5. Хроники Твилики
О братике
«…Однажды наступил день, когда родителям отказали в просьбе принять Иринку сразу и дедушка, и тетя Соня. Они разошлись во мнениях с отцом настолько, что это «пошло на принцип». Это было неслыханно, но и случай был уму непостижимым. Решался вопрос о том, родится или нет у мамы второй ребенок, малыш. Дедушка настаивал как только мог, тетя Соня просила за него и умоляла, мы (Ина-Иринка) с Юной «за него плакали», так всем нам хотелось, чтобы он родился наконец. А мама, совсем больная после операции на груди, настаивала и плакала больше всех. Но отец был категорически против появления, как он говорил, «двух сирот». Что он имел при этом в виду, осталось непонятным, никто ничего не объяснял. И об этом на две недели замолчали, а потом сказали, что он родится, только нужно, чтобы меня (нас с Ир) не было дома. И нас повезли к Вайнсонам, которые согласились на это в лице скрытной гномврихи тети Эммы.
О, что это был за день, а потом и вечер! В доме Вайнсонов разыгрался страшный скандал на много часов, и неизвестно, из-за чего.
Тетя Эмма кричала голосом убийцы-чревовещателя и швыряла в бедного дядю Мишу дымящимися сковородками, заставляя его что-то жарить, а он совсем не хотел… Кричала даже так, как будто собиралась освежевать и изжарить его самого. Это было совсем как в аду, а она была там своей, одной из чертовок. А сковородки попадали куда угодно: и на постели, и на пол, оставляя черные пятна сажи. (Но только не на мебель, а значит, она не совсем еще сошла с ума.)
Я спряталась в их маленькой спальне, а Ляля (их дочь на три года меня старше) накричала на мать и убежала к своей подружке-кузине Лиле, жившей неподалеку, а меня не позвала. Я легла на кровать, свернувшись клубочком, и плакала.
Как не хватало мне мамы, или соседки (Юриной мамы) тети Мареи, или хоть нашей черно-беленькой Мурочки, которая тоже умеет утешать: трется, мурлычет, что-то и как-то обустраивает вокруг, как в гнезде. И боль, и обида начинают проходить…
…Потом зазвонил телефон: это отец сообщал, что он сейчас заедет за мной и что мама уже дома. Тут тетя Эмма сменила гнев на милость и стала радоваться неизвестно чему, но крайне злорадно. Мне она крикнула громко, как заводной попугай: «Никакого братика у тебя не будет!» А потом все моментально убрала, вычистила, выгладила и пригладила, раскрутила бигуди, причесалась и стала накрывать на стол к чаю. Дядя Миша пошел тем временем в спальню и стал меня (бедная Иринка давно уже была в обмороке) успокаивать, воспользовавшись перерывом и тишиной. Мне было его очень жалко, а ему – меня.
Если меня захотят нанять в гномврихи за сохранение имущества или даже за все золото гномов, я ни за что не соглашусь, хотя безо всего и одной жить очень грустно тоже.
…Все, приехал отец, он здоровается, улыбается, но он мрачен как туча, этот сфинкс, ведь я его знаю. Нам надо спешить к маме, предложенного чая мы не пьем… А дома мамы еще нет и никого нет, отец едет за ней. Я стрелой бегу за Муркой, которую категорически нельзя к нам приводить сегодня. Беру ее на руки и с ней (а это очень трудно, она возражает) забираюсь на шкаф. Там она, кошечка, черно-белый комочек, ушки бантиком и хвост, вдруг успокаивается и начинает утешать и «утишать» меня. И мы с ней неожиданно засыпаем от горя, нам даже не жестко и не пыльно…
А потом приходят они и она спрашивает: «Ты уложил Иру?» – а он отвечает: «Кажется, да…» И она сразу идет звонить этой ужасной тетке Вайнсон.
А я потихоньку спрыгиваю на тахту, и Мурка за мной. И как ни странно, мы незамеченными переходим в мой угол, чтобы бесшумно лечь там под одеяло, на нас никто не обращает внимания, и мы опять засыпаем в слезах (Ир – еще без сознания, я – спрятав Мур-рум под покрывало).
Завтра понедельник, первый класс школы, вставать придется самой вслед за отцом, мама больна, и я незаметно выпущу Муру в коридор…»
Нужны ли объяснения? Пожалуй, нет, только два слова о том, что у мамы недавно вырезали опухоль груди (цистэпителиому), пока еще доброкачественную. Но сказали, что неизвестно, как будет дальше. И врач сказал, чтобы у нее все было приготовлено для рождения маленького ребенка, но дал понять, что рождаться ему на самом деле и необязательно. Это объясняет слова отца про «двух сирот» и какую-то мачеху, после которых мама была вынуждена с ним согласиться. Хотя ей это было крайне тяжело: и не по душе, и шло против всех ее представлений и правил.
«Иринка считает, что я вся помещаюсь в ней, так как я меньше. Да, она умнее, живее и сообразительнее, она больше меня, и она быстрее, без задержек, растет. Так что я и правда, похоже, прячусь в ней, как в сестричке-матрешке.
Сама же Иринка живет в коконе, похожем тоже на матрешку, но все же больше на живое пестрое яичко, укутанное в обрывки из чего угодно: обоев, лент, цветной пленки от воздушных шаров, лепестков из бумажных цветов, разорванных кукольных башмачков, елочной мишуры и крылатых слов из сказок, чтобы ему было не так уж легко «укатиться, упасть и разбиться»…
Но той ночью, когда в комнате стояла такая тишина, как будто родителей не было дома (а они были!), а Мурин согревающий комочек вздрагивал под покрывалом и видел охотничьи сны (а где же у кошек кончается явь и начинаются сны, и наоборот? Наверное, на кончиках ушей, которые всегда настороже), мне чудилось сквозь дрему, что гигантские зверюги, когда-то побежденные ею, опять скребутся в дверь, беснуются на кухне и вот-вот могут ворваться в нашу комнату. Мура все время порывалась убежать, выпрыгнуть в прихожую, кинуться им наперерез, но из жалости ко мне и лежащей без чувств Иринке она сдерживалась и оставалась с нами под покрывалом.
Но одному она не могла помочь – ее дело было оберегать покой и чистоту жилья, его общих снов, исцелять сонное тело друга своим теплом, это она умела как никто другой.
Но в мои сны она войти не могла, так же как и я – в ее.
А снился мне очень страшный сон о том, как в Иринкин кокон (в глубь живого яичка) пробралась черная нить с красным пятнышком крови на конце и куда-то спряталась. Чтобы ее нельзя было поймать, а она могла бы делать все, что ей хочется, исподтишка. Только ей нужна была поддержка извне нашего кокона, от плохих существ из любых миров. Чтобы кто-то держал ее за черный внешний конец (или продевал в игольное ушко).
И я бы кричала и кричала сквозь этот сон всю ночь, но я боялась испугать Мур-усика, боялась, что она убежит от меня сейчас и от нас потом – насовсем»…
Это мрачный (и, к сожалению, правдивый) отрывок из главной ранней хроники, но в эпосе Твилики были отрывки и посветлей, соприкасающиеся с миром «Кокона».
Она признавала эльфов и фей и порой видела их гораздо лучше, чем я после пяти лет. Фей она считала прирожденными актрисами, танцовщицами и певуньями, девочками-колокольчиками вроде фарфоровых китаянок и японок. Но присматриваясь к маме, она находила, что бывают и повзрослевшие, выросшие и поскромневшие феи, которые тоже могут многое, но уже далеко не все, хотя они и взрослые. В маме Твилика видела не только фею, но отчасти и сирену (пение), потому что она любила родителей не то что меньше, но как-то дальше и отстраненнее, чем Иринка. Как гибрид феи, певуньи и доброго, чуткого человека, мама была для Твилики особым существом, эльфстоуном – именно от эльфа, а не от слона. Вообще-то Ир с Твиликой восхищались родителями: он был сфинкс, а она – эльфстоун, но они и понимали, и нежно любили друг друга.
Начало см. в РК № 1, 2020 г.
Об авторе:
Родилась 23.04.1944 в Новосибирске. В трехмесячном возрасте была доставлена родителями в эшелоне в послеблокадный Ленинград.
Окончила ЛИТМО (1966 г.) и 4 курса вечернего отделения филфака ЛГУ (1970 г.). Работала около 20 лет техническим переводчиком на одном из ленинградских НПО.
В первые годы перестройки испробовала ряд новых профессий – от замещения библиотекаря в Доме творчества писателей в Комарово (плюс договорная переводческая работа) вплоть до рассылки финских детских Библий во все регионы РФ, но разнообразие длилось недолго.
В 1996 году увезла тяжелобольного отца лечиться в Израиль, где и осталась с семьей в г. Хайфа. В 2010 году вернулась в Санкт-Петербург на несколько лет. В настоящее время живет то в г. Хайфа в семье сына, то в Санкт-Петербурге.
Недавно в издательстве «Геликон+» при участии «Реноме» (СПб.) вышли две книги И. И. Листвиной: «Гербарии, открытки…» и сборник стихов «Прогулки вдоль горизонта». В 2019 году отрывок из «Гербарии, открытки…» был опубликован в альманахе «Достояние» (Иерусалим), имеется несколько других журнальных публикаций. В настоящее время в издательстве «Нестор-История» выходит сборник стихов «Предвестья».
