на кухню – ра­зогревать собачьи щи.

Сучилин громыхнул одной дверью, потом проскрипел другой.

«В ванную поперся», – подумал Кемерев, тупо глядя на Палкана, пригнанного на кухню голодом и запахом щей.

– Я тут у тебя побреюсь, – прокричал из ванной Су­чилин.

– И помойся заодно, – сказал тихо сам себе Кемерев.

– Ладно, – вновь про­кричал Сучилин.

Через несколько минут он, розовый и гладкий, вышел из ванной.

– Я, собственно… – на­чал он, но увидев на столе тарелку, умолк и принялся

трапезничать.

Кемерев молча сидел на­против и из последних сил удерживал Палкана.

– А чего тут хлеб размягший плавает? – спросил Сучилин.

– Французский рецепт,– сказал Кемерев. – Ты бы побыстрее ел.

Сучилин вытер губы заса­ленным галстуком, сделал глубокий вдох, а на выдохе громко и отрывисто щелк­нул языком.

– Я, собственно, – во второй раз начал он и, рази­нув устрашающе рот, зев­нул, – … посплю, если ты не возражаешь.

– Нет, конечно, – сказал Кемерев. – А после сна, как обычно, партия в гольф – я тебя понял.

Палкан заскулил – видно, только теперь, бедолага, сообразил, что остался без ужина.

– Ты не мог бы сделать так, чтобы он не скулил? – спросил Сучилин, высунув­шись из спальни.

– Конечно, – сказал Кемерев. – Я его сейчас убью.

– Не очень удачная шутка, – сонно пробормотал Сучилин и закрыл дверь, ко­торая тут же вновь откры­лась.

– Ты не мог бы сделать так, чтобы она не открывалась? – совсем уж погру­жаясь в сон, спросил Сучи­лин.

– Конечно, – сказал Кемерев. – Я ее сейчас сниму.

И снял.

– Спасибо, – поблагодарил издалека Сучилин. – Ты не находишь, что я стал несколько привередлив?

– Нет, – ответил Кеме­рев. – Меня тоже раздра­жают эти двери.

– Впрочем, ты можешь поставить ее на место, – разрешил Сучилин, похра­пывая. – Я уже сплю, и мне снится сон.

Кемерев походил туда-сю­да по комнате, включил те­левизор. Передавали специальный выпуск новостей. По­жилая дама, похожая на де­вушку-старшеклассницу, го­ворила, томно закатывая гла­за: «Обстановка вокруг мя­тежного здания с каждым часом накаляется. Как нам только что сообщили из Гендома, на помощь бунтарям со всех концов съезжаются многочисленные отряды волонтеров. Избранный жиль­цами Управдом проводит сейчас экстренное совещание, цель которого – мирное разрешение конфликта».

– Брешешь, нахалка, – сказал из забытья Сучилин. – Он в городки играет, ему новую биту в институте кос­мических исследований сде­лали – вот он ее и опробу­ет.

Дама на экране телевизо­ра, покраснев, сказала:

– У нас нет такой ин­формации. И я не нахалка. Я читаю то, что мне дают.

– Ну, ты ж тетка, а не попугай, – возразил Сучи­лин. – Тебе туфту гонят, а ты и рада стараться. Я вон во сне чувствую – туфта туфтой. Да и вообще ты уже всем надоела. Иди правну­ков воспитывай.

– Все, я так больше не могу! – сказала, чуть не пла­ча, дама-школьница. – Он меня как хочет оскорбляет, а никому и дела нет. Вот тут сейчас еще одну интерес­ную информацию принесли – так я ее принципиально читать не буду!

– Да и не читай, – ска­зал Сучилин, выходя из спальни. – А то мы не зна­ем, чего ты там опять набормочешь. Поспать не дала, дура.

– Сам дурак, – огрыз­нулась дама-школьница и, сделав гримаску, залепета­ла: – Вы слушали специаль­ный выпуск новостей, кото­рый мы вынуждены прер­вать по техническим причи­нам.

И после этого экран погас.

– Вот так-то лучше, – одобрил Сучилин. – А то брешут с утра до ночи, а ты им слова еще не скажи.

Кемерев, доселе безучаст­но наблюдавший за перепал­кой, спросил:

– Так как там дела?

– Я, собственно, за этим к тебе и зашел, – сказал Сучилин, разглядывая пустую тарелку. – Живот пучит. Что-то мне эти твои щи как-то сразу активно не понравились. У тебя там больше нет?

– Нет, – ответил Кеме­рев. – Я уж и кастрюлю помыл.

– Ну, ладно, – вздох­нул Сучилин. – А там, ста­ло быть, такие дела. Айбиэновцы развернули телесистему на крыше соседнего дома и корректируют сейчас траек­торию полета спутника связи. Я думаю так: пока они там со спутником не закончат, здесь ничего не начнется.

– А чего им этот спут­ник? – удивился Кемерев. – У них же один висит уже.

– Поступили заявки на трансляцию из Австралии, Новой Зеландии и Островов Зеленого мыса, – пояснил Сучилин. – Но главное – Америка, двенадцать часов разницы во времени. Там на­род должен с работы прийти, поужинать. Как ни крути – раньше утра не начнут.

– Ты пойдешь туда? – спросил Кемерев.

– Ну, здравствуйте! – усмехнулся Сучилин. – Там ведь и убить могут. Ты, что ль, за меня будешь все выискивать и обобщать? Раз­ве что тебя туда сводить… Тебя-то если и убьют – урона для общества будет немного, ты как считаешь?

– Да какой там урон, – сказал Кемерев. – Одна польза и будет. Палкана только жалко. Ты тогда его возьми к себе.

– Возьму, – неохотно пообещал Сучилин. – А он много жрет?

– Когда как… – отве­тил Кемерев. – Сегодня, например, вообще не жрал.

– Но ведь тебя могут и не убить, – мечтательно произнес Сучилин.

– Тогда надо что-то ду­мать будет, – сказал Кеме­рев.

 

2

Дом, из-за которого разго­релся вселенский сыр-бор, стоял особняком неподалеку от мутноводной речки. Когда-то, во время оно, дом принад­лежал благодетельному купцу-прохиндею Пузе Силычу, который почил в бозе полве­ка назад в предгорье Альп, в славном городе Бад-Наливалингене.

Примерно за две недели до известных событий избран­ный жильцами Управдом, бу­дучи с официальным визитом в тамошних палестинах, по­знакомился на концерте ду­ховой музыки с внучатым племянником Пузы Силыча. Тот и поведал ему свою пе­чаль-тоску: нельзя ли, мол, блистательный герр Управ­дом, войти в наследство дя­дюшкиным домом? «Можно», – сказал избранник жиль­цов и, отложив в сторону флейту-пикколо, прямо на спине у ошарашенного пле­мяша подписал соответст­вующий указ.

Внучатый племянник Пу­зы Силыча, с виду совершен­нейший доходяга, отличался тем не менее буйным нравом и зычным голосом. По-рус­ски он говорил недостаточно уверенно, точнее – вообще не говорил, если не считать одного слова и одной фразы: «карашё» и «мать таю-так». Этого ему вполне хватало для того, чтобы успешно сотрудничать с бывшими соплеменника­ми.

Получив уверения в неизменном к нему почтении и свидетельство о праве собственности, внучатый племянник Пузы Силыча отправился в Дур­ляндию для приватного озна­комления с недвижимостью.

И какого же было его удив­ление, когда он увидел, что вся эта недвижимость явля­ет собой прямо-таки сума­сшедшую движимость: быв­шие жильцы, вместо того чтобы согласно распоряже­нию в трехдневный срок очистить помещение, соору­жали вокруг здания баррика­ды.

Племяш Пузы Силыча по­казал одному из них свиде­тельство с гербовой печатью и, как мог, улыбнулся.

Баррикадист, бегло прочи­тав свидетельство, ознакомил с ним трех своих ближайших соратников.

Первый сказал, что хотя он и не жилец сего дома, но тем не менее готов использовать такую превосходную бу­магу в личных целях.

Племяш сказал на это с чувством: «Карашё».

Второй посоветовал само­му владельцу найти у себя укромное местечко и там надежно спрятать бесценную бумагу.

И на это от племяша по­следовало проникновенное: «Карашё».

Все дело испортил третий сподвижник. Вместо того, что­бы тоже ограничиться советом, он, опередив дрожавше­го от нетерпения племяша, сам произнес сокровенное: «Мать таю-так!» и принарод­но разорвал свидетельство.

Потом они хором сказали: «Управдом капут!» и дали племяшу хорошего пинка под зад в три ноги.

Четвертый же, и главный, баррикадист не воспользо­вался своей ногой по соображениям возвышенным: он все это время заочно беседовал с самим Управдомом и на­стойчиво приглашал того заглянуть к ним как-нибудь на досуге для взаимоприятного времяпрепровождения.

Племяш поехал в инстан­цию и рассказал все чиновни­ку.

Чиновник спросил:

– Дом ваш?

– Наш, – ответил племяш.

– Вот и флаг вам в руки, – сказал чиновник.

–  А где мне выдадут флаг? – спросил племяш.

– Какой флаг? – не понял чиновник.

– Тот, который я должен взять в руки, – сказал пле­мяш.

– А-а… – сообразил чиновник. – Дом ваш, стало быть, и флаг тоже ваш. Впрочем, можете и без флага, хотя с флагом было бы посо­лидней.

– Но могу ли я пригласить из родного Бад-Наливалингена группу моральной поддержки? – поинтересовался настырный племяш.

– Это вы меня спрашивае­те? – удивился чиновник. – Почем я знаю, есть ли она у вас?

– Есть, – твердо сказал племяш.

– Ну, тогда – вперед и с песнями! – напутствовал чиновник.

Выйдя из инстанции, племяш позвонил из машины в Бад-Наливалинген и вызвал спецгруппу. Помимо всего прочего, пояснил он дежурному офицеру, люди должны иметь опыт ношения флагов и строевого пения.

Выключив связь, он сладко потянулся и сказал: «Карашё, мать таю-так!»

 

3

На секретной площадке в Нунцеве избранный жильца­ми Управдом опробовал новую биту. Бита не нравилась ему, а потому одутловатое его лицо с обычно туповато­-каменным выражением при­обретало теперь временами нечто бабское и плаксивое. Он подбрасывал биту, нелов­ко ловил ее и недоуменно-обиженно смотрел на своих приспешников.

– Чего этой битой прикажете делать? – наконец спросил он всех сразу. – Грушу околачивать? Вот что ни попросишь – ничего толком не сделают.

– А вы бросьте ее, – сказал приспешник по науке, – и сами увидите.

– Да ее ветром сдует! – отмахнулся избранный жильцами Управдом.

– Не сдует, – возразил приспешник по науке. – Она хоть до Америки долетит. Ею самолеты сбивать можно.

– Ну-ну, – нахмурился избранный жильцами Управдом. – Сейчас поглядим, че­го она собьет. Соорудите-ка там какую-нибудь фигуру.

Приспешник по спорту и оздоровлению жилнаселения махнул кому-то головой, и из небольшого здания, напоминавшего туалет, вышло пятеро мужчин. Они потоптались на месте, бросая косые взгля­ды в сторону избранного жильцами Управдома и его свиты, потом неспешно на­правились к площадке.

– Тут вот новую биту мне сделали, – сказал им избранный жильцами Управдом. – Говорят, до Америки долететь может.

– Обманывают, как всегда, – заметил один из мужчин, укладываясь на асфальт.– Ваша беда не в том, что у вас есть оппоненты, а в том, что вас окружают лживые и алчные люди.

– А как в них влезешь? – вздохнул избранный жильцами Управдом. – Вы вон тоже в грудь себя били, а че­го из этого вышло? Побыстрей укладывайтесь, а то у меня еще ворох бумаг.

– Кстати, о бумагах, – вспомнил вдруг приспешник по общим вопросам. – Тут вот одну надо было бы сразу подписать.

Избранный жильцами Уп­равдом взял бумагу и, не читая, спросил:

– Наш человек?

– Наш, наш, – закивал приспешник по общим вопросам.

Пожилой господин, который занимал в городочной «пушке» место ствола, сказал торжественно:

– Тирания обречена. Мы вынесли вас на своих плечах, а вы нагадили нам на головы. Позор узурпатору власти!

Избранный жильцами Управдом подозвал к себе приспешника по науке.

– А что, братец, – спросил он, как бы в сомнении, – она и впрямь всегда летит точно в цель?

– Сто из ста, – откозырял приспешник по науке.

– А нельзя ли сделать так, чтобы она, к примеру, вышибла только одну лишь противную рожу вон того оратора?

– Проще пареной репы, – сказал приспешник по науке. – Вот здесь видеоискатель. Находите по нему искомый объект, в данном случае, ста­ло быть, противную рожу, затем нажатием вот этой кнопки закладываете объект, то есть противную рожу, в память компьютера – и готово!

– Ну, с богом! – сказал избранный жильцами Управ­дом и швырнул биту, которая через мгновение вошла в контакт с противной рожей.

– Браво! – сказал избранный жильцами Управдом. – Рихтовочка что надо!

– Сила – оружие слабых, – прошепелявил отрихтованный оратор. – Хоть вы и унизили меня, но я чувствую себя моральным победите­лем.

– Да хоть Папой римским! – великодушно разрешил избранный жильцами Управдом. – Видал, какие мы тут кренделя выписываем? Ей не только по твоей противной роже съездить можно – ей самолет сбить, что плюнуть.

– Ну, это уж дудки! – зловредно рассмеялся неугомонный оратор. – Самолет, он что – летит. А палка ва­ша что – тоже летит. Но скорость-то у них разная!

– Ладно, грамотей, смотри теперь! – сказал избран­ный жильцами Управдом и с силой пустил биту вверх.

– Ну, и радости с того? – сказал трибун. – Что-то я самолета нигде не вижу.

Из­бранный жильцами Управдом, почувствовав легкую до­саду, сурово глянул на при­спешника по околоземному пространству. Тот, мельком посмотрев на часы, спокойно произнес:

– В четырнадцать ноль семь бельгиец должен подойти.

Далеко в небе что-то гро­мыхнуло, вспыхнуло, точно зажгли гигантскую спичку, и погасло.

– Ты посмотри на него, – сказал раздраженно приспешник по околоземному пространству. – Раньше на шесть секунд приперся.

– В Америку можно запундырить, – мечтательно произнес избранный жильца­ми Управдом. – Сейчас вер­нется – и подумаем. Ей сколько туда лететь?

– Двадцать три минуты, – ответил приспешник по науке. – С попутным вет­ром – поменьше.

– Это все ладно, – нер­возно перебил его приспеш­ник по общим вопросам и по­смотрел выжидательно на симпатичного малого, кото­рый слева был похож на козла, а справа – на верблюда. – Что с бельгийцем-то делать будем?

– Ну, как обычно, – сказал симпатяга. – «Нарушил границу… после вежливых предупреждений удалился в сторону моря».

– Какого моря? – презрительно процедил приспеш­ник по общим вопросам. – Тут до ближайшего моря – две тысячи верст.

– А мы почем знаем? – пожал плечами симпатяга. – Мы же море-то не называем. Пускай головы ломают, кому охота есть.

– А вот врать не надо, – строго заметил побитый оппозиционер. – Скажите пря­мо: несчастный случай при испытании нового вида вооружений. Так что там насчет Америки?

– Все, все! – раздраженно махнул рукой приспешник по общим вопросам. – Прогулка закончена.

И фигуры молча потянулись к бункеру.

– Все свободны до семнадцати ноль-ноль, – сказал приспешник по общим вопросам и, проводив взглядом удалявшуюся свиту, продолжил приглушенно: – У тебя что, родной, недержа­ние речи?

Избранный жильцами Уп­равдом спросил настороженно:

– А чего я такого позорного сделал? Зачем сразу обзываться-то?

– Ну, кто тебя за язык тянул про Америку говорить? Он теперь, как пить дать, все вычислит.

– Кто что вычислит?

– Да дружок твой, котрому ты по морде противной врезал – вот кто. Ты что же, чучело непричесанное, и взаправду решил, что мы тут битами городошными самоле­ты сбиваем и Америку на прицеле держим?

– А в небе это… – про­лепетал всенародный люби­мец. – Это… в небе-то…

– В каком небе? – спросил приспешник по общим вопросам. – Где ты тут не­бо увидел? Это голографиче­ское изображение неба.

– А чего же вы тут комедию передо мной ломали?

– Прямо, перед тобой. Перед твоим дружком. Он бы сейчас вышел – и давай орать на всех углах, что мы тут из рогатки «Боинг» сбили. И все – постельный режим обеспечен. А теперь может и засомневаться, – сумрачно завершил свою речь приспешник по общим вопросам и пошел к выходу.

Избранный жильцами Уп­равдом нехотя потянулся сле­дом за ним, бормоча что-то себе под красно-сизый нос.

 

4

Специальные корреспон­денты телевизионного агент­ства «Ай Би Эн» Мартин Гей и Джоди Бамперс томились вынужденным бездельем на крыше высотного здания вблизи от непослушного дома.

Джоди массировала себе голеностоп, а Мартин с не­скрываемым презрением ко­сился на ее оголенные ноги.

– Этот чертов спутник… – сказала Джоди. – По-мо­ему, у них там какие-то проблемы с ним.

Зазвонил телефон, и Джо­ди сняла трубку.

– Да, котик, конечно, это я, – сказала она ласково кому-то. – Мартин? Как всегда, пристает ко мне. Ми­нутку… – Она прикрыла трубку рукой и позвала Мар­тина. – Это Атланта. Шеф хочет услышать твой обворо­жительный голосок.

Мартин сказал в трубку: «Да-а», но и этого было достаточно, чтобы улыбнуться без видимой причины.

– Мартин, – строго про­говорили на том конце космической связи. – Как там небо – голубое?

– Голубое, – сказал Мартин и на всякий случай глянул вверх. – Ты всегда меня ловко обманываешь, а я так доверчив…

– Тут с этой электронной скотиной сплошная головная боль: не хочет перемещаться в ваш квадрат.

– Ну, ты же кого хочешь уговоришь, – прощебетал Мартин. – Даже меня. И я тебя, котик, целую. Пока.

– Мартин, – сказала Джоди.

– Что-о? – отозвался Мартин, все еще разглядывая трубку.

– Ничего, – сказала Джоди. – Здесь ожидается коронация? Запуск совместного экипажа на Марс?

Мартин подошел к ограж­дению, почесал за ухом и от­ветил:

– Здесь ожидается боль­шой скандал, Джоди. Самый большой скандал, который когда-либо транслировался по каналам «Ай Би Эн».

– Хорошо, – сказала Джоди. – Я просто подума­ла: как было бы славно, если бы здесь был мужчина.

– Если бы здесь был муж­чина… – мечтательно повто­рил Мартин. – Не зли меня, Джоди. Ты прекрасно зна­ешь, что это невозможно.

– А может, сбросимся на одного? – предложила Джоди. – Собственно, мне от него ничего особенного и не надо. Правда, если бы он вдруг положил мне руку на плечо и сказал бы охрипшим баритоном: «Мисс Джоди, это ничего, что я положил вам руку на плечо?..»

– Джоди! – закричал Мартин, срывая голос. – Прекрати сейчас же! Меня уже тошнит от твоих фанта­зий.

– Ты еще не слышал мо­их фантазий, – сказала Джо­ди. – Я такого могла бы те­бе порассказать…

– Уволь, – взмолился Мартин. – Думай лучше о спутнике, о налоговом инс­пекторе…

– Да хотя бы и налого­вый инспектор, – с неохотой согласилась Джоди. – Если его как следует напоить и отобрать калькулятор…

 

5

Сучилин вел Кемерева на голгофу каким-то заячьим путем: они то приближались к дому, то удалялись от него. Сучилин объяснил это «мерами предосторожности», хотя никаких препятствий они по дороге не встретили.

Вокруг дома обстановка была спокойной и благочинной. По внешней стороне  надолб, соединенных высоко­вольтной «колючкой», какие-то шустрые ребята устанавливали стулья. Стулья были жесткие и мягкие. Соответственно разнились и цены на них. Были тут и кресла двух видов. Дорогие, валютные, стояли покрытые целлофано­выми чехлами. Шустрые ребята, помимо прочего, еще вынуждены были отгонять от просмотровой площадки тех, кто приперся со своим инвентарем. Хитрованы все равно устраивались поодаль и громко уверяли всех, что оттуда видно даже лучше, чем с платных мест.

– А народа-то немного, – сказал Кемерев, оглядывая площадь.

– Так время еще сколь­ко? – возразил Сучилин. – Не волнуйся, подойдут.

– Да я и не волнуюсь, – пожал плечами Кемерев, да­вая на ходу автограф старушке-вязалыщице. – Мне-то что…

– Ну, все-таки… – ска­зал Сучилин, сматывая тя­нувшийся за старушкой клу­бок. – На миру, говорят, и смерть красна.

– Да, да! – закивала старушка. – Именно так и говорят. Это очень народное выражение.

Сучилин подошел к двери и позвонил.

Из-за двери грубо поинте­ресовались:

– Кого там черти носят на ночь глядя?

Сучилин ответил:

– Ну, вообще-то еще не совсем ночь…

– Все равно, – сказали из-за двери. – Если опять интеврю, то ничего не вый­дет: у нас совещание.

– Прямо помешались все на этих интеврю, – пробуб­нил себе под нос Сучилин. – Тут человек к вам пришел, чтобы, значит, вместе с вами…

– Что за человек? – спросили из-за двери. – Не следопыт?

– Нет, – сказал, теряя терпение, Сучилин. – Нор­мальный человек.

Дверь приоткрылась, и в щелке сначала появился нос, а затем и сам обладатель носа – невысокого росточка мужчина с кучерявой шеве­люрой, прореженной на ма­ковке плешью.

– Абрамович, – представился он и протянул Сучилину руку. – Вы очень хо­рошо сделали, что пришли, товарищ. Нам катастрофически не хватает людей.

– Я, собственно… – сказал Сучилин, помявшись. – Добровольца вот привел.

Абрамович резко подал ру­ку Кемереву и с жаром по­тряс ее, испытующе глядя в глаза добровольца.

Потом снова обратился к Сучилину:

– А сами не желаете?

– Желаю, – сказал Су­чилин, – но не могу. Дайте—ка мне сигаретку.

– А хрен, завернутый в газетку, не подойдет? – осведомился Абрамович.

– Грубо, товарищ, – по­морщился Сучилин. – Очень грубо.

– Ну, знаете ли… – сму­тился Абрамович. – Нам тут еще загорать неизвестно сколько…

– А собственно, вы-то что здесь делаете? – подозрительно спросил обиженный все же Сучилин. – Революция с лицом Рабиновича там…

И он кивнул за дверь. Обладатель могучего носа усмехнулся:

– Там с лицом Рабиновича, а здесь пусть будет с рылом Абрамовича!

– А какая разница? – спросил Сучилин.

– Для революции – никакой, – ответил Абрамо­вич. – Разве что у меня нос поинтересней. Правда, он играет получше. Так что не надо намекать, товарищ…

Кемерев от нечего делать принялся разглядывать подъ­езд и сразу же натолкнулся на два нехороших пожелания избранному жильцами Управдому и его приспешникам.

– Это не мы, – сказал, покраснев, Абрамович. – Это жильцы.

Сучилин было тоже начал вчитываться в текст, но тут над их головами с лестницы кто-то нетерпеливо спросил:

– Лев Абрамыч, ты с кем там гутаришь?

– Моисеевич, – поправил говорившего Абрамович. – Тут добровольца привели.

– А он жрать принес? – осведомился еще более нетерпеливо голос.

– Да у меня дома щи одни и были, – начал оправдываться Кемерев, задрав голову. – Притом, собачьи.

– Ну и где они теперь?– не отставал голос.

– Их уже нет, – сказал Кемерев, посмотрев на Сучилина.

– Проходите, – пригла­сил голос и умолк.

– Интересно, – сказал Сучилин, поднимаясь по ле­стнице. – Выходит, ты меня собачьими щами накормил?

– Не нравилось – не ел бы, – огрызнулся Кемерев.

– То-то я чувствовал: что-то в них такое… собачье, – сказал Сучилин.

– Много ты там чувство­вал, – усмехнулся Кемерев.– Уплетал за обе щеки, как босяк на ярмарке.

– Эй! – не выдержал Абрамович. – Кончайте эти ваши гастрономические разговоры. – Тут вам за них морду набить могут.

Напутствовав таким образом друзей, он открыл дверь и, широко взмахнув рукой, сказал:

– Прошу.

Комната, в которую один за другим вошли Кемерев и Сучилин, была просторна и светла. У большого непокрытого стола сидели двое мужчин. Один из них, чубатый крепыш в папахе, поигрывая нагайкой, пытался нагнать на конопатое свое лицо улыбку, но улыбка ему не давалась, и потому сидел он насупленный, точно ничего хорошего от прихода гостей не ждал.

Второй, устрашающих размеров гигант с добродушной физиономией, сидел вполобо­рота к вошедшим и позы своей менять не собирался.

Первый, совладав все же с непокорной улыбкой, сказал:

– Лев Абрамыч, пред­ставьте нас.

– Моисеевич…

– Ну, все! – сказав пер­вый. – Терпение мое лопнуло. Ты меня постоянно поправляешь, а я путаюсь и пу­таюсь. А казак, когда он пу­тается, – нервничает. А когда он нервничает – всем тошно становится. Лев Аб… Моисеич Абрамович – это же глупость какая-то! Бу­дешь отныне Лев Абрамыч Моисеев.

– Нехай так, – без видимого сожаления сказал Абра­мович-Моисеев. – Если это поможет делу борьбы с нашим общим врагом – я не против.

– Ну а вы, гостюшки дорогие, с чем пожаловали? – спросил казачок, все еще поигрывая нагайкой.

– Я, собственно, здесь мимоходом, – заторопился Сучилин. – Вот товарища к вам привел. Очень интересуется вопросами защиты прав и свобод.

– Да ничем я не интересуюсь, – возразил Кемерев. – Услышал про вас, решил прийти помочь – вот и все.

– Добре, – кивнул казачок. – Если ты, конечно, не следопыт.

– Следопытов – мочить, – заметил угрюмо гигант.

– Я не следопыт, – сказал Кемерев.

– Посмотрим, – уклончи­во заключил казачок. – Вообще-то на следопыта ты не похож вроде…

– А они и следопыты са­ми на следопытов не похожи, – вставил многозначитель­но Абрамович-Моисеев. – Их там специально обучают.

– Выходит, если не похож на следопыта – стало быть, точно следопыт, так, что ль? – подозрительно спросил казачок.

– Да это я к слову, – закруглился Абрамович-Моисеев.

Сучилин посмотрел на ча­сы и, будто что-то вспомнив, сказал:

– Я, собственно, пойду. Маловато, однако, у вас на­рода.

– Жильцы, сволочи, разбежались, – пояснил каза­чок. – Кого угрозами, кого посулами – всех поразогнали.

– А жильцов – мочить, – сказал, думая о чем-то сво­ем, гигант.

– Это Гриша, – представил его казачок. – Воевал в Междуречье.

– Как поживает царь Навуходоноссор? – поинтересовался Сучилин.

– Навуходоноссора – тоже мочить, – сказал Гриша.

– Ну, я пойду, – заторопился Сучилин, косясь на Гришу. – Дел еще, как у дурака махорки. А ты, брат, оставайся тут и знай – ежели чего, Палкан без присмотра не останется.

– Спасибо тебе, – растроганно поблагодарил Кемерев, и приятели обнялись.

– Эй, – сказал вдруг ка­зачок, обращаясь к Кемерову. – А ты местечко себе притупиковал?

– Какое местечко? – рассеянно спросил Кемерев.

– Известно какое – на кладбище,… – пояснил каза­чок. – Нас ведь здесь точно всех положат. ОХЛАМОН пустят, сверху придавят – и привет. Так мы с Гришей подсуетились, урвали по могилке. Вот квитанция, все чин-чином. А Лев Абрамыч пожидился – не верит, что они стрелять будут.

Сучилин боком посеменил к выходу. Кемерев поплелся за ним – закрыть дверь.

Сучилин, как только они очутились в подъезде, схватил Кемерева за руку и по­тянул вниз.

– Подожди, – вяло сопротивлялся Кемерев, но вниз, разумеется, шел: внизу была дверь.

– Чего ждать? – спро­сил Сучилин почему-то шепотом. – Ну, чего ждать? Он тебе показал квитанцию на могилку, ты что – ниче­го не понял?

– Так это он мог ботинки в мастерскую сдать – там тоже квитанцию выписывают, – оправдывался Кемерев.

Сучилин, остановившись у двери, снова потянул Кемерева за руку:

– Идем, тебе говорю.

– Да неудобно теперь, – сказал Кемерев, хотя уйти ему, признаться, хотелось.

– Я, конечно, тоже не верю, что здесь дойдет до стрельбы, – проговорил все еще шепотом Сучилин. – Но дай мне слово: если начнется, то ты тотчас уйдешь отсюда.

– А дальше что? – спросил Кемерев. – Снова с ут­ра до вечера на этих шутов гороховых смотреть?

– Да кого же ты тут защищать собрался? Жильцы-то все, оказывается, разбежались, – попробовал зайти с другой стороны Сучилин.

– А плевать мне на жильцов, – сказал Кемерев. – Просто эти там думают, что им все позволено, а им не все позволено. А жизнь моя немногого стоит, хотя… Да что уж теперь! – закончил он, махнув рукой в неизве­стность.

Друзья снова обнялись и скупо расцеловались

 

6

В то время как Сучилин шел по площади, которая приобретала все более праздничный вид, избранный жильцами Управдом прово­дил совещание в своем Квадратном кабинете.

Если бы случайно забредший дурляндец шествовал теперь мимо того кабинета, то непременно бы остановился перед массивной дубовой дверью, завороженный вдохновенным чтением невидимого декламатора. А доведись счастливцу приоткрыть тяжелую дверь, то на месте возбужденного чтеца он увидел бы своего избранника.

Но… дурляндцы с улицы не ходят в Гендом, а приведись кому из его многочис­ленных обитателей остановиться рядом с известной дверью, то тотчас откуда-то сверху, точно с небес, к нему спустилась бы строгая коман­да: «Проходите, мужчина. И руку из кармана – выньте».

Хотя избранный жильцами Управдом сопровождал свою речь выразительнейшими жестами, впечатление было такое, что голос его существовал как бы самостоятельно от хозяина. Он, голос, надев, к примеру, исподнее и прицепив к спине рюкзак, упорно взбирался на гору, и уж там, в вышине, звенел свободно и открыто; потом, уставший и озябший, спускался в долину и где-нибудь в уютном кабачке, вытянув ноги перед жарким камином и потягивая глинтвейн, вел беседу с паузами, с морщеньем лба и прочими атрибутами глубокомысленного ума при полнейшем отсутствии такового. Впрочем, исполнитель вещал в пустоту, ибо его никто не слушал.

После перерыва поднялся приспешник по науке, который всегда поднимался пер­вым и всегда начинал с того, что он не понимает.

– Я не понимаю, – сказал он на сей раз, – почему для освобождения здания от кучки хулиганов нужно использо­вать танки? По-моему, хватило бы и ОХЛАМОНа.

– Так вы против войско­вой операции? – жестко спросил приспешник по об­щим вопросам.

Оно, конечно, и сам изб­ранный жильцами Управдом мог бы задать этот вопрос, но после перерыва это отня­ло бы у него слишком много времени и прозвучало бы из­лишне сентиментально.

– Отнюдь, – смутился приспешник по науке. – Я просто немножечко не очень «за». Можно было бы снача­ла попытаться втянуть их в психологическую игру.

– Ну, как же, как же! – ехидно заметил приспешник по общим вопросам. – Там уже тысяч пять собралось вокруг дома, деньги, между прочим, заплатили – вот нужны им ваши игры! Потом телевизионная трансляция на весь мир. Из Бад-Наливалингена люди вот-вот подъедут. А мы тут в ладушки играть будем!

– Ну, знаете, – обиделся приспешник по науке. – Если все так упрощать…

– Да пусть поиграет, – сказал приспешник по безопасности территории и жилнаселения. – Нормальные люди в городки играют, а он, видите ли, в психологиче­ские игры. Прямо садизм какой-то!

– Я бы попросил… – надув щеки, сказал приспешник по науке, – …подать мне стакан воды.

– Давно бы так! – обра­довался приспешник по общим вопросам. – Вам на эти ваши… игрища и забавы часа хватит?

– Пожалуй, да, – с вновь обретенным чувством достоинства ответил приспешник по науке. – Пожалуй, хватит.

– Тогда – все, – подытожил приспешник по общим вопросам. – Разбегаемся, пока всеобщий любимец не очнулся.

Стараясь не греметь стульями, приспешники поднялись и на цыпочках покинули Квадратный кабинет.

 

7

Спецрейс из Бад-Наливалингена задерживался, и внучатый племянник Пузы Си­лыча мрачно глядел в потемневшее небо, проклиная в мыслях и его, и страну, над которой оно раскинулось. Он был измотан марафонской дистанцией, преодоленной для того, чтобы встретиться с приспешником по общим вопросам – для формального уведомления последнего о скором прибытии штурмо­вого отряда. Притом сама дистанция не составляла и пятидесяти мет­ров, но эти метры пролегали по таким немыслимым зако­улкам, что вместе с закоул­ками увеличивались, считай, в тысячу раз. А в каждом закоулке си­дел чиновник и всячески старался не понять, о чем просит его внучатый племян­ник Пузы Силыча.

Придя, наконец, к завет­ной двери, племяш окончательно уверился в том, что чиновники здесь и впрямь не брали взяток, а требова­ли к себе лишь некоего уважительного жеста, и подт­верждение тому было нали­цо: начав дистанцию со ста марок, внучатый племянник Пузы Силыча завершил ее нарядной оберткой от жвач­ки.

Приспешник по общим воп­росам с пониманием отнесся к нужде племяша, отметив, что частная собственность священна и нерушима и что мир вскоре убедится в этом лишний раз на примере ве­ликой Дурляндии. В знак признательности племяш подарил ему чью-то визит­ку.

Между тем самолет из Бад-Наливалингена призем­лился, и из его брюха попол­зла техника, и высыпали лю­ди. К племяшу подошел бра­вого вида офицер и, откозы­ряв, сказал:

– Экселенц, штурмовой отряд моральной поддерж­ки «Брунгильда» готов к выполнению задания!

– Флаги привезли? – спросил племяш.

– Так точно! – щелкнул каблуками офицер.

– А песни поете?

– Песни поем, танцуем, дамам приятную компанию составить можем, – отрапортовал офицер. – Опять же партийку расписать при случае…

– Карашё, мать таю-так! – сказал племяш и бегло описал ситуацию.

Походным маршем, со штандартами и песней штурмовики вошли в город. Их весьма эффектное появление не обрадовало и не опечалило дурляндцев. Кто-то на ходу высказал мысль о съемках фильма, все быстро согласились с таким предположением и разбрелись по делам.

Лишь два пожилых дурляндца, смешно перебегая от угла к углу, сопровождали штурмовую колонну, мучительно гадая при этом, a знает ли избранный жильцами Управдом, он же Главнокомандующий, о вхождении в город головного отряда неприятельских войск. |

Да шлюха, призывно задрав юбку, крикнула, кажется, «Рот фронт!»

Да уличные торговцы наперебой предлагали гамбургеры, почему-то решив, что гости приехали из Гамбурга.

Да менялы с партизанскими фанерками на груди обещали хорошо взять марку.

А больше ничего не случилось и случиться не могло.

***

Избранный жильцами Управдом очнулся и, не моргнув глазом, сказал:

– Ну и что?

– Что – ну и что? – раздраженно спросил приспешник по общим вопросам.

– В смысле – где все? – пояснил очнувшийся.

– На рабочих местах, – ответил холодно приспешник по общим вопросам.

– Вон оно что… – протянул избранный жильцами Управдом и надул обиженно губы.

Именно эти надутые губы и вывели из себя приспеш­ника по общим вопросам.

– Ты мне куриную жоп­ку не строй,– сказал он сердито. – Ты после пере­рыва как сел, так и уснул, сморенный недугом, а я тут один от семи собак отбрехи­вался. Там с домом надо было принципиально решать, а этот твой мальчиш-плохиш в «морской бой» с ними иг­рать надумал. Ничего! Мат­рос придет – он ему такой «отнюдь» устроит. Хотя… сбежит, мерзавец. Да они все сбегут – один ты и ос­танешься. Если не помрешь.

– А ты думаешь – он придет? – ежась то ли от вечерней прохлады, то ли от чего-то иного, спросил не­громко избранный жильцами Управдом.

– Кто? – не понял приcпещник по общим вопросам.

– Ну, этот, как его там… М а т р о с?

– А кто его знает? – пожал плечами приспешник по общим вопросам. – Он, может, уже тельняшку на­девает… Так его опередить надо и жильцам заодно показать: всякий, кто осмелится, будет примерно наказан.

Избранный жильцами Уп­равдом помолчал, потом спросил угрюмо:

– Значит, говоришь, все разбегутся. И ты тоже?

– А я чего? Я – ноль. С меня какой спрос? – сказал весело приспешник по общим вопросам. – Надо эту гади­ну в зародыше душить. Оно, глядишь, и матросик наш опять тельняшку в сундук спрячет. Вот так, Ваше Ве­личество!

***

Пухлогубая дама, занимав­шая кресло в третьем ряду, настроив бинокль, въедливо рассматривала зрителей про­тивоположной стороны. Бы­ло много знакомых лиц, и да­ма приветливо помахивала им короткой, в жировых складках ручкой.

Делала она это, чтобы от­влечь себя от одной до слез смешной проблемы: с отчаян­ным присвистом войдя своим седалищем в кресло, она те­перь не могла его покинуть.

Рядом с плетеным крес­лом сидела другая дама. Наз­вать ее так можно было лишь из желания соблюсти приличия. Человек, решив­ший не утруждать себя этим, назвал бы ее просто пигали­цей и был бы отчаянно прав.

Одетая в какой-то немыс­лимый балахон, она курила одну сигарету за другой и что-то нервно записывала в блокнот.

Пухлогубая дама, отложив бинокль, подозрительно спро­сила:

– И что это вы, милочка, все записываете?

Пигалица, покраснев, точ­но ее застали за чем-то пос­тыдным, покорно ответила:

– А рецепты из египет­ской кухни вспоминаю.

Пухлогубая дама попыта­лась приподняться, проверив тем самым прочность объя­тий своего ненавистного кре­сла, но, почувствовав, что уже как бы срослась с ним, раздраженно сказала:

– В такое время египет­ская кухня… У вас что – муж египтянин? Вы вообще-то за кого здесь переживае­те?

– Я? – испуганно уточ­нила пигалица. – Не знаю. Просто я давно никуда не выходила. А тут люди, ил­люминация… Как раньше, на праздники.

– Ага! – обрадовалась пухлогубая дама. – Тоску­ем, значит, по праздникам?

– Да ничего я не тоскую, – возразила пигалица. – Просто раньше на работе под праздники собирались, мужчины веселые были…

– Это при муже-то егип­тянине, – усмехнулась пух­логубая дама.

– Да нет у меня никако­го мужа – ни египтянина, ни неегиптянина, – призналась пигалица.

– Так купите путевку в Египет, – не отставала пух­логубая дама. – Денег, что ли, жалко?

– Да не хочу я ни в ка­кой Египет! – чуть не пла­ча, сказала пигалица.

– А зачем вам тогда еги­петская кухня? – спросила пухлогубая дама и, не дож­давшись ответа, переменила тему разговора. – Представ­ляете, они держат в залож­никах еврейского мальчика.

– Кто? – спросила недо­уменно пигалица.

– Ну, эти ваши египтяне, – сказала пухлогубая дама, махнув рукой в сторону до­ма.

И в это время из огром­ных динамиков, установлен­ных по обеим сторонам пло­щади, полилась монотонно-вокзальная речь невидимого диктора: «Вниманию господи­на Абрамовича Льва Моисе­евича. На ваше имя пришла срочная телеграмма из Бердичева, от дяди Бори. Лев Моисеевич, вам необходимо немедленно выехать в Бер­дичев. Повторяем…»

– Вот это фокус! – всплеснула руками пухлогу­бая дама. – Что же там еще с дядей Борей-то стряслось?

 

8

– Бердичев… – задумчи­во сказал казачок. – Ста­ринный русский город.

– Да, батенька – стагинный гусский гогод! – с вызовом повто­рил Абрамович-Моисеев.

– И живут там стагинные гусские люди, – продолжил занудно казачок. – У меня, понимаете ли, тоже когда-то был дядя, стагинный гусский челоэ к… Чего делать будешь, Лев Абрамыч?

– Не знаю, – ответил сумрачно Абрамович-Моисе­ев. – Я его не видел лет двести. Надо же – вспом­нил!

– Ну, раз вспомнил – значит, нужда приперла, – сказал казачок. – Гриша, ты понял – дядя Боря на­шелся.

– Дядю Борю – мочить, – сказал Гриша.

– Может, захворал, – помявшись, вставил Кемерев. – Проведать бы не мешало, конечно…

– Поезжай, Лев Абрамыч, – сказал казачок. – Мы уж без тебя здесь как-нибудь подохнем. Гриша, Лев Абрамыч уезжает.

– И Льва Абрамыча – мочить, – сказал Гриша.

– Да никуда я не поеду!– вскричал Абрамович-Мо­исеев. – Скажу, что телег­рамма не дошла.

– Я нахожу это весьма легкомысленным, – сказал Гриша. – Возможно, речь пойдет о крупном наследст­ве. Предпочтительнее было бы все-таки поехать, Лев Мо­исеевич.

– Абрамыч, – поправил Гришу Абрамович-Моисеев и в ужасе уставился на него, забыв даже прикрыть рот.

– Все, – сказал казачок. – Как Гриша определил, так и будет. Все равно от те­бя никакого толка. Стрелять ты не умеешь, да и не из че­го, крови боишься – иди себе с богом, пока я не осер­чал.

***

– …Ну и что? – нетер­пеливо спросил приспешник по науке человека в науш­никах.

Человек снял наушники, хмыкнул и ответил, постучав по краю стола:

– Кажется, они его уго­ворили. Но упирался, под­лец, до последнего.

Приспешник по науке, за­моргав от возбуждения, про­изнес:

– Вот тебе и ладущки. А то не сработает. Еще как сработает!

Человек с наушниками, поковыряв в зубах, сказал:

– Но с остальными но­мер не пройдет.

– Как знать, – возра­зил приспешник по науке. – Прочитайте-ка теперь вот это.

Человек с наушниками по­смотрел, шепча, текст и, горделиво отклонив голову, начал читать: «Вниманию господина Кемерева. Ваш Палкан попал в собачий ящик. По закону «О собачьем ящике», согласно статье седьмой, установлен следующий порядок урегулирования данного вопроса. Владелец собаки обязан в течение од­ного часа после уведомления обратиться в государственное учреждение, именуемое в дальнейшем «Собачьим ящи­ком», с письменной просьбой об освобождении питомца. В противном случае…»

***

– Он голодный был, вот и пошел бродить по улицам, – мрачно пояснил Кемерев.

– Ой, не нравится мне все это! – сказал казачок и так скривил лицо, точно у него враз заболели все зубы. – Лажа какая-то… То дядя Боря вдруг объя­вился, то это теперь. Откуда они вообще узнали, как зо­вут собаку и что она твоя? Кто им сказал – может, cама соба­ка?

– Что-то здесь не так, – согласился, подумав, Кеме­рев.

– Ну, и усыпят, – при­нялся рассуждать казачок. – Тоже, может, доброе дело сделают. Куда она без тебя? Так и так пропадет.

– Нет, – возразил Кеме­рев вяло. – Ее Сучилин обещал к себе забрать, если меня вдруг того…

– А это уж ты не сумлевайся, – подхватил жизне­радостно казачок. – Это уж как пить дать!

***

– Голый номер, – пока­чал головой человек в науш­никах. – Я же говорил…

Приспешник по науке по­тер просторный лоб и ска­зал:

– Ну, а с двумя другими играть нет смысла. Это от­петые бандиты, которых на­до уничтожать.

И отправился в Гендом – доложить обстановку и поде­литься соображениями.

***

Абрамович-Моисеев, ед­ва выйдя из дома, первым делом подумал, что его с кем-то cпутали, ибо к ногам полетели букеты цветов, послышались аплодисменты и крики «браво!»

Абрамович-Моисеев пок­лонился во все стороны и по­шёл на вокзал.

– До Бердичева один плацкартный, пожалуйста, – сказал он кассиру. – И мес­течко желательно бы ниж­нее.

Кассир внимательно посмотрел на Абрамовича-Мои­сеева, потом, водрузив очки на лоб, спросил:

– А вы к кому туда еде­те, любезный?

– К дяде Боре, – отве­тил Абрамович-Моисеев.

– Их там два, – сказал кассир. – Дядя Боря Шпиндельгат и дядя Боря Либермайер.

– А еще одного случайно нет? – с надеждой спросил Абрамович-Моисеев.

– Еще один был, – от­ветил кассир, – но помер третьего дня.

– Вот мне к нему как раз и надо! – обрадовано возвестил Абрамович-Моисе­ев.

– Тогда с вас ровно миллион, – сказал кассир.

– Ничего себе билетик! – неприятно удивился Аб­рамович – Моисеев. – Что это за смехотура?

– Билетик-то у вас бесплат­ный, – пояснил кассир. – Справки несколько подорожали.

– Он когда хоть отходит-то? – спросил Абрамович-Моисеев, разглядывая рваную трешницу.

– А как сядете, так и отойдет, – сказал кассир. – Но имейте в виду: рваных денег мы не берем.

Абрамович-Моисеев мол­ча сунул трешницу в карман и побежал на платформу.

 

9

– …Так вот – о налого­вом инспекторе, – продолжила Джоди после паузы, ушедшей на воспоминания. – Был у меня один в Нэш­вилле, штат Теннесси…

Мартин приготовился уж было закатить настоящую, первоклассную истерику, од­ну из тех, что так нравились его шефу в Атланте, но в это время опять зазвонил те­лефон, и желанный голос сказал Мартину прямо в ухо: «Все в порядке, дорогуша. Скотина пригнана и пасется на небесной лужайке прямо над твоей бестолковой голо­вой».

– Ну, хватит тебе, – плаксиво пролепетал Мартин. – Меня тут Джоди со своим налоговым инспектором из города Нэшвилла, штат Тен­несcи, достала, и ты туда же. Я вас всех ненавижу, про­тивные!

Джоди спросила:

– Ага?

Мартин кивнул и пересел к аппарату космической свя­зи.

– Алло, скотинка, ты ме­ня слышишь? Отвечай не­медленно, а то я рассержусь.

– Слышу, – хриплым голосом сказал недовольно сателлит. – И, к сожалению, вижу. Чего тебе?

– Ты пока пощипи трав­ку и будь паинькой, – при­казал Мартин.

– Да пошел ты! – ог­рызнулся сателлит. – Ста­ну я слушать всяких гомиков.

– Я тебя сейчас отключу от связи, – пригрозил Мар­тин.

– Сделай одолжение, – сказал сателлит. – А то меня от твоего голоса и ви­да наружности уже тошнит. Джоди, детка, надеюсь, ты меня понимаешь?

– Конечно, понимаю, – ответила Джоди.

– Что тут намечается? – спросил сателлит.

– Да небольшая заваруш­ка: трое ненормальных парней против регулярной армии и спецвойск.

– Ясно, – сказал сателлит. – Ты уверена, что там трое ненормальных? По-мо­ему, их там гораздо больше.

***

Штурмовая бригада мо­ральной поддержки, возглав­ляемая бээмвешкой внучато­го племянника Пузы Силы­ча, привела за собой на пло­щадь, притихшую при появ­лении кавалькады, строгость коротких и точных команд и порядок расквартирования.

Не прошло и десяти ми­нут, как бригада была приве­дена в полную боевую готовность.

После этого на середину площади вышел сытолицый офицер и, обратившись к до­му, произнес: «Господа, пе­ред решительными действия­ми позвольте предложить вам одно из величайших тво­рений Рихарда Вагнера – опе­ру «Золото Рейна». Испол­няют хор и оркестр штурмо­вой бригады моральной поддержки «Брунгильда». Соли­сты… »

Кемерев, казачок и Гриша, не поняв, разумеется, ниче­го из вступительной речи, молча прослушали увертюру, и, точно придя в сознание от дробного звона литавров, ка­зачок спросил:

– Это что еще за сволочь? Откуда они тут взялись?

– Не знаю, – сказал Ке­мерев. – Я только и разо­брал что два слова: Вагнер и Брунгильда.

– Эй! – хлопнул себя по лбу казачок. – Это не Лев Абрамыч нам своих сродственничков подсудобил?

– Нет, – усмехнулся Ке­мерев. – Это же немцы.

– Да они и немцы не луч­ше, – отмахнулся казачок. – Гриша, а ты чего мол­чишь?

– Немцев – мочить, – сказал Гриша.

– Да будет вам, – при­мирительно произнес Кеме­рев. – Плохо, что ль, музы­ку на ночь послушать…

– Ничего себе музыка! – вскинулся казачок. – Того гляди жрать захочешь. Гри­ша, ты как?

– Я далек от того, чтобы навязызать кому-либо свое мнение, – сказал Гриша, – но не послушать Вагнера! Все-таки Зигфрид, нибелунги, Лореляйн…

 ***

– Это не Бердичев, – покачал головой Абрамович-Моисеев, выходя на перрон после часового путешествия.

– Всегда был Бердичев, – сказал проводник и сделал отмашку желтым флажком.– Вот хоть прохожего спроси­те.

Невесть откуда взявшийся прохожий, одетый в полоса­тую пижаму, угрюмо подтвердил:

– Бердичев и есть. Он всем поначалу кажется не Бердичевым, а потом присмотришься – ну, вылитый Бердичев! А вы опоздали, голубчик. Дядю Борю еще до обеда схоронили. Он все спрашивал: «А Левушка не приехал?» – «Нет, – гово­рили ему, – не приехал». Он помолчит-помолчит  и опять за свое: «А Левушка не приехал?» – «Приехал, приехал!» – «Ну, так ска­жите ему, что зря я его с ме­ста сорвал и в расход ввел – ничего у меня для него нету». Вот после таких жалостли­вых слов ваш дядюшка и закрыл свои ясные очи.

– Значит, все уже раста­щили, – сказал Абрамович-Моисеев, глядя попеременно то на проводника, то на про­хожего. – Вот эта, кстати, пижама – она не дяди Бо­рина часом?

– Его, его, касатика, – всплакнул прохожий. – Са­молично вручил мне перед уединением.

– Да вы не расстраивай­тесь, – сказал проводник Абрамовичу-Моисееву, тере­бя за спиной полинялый кар­туз. – Сейчас вот в гостини­цу пройдете, отдохнете с до­роги, потом экскурсия, возло­жение венков, товарищеский ужин в дорогом ресторане. Если у вас возникнут какие-то особые пожелания, по­жалуйста, обращаетесь к то­варищу прохожему. Словом, скорбите себе на здоровье.

Абрамович-Моисеев хотел было что-то спросить у про­водника, но тут прохожий цепко взял гостя под руку и повел к бревенчатому срубу, темневшему невдалеке, на опушке соснового бора.

 

10

Избранный жильцами Уп­равдом хмуро смотрел на ог­ромный телевизионный эк­ран, тщетно пытаясь сосредо­точиться на суетливой па­лочке дирижера.

Он не был поклонником му­зыки Вагнера, находя ее из­лишне тяжелой и мрачной.

Приспешник по общим вопросам сказал, усаживаясь ря­дом:

– Меня волнует благоду­шие толпы. Немцы, конечно, великолепны, вы не находи­те?

– Да, разумеется, – по­мялся избранный жильцами Управдом. – Хотя я все больше как-то на Шуберте вырос. Бывало, проснешься ночью от чего-то томящего, невысказанного – точно, так и есть: сосед Шуберта слушает. И плачет, и плачет. И жена его плачет. И дети. Нет, Шу­берт нам ближе и родней.

– Ну, да Бог с ним, с этим вашим Шубертом, – сказал нервно приспешник по общим вопро­сам. – Я говорил сейчас с командующим. Все готово. Но толпа ведет себя лукаво.

– У вас есть какие-то идеи? – достаточно безраз­личным тоном осведомился избранный жильцами Управ­дом.

– Надо стимулировать процесс путем создания не­предвиденных обстоятельств. Предположим, некий снайпер-маньяк дает по тол­пе очередь из автомата…

– Вы хотите сказать – два одиночных выстрела из винтовки?

– Можно и так, – без колебаний согласился при­спешник по общим вопросам. – Толпа требует от нас бо­лее решительных действий. Таким образом, уничтожая смутьянов, мы выполняем волю жильцов.

– Это было бы весьма кстати, – сказал избранный жильцами Управдом. – И все-таки Вагнер вот в этой части достигает        просто адовых глубин, не правда ли?

Приспешник по общим вопросам рассеянно кивнул и тихо проговорил в телефон­ную трубку: «Согласие на проведение операции «Дятел – 7» получено. Приступай­те к реализации».

***

Снайпер-маньяк луз­гал семечки у смотрового окна и сплевывал кожуру вниз, на головы про­хожим. Кожура не всегда долета­ла до земли из-за воздушных потоков, и снайпер-маньяк в озлоблении то и дело щелкал затвором своей скорострельной винтовки, снабженной прибором ночного видения и специальным углублением для семечек.

В телефонной трубке, под­вешенной над ухом снайпера-маньяка, что-то заверещало, и глухой голос произнес:

– После ариозо на партии барабана – два одиночных выстрела по зрителям право­го крыла. Что-то не ясно?

Снайпер-маньяк недобро покосился на телефонную трубку и ответил:

– Во-первых, у меня заканчиваются семечки. По­шлите курьера к крытому рынку. Там у северного вхо­да сидит бабулька в цветас­том платочке. Брать только у нее. Просит триста, отдает за двести. Во-вторых, партию барабана после ариозо я бы все же предпочел спокойно послушать, и желательно – с закрытыми глазами. Если вы боитесь шумового эффек­та, то его не будет. Во-пер­вых, винтовка с глушителем. Во-вторых, стрелять по безо­ружным людям, слушающим Вагнера, я не ста­ну. Поставьте человека с оружием у колонны. Он бу­дет создавать иллюзию опас­ности. Что-то не ясно?

– Не ясно, как ты туда по­пал, придурок, – после не­которого замешательства произнес другой голос.– Я сам встану у колонны с пи­столетом.

– Кто вы? – спросил снайпер-маньяк. – Ваше имя, должность и звание?

– Если я тебе их назову, то ты вывалишь из окна, кретин, – раздалось в труб­ке, и связь прекратилась,

«Как все неудачно скла­дывается,– пожаловался сам себе снайпер-маньяк и нежно погладил приклад вин­товки. – Вот голову на от­сечение даю – не у той баб­ки семечки купят».

И, прикрыв глаза, стал слушать партию барабана.

***

Абрамович-Моисеев внима­тельно посмотрел на памят­ник и сказал:

– Это не дядя Боря.

– Конечно, не дядя Боря,– согласился охотно прохо­жий. – Это памятник дяде Боре.

– Но он совсем не похож на дядю Борю, – не унимал­ся Абрамович-Моисеев. – Ну, вот ни столечко не по­хож.

– Спешили, – сказал прохожий. – Хотели устано­вить в день похорон. Ленточ­ку у веночка поправьте.

– Но дядя Боря не носил шинели до пят! – упирался Абрамович-Моисеев.

– А вам-то откуда знать? – возразил раздраженно прохожий. – Вы что, безвы­лазно сидели около него все это время?

Абрамович-Моисеев снова задрал голову, снова посмот­рел на худое каменное лицо с остроконечной бородкой и подумал, что люди старались сделать как лучше, и не сто­ит их обижать, требуя полно­го сходства человека с па­мятником. Впрочем, теперь в раско­сых глазах идола мелькнуло что-то мучительно знакомое, и Абрамович-Моисеев, смах­нув слезу, побрел прочь.

***

Сучилин, опросив несколь­ких зрителей, занимавших не­дорогие места, спрятал диктофон и отправился в обход к противоположному кры­лу. Не сделав и пяти шагов, он столкнулся нос к носу с человеком, который почесы­вал за ухом пистолетом.

Сучилин строго спросил:

– Вы из охраны?

Человек перестал чесать за ухом, рассеянно огляделся по сторонам и тихо произнес:

– Уйди, придурок, а не то пристрелю.

Сучилин, пробормотав «из­вините», пошел дальше.

У подмостков, на которых восседал оркестр штурмовой бригады моральной поддерж­ки «Брунгильда», он заметил милиционера и, подойдя к не­му вплотную, сказал:

– Там подозрительный че­ловек с пистолетом ходит. Надо бы проверить.

Милиционер настиг подо­зрительного человека с пи­столетом у колонны и, отко­зыряв, поинтересовался:

– У вас есть разрешение на ношение оружия?

Подозрительный человек с пистолетом глянул куда-то поверх головы милиционера и сказал весело:

– Ты что, болван, не уз­нал меня?

– Теперь узнал, – кив­нул милиционер. – Это ты вчера у слепых му­зыкантов деньги из коробки стырил. Отдай оружие.

 

И взял пистолет из вялой руки.

И поддержал обмякшее вдруг тело.

И увидел во лбу неболь­шую, с копеечку, дырку.

И закричал что было сил: «Человека убили!», но голос его потонул в неистовом шквале крещендо.

 

11

– Вот так не себе хрена! – восторженно сказал казачок, отбивая ладони. – Чего же я это раньше-то не слышал?

Гриша, аплодируя одними лишь пальцами, заметил:

– Помнится, когда «Мет­рополитен» приезжал с гаст­ролями в Междуречье, я не пропустил ни одного концер­та. Мария была про­сто восхитительна.

– И что самое интересное – жрать вообще неохота! – подхватил возбужденно казачок.

Но вот овации стихли, к микрофону подошел невысо­кий человек в круглых оч­ках и, близко поднеся к гла­зам какую-то бумажку, на­чал громко и монотонно читать: «Херен бандитен! Виходи с поднятой рука. Ми есть гарантироват вам горя­чий вода, булька, курка, яйка и толстый, толстый бабка. В противный случай ми ест вас за другой яйка вешат».

Закончив читать, он рас­кланялся и встал гоголем.

– Гриша, – сказал каза­чок, – дай-ка мне матюгальник. Я сейчас этой козлике скажу пару ласковых слов.

И, высунувшись из окна, закричал в мегафон:.

– Ми ест не понимай, как ви нас вешат за яйка, а вот мы вас за хреняйка точно подвесим. Вас и ваших хозяв, пугало ты огородное!

Молодцеватый офицер по­дошел решительно к внучато­му племяннику Силы Пузыча и сказал:

– Экселенц, я не могу рисковать жизнью своих людей. Мы находимся в дикой стране, и здесь возможно всё.. Мы отбываем на родину.

И ловко щелкнул каблука­ми.

– Карашё, карашё, – не­хотя согласился племяш. – Отбывайте на родину, мать таю-так!

***

– Ты чего-нибудь поняла? – спросил Мартин девушку.

– По-моему, речь шла о каких-то продуктах, – не­уверенно сказала Джоди. – Возможно, это акция Евро­пейского гуманитарного центра.

***

– Чудесно, – сказал при­спешник по общим вопросам. – Соедините меня с ним. Ал­ло? «Дятел – 7»? Вы знаете, кого вы сейчас застрелили?

Снайпер-маньяк, сплюнув кожуру, небрежно ответил:

– Я у него паспорт не проверял. Мое дело стрелять, а не фамилией интересовать­ся. А курьера вашего только за смертью посылать. Я уже кожуру хрумкаю, как свинья, а он все идет. Предупреж­даю: если семечки окажутся не теми, о которых я гово­рил, в вашей курьерской службе будет сокращение штатов.

– Минутку, – сказал приспешник по общим вопро­сам и переключился на ко­мандный пункт. – Алло? Вы кого там посадили? Ка­кие семечки? Немедленно ликвидируйте его!

– Сейчас, шнурки погла­дят и начнут ликвидировать, – засмеялся в трубке снай­пер-маньяк. – У меня тут еще патронов тридцать оста­лось, так что особо не дёр­гайтесь. Кстати, а кого это я там шлепнул, если не секрет?

– Приспешника по безо­пасности территории и жилнаселения, молодой человек,– сказал приспешник по об­щим вопросам, несколько обескураженный технической накладкой. – А ликвидиро­вать я приказал не вас, а ваш пост. Вы свое дело сделали и заслуживаете всяческого поощрения.

– Да ладно, чего там, – добродушно усмехнулся снай­пер-маньяк. – Тут вон ваш хмырь семечки принес. Я, пожалуй, еще посижу. Все-таки, тридцать патронов… Не назад же их тащить.

***

К половине второго ночи на площади не осталось ни одного свободного стула. Зияли, правда, пустоты в ряду почетных гостей, которые ожидались с минуты на ми­нуту. Пухлогубая дама, прикор­нув с часок, поучала теперь пигалицу, у которой голова едва держалась на плечах.

– Всю эту вшивую интел­лигенцию надо было прищу­чить с самого начала. Только просвещенный террор. Вот вы, к примеру, кто сами из себя будете?

– Я? – с трудом подняв пудовые веки, спросила пига­лица. – Я никто. Я – социолух.

– А-а… – протянула зло­радно пухлогубая дама. – То-то я где-то вас видела! Это вы по телевизору по поне­дельникам какие-то безумные посиделки устраиваете? Знаю я вас – ни богу свечка, ни черту кочерга.

– Но позвольте, – пролепетала пигалица. – Мы должны…

– Ничего вы не должны, – отрезала пухлогубая дама.– Я как профессиональная революционерка…

– Пойдите к черту, – ус­тало сказала пигалица. – И прихватите с собой всех профессиональных революцио­неров. Вы прохрапели все второе отделение, а мне вздремнуть не даете своими идиотскими речами. Ото­двиньтесь от меня.

Пухлогубая дама обиде­лась и по-жабьи отпрыгала вместе с креслом от мерно сопевшей уже пигалицы.

***

Снайпер-маньяк, заметив сверху это странное движение, сказал развалившемуся поодаль курьеру:

– Сейчас посмотрим, что там за гонки такие на крес­лах.

Курьер промолчал и даже не сделал никакого жеста.

Снайпер-маньяк прильнул к окуляру прибора ночного видения и, рассмеявшись, опять обратился к курьеру:

– Если бы ты, дружок, принес мне мои семечки, то и это свиноподобное суще­ство еще бы похрюкало.

И плавно нажал на спуско­вой крючок.

***

Избранный жильцами Уп­равдом сказал, пытаясь вы­глядеть построже:

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет. Высших го­сударственных чиновников отстреливают на улице, как бродячих собак. Как прика­жете это понимать?

Приспешник по общим воп­росам, доселе молча смот­ревший в окно, сам в свою очередь спросил, не обора­чивая головы:

– А тебе есть чем пони­мать? Ты чего разошелся, как вшивый по бане? Ну, при­стрелили – и пристрелили. Не тебя же, в конце концов. Хотя если и тебя пристрелят, всенародной скорби не бу­дет, не надейся. Хлебни-ка лучше микстурки – и баиньки. Мне еще на завтра речь соорудить тебе нужно.

– Только ты там покоро­че и попонятней пиши, – попросил избранный жильцами Управдом.

– Я-то напишу, – сказал приспешник по общим вопро­сам, отходя от окна, – а ты опять такую, прости господи, рожу всем состроишь, что ни­какие слова не помогут.

***

Снайпер-маньяк, упоенно разглядывая остроносое лицо человека, стоявшего у окна, подумал, что это лицо с про­валенными щеками и выпученными глазами не может принадлежать хорошему че­ловеку, и хотел уж было с легкой душой нажать на спуск, как фигура, шевельнув­шись, исчезла из перекрестья окуляра.

Снайпер-маньяк, чуть не взвыв от досады, недобро покосился на курьера, которого он для удобства общения прислонил спиной к балке.

Ему вдруг примерещилось, что курьер нахально усмех­нулся, и он, матюкнувшись, всадил ему еще одну пулю – чуть выше и правее первой.

Успокоив таким образом нервы, снайпер-маньяк про­должил визуальное знакомство с ночным городом.

 

12

Абрамович-Моисеев, выхо­дя из ресторана, сказал, отрыгнув:

– А ужин очень даже ни­чего. Правда, у официантки на чулке стрелка чуть выше колена, и фаршмак мог бы быть не столь сухим, а так ничего. Вы заметили, как ры­женькая из кордебалета сде­лала мне ножкой?

Прохожий, приподняв во­ротник у пижамы, ответил:

– Ну, вы мужчина инте­ресный, вам и ноги в руки.

Абрамович-Моисеев, бро­сив короткий взгляд на ре­сторан, сказал смущенно:

– Да бог с вами! В такой день…

***

– Джоди… – неуверенно начал Мартин, держа в руках фонарик. – Если бы меня вдруг убили, ты бы плакала?

– Слезами бы умывалась, – сказала Джоди, делая упражнения для шейных позвонков. – Кому ты нужен?

– В том то и дело, что ни­кому, – вздохнул Мартин и, присев у ограждения, начал подмигивать темноте фонари­ком.

Джоди, в очередной раз резко повернув голову, услы­шала хруст, пришедший явно не от собственной шеи.

– Мартин, – спросила она, – это ты, что ль, хрустишь?

Обиженный, видно, предыдущим ответом, Мартин не удостоил ее вниманием.

– Ну, хорошо, хорошо, – сказала Джоди. – Не знаю, правда, кому, но кому-то ты определенно нужен. Мо­жет, черту, а может – дьяволу. Ну, не дуйся, Мартин!

– Чего ты к нему приста­ла? – сказал сателлит. – У него пуля в переносице. Его мужик вон из того окна ухлопал. Я вижу – весе­ленькое здесь местечко. Еще ни коня, ни воза, а троих уже как корова языком сли­зала!

***

Снайпер-маньяк, положив на подоконник винтовку, на­зидательно сказал курьеру:

– Никогда не балуйся с фонариком – беды не обе­решься.

Вместо курьера жалобным скрипом ответила лестница, и в проеме люка появился, кряхтя, старичок-боровичок.

– Вон оно чего! – ска­зал он, прищурив глазки. – А я-то все думаю – откуда шелуха летит? Извольте, гражданин, штрафик запла­тить за обмусоривание тер­ритории.

И, постанывая от натуги, взгромоздил себя полностью на чердак.

– Сейчас, галоши надену, – сказал снайпер-маньяк. – Тебе куда его лучше запла­тить – в лоб или в спину?

И взял с подоконника вин­товку.

– А ты не горячись, не горячись, – затрусил к нему старичок-боровичок. – Я ить при исполнении. Уже отработал, а тут шелуха ле­тит, понимаешь.

– Так и я при исполнении, – сказал снайпер-маньяк. – Ты что же, думаешь – мне больше делать нечего, как паршивыми семечками в ок­но плеваться?

– А товарищ? – спросил старичок-боровичок, показы­вая на курьера.

– Товарищ отдыхает, – ответил снайпер-маньяк. – Набегался за семечками, те­перь спит, как убитый.

– А вы, стало быть, в ок­но наблюдаете? – уточнил старичок-боровичок.

– Дед, – строго сказал снайпер-маньяк. – Ты кон­чай тут дуру гнать – схромай-ка лучше за поллитровочкой.

– Дык она, родимая, за­всегда при мне! – радостно откликнулся старичок-боро­вичок, хлопнув рукой по просторному зембилю. – Право дело, самогон, не ка­зенка, ну, дык, и не отравишь­ся зато. Ежели, знамо, не по­брезгуешь.

– Пожуем – увидим, – уклончиво отозвался снай­пер-маньяк. – Он и иной са­могон получше импортной заразы выходит.

– Во-во! – одобрил ста­ричок-боровичок, доставая из зембиля бутылку с отби­тым горлышком и порыже­лый огурец. – Самогон знатный, внучок в фимическом институте готовил. Я-то сам уже какой год не потреб­ляю, а угощать люблю. Особ­ливо охотников. Сам, пони­машь, в молодости годов ба­ловался. Давай, мил человек, отдохни от усердия.

Снайпер-маньяк поводил носом перед стаканчиком с мутноватой жидкостью, по­том выпил и сказал, скри­вившись:

– Крепка, сучка! Чем-то ямайский ром напоминает. Ты спроси у внучка рецептик-то…

И захрустел в довольстве огурцом.

***

– Ты в Америке был? – спросил казачок Кемерева.

– Нет, – ответил Кеме­рев. – Чего я там не видел?

– Америку – мочить, – сказал Гриша.

– Да хорош тебе: мочить, мочить! – забухтел казачок. – Пока нас все, кому не лень, мочат. А тебе лишь бы языком молоть.

И, вздохнув, опять спро­сил Кемерева:

– А как ты думаешь: ес­ли бы не было Америки, нам бы лучше жилось?

– Конечно, лучше, – сказал Кемерев. – Да они там долго не протянут. Лет сто-двести от силы. Вот тог­да и заживем.

– Ничего себе – округ­лил! – сказал казачок. – Да через двести лет вообще никого не будет. А нас, мо­жет, и еще раньше. Ты вот, спрашивается, зачем сюда пришел?

– Не знаю, – ответил Кемерев. – Что-то делать надо, хоть сюда прийти. Это же не жизнь…

***

Снайпер-маньяк, порыскав безумным взглядом по черда­ку, тускло освещенному ущербной луной, сказал, хи­хикая, старичку-боровичку:

– Ты чем меня, паршивец, напоил? Мне что-то полетать захотелось.

– А все правильно, – за­кивал старичок-боровичок.– Оно завсегда с диэтиламида лизергиновой кислоты по­летать тянет. Вон и оконце рядом. Лети себе с миром.

– Подержи-ка ружьишко, – сказал снайпер-маньяк и, подмигнув, добавил: – Толь­ко смотри меня не подстре­ли – я все-таки тебе не гусь.

И, плавно махая руками, сгинул в чердачном окне.

Старичок-боровичок по­смотрел вниз, перекрестился и снял телефонную трубку.

– Алло, – сказал он раз­вязно. – «Дятел – 7» ликвиди­рован. Надеюсь, я заслужил три часа сна?

 

13

Джоди, после того как унесли Мартина, забилась в угол и, дрожа, пыталась за­ставить себя поплакать, но глаза оставались сухими, а сердце неприятно екало.

Ей, конечно же, было жаль Мартина, но еще горше она жалела себя. Ее просто сводила с ума сама мысль о том, что сей­час, быть может, уже летит в темноте беззвучно кусочек металла, который также без­молвно, но настойчиво вы­толкнет ее из этого мира, и каждое последующее за минувшим мгновение каза­лось ей последним.

– Джоди… – тихо сказал сателлит. – Человек, стрелявший в Мартина, умер. Прыгнул с чердака и разбил­ся.

– Прекрасно, – обрадо­вано ответила Джоди, вста­вая с пола. – Дурацкие шутки закончились.

– Нет, – возразил сател­лит. – Они здесь уже никог­да не закончатся. Я же отсю­да все вижу. Сейчас пой­дут танки, и они будут стре­лять. Ты уверена, что спра­вишься одна?

– Должна справиться, – сказала Джоди. – Это же моя работа, черт ее побери!

***

Избранный жильцами Уп­равдом, приняв стакан успо­коительной микстуры, тотчас уснул, увидел во сне Матро­са и проснулся. Сев на краю постели, он попытался вспомнить, как же там, во сне, выглядел Матрос, но, кроме того, что некто, на­звавшийся Матросом, был по­чему-то без тельняшки, ниче­го толком не вспомнил. Тогда он позвонил приспешнику по науке и спро­сил, можно ли считать матро­сом человека, у которого нет тельняшки.

Приспешник по науке дол­го молчал, потом принялся рассуждать о матросах вооб­ще и сам себя привел к мне­нию, что в принципе матроса без тельняшки не бывает, но если у матроса изначально была тельняшка, а затем он ее потерял или она сама из­носилась, то какое-то время он может быть матросом и без тельняшки.

Ответ не понравился из­бранному жильцами Управдому. Он посопел и раздраженно сказал:

– Вы так много говорили, точно я идиот.

И бросил в сердцах труб­ку. «Ничего, – думал он, гля­дя в предрассветное сизое не­бо. – Они считают, что Мат­рос придет за мной, а они как тараканы по щелям раз­бегутся. Дудки! Я – хоро­ший ли, плохой ли, но из­бранный жильцами, а они – мразь, шкурники. В сущно­сти, я ведь и страдаю-то из-за них. И будь М а т р о с о м я…»

На этом мысль его прерва­лась, и наступило сладостное оцепенение.

***

Абрамович-Моисеев ле­жал ничком на нарах, подсу­нув ладонь под небритую ще­ку, и в полудреме слушал прохожего, который, сидя в плетеном кресле, полировал ногти маленькой пилкой с изящной слоновой кости руч­кой.

Прохожий говорил, то от­водя от себя руку, то при­ближая ее к глазам:

– А с Саутгемптон-стрит до Пикадилли – рукой по­дать на такси. Так вот там есть один весьма и весьма презабавный кабачок, в кото­ром такие рыженькие и с та­кими ножками…

– Знаю, – лениво отоз­вался Абрамович-Моисеев. – Там как из него выйдешь, то слева обувь, а справа – тка­ни.

***

Танки въехали на площадь, грубо скрежеща металлом и отфыркиваясь газами. Многие зрители еще не успели проснуться, и аплодис­менты почти что не были слышны за ревом моторов и лязганьем гусениц.

Наконец исходные позиции были заняты, зрители разбужены – и тут вдруг стало тихо и страшно.

Джоди сказала вернувшим­ся с работы и отужинавшим соотечественникам и зрите­лям других континентов:

– Это не муляжи, это – настоящие танки. Сейчас они будут стрелять по дому, в ко­тором находятся живые лю­ди. Конституция Дурляндни запрещает стрелять из тан­ков по живым людям внутри страны, но, руководствуясь революционным правосозна­нием, избранный жильцами Управдом принял решение об отмене такого архаичного основного закона, кото­рый не ра з р е ш а е т стрелять из танков по живым людям. Приспеш­ник по общим вопросам в те­лефонном разговоре со мной десять минут назад так прокомментировал ситуацию: «Во всем виноваты живые люди. Вот когда они станут нежи­выми, все успокоится и нор­мализуется». Здесь Джоди Бамперс, телевизионное агентство «Ай Би Эн». Повто­ряю – это не фильм, это сегодняшний день великой и ужасной Дурляндни.

***

Сучилин увидел командира танкового подразделения и подошел к нему.

– Имейте в виду, – ска­зал он официально, – у них там нет тяжелой артиллерии, чтобы ответить вам.

– Нас это не касается, – возразил командир, погляды­вая на часы. – У меня при­каз стрелять по дому, а не по людям.

– Но их же там накроет!

– Пускай уходят, тогда и не накроет, – сказал коман­дир и поднял вверх правую руку.

***

– А у дяди Бори-таки бы­ла шинель, – признался ко­му-то во сне Абрамович-Мои­сеев. – И он ходил в ней на работу.

Прохожий едва успел включить магнитофон, но все же начальная не за­писалась.

***

Казачок снял папаху и провел рукой по взмокшим волосам.

– Давай. Гриша, – ска­зал он, – начинай…

И Гриша, встав во весь свой исполинский рост, затя­нул удивительно сочным и раскидистым голосом: «Наверх вы, товарищи, все по местам. Последний парад на­ступает. Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает»…

Кемерев, точно его под­хватила и сорвала с места ка­кая-то невидимая сила, по­мчался вдогонку за Гришей, хрипя и багровея от натуги.

Один лишь казачок не пел. Он, хрустко сжимая кулаки, странно ухмылялся себе в усы, то ли плача, то ли ра­дуясь чему-то до слез.

***

Приспешник по общим вопросам, с облегчением от­кинувшись на спинку кресла, сказал избранному жильца­ми Управдому:

– Ну, вот тебе и Матрос твой объявился! Только мы о нем вспомнили, а он тут как тут!

Он хотел еще что-то доба­вить, но грохот пятиорудий­ного залпа сделал его голос тихим и слабым.

 

14

Кемерев очнулся и увидел над собой низкое сумрачное иебо, точнее, какие-то урывки неба, вырванные вялым глазом из круговерти гари и пыли. Он поднялся и, пошаты­ваясь, со звоном в ушах по­брел куда-то вперед, то и де­ло натыкаясь на порушенные балки и груды кирпича.

– Эй, вы как там? – спросил он и наступил на что-то податливое.

Нагнулся, поднял папаху казачка.

***

Приспешник по общим воп­росам, принимая доклад ко­мандующего, смотрел в настенное зеркало и видел, как ходят у него под острыми скулами желваки.

– Я все понимаю, гене­рал, – говорил он, стараясь не сорваться на крик. – Я не понимаю лишь одного пустя­ка: каким чудодейственным образом снаряд из пятого ствола угодил в ложу для по­четных гостей? Даже так? Хорошо, мы подумаем. В кон­це концов, это действительно мог быть ответный залп. А что с бандитами? С воздуха заметно шевеление? Сделай­те так, чтобы никаких шеве­лений не было заметно.

Он повернулся к избранно­му жильцами Управдому и сказал устало:

– Мы недооценили их возможностей. Они оказывают яростное сопротивление и даже сами могут перейти в атаку. Нужно срочное телеобращение к жильцам. A-а, сиди мечтай! Черт меня надоумил с этой микстурой!

***

– Я тебя сейчас вытащу, – сказал Кемерев.

– Вытащишь, вытащишь, – сморщился казачок. – Потом вытащишь, а теперь послушай сюда. Вот тут кви­танция наша с Гришей на мо­гилки. Ты уж нас похорони. Христом богом прошу – по­хорони. А то они из нас чу­чела понаделают и в музей поставят. И скажи там, что я честно погиб за рабочих.

– Каких рабочих? – спросил Кемерев. – Ты где их видел, этих рабочих? Кви­танция с печатью?

– А кто ее знает? – про­хрипел казачок. – Посмотри сам.

Кемерев посмотрел, взяв бумажку из слабой руки ка­зачка. Печать была, хотя и не очень ясная.

– Тут ход потайной есть, – сказал казачок. – Выта­щишь нас поодиночке, ну и машину наймешь…

– Ты хоть соображаешь, что говоришь? – спросил Кемерев. – Какой дурак меня с вами повезет? Ты лучше давай сам потихоньку поправляйся.

– Не, – мотнул со сто­ном головой казачок. – Я лучше пойду…

И с облегчением закрыл глаза.

***

Командир подразделения, махнув рукой, крикнул: «Фойер!», и в танках его сно­ва поняли правильно. Когда рассеялся дым, зри­тели увидели на месте дома большую свалку из битого кирпича и стекла. Чудом уцелел лишь неболь­шой старенький телевизор, с экрана которого приспешник по науке, похожий из-за пло­хого изображения на глиня­ную свинюшку с прорезью для мелочи на темечке, при­зывал жильцов к сопротивле­нию. Зрители хмуро слушали приспешника.

***

Кемерев, вытащив Гришу из лаза, сел на траву и тотчас заметил невдале­ке лениво жующего охламоновца.

– Дыши пока, – сказал охламоновец, подтягивая ав­томат к коленям.– Пожрать не дадут, баламуты!

Кемерев, сглотнув слюну, заметил в сторону:

– Да я бы вообще тоже пожевал…

– Тебе это не к чему, – сказал охламоновец. – Я те­бя все равно сейчас кончу.

– Ладно, – согласился Кемерев. – Только вот кви­танцию возьми. Ты знаешь, где тут седьмое кладбище?

– Нет, – сказал охламоновец. – Я и шестое-то не знаю где, не то что седьмое. А чего там?

– Да вот, похоронишь лю­дей, – кивнул Кемерев в сторону Гриши и казачка.

– Ага, – сказал охламоновец, вытирая рот рукавом комбинезона. – Сейчас только шнурки поглажу и бегом побе­гу.

– А куда ты денешься, – сказал Кемерев. – Вот кви­танция уже оформлена. Так что хочешь не хочешь…

– Дай-ка посмотрю, – потребовал охламоновец.

Кемерев с трудом поднялся и протя­нул ему квитанцию.

Охламоновец долго вертел ее в руках и, прежде чем су­нуть в нагрудный карман, ворчливо произнес:

– Печать вообще-то не очень…

– Подушечка старая была, подсохшая, – пояснил Кеме­рев.

– Да знаю, – протянул недовольно охламоновец. – С этими подушечками всегда беда.

Кемерев снова сел на тра­ву и от нечего делать попра­вил казачку папаху.

– Ну, чего расселся – поехали, – сказал охламоно­вец, решительно поднимаясь с травы.

– На чем? – поинтересо­вался Кемерев. – На палоч­ке верхом?

– Ты еще мне поскалься, – вспылил охламоновец. – Шлепну сейчас, а потом ска­жу, что так и было.

– А квитанция? – на­помнил Кемерев.

– Вот то-то и оно, – вздохнув, сказал охламоно­вец.

Сплюнув смачно себе под ноги, он направился к шоссе и, махнув автоматом, остано­вил белую прогонистую ма­шину с ангелочком на капоте. Из машины проворно выбрался объемный человек и, то ли хмурясь, то ли улыбаясь, сказал:

– …Я

– Рябая свинья, – дого­ворил за него охламоновец и, насупив брови, продолжил официальным тоном: – Ма­шина конфискуется на время для выполнения срочного и секретного задания. Его ис­полнители не несут ответст­венности за сохранность добровольно доверенного им имущества.

Владелец машины, подтянув брюки, спросил:

– А можно задать вопрос?

– Нельзя, – отрубил охламоновец. – Дурь какую-нибудь спросишь. Иди худей.

И, ловко развернув машину, поехал, покачиваясь на ухабах, к лазу.

***

На воротах седьмого кладбища висела рядом с замком таблнчка: «Перерыв на обед». Охламоновец прикладом автомата сбил замок и сказал Кемереву:

– Ты, кажется, одно время есть хотел? Сейчас пообедаешь.

Заведующий, увидев их в дверях, напомнил:

– А у нас обед.

– А мы знаем, – сказал охламоновец, – потому и пришли. Тут вот со мной один голодный товарищ. Вы не возражаете, если он тоже немного пожует?

Заведующий в душе, ко­нечно, возражал, но, покосив­шись на автомат, стал горя­чо уверять охламоновца, что, мол, не только не возражает, но напротив – настаивает.

Кемерев жевал и думал, что Гриша с казачком тоже хотели есть, и потому кусок у него застревал в горле, и приходилось для лучшего прохождения запивать его вином. Охламоновец тем време­нем читал инструкцию по от­правлению ритуала погребе­ния.

Наконец обед закончился, и заведующий, смахнув со стола крошки, спросил:

– Свидетельство есть?

– Есть, – ответил охламоновец и показал на авто­мат.

– Годится, – сказал за­ведующий. – А где квитан­ция об уплате?

Охламоновец хотел было вновь потрясти автоматом, но вспомнил о бумажке и про­тянул ее заведующему.

Тот бегло глянул на нее я, пошмыгав носом, сказал:

– Доплатить немного придется.

– Доплати, – разрешил охламоновец. – Что-то у ме­ня настроение портиться начинает. Руки дрожат, мысли нехорошие в голову лезут.

Заведующий снова поднес к глазам квитанцию и, чер­тыхнувшись, уточнил:

– То не вы нам, а мы вам должны.

– Мне тоже так показа­лось, – согласился охламо­новец, и они втроем пошли к машине.

***

Внучатый племянник Пузы Силыча стоял с турком– строителем на развалинах дома и тихо посвистывал. Ро­дина предков приятно удиви­ла его своей всесокрушаю­щей решительностью. Те­перь он даже не исключал такого поворота событий, что ког­да-нибудь, возможно, поду­мает о том, чтобы еще раз сюда приехать.

Турок увлеченно говорил о консолях и пилястрах. Пле­мяш закончил свистеть, увесисто огрел турка по костля­вой спине и сказал, совсем не кривя душой:

– Карашё, мать таю-так!

И нежно погладил лежав­ший в кармане авиабилет до Бад-Наливалингена.

***

Абрамович-Моисеев, про­снувшись поздно от назойли­вых взвизгов циркулярной пилы, позвонил на работу и пожаловался на недомогание.

Прохожий понимающе под­мигнул ему.

***

Когда рабочие стали зака­пывать могилы, охламоновец дал очередь из автомата и сбил пролетавший мимо вер­толет.

***

Джоди сказала, укладывая микрофон в коробку:

– Посмотри на этих бол­ванов. Они всё сидят и ждут еще чего-то!

Сателлит промолчал.

***

Сучилин крикнул из кухни обрадовано:

– Я тут у тебя сухари на­шел. Ты забыл, что ль, про них?

– Наверное, – ответил Кемерев, глядя на Палкана. – Ешь, коли нашел.

– А с чем? – спросил Сучилин.

– С хреном, – сказал Ке­мерев. – Открой холодиль­ник, он там в банке.

Хрен был злым, ядреным. Они грызли сухари и, отвер­нувшись один от другого, ти­хо плакали.

_{Ноябрь, 1993 г.}

Об авторе:

Юрий Анатольевич Никитин, русский писатель и публицист, член Союза писателей СССР с 1986 г. и Интернационального Союза писателей с 2014 г. Автор таких известных советскому и российскому читателю произведений, как повести «Голограмма» и «Совсем немного до весны», рассказы «Час джаза», «Чудная ночь в начале июня», «Устами младенца», «Бремя желаний», «Фрося», «Канительное дело», «Брачная ночь», «Трофимов» (1986 г.), новелла «Укромье ангела» (1999 г.), романы «Выкуп» (1990 г.), «Взыскующее око» (1999 г.), «Пьедестал» (2006 г.), «День, когда мы будем вместе» (2014г.),  а также публицистических книг «Галоши для La Scala» (2015 г.) и «Государство – это мы! Род Лузиковых» (2016 г.).

Лауреат многочисленных Всероссийских литературных премий, участник Всемирного конгресса русскоязычной прессы в Нью-Йорке и Всемирного съезда Р.E.N. Club в Москве. Следует также отметить, что рукопись романа «Свистун Холопьев» вошла в лонг-лист престижной Лондонской литературной премии 2016 года, соискателями которой являются тысячи авторов со всего света, пишущие на английском и русском языках.

Опубликовано в журнале «Российский колокол» № 1-2 2017.
Размещено на сайте 20.03.2017 в 18:24.