Отрывок из книги «Синда – село родственников»
Книга, посвящённая столетию села Синда была издана в 2013 году Хабаровским книжным издательством.
Моё детство было связано с селом Синда, Хабаровского края, Нанайского района, основанным белорусскими переселенцами в 1912 году, в числе которых были и мои предки и по бабушкиной и по дедушкиной линии. В Синде жили мамины родители – мои дедушка и бабушка Лопаченко Михей Николаевич и Елена Ивановна (в девичестве Шерая). А мы жили в селе Даерга, что примерно в пятидесяти километрах от Синды вниз по Амуру.
Каждое лето мама возила меня к своим родителям. Я помню, как дедушка строил новый дом рядом со старым на берегу узенькой, быстрой Синдинской протоки; он и сейчас там стоит, только это уже красивый, современный дом. В Синде было много родни, кроме Шерых и Лопаченко; всё время «на слуху» были такие фамилии, как Богдановские, Ценцевицкие, Коба, семьи которых породнились между собой за десятилетия совместной жизни. Я так и не смогла разобраться в этом огромном родстве – считай, вся деревня.
В пятидесятые годы к дедушке часто заходили бывшие партизаны, и в разговорах между собой они часто произносили фамилию «Трапицин» (так на белорусский манер произносилась фамилия Якова Тряпицина, командующего партизанской армией на Нижнем Амуре). Слышала рассказы о необыкновенной красавице Нине Лебедевой, то ли подруге, то ли жене Тряпицина.
Как я поняла, официально эти имена были под запретом, и только в Синде они произносились с особым почтением и уважением. И ещё я поняла, что Яков Тряпицын и Нина Лебедева бывали в доме моего дедушки.
Когда я училась в старших классах, моя семья в это время жила в посёлке Троицкое – районный центр Нанайского района.
Я знала, что в селе Вознесенском (старинное русское село на среднем Амуре), есть учитель истории Фомин, который собирает материал о синдинских партизанах, потому что в Вознесенском был похоронен зверски замученный японцами и белогвардейцами в 1919 году комиссар партизанского отряда Иван Иванович Шерый старший брат бабушки.
Однажды на уроке меня пригласили к телефону, который был у директора в кабинете. Звонил Фомин. Приятный голос в трубке спрашивал меня, приедет ли кто из родственников на открытие обелиска на могиле Ивана Шерого. Я была в курсе событий, поэтому сообщила ему всё, что знала об этом мероприятии.
Я помню, как моя бабушка очень переживала, что не сможет приехать поклониться праху своего старшего брата. Она была старенькой, очень больной, а моего дедушки уже не было в живых.
После окончания Троицкой школы мы с мамой переехали в Амурск, где уже жила семья моей старшей сестры Серга Аллы Николаевны (ныне покойной). Вот с её младшим сыном Серёжей по просьбе моей бабушки мы съездили в Вознесенское, на другой берег Амура, и от её имени возложили большой букет живых цветов на могилу её старшего брата.
Странные чувства испытывала я, стоя у могилы. Я так много слышала об этом человеке, знала его жену, его дочерей, которые были не просто мамиными двоюродными сёстрами, но и лучшими её подругами. Я бегала с его внуками. И, наконец, я видела его лучшего друга, которого в Синде называли «дед Лебедев». После гибели Ивана Шерого он женился на вдове комиссара, взяв на себя заботу о четырёх его детях. В то время, когда я приезжала в Синду, он жил отдельно в небольшом домике, утопавшем в зелени больших деревьев прямо на крутом, обрывистом, красивом берегу речки. Этот дед мне казался большим, величественным, с седой длинной бородой; он напоминал мне Льва Толстого в деревне. В доме его всегда пахло свежей стружкой, он постоянно что-то мастерил. Я толком не понимала, кто был этот старик, но видела уважение, заботу о нём и старших, и детей.
И вот всё это надо было понять и осознать, стоя тут у могилы человека, ставшего в одно мгновение близким, родственником.
Я знала, что Борис Прокопьевич Фомин начал писать книгу о синдинцах и комиссаре Шером, и что её с нетерпением ждали все родственники. При этом я недоумевала, почему про Шерого до сих пор никто не написал. Я слышала, как бабушка говорила, что к ней приезжал дальневосточный писатель Рогаль, что они долго беседовали, и что она отдала ему все фотографии Ивана Шерого.
Много лет спустя, будучи свидетелем мучений Б. П. Фомина с изданием его книги, я стала догадываться, почему не вышла книга о синдинских партизанах, любивших своего командира Якова Тряпицина и которого между собой они называли «дальневосточным Чапаевым».
Представленный в книге Фомина образ Якова Тряпиына шёл вразрез с официальным мнением, поэтому в книгах, посвящённых Гражданской войне на Нижнем Амуре, о действии синдинского партизанского отряда представлен лишь небольшой эпизод, связанный с гибелью комиссара партизанского отряда Ивана Ивановича Шерого.
«Дальневосточный Чапаев»
Кем же был на самом деле Яков Тряпицын. Как сейчас пишут историки,
материала собрано вполне достаточно, чтобы достоверно рассказать о человеке, которого в советское время представляли только как диктатора и бандита.
Но даже такие сравнения Тряпицына с Чапаевым соратников по борьбе с интервенцией могут сказать, не так уж мало.
Прошедшие недавно на телеэкранах страны документальный и художественные фильмы о Чапаеве показали нам, как легко было устранить ненужного партии человека и неважно, что для этого пришлось уничтожить дивизию. Например, для того, чтобы расправиться с Блюхером, запросто уничтожили армию.
Причина, по которой расправились с Тряпицыным, никогда не была тайной. Прочитаем только одну его телеграмму в Москву:
«Иркутск. Тов. Янсону – Уполномоченному иностранным отделом от ЦК ВКП (б) из Москвы» – Ленину.
Нам стало ясно, что вы совершенно неверно информированы о положении здесь, и хотели бы спросить, кто вас информировал о положении здесь, а так же и Москву, в которой вынесено постановление о буферном государстве на Дальнем Востоке, создание которого совершенно нецелесообразно…
Вы указываете, что целью является создание такого государства, которое может признать Япония, следовательно, государства не советского, но тайно действующее по указанию Совроссии. Насколько это абсурдно, для нас было это совершенно ясно с первого момента.
Прежде всего, государство это, если оно земское, а не советское, не может вести политики Советов, и за время своего существования совершенно ясно выявило политику чистой белой гвардии, что и доказано событиями в Хабаровске и Владивостоке;
второе это то, что японцы не допустили бы советской политики буфера и сразу её заметили бы, и такие обвинения от них уже были, они указывали, что под ширмой земства гнездятся большевики; и, возможно, что этот мотив тоже является одной из причин их выступления, именно уничтожить советские элементы, и они этого достигли…
Думая избежать столкновения с Японией и прекращения оккупации мирным путём, вы рассчитывали, что Япония, признав земство, откажется от оккупационных целей и уйдёт подобру-поздорову. Японцы уступают только в силе. И вы достигли как раз обратных результатов: вместо избавления от японцев буфер дал нам ещё более злейшую войну, даже больше; вы своим дурацким буфером сорвали уже готовую победу красной партизанской армии на Д. Востоке, ибо смею вас уверить, что если бы не провокация буферов и земцев, то японцы, под давлением наших сил, ушли бы отовсюду, как ушли из Амурской области и Николаевска».
Можно многого недопонимать в вышесказанной телеграмме, но невозможно не увидеть, особенно в выделенных мною фразах, что политику Ленина на Дальнем Востоке Тряпицын считает абсурдной, дурацкой, провокационной. («Какой ужас! Какой-то Тряпицин открыто выступил против политики самого Ленина).
Ленинское правительство, требовавшее от партизан покорности японцам, не могло не увидеть угрозу своим планам. Тем более что Тряпицына своей телеграммой поддержали Охотское побережье и Камчатка:
«Первомайское собрание всех трудящихся Охотска, приисков и его окрестностей решило не признавать буферного государства, фактически выливающегося на Д.В. в японо-белогвардейскую оккупацию. Собрание находит совершенно ненужным указания Владивостокского и Хабаровскогоцентров (к коммунистам которых обращались Тряпицын и Лебедева не идти ни на какие уступки японцам), ибо это является
издевательством... Пусть мы остались одиноки, пусть, согласно словам Уполин отдела Янсона, от нас отказалась Советская власть, но мы решили не опускать руки».
Можно уверенно сказать, что Тряпицын своим несогласием с политикой создания «буфера» подписывал себе смертный приговор. У советской власти к этому времени уже был наработан достаточно большой опыт в устранении своих оппонентов.
Образованная красными ДВР (Дальневосточная республика) для сдерживания Японии притягивала к себе и белогвардейцев, которые надеялись с помощью японцев расправиться с большевиками, а потом выкинуть японцев, а это была угроза образования на Дальнем Востоке другого национального русского государства, враждебного Советскому.
Недавние переселенцы из центральных областей России, Украины, Белоруссии, и здесь далеко за примером ходить не надо – синдинцы, которые с большим трудом обустраивались на новых землях, – взялись за оружие. Им было понятно, что японцы – это интервенты, посягнувшие на только что обретённую ими свободу, и те, кто пустил их на русский Дальний Восток – это враги. Поэтому повсеместно стихийно стали появляться партизанские отряды, которые били и японцев, и их приспешников белогвардейцев, и большевиков, которые не только не помогали восставшему против интервентов народу, но и всячески мешали, что стоило немало «лишней» пролитой крови.
Яков Иванович Тряпицын родился в 1897 году в деревне Саввастейка Владимирской губернии в семье мастера кожевенного дела. Кроме ремесла кожевника, овладел многими другими ремёслами. Самостоятельно изучал этнографию, ботанику, зоологию, историю, ораторское искусство. В 1916 году добровольно вступил в действующую армию, воевал в окопах Первой Мировой войны на германском фронте, получил за храбрость «Георгия» и звание прапорщика. Покинул фронт после тяжёлого ранения в ногу. Революцию принял сразу и стал активным борцом за Советскую власть.
В конце марта 1919 года Тряпицын прибыл во Владивосток и сразу же вошёл в подпольную организацию портовых грузчиков. Вскоре отряд, в котором находился Тряпицын, был разбит и рассеян по тайге превосходящими силами японцев. В июне 1919 года он выходит на Амур и вливается в группу хабаровских партизан. Вскоре Яков избирается руководителем небольшого партизанского отряда, который успешно воюет с колмыковцами.. 2 ноября 1919 года в селе Анастасьевка на конференции революционных организаций и партизан Хабаровска был избран Ревштаб, который поручил Тряпицыну возглавить объединённый партизанский отряд и действовать в направлении Николаевска-на-Амуре. Здесь же он впервые встречается с эсеркой-максималисткой Ниной Лебедевой
Нина Лебедева родилась в 1898 году в Пензенской губернии, училась в гимназии. После Февральской революции Лебедева становится организатором читинского союза максималистов. От наступавших семеновских банд сбежала в Благовещенск, откуда перебралась в Хабаровск. Здесь становится секретарем подпольной организации, поддерживает связь с красными партизанами.
Благодаря военным и организаторским способностям командующего Тряпицына, 26 февраля 1920 года Николаевск-на-Амуре был взят с минимальными потерями: 2 убитых, 1 раненый и 14 человек обмороженных.
На следующий день Тряпицын выступил с речью, обращённой к жителям этого богатого города:
«…Вы же, приспешники капитала и защитники кровожадного империализма, ещё вчера ходившие с белыми повязками, не мечтайте, что вас спасут нацепленные сегодня красные банты. Помните, что тайком за нашей спиной вам работать не удастся. Царство ваше отошло! Будет вам ездить на согнутой спине рабочего и крестьянина. Уходите к тем, чьи интересы вы защищали, так как в наших рядах вам места нет. Помните вы все, товарищи, что будет есть только тот, кто станет сам работать. Не трудящийся да не ест!».
Взяв город, Яков Тряпицын и Нина Лебедева не провозглашали ДВР – они установили Советскую власть. Белые офицеры были взяты под стражу, кто хотел – перешёл на сторону красных. С японцами продолжал действовать мирный договор. Но на следующий день японцы напали на расположение красных.
Завязался тяжёлый бой, в котором погибли многие соратники Тряпицына и Лебедевой. Сам Яков был тяжело ранен в ногу и чудом вырвался из горящего здания.
План уничтожения штаба красных провалился. Японский гарнизон сдался. А между тем наступила весна. По мере очистки Амура ото льда из Хабаровска к Николаевску на канонерках продвигались японцы.
Японский десант высадился в Де-Кастри с целью атаковать Николаевск с суши. Их военная эскадра была готова войти в устье Амура. Всего против армии Тряпицына Япония выставила десятитысячную армию. И напрасно Тряпицын просил помощи у соратников из Хабаровска и Владивостока. Доходило до того, что они просто отказывались выходить на связь.
Николаевский Ревштаб (а не сам Тряпицын) принял решение оставить город и центр обороны перенести в посёлок Керби (ныне посёлок Полины Осипенко). Ревштаб, в состав, которого входили три коммуниста, анархист Тряпицын и эсерка-максималистка Лебедева (то есть коммунисты имели решающий голос), принял решение уничтожить город, а население принудительно эвакуировать через посёлок Керби в Благовещенск.
Но уже к 1922 году коммунисты-ленинцы укрепили мнение, что в ужасах николаевской трагедии повинны исключительно анархисты и максималисты.
Тряпицын со своим штабом и ротой бойцов покинул город последним, на глазах у занимающих город японцев. И здесь произошло событие, сыгравшее роковую роль в судьбе Тряпицына и его приближённых. Группа Тряпицына заблудилась и проплутала по тайге двадцать двое суток. Это невероятно, но их проводником был эвенк. Как теперь предполагают, что «тунгусский Сусанин» был японским лазутчиком.
Двадцать два дня – это достаточный срок, чтобы заинтересованным лицам успеть деморализовать полуголодную армию, а скопившимся там измученным, больным беженцам указать на виновника их трагедии.
Кровавый финал.
Конвоиры в своих воспоминаниях рассказывали:
После приговора Тряпицын и Лебедева, когда их вели к месту казни, достаточно громко между собой переговаривались:
–Яша, нас действительно хотят расстрелять?
–Разве в такую прекрасную ночь расстреливают? Это просто демонстрация.
–А я знаю, что беременных женщин нигде в мире не расстреливают. Если тебя
расстреляют, а меня нет, я назову нашего сына Яковом. Ты согласен?
– Конечно, согласен. Ты не волнуйся, всё будет хорошо.
Осуждённых поставили на бровке заранее вырытой ямы-могилы. Позади чернела тайга. На ясном небе сияла полная луна, было светло, как днём. Зачитали решение суда: «За содеянные преступления, постоянно подрывающие доверие к социалистическому строю, могущие нанести удар авторитету Советской власти, подвергнуть смертной казни…»
Прозвучала команда:
– Конвой, отойти в сторону!
Напротив приговорённых, вскинув ружья, приготовились к стрельбе взвод солдат. Все замерли…
Прозвучала команда:
– Взвод, пли!
Осуждённые повалились в яму, все, кроме Тряпицына. Он только пошатнулся после залпа, но потом выпрямился. На секунду все оцепенели. Он наклоняется, и берёт на руки бездыханное тело Нины Лебедевой.
– Стреляйте!– уже не командует, а кричит комвзвода Пётр Приходько.
В Тряпицына началась беспорядочная стрельба, но он продолжал стоять с телом Лебедевой в руках. Приходько подбегает к нему и в упор разряжает пистолет. Тряпицын медленно валится в яму, не выпуская из рук Лебедеву. Даже мёртвый, он не хотел отпускать её от себя. А она за эту верность подарила ему несколько мгновений жизни, приняв на себя пули бывших соратников по оружию.
А потом эти бывшие «соратники по оружию» объединятся с ярыми патологическими антисоветчиками в обвинении Тряпицына и его сторонников в организации «красного террора» в низовьях Амура и, называя его «большевиком», зачислят в «самозванцы-диктаторы», в «контрреволюционеры-анарахисты».
В этой истории всё так запутают, что любое выступление в защиту Тряпицына будет восприниматься, как идеологическая диверсия.
Именно так была расценена публикация московского журналиста И. Анисимкина в журнале «Военные знания» в 1971 году, где автор выступил в защиту деятельности Я. Тряпицына и Нины Лебедевой. А участники тех событий не имели никакой возможности публично заявить о своей позиции, о ней заявляли только в своём узком кругу.
Это было как раз то, что я и услышала в разговоре моих бабушки и дедушки с бывшими синдинскими партизанами, которые были уже не только соратниками, но и близкими родственниками.
Из письма писателя Г.Г. Пермякова Н.Н. Прибылову, сотруднику Гродековского музея, от 29 марта 1963 года:
«Придёт время и будет роман о Якове Тряпицыне, восстановят его могилу, опубликуют двусторонние документы, будут выслушаны обе стороны.
Если пятидесятилетние люди уже хотят объективности о Якове Тряпицыне, то тем более потребуют этого будущие тридцатилетние».
В статье были использованы публикации, размещённые в Интернете:
- Гусев О. М. «Яков Тряпицын и «призрак Бреста». Глава 12.
- Александровск-Сахалинский. «Яков Тряпицын – бандит или герой?».
- Смоляк Виктор Григорьевич книга «Междоусобица», издана 2009 году.
- Сергей Юдинцев «Дерзость и честь», исторический очерк.
Об авторе:
Людмила Крылова-Лопаченко, родилась в селе Даерга (Найхин) Хабаровского края Нанайского района. После окончания седьмого класса с семьёй переехала в Троицкое – районный центр Нанайского района, после окончания десятого класса переехала в город Амурск.
В 1969 году вдруг загорелась желанием повидать мир и не нашла другого способа, как поработать на судах Дальневосточного пароходства. Заработала визу, работая, на теплоходах «Советском Союзе» и «Феликсе Дзержинском», а на «Зее» ушла в полугодовалый фрахт во Вьетнам. Рейс во Вьетнам в мае 1972 года стал государственной тайной и вошёл в историю страны как «одна из великих тайн XX века» (В кавычках дано название книги). О трагических событиях во Вьетнамском порту Камфа я написала в своей книге «О Вьетнаме и не только», изданной по лицензии Ridero в 2016 году.
Вернувшись летом 1972 года в Амурск, окончила Амурский целлюлозно-бумажный техникум по специальности «электромеханик» и, отработав по специальности на предприятиях города, в 1986 году окончила курсы экскурсоводов в «Комсомольском – на Амуре бюро путешествии и экскурсий» и в этом же году была приглашена экскурсоводом в Амурский городской краеведческий музей.
Работая в музее, собрала материал для своих статей и книг – «Убийственный герб Дома Романовых», «Великие богини Триполья на Амуре»,
«Они не вернулись из боя» – об амурчанах погибших в чеченской войне и другие.
Публиковать свои книги стала, когда полностью ушла на пенсию с 2013 года.
Сначала вышли в свет книги по сценариям брата Быргазова Анатолия Николаевича – «Амур – река мэргэнов», «На добрый привет – добрый ответ», «Как в сказке» и другие. В последние годы стала издавать и свои книги – «Синда – село родственников», «О Вьетнаме и не только», «Литературные теоремы», «Несотворённый свет»…
