Слеза озера Рица
Дружной стайкой они впорхнули в мои владения. Четверо жизнерадостных людей: степенный вдумчивый молодой мужчина, локоть в локоть с ним обаятельная, красивая, но не кукольно-фантиковой красоты женщина и двое подростков-детей. Мальчик — копия отца, за руку с девочкой — миниатюрным оригиналом женщины, смахивающие одинаковыми заплечными рюкзачками на деловитых черепашек, суетящихся за стеклом моего образцового палюдариума. Они неслышно обменялись мнениями и с общего согласия купили что-то, что именно — стерла память. Счастливые, целеустремленные, временами — суетливые стрижи, они после покупки с задорным щебетом поспешили вон в просвет большой стеклянной двери, щедро разбросав лучезарные блики заглядывающего в единственную прогалину высоких строений июньского воскресного солнца. Те же блики, но без прегрешений потужной цивилизации, того самого солнца, что дарило мне счастливую улыбку в июньское утро беззаботного босоногого детства. Они ушли, а в груди осталась буря радости, ставшая ископаемой аномалией в это всепожирающее время разгула, сепаратизма и рвачества, пошлости и цинизма, бездушия и разврата. Все последующие встречи дня теперь в особом контрасте высветили сущность барахтающегося в «нечистотах» речитатива большинства. А ты, как благородный Данко, остался в сполохах солнца, безнадежно пытаясь донести окружающим вновь обретенную тобой чистоту.
Я знал их задолго до той встречи, всегда восхищался милой деловитостью и очевидной гармонией, но видеться доводилось очень редко — разные сферы деятельности были тому виной. Надо быть благодарным и за те редкие визиты, что все же эпизодически происходили, оставляя, как и сегодня, ощущение чистоты и веры в окончательное торжество добра над злом.
Трясина национальной особенности, где в погоне за собственным хвостом теряешь дарованное природой начало, оставляла клочок твердой почвы для другой жизни именно с их появлением и существованием вообще. Инерция, создаваемая большей массой другого окружения, раскручивала время на общепринятый манер.
Потом они как-то надолго потерялись из виду и потерялись бы совсем, если бы не случайная встреча, определившая финал предложенного повествования.
— Боря?! — окликнул я его рядом с холодно-красивой, малоинтересной мне женщиной.
Я обрадовался этой встрече и, конечно, загорелся нетерпением объяснения невероятного для меня оборота. Он поднял на меня потухшие чужие глаза и вяло, неопределенно кивнул.
Озеро, известное высокогорным залеганием, таинственно затаившееся в горных лесных разломах, бесконечно давно мелькало на слуху символом благополучия прошлых лет. Давняя зарубка в голове оставалась, она тянула пройти путь тысяч и тысяч предшественников, наверное, не ставших от подобного времяпровождения одухотвореннее. Пресловутая инерция памяти привела и меня на… до невозможности истоптанные, окультуренные площадки предложенных видовых обзоров. Под нами невыплаканной слезой поблескивала не тронутая чуждым присутствием прозрачная гладь озера Рица.
Борис, чернее тучи, одной тенью похожий на себя, стоял с красивой «пустышкой» и смотрел туда же, где, оброненная природой, величественная слеза озера блистала напоминанием о существовании огромной печали. Застывший в немом оцепенении субтропический лес свято хранил это коварное свойство земли.
Я остался удивлен не меньше, чем озадачен его присутствием именно здесь, в месте крикливо модного «паломничества». Не ощущая теплого интереса к себе, я не был настойчив в общении, но напоследок все же взглянул на него с откровенным сожалением и надеждой.
В группе других пришельцев мы вытянулись змейкой по обрывистой тропе. Не знаю, о чем тогда думал он, — я же с не меньшим сожалением провожал глазами застывшую озерную гладь, пытаясь найти в ней с высоты нашего «полета» открывшуюся только для тебя ту великую печаль. Но озеро молчало — чертополох леса бесстрастно смотрел в зеркало глади, красота не вдохновляла — упавшее сердце по живому скребанули слова поэта: «Излюбили тебя, измызгали…»
Я был не один, но моя давняя спутница без слов научилась чувствовать мое внутреннее состояние и не докучала пустыми словами. Мы разбредались по местам посадки в автобусы. В сутолоке вновь прибывших потерялась из виду маячившая чуть поодаль неспешная сутуловатая фигура Бориса с нелепой и пошлой здесь шляпой «сомбреро» на его спине, купленной, наверное, тут же у предприимчивого мальчика-армянина.
Скоростной экспресс мерно покачивало на свежем полотне новой автострады, за окном что-то мелькало, но я долго не мог сосредоточить взгляд, улетев мыслями в мгновения, связанные с сегодняшней противоречивой встречей. Я не видел его, может быть, с год. Во временном исчислении — пшик!
«Как могли за столь короткий срок рухнуть твердые, редкой красоты семейные устои? В чем причина отказа от такого очевидного счастья?» — мучился я в догадках.
Возможно, я задал бы себе еще множество «почему», если бы дорога длилась бесконечно. Экспресс незаметно подкатил к отправному пункту, а назавтра жизнь покатилась в обычном ритме с безликими встречами, не предвещая с вечера новых впечатлений наутро.
Яркой эту встречу назвать никак невозможно, но она сдвинула давно застывший в груди камень сомнения. Пролетевшие годы оставили свой определенный итог: всеобщее уныние сменилось подобревшими учтивыми лицами преуспевших на предпринимательском поприще. Дисбаланс наметился явно к их преобладанию, однако о массовой эйфории от подавляющих побед говорить было еще очень рано. Положительная тенденция в экономике страны, из опыта прошлых лет, сдерживала умы от откровенного ликования. В иных судьбах случаются взлеты в самое неблагоприятное время, и, вопреки, предпочтительное стечение астральных сил в судьбе других складывается весьма неблагоприятно в период даже самых удачных конъюнктур. В тот самый период остановки стремительного подъема к благосостоянию, когда все застыло ожиданием рискованных, решительных и определенно необходимых политических решений, мое внимание отвлеклось ходом совсем иных событий. Нетрудно догадаться, о чем пойдет речь.
В дождливый июньский день, когда крыло свалившегося с гор ливня сбило накал аномальной жары, а «поросячий» загар томящихся курортников потускнел в поволоке пасмурного дня, несмело рыпнула молчавшая с утра дверь. С редкой, свойственной одному ему застенчивой угловатостью, в помещение вошел он — герой экскурсионной встречи, не один: локоть в локоть рядом — красивая, обаятельная, скромная молодая женщина. Догадываюсь: его повзрослевшая дочь. Он слишком долго, больше, чем требовало положение, задержал на мне взгляд, туго сглотнул и что-то тихо спросил. Я опешил — я был рад увидеть яркий отблеск прошлого в знакомых мне людях — мой ответ затянулся. Он не стал повторяться и пробормотал, проницательно читая мои мысли:
— Это единственное место, не вызывающее у нас противоречий…
Обычно тонко улавливающий нюансы общения, я не захотел ответить той же витиеватостью. В его тоне я уловил теплоту и был несказанно рад готовности раскрыться глубже, чем требуют формальные общения малознакомых людей. Выслушав его, я повел их на второй этаж своей вотчины, где в синем полумраке салонного убранства таинственно зуммерили техникой миниатюры подводных тропических ареалов. Они одинаково завороженно сверкнули загоревшимися глазами. Мерцающие в пузырьках воздуха диоды синими змейками разлили свет по лицу девушки. Она пила предложенный мной сборный травяной чай, задумавшись над чем-то своим, а Борис разгорелся в разговоре об их желании приобрести огромный аквариум. Я вынужден был окунуться в интересующую их тему — сам же мучился невозможностью узнать семейную историю.
Благодаря новому увлечению я стал у них в доме желанным гостем. В современном благоустроенном доме они жили вдвоем, не считая пары декоративных кроликов, старого добродушного ротвейлера и мегеры — сиамской кошки, невзлюбившей меня за временную оккупацию мной облюбованного ею места на крышке аквариума. Бросались в глаза предупредительно теплые отношения Бориса с дочерью — вылитой копией своей мамы, что осталась у меня в памяти, а сейчас сверкала лучиками улыбки с семейной фотографии времен знакомого мне их счастливого прошлого.
Теперь я знал их незавидную историю, в которой, наверное, лучезарное июньское солнце в сговоре с голубым заблуждением небосвода позавидовало их самобытной красоте и счастью.
Короткая неизлечимая болезнь, потеря жены и матери обрели для них двоих новый смысл, где блеск и драгоценное содержание ушли под глухую створку своего обиталища.
В какое-то время я стал ощущать его желание выговориться, это гнетущее состояние я с каждым посещением чувствовал все острее. Я понимал: психологически это свершится рано или поздно, и, как ни прискорбно мне было окунуться в чужое горе, — я готовился стать тем, кем обязан стать всякий на пути очищения ближнего.
…Страшное событие потрясло маленький патриархальный городишко. Их обнаружили через два дня после моего последнего посещения повешенными по собственной воле, с промежутком в несколько часов.
Следователь до циничности въедливо лез ко мне с вопросами. Прилетевший из Америки на погребение сын и брат на следующий за тем день тенью вполз в мое шумевшее летней толкотней помещение, тихо дождался спада и без слов вручил конверт. Меня охватил жуткий озноб. За время, пока я смог успокоиться и уединиться, а это случилось только глубоким вечером, я снова и снова проживал эпизоды пересекающейся с их судьбой жизни.
«…Я не решился открыться, глядя в ваши глаза, но разве мои остекленевшие — не худшее проявление чувств? Понимая, что моя и ее жизнь пересекаются теснее общепринятых норм — я сделал свой последний выбор…» — разбегались перед глазами пунктирами синих пузырьков оставленные для меня строчки. Письмо было длинным, похожим на исповедь, оно кричало криком растерзанной души…
Письмо остановилось живой картиной их жизни. В который раз по-земному я осознал: жестоки порой законы людей, но они приняты и названы моральными устоями. Можно юлить, изощряться, тешить себя самообманом — в любом случае высокого божественного пересмотра здесь не будет никогда.
Геленджик, 200. г.
Об авторе:
Мерзлов Анатолий Александрович, родился 15 ноября 1948 г. в семье военнослужащего в Аджарии, г. Батуми. С 1961 г. воспитанник музвзвода в Батумской мореходке. С 1966 г. курсант мореходного училища. В 1971 г., после окончания, работа на судах Новороссийского морского пароходства в качестве судового механика дальнего плавания. В составе флота участник вьетнамской войны, событий на Ближнем Востоке, на Кубе. С 1988 перешел на береговую работу в плодовый совхоз. В этом же году направлен на учебу в Высшую школу управления сельским хозяйством. В связи с развалом совхоза после окончания школы стал предпринимателем. В первый раз «проба пера» состоялась в г. Батуми в газете «Советская Аджария» (8 класс школы). До 2007 г. писал «в стол», систематизируя материал. В 2007 г. — первое издание книги «Платановая аллея» в издательстве «Советская Кубань». Участник литературных конкурсов им. И. Бунина, «Ясная Поляна» (лонг лист), «Дары волхвов».
