Покос
Покос
Удивительное было время моего детства. Как только наступает время покоса, отец берет лошадь в совхозе. Запрягает ее в телегу, и мы всей семьей начинаем собираться на покос. В то время каждому работнику совхоза выделяли делянку для заготовки сена.
Отец ставил в телегу корчагу кваса, да, именно корчагу холодного кваса, до сих пор ощущаю его вкус. Можно на покосе кипятить воду на костре, в старом дедовском чайнике, но чай никогда не заменит прохладу кваса.
На покосе у нас был шалаш. Ночи во время покоса теплые, короткие. Отец всегда брал с собой старый тулуп. Он обычно накрывал нас, всех четырех ребятишек, этим тулупом. О тулупе ходили легенды, тулуп во время гражданской войны не раз спасал от холода моего деда. Под ним всегда спалось легко, нежарко.
На покос выезжали всей семьей. Ребятишки, отец с матерью, да иногда и бабушка, мать моей матери. Ехали как цыгане – полная телега, да еще с собой везли литовки, грабли, вилы, корчагу кваса и припасы.
Я часто говорил отцу:
– Зачем бабушку с собой берем? И так места мало!
– Не твое дело. Не суй нос куда не надо, – отвечал отец.
Мы все знали, что не только мы боялись строгости бабушки – даже отец, прошедший войну и отсидевший в лагере, будучи выпивши и устраивающий с матерью скандал, при виде бабушки, как ребенок, быстро успокаивался и засыпал.
Мать тоже иной раз была недовольна, так как на покосе всем начинала руководить бабушка. Поэтому мать старалась убедить отца:
– Иван, может, еще деда с собой возьмем?
Однажды мать, смотря в сторону такой оравы на телеге, с насмешкой сказала:
– Отец, корову с собой возьмем, ребятам молоко будет.
Отец посмотрел на мать, подумал и проговорил:
— Правильно, привяжем Марту (так звали нашу корову) к телеге, пусть будет с нами.
Мать перепугалась:
– Что?
– Взять корову, говорю, надо, пусть пасется, нагуливает молоко в поле. Молока давать будет больше.
На покосе жили подолгу – неделю, полторы, а если дожди, то и того больше. Домовничать оставалась в деревне бабушка, если не ехала с нами.
Мне было жаль эту добрую старушку. Она была сухая, высокая и строгая. Для меня не очень-то сладки были эти поездки, отрывающие от тренировок. Правда, я любил жить на покосе, но покос был для меня большой заботой. Приходилось заниматься заготовкой дров для костра, чистить картошку, мыть посуду.
Отец с матерью, сестрой и братом вставали рано, пока лежит роса, чтобы косить было удобно, а на меня оставляли еще младшего брата. Как только вставало солнце, они приходили к шалашу, я их должен был накормить. Они ложились отдыхать, а мне надо было перемыть всю посуду, А вечером отец литовку подаст и скажет:
– Обкашивай траву возле шалаша, пока роса.
Или:
– Собери дров в ближайшем колке – для костра.
А к чему дрова? Ночи теплые.
Есть сено, тулуп, одеяло. Накроешься – и никакого костра не надо.
Не спится в шалаше. Выйдешь из него, присядешь у березки – хорошо!
Воздух чистый, прозрачный, ароматный – лесной. Осиновый лесок дремлет. Ляжешь на траву, а над головой в небе звездочки редкие, далекие, так ласково светят, вон одна сорвалась и полетела к земле. Луна выплывает величаво. Обольет все голубовато-мглистым светом. Над поляной повиснет туман. Запах свежего сена дурманит. Где-то далеко кричит сыч. А то птички зашумят, встревоженные хищным зверьком.
Один раз в такую лунную ночь видел, как тихонько через поляну шел волк. Осторожно, с опаской. Ну разве можно уснуть? Все ночь вот так бы лежал! Да вот только комары покоя не дают, будто горстями кто их в лицо бросает. На щеках волдыри, на лбу шишка. Закроешься одеялом – так и тут от них спасу нет, и под одеяло забираются и поют:
– Дру-у-у-уг! Ку-у-ум!
И вот вертишься, вертишься – и думаешь уже не о красоте природы, а об этих комарах. Посмотришь на отца, а он спит – хоть бы что! Утром с улыбкой посмотрит на меня, да еще посмеиваться начнет:
– Комары, наверное, твои друзья, вон как изукрасили!
Отца ничем не удивишь, человек он упрямый. Ему от комаров тоже иногда сна не было.
Один раз ему тоже досталось. Как это было.
Скошенная трава высохла, и отец пошел ее сгребать. День был сухой, жаркий. Отец работал в одной майке и трико. Загребал сено, слышу, кричит:
– Петя, иди сюда!
Я подошел. Он показал мне на осину и говорит:
– Вон гнездо осиное. Смотри.
Посмотрел – с осинки свисает серый комочек. Возле него вьются осы. Я отскочил. Знал, что жалят.
– Чего ты боишься? Не надо их бояться! Надо взять, может, у них мед есть.
Он смело подошел к гнезду, схватил его, завернул в майку. В это время осы зажужжали. Одна ударила отца в губу, другая в лоб. Отец бросил майку вместе с гнездом и побежал по покосу что есть сил. Осы за ним. Вот так он сделал несколько кругов, а они жалили его в руки и голову. Отец махал руками, дрыгал ногами, Несколько ос ужалили и меня.
После этого случая я не мог смотреть на отца без смеха. Вспоминая, как он бегал по покосу, размахивая руками и ногами. Искусали они его до неузнаваемости. Одни усы остались торчать, под глазами синяки. Глаза заплыли, остались только щелки. Я сказал:
– Вот и тебя изукрасили.
– Ладно, не бурчи, – недовольно сказал он.
Мать тоже подшучивала:
– Куда с Петром мед дели? Хоть бы чаю с ним попить.
Отец молчал. Покос подходил к концу. Оставался один день.
Вот и последний вечер. В колках стоит тишина. Птицы примолкли, как бы прощаясь с нами. Только кое-где слышалось позвякивание литовки. Последняя ночь. В шалаше пахнет ароматом травы, теплом и уютом. Вокруг тишина, даже комаров не стало. Тишина убаюкала меня, проснулся от того, что кто-то рядом. Открыл глаза – надо мной стояла корова, мирно жуя жвачку. Она как бы тоже прощалась с мирной жизнью сенокоса. Глаза вновь закрылись.
Проснулся, когда солнце уже поднялось. Пришел отец, сказав: «Пора собираться». Вот и закончилось очередное лето. Мой последний сенокос. Я уходил в армию. Много лет прослужил в армии, да и отца, матери и бабушки не стало. Когда отслужил, вернулся домой, совхоза уже не было, как и деревни и братьев. Все кануло в прошлое. Но сенокос, детство до сих пор вспоминаю как самое лучшее время моей жизни.
Судьба
Лейтенант Петров после окончания военно-морского училища прибыл служить на Дальний Восток. При распределении был назначен помощником командира торпедного катера. Служба шла своим чередом. Встретил в отпуске в своем городе девчонку Веру, сыграли свадьбу. Увез ее на Дальний Восток. Через некоторое время получил в подчинение торпедный катер и звание старшего лейтенанта. Незаметно бежало время. Однажды вызвали в штаб и неожиданно предложили должность командира роты в бригаде морской пехоты. Учитывая, что Петров служил срочную службу в ВДВ и был сержантом, он согласился. Присвоили звание капитана.
Дома тоже было все хорошо. Подрастал сынишка Никита. Петров уже командовал батальоном морской пехоты и имел звание майора. Жизненный распорядок нарушил звонок из штаба бригады, приказ немедленно прибыть к командиру бригады. Командир бригады был немногословен. Передать батальон заместителю. А самому формировать отдельную роту морской пехоты и убыть в распоряжение начальника УЗГ на Кавказ в город Владикавказ.
Командировка на войну как-то подломила подполковника, после командировки он получил досрочно звание подполковника. Там он встретился с тем, с чем не ожидал встретиться. Всю жизнь он готовился к войне, но что-то происходило в те годы не так. Во время боев под Грозным погибло несколько матросов, сам Петров был контужен. Но всем на это было наплевать. Командиры занимались своим делом, продавали все, что можно было, пьянствовали. Да и страна была уже не та, в которой жил Петров. Вернувшись с войны, он встретился с равнодушием, как будто и не уезжал никуда. Все офицеры жили одним – что можно продать, как заработать деньги.
Зарплату перестали выдавать. Дома начались упреки и ссоры. Да и служил уже не в морской пехоте, а в одной из служб строительного управления. Однажды его вызвал к себе начальник службы и напрямую спросил, может ли подполковник достать несколько компьютеров для его сына. Он учится в одном из институтов, и там просили несколько компьютеров – для хорошего окончания института. Что значит «хорошего окончания», не пояснил. Потом он узнал, что сын начальника после окончания института остался учиться в аспирантуре, получил кандидата наук и стал успешным бизнесменом. А пока на вопрос начальника Петров ответил отказом. На что последовала речь, что, мол, в одном из подразделений есть офицер, который может это сделать. Но ему нужна должность полковника, как раз Петрова. Сергей, так звали нашего героя, представил себе, что будет дома. Крики, упреки о загубленной молодости, неустроенной жизни. Крики, что выходила замуж за бравого морского офицера, с хорошей зарплатой, а кто он сейчас. Контуженый подполковник – строитель, без зарплаты. Не умеющий делать деньги, не приспособленный к новой жизни.
Сергей зашел в ближайшую пивную. Она его встретила убаюкивающе, никто ни о чем не спрашивал. Вот так началась у подполковника Петрова новая жизнь.
Утром служба, к обеду уже полупьяный, ждал вечера – и пивная, где можно расслабиться, высказаться. На новом месте служба не пошла, там тоже война за звание и должность. А ему, прибывшему из управления с понижением, места не нашлось. Старые друзья, с которыми начинали службу лейтенантами, куда-то растворились. Кто в больших чинах, кто в бизнесе, а кого и уже нет на этом свете. И всем им нет дела до Петрова. Несколько раз задерживался патрулем. Последний раз, придя домой и выслушивая упреки жены о ее несчастье жизни с ним, ушел из дома, напился и был доставлен в комендатуру.
Наутро начальник управления вызвал к себе:
– Сдай удостоверение, передай бумаги. Считай себя пенсионером.
Вот так и закончилась служба подполковника Петрова. Вся жизнь пошла под откос.
Пролетело время. Петров у себя на родине. Работы нет. Но выпить, поговорить можно в так называемой «наливайте». Оставим нашего героя на некоторое время.
В городе Н-ском проживал паренек Вася Гущин. Окончил школу, поступил в институт. После института был направлен на работу инженером на один оборонный завод. Через некоторое время его назначили начальником отдела. Женился, родилась дочь. Все шло своим чередом. Но тут перестройка. Михаил Горбачев кричал и разваливал могучий и непобедимый Союз. На смену пришел «полупьяный» Ельцин. На предприятии не выдавали зарплату. С предприятия тащили все, что могли. Понемногу Вася Гущин стал выпивать, вскоре потерял работу. Дома каждый день ссоры. Все больше находился в «наливайте».
Вот там за очередным стаканчиком портвейна и свела судьба двух бывших представителей славного СССР. Военного моряка и инженера. Оба молодые пенсионеры. Работы нет. Денег тоже. Да еще к тому же один контуженный. Пить начинали с утра, к вечеру уже не помнили, что было утром. Попадали в медвытрезвитель, но и его в скором времени не стало.
Пришел новый руководитель страны. Жизнь как-то стала налаживаться. Петров устроился работать в один из техникумов. Преподавал спецдисциплины, стал тренировать детей: все-таки был в прошлом кандидат в мастера спорта. В наливочку стал заходить все реже и реже, а затем вообще перестал туда ходить, да и дома все складывалось, подрастал внук.
Да и у Васи Гущина тоже жизнь стала складываться летучим образом: хороший инженер всегда найдет работу. Вот и Гущин, собрал несколько своих коллег, открыл салон по ремонту автомобилей. Вернулась жена, пить спиртное почти не пил. Появились деньги.
Петров и Гущин встречались, вспоминали, что из-за превратностей судьбы чуть не стали алкоголиками. А то и могли умереть раньше времени, как некоторые знакомые из «наливайте».
Вот такая история произошла с моими товарищами.
А завтра бой
В первом часу ночи майор Ковалев проверял посты. Он шел по склону горы в черной осенней тьме. Над головой высились горы Тебулсомта.
Острым холодом дуло с гор, и вся высота гудела, вибрировала над непрерывными ударами воздушных потоков. Пахло снегом, горами и еще чем-то. Незнакомый горный воздух наполнял расположение блокпоста.
Над головой как ковер расстилались следы от трассеров.
Внизу слева, где раскинулся аул, всю ночь шла стрельба, которая прекращалась только лишь к утру.
Ковалев не видел в темноте ни дота, ни БТРа, поставленного в капонир. Он шел – руки в карманах. Ветер неистово дул.
Приступы тоски появлялись не раз в последнюю неделю, и всегда ночью. Это объяснялось в первую очередь тем, что четыре дня назад он был в штабе группировки. На оперативном совещании генерал дал приказ готовиться к штурму Грозного. Объяснив, что впереди пойдет майкопская бригада и танки. Задача – захватить за ночь Грозный, очистить его от боевиков.
Ковалеву была поставлена задача с отрядом внутренних войск и милиции не пропустить отступающих боевиков в Ингушетию.
– Часовой! – строго окрикнул Ковалев, остановившись на звук голосов и гитары. Впереди за бетонной плитой выступало очертание палатки первого взвода, плита защищала от случайных пуль.
Ответа не было.
– Часовой! – повторил он громко.
– А!
– Что это – «а»? В прятки играем? – выругался Ковалев.
Сразу вспомнил Афганистан, как подкрались «духи» к посту, вот из-за такого часового вырезали весь пост.
– Стой, кто идет? – преувеличенно грозно выкрикнул часовой и щелкнул затвором автомата.
– Проснулся? Что там в палатке за музыка? – спросил Ковалев недовольным тоном. – Что молчишь?
– Поспелов чего-то сочинил, товарищ майор, – робко кашлянув, забормотал часовой.
Ковалев откинул полог палатки и шагнул внутрь.
В палатке сидели на кровати солдаты. Кто-то курил. Тут же находился и командир взвода лейтенант Карпухин. Все слушали, как играет на гитаре сержант Поспелов.
Поспелов встал.
– Прекратить галдёж и послушайте!
Стал читать перефразированное стихотворение:
– Здесь вам не гражданка,
Здесь климат иной.
Отсюда редко пишут домой.
И даже с постельной койки пишут «здоров».
А все потому, а все потому,
Что Грозный – не город в Крыму.
Здесь рано поднимают нас,
Дают оружие и приказ:
«Вперед, солдат, на большие дела!»
Надеемся только на автомат,
На руки друга и пару гранат,
И чтобы разведка не подвела.
То, что веселье это происходило перед штурмом Грозного и солдаты знали это, не сдерживали себя, и удивило Ковалева. Потом это много раз его преследовало: впереди бои, а солдаты читают стихи и поют песни, зная, что кто-то будет убит или ранен.
Ковалеву хотелось накричать на солдат, отчитать командира взвода. Ведь завтра бой и нужно отдыхать. Но как-то не нашлось слов, и он только подозвал командира взвода и сказал, чтобы прекращали самодеятельность – и всем спать.
Выйдя из палатки, Ковалев постоял в холодной осеней тьме. Мысль о том, что завтра бой, кто-то из них погибнет, он должен быть добрее, ласковее к солдатам, успокоила его.
Ветер с гор гудел в ушах, Ковалев чувствовал знакомое покалывание в груди. Пройдя несколько шагов, присел на патронный ящик. Посмотрел во мрак ночи, где высились разбитые дома в километре от позиций, расположенных на окраине города. Там вдалеке стояла тишина, нарушаемая автоматными очередями.
Как сложится судьба каждого солдата и офицера? Эта ночь и завтрашний день являться будут, может быть, определяющими в дальнейшей жизни.
Встреча
Июль. Отпуск. Поездка в санаторий на поезде. Купе. Я и две мои очаровательные спутницы расположились на нижних полках. Мирно стучат колеса вагона, внизу протекает беседа моих спутниц, рассказ одной из них мне запомнился.
Мужа схоронила два года назад. Дети выросли, закончили учебные заведения и разлетелись по просторам нашей необъятной Родины. Создали семьи, появились дети. К ней приезжали раз в год, а потом еще реже, отделывались звонками, предлагали переехать к ним, но она не хотела быть обузой. Да и вся жизнь прошла в Каменске, и менять на старости лет что-то в жизни не хотелось.
Тут еще недуг заставил обратиться к врачу и выслушать диагноз, от которого сердце сжалось, но она стойко выслушала речь врача:
– Сильно не переживайте. Это еще не окончательный диагноз. Анализы отправлены в областную лабораторию, но результаты будут готовы, дней через двадцать – тридцать. Да и вообще сейчас все лечится, только лекарства дорогие.
Он протянул ей рецепт на эти лекарства:
– Будите принимать три раза в день. Импортные дорогие, но хорошие. Оплатите в кассе поликлиники.
Врач все говорил и говорил, но она уже не слушала – шла по коридору на непослушных и подкашивающихся нога к кассе.
