Король репортеров
По строю своей души, да и по внешности, дядя Гиляй, человек необыкновенной судьбы и неповторимого времени, был пройдысвитом. Недаром скульптор Андреев лепил с Гиляровского Тараса Бульбу для барельефа на памятнике Гоголю.
Дядя Гиляй в разное время был актером, табунщиком, бурлаком, спортсменом, редактором, лазутчиком на войне, бытописателем, исследователем «дна», другом лучших людей страны. Был человеком замечательным, а главное, был журналистом, писателем и «королем репортеров». Род Гиляровского по материнской линии связан с Усачевыми хуторами Полтавщины, пока «лукавый», хотя и светлейший Потемкин не отправил запорожскую орду служить на границу, и Ивану Усатому пришлось перебираться на Кубань.
«Я – москвич. Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя», – такими словами открывается книга В. Гиляровского «Москва и москвичи». Впечатлений от прожитого у дяди Гиляя было так много, что они выплеснулись книгами: «Мои скитания», «Москва газетная», «Люди театра», «Друзья и встречи» и другими. Его книги о старой Москве дают представление о жизни города, его быте, о людях разных профессий. Достаточно вспомнить, как босяки вернули ему однажды карманные часы, «стыренные по ошибке». Гилляровский был для них свой человек, богатырь, заступник бедноты, тех людей, которые оказались силой обстоятельств на дне жизни, но не лишились своеобразного достоинства и чести.
Но тяга к Малороссии, Полтавщине никогда не остывала в крови Владимира Алексеевича. Он неоднократно совершал поездки на Дубровский конный завод близ Миргорода, бывал в Сорочинцах, Диканьке, собирая по крохам все, что так или иначе связано с жизнью Гоголя. Приходит на память свидетельства современников Гоголя, записанные Гиляровским о том, как приехавшей в Миргород по делу в повитовый суд матери писателя Марине Ивановне миргородские чиновники, злые на ее сына за Хлестакова, не предложили даже сесть, и она простояла два часа, пока не получила справку. «Утешением» может служить лишь то, что современные «самостийни» прохиндеи и «незалежни» хунвейбины от чиновничьих «мирских глистов» совсем европеизировались и не держат лавок для посетителей в присутственных местах, а на туалеты повесили амбарные замки (при пустых закромах Родины), чтобы «чернь и быдло» не гадили в панские нужники. Хотя надо признать прототипы Чичикова, Ноздрева, Собакевича, списанные с миргородских и полтавских служивых захребетников и помещиков, приторговывавших мертвыми душами и бравшими мзду – щенками, «и чем дают»… Сегодняшним «нацсвидомым» самостийным реформаторам, на «мерсах», торгующих «ненькой» и разворовавшим Украину и на кушак не годятся.
В 1887 году по настоянию Г. Успенского и А. Чехова Гиляровский собрал свои очерки и рассказы в книгу под названием «Трущобные люди», увидеть которую автору не довелось. Книга была запрещена цензурой «за правду», и ее тираж было приказано сжечь. Это был последний костер цензуры в России.
Сам Гиляровский не переносил в журналистской среде никакого чистоплюйства, барства, показного народолюбия, мазеповщины. Вот как описывает К. Паустовский «вездесущего дядю Гиляя»: «Молокососы! – кричал он нам, молодым газетчикам, трухлявые либералы! В газете должны быть такие речи, чтобы у читателя спирало дыхание. А вы что мямлите?» Гиляровский не продавался – а его соблазняли и не раз. Он запечатлевал и следил за жизнью страны, а не описывал либерально-заплаточное латание засаленных шаровар.
Босяк и товарищ премьер-министра России, Георгиевский кавалер и журналист в «горячих точках», Гиляровский писал стихи, в которых штормила вольница и казацкая удаль. Стихи, созвучны мыслям, нерву славянских народов, напоминавшие славянину о существовании в его душе прекрасных качеств, таких как высота человеческого духа, несгибаемая воля, способность пожертвовать даже жизнью своею «за други своя». В своем творчестве Гиляровский не позволял исказить светлый лик красоты, не давал подменять прекрасное – безобразным, общеславянские интересы и устремления – частным эгоизмом. Это сегодня позволяет «незалежным» журналистам свою трусость и продажность объявлять «притеснениями цензурой». Выполняя священный долг славянского публициста, он в своих статьях, книгах выступает не только проповедником, но в лучших традициях литературы – исповедником. В них Владимир Алексеевич описывает народную борьбу со стиснутыми зубами, за которыми скрывается солнечная улыбка славянского великодушия. За оскалом Сирка он различает повизгивание дворняги и хохот атамана.
Как журналист Гиляровский славен тем, что не только первый установил и оповестил о точном месте рождения Гоголя, в Б. Сорочинцах, а не в Яновке, но установил и прототип Чичикова. Вот как это описывает сам Владимир Алексеевич: «И всю правду Гоголь писал, всю правду! Вот Коробочку взять… Сколько таких коробочек было! А ту Коробочку прямо, скажем, с моей тети Пивинской, списал… А что мысль написать «Мертвые души» взята с моего дяди Пивинского…»
Далее Гилляровский рассказывает. «У Пивинских было 200 десятин земли и душ 30 крестьян и детей пятеро». Существовали Пивинские винокурни (гуральни –изготавливающие самогон). Тогда у многих помещиков были винокурни, но акцизов с гурален никаких не было. Вдруг начали разъезжать полтавские чиновники и собирать сведения о всех, у кого есть винокурни. Пошел разговор о том, что у кого нет пятидесяти душ крестьян, тот не имеет права курить вино (гнать самогон). Задумались мелкопоместные – хоть погибай без винокурни. Да и договора с московскими трактирами срывались. В Москве тогда взяли моду по трактирам вместо чая подавать малороссийские водки. Да все перегонные: и на анисе, и на тмине, и на мяте, и на зверобое, и зорные от семидесяти болезней, и на ягодах, и на фруктах, и на цветах разных. И Харлампий Петрович Пивинский хлопнув себя по лбу, поехал в Полтаву, да и внес за своих умерших крестьян оброк, будто за живых. А так как своих, да и с мертвыми до пятидесяти не хватало, то набрал он в бричку горилки, да и поехал к родственникам в Яновку и накупил у родителей Гоголя за эту горилку мертвых душ, записал их себе и, сделавшись по бумагам владельцем пятидесяти душ, до самой смерти курил вино. При этом снабжал московский трактир у Калужской заставы и дал тему Гоголю, который бывал в Федунках, да и вся Миргородщина знала про мертвые души Пивинского».
Этот пример позволил евреям «малороссийской Хайфы» – Кременчуга не только арендовать, но и открывать дополнительные гуральни, кредитуя уплату оброка и покупку мертвых душ мелкопоместными. Так в с. Пустовойтово, где была экономия Остроградских, у казакоманящих мелкопоместных «бердычивских дворян», Абрамовичи держали винокурни, накапливая первоначальный капитал для приобретения Чукотки и «Челси»…
На Украину в очередной раз пришла руина. От одного хмурого взгляда дяди Сэма у «хохляцкых зверхныкив» помаранчевые оселедци дыбкы встают. Но все же, когда смотришь на заразительно смеющегося Сирка, как будто Владимир Алексеевич Гиляровский обращается к нам словами гоголевского Тараса Бульбы:
– Эй, гетман и полковники! Не сделайте такого бабьего дела! Не верьте ляхам (дяде Сэму): продадут псяюхи!
От себя лишь уточню: «Малороссы! Не верьте майданутым американским прихвостням, потерявшим «ум, честь и совесть» парторгам, бухгалтерам завгарам, шоколадным в соплях Петюням – продают псяюхи «неньку» Обаме, как Манилов и Собакевич Чичикову мертвые души»…
Об авторе:
Николай Яременко, публицист, член СПР. Родился в 1950 г., православный. Обучался в МГУ им. М.В. Ломоносова и ММУ им. И.И. Месяцева. С 1977 по 1992 год работал в управлении «Севрыбхолодфлот», штурман. «За длительный непрерывный и безупречный труд» присвоено звание «Ветеран Флота». До 1998 года возглавлял Московский научно-практический центр «Эмпатия», занимался исследованиями социальной психологии.
Автор четырех книг публицистики. Лауреат и победитель нескольких всеукраинских и международных конкурсов. Произведения публикуются в журналах, альманахах, на сайтах – на Украине, в Российской Федерации, США, Германии. Живет на Полтавщине.
