Сапфир (роман). Продолжение

Резеда Шайхнурова родилась 01.03.1986 в г. Пермь. Окончила юридический факультет Пермского государственного университета. Живёт и работает по специальности в Москве.

Первые публикации стихов и рассказов появились в 16 лет – в школьных журналах и газетах. После поступления в университет занималась написанием статей и эссе в рамках программ «Молодые таланты» и «Молодая наука».

Среди наиболее ярких публикаций – эссе на тему «Любовь в творчестве Кнута Гамсуна» в журнале «Иностранная литература», 2009, и рассказ «Черная роза» в журнале «По стопам Шарлотты Бронте», 2006.

Под впечатлением от знакомства с произведениями английских писательниц Шарлотты Бронтэ, Эмили Бронтэ, Джейн Остен и др. было написано несколько романов в аналогичном стиле – «Дочь Монастыря», «Демон», «Сапфир». Последний, по мнению редакции «Российского колокола», является интересным продолжением классической традиции любовного романа. Уверены, что он понравится и нашим читателям, особенно если им близок этот литературный жанр.

 

В этом номере мы продолжаем публикацию романа. Начало в альманахе «Российский колокол», № 1, 2014 >>>

КНИГА ВТОРАЯ. Заточение

Глава I. Истинное намерение

За маской добродетели, личиной благородства
Скрывается палач порой, наказанный уродством…

Бриллити несколько раз позвала графа Альвадиса по имени, но, судя по тишине в ответ, хозяина не было в замке. Вспомнив его слова о том, что она может приходить за розами даже в его отсутствие, девушка подошла к столу, на котором стояла ваза с цветами, и наклонилась. Глубоко вдохнув сладкий аромат букета, гостья неожиданно ощутила странное головокружение и тяжесть в ногах. Потеряв равновесие, она упала без сознания.

Погружение во мрак было не столь тяжелым, как выход из обморочного состояния. Слабость во всем теле еще до конца не прошла, когда Бриллити почувствовала чью-то руку на своей груди. С трудом подняв свинцовые веки, она увидела перед собой соседа. Его смуглая рука лежала на ее обнаженной ключице. Сначала девушка подумала, что это игра ее воображения, объяснявшаяся предшествующим обмороком, но расстегнутый наполовину корсет и прикосновение мужской руки к ее телу не были галлюцинацией, как ни старалась она себя в этом уверить. Все происходило наяву. Похолодев от стыда и ужаса, Бриллити машинально схватила руку Альвадиса и отбросила ее от себя. Потом она накрыла свою грудь лифом платья и вскочила с кровати, на которой лежала. Широко раскрытыми глазами гостья смотрела на грека, который с самодовольной улыбкой пялился на нее. Совсем опешив, соседка попыталась потребовать объяснений, но кроме невнятных звуков ничего не смогла из себя выдавить.

— Садись! — велел ей Альвадис.

Не понимая, в какой ситуации она оказалась, Бриллити повиновалась. Она села в кресло напротив кровати и спокойно спросила: «Где я?»

— В подвале замка, глубоко под землей, где прежний хозяин держал своих домочадцев без воды и пищи, если они игнорировали его приказы, — столь же спокойно ответил ей Альвадис.

Сглотнув слюну от удивления, Бриллити продолжила:

— Как я сюда попала? Помню только, что склонилась над вазой с розами, и мне стало дурно.

— Это из-за действия морфия. Вы вдохнули его из цветов.

— Морфия? — девушка в первый раз слышала такое странное название.

— Морфий — это белый кристаллический порошок, алкалоид, выделенный из опиума и названный в честь греческого бога сновидений — Морфея, — особенно акцентировав внимание на последней фразе, произнес граф.

— Из опиума? — последовал очередной вопрос.

— Да, — подтвердил грек, — липкого, похожего на густое молоко сока надрезанных коробочек мака — красивого, но опасного цветка. Я привез опий из Греции, но его нетрудно достать и в Англии.

— Не понимаю, как этот порошок попал в розы?

— Я специально насыпал его в букет перед вашим приходом.

— Вы сделали это специально? — сдвинув брови, спросила гостья.

Альвадис улыбнулся, как бы положительно отвечая на ее вопрос.

— Зачем я здесь?

— Потому что я так хочу.

Бриллити вопросительно взглянула на Сапфира.

— Ты будешь здесь до тех пор, пока не отдашься мне.

От подобного ответа у гостьи вытянулось лицо. Ее губы задрожали, поэтому она не смогла переспросить услышанное. Пытаясь совладать с собой, юная особа старалась принять безмятежный вид и ничем не выдать своего волнения, хотя сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.

— Я понимаю ваше смятение, мисс Даймонд, и постараюсь сейчас вам все объяснить. Место, где вы в данный момент находитесь, расположено в полумиле под землей. Как вы, должно быть, уже заметили, оно представляет собой комнату со всеми удобствами.

Бриллити огляделась вокруг. Комната была достаточно просторной: к одной стене примыкала узкая кровать, на которой лежали пуховая подушка и одеяло, к другой — невысокий стол, на котором были лампа и медная подставка для свечи. У третьей стены располагался большой алюминиевый таз, служащий ванной, а посреди комнаты стояло кресло. Вся эта картина не внушала Бриллити решительно ничего, кроме страха. Она поняла, что ни секунды не хотела бы провести здесь одна.

— Вы будете пребывать в этом месте до тех пор, пока не выполните условия своего освобождения, суть которого я уже изложил. В зависимости от вашего желания вы можете остаться здесь на день, на два, на неделю или на месяц, — в общем на тот срок, который выберете сами.

Наблюдая, как округлились от его слов глаза соседки, Сапфир продолжил еще более серьезным тоном.

— Я каждое утро и каждый вечер буду приносить вам еду и свежее белье, пока вы не решитесь на близость со мной. Впредь вы будете обращаться ко мне только как к своему господину. Если попытаетесь сбежать, позвать на помощь или другим образом ослушаетесь меня, то, во-первых, спешу вас предупредить, дверь всегда будет заперта на ключ, а плотность земли не позволит никому вас услышать, во-вторых, вы будете сурово наказаны за любой даже самый незначительный проступок. А теперь, когда я обо всем вам поведал, можете задавать вопросы.

Бриллити не могла пошевелиться. Бледная от услышанного, она сидела словно неживая. Невольнице явно не хватало воздуха. С каждой секундой ее сердце стучало все чаще и чаще. Бриллити не могла поверить в то, что все это происходит с ней, что это реальность. Ее мозг отказывался работать и что-либо понимать. Как могло с ней такое случиться? Что явилось причиной подобного поступка со стороны графа? Мисс Даймонд не знала, как воспринимать его слова. Только твердость духа и уважение к себе не позволили ей зарыдать и умолять Сапфира об освобождении. Вдохнув побольше воздуха, она уверенно спросила: «Не кажется ли вам, граф Альвадис, что кислорода в этом помещении хватит не более чем на сутки? А если я задохнусь? Сомневаюсь, что в подобном случае смогу выполнить ваше требование!»

— Женщины такие предприимчивые создания! — сказал грек, обнажив ровные белые зубы в неестественной улыбке. — Что вы только не сделаете, чтобы спасти свою честь! Кислорода здесь хватит до тех пор, пока им насыщена атмосфера. В подвале есть множество отверстий: в полу, в стенах, в потолке, благодаря чему комната регулярно наполняется воздухом. Этому способствует рыхлая земля.

Бриллити с ясностью поняла, что ее похититель настроен решительно. Он готов осуществить свой замысел и не пойдет ни на какие уступки. Страх за свою жизнь, за свою честь, а также за честь своего отца заставили девушку изменить убеждениям и, вопреки гордости, попросить графа о пощаде. Она опустила глаза и, теребя рукава своего платья, тихо произнесла:

— В любой другой ситуации я бы ни за что не посмела просить вас о снисхождении, но в данный момент я вынуждена… умолять вас отпустить меня.

— В вашей власти принудить меня уступить вам, — краснея, продолжала мисс Даймонд, — и пойти на… на эту… низость, но уверена, что вы в действительности не собираетесь причинять мне боль, какие бы побудительные причины ни сподвигли вас совершить это, ведь вы человек!

Грек улыбнулся.

— Какое изречение! Теперь я понимаю, что девушки вашего возраста не зря читают столько романов. Ведь вы человек! Сильно сказано, — с ухмылкой заметил он.

Бриллити поняла, что ее слова не произвели на Альвадиса никакого впечатления.

— Разве вы не считаете себя человеком? — осторожно спросила она.

— Если человек в вашем понимании представляет собой слагаемое из головы, туловища, рук и ног, то я с вами согласен: я человек. А если вы подразумеваете, говоря о человеке, создание из чувств и эмоций, то вы ошибаетесь, мисс Даймонд. Еще семнадцать лет назад всякого рода жалость и сострадание к людям стали мне чужды. Теперь прошу простить меня, мне пора. Очень приятно было провести с вами время, но, к сожалению, у меня много дел.

Сапфир медленно встал и направился к двери.

— Вы не можете меня здесь оставить! — вырвалось у Бриллити, и она бросилась к похитителю, когда он уже вставил ключ в замочную скважину.

Вцепившись в руку грека, она попыталась оттолкнуть его и отворить дверь, но аристократ с силой отбросил ее к кровати и, взглянув на нее сверху вниз, удалился. Невольница лежала неподвижно несколько секунд, потом, опершись о кровать, встала. Глядя на дверь, она с содроганием осознала свое истинное положение — теперь она пленница.

Случившееся с ней этим жутким утром не укладывалось у нее в голове. Как мог человек в ясном уме провернуть такое? Ведь для того, чтобы соорудить под землей своего рода темницу, необходимо огромное количество времени и строительного материала.

Получается, что Сапфир Альвадис задумал похитить Бриллити, как только приехал в их поместье. Наивность мисс Даймонд не позволила ей предположить, что поведение жестокого и злопамятного аристократа с самого начала было направлено на то, чтобы заманить юную англичанку в ловушку. Сейчас, когда истинная причина появления грека в Англии была раскрыта, пленница почувствовала к нему глубокое отвращение.

Немного собравшись с мыслями и успокоив нервы, Бриллити присела на кровать. Здравый смысл подсказывал ей, что в скором времени ее отец забьет тревогу и спо­хватится о пропаже дочери. Единственным местом, куда он направится на ее поиски, будет замок соседа — ближайший дом вокруг.

Глава II. Узница

Не причинил бы столько боли удар кинжала по сердцу,
Но лишь предательство и слово способны кровь пустить отцу…

Надежды мисс Даймонд оправдались. Несмотря на разлад в их семье, через пять часов после ее ухода на утреннюю прогулку Питер Даймонд заволновался. Еще не было случая, чтобы его дочь не пришла вовремя к обеду. К тому же, днем она обычно проводила время в библиотеке. Первым местом, куда отец направился разыскивать дочь, был особняк иностранца.

— Чем обязан визиту столь важной персоны? — склоняясь в приветствии, спросил грек.

— Моя дочь у вас? — Даймонд был готов к подобному обращению и ничуть не смутился.

— Нет.

Хотя в глубине души Питер надеялся на положительный ответ, все же «нет» Сапфира его несколько успокоило. Только гость намерился с легкой душой покинуть замок, как аристократ кинул ему вслед:

— Она зашла ко мне утром, было около 10 часов.

— А где же она сейчас? — отец старался не выдать своей тревоги по поводу дочери.

— Мисс Даймонд покинула поместье вскоре после прихода.

— Что значит «покинула»?

— Уехала в моей карете.

— В вашей карете?

— Да. Я одолжил ей свой экипаж. А что, разве она не предупредила вас о своем отъезде?

— О каком отъезде? Насколько я знаю, моя дочь не собиралась никуда уезжать! Да и куда она могла уехать одна, без сопровождения!

— Видно, вы с ней действительно стали чужими, раз она даже не удосужилась предупредить вас о своем намерении оставить отчий дом.

— Да о чем вы говорите? Ближе меня у нее никого нет на всем белом свете!

— Вы уверены?

— Уверен ли я? А кто, по-вашему, мог у нее остаться после смерти родителей Розмари?

Альвадис сощурил глаза и как бы невзначай заметил:

— Кроме отца, думаю, возлюбленный.

— Возлюбленный! Да в своем ли вы уме? В округе, кроме нас двоих и вашей персоны, нет ни одной живой души, а за пределы поместья Бриллити без меня никогда не выезжала!

Грек исподлобья взглянул на Даймонда и спросил с лукавой усмешкой:

— А разве я не в счет?

Его собеседник раскрыл рот, но ничего не смог сказать. Обернувшись, Питер стер пот со лба. Неприятные изменения в поведении своей дочери отец объяснял тем, что девочка плохо знала людей, поэтому чужеземец вызвал в ней чувства симпатии. Но влюбленность!

— Вы растеряны? Я вас понимаю. Две ваши любимые женщины предпочли одного и того же мужчину вам.

— Ты лжешь! — гневно бросил сосед.

— Лгу? Вы думаете? Тогда кто, по-вашему, дал мне этот носовой платок с вышивкой?

Даймонд взял платок и остолбенел. Он подарил этот платок с надписью «С любовью» своей дочери на одиннадцатый день рождения, и с тех пор она никогда его не выпускала из рук.

— Уже около двух недель ваша дочь каждое утро заходила сюда. Ее любовь ко мне стала для меня такой же неожиданностью, как и для вас. Последние три дня она упрашивала меня уехать с ней, объяснив свое стремление тем, что осуждает своего отца за несчастливую жизнь матери. Мисс Даймонд укоряла вас за то, что вы не смогли найти средств для излечения Розмари. Ее любимая родительница так и не увидела своих любимых цветов.

По щекам Питера потекли слезы.

— Должен ли я вернуть вам платок? — спросил он хриплым голосом.

— О, если этот кусок ткани для вас так важен, то можете его забрать.

— Вы любите мою дочь?

Этот вопрос стал неожиданным для Сапфира, поэтому он не смог быстро ответить.

— Я… Почему вы спрашиваете?

— Потому что вы не уехали с ней.

— Ах, это! Я могу объяснить. Я уеду к ней после продажи дома. Думаю, не ранее следующего месяца! — хотя Альвадис был уверен, что Бриллити перестанет упрямиться уже к концу недели.

— Могу я спросить, где она?

— К сожалению, этого я не могу вам поведать. Но завтра она должна будет мне написать, как справилась на новом месте. Я попросил ее написать и вам, поэтому за ним можете прийти послезавтра.

— Но она хотя бы в порядке?

— О да! Могу вас уверить! Она в надежных руках и ни в чем не нуждается.

— Тогда я спокоен.

— Теперь, если позволите, я хотел бы вернуться к своим делам!

Даймонд выразил свое понимание, насколько это было возможно, и пошел прочь.

 

Вечером того же дня грек понес своей пленнице ужин. Салат из свежих овощей, отварное яйцо, пшеничная булка и стакан молока — вот, какое меню, по мнению аристократа, смогло бы утолить голод не слишком притязательной в еде особы.

— Как чувствует себя моя гостья? — воскликнул он, входя в подземелье.

Бриллити сидела на краю кровати и отвернула голову при виде Сапфира. На ее лбу виднелась испарина, волосы были растрепаны, кожа рук изодрана, а под ногтями была грязь.

— Я вижу, вы пытались выбраться, мисс Даймонд, и, судя по всему, вам это не удалось! — ехидно произнес он, поворачивая ключ в замке.

Альвадис поставил поднос с едой на стол и сел рядом с узницей.

— А у меня для вас подарок! — и он вытащил из внутреннего кармана сюртука маленькую шкатулку из красного дерева, потом достал оттуда кольцо с сапфиром и предложил Бриллити.

Девушка не шелохнулась.

— Хорошо, раз вам не нравится, положу его обратно. Я знаю, что вас заинтересует, мисс Даймонд!

Пленница насторожилась, но не обернулась к говоря­щему.

— Сегодня днем ко мне приходил ваш отец.

На этот раз Бриллити повернула голову.

— Зачем? — спросила она, не сдерживаясь.

— Узнать о вас.

— Что именно узнать? Говорите же!

— Приходили ли вы ко мне, живы ли, любите ли меня.

— Что? С чего бы папа стал вас об этом спрашивать?

— Просто я показал ему ваш носовой платок с надписью. Его естественным порывом стало спросить меня, что это значит. Я и ответил, что вы в меня влюблены, а отца ненавидите, поэтому бросили его одного доживать свои годы и уехали подальше отсюда.

Узница вскочила.

— Да вы сошли с ума! — крикнула она. — Как вы могли солгать такое? Неужели у вас нет ни капли жалости и сострадания к людям?

— Я родился без этих качеств.

— Значит, вы родились без сердца!

— Возможно. Но такой пустяк не мешает мне продолжать жить.

— Зато он мешает жить другим!

— Боюсь, что меня это нисколько не тревожит, мисс Даймонд.

— Боль и переживания людей для вас пустяки?

— Только такие, как вы и ваш отец, помимо собственных проблем пытаются решить чужие. Мнение окружающих, правила приличия, этикет — все это рамки, в которые вы добровольно себя загнали. Вы никогда не обретете свободу, если постоянно будете следовать чьим-то выдуманным правилам жизни. Дружба, любовь, взаимопомощь — все это клеймо на всем вашем поколении. С каждым днем вы пытаетесь возложить на себя все более непосильные обязательства, новую ответственность. Зачем? Чтобы абсолютно незнакомые для вас люди оценили ваши старания и сказали «спасибо»? Будьте благоразумны, мисс Даймонд! Забудьте обо всех предосторожностях, которым обучали вас с рождения! В реальной жизни они только мешают, не дают ступить шагу, словно вы в тисках! Хоть раз последуйте своим инстинктам и наслаждайтесь жизнью, получайте удовольствие от близости с мужчиной! Как выразить свои мысли, что сказать, чтобы не показаться вульгарной, как женить на себе мужчину, — каждый день женщины задаются этими вопросами. Уверен, ваш отец уже говорил с вами о том, что в скором времени вас нужно будет вывести в свет. Он втолковывал вам, как нужно вести себя в обществе, чтобы найти потенциального супруга. Не в этом заурядном обществе вашего графства, которое вы наблюдали на редких балах. Не правда ли?

Бриллити смотрела на Альвадиса, не отрывая глаз. «Как мог человек такого склада ума рассуждать о таких вещах, словно они не имеют значения? — думала она. — Только всевозможные правила этикета, умение держать себя, умение скрывать свои чувства и желания от окружающих отличают людей от животных».

— А разве не ради этого стоит жить? — спросила она, твердо веря в свою правоту.

— Единственное, ради чего стоит жить, это собственное счастье, мисс Даймонд.

— Значит, по-вашему, счастье заключается лишь в плотских удовольствиях, а не в семейной близости?

— Именно так.

— Тогда мои убеждения не позволяют мне с вами согласиться!

— Ваши убеждения держат вас сейчас взаперти, лишают свободы из-за упрямства!

— Упрямства? Целомудрие девушки вы называете упрямством? Чистота тела и души не значат для вас ничего?

— Если из-за них приходится жертвовать свободой и благополучием, то ничего.

— Мое благополучие состоит и в свободе, и в незапятнанности.

— Чем-то придется пожертвовать.

— Ничем жертвовать я не стану! Честь я сохраню даже ценой собственной жизни, а освободит меня отец! Я уверена, он не поверил ни единому вашему слову. И вопреки всему, придет снова.

— Да, вы правы, мисс Даймонд. Он придет снова. Только не затем, чтобы освободить вас, а чтобы убедиться в вашем намерении связать со мной жизнь.

— Каким же образом он в этом убедиться?

— Вы сами ему об этом поведаете.

— Я? Но вы же не собираетесь меня выпускать, пока…

— Вам не обязательно выходить отсюда. Достаточно вашего признания в письме.

— В каком письме?

— Которое вы написали отцу.

— Но я не писала никакого письма.

— Не писали? Как странно. Ах, я совсем забыл, вы сейчас его напишете.

При этих словах грек взял с подноса доску, чистый лист бумаги и перо.

— Вот! — произнес он, передавая все это Бриллити. — Теперь пишите под мою диктовку!

Узница посмотрела на бумагу, потом отложила доску и перо и, порвав лист на множество кусочков, бросила их в лицо тирану.

— Я никогда не сделаю этого для вас! — воскликнула она гневно. — Никогда! Слышите? Отец слишком дорог мне, чтобы разбить ему сердце из-за вашей прихоти!

Разъяренный выходкой заложницы, Сапфир схватил ее за руку, до боли сжимая запястье, и усадил в кресло. Несколько раз ударив девушку ладонью по лицу, он прошипел:

— Ваше благо, мисс Даймонд, что я захватил два листа бумаги.

С этими словами он вручил ей второй лист для письма.

— Хочу напомнить вам ваше положение здесь. Вы моя собственность и будете делать то, что я вам прикажу! А что до сердца вашего отца, то вам не придется его разбивать, если я сломаю ему жизнь, сказав, что вы погибли по дороге в Уэст-Энд. Вы поняли?

— Папа вам не поверит.

— Вы хотите проверить, мисс Даймонд?

Бриллити раздумывала, как поступить. Внутренний голос твердил ей, чтобы она подчинилась. Зная слабохарактерность своего отца, дочь вполне допускала, что он поверит лживым речам грека, потому что после смерти ее матери единственным человеком, который поддерживал в нем жизнь, была она, и Питер Даймонд не смог бы сопротивляться обстоятельствам. С другой стороны, Бриллити была слишком независимой, чтобы выполнять требования кого бы то ни было. Здраво рассудив, какая позиция была бы для нее наиболее правильной, она пришла к выводу, что необходимо согласиться. Положив лист на доску и взяв перо, пленница приготовилась писать.

Глава III. Письмо

Порой мы грубостью и силой пытаемся решить проблему,
Однако добротой и лаской разрушим отчужденья стену.

На следующий день своего заточения узница осознала серьезность своего положения. Сапфир не шутил, когда запер ее в этом жутком месте. Он действительно намеревался получить над ней власть. Бриллити злило, что она была бессильна перед ним и не могла облегчить свою участь.

Утром граф принес ей завтрак и масло для лампы. Свеча, которую он приносил для мисс Даймонд в день ее похищения, давно погасла, а свет лампы потускнел от нехватки подпитки. При входе в комнату он первым делом бросил взгляд на нетронутый ужин, который оставил вчера. Лишь стакан молока был пуст. Запирая дверь, Альвадис обратился к ней с некоторой досадой в голосе.

— Вы ничего не съели, мисс Даймонд. Вам не понравился ужин? Прошу простить меня, если это так. Я абсолютно не разбираюсь в тонкостях английского меню.

Бриллити молчала, глядя в сторону.

— Хотя, возможно, вы желаете поесть на свободе. Если вы понимаете, о чем я говорю.

Та, к которой относились эти слова, бросила грозный взгляд на грека. Ее глаза метали молнии.

— Не смейте даже намекать на это! Я никогда и ни за что не решусь на эту… эту мерзость, даже если буду умирать с голоду! — обрушилась она.

— Умереть с голоду я тебе не дам, даже если придется впихивать еду тебе в рот. Голодная смерть — слишком простое избавление от мук для тебя. К тому же, несмотря ни на что, я собираюсь добиться своего, а для этого ты нужна мне живой. Что касается твоей манеры выражать мысли… Если ты еще раз повысишь на меня голос, клянусь, ты об этом пожалеешь, — еле сдерживая себя, произнес аристократ. — Эти кандалы утихомирят даже самую строптивую.

Пленница посмотрела туда, куда указывал Альвадис. Окинув взглядом край кровати, она увидела железную цепь, прикованную к стене, на конце которой был приварен наножник. За сутки, проведенные в этом месте, узница еще не заметила этого приспособления. И с этой минуты ей стало действительно не по себе.

Заметив растерянный вид заложницы, Сапфир почувствовал удовлетворение от своего превосходства над ней.

— Итак, мисс Даймонд, вы будете есть? — спросил он снисходительно.

Бриллити кивнула.

— Отлично. Тогда свежий завтрак я оставлю, а вчерашний ужин унесу. Вы не против?

Девушка помотала головой. Как только граф вышел за дверь, она вдруг крикнула ему вслед:

— Постойте!

Хозяин замка вошел обратно, и пленница сконфуженно пролепетала: «Мне скучно здесь».

— Каким же образом я могу вас развлечь?

— Когда дома мне становилось скучно, я читала.

— Читала. Кг-хм… И что же?

— Романы. Художественные или исторические — не важно.

Грек рассмеялся.

— Ну, хорошо! Что-нибудь придумаем, — предложил он, почесывая висок.

— Благодарю вас.

— На Грейсчерч-стрит есть замечательная книжная лавка. Завтра днем занесу вам книгу.

 

Альвадис выполнил просьбу своей узницы. Около трех часов пополудни он зашел к ней с романом Уильяма Шекспира «Генрих VI». Именно эту книгу ему пришлось прочитать в детстве, и она стала первым и единственным произведением английского автора, которую юный Сапфир осилил по учебной программе своего отца.

В это время Бриллити мирно посапывала в кресле, задремав незадолго до появления графа. Одна ее рука лежала на подлокотнике, другая — на коленях. Голова была откинута назад, непослушные волосы локонами свисали на шею, грудь и плечи. Бледная кожа лица оттенялась легким румянцем и розовыми губами, а тень от длинных ресниц веером дрожала под веками.

Удивительное сочетание красоты и природного шарма этой девушки делали ее настолько притягательной, что невозможно было вдоволь насмотреться на нее. К тому же желание рассмотреть ее получше возникло у грека уже давно, только не было подходящего случая. Не теряя самообладания, он подошел к креслу, в котором спала пленница, и, взяв ее на руки, отнес на кровать, после чего бесшумно вышел из комнаты.

 

Как только он поднялся наверх, в дверь постучали. На пороге стоял Питер Даймонд.

— Я пришел за письмом.

— Вы как раз вовремя, дорогой друг! — парировал хозяин замка.

Издевка слышалась в каждом его слове.

— Недавно я получил письмо от моей возлюбленной. Прошу прощения, от мисс Даймонд. Она пишет, что благополучно добралась до моей квартиры в столице. Ах, что же я! Сами прочтете. Проходите в гостиную!

Даймонд прошел в зал и увидел на чайном столике согнутый лист бумаги.

— Это вам, мистер Даймонд! Можете прочесть здесь.

Посетитель присел на диван и взял письмо в руки. Спустя минуту он взглянул на Сапфира.

— Вы его читали? — спросил он прямо.

— Не в моих правилах читать чужие письма, — слукавил Альвадис.

— Вы не могли бы оставить меня одного?

— О, конечно! Я буду в библиотеке.

Когда граф ушел, Питер погрузился в текст письма. Он узнал почерк своей дочери, поэтому не стал подозревать аристократа во лжи.

 

«Дорогой отец!

Я покинула вас, и покинула навсегда. Простите, что я сделала этот шаг так неожиданно, но я все обдумала. Всё произошедшее со мной за эти дни оставило в моем сердце глубокую рану. Слова графа Альвадиса о прошлом моей матери сильно подействовали на меня, и я не смогла закрыть глаза на вашу ошибку. Почему вы не предоставили более обеспеченному человеку возможность излечить ее от недуга? Но теперь это не имеет значения. Мамы нет. И нет из-за вас. Будьте же благоразумны и не пытайтесь разыскивать меня! Моя душа и так полна печали. Я не желаю более страдать, а ваше присутствие в моей жизни всегда будет причинять мне страдания.

Будьте счастливы, сознавая лишь то, что я простила вас. Простить мне помог Сапфир. Не вините его в моем теперешнем отношении к вам! Я полюбила его постепенно. Он не способствовал мне в этом.

Мы поженимся в скором времени. Свадьба будет скромная. Церемонию проведет здешний священник.

Чтобы вы не нуждались в деньгах в ближайшем будущем, мой суженый готов предоставить вам две тысячи фунтов единовременно.

Будьте здоровы!

Ваша дочь Бриллити Роуз».

 

Дочитав письмо, Даймонд, как ни странно, не почувствовал себя в чем-то виноватым перед дочерью. Его переполняли противоречивые чувства обиды, жалости и растерянности. Он никак не мог ожидать, что его родная дочь сбежит из собственного дома, да к тому же с его давним врагом. Как-то нереально все это выглядело. Почему дочь не поговорила с ним о том, что произошло в молодости с Розмари? Почему поверила словам иностранца, не получив подтверждения от отца? Не могла семнадцатилетняя девушка, получающая удовольствие от чтения романов о любви, всегда спокойная и рассудительная, добрая и абсолютно не умеющая сердиться или ненавидеть, поступить так опрометчиво.

Неутешительные рассуждения Питера прервал внезапно возникший грек.

— Вы дочитали, мистер Даймонд?

— Да. Как я понимаю, я могу забрать это письмо!

— О да!

Гость встал с дивана и уже намеревался покинуть замок, но Альвадис его остановил.

— Куда же вы? Мне кажется, вы кое-что забыли!

— Неужели?

— Ваша дочь оговорила в присланном адресованном мне письме необходимость моего участия в вашем благополучии.

Даймонд выразил недоумение.

— Две тысячи фунтов! — напомнил ему грек.

— Ах, это. Спешу вас уверить, господин Альвадис, что в деньгах я не нуждаюсь! И даже если бы нуждался, то последним человеком, у которого я осмелился бы их одолжить, были бы вы. Плохая же, однако, у вас память! Уж вам бы стоило запомнить, что счастье и благополучие не купить за деньги. Ведь вы со своим состоянием так и не смогли их добиться.

С этими словами гордый англичанин ушел из дома несостоявшегося зятя.

Глава IV. Унижение

Он подавить в себе желание не в силах,
Как и убить в ней красоту — спасенье мира.

Ближе к вечеру граф понес своей узнице ужин. Бриллити сидела в кресле, держа в руках полученную от него книгу. Сапфир встал напротив кресла и, подняв одну бровь, уставился на девушку. Неприятная и похотливая улыбка озарила при этом его лицо. Потом он склонился над девушкой и уперся ладонями в подлокотники.

— Ваш отец приходил недавно, чтобы получить письмо от вас, — произнес он шепотом.

Как только аристократ раскрыл рот, пленница ощутила исходивший от него приторный запах алкоголя.

— Какое впечатление произвело на него написанное? — спросила она, слегка отвернув голову.

— Самое негативное, конечно! А вы что ожидали?

— Ожидала, что он порвет его и обвинит вас во лжи, — смело ответила Бриллити.

— Меня? Во лжи? Но письмо написано вашим почерком! Вы забыли?

— Нет, не забыла. Но я была уверена, что отец сразу заметит несвойственную мне манеру выражения чувств.

— Мистер Даймонд не оправдал ваших надежд?

Узница отвела от грека глаза и опустила голову. Альвадис взял ее за подбородок и повернул к себе.

— Вы не ответили мне, мисс Даймонд.

— И не отвечу! Вы пьяны, граф, и мне не о чем с вами разговаривать! — вспылила собеседница и вскочила.

Сапфир схватил ее за предплечье и рывком придвинул к себе.

— Вы снова забыли, с кем говорите, мисс Даймонд! Боюсь, на этот раз мне придется вас наказать.

Тиран толкнул Бриллити на кровать и надел ей на ногу кандалы.

— Вы просидите так всю ночь. Еще я оставлю вас без света.

Альвадис погасил лампу и направился к выходу с зажженной свечой.

— Вы самый подлый и отвратительный человек на свете! Не зря мама предпочла остаться слепой, но быть с отцом, чем излечиться и выйти за вас замуж! — в сердцах выкрикнула ему вслед пленница.

Граф остановился. Бриллити показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он повернулся. Лицо его исказилось жуткой гримасой: синие глаза вылупились, ноздри расширились, а челюсти сжались. На мгновение мисс Даймонд пришла мысль, что лучше б она промолчала. Но время нельзя было обратить вспять. Разгневанный грек пошел на нее, и поступь его была тяжелой. Перепуганная девушка встала и уперлась в стену, прижимаясь к ней всем телом, словно надеялась пройти сквозь нее. Альвадис подошел совсем близко к ней. Заломив ей руки за спину, он примкнул своими губами к ее губам. Пытаясь языком разжать ей зубы, он вплотную сдавил дерзкой девчонке грудь, отчего Бриллити стала задыхаться. Наконец язык Сапфира проник внутрь рта ослушницы. Боль и стыд остудили пыл узницы, и она зарыдала. Почувствовав свою победу над ней, аристократ отпрянул. Он стал свидетелем переломного момента, когда самоуверенность и гордость дочери Питера Даймонда растаяли от ее собственных слез.

 

Бриллити терла красные от слез глаза. Челюсть и скулы сводило от боли. Она чувствовала себя так гадко и противно, что никак не могла перестать плакать. Жалость к самой себе переполняла ее, а задетая гордость все время являла перед ней омерзительную сцену.

Пленница забилась в угол и выкрикнула в темноту: «Ненавижу его! Ненавижу всем сердцем! Будь он проклят!» Она знала, что Альвадис не услышит ее, но мисс Даймонд надеялась, что хотя бы Господь внемлет ее просьбам.

Всю ночь она так и не сомкнула глаз. Беспрестанные мысли и видения не давали ей возможности забыться сном. Лицо Сапфира Альвадиса то и дело озарялось победной улыбкой. Его громкий, безжалостный смех раздражал слух. Синие глаза блестели от радости, словно они состояли из синих искр от огня или ярких обломков звезд. Сапфиры! Да, его глаза напоминают сапфиры. Они не дают покоя. Их взгляд пронзает насквозь. Нужно скрыться от этих глаз. Но как? Они настигают везде.

Узница лихорадочно билась в бреду. Она уже не понимала, спит ли. Открывая или закрывая глаза, она все время окуналась в темноту. Почему тьма не проходит? Только к утру Бриллити, выбившись из сил, уснула.

Очнувшись в полдень, грек ощутил острую головную боль. Большое количество выпитого накануне виски дало о себе знать. Он лежал одетый и обутый в своей спальне и пытался вспомнить, что произошло прошлым вечером, когда Питер Даймонд вышел из его дома. Единственное, что сейчас напоминало ему о произошедшем, это неприятный привкус во рту.

— От меня разит алкоголем! — вырвалось у него.

Аристократ взглянул на часы.

— Боже! Уже полдень! Интересно, я принес вчера ужин этой несносной… М-м-м, бедняжка, даже завтрака не получила. Ничего! Это ее утихомирит!

Граф привел себя в порядок, утолил голод поздним завт­раком и только после этого решил отнести обед пленнице. Он отворил дверь в подземелье и удивился царившей там кромешной тьме.

— Что эта девчонка опять натворила? — пробурчал он себе под нос и запер дверь снаружи.

Прихватив из кухни подсвечник, Альвадис снова спустился. Комната озарилась светом. Не обнаружив узницу в кровати, он оглянулся вокруг.

— Кирие, элейсон! [1] — вздохнул Сапфир, заметив Бриллити, прижавшуюся в угол, в кандалах.

Это означало, что он вспомнил прошлый вечер и свое поведение. Как ни странно, но грек отнюдь не постыдился.

Лицо несчастной опухло за ночь из-за слез и бессонницы. Под глазами были темные круги. Весь ее жалкий вид еще раз подтверждал, что граф одержал над ней верх. Бриллити открыла глаза и поймала на себе пристальный взгляд Альвадиса. Она не могла заставить себя заговорить с ним. Его довольный вид убивал в ней всякую инициативу. Тогда Сапфир взял на себя роль стороны, готовой к примирению.

— Я принес вам завтрак, мисс Даймонд! — начал он вполне приветливо.

Узница презрительно посмотрела на него.

— Я понимаю, вы обижены на меня. Но у меня есть оправдание: я был пьян вчера, — попытался сгладить паузу аристократ.

В знак примирения он снял с пленницы кандалы. Девушка потерла ногу, но ничего не сказала.

— Нельзя же быть такой обидчивой! — произнес шутливым тоном Альвадис. — Я же извинился! К тому же в моем вчерашнем поведении виноваты вы одна. Если б не ваш острый язычок и ослиное упрямство, вы давно были бы на свободе.

— Вы так и не покинули надежду обладать мной?

Граф оцепенел от этой фразы.

— Значит, вы бесконечно глупы! — продолжала Бриллити. — Вы так и не распознали моего характера! Вы готовы унижать меня, лишь бы добиться своего, но это последнее средство, которое на меня бы подействовало положительно! Оставьте же меня! Одно ваше присутствие выводит меня из себя!

Альвадис обрел дар речи, чтобы со спокойным тоном ответить:

— Это вы бесконечно глупы, мисс Даймонд, если думаете, что ваши слова подействовали на меня. Я не из тех людей, кто сдается. В конце концов, вы сами будете умолять меня простить вас за вашу дерзость. Мне незачем торопиться. Вы станете моей добровольно. Я не унижу себя попыткой взять вас силой. Вы сами припадете к моим ногам.

Самодовольный аристократ удалился, а узница снова почувствовала себя проигравшей эту словесную дуэль. Ее сила воли постепенно таяла, а самоуверенность исчезала. Ей непременно нужно было что-то придумать, чтобы выйти из этой тюрьмы, а то она начала бояться, что действительно потеряет самообладание и не сможет себя контролировать. Бесчестье же она считала самым пагубным из пороков. Только смерть тогда могла бы смыть ее позор.

После не слишком приятного разговора граф решил развеяться и, приготовив шарабан для прогулки, уехал кататься по округе.

Поместье Серебряной Росы представляло собой живописную местность. Зелень вокруг и прозрачные ручейки придавали ей сказочную атмосферу, а красивые сады и луга манили прогуляться по ним. Журчание воды, шелест листьев, дыхание ветерка — все эти звуки действовали на Альвадиса успокаивающе. Он расслабился, и напряжение в мышцах куда-то пропало. Прохладный воздух помог ему отвлечься от каждодневных забот.

«Бриллити Роуз Даймонд совсем не была похожа на Розмари, — думал про себя Сапфир. — Такая нетерпеливая и взбалмошная. Нет, она никогда не станет своей матерью. Скорее она похожа на своего отца, этого бедного, но благородного английского джентльмена. Какие же они все чопорные — эти англичане! Предпочтут умереть с голоду, чем снизойти до милостыни. Но ничего, хотя бы одного представителя этой нации я изменю. Эта девчонка станет моей, что бы для этого мне ни пришлось сделать. Пока она артачится, но скоро упрямство её пройдет. Я сделаю все, чтобы отомстить ее отцу за то одиночество, в котором я жил все эти годы. Ничто меня не остановит. Розмари, моя Розмари. Почему ты оставила меня одного? Как мне жить без тебя? Только жажда мести все это время поддерживает во мне жизнь. Скоро я осуществлю то, зачем приехал, а потом у меня не останется причины жить дальше. Да, и тогда мы воссоединимся с тобой. Скоро мы будем вместе. Очень скоро. И я снова увижу твои глаза, твои губы, буду держать тебя за руки, услышу твой голос. Зачем ты вышла замуж за этого нищего? Ведь ты не любила его по-настоящему. Я знаю, ты любила меня. Может, потому, что вы оба английские подданные, поэтому ты выбрала его, хотя я лучше его с любой стороны. Я красив, я богат».

За этими размышлениями Альвадис совсем потерял счет времени. Солнце уже садилось, и воздух стал холодней. Вскоре после того, как он развернулся, начался ливень. Домой грек приехал далеко затемно. Весь промокший, он забежал в гостиную. На часах было уже четверть седьмого. Наспех приготовив ужин пленнице, граф спустился в подземелье.

Глава V. Отчаяние

Мы жалость принимаем за добро,
А целомудрие меняем на упрямство.

Открыв дверь, Сапфир сразу заметил необычно тусклое освещение в комнате. В это момент внутренний голос подсказал ему выйти и затворить за собой дверь. Поставив поднос с едой на землю, Альвадис прислонился ухом к двери и стал прислушиваться. Внутри было тихо. Грек решил было подняться в дом, но тут он услышал шорох. За дверью определенно были какие-то движения. Хозяин замка решил, что в комнату к узнице пробрались крысы, и, вооружившись стаканом, вошел.

Как только он попал внутрь, его тут же оглушило каким-то предметом. Удар был несильный, но он угодил ему в правый висок, отчего Сапфир упал. Перед глазами заиграли искорки, но он различал очертания нападавшего. Склонившись над побежденным, Бриллити приготовилась ударить его снова. Предметом, служившим ей для самообороны, был оставленный днем ее мучителем серебряный подсвечник.

Альвадис отклонил новый удар. Схватив пленницу за руку, в которой она держала орудие борьбы, он повалил ее на пол. Сдавленная вена в запястье заставила девушку отпустить подсвечник, но она не отказалась от попытки ранить тирана. Руками и ногами Бриллити наносила греку все новые и новые удары в лицо, в грудь, в живот. Из расцарапанной щеки графа закапала кровь, стекая на шею узнице. Теряя силы, Бриллити стала кричать, надеясь, что это придаст ей энергии, но тщетно. С каждой минутой Сапфир становился все яростнее. Напрасная борьба выводила его из себя. Окончательно потеряв терпение, он воскликнул:

— Теперь мне плевать на принципы! Добровольно не добровольно ты станешь моей!

Альвадис с жаром поцеловал пленницу, и даже прокушенная при этом губа не заставила его отпрянуть. Он одной рукой разорвал лиф ее платья и до боли сжал обнажившуюся грудь.

— Не-е-ет! — взвизгнула Бриллити.

— Вы словно дикая кошка, мисс Даймонд! И мне это нравится!

Грек залез на девушку и раздвинул ей ноги. Подняв обе ее руки над головой, он взял их в свою левую и прижал к полу, а правую положил ей на колено.

Безысходность, страх и отчаяние заставили узницу умолять. Позабыв все амбиции, она умоляла аристократа прекратить.

— Прошу вас, мой господин, не надо! Не делайте этого со мной, умоляю! Я больше не буду пытаться сбежать!

— Нет, мисс Даймонд, теперь я ни за что не отступлю от своей цели! Я буду обладать вами, как ваш отец обладал Розмари. Сейчас я властен над вами! Вы моя! Моя!

Последняя фраза Альвадиса так подействовала на пленницу, что она почувствовала прилив сил. Нежелание принадлежать этому мужчине придало ей смелости. Бриллити рывком высвободила свои руки и дотянулась до подсвечника.

— Никогда я не буду вашей! — крикнула она и ударила тирана по голове.

Скинув его с себя и воспользовавшись бессознательным состоянием мучителя, девушка выбежала из логова, как считала она, дьявола. Узница так обрадовалась запаху свободы, но единственное, что предстало перед ней, была тьма. Растерявшись, Бриллити побежала вперед, ожидая, что скоро наткнется на лестницу, ведущую наверх в кухн­ю.

Пробежав несколько футов, ничего не видя перед собой, она обернулась. В комнате горел свет, и пленница пожалела, что не захватила оттуда лампу. А возвратиться она уже не могла. Была опасность быть пойманной греком. Вдруг вышел и сам виновник ее страданий. Одной рукой он прижимал рану на затылке, а в другой держал лампу, огонек от которой тут же задул. Бриллити чуть не зарыдала, но заставила себя успокоиться. Медленно и бесшумно она ступала назад, шаг за шагом, пока не отошла на безопасное расстояние от комнаты. Ее пугало, что дорога не кончалась, но вернуться она боялась.

— Вы в ловушке, мисс Даймонд! — эхом пронеслось по всему подземелью. — Здесь лабиринт из трех путей, который был сооружен лордом Кингсли для своих врагов! Вы никогда отсюда не выберетесь без меня! Слышите? Подайте же голос, мисс Даймонд!

Девушка вся дрожала. Понимая, что в полной темноте, она не сможет найти выход, Бриллити все же предпочла молчать. Слишком ужасной была перспектива стать обес­чещенной греческим Казановой.

— Если вы сейчас не отзоветесь, мисс Даймонд, я вынужден буду оставить вас среди крыс!

Узница вздрогнула. Вероятность того, что похититель просто пытается ее выманить, была очень мала. Но пленнице очень хотелось верить, что она не станет объектом нападения кровожадных грызунов. Ощутив стенку лабиринта, Бриллити пошла дальше вглубь. С каждым шагом ей становилось все холоднее, но она не останавливалась. Когда послышался неприятный скрип и через секунду тупой звук, похожий на стук двери, узница поняла, что Сапфир поднялся в кухню и закрыл на замок крышку подвала. Она осталась в полном одиночестве в холодной и сырой пещере.

Продрогшая до костей пленница брела вдоль стены, преодолевая ступнями сантиметры грязи, размякшей от влаги. Она пока не замечала, но с каждым футом проход становился все уже. Однако вскоре мисс Даймонд почувствовала, как задевает головой что-то сырое и липкое. Осознав, что дорога кончается, она все же продолжила путь, пока не врезалась в разжиженную массу грязи. Узница осторожно повернула назад и направилась к началу дороги. Медленно ступая, она все еще касалась руками стен, отчего под ее ногтями скопилась грязь. В один момент Бриллити потеряла опору, махая левой рукой в вакууме. Поддавшись инстинкту, девушка свернула в пустоту. На этот раз, как ей показалось, удача посетила ее: второй проход оказался шире предыдущего, и девушка пошла дальше. Грязь под ногами становилась все мягче, и стало сложней идти. Бриллити сняла сандалии, посчитав, что они впитывают слишком много желеобразной массы, и оставила их на середине пути. Она была права, без обуви идти было гораздо легче, но немало грязи прилипало также к подолу ее платья.

Пленница хотела верить, что в конце этого прохода ее ждет выход. Вместо этого она провалилась в яму; на нее упали грязные комья, склеивая и без того запутанные волосы. Острая боль в ступнях окончательно похоронила в ней надежду на освобождение. Поддавшись злости и отчаянию, узница зарыдала. Так громко она никогда не плакала, но не могла больше держать себя в руках. Сила духа и воля к победе покинули ее, как думала она, навсегда. Самым обидным было то, что родной отец не вызволил ее.

«Неужели он так глуп, так доверчив, чтобы поверить словам грека, этого жестокого и бесчувственного человека?» Бриллити ощущала упадок сил, безысходность, злобу на судьбу, на весь мир в целом. Как мечтала она выбраться из этой пропасти, вдохнуть сладостный воздух свободы и уйти от несправедливости. Слезы все еще текли по ее щекам, из-за пота все тело ныло от холода, одежда прилипла к коже, вызывая самые неприятные ощущения.

Немного спустя уставшая и замерзшая пленница крепко заснула. Время от времени она всхлипывала, иногда подергиваясь, словно от электрического тока.

Глава VI. Столкновение с прошлым

Она сошедший с неба ангел,
В ней чистота, добро, любовь…

Альвадис ходил в своей комнате из угла в угол. Храбрость его узницы не давала ему покоя. «Как посмела она напасть на меня, ударить по голове с такой силой, как будто намеревалась убить? Вот чертовка!» Сапфир поглаживал шишку на затылке. Помимо злости на пленницу он также злился на себя — нельзя было ему поддаваться слабости. Он вспомнил, что чувствовал в тот момент: жадность хищника при охоте на добычу. А ведь при Розмари аристократ ощущал совсем иное.

Граф уселся в кресле поудобнее, закрыл глаза и представил мать Бриллити, их первую встречу, признания и расставание. В то время ему было 22 года, а Розмари — 18 лет. Впервые они встретились в поместье леди Анабель Стенфорд в Торнтоне графства Йоркшир. Там проходил бал. Юные особы толпились возле хозяйки имения, а кавалеры окидывали их оценивающим взглядом с ног до головы.

Начались танцы. Девушки меняли партнеров с такой скоростью, словно это был последний бал в их жизни. Граф Сапфир Альвадис стоял со своим другом поодаль от танцующих, однако шуршание юбок доносилось и до их слуха. Когда вальс и мазурка были позади, недалеко от молодых людей собралась небольшая группа девушек с их матерями. Они начали что-то живо обсуждать и смотрели куда-то с таким пристальным вниманием, словно в зал вошла сама королева. Сапфир считал, что последовать их примеру было бы непростительно, поэтому не оборачивался и продолжал говорить с другом, однако смог услышать небольшую часть разговора дочерей и матерей.

— Посмотрите только! — возмущалась, судя по голосу, преклонных лет дама. — Привела свою дочь как ни в чем не бывало! Тут и зрячим нелегко найти юношей для танцев!

— Верно, мама! Все равно она не сможет танцевать, да и с кем!

— Даже красавица мисс Дадли протанцевала только с тремя, а этой уж точно ничего не светит!

— Мне кажется, вы не правы, миссис Бернс! — запротестовал другой женский голос. — Бедная девочка тоже хочет повеселиться, пусть хоть музыку послушает! Не быть же ей затворницей всю жизнь!

— Подалась бы в монахини!

— Верно, мама, — снова согласилась с матерью дочь, — постричься в монахини — ее единственный выход.

— Как вы можете!

— Но зачем ей, право, миссис Уилоби, приходить на бал, если ее все равно никто не пригласит?

— Не только танцы примечательны на балу, миссис Бернс!

Заинтригованный этой дискуссией, Сапфир не смог устоять и повернул голову. В противоположной части зала на скамейке сидела одинокая девушка. В руках она держала желтую розу. На ней было голубое муслиновое платье, придающее ее облику какой-то трогательный и загадочный вид. Опущенные глаза были устремлены в пол. Еще больше заинтригованный этой особой, Альвадис решил подойти к ней поближе и получше ее разглядеть. У нее были русые волосы, локонами уложенные наверх, белая бархатистая кожа, розовые губы, тонкая шея. Сапфир никогда не видел столь прекрасного лица. Он всегда считал, что ни одну англичанку нельзя назвать красавицей, но в тот момент рад был ошибиться.

— Кто это девушка, Брэд? — тихо спросил он друга.

— Розмари Бейли, дочь торговца прогулочными колясками Роберта Бейли и его жены Мэри.

— Она удивительная, такая кроткая и очаровательная.

— Осторожно, мой друг, не влюбись в нее! Она, что называется, бесприданница, да к тому же слепа.

— Слепа? Так вот что имели в виду эти дамы, стоящие за нами, когда называли ее незрячей!

— К сожалению, именно это, Сапфир.

Короткая пауза, наступившая вслед за этим предостережением, заставила Альвадиса на мгновение засомневаться в истинном превосходстве этой девушки над остальными англичанками. Но уже через секунду он готов был снова восхищаться ею.

— Не важно! — произнес он грубо, будто Брэд имел что-то против. — Она единственная на этом балу затмевает всех этих охотниц за мужьями!

— Да вы от нее без ума, господин греческий бог! А я думал, что нет ни одной красотки на свете, которая была бы достойна называться вашей богиней, — поддразнивал друга Брэд.

Музыка окончилась. Леди и джентльмены разбрелись кто куда: некоторые направились в сад, другие уселись на скамейках и стали шептаться. Миссис Бейли оказалась в числе тех, кто вышел в сад, оставив дочь совсем одну. Розмари была у всех на виду; одни особы снизошли до того, чтобы подойти к ней поздороваться и нарочито справиться о ее здоровье. Розмари мило всем отвечала и желала им приятного вечера.

Голос мисс Бейли соответствовал ее внешности. Он был звонким, но негромким и приятно ласкал слух. Сапфир хотел воспользоваться ее одиночеством, но не осмеливался к ней приблизиться. Она же, в свою очередь, подняла на него свои глаза. Альвадис замер. Его сердце забилось в два раза быстрее. Совсем позабыв о том, что Розмари его не видит, он посчитал своим долгом с ней поздороваться и отвесил ей поклон. Потом, спохватившись, Сапфир огляделся, чтобы удостовериться, что его странного жеста никто не заметил.

Музыка снова заиграла, и танцы возобновились. Графу Альвадису очень хотелось пригласить Розмари на танец, но он не знал, как отреагируют на это присутствующие и сможет ли она сама ступать правильно, не запутываясь в движениях.

Сапфира опередил Питер Даймонд, девятнадцатилетний сын приходского священника. Он медленно подошел к мисс Бейли и представился ей. По выражению лица Розмари нетрудно было догадаться, что она была удивлена его поступком, но девушка на слух протянула ему руку. Питер подхватил ее ладонь снизу и поцеловал, потом помог ей подняться, и они вместе прошли в центр бального зала.

Когда Питер и Розмари закружили в танце, остальные юноши и девушки отступили назад, чтобы освободить им место. Таким образом, танцующих было только двое.

Граф Альвадис не мог отвести от них взгляд, но этот взгляд выражал скорее не любование чудесной и гармоничной парой, а недоумение. Пылкий грек чувствовал досаду из-за происходящего, обиду на свою несмелость и злость на внезапно появившегося сына священника, который перехватил мисс Бейли.

В рядах уже пробежал шепоток, и обсуждение молодых людей было отнюдь не в их пользу. Дамы даже не старались говорить тише, пытаясь словесно задеть юную особу и ее партнера по танцу.

— Они стоят друг друга, — слышалось со всех сторон.

— Бедняк и бесприданница — великолепная пара!

— Они созданы друг для друга! Только любовь, возможно, и будет их объединяющим звеном!

— Этот мальчишка, верно, хотел устыдить остальных кавалеров, пригласив на танец убогую, да ничего у него не вышло.

— Ты права, кузина! Без денег и без титула он ничего собой не представляет.

— Настоящий джентльмен никогда не позволил бы себе пригласить недостойную, дабы не поднять себя на смех.

Эти сплетни стали раздражать Сапфира. Невыносимо было слышать все эти козни, относящиеся к самой обаятельной, кроткой и милой девушке на этом балу. «Да ни одна из этих титулованных особ не стоит и мизинца мисс Бейли!» — думал он про себя, сдерживаясь, чтобы не высказать своего мнения вслух. Ему очень хотелось выказать свое к ним отношение, но оскорбить дам при всех не позволял ему статус. Тогда граф Альвадис нашел другое решение.

Когда Питер и Розмари закончили танцевать и присели вместе на скамейке, чтобы взаимно поблагодарить друг друга за оказанную честь, к ним подошел Сапфир.

— Могу ли я пригласить вас на следующий танец, мисс? — предложил он Розмари, не соизволив испросить разрешения у сидящего рядом с ней спутника, как того требовал этикет.

Мисс Бейли подняла голову на голос.

— Мы с вами знакомы, сэр? — застенчиво спросила Розмари.

— Ах, простите! — спохватился Альвадис. — Я забыл вам представиться. Граф Сапфир Нарцис Альвадис! — объявил он торжественно.

— Тот самый, кто устроил такой переполох во всем графстве, когда юные особы узнали о его приезде? — произнесла Розмари с улыбкой.

— Виновен, мисс, признаюсь.

— И какая же из них была удостоена чести быть приглашенной вами?

— Вы первая.

По раскрасневшемуся лицу мисс Бейли можно было понять, что ей это польстило.

— Я бы с удовольствием, граф Альвадис, но сначала мне нужно услышать, позволит ли мистер Даймонд оставить его одного ненадолго!

Сапфир брезгливо взглянул на Питера, который все это время не сводил с него глаз. Сын приходского священника оценивающе смотрел на грека, словно сравнивал его внешность со своей. Хотя в данном случае облик их обоих не имел для Розмари ровно никакого значения.

— Конечно, мисс Бейли! — согласился он сразу.

Глава VII. Приглашение на званый ужин

Вся жизнь — борьба любви и воли,
Стремится вечно сердце к боли…

Нельзя описать словами, какой эффект произвел граф Альвадис, пригласив слепую бесприданницу на танец. На следующий день на каждом шагу можно было услышать, как обсуждают эту выходку молодого грека. Во всех домах всеобщей темой для разговоров стала пара «Альвадис—Бейли». Никто и представить себе не мог, чтобы юный граф с десятью тысячами фунтов годового дохода будет танцевать с дочерью торговца на балу у леди Стенфорд. Все дамы в округе считали его завидным женихом для своих дочерей, и такой поступок богатого наследника больно ударил по их самолюбию.

Родители Розмари, узнав о произошедшем, сочли своим долгом пригласить молодого графа на обед. Они были довольны тем, что их единственная дочь смогла обставить всех конкуренток на балу. Им также было любопытно посмотреть на того, кто стал виновником сплетен.

Наружность, титул и богатство грека благоприятно подействовали на семью Бейли, когда он охотно их посетил. Сапфир не преминул воспользоваться возможностью насладиться их обществом в своем фамильном особняке. Постепенно визиты между графом Робертом и Мэри Бейли стало частым, и уже через несколько недель их встречи стали обыденным явлением.

Единственными людьми, которых не радовало подобное сближение, были Розмари Бейли и Питер Даймонд. Отец и мать даже не посчитали нужным осведомиться о мнении собственной дочери по поводу происходящего. Однажды вечером, когда граф Альвадис ужинал у четы Бейли, а Розмари ухаживала за гостем по мере своих возможностей, во входную дверь постучали. На пороге стоял Питер Даймонд. Он учтиво поздоровался с домочадцами и застыл при виде Сапфира. Розмари стояла под руку с матерью и не могла сдержать улыбку. Как ждала она его прихода все эти дни, как мечтала услышать его голос!..

— Мистер Даймонд! — пролепетала она, краснея. — Как мы рады вашему приходу! Прошу вас, садитесь за стол! Я налью вам чаю!

Розмари прекрасно ориентировалась в своем доме. Мебель никогда не переставляли, чтобы ей было удобнее справляться. Но когда она захотела принести из кухни прибор для гостя, запнулась и чуть не упала на колени графу Альвадису. Но грек подхватил ее. Их глаза в этот момент находились на одном уровне. «Как жаль, что она не видит меня, моей красоты», — удрученно подумал он, кусая губы. Вблизи Розмари казалась еще прекрасней, чем прежде: длинные черные ресницы придавали ей шарм, сочные губы манили поцеловать их, белая бархатистая кожа, словно у младенца, оттенялась персиковым румянцем, а аромат ее волос пьянил.

Сапфир почувствовал сильное желание, затуманившее его разум. Он совсем позабыл, где находится, кто его окружает, и, чуть наклонившись, прильнул к губам мисс Бейли. От неожиданности Розмари вскрикнула и уперлась ладонями в грудь графа. Но он, потеряв над собой контроль, схватил ее руки в запястьях и прижал к себе. На глазах Розмари выступили слезы, она отдернула одну руку и дала Сапфиру пощечину.

Все это произошло так быстро, что ее родители и Питер не успели должным образом отреагировать. Когда грек отпустил Розмари, они обступили ее со всех сторон и принялись успокаивать.

— Простите меня, мисс Бейли, — произнес граф Альвадис, придя в себя. — Я не знаю, что на меня нашло. Про­стите!

Он стремительно вышел из дома Бейли и запрыгнул в ждавший его экипаж.

— В особняк, сэр? — спросил его кучер.

— Нет, Джон, подожди немного. Я подумаю.

Мысли в голове Сапфира смешались. Он пытался разобраться в случившемся и не мог. Наконец он решил пока не уезжать.

— Я прогуляюсь недолго, Джон. Ты жди меня! — сказал он кратко и вышел из кареты.

Шагая вдоль дороги возле дома Бейли, Альвадис услышал какие-то голоса за домом и решил проверить, кому они принадлежат. Поравнявшись с цветочным садом, он увидел за оградой Розмари и Питера, которые сидели на качели и о чем-то беседовали. Они не услышали шагов Сапфира и в сумерках его не заметили, поэтому говорили, не снижая тона голосов. Весь их разговор, таким образом, Альвадис смог разобрать.

— Прошу вас, мистер Даймонд, не будем вспоминать о графе! — призывала Розмари.

— Его поступок, мисс Бейли, заслуживает порицания.

— Совсем нет. Он просто был растерян моим падением.

— Но он же знал о вашей… о вашем недуге!

Розмари вздохнула.

— Мистер Даймонд, вы хотите знать, как это случилось?

— Что случилось, мисс Бейли?

— Потеря зрения. При каждой нашей встрече вы вспоминаете об этом.

— Признаться, мисс Бейли, меня интересует, каким образом это произошло, но если вы не желаете…

— Я желаю. Я не хочу ничего от вас скрывать.

— Тогда я вас внимательно слушаю.

— Когда мне было пять лет, папа взял меня с собой на прогулку. Как раз перед этим он починил свою любимую повозку. Мы проезжали возле церкви, и вдруг послышался какой-то треск. С той стороны, где сидела я, треснуло колесо, и я вылетела из коляски. Папа сидел впереди и успел схватиться за поводья, а я упала. Падение было тяжелым, но боли я не почувствовала. Позже мама сказала, что я ударилась виском о камень. Так я и стала «непригодной», как меня потом называли соседи, когда думали, что их не слышат.

Наступило молчание.

— Они все недостойны вас, мисс Бейли! — попытался приободрить Розмари Питер. — Это они должны страдать, а не вы! Все эти дамы и их дочери, которые никого не любят и не чтут!

— Не говорите так, мистер Даймонд!

— Я говорю правду, мисс Бейли! Они не любят, и их не любят, а вас любят все достойные и добрые люди.

— Лишь мои родители.

— Не только. Вас любят дети. Вас любит мой отец.

— Дети — потому, что они еще не познали греха и порока, а ваш отец — потому, что он священник.

— А почему вас люблю я?

При этом вопросе Сапфир так сильно сжал свою руку в кулак, что его ногти до крови впились в кожу.

— Потому что вы сын священника. Вы почитаете ближнего своего, — ласково ответила Розмари.

— И поэтому тоже. Но не только. Я люблю вас, потому что вы искренняя, добрая, милая. Вы совершенство, мисс Бейли. И для этого вам не обязательно видеть.

По-видимому, эта фраза смутила Розмари, и она ничего не сказала. Граф Альвадис за оградой не смог увидеть, как Питер взял руки мисс Бейли в свои и поцеловал каждую.

— Как только я увидел вас, мисс Бейли, там, на балу, я понял, что мое сердце больше не принадлежит мне.

— Мистер Даймонд!

— Дослушайте меня, мисс Бейли! Вы единственная заслуживаете счастья, и если вы выйдете за меня замуж, я обещаю сделать все, чтобы осчастливить вас!

— Мистер Даймонд, я…

— Розмари, будьте моей женой!

— Мистер Даймонд, вы не понимаете, на что идете! Имение моего отца приносит пятьсот фунтов в год. Этого не хватит на достойную свадьбу, приданое. А дом! Где мы будем жить? Ведь наш дом два раза заложен!

— Сначала в доме моего отца, а после его смерти я унаследую приход.

— Вы действительно хотите жениться на мне?

— Я мечтаю об этом!

— А у нас будет сад с розами? Мне очень нравится аромат этих цветов, хотя я не помню, как они выглядят.

— Все, что пожелаешь, любимая! А почему именно эти цветы?

— Когда мне исполнилось четырнадцать лет, мама подарил мне флакон с маслом для тела из розовых лепестков. Жаль, что я не могу видеть их красоты.

— Они прекрасны и нежны, как вы, мисс Бейли.

— Вы так добры ко мне, мистер Даймонд.

— Будьте и вы так добры ко мне, мисс Бейли, чтобы согласиться стать моей женой! Только скажите «да», и я сию же секунду испрошу у вашего отца благословения на наш с вами брак.

Розмари не долго раздумывала, прежде чем принять предложение руки и сердца от Питера Даймонда. Единственным человеком, недовольным исходом этой беседы, был незамеченный участник откровений двух влюбленных. Сапфир Альвадис ринулся обратно к Бейли, обдумывая на ходу причину своего возвращения и оправдание своему предшествующему там поведению.

Грек ворвался в дом, но не обнаружил в гостиной хозяев. Тогда он прошел в библиотеку, откуда доносились голоса.

— Прошу простить мне мою дерзость, мистер Бейли, но я сейчас же должен с вами поговорить! — бросил он на ходу. Сапфир понимал, что наименьшим злом будет выслушать оскорбления в свой адрес со стороны представителя среднего класса, чем навсегда потерять возможность быть с Розмари.

Заметив возбужденное состояние непрошеного гостя, Роберт Бейли попросил супругу оставить их наедине. Как только миссис Бейли вышла, граф стремительно уселся в кресло рядом с письменным столом и разразился потоком речи.

— Мистер Бейли, я хочу взять вашу дочь в жены и прошу вашего согласия на наш брак! Вы можете не тревожиться насчет приданого, оно мне не нужно. В свою очередь я обещаю заботиться о ее благополучии и обеспечивать нашу семью, а также помогать материально вам.

Хозяин дома растерялся. Прямота Альвадиса подействовала на него не столько отрицательно, сколько пугающе.

— Граф, вы просто ставите меня в тупик своим поведением. С одной стороны, вы ведете себя с моей дочерью так, словно она не заслуживает уважительного к ней отношения, с другой — вы просите ее руки. Я не знаю, как поступить.

— Мистер Бейли, я прошу прощения за произошедшее… Но я потерял самообладание рядом с Розмари… с мисс Бейли. Ее красота и очарование околдовали меня, и я потерял контроль над собой.

— Граф…

— Я люблю ее!

Мистер Бейли встал с дивана и, сцепив руки за спиной, прошелся по комнате.

— Видите ли, граф, для нашей семьи будет большой честью породниться с вами, но я не уверен в том, что моя дочь простит меня, если я приму решение за неё. Есть один молодой человек, которому Розмари особенно симпатизирует.

— Я знаю, кто он, мистер Бейли! Но уверяю вас, Питер Даймонд не даст вашей дочери того, что могу дать я.

— Если вы говорите о деньгах и власти, то вы, пожалуй, правы, граф. Но как быть с таким аспектом, как любовь?

— Вы считаете, я не смогу подарить ей любовь?

— Вы сможете, я не отрицаю. Но получите ли вы ее взамен?

— Я сделаю все, чтобы Розмари меня полюбила, — убедительно сказал Сапфир.

В этот момент в дверь библиотеки постучали. Вошла миссис Бейли.

— Прошу простить меня, граф Альвадис! Я не хотела мешать вам, дорогой, но с тобой хотят поговорить Розмари и Питер Даймонд!

— Скажи им, чтобы они подождали, пока я закончу разговор с графом!

— Хорошо, — ответила супруга и удалилась.

— Мистер Бейли, — продолжал Сапфир, — я хочу жениться на вашей дочери не из-за собственного эгоизма или прихоти. Я действительно люблю вашу дочь и никому не позволю обидеть ее ни словом, ни жестом. Питер Даймонд, возможно, тоже любит мисс Бейли, но, боюсь, он не сможет уберечь ее от сплетен, оскорблений и слухов толпы.

— Я приму это к сведению, граф Альвадис. Можете не сомневаться, нет никого, кто бы сильнее желал наилучшей судьбы для Розмари, чем я! А теперь пройдемте в гос­тиную!

 

Взгляды Альвадиса и Даймонда встретились. Обойдя центр комнаты, Сапфир встал рядом с Питером и чуть нагнулся к нему.

— Это еще не поражение, глупый мальчишка, — произнес он шепотом. — Розмари будет моей.

Потом граф взглянул на мисс Бейли, стоящую с матерью возле камина, и медленно к ней подошел. Остановившись возле нее, Альвадис взял руку Розмари в свою и поцеловал ее.

— Мисс Бейли, я прошу прощения у вас за тот неуважительный поступок, — начал Сапфир, запинаясь. — Я не хотел оскорбить вас.

— Не продолжайте, граф Альвадис, я уже простила вас! — снисходительно сказала Розмари.

— Нет, мисс Бейли. Вы не простили меня, если уже приняли предложение о замужестве от сына священника.

Розмари не видела лица Сапфира, но даже так она чувствовала его волнение. Греческий пыл дал о себе знать.

— Как вы узнали? — удивленно спросила она.

— Это не важно. Важно, что вы лишили меня шанса на вашу взаимность.

— Граф, но ведь вы не предлагали мне стать вашей женой, — мягко упрекнула его мисс Бейли.

Альвадис внимательно посмотрел на ту, которая завладела его сердцем. «Если б ты только видела меня сейчас», — подумал он про себя.

— К сожалению, я не успел, — тихо произнес Сапфир и ушел, не попрощавшись с хозяевами дома.

Когда он вышел за порог дома Бейли, внутри воцарилась тишина. Розмари села на софу, лицо ее было напряжено.

— Мне жаль графа, мама.

— Розита, милая, графу нужна твоя любовь, а не жалость, — попыталась надавить миссис Бейли. — Просто в графе Альвадисе слишком много греческой крови, а его эмоциональность чужда английской сдержанности.

— Его голос был искренним, — согласилась дочь.

— Не продолжайте, миссис Бейли! — вмешался Питер Даймонд. — Он недостоин того, чтобы о нем говорили уважительно.

— Вы слишком злопамятны, мистер Даймонд, — заступилась за графа Розмари. — Он достоин такого же почтения и уважения, как и мы все. Ведь он человек.

Во время этого разговора Сапфир все еще стоял на крыльце дома Бейли, и обсуждение его персоны не прошло мимо ушей Альвадиса.

Глава VIII. Близость

Согрей теплом своим израненное тело,
Чтобы оно от нежных ласк блаженно пело.

После возвращения в особняк Альвадис был в возбужденном состоянии и не мог найти себе места. Все его мысли были заняты той, ради которой он унижался перед людьми среднего класса, позабыв и гордость, и самолюбие, и чувство собственного достоинства.

Сапфир желал отмщения. Не мог он смириться с тем, что его любимая может находиться в объятиях другого мужчины, человека, чей статус и положение не позволяют ему содержать Розмари Бейли, как она того заслуживает. «Она достойна самого лучшего!» — повторял про себя Альвадис.

Успокоившись и вернув себе холодный рассудок, он принял решение, которое противоречило нормам морали, но соответствовало его собственному настрою. Поздним вечером того же дня Сапфир без кучера на прогулочном шарабане подъехал к дому Бейли. Свет в окнах уже был потушен, значит, домочадцы улеглись спать. Теряясь в сомнениях и боясь кого-либо разбудить, пылкий грек все же решился на серьезный шаг. Он обошел дом и взглянул на качели в цветочном саду. Калитка в сад была не заперта, и Сапфир беспрепятственно проник на задний двор. Свободный вход на кухню дал ему дополнительную возможность осуществить задуманное и без труда войти в дом. Сорвав несколько роз, чтобы заглушить свой запах, граф направился к цели. Она знал, что комната Розмари находится на втором этаже в восточной стороне, поэтому не теряя времени поднялся на второй этаж и остановился возле ее двери.

Тихо повернув дверную ручку, Альвадис зашел внутрь. Темноту озарял лунный свет, отдельные лучи которого освещали лицо спящей. Незваный гость подошел ближе к ее кровати, чтобы получше рассмотреть облик мисс Бейли, и присел возле нее, затаив дыхание.

Невозмутимое выражение, правильные черты, белоснежная кожа — все в лице Розмари было прекрасно. «Словно ангел сошел с небес», — произнес Сапфир вслух и замер. Но девушка не проснулась, только вытянула руку, касаясь кончиками пальцев шеи наблюдавшего. «Надо быть осторожней», — подумал Альвадис, но в ту же секунду снова сделал опрометчивый поступок, сжав руку мисс Бейли в своих ладонях. Розмари повернулась на другой бок таким образом, что ее густые каштановые волосы веером легли на подушку

С минуту граф колебался, не зная, чему отдать пред­почтение: чести или инстинкту. Человеческое желание перевесило личностное качество, что подтверждало безразличное отношение Сапфира к общественному мнению, к нормам нравственности, ко всему, что могло стать препятствием между ним и его возлюбленной.

Альвадис взял с комода цветы, которые положил туда перед этим, и поднес их к лицу Розмари. Глубоко вдохнув свежий от прохладной ночи аромат роз, мисс Бейли проснулась. Дивный запах манил ее куда-то. Розмари дотронулась до бархатных лепестков и дальше по стеблю. Вдруг она почувствовала чью-то руку.

— Кто здесь? — вырвалось у нее от страха.

— Тише, Розмари, — шепотом попросил ее Сапфир, — это я… Питер.

— Питер! Что вы делаете здесь в столь поздний час? Что-то случилось?

— Нет, просто мне захотелось услышать ваш голос.

— Но почему ночью? Ведь мы должны встретиться завтра на обеде! Вы не можете потерпеть до следующего дня всего несколько часов?

— Я ни секунды не могу прожить без вас, мисс Бейли. Вы же знаете.

Розмари улыбнулась.

— Я очень надеюсь на это, мистер Даймонд. Но в любом случае вы должны покинуть мой дом. Каким образом вы смогли пробраться ко мне?

— Через сад. Калитка была открыта, дверь на кухню тоже не заперта. Это судьба вела меня к вам.

— Какой же вы находчивый, мистер Даймонд!

— На что только не пойдешь, чтобы вновь увидеть вас, даже несмотря на холод и туман.

— Вы, должно быть, очень замерзли! Погода нынче пасмурная.

— Не скрою, тепла мне не хватает, — намекнул Сапфир. — Понятия не имею, как возвращаться домой в такую прохладную ночь в одном сюртуке.

— Как же вам помочь? У меня есть шерстяная накидка!

— У меня есть идея получше, мисс Бейли…

— Да? Какая?

— Не согреете ли вы меня своим теплом? Уверен, в вашей постели и под вашим одеялом мне станет намного лучше.

Розмари растерянно затеребила край одеяла. Даже в полумраке было заметно, что она покраснела.

— Право, не знаю, мистер Даймонд. Не думаю, что… Может быть… может…

— Простите меня, мисс Бейли. Я, кажется, напугал вас, — заискивающе произнес Альвадис. — Как я мог оскорбить самую чистую девушку на земле? Я сейчас же покину вас.

Граф направился к двери, специально утяжеляя шаг. Когда он дотронулся до дверной ручки, Розмари окликнула его.

— О нет! Не уходите, пожалуйста, мистер Даймонд! Вы не оскорбили меня. Просто… я не знала, как мне расценить ваши слова. Вернитесь!

Сапфир возвратился и сел на кровать рядом с Розмари.

— Наверное, вы посчитали меня распутником, — нарочито понизив голос, сказал он.

— Нет, что вы! Не может сын священника быть плохим.

Воспользовавшись моментом, Альвадис прикоснулся рукой к щеке Розмари, которая тут же вспыхнула румянцем.

— Я люблю вас, мисс Бейли, — дрожащим голосом, в каждой нотке которого слышалась искренность, произнес он.

Дыхание Розмари участилось.

— Питер…

— Нет, мисс Бейли, ничего не говорите.

Сапфир прильнул жаркими губами к губам Розмари, соединившись с ней в поцелуе. И любимая не отвергла его.

— Как долго ждал я этого момента, драгоценная моя! Как долго ждал! — уже не шепотом вторил он.

Розмари обняла его в ответ, прижимаясь к нему всем телом.

— Не отталкивайте меня, мисс Бейли! Прошу! — почти бессознательно взывал Альвадис.

— Никогда! Никогда! Я ваша!

— Скажите, что любите меня, умоляю!

— Я люблю вас, Питер!

Граф резко отстранил Розмари, словно его обожгли.

— Что случилось, любимый? — недоумевая, спросила мисс Бейли.

— Розмари, ты правда его… меня любишь?

— Всем сердцем.

— А как же граф Альвадис? Вы защищали его сегодня.

— Я защищала его как человека, как божье дитя. Неужели вы сомневаетесь во мне?

— Значит, никаких чувств вы к нему не испытываете? — в надежде спросил Сапфир.

— Кроме сострадания — никаких.

В момент этих слов у графа проснулись и забушевали внутри, словно буря, любовь и ненависть, боль и отчаяние, страсть и жажда мести. Он рысью бросился к Розмари и заключил ее в крепкие объятия. Кровь его кипела, словно огненная лава.

— Ты моя! Ты моя! — повторял Альвадис в беспамятстве. — Ты принадлежишь только мне! Слышишь?

Даже если мисс Бейли заметила странности в его поведении, то не подала виду.

— Я принадлежу вам и телом, и душой! — воскликнула Розмари, еле сдерживаясь, чтобы не разбудить родителей.

— Мы с тобой едины, — произнес Сапфир, став с любимой одним целым.

Глава IX. Пробуждение

В тисках отчаянья и злобы
Способен человек убить и словом…

Грек открыл глаза. Вокруг было темно. Не желая возвращаться в настоящее, он попытался уснуть, но боль в висках не давала ему забыться. Альвадис медленно встал и зажег лампу, потом поднялся в свою комнату, чтобы взять веревку, и спустился в подвал.

Ничего не было слышно: ни голоса, ни шороха, ни плача. Сапфир испугался было, что Бриллити что-то с собой сделала, но тут послышались легкие всхлипывания.

— Мисс Даймонд, где вы? — позвал Альвадис.

Бриллити не отзывалась. Слишком зла она была на грека, на судьбу, на весь мир.

— Ничего. Я все равно вас найду, — спокойно сказал Сапфир и отправился на поиски.

Не прошло и десяти минут, как грек обнаружил узницу. Она сидела в небольшой яме, находящейся в узком проходе, в нескольких футах от выхода. Вся в грязи, бедняжка выглядела так, словно не мылась несколько веков. Альвадис не смог сдержать смеха, когда увидел ее, похожую на бродяжку. Правда, одновременно ему было жаль ее, слишком нелепо и беззащитно выглядела она в этом платье из грязи.

— Я вижу, вы в нелучшем виде, мисс Даймонд! Боюсь, вам не попасть сегодня на бал! — насмехаясь, произнес он.

— Будьте вы прокляты! — выкрикнула ему в ответ Бриллити, сверкая глазами.

— Будет вам, мисс Даймонд! Я же пришел помочь вам выбраться. Вы должны быть мне благодарны.

Сапфир бросил вниз один конец веревки и велел пленнице обвязать себе талию. Однако она только схватилась за веревку руками.

— Упрямица, — ласково сказал Альвадис и вытащил пленницу из ямы.

Когда Бриллити выбралась, то первым делом дала сильную пощечину своему похитителю, оставив на его лице грязный след. В ее глазах стояли слезы, а обкусанные до крови губы дрожали. Она открыла рот, очевидно, чтобы что-то высказать греку, но, не произнеся ни слова, отвернулась. Почему-то в этот момент Сапфиру захотелось обнять ее, как-то утешить, но он подавил в себе это странное желание и повел узницу обратно в каморку, при этом сухо сказал:

— Сейчас я принесу горячие камни и положу их в воду в большом тазу для купания. Как только вода согреется, помойтесь. Чуть позже я принесу свежее белье и простыни.

Через несколько минут Альвадис занес камни и чистую одежду в комнату пленницы, запер ее и поднялся в дом. Он совсем забыл, что Бриллити не ужинала, и не принес ей еды до утра.

Утром Сапфир спустился с завтраком в подвал. Открыв дверь, он увидел, что Бриллити лежит в ледяной воде. Бледное лицо и синие губы говорили о том, что она пролежала так всю ночь. Удивительно, но такая она показалась ему еще прекраснее. Девушка сильно дрожала и что-то шептала в бреду.

Альвадис поставил поднос с едой на стол, застелил кровать чистой простыней и подошел к тазу. Бриллити лежала в воде в ночной рубашке, поэтому греку пришлось сначала снять ее. Потом он взял девушку на руки и положил на кровать. Холодное тело узницы необходимо было растереть, чтобы хоть немного согреть, но пленница по-прежнему не двигалась. Боясь, что она может умереть, Сапфир решил согреть ее теплом своего тела. Так он надеялся добиться быстрого эффекта и привести Бриллити в сознание.

Сняв с себя одежду, Альвадис лег рядом с девушкой и накрылся пледом. Он крепко обнял пленницу и со временем стал чувствовать, что дрожь в ее теле постепенно спадает, но из-за сильной температуры она не переставала бредить.

— Нет! Нет! Нет! — шептала узница в бреду. — Не надо!

— Тише, девочка, тише! — пытался успокоить ее Сапфир, не понимая, что она его не слышит. — Я не обижу тебя, не причиню боли.

— Сапфир, — тихо произнесла Бриллити.

Альвадис взглянул на девушку. Её лоб покрылся испариной, выбившиеся волосы облепили шею, плечи и грудь. Грек вытер полотенцем лицо пленницы и убрал волосы к макушке. В это время Бриллити глубоко вздохнула, и ее обнаженная грудь приподнялась, касаясь груди Сапфира. Он отпрянул, но грязные мысли успели посетить его голову, и Альвадис испугался их. Его сердце колотилось как бешеное, но он пытался держать себя в руках.

— Бриллити, что ты со мной делаешь? — спросил он вполголоса, но не получил ответа.

Через некоторое время Сапфир уснул. Во сне ему явилось прошлое — расставание с Розмари. Альвадису приснилось, как он проник в спальню к Розмари, как был близок с ней, как она любила его, представляя Питера Даймонда.

— Нет, это неправда! — воскликнула Розмари, узнав, с кем провела ночь.

— Я люблю вас, Розмари! Я дам вам все, что вы пожелаете. Я сделаю вас счастливой, всех докторов мира приглашу, чтобы они вылечили вас и вернули вам зрение, — пытался оправдать свой поступок граф Альвадис. — Будьте моей женой!

— Как вы могли сделать это со мной, любя? За что унизили?

Сапфир обнял любимую.

— Нет, не прикасайтесь ко мне! — Розмари оттолкнула грека. — Я никогда не буду вашей женой! И никогда не прощу вас! Оставьте меня!

— Но этот мальчишка, сын священника, не возьмет в жены падшую, — убеждал Сапфир. — Вы должны быть моей.

— Мне все равно, если Питер откажется от меня, но я не выйду за вас! Вы опорочили меня, обесчестили! Возможно, если уйду в монастырь, я верну себе покой.

— Глупое дитя, вы не понимаете, что говорите. Вы рождены для любви, для счастья!

— Но вы лишили меня счастья, граф! Вы лишили меня любви!

— Любви? Но…

Сильный стук в дверь прервал тираду Альвадиса.

— Роуз, кто там? С кем ты говоришь? — мистер Бейли проснулся от громких голосов в комнате дочери.

— Это отец! — Розмари схватила Сапфира за руку и зашептала второпях. — Умоляю вас, не губите меня! Покиньте мою комнату!

— Не беспокойтесь, Розмари! Я не выдам вас и уйду через балкон.

— Благодарю вас, граф.

Грек направился к балкону, но резко остановился и повернулся к возлюбленной.

— Я уйду, если вы меня поцелуете, Розмари.

— Что? Не смейте! Не делайте этого со мной! Уходите скорей!

— Нет! — Сапфир был непреклонен.

— Розмари, дочка! Открой мне! — мистер Бейли все сильней стучал в дверь.

— О, Боже! — Розмари растерянно металась по комнате. — Хорошо, я поцелую вас, граф, — сдалась она наконец.

Альвадис заключил любимую в свои объятия и крепко поцеловал, потом быстро спустился с балкона в сад и, добравшись до шарабана, уехал.

На следующий день он узнал от соседей, что Розмари Бейли и Питер Даймонд объявили о своей помолвке. Сапфир не мог поверить, что такая честная и благородная девушка, как Розмари, могла умолчать о своем прелюбодеянии и дать обет любви, не сознавшись суженому в содеянном. «Я должен помешать им», — убедил он себя и поехал к Бейли.

Возле их дома стояло много экипажей, на пороге толпились какие-то люди. Все были взбудоражены, перекрикивали друг друга, переходили из дома в сад и обратно. Альвадис смотрел на это представление, не решаясь зайти в дом, чтобы омрачить всем праздник оглашением новости о грехопадении виновницы торжества. Но ему не пришлось долго ждать. Розмари Бейли сама вышла на улицу, опираясь на руку своего благоверного жениха.

Внезапно взгляды Сапфира и Питера встретились. Было ясно, что никто из них не желал этой встречи. Первым встрепенулся Питер. Он освободил свою руку и направился к Альвадису. Невеста попыталась его остановить, но Даймонд, обернувшись к ней, сказал: «Все будет хорошо». Граф понял это, прочитав по его губам. Питер приблизился к греку и заговорил первым.

— Зачем вы явились сюда? — в его голосе не было ни дрожи, ни тревоги.

— Чтобы уберечь вас от ошибки, — коротко ответил Сапфир.

— От какой ошибки?

— Я приехал, чтобы предупредить вас, Питер. Ваша невеста не невинна. Она лишилась девственности позапрошлой ночью… со мной.

Грек ждал реакции Даймонда. Ему было любопытно, как выглядит лицо этого мальчишки при разочаровании, страхе, обиде и недоумении, но ничего такого лицо Питера не выражало. Следующие слова Даймонда ввергли в шок уже самого Сапфира.

— Я знаю, — просто сказал Питер.

— Знаете…

— Розмари все рассказала мне вчера вечером. Она каялась передо мной, ждала презрения и ненависти от меня. Но я ответил ей, что грех совершила не она, а человек, который преступил законы нравственности. Вы!

— Я? Но в чем же моя вина? Она знала, что отдается мне, но не противилась моему желанию обладать ею.

— Прекратите это лицемерие, Сапфир! — не стерпел Даймонд. — Не опускайтесь еще ниже! Розмари и я простили вас. Обретите, наконец, покой!

Питер с жалостью взглянул на Альвадиса и вернулся к гостям. Никогда еще у грека не было так гадко на душе. Он ощущал свою ничтожность перед этим благородством противника, его всепоглощающей любовью ко всем ближним. Сапфир ударил кнутом лошадь и поехал прочь от этого дома, от этого места, из этой страны. В тот же вечер он покинул Англию. Греция стала конечным пунктом его обитания.

Через несколько недель Альвадис получил письмо. Его отправила Розмари. Видимо, новый адрес Сапфира она у­знала от его бывших слуг. Нестерпимое желание прочитать его упрочило грека в уверенности никогда не вскрывать письмо. Много лет он был верен своему слову.

 

Продолжение следует…

Примечания:

1. Господи, помилуй! (греч.) — возглас, обычно произносимый в христианском богослужении.(Вернуться обратно)

Опубликовано в альманахе «Российский колокол» № 2 2014.
Размещено на сайте 04.08.2014 в 22:08.