Сердечный ожог
Сердечный ожог
Можно все заветное покинуть,
Можно все бесследно разлюбить.
Но нельзя к минувшему остынуть,
Но нельзя о прошлом позабыть!
Константин Бальмонт
Смотреть на огонь можно бесконечно. Пламя трепещет, взлетает вверх, затухает, а через миг пылает с новой силой. По головешкам пробегают огненные змейки — юркие, маленькие, вездесущие. Красно-оранжевые — по черному… Нет места, где бы не оставили они свой след, свое свечение.
В темноте магия огня усиливается. Можно вообразить все что угодно, глядя через костер вдаль. Можно представить, что раздвигаются границы, очерченные светом огня. Что пространство наполняется звуками, а если повезет, и…
Огонь плясал свой танец, перепрыгивая с одного полена на другое. Искры взлетали высоко вверх, унося с собой все печали, все горестные думы. В костре сгорало ее прошлое. Было жаль его. Но она помнила, что жалость — жало осы, вонзенное в тело, поэтому не сильно скорбела о прошлом. Она его вспоминала. Она о нем думала, глядя на огонь. Она его от себя отпускала. Провожала с легкой грустью радость и боль прожитых лет, ушедшую любовь, предательство и…
Огненная искра опустилась ей на руку, оставив красный след. Острая боль пронзила все тело, на миг лишив способности думать. Она прижала руку к губам. Боль отступила. Как тогда, когда…
Та зима была необыкновенно снежной. А он был необыкновенно нежным. Он писал ей удивительные записки и украдкой засовывал в карман каракулевой шубки, перешитой из маминого манто. Она читала эти записки дома, забравшись с ногами в огромное папино кресло. Папа — большой начальник — частенько задерживался на работе. Его кабинет пустовал. И она могла читать и перечитывать послания мальчика, зная, что никто не помешает, никто не станет задавать ненужных вопросов. Никто!
Сколько раз она порывалась написать ответное послание, но не решалась. Ее останавливало одно: нужно было отыскать его одежду в школьном гардеробе. Но как это сделать? Не станет же она, Иринка Самохвалова, сидеть в засаде. Она придумает что-нибудь другое. Она просто подойдет к нему и скажет: «Привет!» Он возьмет ее портфель, и они зашагают по заснеженным улицам. Прохожие будут смотреть им вслед, любуясь их красотой, молодостью и сияющей над их головами любовью. В том, что это настоящая любовь, Иринка не сомневалась. Она видела, как на нее смотрит он — Сашенька Авдеев. Так смотреть без чувств нельзя. Не получится. Хорошо, что они учатся в разных классах, а то бы…
Иринка знала, как нелегко ее лучшей подруге Олесе, влюбленной в Юрку Маслова, самого разбитного мальчишку в классе. Он выказывает симпатию ко всем, не любя никого. Зато о нем тайно вздыхают все, кроме нее, Иринки Самохваловой. Ей не до него. У нее роман в стихах. Юрка на такое не способен. Зачем ему утруждать себя отыскиванием каких-то стихов, когда наготове есть пара дежурных комплиментов. Для всех, кроме Иринки. Он ее не замечает. Делает вид, что не замечает, что она ему неинтересна. Но она-то знает, что это не так. Она ему нравится, может быть, больше всех остальных девчонок, поэтому-то… поэтому он так себя с ней ведет. А ее это вполне устраивает, потому что Юрка Маслов не в ее вкусе. Он слишком красивый, слишком самовлюбленный. А ей нужно, чтобы любили ее, чтобы любовались ею. Она умная, учится на «отлично». Симпатичная. Глаза миндалевидной формы. Таких ни у кого нет. Черная смоляная коса. Губки бантиком. Кожа цвета спелого персика. Рост такой, как надо. Фигурка что надо. Запросто можно ваять с нее статуи. Если бы она жила в Париже во времена Огюста Родена, то непременно стала бы его главной моделью. Но… Иринка живет в другое время, в другой стране, где к статуям отношение иное. Но это ее не печалит. У нее будет свой скульптор, или художник, или режиссер. Поэт Сашенька Авдеев у нее уже есть. Осталось только сделать шаг ему навстречу…
Зима прошла. Побежали ручейки. Птицы звонко запели, возвещая приход весны. А она все не решалась. Все медлила. Почему? Да разве можно девчонке подходить первой? Нет. Это непозволительная дерзость. Но как же тогда пушкинская Татьяна? У нее не было другого выхода. У Иринки его тоже не стало. Отец сообщил, что они уезжают навсегда. Уезжают не куда-нибудь, а в Париж!
— Привет, Сашенька Авдеев, и прощай, — выпалила Иринка, столкнувшись с ним в школьном коридоре. — Мы уезжаем в другую страну.
— Поздравляю, — улыбнулся он. — Счастливого пути.
Сказал и пошел прочь, всем видом показывая, что она ему неинтересна. Иринка уронила портфель, прижалась спиной к стене.
— Что происходит? — простонала она. — Неужели это не он писал мне записки всю зиму? Но они все подписаны «А.А. 9«А»! Неужели кто-то надо мной подшутил? Но зачем?
Мимо Иринки прошел Юрка Маслов, состроив противную гримасу. И ее обожгло.
— Да ведь это он. ОН!
Она схватила портфель, побежала в класс. Нашла в стопке тетрадей Юркину, открыла. Сомнений больше не было. Записки ей писал не Сашенька Авдеев, а Юрка Маслов. Она положила его тетрадь на прежнее место, медленно пошла к двери. На пороге возник Юрка. Она попятилась. Он закрыл дверь на замок.
— Что ты делаешь? — спросила она, побледнев.
— Люблю, — сказал он.
Порывисто обнял ее и поцеловал в губы. Она оглохла, ослепла, потеряла равновесие. Он испугался. Усадил ее на стул, распахнул окно, дверь.
— Что с тобой?
Она положила голову на парту, разрыдалась. Рассказала ему все про Олесю, про свои фантазии насчет Сашки Авдеева и про то, что они уезжают навсегда.
— Но ведь вы не завтра уезжаете, не завтра? — с надеждой спросил Юрка.
— После экзаменов, — ответила она, не поднимая головы.
— Значит, есть время, чтобы… — он осекся. Вздохнул. — Чтобы что?
Иринка подняла голову, прошептала:
— Чтобы что?
Он перегнулся через парту и поцеловал ее в губы.
— Маслов, Самохвалова, чем вы здесь занимаетесь? — голос классной дамы был похож на оружейный залп. — Я буду вынуждена вызвать ваших родителей. Я должна их предупредить.
— Не стоит паниковать, Виолетта Львовна, — сказал Юрка, посмотрев ей в глаза. — Наши родители все знают и одобряют нашу дружбу.
— Ох, Маслов, Маслов, — покачала она головой. — Тебе отметки исправлять нужно, а не в любовь играть. А ты, Ира, — она испепелила ее взглядом. — Стыдно. Ты дочь та-а-аких родителей, отличница, умница, а связалась с босяком. «О времена, о нравы!» Ладно, идите по домам. И запомните, что школа — это не место для поцелуев. Это — храм науки, храм знаний, в котором вам еще учиться, учиться и учиться.
Домой Иринка и Юра шли через парк, где дивно пахло сиренью. Он предложил посидеть на лавочке. И тогда она спросила:
— Зачем ты подписывал свои записки чужим именем?
— Не знаю, — признался он. — Просто сочетание трех букв «А» и девятка мне показались магическим знаком.
Он посмотрел на нее, очертил кончиками пальцев овал ее лица, прошептал:
— В твоей фамилии три буквы А — Са-мох-ва-ло-ва. Ты учишься в девятом классе. Мне было интересно наблюдать за тобой. Твое лицо светилось изнутри, когда ты получала мои послания. Ты не догадывалась, что они мои, и я мог смотреть на тебя во все глаза. Мог вести себя так, как хотел. А дома… — он улыбнулся, — дома я был другим, загадочным человеком, подписывающимся тремя буквами «А», — вздохнул. — Мне будет не хватать тебя… — отвернулся.
— В голове не укладывается, что мне писал записки Юрка Маслов, — проговорила она. Поднялась. — Мне будет не хватать твоих стихов.
— Не моих, классических, — усмехнулся он, посмотрев на нее с вызовом.
— Мне будет не хватать классических стихов, подобранных тобой, — улыбнулась она. — Я обязательно напишу тебе из Парижа.
— Вранье, — сказал он, развалившись на лавке. — Вранье!!!
Он был прав. Она писать не стала. Вначале было не до этого, а потом… Потом незачем. Юрка Маслов — босяк, а она… Виолетта Львовна была права. Юрка ей не пара. Подумаешь, стихи. Подумаешь, поцелуй. Первый в жизни… Первый настоящий поцелуй. Стоит закрыть глаза, и… Иринка вновь стоит возле классной доски растерянная, бледная и смотрит на Юрку с пылающими щеками и горящими страстью глазами…
Она потерла обожженную руку. Этот ожог скоро пройдет. А вот тот сердечный ожог не поддается врачеванию. Она посмотрела на мужа. Он улыбнулся, подбросил дров в костер. Огонь вспыхнул с новой силой. Сотни искорок взлетели вверх.
— Ты немногословна сегодня, Ириша, — сказал он, обнял ее, пропел: — Посидим у костра, посидим, поглядим на огонь, поглядим. Обо всем, что хотим утаить, мы сегодня с тобой промолчим…
— Ты прекрасно знаешь, Сережа, что у меня от тебя нет никаких тайн, — проговорила Ирина, глядя на огонь.
— Знаю, — поцеловав ее в щеку, сказал он. — Знаю, дорогая. Но… — он усмехнулся. — У тебя есть тайные мысли, которые ты от меня упорно скрываешь.
— Да ну тебя, Сережка, — рассмеялась она.
— Ты забыла, что твой муж — волшебник, звездочет, умеющий разгадывать магические знаки, — проговорил он, водя руками над ее головой. — Я знаю тайные заклинания. А еще я бросил в огонь листья и поленья столетнего платана, которые заставляют людей раскрывать все свои секреты. Все…
— А вы, великий маг, не боитесь, что столетний платан заставит вас выболтать мне все свои секреты? — поинтересовалась Ирина.
— Боюсь, — ответил он вполне искренне. — Боюсь, что ты не согласишься поехать со мной в Россию.
Ирина посмотрела в его глаза. Поняла, что Сергей не шутит. За десять лет их совместной жизни она ни разу не видела у него такого странного выражения лица.
— Я понимаю, тебе будет сложно там. За пятнадцать лет ты привыкла жить по-французски, но… — он вздохнул. — Отказаться от командировки я не могу, не имею права. Ехать одному нельзя, таковы условия контракта. Выхода нет.
Он обманывал ее. В контракте ни слова не говорилось про жену. Он сам настоял, чтобы этот пункт в его контракте появился. Только так можно было заставить Ирину покинуть Париж. Теперь все зависело от нее. Последнее слово было за ней.
— Я поеду с тобой, Сережа, — поцеловав его в щеку, сказала она. Улыбнулась. — Да, да, я с тобой поеду хоть на край света.
— На край света, — повторил он, подбросив в огонь несколько поленьев. — Поедем с тобой в Сибирь, как декабристы.
— В Сибирь? — Ирина испугалась. — Почему в Сибирь? Зачем?
— Чтобы чистейший воздух помог нам обзавестись потомством, — улыбнулся он. — А если без шуток, то там открывается наш новый филиал. А твоего супруга Сергея Суслова назначают генеральным директором. Там…
Ирина больше ничего не слышала. Ей было все равно, что будет там, в Сибири. Было безразлично, что их там ждет.
— Скажи, Сергей, — перебила она его на полуслове, — а смогу я вернуться домой, если мне там станет…
— Конечно, — улыбнулся Сергей. — Тебе достаточно пробыть со мной один месяц, а потом… — он свистнул, расставил руки в стороны, изображая самолет. — Потом лети на все четыре стороны. Но… — он посмотрел ей в глаза. Прошептал: — Ирка, не бросай меня. Я без тебя пропаду. Я пущусь во все тяжкие… заведу сибирский роман, и…
— Господин Суслов, — строго сказала Ирина. — Вы забыть меня не сумеете. Изменить вы мне не посмеете. Ни за что!
Он обнял ее, поцеловал крепко-крепко, как давно не целовал. Ирину этот поцелуй не обрадовал, огорчил. Почему? Наверное, из-за странного предчувствия, стукнувшегося в обожженное сердце.
Перелет был долгим и утомительным. Ирине почудилось, что они летят на Луну. В иллюминатор была видна величественная плоская зеленовато-золотистая земля с тысячами темно-синих, почти черных озер причудливых очертаний. Кое-где виднелись гряды снега, не растаявшего за короткое лето. И никакого человеческого жилья на тысячи километров.
Спичечные коробки домов появились только тогда, когда самолет пошел на посадку.
— Тебе здесь понравится, вот увидишь, — крепко сжав ее руку, сказал Сергей не очень уверенно.
— Надеюсь, — проговорила она, зная, что ей здесь не понравится. Что потом она будет вспоминать Сибирь с ужасом. Но пока она не имеет права ничего говорить мужу. Она пообещала пробыть здесь месяц. Тридцать дней и ночей, наполненных раздумьями и страхом.
«А может, мне стоит наполнить их радостью? — подумала Ирина, глядя в иллюминатор. — Да. Я буду радоваться всему, что увижу здесь, потому что только мне выпала такая редкая возможность побывать на краю света!»
Она положила свою руку поверх руки Сергея, улыбнулась.
— Спасибо, что взял меня с собой, что дал мне возможность увидеть все это!
— О, это только начало, — воспрял духом Сергей. — Наши партнеры обещали показать Таймырский заповедник, где обитает уникальная популяция овцебыков. Я с детства мечтал увидеть их не в зоопарке, а в природной среде, привычной для них. Так что я рассматриваю свое назначение в Сибирь как первый шаг к осуществлению мечты!
— Первый шаг, — повторила Ирина.
Самолет коснулся взлетно-посадочной полосы. Для Ирины начался отсчет новой реальности, самым ярким воспоминанием о которой стала поездка в заповедник. Из аэропорта Хатанга они летели на огромном вертолете. В тундре стоял полярный день. Нельзя было сказать, полдень сейчас или полночь, потому что солнце было пришпилено к небу намертво в самом центре. Зато все было хорошо видно. И стадо овцебыков, появившееся черной точкой на фоне синего неба, путешественники заметили сразу. Сергей радовался как ребенок.
— Ура, ура, я их вижу, вижу! — кричал он, перебегая от одного иллюминатора к другому. — Ура!
Вертолет опустился ниже, дав людям возможность получше рассмотреть животных. Мохнатые овцебыки с массивными бело-серыми рогами, похожими на тугие косы, разлетевшиеся в разные стороны, услышав звук вертолета, сгрудились в кучу. Смешные лохматые малыши на крепких ножках спрятались за спинами мам. Самцы повернули к неприятелю массивные рога. Ноздри их раздувались. Было понятно, что они не сдадутся без боя.
— Как они прекрасны! — воскликнул Сергей. — Это настоящее чудо природы.
Вертолет сделал круг и полетел дальше к озеру Таймыр. Тундра изменилась. Пологие гладкие холмы уступили место обрывистым серовато-черным, похожим на сланец, скалам. С разных сторон к озеру Таймыр бежали десятки небольших речушек, чтобы напоить его. Они извивались вокруг желтовато-коричневых холмов, странных и мрачных на вид. Ирине показалось, что три холма, расположенные параллельно, похожи на спины золотых рыбок. Она посчитала это добрым знаком. За которым последовал еще один — маленькие озерца по берегам большого озера Таймыр превратились из лазоревых в серебряные, стали похожими на большие монеты, разбросанные по берегу. А между ними — сотни бивней мамонтов, застывших в вечной мерзлоте, как в янтаре.
Потом они увидели тысячные стада оленей, мчащихся за горизонт. Казалось, что внизу расстелили пестрый ковер, на котором морозными узорами красуются ветвистые рога старых самцов, посверкивая на солнце хрустальной белизной. Ирина не могла налюбоваться. Она всегда считала, что олени окрашены одинаково, но оказалось, что это не так. Она видела черных, желтовато-коричневых, серых и даже белых животных.
— Это все похоже на сказку, которую я увезу с собой, — шептала она, прижавшись лицом к стеклу иллюминатора.
— Нас ждет еще одна сказка, — обняв ее за плечи, сказал Сергей. — Нам покажут место гнездовья птиц. Ты такого нигде не увидишь. Нигде. Смотри, вон бургомистры, там вилохвостые чайки, шоколадные гаги, красногрудые казарки, кулики, поморники, краснозобые и чернозобые гагары. А вон, смотри, самец гаги. Одинокий красавец с белой грудью, изумрудной головой, черной маской, надетой на глаза, и высокомерным взглядом настоящего аристократа. Завоевав сердце гаги, он выполнил свою миссию и теперь не обращает ни на кого внимания.
«Так же, как и я, — подумала Ирина. — Ни на кого внимания не обращаю. Считаю дни до отъезда. Их осталось пять. Через пять дней я вернусь в Париж!»
Она посмотрела на Сергея. Мысленно попросила у него прощения за предательство. Но она не могла, не хотела здесь больше оставаться, несмотря на всю эту красоту и пьяняще-чистый воздух. Сергей расценил ее взгляд по-своему.
— Степанов обещал устроить нам пеший поход по тундре, — сообщил он радостно. — Поедешь?
— Конечно, — улыбнулась Ирина, думая о своем.
— Представляешь, мы будем ступать по вечной мерзлоте, поверх которой наброшен упругий ковер из растений и миниатюрных кустарников, — с азартом заговорил Сергей. — На нас удивленными глазами будут смотреть пушистые маргаритки и синеглазые незабудки. Нам придется присаживаться на корточки, чтобы дотронуться до верхушек деревьев. Мы почувствуем себя великанами, наблюдающими за жизнью леммингов, деловито снующих между подушками мягкого мха.
— Ты говоришь об этом так, словно бывал здесь прежде, — с интересом глядя на Сергея, сказала Ирина.
— Бывал в мечтах, — признался он. — Я много читал о тайге, о тундре, о природе Арктики. Хотел стать натуралистом, а стал главным специалистом, — он рассмеялся. — Зато уж теперь все будет по-иному. Все изменится. Все, все, все…
Все в самом деле изменилось. Она уехала обратно в Париж. Он остался в Сибири. Остался навсегда. Она это знала. Она шепнула ему на прощание:
— Я была очень счастлива с тобой, Сергей. Десять лет безумного, нечеловеческого счастья завершились фантастическим путешествием. Спасибо.
Он ничего не сказал. Крепко поцеловал ее в губы, развернулся и ушел. Ушел из аэропорта раньше, чем оторвался от земли самолет, уносящий ее. Ирина смотрела в иллюминатор. Прощалась. Боли не было. Была пустота, в которую не могли проникнуть посторонние звуки. Не могли…
Ирина пришла в себя только в своей парижской квартире, за которой присматривала ее подруга Сью. Зная о приезде хозяйки, она купила букет желтых тюльпанов. Тридцать по количеству дней отсутствия подруги. Ирина сварила себе кофе, открыла коробку своих любимых конфет, улыбнулась:
— Дома!
Подумала о том, что у нее в запасе еще неделя. Времени достаточно, чтобы никто не заметил изменений, произошедших в ее жизни. Через неделю закончится ее официальный отпуск, и она выйдет на свою любимую работу, а по выходным будет водить экскурсии по центральной части города.
Ирина вспомнила, как шесть лет назад они с Сергеем решили так проводить свои выходные. Разработали маршруты, нашли партнеров, составили бизнес-планы. А теперь…
Она взяла букет тюльпанов, прижала его к груди, зажмурилась.
— Сергею там, в Сибири, лучше, — сказала она, успокаивая себя. — А мне лучше здесь. Я прожила здесь пятнадцать лет. Пятнадцать! Мне не хочется ничего менять. Меня все устраивает. Все, все, все… Да, это эгоизм. Но… — она посмотрела на тюльпаны. — Но мой эгоизм не больше эгоизма Сергея. Не больше…
Она поставила цветы на стол. Прошлась по комнате. Остановилась у окна. В легкой дымке раннего утра парил Париж. Величественный, многоликий город, хранящий множество тайн и загадок.
— Я расстаться с тобой не смогу.
Я, расставшись с тобой, погибну.
Словно сорванный кем-то цветок,
Без тебя головой поникну.
Без тебя время будет иным,
Разобьется в хрустальную крошку.
Без тебя сердце станет немым,
Жизнь моя потечет понарошку.
— Без тебя, мой любимый Париж… — пропела она.
Туристический автобус ждал Ирину на привычном месте. Она легко поднялась по ступеням, взяла микрофон, улыбнулась, заговорила по-французски. Потом перевела свое приветствие на русский язык. Таков был привычный порядок, который она не нарушала шесть лет. Шесть лет…
— Как вас зовут, мадам? — выкрикнул какой-то мужчина.
Ирина не поняла, кто. В автобусе было сорок человек. Но голос показался ей знакомым. Она представилась, стараясь отыскать того, кому этот голос принадлежал. Не нашла. Отвернулась. Ей нужно было сосредоточиться. Экскурсия уже началась. Каждая минута была на счету. Автобус двигался быстро. Туристы смотрели в окна, а она говорила, говорила, говорила, стараясь ничего не пропустить.
На площади Конкорд автобус остановился. Ирина попрощалась с туристами, пожелала им счастливого дня, вышла. Обычно она выпархивала из автобуса и исчезала в многоголосой людской толпе. Но сегодня она отошла в сторону и стала наблюдать за выходящими туристами. Он вышел последним. Скрестил на груди руки, посмотрел на нее с вызовом:
— Не ожидала?
— Юрка, — проговорила она. — Юрка Маслов… Ты совсем не изменился, несмотря на…
— Не ври, — сказал он. — Я изменился очень сильно. Я стал настоящим мужиком. И ты, — он передразнил ее, — мадам Ирина Суслова, — рассмеялся. — Ты сильно изменилась, Ирка. Хотя что-то от прежней Иринки Самохваловой в тебе еще есть.
— Товарищи, не отставайте, — крикнула сопровождающая группы, высокая длинноногая девушка с элегантным шарфиком на шее. — У нас всего полчаса. Кто потеряется, будет добираться до гостиницы самостоятельно.
— Где вы остановились? — спросила Ирина. Ей стало страшно, что Юрка сейчас исчезнет, затеряется среди людей, и она ничего не узнает. А он наверняка может ей рассказать много интересного об одноклассниках, об учителях, о себе.
— Честно говоря, я не знаю, где мы остановились, — признался он. — Мы приехали рано утром из Брюсселя. Бросили чемоданы и помчались на встречу с тобой, мадам Ирина Суслова.
— Понятно, — сказала она, взяла его за руку, повела за собой. На его загорелом лице сияла глуповато-счастливая улыбка.
Он ехал в Париж, чтобы отыскать Иринку Самохвалову, не представляя, как это сделать. И вот — удивительное везение. Когда сопровождающая группы Юлия сказала, что экскурсию по центру будет вести француженка русского происхождения, у Юрки кольнуло сердце. А когда в автобус вошла Ирина, он не поверил своим глазам, поэтому и спросил ее имя. Она ответила, чуть помедлив:
— Мадам Ирина… Суслова.
Голос дрогнул. Юрка подумал, что она тоже что-то почувствовала. Он решил, что если это та Ирина, которую он ищет, то она дождется его у автобуса. Он специально вышел последним. Наблюдал, как она во все глаза смотрит на каждого туриста. Сомнений больше не было, это — она, Иринка Самохвалова, его школьная любовь. Он соврал, сказав, что она изменилась. Она осталась такой, как была. Такой же… просто юность ушла тихонько, уступив место зрелости, опытности.
Ирина что-то сказала Юлии, улыбнулась, видя ее недоумение. Спросила:
— Сколько дней вы здесь пробудете?
— Три, — ответила девушка. — Вернее, два с половиной, а потом мы поедем в Ниццу, а потом…
— Спасибо. Маршрут вашего путешествия мне неинтересен, — сказала Ирина холодным тоном. — До свидания. Рада была нашему сотрудничеству. За Юрия не беспокойтесь.
— Хорошо, — растерянно проговорила Юлия и побежала догонять группу.
— Ты меня похищаешь? — поинтересовался Юрий.
— А ты что-то имеешь против? — спросила она строго. Он не выдержал. Обнял ее и поцеловал в алые губы. Поцеловал так же, как тогда, в классе. Она так же, как тогда, потеряла равновесие. Смущенно извинилась:
— Это от жары. Плюс тридцать в тени.
— От жары, — прошептал он, глядя в ее испуганно-счастливые глаза.
Потом они сидели в прохладном кафе, пили вино и болтали обо всем, что приключилось с ними за пятнадцать лет. Рассказать о жене и сыне Юрка решился лишь тогда, когда они плыли на кораблике по Сене. Глядя на бурлящую за бортом воду, он сказал:
— Знаешь, меня ведь в Париж Олеся надоумила поехать.
— Наша Олеся Скворцова? — воскликнула Ирина.
Он поднял голову, посмотрел на нее, сказал:
— Наша Олеся Скворцова теперь моя жена!
Ирина побледнела. Она знала, что Олеся была влюблена в Юрку. Но она не могла подумать, что они когда-нибудь будут вместе. Слишком они разные. Слишком… Юрка улыбнулся, положил руку Ирине на плечо.
— Мы сдружились благодаря тебе, Иришка. То есть из-за твоего отъезда. Мы вместе от тебя писем ждали, а потом поняли, что ты никогда не напишешь, потому что ты растворилась в Париже. Не думай, я тебя не осуждаю. Я бы сам здесь растворился и про всех забыл. Да и что такое школьные друзья? Так… пустой звук.
— Пустой звук, — машинально повторила Ирина, глядя мимо него. Ей было хорошо сегодня. Было приятно вернуться в прошлое, в далекие школьные годы, в их девятый класс. Вспоминалось только хорошее. Память избирательна: оставляет лучшее, стирает ненужное, неважное.
Впускать Юрку в свою новую жизнь она не станет. Воспоминания закончатся, наступит неловкое молчание. Каждый будет думать: «Что дальше?» Каждый выстроит свою схему предполагаемых событий. Потом наступит неизбежное разочарование из-за несоответствия, из-за…
— Адрес твой я просить не стану, — сказал Юрка, убрав с ее плеча руку. — Сейчас причалим к берегу и разбежимся в разные стороны. Нет… Я должен сделать фотографию на память, чтобы Олесе показать. А то не поверит, что ты экскурсоводом работаешь.
— А у тебя ее фотография есть? — спросила Ирина.
Он кивнул. Достал из нагрудного кармана фотографию, протянул ей. На Ирину глянула располневшая Олеся с сияющими глазами. Полнота ее не портила, украшала, придала угловатому девичьему лицу нежную женственность. Олеся сидела в кресле, а с двух сторон к ней прижимались муж Юрий и сын Степан — вылитый Юрка в детстве. Ирина улыбнулась:
— Вы здесь такие счастливые.
— Да. Повод для счастья у нас был, — улыбнулся он. — Олеся сказала, что скоро у нас девочка родится. Мы даже имя ей придумали — Анфиса.
— Родится, когда? — спросила Ирина, растерянно глядя на него.
— А вот вернусь домой, и родится, — ответил он. Прижал Ирину к себе. — Жаль мне тебя, Ирка. Материнство женщин украшает. Они добрее, нежнее становятся, на мир по-иному смотрят. Хочешь, посодействую в…?
— Дурак, — крикнула она.
Хотела влепить ему пощечину, рука не поднялась. Незачем показывать, как ей больно. Не стоит… Пусть считает ее бесчувственной эгоисткой. Она забудет о нем. Забудет…
Юрка разжал объятия, побледнел. Сказал виновато:
— Прости. Я не хотел тебя обидеть, честно. Само собой вырвалось.
Кораблик остановился. Ирина сошла на берег первой. Остановилась.
— Сделай счастливое лицо, я тебя сфотографирую, — попросил Юрка. Щелкнул объектив. — Теперь ты будешь у нас в рамке стоять на комоде рядом со слониками, приносящими счастье.
— Не могу понять, ты шутишь или говоришь серьезно? — нахмурилась Ирина.
— Я болтаю вздор, чтобы тебя развеселить, — сказал он. — А то ты на царевну-Несмеяну похожа. Того и гляди зальешь весь Париж слезами.
— Не дождешься, — с вызовом сказала она. — Мои слезы дорого стоят.
— О, да вы, мадам Ирина Суслова, теперь все исчисляете деньгами! — воскликнул он. — Это по-французски. Это здорово. А простые человеческие чувства у вас имеются?
— Маслов, если ты не заткнешься, я тебя брошу, — сказала она раздраженно.
— Да ты меня давно бросила, Ирка, давно, — проговорил он с улыбкой. — Но я не пропал, не потерялся тогда, и теперь не заблужусь, не потеряюсь, не пропаду.
Он вытащил из кармана визитную карточку отеля, показал ей язык.
— Ах ты, лжец! — воскликнула Ирина. — Да ты…
Он порывисто обнял ее, заговорил скороговоркой:
— Ирка, Ирка, если бы ты знала, как я скучал без тебя, как сходил с ума от неразделенной любви. Ждал, что ты хоть словечко напишешь. Хоть словечко. А потом я тебя возненавидел. Но ненависть измотала меня еще сильнее. Тогда я перестал о тебе думать. Вернее, думал, что перестал, что успокоился. Как бы не так. Увидел тебя и… — он посмотрел в ее глаза. — У меня ведь на сердце рубец. Нет, не рубец, ожог незаживающий. Сердечный ожог — это бред, скажешь ты, и будешь права. Юрка Маслов — отец семейства, несет несусветную чепуху. Но, как ни странно, ему становится легче. И хорошо, что ты не перебиваешь. Что слушаешь внимательно, затаив дыхание. Мне это нужно, важно. Я ведь никому не мог о своих чувствах рассказать. Мою исповедь должна была выслушать ты. Ты ее и слушаешь. И теперь я от тебя освобожусь. И, наверно, тебя забуду. Наверно…
Он поцеловал ее в губы. Она опять потеряла равновесие. Опять…
Потом они долго бродили по расцвеченному яркой иллюминацией городу. Молча прощались. Ни он, ни она не решались произнести ни слова. Знали, объединяющее их прошлое будет напоминать о себе сердечными ожогами, не поддающимися врачеванию…
Сила притяжения
А ты знаешь, что будет после?
А ты знаешь, что будет, если,
Если нам расстаться придется,
Если будем с тобой не вместе мы?
Если вдруг исчезнут все песни
И ненужными станут стихи?
А ты знаешь, что будет, если
Я тебе не подам руки?
Рельсы — две параллельные прямые, убегающие вдаль, в неизвестность. Две параллельные прямые не пересекаются. Никогда им не соединиться. А рельсы сходятся ненадолго, чтобы потом вновь разбежаться, разделиться на две параллели, упирающиеся в горизонт.
«Потом, потом, потом, потом…» — слышится в стуке колес.
Он сидит у окна, слушает их перестук, смотрит на сиротливый осенний пейзаж и улыбается. Ему легко. Впервые расставание не причинило ему боли. Он уехал легко. Собрал вещи, сказал: «Пока» и ушел. Она помахала рукой. Привычный жест на прощание. Легкий взмах и воздушный поцелуй. Все как всегда. Знала ли она, что он ушел навсегда? Наверное, знала, догадывалась, чувствовала, предчувствовала, но… Но ничего не сделала, чтобы остановить, удержать, задержать его. Отпустила легко, без истерик и упреков. Улыбнулась, молвила: «Удачи», поцеловала в щеку.
Легко… Фантастическая легкость. Так не бывает, не должно было быть. Но… так есть! Их прощание — исключение из правил. Исключение… Он исключил ее из своей жизни. Она его — из своей. Теперь они — две параллельные прямые, которые…
Он отвернулся от окна. Легкость, окрылявшая его несколько минут назад, исчезла. На смену ей пришло уныние. Оно тяжелым грузом легло на сердце, сдавило горло железной хваткой. Стало трудно дышать. Он рванул на груди рубаху. Не помогло. Поднялся, открыл окно. Подставил лицо холодному воздушному потоку, бьющему наотмашь. Подумал, что это ее бессильная злость догоняет его. Ее слезы превратились в дождь, а слова — в гром и молнии. Запоздалое отмщение за все, что было сделано, сказано, подумано. За все, чего между ними не произошло, не случилось, не…
— У вас бывает такое, что среди многолюдья видится только один человек? Только он и ты, никого больше. Звуков нет. Слышен только его голос, биение его сердца. И магнитом тянет его взгляд. Один из тысячи взглядов, устремленных на тебя. Притяжение настолько сильно, что его невозможно преодолеть. Нет возможности не смотреть на этого человека, идущего тебе навстречу? — спросила она, глядя на него снизу вверх.
Он улыбнулся, присел напротив, сказал:
— Бывает. Когда вы вошли, я захотел броситься вам навстречу, словно вы ко мне пришли, словно я ждал именно вас, хотя минуту назад не подозревал о вашем существовании. Разум удержал меня. «Куда ты? Вы не знакомы», — строго сказал он. Я остался на месте. На пьедестале сцены. Но это не мешало мне играть для вас.
— Я это почувствовала, — проговорила она. Щеки вспыхнули. — Вы виртуозно играете на гитаре.
— Не хвалите меня, зазнаюсь, — шепнул он, подавшись вперед.
Она отстранилась. Он подмигнул ей, спросил:
— Вы любите испанскую музыку? — она кивнула. — Тогда, — он поднялся, — играю для вас, а потом…
Развернулся, пошел к сцене. Взял гитару. Заиграл бешеный ритм фламенко. Она прижала ладони к губам, зажмурилась. Ее мечта — услышать фламенко — сбылась!
— Музыка разлита в воздухе. Она — наше дыхание, наша жизнь. Я ее не читаю по нотам, я ее чувствую. Я ею дышу, — сказал он потом. — Я взял гитару в руки, когда мне не было еще и десяти лет. В тринадцать я уже выступал на сцене. Первый концерт открыл передо мною новый мир. Я решил стать апостолом гитары, апостолом музыки. Постепенно я понял, что классическая гитара и фламенко — две стороны горы, две параллельные прямые, которым не суждено соединиться.
— Из правил есть исключения, — улыбнулась она. В ее взгляде восторг граничил с обожанием. Она смотрела на него как на апостола, апостола гитары.
— Исключения из правил — это прекрасно, — проговорил он нараспев. — Прекрасно, потому что…
— Минуточку, — вмешалась в их разговор ее подруга. Она подошла чуть позже. Высокая, ухоженная, красивая дама, знающая себе цену. Во взгляде раздражение из-за того, что не она — центр Вселенной. — Простите, что прервала вашу милую беседу, но… — театральная пауза. Длинные пальчики барабанят по столу. — Воспитанные люди представляются перед тем, как начать разговор.
Он беззаботно рассмеялся. Хотел сказать какую-нибудь колкость в ее адрес, передумал. Решил поиграть в благовоспитанность. Поклонился, представился:
— Пако де Лусия.
— Изабелла Австрийская, — скривилась красотка. — В программке написано, что вас зовут Дмитрий Степанов.
— Дмитрием зовут моего друга, который сегодня отсутствует по болезни, — сказал он, усаживаясь за их столик. — Сегодня вместо него выступаю я, Пако де Лусия.
— Прекрасно, — лицо красотки стало кисло-сладким. — Вот и выступайте… ступайте, ступайте на свое место. Освободите нас от вашего присутствия, господин музыкант.
Он поднялся. Посмотрел на нее сверху вниз, ухмыльнулся, пошел к сцене. Взял в руки гитару и устроил такую какофонию звуков, что выбежал испуганный администратор.
— Дмитрий, что случилось? — закричал он. — Прекрати немедленно. Здесь приличное заведение. Здесь…
Дмитрий забрал гитару, ушел со сцены. Администратор побежал за ним.
— Зачем ты набросилась на него, Белка? — спросила она в наступившей тишине.
— Дорогая моя Алёнушка, ты знаешь, что я не выношу хамов. У меня на них аллергия, — ответила Белка, потерев виски. Посмотрела на подругу, покачала головой. — Зачем он тебе?
— Не знаю, — пожала плечами Алёна. — Пока не знаю, просто возникло притяжение.
— Нет, нет, умоляю, оставь свои сказки про притяжение, натяжение и прочую дребедень, — взмолилась Белка, Белла, Изабелла. — Все твои притяжения заканчиваются потрясениями, землетрясениями и цунами. Очередной катастрофы нам не нужно. Пусть музыкальный мальчик Дима Степанов пудрит мозги другим, менее продвинутым дамочкам. Я тебя в обиду не дам, моя дорогая Алёнушка!
— С чего ты взяла, что он хотел меня обидеть? — улыбнулась Алёна.
— Невинная простота, — всплеснула руками Белла. — Да у него на лбу красными буквами написано все, что ему от тебя нужно!
— Странно, я ничего не заметила, — растерянно проговорила Алёна, силясь вспомнить лицо Дмитрия.
— Неудивительно, что ты ничего не рассмотрела, — рассмеялась Белла. — Ладно, забудем про него. Вернемся к нашему разговору. Я…
Все, что говорила Белка, Алёне было неинтересно. Она думала о Дмитрии, назвавшем себя именем виртуозного испанского гитариста Пако де Лусия. Почему он выбрал это имя? Алёна улыбнулась. Пару лет назад они с Беллой были в Барселоне на концерте Пако де Лусия. С тех пор Алена мечтала о встрече с ним. Знала, что это — нереально, что параллельные прямые не пересекаются, но… продолжала мечтать. Мысли закручивались спиралью, подталкивая ее к совершению странных поступков. Если бы не Белка, ее школьная подруга, она давно бы наломала дров. А пока… Пока этого не произошло. Она сидит в элитном кафе и слушает Беллу, Белку, Изабеллу.
— Алька, ты меня опять не слушаешь, — нахмурилась Белка. — Что с тобой делать, ума не приложу.
— Отпусти меня на все четыре стороны, — ответила Алёна.
— Ни за что. Ты без меня пропадешь. — Сказала Белла, став серьезной. — Тебе даже за кофе нечем заплатить. Сидишь третий месяц без зарплаты.
— Четвертый, — поправила ее Алёна.
Вздохнула. Стало грустно от того, что вновь пришлось вернуться в реальность. Слушая Дмитрия, она забыла про свою неустроенность, про свои проблемы, сошедшие снежной лавиной. Забыла про все, о чем не хотелось думать. А Белка, как нарочно, гвоздила ее вопросами:
— Вот куда, куда ты пойдешь?
— К тебе, — ответила она.
— Вот именно, что больше тебе некуда идти. Некуда!
— Я могу вернуться к маме, — неуверенно проговорила Алёна.
— Ты прекрасно знаешь, что она тебя не ждет, — Белла разозлилась. Отвернулась. Говорить на эту тему она не любила, но Алёна вынуждала ее вновь и вновь бередить старую рану.
Отец Беллы ушел к Алёниной маме. Бросил свою семью, чтобы создать новую. Ничего не вышло. Из-за него пострадала не только она, Белка, но и Алёна, Алька. Ее жизнь пошла наперекосяк. Ее отправили в интернат, чтобы она не мешала счастью молодоженов. А после школы Альку отправили в свободное плавание. Живи где хочешь, делай что хочешь. Вопрос, что будет с дочерью, Светлану Павловну не волновал. Она рассталась с Белкиным папой, увлеклась молодым человеком по имени Игнат, который был на десять лет старше Алёны. Светлана Павловна приказала дочери не появляться без приглашения.
— Живи своей жизнью, — строго сказала она. — Мы с тобой незнакомы.
— Мама, как ты можешь? — залилась слезами Алёна. — Ты меня рожала, растила, не спала ночей…
— Все это сказки, детка, — рассмеялась ей в лицо Светлана Павловна. — Я тебя родила, это правда. Но я не собиралась забирать тебя из роддома. Отказное письмо написала, да папаша твой нарисовался. Упал в ноги, люблю, жить не могу. Забрал нас к себе. А через три дня я сбежала. Как ты росла, мне неизвестно. Ты — чужая девочка. Тебя чужие люди воспитали, поэтому ты для меня помеха.
— Но это мой дом, мне некуда идти, мама, — прошептала Алёна.
— Этот дом никогда твоим не был! — закричала Светлана Павловна. — Ты здесь даже не прописана, ясно?
Она что-то объясняла про родительские права, про опекунство и наследство. Но Алёна больше ничего не слышала. Она медленно спустилась по лестнице и побрела в черноту тупика. А попала в объятия Белки. Та привела ее в свой дом, сказала:
— Будешь жить у нас. Станешь моей сестрой, Алькой…
— Милая моя, неужели ты забыла, забыла, как тебя выставили в прошлый раз? — сжав ее руку, спросила Белла.
— Я все помню, — ответила Алёна.
— Не вздумай реветь, — приказала Белла. — Завтра Миша устроит тебя на хорошую работу. Жизнь приобретет новые краски. Выше нос, сестричка!
Алёну назначили менеджером по персоналу в закрытом поселке «Солнечная Долина». Вместе с должностью она получила служебное жилье в коттедже для персонала. Комната-студия со всеми удобствами и выходом на зеленую лужайку. В двух шагах лес, озеро. Тишина, чистый воздух. Счастье, о котором Алёна даже не мечтала. Работы было много, но работы она не боялась. Была рада, что она есть.
Через неделю приехала Белла. Придирчиво осмотрела жилье. Осталась довольна. Вечером они вынесли на лужайку стол, стулья, устроили романтический ужин при свечах. Михаил пообещал найти Алёне достойного мужа. Белла рассмеялась.
— Зря только время потратишь, дорогой. У нашей Алёнки вкус своеобразный. Ей респектабельные мужчины вроде тебя не нужны. Ей безумных гитаристов подавай.
— А мы ей гитариста найдем, — пообещал Михаил.
— Да не нужен мне никто, — отмахнулась Алёна. — Мне одной хорошо.
— Это тебе пока никто не нужен, — усмехнулся Михаил. — Природа свое возьмет, и тогда…
— Я пойду сварю кофе, — сказала Алёна, чтобы закончить этот бессмысленный разговор.
А Михаил с Беллой решили, что пора уезжать. Алёна не стала их задерживать. Она никогда никого не удерживала, не держала. Она отпускала людей с легкостью. Раз надо, пусть уходят. Пусть… А потом ей становилось холодно. Одиночество терзало ее душу, стучало молоточками в виски. Тогда она включала испанскую гитару, укутывалась в плед и мечтала, мечтала, мечтала о встрече с гитаристом Пако де Лусия.
Больше года прошло с той встречи в кафе. Дмитрий про Алёну забыл. Она про него помнила. Поэтому предложила Белле пойти в то же кафе. Белла только что вернулась из Америки. Она пребывала в прекрасном настроении, рассказывала обо всех чудесах, поразивших ее там, за семью морями. Когда на сцену вышел Дмитрий с гитарой, Белла улыбнулась:
— Какой симпатичный музыкант.
— В прошлый раз ты назвала его хамом, — напомнила Алёна.
Белла удивилась, присмотрелась к нему, покачала головой:
— Нет, это другой человек.
— Это тот же музыкант, — прошептала Алёна, протянув ей программку.
— Наверное, у меня в прошлый раз было плохое настроение, поэтому я его не разглядела, — улыбнулась Белла. — А сегодня он мне нравится. Он лапочка. Глаза, улыбка, поворот головы, руки…
Белла повернула стул так, чтобы он мог ее видеть. Закинула ногу на ногу, положила голову на руку, замерла. Дмитрий сделал вид, что не замечает этой красивой театральной позы. Сел на высокий стул, поправил микрофон, коснулся струн:
— Добрый вечер, дамы и господа! Сегодня мы играем фламенко!
Сколько раз потом он будет повторять эти слова для Алёны. Сколько композиций сыграет для нее одной, сидя посреди лужайки в их солнечной долине. Сколько будет сказано слов нежных, добрых, ласковых, красивых. А потом разверзнется земля. Не станет силы притяжения. Источник музыки иссякнет. И Алёна решит, что жизнь закончилась. Но примчится Белка и…
— Он виртуозный гитарист! — воскликнула Белла, захлопав в ладоши. — Я впервые слышу, чтобы так играли фламенко. Впервые после Пако де Лусии. Хочешь, я приглашу его к нам за столик?
— Не хочу, — покачала головой Алена. — Если будет нужно, подойдет сам.
— А если не нужно, значит, и мечты не было, — рассмеялась Белла.
Дмитрий подошел. Поклонился.
— Добрый вечер, дамы. Рад вас видеть. Не желаете оставить свои автографы в книге отзывов?
— Желаем. Присаживайтесь, Дмитрий. А мое имя Изабелла, — Белла протянула ему визитку, где значилось, что она — Изабелла Рудакова-Гросмен, генеральный директор центра «Созвучие». Виртуальный директор виртуального центра.
— «Созвучие», — прочел Дмитрий. — Никогда не слышал о вашем центре.
— Все верно, — улыбнулась Белла. — Мы работаем в Америке. Нас здесь мало кто знает. Если бы не Алёна, я бы в Москву не приезжала. Столпотворение, суета… Ой, вы же все это знаете и без меня.
— А чем занимаетесь вы, Алёна? — спросил он, чуть склонив голову.
— Это секрет, — вместо нее ответила Белла. — Аля — секретный агент. Ей нельзя себя выдавать.
— Вам, Изабелла, роль тайного агента больше подходит, — проговорил он, подавшись вперед.
Она отстранилась, воскликнула:
— Вы… вы… можете думать что угодно!
— Могу, — улыбнулся он, зная, что они друг друга прекрасно поняли. Поднялся, раскланялся, пошел на сцену. Белла заторопилась домой.
— Я пойду, а ты оставайся, если хочешь, — сказала она.
— Я уйду вместе с тобой, — сказала Алёна и поднялась.
— Ты так себе никогда мужа не найдешь, — нахмурилась Белла. — Оставайся.
— Нет.
Они ушли. Дмитрий остался. Доиграл без вдохновения концертную программу. Выпил бокал сока. Открыл книгу отзывов, перевернул несколько страниц. Взгляд выхватил строчки, написанные красивым ровным почерком: «Источник музыки в Вас, Дмитрий, и это чудесно. Алёна». А ниже номер телефона. Дмитрий рассмеялся, запел:
— «Притяженье лесов, притяженье полей, притяженье любимой в далеком окне…»
Вышел на улицу. Набрал номер телефона.
— Алло, Алёна? Хотите услышать настоящее фламенко?
— Не сегодня, — растерянно-нежное извинение.
— А когда? — нажим, нетерпение.
— Когда ваш следующий концерт? — попытка отдаления.
— Через неделю, но… мы могли бы увидеться раньше, — в голосе надежда на сближение.
— Мы увидимся… через неделю. Нам нужно время для раздумий, — смущение.
— Хорошо, — вздыхает он, понимая, что надо уступить. — Хорошо. Я буду ждать столько, сколько пожелаете.
— Спасибо, — в голосе радость. Она оценила его поступок. — Мы с Беллой обязательно придем. Мы…
Ее слова вызвали приступ ярости. Вулканом вырвалось наружу восклицание:
— Зачем мне твоя Белла? Зачем между нами третий? Твое второе появление, явление тебя в моей жизни — это знак судьбы. Знамение!
— Затмение, — рассмеялась она. — Это солнечное затмение. Не сердитесь, Дмитрий. Я не смогу прийти одна.
— Ладно. Приходите с кем хотите. Только при-хо-ди-те, — проговорил он. — До встречи.
Они встретились через неделю. Она пришла одна. Села за тот же столик. Поглядывала на входную дверь, ждала подругу. Белла не пришла. Дмитрий отыграл первое отделение быстрее, чем обычно, подошел к Алёне.
— Привет. Будем ждать твою подругу или сбежим?
— Убежим, но…
— Убежим без всяких «но». Жду на улице.
Развернулся, ушел так поспешно, что она не успела ничего сказать. Подозвала официанта. Оказалось, что ее заказ уже оплатили. Кто? Официант многозначительно улыбнулся. Она рассердилась. Вышла из кафе.
— Знаете, Дмитрий, я сама могу за себя заплатить, — строго сказала она, глядя в его счастливые глаза.
— Не сомневаюсь, — улыбнулся он, взял ее под руку. — Я ценю независимых женщин, но в вас меня очаровало другое, — замедлил шаг. — А почему мы на «вы»? Это так несовременно. Сразу воздвигаются преграды. Зачем нам начинать бег с препятствиями, финал у которого будет тот же, что и без них. Не лучше ли сразу выпить на брудершафт и… Пойдемте ко мне.
— Нет, — проговорила она, побледнев. — Нет, нет…
— Какие-то проблемы? — удивился он.
— Уже поздно. Мне надо навестить Беллу. Если она не пришла, значит, что-то случилось, — выпалила она, отстраняясь от него. Он удержал ее за руку.
— Хорошо. Я понял. Ко мне ты идти боишься, значит, пойдем к тебе, — он видел, что Алёна напугана его напористостью, но не мог остановиться. Захотелось услышать, что она придумает на этот раз. Как выкрутится?
Оказалось, что она живет за городом в съемной квартире, куда гостей водить не разрешается.
— Что же делать? — вздохнул он.
— Проводите меня до метро, если хотите, — улыбнулась она.
Он порывисто обнял ее, зашептал:
— Хочу, хочу, хочу…
Она оттолкнула его с такой силой, что он чуть не упал.
— Вы… Вы… Зачем вы так? — повернулась, побежала к метро.
Он догнал ее, обнял за плечи, сказал:
— Не сердись. Я думал, раз ты телефон написала, значит… — замялся. — Когда я тебя увижу?
— Никогда, — ответила она, сбросив его руку. — Прощайте, господин гитарист.
Он открыл перед ней дверь в метро, пропустил. Остался по ту сторону. Видел, как она прошла через турникет. Как встала на ступеньки эскалатора. Исчезла. Тогда что-то в его душе дрогнуло. Что-то заныло, застонало. Музыка, решил он и пошел к машине, которую оставил у кафе. На повороте столкнулся с Беллой.
— Ах, какая неожиданность! — воскликнула она.
— Алёна поехала к вам, — ответил Дмитрий, глядя мимо нее.
— А вы хотите ко мне? — игривым тоном спросила она.
Он посмотрел на нее исподлобья:
— Нет. Не хочу, — усмехнулся. — Тебя не хочу.
— Хам, — прошипела она, отвесив ему звонкую пощечину.
— Благодарю, — перехватив ее руку, сказал он. — Садись в машину, поговорим.
— Мне с тобой не о чем разговаривать, — сквозь зубы процедила Белла. — Пусти.
— Садись в машину, — приказал он.
Она вздохнула:
— Ладно.
Уселась на переднее сиденье, выставив напоказ красивые округлые колени. Положила руку на спинку его сиденья, улыбнулась:
— Слушаю вас, господин Степанов, — голос приторно-ласковый. Длинные пальцы поглаживают его густые волосы.
— Мне нужно знать, где живет Алёна.
Она убрала руку, одернула юбочку. Отвернулась.
— Не скажу. Если она сама тебе ничего не сказала, значит… — сверкнула глазами. — Значит, ты проиграл, малыш. Счастливо оставаться.
— Постой, — он положил ей руку на плечо. — Подожди. Скажи, она правда живет за городом?
— Да.
— Далеко?
— Очень. Два часа на электричке, а потом еще пешком через лес. Но ты не переживай, Миша ее завтра утром отвезет.
— Миша?
— Миша, мой муж, — улыбнулась Белла. — Мы Альку опекаем всей семьей. А у ввас, Дмитрий, есть семья?
— Была, — вздохнул он. — Была жена, да вся вышла. Наскучила ей моя шальная жизнь с гастролями, поклонницами, ресторанами и загулами.
— О, — покачала головой Белла. — Боюсь, что вы — неподходящая кандидатура для нашей Алёны. Она девушка серьезная, а у вас загулы, запои и прочая ерунда. Ей нужен мужчина солидный, чтобы и она, и дети были под присмотром.
— У нее есть дети? — растерялся Дмитрий.
— Пока нет, — улыбнулась Белла. — Я говорю о перспективе. Полноценная семья только тогда…
— Изабелла, умоляю, давайте поговорим о чем-нибудь более приятном, — застонал Дмитрий. — Давайте я вас домой отвезу. Вы где живете? — и, не дожидаясь ответа: — Нам по пути.
Завел мотор, тронулся. Белла сама не заметила, как выболтала ему Алёнин адрес, как призналась в том, о чем никто не должен был знать. Опомнилась, когда он поцеловал ее в губы, прошептал:
— Я позвоню тебе, Белка.
Потом они с Аленой закрылись в ванной комнате и дружно ревели, оплакивая предстоящие неприятности. Но их не последовало. Дмитрий не воспользовался Белкиной откровенностью. Ему нужна была Алена. Ему хотелось посмотреть, как долго она будет играть свою роль. А она не играла. Она была такой всегда. И тогда он понял, что притяжение, возникшее между ними в первую встречу, не случайность. Он давно искал такую женщину, такого человека. С ней было легко. Без нее стало невыносимо…
Он закрыл окно. Сел. Обхватил голову руками, закрыл глаза. Вспомнил стихи Марины Цветаевой, которые Алёна ему как-то прочитала:
Что мы делаем?
Расстаемся.
Расставание — это врозь…
Пришла шальная мысль: сорвать стоп-кран, побежать по шпалам назад, но Дмитрий отогнал ее. Решил все обдумать. Все взвесить, а потом принять единственное решение. Ошибки быть не должно. Он не имеет права ошибиться еще раз.
Он набрал номер Беллы.
— Ты где? — сладко-нежным голосом спросила она.
— В электричке, — признался он.
— Уехал? — задохнулась она. — Ты от нее уехал? Ты… ты…
Трубка захлебнулась короткими гудками. У Беллы началась истерика. Он это знал.
— Да, я предатель, — договорил он за Белку. — Я трус. Я…
Отвернулся к окну, вспомнил сияющие Алёнины глаза, когда она сказала ему:
— Митя, я слышу музыку новой жизни. Эта музыка звучит во мне!
Тогда он растерялся. Все внутри вздрогнуло и оборвалось. Он потерял равновесие. Она поцеловала его в губы, выбежала на лужайку, подставила лицо солнцу, закружилась, запела:
— Ми-и-и-тя, я-те-е-бя-лю-б-лю. Ми-и-и-тя, у-на-а-с-бу-у-у-дет-ма-а-а-лыш!
Удар в солнечное сплетение повалил его на кровать.
Зачем? Почему сейчас? Сейчас, когда жизнь легка и беззаботна? Что делать? Бежать? Да, бежать без оглядки. Бежать, пока не поздно. Исчезнуть из ее жизни. Поздно…
— Завтра я пойду к врачу, и тогда все станет ясным, — сказала она, увидев его растерянное лицо. — Возможно, мне все только показалось. Знаешь, люди часто выдают желаемое за действительность.
— По-о-о-ка-за-лось? — прошептал он.
Она рассмеялась, убежала, крикнув:
— Подождем до завтра!
Электричка остановилась, Дмитрий вышел. Постоял на перроне. Медленно пошел к метро. Возвращение в столицу подействовало на него отрезвляюще. Он вновь попал в безумный муравейник, где каждый был занят собой, своими важными, неотложными делами. Где никому ни до кого не было дела…
Больше месяца он вживался в привычную среду обитания. Но так и не смог вновь стать прежним. Позвонил Белле. Она не ответила. Набрал номер Алёны. Ее телефон был недоступен. Вновь недоступен. Дмитрий посмотрел на свое небритое лицо, взял гитару, пошел в кафе. Захотелось выплеснуть все свои чувства, всю свою боль в бешеном ритме фламенко.
— Дмитрий, как хорошо, что ты пришел! — обрадовался администратор. — Сегодня мы ждали испанского гитариста Монтойю, а он где-то заблудился. Выручай. Гонорар как обычно. И представлю я тебя как обычно: Пако де Лусия.
— Ладно, — рассмеялся Дмитрий. Шагнул в круг света, взял несколько аккордов, поднял голову:
— Добрый вечер, дамы и господа! — увидел огромные глаза Алёны. Гора с плеч. Она здесь! С ней все в порядке! Счастье, радость, восторг. Захотелось кричать, смеяться, броситься к ее ногам. Он улыбнулся. — Дамы и господа, сегодня я играю фламенко для самых моих дорогих и любимых людей!
— Мерзавец, мерзавец, мерзавец, — Белла задохнулась от злости. — Как он посмел? Испанский гитарист… Да что он себе позволяет?
— Успокойся, — прошептала Алёна. — Дай послушать музыку.
— Ты… — Белла покачала головой. — Неужели ты простишь его после всего, что случилось?
— Ничего страшного не произошло, Белка, — сказала она. — Все мы имеем право на ошибку. Митя понял, что мы нужны ему.
— Надолго?
— Навсегда…
Об авторе:
Елена Федорова, поэт, писатель, член Союза писателей России, член Интернационального Союза писателей, драматургов и журналистов, почетный работник Культуры города Лобня, автор более 200 песен для детей и взрослых, автор 25 книг (из них 4 книги — для детей) на русском языке и 3 книг на английском языке.
Финалист премии «Писатель года — 2014», включена в список 100 лучших писателей, номинирована на Национальные литературные премии «Поэт и писатель года», «Наследие», заняла второе место в конкурсе стихов о Великой Отечественной войне.
Проект песен для детей «Золотая страна» в соавторстве с композитором Вячеславом Гридуновым стал победителем конкурса Губернатора Московской области «Наше Подмосковье» в номинации «Забота о детях».
Работала стюардессой международных линий Аэрофлота, тележурналистом ТРК «Лобня». Награждена Знаком отличия и медалью «За вклад в развитие города Лобня».
