Создатель

Людмила ЮХАНССОН | Современная проза

 …Тьма растворилась;

Искрой Божества

Сияние окутывает Землю,

Она в волне святого волшебства

Движению божественному внемлет.

Николай Артюхов

Евсей сидел в пижаме на окне и смотрел в ночное небо.

«Как красиво! Звезды мигают, все разными цветами, как искры на шариках новогодней елки. Созвездия все на месте. Вот там есть одна хитрая звездочка… Жаль, не все знают, что одна-единственная звездочка в созвездии – на самом деле целая галактика. Просто она так далеко, что свет их звезд слился в одну точку… Какая радость смотреть в бесконечность и слушать музыку звезд, но…

Если бы кто-нибудь мог понять, сколько проблем у меня! Вроде все продумал, просчитал, перепроверил, так нет же, на тебе! Галактики плывут своим путем, направление задал. Свет у них есть, тепло тоже. Не у всех, конечно, ну так это я не виноват. Все вместе не могут греться от одного очага… Надо приспосабливаться, смогли же некоторые выжить в вечной мерзлоте и в утробе вулкана! И двигаются дальше своим путем, развиваются… Потихоньку, конечно, ну так и моя матрица не сразу строилась, и мне вначале скучновато одному было.

На все нужно время, а оно, дети мои, у всех разное. В центре все бежит со скоростью, соответственно «откуда-куда» и что движется, а где-то – только со скоростью света. Что ж поделаешь, все лежит по-прежнему в плоскости «относительности»! А равновесие относительностей – это и есть моя матрица… Нет, мой мозг сейчас взорвется…»

Евсей задумался и посмотрел на входную дверь. «Не стоит углубляться в детали, долго объяснять… да и рано еще… Всему свое время!»

Вот позавчера, в мое «позавчера», пришлось вмешаться. Одна звезда столько себе нахватала, что почернела от жадности. Я даже потерял ее из виду, но потом нашлась, слава тебе господи, когда лопнула. Все и увидели, сколько у нее всего было, когда разлетаться стало награбленное. Тогда и вспыхнула сверхновая, засияла и стала собирать свое царство. Времени, конечно, много ушло, но ничего, устаканилось. Живут мирно пока…

Случаются, конечно, и неприятности. Вот, например, в моем «вчера» одна комета чуть-чуть задумалась на своей гигантской орбите и чуть не столкнулась на перекрестке с прекрасной Голубоглазкой. К счастью, обошлось, только камушками из своего ледяного хвоста забросала ее. Что там началось… но я не виноват – вселенская гравитация. Все очень переплелось, запуталось, я не вмешиваюсь, на все воля Создателя…

Бывают в царстве небесном и тяжелые случаи. В одном «захолустном углу», это по-вашему «захолустном», в моем царстве нет углов, все стремится к кругу, ну к эллипсу, если хотите… Так вот, взорвали одну маленькую планету. Мешала она им… Они думали, что она разлетится в пыль, а вышло по-другому: волчок завертелся… потом стал останавливаться и завалился набок. Болтало их так, что не знали, где верх, где низ… тогда и вспомнили про Создателя, молились – неистово…»

За окном снег падал. Тишина… Евсей смотрел в помутневшую глубину неба и думал.

«Сближаются галактики: вот через несколько моих столетий сойдутся две галактики, схлестнутся, можно сказать. Шум и треск будет ужасный, на всю Ойкумену. Пострадают, конечно, многие! Но что прикажете мне делать? Помешать этому не могу! Не в моих силах. Иначе придется исправлять все главные законы… Сами понимаете, невозможно! Все равно им придется схлестнуться. Да…

Недавно пришлось буквально поштучно собирать одинокие звезды, которые ни то ни сё, сами по себе… Нехорошо так, порядок должен быть!

На Голубоглазке заметили, удивились. Пусть знают, что не все само по себе крутится… Вначале я собрал несколько звездочек в тетраэдр, потом тетраэдры в цепочки, потом цепочки во что-то разумное, самодостаточное. Дальше уж сами теперь, по вселенским законам. Есть у них бактерии разные, пусть развиваются. До человека еще далеко, конечно, но я насмотрелся уже, что человеки делают на моей Голубоглазке, в ужас пришел. Не успели расплодиться, как начали делить «твое-мое». До сих пор не могут успокоиться… рвут ее на части, никто не смог их остановить, ничьих советов не слушают. Уже начали вылезать за пределы своего дома. Контакты ищут! Зачем? Сами на краю пропасти… Что они собираются предложить другим «мыслящим» в моей Ойкумене? Голубоглазку свою так загадили, что скоро не смогут из своих вояжей обратно спуститься…

Не знаю, что с ними делать… Не понимают «разумные», что один луч – и от них ничего не останется, сгорит все дотла. Чего мне стоит ограждать их от этого луча! Неразумные дети, доиграются с «кванто-генами», скоро от Адама ничего не останется… Я бы давно отключил их от всяческой этой чертовщины, да не могу: все теперь по воле первозданной происходит.

Наивные, думают, что, если зажигаются звезды, значит, это кому-то нужно. Никому это не нужно! И мне тем более! Просто все, что рождается, не умирает никогда, иначе не получалось. И от меня это теперь уже не зависит. Просто по-другому быть не может. Я все тщательно рассчитал! И никому не позволено в это вмешиваться! Звезды сами гаснут, когда они не нужны. Для людей – каждое утро!»

Начало светать…

«Через три дня Рождество! Солнце покажется из-за горизонта, и я снова увижу его золотистый свет. Это и есть жизнь…»

В дверь постучали.

Евсей соскочил с окна и встал по стойке смирно. В комнату вошла женщина. Она расстегнула на его запястьях мягкие наручники, взяла за руку, и они пошли.

– Почему ты не спишь, «благочестивый»? Опять всю ночь на окне сидел?

«Имя-то тебе какое дали… Назвали Евсеем – вот тебе и дорога…» – пробурчала она тихонько сама себе.

– Нет! Я только что проснулся, – ответил Евсей и потер глаза освободившимися затекшими руками. «Нельзя признаваться, что я следил за порядком в Ойкумене, а то опять закрасят окна…» – подумал он и послушно пошел за бабой Маней в столовую. «Мария – «горькая», – подумал он, – или Мара – «печальная». Я бы тебя назвал Верицей… или Миролюбицей… По имени и судьба…»

«Надо будет сказать врачу, – подумала она. – Хотя какая разница… На все воля Божья, царство небесное… – решила она и перекрестилась. – Никакого вреда от него никому нет. Его все равно никто не слушает…»

Лал – рубиновая магия любви

Главы из повести

Глава 1

Лика достала маленькую лаковую шкатулку. По черному полю крышки мчалась тройка длинноногих рысаков. В санях сидели раскрасневшаяся боярышня с парубком. Люди разбегались по сторонам дороги от разгоряченной тройки. Вокруг белели припушенные снегом деревья, под которыми клубились сиреневые сугробы. На заднем плане горели золотом в солнечном свете церковные купола.

Открыв шкатулку, отодвинув в сторону ожерелье розового новгородского жемчуга, кольцо с сияющим лалом, достала старинные серьги. Она никогда их не надевала, они были для нее памятью о многих радостных и трагических историях ее рода. Она убегала мысленно вглубь истории, когда на ладони лежали эти серьги – окруженные мелкими бриллиантиками две большие жемчужины, с которых как бы стекали две крупные капли рубинов, обхваченные золотыми лепестками. К счастью, жемчужины не тускнели со временем, они только немного краснели от соседства со страстными рубинами. Иногда рубины, как две капли крови, напоминали о печальных событиях, и тогда жемчужины казались слезинками, на которые бриллианты отбрасывали свои колющие блики.

Лика видела эти серьги на нескольких фотографиях, чудом переживших те времена, когда они были опасными свидетелями «буржуйского» прошлого их хозяев… Позже они перекочевали из потаенных узелков в большой альбом и смешались с фотографиями похорон, свадеб и веселых щекастых пупсов, наследников старинных родов.

Положив серьги обратно в шкатулку, она вытащила из шкафа старый альбом. Большой и тяжелый семейный фолиант с профилем Ленина на серебряной медали, приклеенной на зеленый бархат, которым он был обит, никак не мог найти себе в доме подходящего места. Его все время перекладывали то вниз, то наверх, а он будто не хотел уходить в небытие и все время попадался под руку, напоминая домочадцам о жизни людей – непростой истории их Рода.

Тихонько позвякивал телефон, извещая о новых сообщениях, но Лика была далеко… Кроме фотографий и рисунков в альбоме хранилось несколько пожелтевших листочков с рисунками из старинных альбомов и письмо, которое много-много лет назад написала княгиня Елизавета Макарьевна Боброва своему отцу об обручении ее дочери Анастасии с молодым полковником Георгием, «отягощенным» наградами за военные подвиги, и с грустными глазами на красивом мужественном лице.

Серьги были подарены матери Анастасии на свадьбу ее женихом князем Львом Бобровым как знак горящей «рубиновой» любви и преклонения перед нежнейшей прелестью своей молодой невесты Лизоньки Голод – жемчужины богатого великоустюжского купеческого семейства.

Лика читала письмо и переживала историю своих далеких предков, которую по крохам сумели собрать во времена «нечаянной свободы» последних лет уходящего второго миллениума. Частично приоткрывались архивы, и история, рассыпанная, как в калейдоскопе, начинала складываться, меняя свои очертания. Детали, как рассыпанные пазлы, дополняли друг друга, расширяя временные границы. Новые документы переставляли местами события и добавляли новые краски, складывались то в одну, то в другую картину, пока не начал проясняться более четкий рисунок, связавший события и людей.

***

Обратная дорога всегда кажется короче, а когда возвращаешься домой, то еще и радостней! Эскадрон шел легко и весело, несмотря на то, что в обозе везли калек. Однорукие, безногие, одноглазые – они утешались только тем, что для них война 1812 года уже закончилась, и надежда на помощь госпиталя в Москве помогала им сдерживать стоны, когда сани тряслись на колдобинах.

Солдаты и поручики, князья и графы – все были равны перед молохом войны, иногда смерть становилась отчаянно желанной – она могла избавить от предстоящих мучений и инфекции… Хирургами в войсках часто бывали и полковые цирюльники… Тяжелое ранение предвещало кромешный ад, нужны были каленые нервы, чтобы выжить: наркоз – передавливание сонной артерии. При ампутации страдания были немного меньше только в морозную погоду… Еще целый век о шприцах и морфии, бинтах и вате, которые заменят корпию, даже не имели представления. С течением времени войны становились затяжными, орудия войны совершенствовались… а солдата требовалось вернуть в строй! Тысячные армии швырялись друг на друга безумцами, которым слезы Александра Македонского не давали покоя. Идеи мирового господства вынуждали перекраивать карты, стравливать и разделять народы. Возможности медицины все так же отставали от потребностей бойни. И все шло по кругу!

Оставляя врагу золотоглавую Москву, все хотели запомнить ее такой – белокаменной с золотыми куполами и дворцами, с заветными красными стенами Кремля и усыпальницей князей и государей в самом сердце Руси – Архангельском соборе, оставляя их под покровительство Архангела Михаила и всех святых старинных церквей и монастырей… Радетели земли русской, примиренные здесь вечным покоем, напоминали о том, что Отечество – это не только земля, но и народ. Золотая славянская вязь эпитафий украшала белые плиты надгробий, а святые вдоль всех стен протягивали руки к Всевышнему в своем вечном призыве о помощи.

Когда после отступления французов войска возвращались в сожженную Москву, она была окружена осенними багряными лесами. Ветер раскачивал деревья, и казалось, что пожар, уставший от безумного разгула, выжег свое неистовое сердце, ушел на окраины и все еще мечется в яростной злобе, набрасываясь из последних сил на несгибаемые дубы, печальные березы и трепещущие от страха осины… Первый раз в жизни Георгий не испытывал радости от этого буйства красок.

С неистребимым запахом гари и привкусом крови в носоглотке прошел он с боями до границы Российской империи. Сожженные и разоренные селения и города поднимали из самых глубин души ненависть к французам – совсем недавно таким близким и понятным, но ставшим вдруг циничными и жестокими убийцами, не знающими жалости ни к женщинам, ни к детям, ни к старикам, ни к культуре другого народа, ни к его достоинству. Недавний пиетет растворился в море крови, тлел на пожарищах, был смыт слезами, утонул в проклятьях выживших.

После ранения в последнем бою Георгий был отправлен сопровождать обоз с ранеными в Москву. Для него война закончилась, но осталась тревога за тех, кому предстояло идти дальше через боль и кровь, страх и жестокость, смерть и разорение… Видения войны по ночам возвращали его на поле боя.

Одна картина Бородинского боя особенно преследовала его. Он бежал в атаку и как вкопанный остановился перед телом упавшего солдата, которому изуродовало все лицо и сорвало лобовую кость, он в конвульсиях хватался за головной мозг и кричал, чтобы его убили. Георгий не мог пошевелиться… Кто-то толкнул его в спину и крикнул «беги!», и он побежал по слякотной осенней земле, утопая в грязи, перепрыгивая через трупы и огибая раненых. Сзади раздался выстрел.

Потом, когда среди ночного кошмара раздавался тот страшный выстрел, Георгий вскакивал, не понимая, где он, и трогал свое лицо. Иногда во сне на него неслась обезумевшая от крови раненая лошадь, и он, пытаясь увернуться от нее, метался в кровати. Иногда среди ночи начинал стягивать с себя одежду и искать гнусных насекомых, которые, казалось, до сих пор где-то копошатся. Если он видел во сне изуродованные тельца детей, то не решался снова лечь и заснуть. Самым страшным от войны остались такие видения. Ему хотелось отдохнуть от душевной боли, грязи, вшей – мясорубки этой «священной» войны. Ранения настойчиво напоминали о себе, и долго задерживаться в Москве он не собирался. Свою личную жизнь еще совсем молодой дворянин не планировал форсировать…

***

Обозы подъезжали к Москве морозным солнечным утром. Полковник привычно покачивался в седле и слушал, как поют солдаты: то тихо и задушевно, то горестно, а то вдруг присвистнет кто-нибудь и заведет такую залихватскую песню, что и ему нелегко было удержаться – он подтягивал песню и тоже присвистывал, махнув рукой на свое положение. Лет-то ему было не так уж и много…

Позади остались, как мираж, разоренные и сожженные деревеньки.

Искрился выпавший ночью снег, который на дороге уже был укатан санями, и только от копыт сноровистых упряжек оставалась белая крошка. По сторонам дороги кое-где торчали обрубки деревьев, покалеченных безжалостной рукой для сиюминутной надобности. По краю дороги брели бездомные во главе с мужиками, ладными в любой крестьянской работе, которые надеялись в Москве применить к делу могучие ручищи и накормить свои семьи. Со стороны Москвы ветерок доносил запах погорелья, который выветрится еще очень нескоро: с наступлением весны с каждым поднятым поленом будет возвращаться этот запах горечи и душевной боли.

Георгий ехал по морозным улицам совершенно незнакомой Москвы.

Запорошенные снегом остовы домов сиротливо дожидались своих хозяев и не давали забыть о недавней трагедии. Москва еще не оправилась от ужаса пожарища и грабежа, но уже вздохнула, воспряла духом и начала потихоньку расправляться, очищаться. В Москву возвращались погорельцы и хлынули те, кто рассчитывал найти здесь приют, кто расчищал город и начинал строить.

Многие завалы уже были разобраны и представляли собой большие площади или просторные широкие улицы, укатанные санями. Радость победы чувствовалась во взглядах прохожих, живости их разговоров. Наполовину отстроенные каменные особняки удивляли своим разнообразием и говорили о том, что скоро, очень скоро Москва окрепнет, поднимется и расцветет, как за несколько лет поднимается лес после пожара.

Со всех концов Москвы доносился живой голос колоколов со многих уцелевших колоколен. Звон начинался где-то вдалеке еле слышным перезвоном, как бы только пробуя свой голос. Как камертон, задавая нужную ноту всем остальным, он постепенно нарастал, приближался к Москве и наконец брал самую звучную ноту и во всю силу начинал заливать своим золотом людей, дома, пустыри… Колокольни перезванивались, сливая голоса и споря друг с другом, потом они дали отзвониться самому сильному голосу и, подхватив его, перезвонились в последний раз и начали затихать… Эхо волнами уходило за окраины города, утопая в лесах и долинах, последний раз проскользнув над гладью реки, растворилось вдали… Приближалось Рождество!

Об авторе:

Людмила Юханссон родилась 25 декабря 1950 г. и выросла в Ленинграде. В 1972 г. с отличием окончила Ленинградский полиграфический техникум, факультет технического редактирования, в 1982 г. – Московский полиграфический институт, факультет журналистики. Прошла путь от корректора до литературного редактора в издательстве «Лениздат» в Ленинграде, несколько лет работала в редакционном отделе Ленинградской лесотехнической академии имени С.М. Кирова, после перестройки – в туристической отрасли. В 2004 г. переехала жить в Швецию. Увлеклась рисованием, брала частные уроки у профессиональных художников и в 2009 г. окончила курс «Живопись и графика» в Folkuniversitetet в Стокгольме. В 2015 г. участвовала в выставке шведских художников в Париже, в 2017 г. – в Италии и периодически – в художественных выставках в Швеции.

Имеются публикации в различных журналах, книга сказок «Баклуши для Маркуши», готовится ее перевод на шведский язык.

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: