Невидимая метка

Анатолий ГУРСКИЙ | Проза

Анатолий ГУРСКИЙ

Невидимая метка

(новелла из романа «Рассветная улыбка заката»)

Поехать в район разрушенного реактора вызвался в качестве журналиста-политолога и он. В городе с ироничным для того помрачневшего времени названием Белая Церковь уже заканчивалось формирование очередного полка ликвидаторов и чувствовалось настроение людской тревоги. Еще зримее она стала наутро, когда прибыли в наиболее безопасную 30-километровую «зону чернобыльского отчуждения», Степнов здесь встретил группу вернувшихся с боевого задания солдат полка химической защиты. Средь этих «отдыхающих» спецов обратил на себя внимание наиболее словоохотливый водитель самосвала.

— Гайдук, — произнеся первый слог своей фамилии больше на казахский, нежели на украинский лад, представился худощавый, с поблескивающей фиксой, невысокий мужчина. — Филипп Гайдук, уже отмотал свое, готовлюсь к дембелю.

Воспользовавшись его легкой говорливостью, Степнов начал шаг за шагом «раскручивать» собеседника на интервью. Тот поначалу даже увлекся такой непривычной для себя игрой «вопрос-ответ», а потом его солнечную улыбчивость неожиданно сменила тучка настороженности. Он напустил на прищуренные глаза солдатскую пилотку и резким голосом спросил:

— А на що оно тебе все это нужно знать? Нэ разведчик случаем, а?

— Да нет, земляк, расслабься, — рассмеялся новорожденный ликвидатор. — Я просто хочу, когда придет время, рассказать о наших ребятах-чернобыльцах в казахстанской прессе.

— Во-о-от оно що, — теперь уже приподнял рукой пилотку Гайдук и согласно кивнул на блокнот, который незаметно появился на колене его нового знакомого. — Жаксы-жаксы… расскажь, когда нас уже в живых не будет.

Листочек за листочком стал наполняться под шорох шариковой ручки самой судьбой этого человека. Внешне такого простого и даже неказистого, но уже вобравшего в свою жизнь немало радостного, трудного, противоречивого. Именно в те семидесятые годы, когда в здешнем Полесье закладывали город энергетиков, украинский хлопец Филипп в числе военных строителей участвовал в закладке первых его домов. Здесь же освоил профессию шофера, встретил свою семейную «половинку» и после службы уехал с ней в ее родной Казахстан. И тут вот — Чернобыль! Отправился туда не по приказу, а по зову сердца первостроителя его энергетического пригорода.

И впервые посмотреть на него Степнову захотелось именно из кабины гайдуковского самосвала. Загрузившись утром «под завязку» бетонным раствором, он привычно вписался в вереницу таких же идущих в самое пекло радиации машин, к так называемому объекту «Укрытие».

— Вот и Припять-городок, который мы с хлопцями закладывали, — выровняв руль тяжело идущего грузовика, без свойственной первостроителям гордости выдохнул Гайдук. — Посмотри, писатель, якый красавчик, а вот без людей в сироту превратился, тоже внутрянкой своей переживает.

— Да, все вокруг нас живое, потому и дышит, радуется, страдает вместе с человеком, — поддержал его пассажир и стал внимательно вглядываться в европейскую архитектуру этого небольшого города. Но что это? Аркадий с недоумением перевел взгляд на шофера.

— Що, понял мою грусть? — не поворачивая головы, заметил он. — Цэ уже стараются наши коллеги-ликвидаторы. Снимают по всему городу и увозят зараженный грунт, моют специальным раствором асфальт, дома, даже столбы. А вон те солдатики выносят из квартир вещи, годные только для утилизации… Одны кошки да собаки бродят в ожидании своей участи.

Шофер ностальгически вздохнул… Поднял на нос свой «лепесток», как здесь прозвали выдаваемые въезжающим в самую опасную зону марлевые повязки, подтянул рукавицы и глянул на сидящего справа Степнова. Тот молча повторил его процедуры, и оба переключили внимание на сужающийся, подобно бутылке, последний отрезок маршрута. По нему настолько интенсивно сновали туда-сюда грузовики, что он напоминал сейчас фронтовую «дорогу жизни»: грузы в кузовах разные, а вот цель одна — спасти десятки и сотни тысяч попавших в беду людей. Только тогда действия военных шоферов сковывали зима и непрочность ладожского льда, а вот помехой в работе их сыновей-«ликвидаторов» стали жара и радиация. Уцепившийся обеими руками за баранку Гайдук побледнел, стал часто глотать слюни, на ходу отхлебывать из бутылки воду.

Когда разминулся с очередным самосвалом-порожняком, зашелся удушливым кашлем. И вместо того, чтобы притормозить, навалился всей грудью на руль и неосознанно нажал на педаль газа. Машина еще более натужно взревела, выскочила на крупнощебеночную обочину, и начался шквальный грохот «стреляющего» по днищу кузова гравия. Еще пара секунд — и случайно разогнавшийся самосвал словно заклинило. При набравшем ревущие обороты двигателе он остановился настолько резко, что Аркадий едва успел спасти свою голову — выкинул на лобовое стекло руки. Грузовик с инерционным шумом находящегося в кузове бетонного раствора аж «присел» на передние рессоры, и очнувшийся от такой встряски шофер испуганно переорал даже рев двигателя:

— А это що за хрено-о-овина!

Хрипло вздохнул, словно проверяя целостность своей грудины, окинул взглядом задумавшегося пассажира и заглушил мотор. Вслушался в наступившую тишину, опять включил зажигание и с шоферским чертыханьем покинул кабину. Оба пришли к печальному выводу: отказал компрессор тормозной системы, нужна отрядная «техничка». Ждать эту «скорую» на колесах предполагалось более часа, и разгоряченный Гайдук, приложив к своему лбу ладонь левой руки, устало сказал Аркадию:

— Садись, земеля, на встречный самосвал и езжай до конца, а я тут сам подожду-разберусь.

Тот без раздумий согласился. Но через несколько сотен метров его неожиданно, словно только что сверкнувшая за горизонтом молния, пронзила стыдливая мысль: «Что же я делаю, журналюга-политолог долбаный?! Разве не заметил, что стрелку гайдуковского нагрудного дозиметра уже зашкаливает? Побудет здесь еще пару-тройку часов, и что же от него для семьи останется?…».

Гонимый такой оплеухой собственной совести, он еще на ходу открыл дверцу бетоновоза и, не дожидаясь его полной остановки, выпрыгнул на обочину. Развернулся на все 360 градусов и почти беговым шагом устремился к стоящей вдоль дороги машине Гайдука. Тот от неожиданности выпучил покрасневшие от головной боли глаза и упавшим голосом спросил:

— Шо-то забыл?

— Вот именно, «забыл»! — твердо ответил Степнов. — Поэтому давай, земляк Филипп, теперь поступим так: останавливаем ближайшую попутку, ты на ней возвращаешься в зону, а я все довожу до конца.

— Ты що, с ума сошел?! Я свое рабочее место не покину.

— Какой же ты сейчас работник? Тебе срочно надо к врачу!

— И нэ угова-а-аривай, — склонив на руль обхваченную руками голову, опять закашлялся шофер.

— А я не уговариваю, как старший сейчас по воинскому званию уже приказываю! — нарочито металлическим голосом резюмировал Степнов и практически стащил его с водительского сиденья.

Пересадил на возвращающийся после разгрузки самосвал и наказал шоферу незамедлительно доставить Гайдука в медпункт. Сам же, не дожидаясь машины техпомощи, посмотрел на уже раскаленное солнцем небо и принялся за непривычное ему дело. Чтобы в кузове не успел до конца затвердеть бетонный раствор, взобрался наверх и по-хозяйски накрыл его провлажнившимся брезентовым пологом, заделал все щели. И с шоферской готовностью встретил всегда куда-то спешащих слесарей-ремонтников. Помог им устранить неполадку и вписал гайдуковский грузовик в вереницу других доставщиков сейчас самого ценного для АЭС груза.

Подруливая к этой трагически ставшей мировой знаменитостью станции, поправил на лице марлевую повязку, окинул взглядом территорию взорвавшегося реактора и негромко выпалил:

— Едри твою мать!.. Это какой же силищей надо обладать малопонятному нам «человеческому фактору», чтобы сотворить такую почти фронтовую разруху!

На берегу живописно обрамленного молодой листвой водоема-охладителя, над которым возвышается похожая своей полосатостью на матросскую тельняшку труба станции, увидел доселе неведомые ему радиоактивные обломки. Они со скорбным укором обгорелого металла смотрели со всех уголков территории АЭС. Особенно — с крыши ее машинного зала. Смотрели и безмолвно предъявляли свой неоплатный счет за проявленную людьми халатно-преступную беспечность. «Именно за нее, — глядя, как рабочие с лопатами помогали очистить кузов от лениво сползающего в «туфельку» слегка уже застывшего раствора, подумал Аркадий, — за эту беспечность сейчас рассчитываются своим здоровьем не только они. Начал оплачивать этот страшный «счет» самой жизнью и машинист башенного крана, который плавно взял у самосвала и понес наполненную емкость прямо к опалубке возводимого «саркофага». И превращающие этот бесформенный бетон в толстенную стену захоронения радиационной смерти. И десятки, сотни, тысячи других…».

Размышляя так, он не знал главного — необратимых последствий для всех этих бесстрашных парней. Простояв почти полчаса под усложненной разгрузкой «ЗИЛка», Степнов тоже почувствовал специфическое жжение в горле. Посмотрел на показание нагрудного дозиметра и вполголоса произнес самому себе:

— Вот и получил свою первую трешку, уже поташнивать начинает… А если бы на этом месте оказался Гайдук? Как хорошо, что я его отправил в зону!

Быстро осмотрел самосвал и поспешил в обратную дорогу, чтобы лично справиться о здоровье шофера-земляка.

— Ну що, управился?! — живо приподнялся он с кровати. — А мне уже полегчало, спасибочки тебе за это!

— Да лежи ты, не беспокойся, твой рейс закончен нормально.

— Не рейс, а вся моя вахта сегодня закончилась, — с полугрустью и полурадостью, доставая из тумбочки уже початую поллитровку, выдохнул Гайдук. — Завтра будут оформлять меня на возвратку, домой.

Налил себе треть, а Степнову — полный стакан и, с наигранной куражистостью превозмогая физическую усталость, добавил:

— Давай, земеля, вымоем на ночь водочкой хоть немного стронция из себя. Хотя видать, що и она не всесильна, раз у меня уже лучевая болезнь начинается. А без выпивки, говорят, бывает еще хуже. Так шо, давай, алга!

Закусили кусочком хлеба, припасенного с ужина в полевой столовой, и Гайдук осторожно спросил:

— А може, ты тоже…. Ну, может, вместе поедем?

— Да мне вроде как рановато, — удивился тот, — еще четыре дня имеется.

— Так я тоже еще день-два буду бегать здесь с бумажками всякими, вот и хватит тебе рентгенов набирать себе на память. Поехали, а?

Степнову показалось, что просит он неспроста. Слегка помассировал свою родинку, глядя в покрасневшие глаза Филиппа, и согласился.

Ослабленный за два с лишним месяца организм шофера потребовал в дороге самой разной поддержки. И Аркадий пришел к выводу, что тот нуждается в неотложной госпитализации, о чем и сказал встретившей его у поезда супруге. Сам же Гайдук, вяло пожимая на прощание руку, не без иронии вымолвил:

— Шо ж, давай, описывай наш неравный бой с радиацией… Що с тебя еще можно взять.

Вернувшись в вагон, еще раз помахал в окно оставшемуся за его белыми шторками ликвидатору и подумал: «Наверное, и вправду моя писанина об этих боях с коварнейшим и невидимым врагом никому не нужна. А чем же еще я могу помочь, как?»

Решение пришло неожиданно. Войдя в уже знакомый ему квадратный кабинет с обшитыми лакированной фанерой стенами, Степнов обменялся с его коренастым хозяином несколькими дежурными приветствиями и деловито сказал:

— Я позавчера вернулся с Чернобыльской АЭС, Василий Макарович. Нужна ваша помощь.

— Что-то случилось? — настороженно снял очки министр.

— Я случайно побывал в сопровождении одного шофера из глубинки. У него якобы началась лучевая болезнь, надо бы тщательно обследовать в госпитале, подлечить лекарствами, горным воздухом…

— Извини, Аркадий, но здесь помочь не могу… У меня нет там мест даже для участников афганской войны.

— А вы знаете, — дал ему договорить Степнов, — что там, под фактически умершей Припятью, у меня язык не повернулся сказать о своем участии в афганской операции. И почему? Потому что смерть от пули — чаще всего штучна и мгновенна. А вот радиация поражает и становится невидимой меткой всех, кто оказался в зоне ее смертельного влияния.

— Не агитируй…. я же врач, — задумался министр, поднял телефонную трубку и после короткого разговора с руководителем подведомственного подразделения добавил: — Повезло твоему шоферу, через недельку вызовем его через местную райбольницу…

Благодарно обменявшись рукопожатием, Степнов вышел в приемную и только сейчас обратил внимание на самой классической формы секретаршу с короткой стрижкой. «Надо же! Обычно чем скромнее девушка лицом, тем фигуристее», — подумал он, а вслух с улыбкой произнес:

— И где только таких красивых делают? Если б знал, то и в нашу редакцию заказал бы.

— В родительской аптеке, разумеется, и только по штучному рецепту, — быстро нашлась с ответной шуткой секретарша.

И он, не зная домашнего телефона своего чернобыльского однополчанина, попросил ее включить телетайпный аппарат. Сел перед его клавиатурой и привычно отщелкал лаконичную записку в адрес нужного ему райисполкома: «Просьба иметь в виду самим и передать водителю Гайдуку Ф.И., что через несколько дней он по договоренности с Минздравом получит направление на спецлечение. С уважением, его однополчанин».

Нажал на клавишу отправки набранного письма и с удовлетворением пробормотал себе под нос:

— Вот, Филипп, и мой ответ на твое прощальное «Що с тебя еще можно взять». Постараюсь помочь такой «писаниной» и другим носителям этой невидимой черной метки.

г. Астана, Казахстан

Серая улика

(Рассказ)

Молодой институтский лаборант почти выбежал из хозблока, под крышей которого размещается небольшая автостоянка, и прямиком направился к ветврачу.

— Что с тобой, Серик? — вытаращил глаза поверх роговых очков человек с усами буденновского образца. — Кака ж из наших подопытных тварей тебя укусила?

— Да подожди ты со своими скотскими шутками, Семеныч! — махнул на него рукой тот. — Здесь совсем другое… От моей машины пошел какой-то писк, что ли.

— Ну и стоило так пужаться, аж штаны на бедра сползли? — равнодушно отреагировал ветврач. — Проверь натяжку ремня коленвала, и все тут.

— Он в порядке… Только что уровень масла смотрел.

— Тогда воздушный фильтр… наверное, забился.

— Ты меня не по-о-онял. Я движок даже не запускал, а писк этот гребаный… с посвистыванием все равно продолжается.

— Так бы сразу и сказал, пужли-и-ивый ты мой, — лукаво посмотрел на лаборанта Семеныч. — Врубаюсь в твою интригу исключительно как сосед и старший товарищ, которого ты иногда спасаешь от утренних опозданий на работу.

— Вот и пошли быстрее, а то не стану «спасать» больше вообще, — немного успокоившись, нахлобучил на свои карие глаза бейсболку дымчатого цвета и начал даже шутить Серик.

По дороге к автостоянке дотошный ветврач спросил у него:

— А зачем ты к своей «аудюхе» кинулся уже с утра?.. Собирался куда ехать?

— Как «зачем»? Я ж вчера, после нашей пятничной «вечери», добирался домой на тролле. Мой «мотор» оставался здесь один, вот и решил наведать.

— Тьфу ты! Я уже и запамятовал эту нашу традиционную сходку… Видать, старею… или перебрал вчерась спиртяшки малость? — почти елейным голосочком попытался выведать причину своей забывчивости ветврач.

— Да, кайфово посидели… Даже вроде бы немного «разведухи» не допили, хоть бы никто не увидел…

— Не надо, пужливый ты мой, так обильно этот чистейшей слезы продукт водой разбавлять… Тогда ж остатку никакого не будет.

Подошли они к нежно-зеленой легковушке с большим пятиколечником на торце капота, когда его уже начали ласкать пробивающиеся сквозь окно лучи субботнего солнца. Огляделись — тихо, как в тщательно вымытой после опытов колбе. Молча переглянулись. И едва ветврач, повернувшись к Серику, хотел уже заставить его самого произвести этот «писк», как он проявил себя сам. Сначала так тихо, словно украдкой, а потом все громче, протяжнее и пронзительнее. Завороженный этим необычным звуком, лаборант даже открыл зачем-то капот машины и стал осматривать там ременную передачу. А ветврач, не будучи ее хозяином, лишь безразлично поправил очки и устремил свой взор поверх кузова. Писк прекратился так же внезапно, как и появился.

— Семеныч, а прики-и-инь, — зашептал под капотом лаборант. — Я только дотронулся до защитного днища, как он замолк. Может, это птенчик какой тут завелся? Так запустить бы сейчас движок и… как ветром сдует.

Еле удерживаясь от громкого смеха, ветврач лишь вспрыснул в кулак и задумчиво пробормотал:

— Ну и лабор ты, Серик… За что только тебе зряплату-то дают, ежели думаешь, что всего за сутки в твоей отдыхающей машине может птенчик завестись?

И в тот же миг, как будто в подтверждение его слов, вновь что-то запищало. Но уже ближе к устремленному вверх взгляду Семеныча. «Ровно жалоба какая-то голосочек подает… и неужто она даже по моей части будет?» — подумал он. И велел все еще стоящему у радиатора машины ее хозяину настежь открыть въездные ворота. Солнечный свет мигом озарил пропахший разноликой жизнью автобокс. Ветврач поднялся на стремянку, присмотрелся к опять замолчавшей у потолка точке и заметил шевельнувшийся серый комочек. Прикоснулся к нему мягким кончиком тополиной веточки, и тут же раздался уже знакомый для них призыв:

— Ппьии… пьи… помогите, позовите пьии.

«Нашли, у кого просить, как у козла капусту… Мы же только и делаем, что уничтожаем вашего подопытного брата в нашей институтской лаборатории», — подумал Семеныч и громко объявил:

— Это же мышата… Они у тебя, Серик, кушать просят или найти их мамку.

Лаборант незаметно для ветврача аж передернулся, закрыл капот и подумал: «А не та ли, случаем, их «мамка», которую я вчера тайком от начальства засадил в клетку вместо погибшей по моей вине?» Посмотрел на знающего об этом одного лишь Семеныча и приподнял козырек своей бейсболки, освобождая зажатый ею внезапно вспотевший лоб. А тот тоже задумчиво снял, протер очки и, проверяя на свет их стекла, тихо спросил:

— Ты серую ту замену, наш пужливый, не здесь поймал?

— Я ж у нее материнских документов не спрашивал… Сама заскочила в мою коробочку с сыром, вот и унес к месту новой службы.

Она же, не догадываясь о таком их диалоге, думала сейчас о другом — как выбраться из этой похожей на КПЗшный «обезьянник» лабораторной клетки. Тем более что когда начала выискивать для прорыва ее слабые места, соседки чуть было не подняли мышиный шум. Но серая бездомная питомица остановила их своим небывало для этой зоны грозно-жалостливым писком:

— Пппио… помолчите и слушайте, разбалованные госхарчами мыши! Это ва-а-ам все равно: забьют после отработки опытов завтра или днем позже… Это вам, окромя себя, терять уже нечего… А у меня там, на воле, остались детки голодные. И я должна…

Найдя все-таки при их сочувственном и даже завистливом молчании эту маленькую проволочную лазейку, серая передохнула в темном лабораторном уголочке и направилась на запахи из соседней комнаты. «Надоть самой желудок пополнить и деткам своим обед принесть», — шевельнула мыслишкой она. Вошла туда осторожненько, как будто юность свою мышиную в кладовках соседских вспомнила. Огляделась и… юркнула прямо к месту, где аккурат вчерашним вечером провожали к солнечному горизонту мусульманскую жуму — «святую пятницу».

Взобралась по деревянным ножкам наверх и чуть не всплеснула передними лапками. С удивлением помотала из стороны в сторону головушкой и почти с чувством совестливого человека подумала: «Ну и дисциплинка в ихнем научном, да еще и госучреждении… Письменный стол, а на нем посредь бумаг и карандашей аж пять стаканОв, сырные, колбасные огрызки… Бардак какой-то. Даже с моим мышиным гнездом им, неряхам, не сравниться!»

Перекусила теми остатками с «барского стола» и захотела напоследок также попить. Уткнулась глазенками и любопытством своим в невысокую прямостенную колбу: «Интересненько, что ж в ней за жидкость такая прозрачная?»

Пискнула пару раз себе под нос и взобралась по рифленой стенке на стеклянную кромку. Заглянула внутрь, шевельнула усиками-«локаторами» и чуть ли не с радостью пропищала:

— Ойй, запах-то больно уж знакомый… Ну, как в той клетке, где меня сутки держали.

Но только хотела подумать о своих дальнейших действиях, как резко скрипнула входная дверь. Серая от неожиданности качнулась взад-вперед и свалилась в остатки разбавленного в колбе спирта. Успела лишь с писком вспомнить об оставшихся на воле детках и в бултыханье захлебнулась. Когда к столу подошла виновница ее такого трагического испуга — уборщица в синей форменке, — она уже не показывала признаков жизни.

— Мама рОдная… Чо здеся творится… И мЫша така дорогая почему-то одна в колбе вверх лапками, вроде как купается… Може, то экс… экскремент у них такой? — прошептала женщина с тряпкой. Еще раз молча оценила загадочный антураж канцелярского места и тревожно поспешила к давшему ей давеча «очень сурьезный инструктаж» заву.

…Вспомнил сейчас о рабочем месте лаборанта и впившийся в него своим оптическим взглядом ветврач:

— Ты вроде как сказал, что мы у тебя вчерась немного «разведухи» не допили… А со стола-то убрал?

— Не по-о-омню, — замялся и тут же с предвкушением похмелья взбодрился Серик. — Что, разве пора идти заканчивать?

— Да не идти, а пужаться и лететь туда надо, лабор ты наш необученный! — почти крикнул ему на ухо Семеныч. И сердито потянул козырек его бейсболки вниз, ударив им по кончику слегка искривленного носа.

Едва они появились в двери кабинета, как здесь уже шумно жестикулировал завлабораторией. Глянул на них и нарочито тихим голосом, словно съедая местами или заменяя звук «р», спросил:

— Ччто, и на похмелку пхишли-таки, бгатцы-спиртокрадцы? А где еще тгое ваших вчеашних коллег по дегустации?

— Не-е-ет, Абрам Ильич… ммы-ы-ы… — попытался отпарировать почти по-гусарски прикрывший собой ветврача Серик.

— Говоите, нет, не похмеляться? А-а, значит, поминать мышку заявились-таки, сегдобольные вы наши… И хоть знаете, ччто она стОит, эта сильно ва-а-ажная для нас линейная особь?! — перешел на должностной тон завлаб.

Достал из нагрудного кармана своего белоснежного халата небольшую лупу и, как будто пытаясь более детально диагностировать случившееся, направил ее на серую утопленницу. Присмотрелся, едва не касаясь колбы своей черной стриженой бородой, и с притопом заключил:

— Вот ччто, габотнички мои… Надуть меня, стагого евгея, еще никому не удавалось!

Ветврач с лаборантом покосились исподлобья друг на друга, и словно сам дощатый пол стал стыдливо уходить из-под их ног. «Неужели он понял, что мышь-то эта никакая не линейная? Все, капец… Сейчас и под статью подведет», — почти синхронно кольнуло тревожной мыслью их учащенно застучавшие сердца. Однако Абрам Ильич посмотрел на них (для пущей грозности) сквозь ту же лупу и вынес окончательный вердикт:

— Даю вам две недели, гговно. Молодой погашает недостачу пяти литгов спигта, а стагшОй находит для гядущих опытов такую же мышь!

Половицы под ногами виновников как бы снова вернулись на свое скрипучее место, и довольные таким исходом мужики согласно закивали головами. Но едва выскочили за уличный угол, как ветврач взял лаборанта за грудки:

— Теперь слушай меня-я-я, обалдуй хренов! Возмещение спирта я беру на себя, а вот ты… ты выкорми в том гнезде замену такой же, как и сам, утонувшей дуры.

— Ка-а-ак же я это сделаю, Семеныч? — в растерянности задрал вверх козырек своей бейсболки тот.

— Мозгой и руками, как! Возьми у меня инстру-у-умент и… алга-вперед, лабор!

— Ну, это, допустим, я понял, — укладывая в свой портфельчик полученные «причиндалы», буркнул Серик. — А вот как определить в том гребаном гнезде именно самку, а?

— Как? А на ощупь, мой пужливый, на ощупь, — наконец-то разразился смехом ветврач. — Или можешь позвать на помощь даже шефа с лупой.

— Да пошел ты!.. Гинеколог блошиный тут еще нашелся…

И стал он теперь чаще выбегать от коллег тайком не к своей машине, а к мышатам. Научился поить их молоком из пипетки. Начал прикармливать детской смесью из инсулинового безыгольного шприца. Потом отсадил в свою ловчую клеточку наиболее крепкую из них, максимально похожую на утопшую мышь, и стал подбрасывать ей зернышки проса, очищенные семечки, крошки хлеба. А когда подошел установленный срок, провинившиеся сотрудники с гордостью рапортовали: мол, ваше задание, уважаемый шефушка, выполнено!

Однако их радость оказалась недолгой. Как ни караулили они новую поселенку лабораторной клетки, как ее ни подкармливали доппайком, она все-таки убежала. Воспользовалась тем же вариантом, что и ее серая «мамка». Только эта уже скрылась бесследно. Именно в день включения ее в опытные работы по выращиванию вакцинных штаммов холерного вибриона…

И только теперь, когда даже Абрам Ильич понял их хитрую подставу, эта «серая» окончательно превратилась здесь в необратимую улику. Лаборант за свое творчество уволился по «собственному желанию» самого начальства. Ветврача же, учитывая его предпенсионный возраст, оставили… на пониженной должности. Поодаль от подопытных особей и этилового спирта.

г. Астана, Казахстан

Об авторе:

Анатолий Гурский – почетный журналист Казахстана, кандидат Интернационального (Международного) и член Российского Союзов писателей. Родился в Северном Казахстане, где и учился, начинал писать свою трудовую биографию. Имеет экономическое и высшее филологическое образование.

Жил и работал на Кубани, провел более трех армейских лет под Нижним Тагилом. С этими российскими просторами по-настоящему и связан окончательный старт в литературное творчество. Оно сопровождает на протяжении всего журналистского пути — от литсотрудника райгазеты до вице-министра печати Казахстана и президента его республиканской общенациональной газеты «Казахстанская правда». С переносом столицы РК живет и трудится в Астане.

1. СТИХИ И РАССКАЗЫ. Коллективный сборник, авторская подборка солдатских стихов. (г. Свердловск, издательство газеты Уральского военного округа «Красный боец», 1968 г.).

2. ЛЮДИ ВЫСОКОГО ДОЛГА. Книга очерков о народных контролерах Казахстана. (г. Алма-Ата, издательство «Казахстан», 1987 г.).

3. ГЛАСНОСТЬ — НАДЕЖНЫЙ ПОМОЩНИК. Массово-политическое издание публицистики. (г. Алма-Ата, издательство «Казахстан», 1989 г.).

4. ЗЕМЛИ КАЗАХСКОЙ ВЫСОТА. Книга-репортаж о статистически одном трудовом дне республики. (г .Астана, издательство «Елорда», 1998 г.).

5. ЭТО НАШЕЙ ИСТОРИИ СТРОКИ. Книга историко-публицистического очерка к 80-летию газеты «Казахстанская правда» с кратким предисловием Н.А. Назарбаева. (г. Астана, издательство «Елорда», 1999 г.).

6. УСТАВШАЯ ЮНОСТЬ, ПРОСТИ. Повесть-хроника поколения. (г. Астана, издательство «Елорда», 2004 г.).

7. ТВЕРДАЯ ПОСТУПЬ СТРАНЫ. Широко иллюстрированная книга-очерк о социально-экономическом развитии Казахстана в первой половине его новейшей истории. (г. Алматы, издательство «Дауэр», 2007 г.).

8. ПАРТИЯ ЛИДЕРА НАЦИИ. Полновесная серия из 6 презентационных, ярко иллюстрированных, трехъязычных книг-альбомов по истории становления ведущей политической партии «Нур Отан», которую возглавляет казахстанский лидер. (г. Стамбул, издательство с участием ТОО «Алматы Принт», 2006, 2008, 2009, 2010, 2011, 2012 гг.).

9. КАЗАХСТАН. Ярко иллюстрированная историко-публицистическая книга-альбом на русском, казахском и английском языках, ставшая номинантом Всемирной книжной ярмарки во Франкфурте-на-Майне. (г. Астана, издательство «Фолиант», 2011 г.).

10. КАЗАХСТАН — РОССИЯ: ДОРОГОЙ ВЕЧНОЙ ДРУЖБЫ. Широко иллюстрированная историко-публицистическая книга-альбом, получившая презентацию на IX Форуме приграничных регионов обеих стран с участием их Президентов и ставшая лауреатом международного конкурса «Содружество». (г. Астана, издательство «Фолиант», 2012 г.).

11. ПИСАТЕЛЬ ГОДА 2011. Сборник номинантов Национальной литературной премии, большая авторская подборка. (г. Москва, ООО «Литературный клуб», 2012 г.).

12. РАССВЕТНАЯ УЛЫБКА ЗАКАТА. Новеллистический роман. (Подготовлен к печати в одном из издательств Москвы, 2014 г.).

13. ПУБЛИКАЦИИ В СМИ КАЗАХСТАНА И СССР. В личном архиве собрано более 3500 газетно-журнальных выступлений всех жанров и тематик. (С 1961 по 2012 гг.).

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: