Стежка на нетронутом покрове

Анатолий МЕРЗЛОВ | Проза

Мерзлов

Продолжение серии «Дорожные новеллы»

Их маленькому обаянию исполнилось три года. Рос он любознательным живым малышом. Люсиль позволила Петруше поупражняться в поиске, проявить фантазию – назвать сына на свое усмотрение. Она проявила здесь тонкий такт. Способность к самоотвержению пришла к ней далеко не из внешней среды – этот редкий и желанный окружением дар приходит от самого Бога. Люсиль закончила не лучшую районную школу, росла в малоинтеллигентной семье – папашка поддавал. Может быть, бабушка? Но и та – нервная учительница младших классов, далекая от образа Арины Родионовны, не могла дать этого.

Петруша принял ее без предварительных условий, ни словом не упрекнул о прошлом. Сказать, что он был полным аскетом – не сказать ничего, в этот раз он критически не переживал содеянное. В целом он был сдержанным, целеустремленным, трудолюбивым. На определение «мудрость» в свой адрес он бы ухмыльнулся. Можно ли назвать следствием мудрости поступок, когда случайной девчонке с трассы он огульно предложил свой дом, выстраданные временем предпринимательские тонкости, свою постель, наконец.

«Ищите глаза, в которых вы захотите утонуть, от взгляда которых у вас замрет, а затем сорвется в галоп и никогда не угомонится сердце. Ждите именно этих глаз, не растрачивайтесь в пустых увлечениях», – изрек кто-то из патриархов, философов литературы, по-видимому, основываясь на собственном житейском опыте, ставшем для кого-то программным апологетом. Встречалось изречение Петруше или он сам, своей природой, стал благодатной почвой для выброшенной в космос энергии, мы не знаем, это остается тайной за семью печатями. Исследовательская миссия – для холодных разумов, романтический ключ – для горячих неугомонных сердец.

Петруша назвал их сына Родионом. В открытой детской душе он отчетливо видел свои недостатки, скорость и живость мышления от Люсиль, свою целеустремленность, женскую тонкость в чертах тоже от Люсиль. Сынок рос самостоятельной личностью, не домогаясь чужой опеки. В три года он уже мог просчитать завтрашний сценарий, если наблюдал их сосредоточенность или усталость.

Было до уморительного смешно украдкой наблюдать за откровенными действиями маленького старичка. Вечером, видя их утомленные лица, при немногословном общении, натужно пыхтя, он сам укладывался в постель без слов. Окинув просительным взглядом обоих и не найдя в ком-то из них хотя бы легкую слабинку, сам смиренно ложился на бочок.

Меж тем однообразие будней никуда не ушло, почти ничего не изменилось в обиходе повседневной сутолоки, может быть, только чуть-чуть прояснился горизонт будущего. Тем не менее, в душе поселился покой и внутреннее тепло, открылось второе дыхание – хотелось дерзать, жить с новой силой, мечтать.

…Незаметно подкралась южная зима, сорвавшись внезапным ненастьем после затянувшейся осени, с ее приятными сюрпризами и неожиданными коварствами. Все тот же старенький «фольцик» шуршал по мокрому асфальту зимними протекторами, разбрызгивая лужи по сторонам. Дождь то затихал, то припускал до потоков на лобовом стекле, то переходил в крупные хлопья снега. На нависающем впереди перевале снег лежал убедительным белым ковром, магнитя взор после мрачного последствия затянувшейся осени. В кабине, в противовес ненастью, все дышало теплом и уютом. Люсиль встала раньше. Когда Петруша поднялся, еда уже была готова, и сейчас он с умилением смотрел на ее безмятежное спящее лицо. Рука, лежащая на рычаге переключения передач, просилась обласкать оголившиеся кукольные коленки, но он только тогда глубоко впитал щемящее душу состояние, когда она открыла глаза.

Люсиль улыбнулась приветливо и игриво:

– Не люби меня так пристально, я чувствую твой взгляд даже во сне.

Петруша умилился ее словам, хотел тиснуть в объятии, но плотный поток машин едва позволил продвинуться к пограничной с коленкой области.

– Не обещаю, – усмехнулся он, – не смогу, это выше моих сил. Спящая ты особенно хороша: уходит напускная властность – открывается истинное лицо, которое я люблю больше всего.

Люсиль наклонилась, намереваясь ответить поцелуем, но он перехватил ее губы – машина вильнула, выкатившись на край дороги.

– Остановись, – задохнулась чувственно Люсиль, – ты ведь знаешь: я не переношу полумер.

Петруша остановился, прижал ее к себе, покрывая поцелуями все милые ему прелести. Одним мгновением она взорвалась свойственной ей шальной лаской, другим мгновением – внезапно отпрянула и показала на заснеженный перевал:

– Оставим немного энергии – нам предстоит напрячься, – в это мгновение контрастно преобразившись.

На последнем перед подъемом повороте собралась кавалькада машин. Впереди медленно поднималась спецмашина с мигалкой, оставляя за собой черный просвет полотна. Выпавший снег сопредельной полосой разграничил перепад высот. Они стали в хвост образовавшейся колонне. Дорогие иномарки, отягощенные бездействием, пытались преодолеть подъем на инерции, но их бесполезные конвульсии лишь беспорядочно перегораживали проезжую часть.

– Потеряем не меньше часа, – подражая Родиону, уныло лопотнула Люсиль и тут же, словно спохватившись: – А какая красота, давай выйдем.

Воздушные снежинки на склоне рядом с обочиной еще дышали далекой бездной. Глубже в лес – режущая глаз белизна, не тронутая ни единой помаркой. Люсиль тремя пальцами руки на нетронутом покрове первой оставила стежку следов. Из окон машин сдержаннее приветствовали первозданную красоту – вышли только они. К оставленной стежке откуда ни возьмись выпорхнула стайка красногрудых снегирей. Деловито перечеркивая оставленное Люсиль перекрестье, засеменили в темнеющий на склоне распадок. Петруша набрал в пригоршни охапку невесомых снежинок, не успел опомниться, как ощутил за воротником их холодящую мертвенность. Не дожидаясь ответа, рыжая копна Люсиль вкатилась в кабину, показав оттуда кончик языка.

Сверху возвращалась «мигалка». Затор начал рассасываться – тронулись и они. Два мрачно-черных джипа оставались на месте, с диким упорством продолжая плавить снежную кашу.

– Техника в руках дурака – дубина питекантропа, – скорчив им рожицу, хохотнула Люсиль.

За перевалом сказка пропала – Люсиль приуныла, она прижалась к его руке, щекоча лицо шапкой рыжих, пахнущих домом волос.

Дорога затянулась более чем на час – основной подъезд к модулю складов, куда они держали путь, оказался подтопленным водой. Окольными путями, с большим трудом, вписались в окольную улочку. Люсиль вся напружинилась, давала ценные указания, а Петрушу от ее участия раздирало умиление. Рядом с Люсиль повседневная рутина переставала его раздражать.

…Вернулись домой много позже обычного.

В большей мере человека угнетают не физические нагрузки – их переносят сравнительно легче. Внутреннее напряжение, ежедневная спешка при отсутствии светлых горизонтов будущего – тот стержневой корень зла.

 Разгрузили машину и далеко за полночь вошли в дом. Добрая соседка тетя Глаша помогала им, но их сынок полулежал в своей постели на коленях, так и не раздевшись, видимо, до последнего сопротивляясь силе сна. Кроме Люсиль и Петруши он никому не позволял укрыть себя. Люсиль поцеловала его в родимое пятнышко в виде маленькой фасолинки на нежной пяточке, раздела, а когда накрывала, он проснулся и протянул к ней свои пухлые ручки-крючки для объятия.

Настойчивый стук в дверь заставил екнуть сердце. Люсиль застыла в позе объятья. Петруша вышел в коридор – на пороге ему преградили путь три суровые фигуры.

«Людмила … проживает здесь?» – с ненапускным официозом, с вызовом ему в лицо бросила передняя фигура, сверкнув в заученном жесте гербом удостоверения милиции.

Петруша отгородился дверью, попытался выяснить недоразумение вне помещения, но его грубо оттеснили и прошли вовнутрь.

Люсиль встретила непрошеную делегацию с Родионом на руках.

– Людмила …? Вы арестованы. Вот санкция и ордер. Введите понятых, – кивнул двери один из трех.

Люсиль положила недовольного Родиона в кроватку и вытянулась перед пришельцами плечом к плечу рядом с Петрушей.

– Что за детективная история? – севшим голосом возмутился Петруша.

– Советую успокоиться и ждать, – рявкнул из-за плеча суровый голос.

Вошли в накинутых наспех пальто двое соседей.

– Людмила, не желаете ли вы добровольно содействовать следствию в раскрытии преступления? – бесстрастно предложил высокий нескладный опер, профессиональным взглядом ощупывая интерьер.

Глаза его цепко остановились на деревянной узкой двери, ведущей в кладовку – в ней хранились баночные заготовки на зиму.

Люсиль до боли сжала пальцы Петруши, посмотрела вокруг потухшими обезумевшими глазами и тихо, наклонившись близко к его уху, прошептала: «Прости…»

– Я все расскажу… – выдохнула Люсиль в пространство, словно выплевывая все внутренние противоречия.

Неуверенными шажками она двинулась к кладовке. Понятые и опера следом закупорили собой узкий проход. До Петруши донесся грохот и звон разбитого стекла – все отпрянули. В кладовке Люсиль потеряла сознание, падая, нарушила стройный ряд банок. Из порезанного запястья алым пятном растекалась кровь. Опера́ в нерешительности замерли. Петруша напролом рванул к ней – получил больной толчок в грудь, упал на колени, но все же поднял ее на руки. С безжизненно обвисающей руки на пол обильно капала кровь.

Несколько минут Люсиль приходила в себя. Ее открытые глаза смотрели на Петрушу неживым потухшим взглядом.

Едва очнувшись, Люсиль кивнула в угол:

– Там, в банке с синей крышкой…

Порез оказался глубоким – пятно крови заметно разрасталось. Петруша полубессознательно обматывал рану сорванной с себя рубашкой.

– Не видите, нужна квалифицированная помощь? – зло выкрикнул он операм.

– «Скорая» сейчас будет, – бесстрастно промямлил один из них.

Со дна банки, из бумажного пакетика, двумя пальцами, как нечто опасное, он достали золотую печатку. На выпуклой части отчетливо обозначилась монография «БК».

– Борис Коломбаров? Интересно… Это есть все? – спросил он.

– Больше нет ничего и не было, – почти выкрикнула Люсиль, в бессилии присаживаясь на диван.

Родика беспокоил свет – он беспокойно перемещался с боку на бок.

– Везите меня куда надо, не беспокойте ребенка, заканчивайте представление, я все расскажу, – Люсиль решительно поднялась на ноги.

Опера́ потыкались в ящики, сходили в сарай. Ничего не найдя, на выходе столкнулись с врачами. Рану перебинтовали, и машины разъехались. Петруше сдавило горло, резкая боль ударами нагайки перекрестила его спину. Он повел по сторонам мутнеющим бессильным взглядом.

– Тетя Глаша, присмотрите за Родионом, – только и успел прошептать он в скрипнувшую дверь…

Давние друзья Люсиль поймались на разбое, в ходе дознания всплыло ее имя.

С той поры, когда Люсиль на оживленной трассе села в машину к Петруше, прошло четыре года, но закон суров.

Люсиль осудили на пять лет колонии общего режима.

Позже, при первом свидании с Петрушей (она не узнала о его инфаркте), Люсиль негодующе заглянула ему в глаза:

– Ты поверил в оговор старых дружков? Эх, ты! Печатку я хранила не из корысти. Старая история обманной любви – я ждала случая передать ее из рук в руки своему однокласснику, инициатору грабежей.

За четыре года совместной жизни в одной упряжке да в праведных трудах Петруша узнал о Люсиль многое – он был уверен в полной ее искренности. Люсиль ответа не дождалась – она все поняла по его глазам и, как могла только она, сжала его шею в цепком объятии.

– Милый ты мой мученик…

Родион рос без мамы. Эмоционально очень похожий на нее, он так же деловито суетился, совсем как она, помогал в мелочах. Петруша восстановился. За три года предпринимательства, без Люсиль, он приобрел небольшой участок земли, поставил на нем торговый павильон. Дома вокруг обновлялись, город вырастал вширь и ввысь на глазах, множился дорогими бутиками и магазинами. Кто-то был удачливее его – он же благодарил Бога и Судьбу и за то, что имел. Петруша жил теперь редкими встречами. При свиданиях, как мог, он заражал оптимизмом свою Люсиль.

 

P.S. Люсиль вышла из тюрьмы на полгода раньше положенного срока. На сегодня прошло полтора десятка лет, они по-прежнему вместе и не живут на Родине – внешне они вроде бы счастливы: у них есть все атрибуты обеспеченной семьи, но часто наедине они бывают печальны. Их язык общения теперь испанский. Тщетно пытается Петруша перевести звучание чужого языка в родное русло – что-то мешает Люсиль ответить ему той родной, русской, понятной ему заводной лаской. Родион учится в английском колледже, говорит на трех языках. Он не забывает свои корни. Главная настольная книга у него – «Горе от ума». Выученные наизусть страницы достояния, переданного ему отцом, каждым изречением несут ему мудрость русской мысли:

Опять увидеть их мне суждено судьбой!
Жить с ними надоест, и в ком не сыщешь пятен?
Когда ж постранствуешь, воротишься домой,
И дым отечества нам сладок и приятен.

Об авторе:

Анатолий Мерзлов, родился в солнечном Батуми.

«Дом, где родился, где прошло детство и юношество, стоял на самом берегу Черного моря. Это морской прибой с самого рождения нашептал мне тайны своих глубин. Романтическое начало, возможно, и зародилось на этих откровениях. Море стало закономерным толчком к будущей профессии. После окончания мореходного училища в качестве судового механика дальнего плавания обогнул несколько раз земной шар. Военные конфликты, в которых прямо или косвенно участвовал Советский Союз, не обошли стороной. Участвовал в событиях во Вьетнаме, на Кубе, на Ближнем Востоке. Работа в плодовом совхозе, окончание Высшей школы управления сельским хозяйством стали следствием тоски по земле в долгих странствиях по Мировому океану. После развала совхоза в перестроечный период – предпринимательство. Второе увлечение после литературного – зоология – стало впоследствии бизнесом. В 90-е годы почувствовал моральное право для открытых суждений и самовыражения. В начале нулевых издательство «Советская Кубань» выпустило в свет первые и самые дорогие мне книги: «Платановая аллея», «Здравствуй, Геленджик», «Счастливчик», «На пути в никуда», «35-й день осени», «Код доступности», «Эта страсть навсегда». Членство в Геленджикском отделении при Союзе писателей Кубани, знакомство с прекрасным поэтом В. Рудковским усилило романтический вектор творческого начала. В поисках совершенства вступил в Интернациональный Союз писателей. Здесь, в издательстве «Современники и классики», выпущен сборник «России ивовая ржавь». Литературный альманах «Российский колокол» регулярно печатает подборку моих рассказов. Дипломант литературных конкурсов А.И. Куприна, А.Н. Толстого, Жюля Верна, музыкально-поэтического конкурса в Ялте – «Ялос 2017» проза «Лучший писатель года». В душе еще так много невысказанного и, надеюсь, нужного для будущих поколений материала. Россия – моя Родина! Россия – моя любовь! Россия – мой вдохновитель! Россия – моя боль! Россия – для меня все!»

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: