Несгоревшие строки
О, наша бегущая жизнь! Не знаю, как Вам, мой читатель, а мне в достопамятных журналистских буднях очень редко приходилось видеть товарищей моих по редакции тихо сидящими в кабинетах или размеренно идущими по делам. Наш брат – всегда бегом! Ибо эфир, как и газетное пространство, – костёр, в который надо поминутно подкидывать поленья информации, чтоб не потух и чтобы грел читательское любопытство. Костёр должен гореть! И мы бросаем эти поленья и едва успеваем увидеть, как прогорели они и искры огня отлетают, растворяясь в пространстве времени. И вот уже новые искры от новых поленьев…
Но иногда выпадал в нашей суетной газетной жизни такой час, когда мы собирались вокруг редакционного электрического самовара, и за столом с баранками или печеньем начинался нечаянный разговор о жизни, о чьей-то газетной судьбе, о текучке, съедающей творчество, и о том, что всё-таки без него мы никак…
Вспоминается удивительный день ранней осени – ясный и тихий. Мы отмечали день рождения Володи Широковских, нашего коллеги. За чаем, без громких тостов и без бокалов. Кто-то спросил, а он ответил, сколько ему лет, – 29… и такая осень за окном! Я протянула руку на рабочий стол, взяла листок бумаги и без единой правки написала стихи, чтобы тут же прочесть их всем:
Высок и чист осенний день,
И золотая листьев проседь
Ещё не познанную тень
На свет души твоей не бросит.
И даже дождь – совсем не плох,
И ветер – так, шутник-бродяга,
Пока года тебя врасплох
Не застают, ничто не в тягость.
За легкомыслием весны
Легко вбегаешь даже в осень,
Сжигаешь годы и мосты,
Пока тебе лишь двадцать восемь.
Но чудный осени язык
Однажды за душу заденет,
И вдруг – печаль… И птицы крик…
И ты поймёшь, что двадцать девять.
А дальше – годы-череда,
И дней галоп не виден вовсе.
Жила б любовь, она всегда
Нас возвращает в двадцать восемь.
Я была существенно старше, и я знала, о чем я писала! Я знала, что когда-то в жизни наступает такой день, когда вдруг нескончаемое, казалось бы, лето прерывается невесть откуда налетевшим ветром, и с дерева жизни начинают быстро-быстро облетать лепестки. И потому стоит задержать это мгновение душевной тишины и теплого общения в кругу за самоваром! И непременно надо оставить его в памяти тёплым и неспешно тающим бликом в наших суетных журналистских буднях.
С тех пор стало каким-то обязательным ритуалом за нашим редакционным чаем делиться стихами. И выяснилось, что пишут их у нас почти все.
Моя замредакторская дверь была всегда открыта, и я слышала, как за столом напротив вдруг замолкал телефонный диалог Тани Левченко, и она застывала над чистым листком… Я знала эти моменты! И я затихала тоже, чтобы не помешать, хоть на пару минут, пока первые строчки на том столе, что напротив моей двери, не лягут на бумагу. Одно из стихотворений Тани Левченко, я очень рада этой возможности, я привожу здесь:
Никогда
Мне было грустно быть одной,
И я замыслила шутя,
Что мой придуманный герой
Появится под шум дождя.
Но календарь терял листы,
И в сумерках моих тревог
Все одинокие мечты
Зимой укрыл снежок.
А по весне апрель кутил
И обещал мне радость встреч.
Но, видно, мимо проходил
Герой, что мог меня беречь.
Летели годы кувырком,
А серый дождь всё лил.
Но лишь во сне являлся тот,
Кто никогда не приходил.
А как бывало радостно, когда зайдёт в кабинет наша философиня, как я её про себя называла, Лариса Хлебцева, и тут же уйдёт, оставив мне белый лист оборотки* (современные газетчики хоть знают, что это такое?!), а я прочту её строчки, которые остались в памяти до сих пор:
Акварель
Как снег, оттаявший весной,
Наполнен старыми слезами,
Как след, налившийся водой,
В пути мерцает под ногами,
Как путь, расчерченный пером
На смерти миг и воскрешенья,
Как день, что срублен топором,
И – в землю крест – без сожаленья,
Так этим мне б зарисовать
Ту старую, как жизнь, идею:
Тем воздухом в миру дышать,
Который ты вдыхаешь с ленью.
Листок с этим стихотворением и подписью «Л.Х.» храню по сей день. Я знаю, кому он был посвящён. И знаю, что объект этот стоил того поэтического переживания с нотками ахматовского, но все-таки такого девического драматизма.
И помню Лену Голованову, которая пришла в редакцию ещё студенткой, а потом много лет работала в нашем «Красном знамени». Всегда летящая, лёгкая и шумная, как берёзовая рощица на ветру:
***
Я не твоя случайность,
Не странный эпизод…
Скорее – ненормальность!
Как лишний оборот
В привычном ходе стрелок,
Где всё предрешено,
Как ручеёк, что мелок,
Да не просмотришь дно.
15.11.1987 г.
***
Только сутки, только сутки –
Драгоценные минутки,
Только день и только ночь.
А затем уедешь прочь.
Не догнать и не оставить,
Ничего тут не исправить,
Только сутки, а потом –
Те же будни чередом.
Сутки – праздник. Остальное,
Не задев, уйдёт в былое.
Сутки – много или мало?
Даже спрашивать не стала
Я об этом и о том!
Нет, вопросы – на потом!
А сегодня все минутки
Растяну длиной на сутки!
22-23.02.1988 г.
У меня тоже сохранились её стихи, но они – между нами – девочками, то есть не для незнакомого глаза. И поэтому здесь я привожу её стихи из тех же лет, но опубликованные. Лена выпустила сборник стихов «Нежность» в Гурзуфе, в Крыму в 2013 году. Да, вероятно, и не один. Я не знаю. Нас всех разбросала судьба. А с кем-то и разделила совсем. Потому что, увы, невозможно дружить с теми, кто находится теперь уже за пределами этого мира. И только ночное небо иногда проколет тонкая игла звезды, чьё имя отзывается памятью в сердце.
Долговязый, немножко нелепый и вечно неустроенный Сергей Гржебинский. Как же неласкова была к нему жизнь до того, как он появился со своим беспокойным семейством в нашей редакции! Счастье, что быстро удалось организовать для него квартиру неподалеку от редакции. И счастье, что он в ней прижился: таланту не всякая почва годится! А у Сергея Александровича неспешное было перо, но особенное. И мы прощали ему недоданный план «по строчкам», но со вниманием читали то, что он напишет. И, конечно же, у него были стихи! Как жаль, что «были»!
В.П.
Среди людей искал людей,
Среди знакомых лиц искал лицо родное,
И вот сижу, как старый иудей.
Считаю, что нажил, а грудь тихонько ноет.
Всю жизнь друзей искал – один остался,
Мечтал о славе – нищим стал,
К вершинам знания карабкался-старался –
И сорвался. И это – мой финал?
Среди толпы я много видел лиц:
В одних тепло, но нет души открытой,
В других открыто всё, но пусто и темно,
А где-то и светло, но не обжито…
И я бросаюсь прочь,
Вмерзая в лёд, хватаю пламень
И раздвигаю ночь,
Как разрубают камень…
И вдруг, как блиц из темноты, –
Твоё лицо. И ты.
Черновик этого стихотворения у меня. Я не знаю, переписал ли Сергей Александрович это стихотворение на чистовик, а может быть, я – обладательница раритетного автографа, сохранившегося в единственном экземпляре? Во всяком случае, мне неизвестно, собрали ли его друзья и родные все его творения и выпустили ли на память для себя его сборник. Так что этой публикацией я как давний его друг и коллега отдаю дань его светлой памяти.
Накопила копилку! Вот ещё один раритет, аккуратно заправленный в файлик: стихотворение, которое, насколько я понимаю, стало одним из последних в творческой биографии, да и в жизни моего коллеги Виктора Чепкина. Мы с ним встретились много лет спустя после нашей совместной работы в редакции: в суровые и растерянные 90-е годы. И он был растерян и не находил себе применения: газеты переживали тяжелые времена и чуть ослабни – ты за порогом! А за плечами семья… и всё рушится… Чем-то я попыталась ему помочь. И он даже воспрял. И, памятуя о наших давних редакционных традициях, через пару дней принёс мне вот это полное какой-то отчаянной решимости стихотворение:
В.П.
Зима одела в белое привычные места –
Все кляксы грязи снегом запорошены,
Я всё начну с нуля и с чистого листа –
Мне надоели рукописи прошлые.
И пусть строка шагов окажется легка
И не похожа на строку чужую,
А путь направлен мой опять за облака,
Мне верится – на этот раз дойду я.
Зима одела в чистое мой город и приют,
Здесь чаще смех, то злой, то беспричинный,
И чтоб не стать как все, я всё равно уйду
Туда, где ждут меня мои вершины.
…И подпись: Виктор Чепкин, которому посмертно друзья присвоили звание поэта. Я знаю, что он мечтал об этом. Но это были времена, когда поэтам не так-то часто удавалось дать свет своим твореньям. А тот, кто пишет «в стол», как будто бы и не поэт. И только годы спустя, когда заказ на книгу стал доступен всем, друзья издали сборник с его именем на обложке.
Такой вот выдался у меня сегодня вечер: я разгребаю и разгребаю золу своей памяти. И обнаруживаю под слоями её – угольки, будто не догоревшие ещё. И только дунь – пламя разгорится опять и растопит смуть ноября. И где-то стукнет о тротуар и зазвенит-зазвенит упавшая с крыши сосулька весны! И мы будем снова все вместе в нашем неброском редакционном чайном уголке, где всегда кипит электрический самовар и горка баранок ждёт нетерпеливых едоков. А на дощатом полу – прилипшая чешуя тополиных почек, принесённая на обуви с улиц, и воздух радостно пахнет клейкой зеленью молодой листвы.
Об авторе:
Валентина Молодовская, кандидат в члены Интернационального Союза писателей, автор и соавтор нескольких книг и поэтических сборников, награждена литературной премией имени П.П. Бажова и медалями за творческий труд в СМИ, дважды дипломант международного конкурса им. Антуана де Сент-Экзюпери, награждена Почетной грамотой «За весомый вклад в развитие литературы», постоянный автор альманаха «Российский колокол», журнала «Автограф», публиковалась в журнале «Russian Bell», автор англоязычного поэтического сборника «Happy Note», редактор и автор идеи альманаха «Журавли» (Журналисты в литературе и в профессии, Екатеринбург), член Союза журналистов СССР и России с 1980 года. С 1975 по 1988 гг. работала заведующей отделом экономики, а затем заместителем редактора городской газеты «Красное знамя», г. Верхняя Пышма Свердловской области. Сегодня она делится своими воспоминаниями о творчестве своих товарищей по перу.
