Сююмбике – любимая
Расскажи мне, ковыль, про ногайские степи,
Про султаншу Сююм и алые зори её.
Это было давно ли, недавно ль, как солнышко слепит,
Ты всё помнишь, умудрённый жизнью степной,
Степные зарницы и чёрные грозы получая как дар.
Живший рядом с девчонкой ногайской – царицей,
Принимавшей судьбы многократный удар,
Да, в степи был характер потвёрже, чем львицы.
Поседевший ковыль лишь под ветром согнулся
И печально поник над степною землёй,
Головою седой он до царских следов дотронулся,
Вспомнив, видно, о бесстрашной красавице той.
Что-то всю ночь полыхали в ночном небе зарницы, какие-то красные всполохи – видимо, где-то идёт гроза. Рядом с белой ханской юртой Юсуфа у порога мирно спал белый ягнёнок – любимец дочери хана Сююм, двенадцатилетней девчонки в пёстрых шароварах и с двумя косичками, растрёпанными от сна. Пахло свежей мокрой травой. Девочка потянулась, открыла глаза и увидела родную майскую степную ложбинку всю в жёлтых тюльпанах.
– Сююм, – позвал её родной материнский голос.
А потом голос матери растаял в тишине, послышались другие голоса. Вот Кучук говорит вкрадчиво, с запалом:
– Ты царица Казани, держи власть в руках. Казань выше Московии, злится царь-ван, непокорная ты, правильно. – А сам отряхивает со своего бешмета, расшитого золотом, какие-то соринки на её красное платье, которое при любимом муже носила, Сафе-Гирее. Ждет он её сегодня у белого камня, пойти надо к нему, попрощаться. Приедут гонцы от Шаха-Али, к нему отправят. Сердце Сююм сжалось от тоски и бессилья, нет ей защиты и нет спасенья. Кто-то ласково прикоснулся к её плечу. Сююм окончательно проснулась… Но перед глазами стоял слуга, Чурай-Батыр, с кружкой свежего козьего молока, поправляя свой простёганный халат. Осень уж, становится холодно.
«Так это был сон?» – Сююм вздохнула. Всего лишь сон из далёкого прошлого, и Чурай тоже оттуда, верный спутник её. Он из той же её ногайской степи. С облегчением Сююм подумала, что не надо видеть плешивого, с большим пузом Шаха-Али. Вот даже рубашку и угощение не принял, отдал собаке, лучше бы он сдох, чем верная собака. Хитрый старый лис. И отправил с обозом к царю-вану, а тот удалил, развернув обоз в Николовыстринскую пустынь, где влачила своё существование и другая жена Ивана, Мария.
Стряхнув остатки сна, Сююмбике попыталась подняться на ноги, уж что-то слабы они стали. Сыро здесь – не сухая, пахнущая полынью степь, да каждый день плач по любимому мужу Сафе-Гирею, проститься с которым не сможет. Осталась его могила в Казани, а ей запретил царь появляться там. Вот и Марию с глаз своих тоже отправил в немилость. А Сююм что сделала? Поверила Кучуку и мурзам, что будет в Казани царствовать вместо малолетнего сына. Добра была к своим подданным. А мурзы продали, предали её из-за страха перед царём московским Грозным. Сына отобрали, окрестили и нарекли Александром, не видеть ей его никогда теперь. Накинула на плечи камзол бархатный и вдовий белый шёлковый платок-кемешек с нашитыми по краям серебряными монетками.
Опять запахло с болота, над пустынью-обителью поднялся белый туман, он такой сырой и плотный – кажется, сейчас выльется целый ушат воды, он такой здесь бывает по утрам. Всё немило здесь, хочется в степь свою ковыльную и забыть, и забыть всё, может, там увижу покой…
С болота раздался женский плач, говорят, что это плач Сююмбике. Это она звала вчера своего единственного сына. А и место это на реке Железница так и называется Виля – значит вой, плач женщины, которая здесь выла. И каждый может услышать этот плач, когда опускается над обителью этот белый туман. Стоит он на одном месте, не двигается. Обходят его стороной местные жители, проклятым место считают. И говорят, что клад есть рядом и закопал его атаман разбойников Ванька Серьга, и охраняет его теперь болото, отпугивая женским плачем.
Лунная красавица
Сосны, вросшие в скалы, искривлённые ветром, напоминали древних старцев, которые всё повидали на своём веку и сейчас устало смотрят в озеро, называемое Боронбай. Оно настолько глубоко, что цвет отражённого в нём неба не меняется даже при движении волн. Такое же чистое, синее, как небо, а скалы, как ожерелье на шее девушки, обрамляют озёрную поверхность.
Давно это было – то, что помнят сосны, озеро, скалы. Вот гряда валунов, очень похожая очертаниями на поверженного на землю верблюда. Говорят, что это священный Бора, который заботился о том, чтобы беда не настигла проживающий здесь народ – беда от набегов кочевников. В степи ведь гуляют не только ветры, но и вольные люди. Предупреждал он и оберегал, а сам не уберёгся от злого хана Касыма. Выпустил в него хан отравленную стрелу, и не одну, громко ревел Бора. Из глаз его потекли слёзы и кровь из ран – прямо в озеро. Испустив дух, Бора окаменел и, как бы оставшись на берегу навечно, позволял посидеть на своём горбу. Этот камень-валун и был излюбленным местом для Айганым, кайсакской ханши. Она подолгу сидела на нём и думала, и спрашивала совета у Бора. А уж о чём – только сосны знают, немые свидетели её души, возможно, они её приветствовали, когда она приходила, дуновением ветерка расплетали тугую золотистую косу. А на белоснежном лице Айганым проступал румянец от этой ласки. Огромные сине-зелёные глаза наполнялись слезами. Перед глазами мелькали муж Уали, сын Абылай-хана, её трое детей, улицы Санкт-Петербурга, увешанные ёлочными гирляндами и сверкающими огнями уличных фонарей, придворные царя, роскошь дворца, зал, украшенный к Рождеству, где, от восторга не отрывая глаз, смотрели на азиатскую красавицу в красном, расшитом золотыми нитями длинном, струящемся до пола платье. Качнулся её – тоже красный, – остроконечный, отороченный белым соболиным мехом головной убор. Она, стройная, уверенно пересекала танцевальный зал, чтобы представиться царю, не совсем согласно этикету – одна. И вдруг из ряда стоящих выступил к ней навстречу высокий, черноволосый, подтянутый офицер. По-французски произнёс: «Мадам, примите!» И, согнув в локте руку, повёл её дальше через зал к руке царя Александра. Возглас восхищения пронёсся по залу, заставив присутствующих обратить внимание на блестящую пару. От этого возгласа царь встал. А Айганым пересекала зал без тени смущения – она же правительница и вела себя подобающе. Даже музыканты, затаив дыхание, стали ждать царского знака начать бал. А он заворожённый стоял в ожидании красавицы, протянул свою руку ханше, та приняла её. А офицер, щёлкнув каблуками сапог, почтительно отошёл. Был дан знак играть музыку. Александр, подхватив Айганым, начал первые па мазурки. Офицер не сводил восхищённых глаз с ханши. Так началась история любви кайсакской ханши и русского офицера, которая продолжалась всю его короткую жизнь. Вот так и было, и ничем не омрачилось бы, если бы не Кенесары, который преследовал её по пятам. Это он после смерти мужа просил её руки и получил её отказ. Это он возмутитель спокойствия в её владеньях, собиравший единомышленников против русского царя, с которым у неё сложились наилучшие отношения, ради своего края, ради своего народа и своих сыновей.
Легко поднявшись с камня, увидела приближавшихся всадников.
– Кенесары… О дух земли Жер-ана, помоги мне, – произнесла она.
Гнев охватил её. Нет страха перед этим человеком с монгольскими чертами лица, орлиными глазами, красными от злости. На смуглом лице с раздувающимися ноздрями выделялась густая клиновидная рыже-красная бородка. Он спешился. Он перед ней стоял одетый в удобную домотканую рубаху и такие же штаны. На плечи был накинут бешмет, отделанный мехом рыжей лисы. Он сверлил Айганым своим жадным взглядом, в котором был гнев за отказ после годичных поминок выйти за него замуж.
Когда это ему отказывали?! А эта посмела.
Айганым встретилась взглядом с ним.
Да, не видать от него добра…А в глазах Кенесары уже горел огонь, который охватил усадьбу Айганым в Сырымбете, подаренную ей русским царём.
Непокорная! Бессильно опустилась рука с камчой. Нет, не сделать её послушной! Заставить невозможно!
Вскочил на коня, помчался со своими товарищами с разбойничьим гиком в Сырымбет – исполнять задуманное.
Прошло много лет, в краях Среднего жуза появился новый хан Кенесары, и кто знает, стал бы он им, если бы не имел злости на самую красивую и строптивую ханшу того времени – Айганым. Каждый из нас пьёт свою чашу, и никто не может знать, что в неё налил Бог.
Храбрый червячок
Жил-был маленький Червячок.
Под лучами солнышка, мокрая после дождя, земля стала тёплой, и он решил посмотреть, кто её так нагрел. Высунул мордочку из земли, а солнечный Лучик пощекотал его так, что он обратно спрятался.
Червячок подумал: «А что я спрятался? Он же меня согреет!»
И опять высунул мордочку. А Лучик ласково пошевелил его тонкую прозрачную кожицу. И Червячок от удовольствия растянулся во весь свой рост на тёплой земле. И вдруг над ним нависла тень. Червячок сомлел на солнце и не успел отползти от тени. Перед ним была маленькая букашка, только в красном с чёрными пятнышками панцире.
– А кто ты? – спросил Червячок храбро.
– Я – Божья Коровка. А что ты тут делаешь? – спросила она.
– А вот лежу. – От храбрости своей он даже вспотел, потянулся и упал, и прямо ей на лапку. Он же мокрый. Коровка испугалась, раскрыла свои прозрачные крылышки и улетела.
«Ага, боится! – подумал Червячок, а сам мокрый-мокрый. – И что я боюсь? Полежу на солнышке и чуть-чуть подсохну».
А Лучик вдруг исчез, а рядом с Червячком появился пушистый жёлтенький шарик.
«А это кто?» – подумал Червячок и не испугался, а спросил:
– А ты кто?
– Цыплёнок я, – ответил пушистый шарик обидевшись. А Червячок вытянулся и не удержался, не дотянулся до цыпленка и шлёпнулся на мягкую лапку. Цыплёнок отскочил.
«Ага, и этот боится! – и подумал: – Пора домой, завтра ещё попутешествую».
И вдруг что-то страшное появилось над ним. Это огромное имело багрово-красный цвет и острый клюв.
Петух. Про него рассказывали, он съесть может! И Червячок так испугался, что стал опять мокрый. Но тут его прикрыл жёлтенький пушистый шарик. А на нём сидела ярко-красная Коровка.
– Ах, это твоя добыча? – спросил Петух. Цыплёнок только закрыл собой червячка как пушистым одеяльцем. Петух ушёл, а Червячок с благодарностью прижался к Цыплёнку. Лучик говорит:
– Вот и солнышко спать уходит, и меня зовёт, отдыхать надо, и тебе, Червячок, надо под листочек на тёплую землю. Утром встретимся.
Лёг под листик Червячок и про себя думает: «Вот теперь у меня друзья есть. Цыплёнок меня спас, Божья Коровка его позвала, а её разбудил и сказал о беде солнечный Лучик». И незаметно уснул.
А утром Червячок с нетерпением открыл глаза и стал ждать тёплого Лучика, Божью Коровку и Цыплёнка.
– Будем вместе путешествовать, мне бояться теперь с такими друзьями нечего, – сказал храбрый Червячок.
Об авторе:
«Родилась в г. Угличе Ярославской области 15 февраля 1947 года. После одиннадцати классов ташмойнокской средней школы окончила в 1970 году филологический факультет Киргизского государственного университета (г. Фрунзе, ныне Бишкек). После окончания университета работала в школе преподавателем русского языка, потом отслужила в милиции пятнадцать лет, затем проработала в педагогическом университете заведующей педагогической практикой. Потом опять была школа. В 2001 году поменяла место жительства – переехала в Калининградскую область, проработав там в средней школе, ушла на пенсию. Замужем, двое взрослых сыновей. Пишу с детства, в основном короткие рассказы, люблю историю старого Уральска. Многое посвящаю ему и своей семье».
