Молод. Талантлив. Многогранен. Максим Шлыгин открывается читателям
Бесконечно интересно слушать и запоминать мысли, внимать поток исключительной информации, вдохновляться творчеством опытных авторов, акул пера современной литературы. Не умаляя достоинств этого ранга писателей, отмечу – наблюдать за творчеством молодых авторов поколения 80-х, которым предстоит стать матерыми волками литературного мира, куда занимательнее.
Чем моложе представитель, тем неожиданнее сюжет нашей беседы, тем больше свежих, неизбитых мыслей, тем меньше шаблонов и обязательно много ярких впечатлений. Один из таких писателей, с которым «РК» посчастливилось пообщаться, – Максим Шлыгин, у которого недавно вышла новая книга «Песочный замок».
Как это часто встречается у писателей, Максим получил техническое образование, окончил физмат Московского областного государственного педагогического института. Однако его внутренняя составляющая куда более гуманитарная, ведь он поэт, музыкант, автор и исполнитель собственных сочинений, а еще – писатель!
Насколько гармонично в нем соседствуют столько амплуа, где он черпает вдохновение и чем планирует порадовать своих читателей в ближайшем будущем, Максим Шлыгин рассказал в эксклюзивном интервью нашему журналу.
–Для начала давайте расставим точки над i. Кто вы больше – писатель, поэт, музыкант? В чем ваше истинное предназначение, где видите себя наиболее отчетливо в перспективе?
– Елена, для начала хочу Вас поздравить с наступившим Новым годом и поблагодарить за саму возможность этой беседы. По иронии судьбы, как раз прошлый 2016 год, как и Вы, задавал мне ровно те же самые вопросы. И предлагал-таки определиться с предназначением этой пресловутой точки на i, служению которой имело бы смысл посвятить жизнь. И здесь я не хотел бы подбирать сложных, непонятных слов, описывающих мне самому мое предназначение.
Я простой российский мужик, родился и вырос здесь. У меня мама – Люба, поэтому я с гордостью и абсолютно честно могу сказать, что я рождён Любовью. Здесь могилы моих предков, за эту родину они сражались и погибали, трудились и добывали жизнь для будущих поколений. Здесь моя жена, моя семья и друзья. Здесь родились и растут мои дети, сын и дочь. Поэтому мое предназначение, как я для себя его определяю, – это быть достойным сыном, мужем и заботливым отцом.
Вы можете сказать, что в этом определении много опущено, и не так уж широко у меня количество степеней свободы, как говорили у нас на физмате. Но такова, по моему мнению, роль мужского начала – в служении и помощи женщине на нелегком пути материнства. Не так нам долго и осталось, если судить по темпам исчезновения мужской Y-хромосомы, по сравнению с практически не тронутой временем X-хромосоме.
Мы, мужчины, – род, скорее, вспомогательный. Наша миссия временная и близится к завершению, а вот миссия светлого женского начала мне представляется куда более продолжительной. Нам, русским мужикам, отступать некуда, терять и бояться тоже нечего. Мужское начало свободно лишь в том, на мой взгляд, чтобы принять свое вспомогательное предназначение. А когда этот выбор сделан и больше ничего не довлеет, то тогда по-настоящему хочется жить и творить, даря любовь своим родным и близким каждый момент стремительно тающего отпущенного времени.
В моём случае, эта любовь нашла себе отдельное проявление в стихах, прозе, музыке. У кого-то другого это может быть живопись, скульптура, изобретательство или какая-нибудь иная форма самовыражения. А у меня по-своему.
Поэтому, отвечая на Ваш вопрос, поэт ли я? Писатель ли, музыкант? Да нет, наверное. Кустарное мое творчество, «от сохи». Я же знаю, что мне бесконечно далеко до тех, кого мы считаем профессионалами, поэтами ли или писателями. Да и пою я так себе, астматик, что с меня взять. Кто же я? Я любящий и любимый папка, папочка и папуля для сына и дочки, вот кто. И именно с этой огромной любовью я продолжу и писать стихи, и песни слагать, и пробовать себя в прозе.
– Принято считать, что в вашем творчестве не прослеживается жанровость, такое присуще современным авторам. Думается, что это скорее породистый признак авторской необычности, нетривиальности мысли. Что думаете на этот счет?
– Счастье в неведении, похоже. Вы будете смеяться, но я действительно понятия не имею, что значит жанровость, применительно к поэзии. Я даже стихотворные размеры никак запомнить не могу, в отличие от, к примеру, волнового уравнения Шредингера в частных производных второго порядка. Наверное, поэтому мне ничего не мешает, пишу как бог на душу положит. Кустарь, я же говорю. Может ли это быть признаком породистости в моем творчестве – вопрос, скорее, к критикам. Гадкий утёнок тоже по-своему был необычный на фоне других, нетривиальный, как вы говорите.
Одна из главных причин, по которой я вообще начал все это дело, – чисто медицинская, нужно было вывести психологические шлаки из организма. У каждого, если покопаться в детских воспоминаниях, можно нарыть в памяти следы тех или иных травм. Они – причины наших страхов, комплексов, заниженной самооценки, если хотите. Это как тяжёлые чемоданы. Ты либо с ними прощаешься, скидывая балласт, либо волохаешь их за собой по жизни до гробовой доски. В моем творчестве можно проследить автобиографичный осадок. Это я туда скинул свои «тяжёлые чемоданы». Мне они уже ни к чему. Поэтому, наверное, и сложно определить жанровость этого «добра». По мне, так это все философская, гражданская и семейная лирика. Лирика, потому что я стараюсь передать любовь в той или иной форме в каждом своем произведении. Кака любовь, така лирика. Но некоторые свои произведения я читать на публике не могу никак. Очень их глубоко принимаю к сердцу.
– Мне понравилась одна из чудесных аналогий на тему вашего творчества. О том, что ваши произведения похожи на творчество Андерсена – детские сказки для взрослых. Это как-то связано с проблематикой, которую вы поднимаете и пытаетесь донести таким образом?
– Вы знаете, тема сказки для меня очень особая. Сказка, по мне, — это уникальная форма транспорта информации от человека к человеку сквозь поколения практически без искажения, т.е. без пресловутого эффекта испорченного телефона, через сотни, тысячи лет. Это код, исходный код нашей цивилизации, нашего рода-племени, пришедший к нам из самой глубины веков. Века были разные. Поэтому сказки, дошедшие до нас из темного средневековья, несут в себе описание тех далеких тяжелых времен.
Удивительно, как хорошо сохранена информация, например, в русских сказках со времен первых племен славян-язычников. Мы бы сейчас сказали, что они жили в ужасных нечеловеческих условиях. Их зависимость от природных факторов была критически важной. Они поклонялись своим идолам и богам, кровожадным, надо сказать, богам. Вот вы можете себе представить, как вы оденете свою любимую дочь в самый красивый наряд, привяжете её к столбу живьем на холоде, где она замерзнет насмерть на усладу морозу и простоит там до весны, пока её тело не сожгут? Я – не могу, даже в самом кошмарном сне. А наши с вами предки, славяне-язычники, так жили, и это было для них неизбежной необходимостью. Поэтому наш Дедушка Мороз добрый тогда, когда Снегурочка у него есть. А без неё он лютует. Но приходит весна и надо встречать Масленицу, сжигая чучело. Прототипами этих героев и героинь были реальные люди и их печальные судьбы, принесённые в жертву богам в ритуальном, а значит, регулярном порядке. Прототипом Бабы Яги была старуха-жрец, ангел смерти, которая и приводила в исполнение жуткую волю племени.
Темная сторона жизни наших прародителей сквозит буквально из любой народной сказки, русской или сказок других народов Европы и мира. Чего стоит «Сестрица Аленушка…»! Её утопили, «тяжелый камень ко дну тянет…», – был и такой ритуал жертвоприношения речным богам у наших далеких дремучих предков. Сюжеты сказок о Гензель и Греттель, Красной Шапочке, они же драматические до остановки сердца. Да всех не перечесть. Нашим предкам было мучительно больно осознавать, что по закону племени может наступить такой момент, когда этому самому племени потребуется жизнь именно твоего любимого ребёнка, чтобы принести её в жертву тому или иному идолу.
Летописец Нестор, византийские и арабские путешественники оставили нам очень красноречивые заметки об особенностях мировоззрения первых славян-язычников. Ведь в их мировоззрении после смерти человека ждал только рай, понятия ада было заимствовано из западной культуры, по-моему, гораздо позднее. Поэтому на смерть наши прародители смотрели немного иначе, даже на смерть самого дорогого человека на свете. Но эти сюжеты, которые слагали родители своим детям, появились и дошли к нам не развлечения ради, а как своеобразный заговор от несчастья. Такова, кстати, была и роль народных колыбельных.
«Придёт серенький волчок и утащит…» – наши с вами предки считали, что если ребёнок увидит во сне что-то скверное, пугающее, кошмарное, то в реальной жизни это с ним не приключится, поэтому матери заговаривали своих детей таким образом, по-своему защищая от возможных посягательств соплеменников. Поэтому у пословицы «Не родись красивой, а родись счастливой» куда более драматичная и глубокая история. И, как мы с вами понимаем, в каждой народной сказке описывался далеко не детский сюжет, но в детской форме. Отсюда появление сказок Андерсена, то есть сказок человека совершенно из другой эпохи, лично для меня сродни запуску человека в космос.
Андерсон ознаменовал своим творчеством интеллектуальную революцию, начало борьбы человека просвещенного, христианина, с тяжелым наследием дремучего языческого средневековья. Именно он предложил обществу новых героев и новые сюжеты сказок, поместив светлое мужское начало в образы Щелкунчика или Оловянного солдатика, а светлое женское – в Дюймовочку, Герду и пр. Антигероев Андерсена, олицетворяющих как силы природы, так и человеческие пороки, читатели той эпохи так же сравнивали с их народными аналогами и находили первых гораздо более человечными. Но Андерсен лишь начал эту борьбу, и конца ей нет. А как мы с вами видим, его сказки, как и сказки его последователей, не заменили народных легенд, однако, им была создана весомая альтернатива.
Конечно же, мне бы очень хотелось достойно продолжать дело великого сказочника, здесь сомнений никаких. Этот флаг должен быть поднят всегда. Я, так же, как и он, ставлю перед читателем зеркало души и предоставляю ему полное право «любоваться» на себя со стороны, сколько этой душе угодно. Или, если не угодно, – захлопнуть книжку и продолжать жить с осколками разбитого зеркала в сердце. На выводах не настаиваю, каждый сам для себя их делает. Однако каких-либо достойных Андерсена аналогий в моих скромных произведениях я пока не усматриваю. Возможно, мне еще предстанет такой шанс, но не все от меня зависит, это должно в какой-то момент придти. А я, конечно же, буду стараться и пытаться это сделать очень деликатно.
К сказкам и колыбельным вообще, как мы видим, надо относиться крайне бережно. Это очень живучая форма передачи информации о светлых и темных сторонах женского и мужского первоначал. И это действительно большая ответственность, т.к. заложенный в сказке исходный код, высочайшая ментальная энергия, сохранится в поколениях на века и может оказать на подсознание людей незаметное, но очень мощное влияние. А вот будет ли оно исцеляющим или наоборот травмирующим – самый главный вопрос. У меня рука не поднимется написать что-то, что может травмировать поколения будущих людей. Я себе не смогу это простить на пути будущих реинкарнаций. Поэтому торопиться не буду.
– Максим, в своем творчестве вы затрагиваете такие темы, на которые не особенно принято говорить или не совсем удобно рассуждать. Приведите пример таких тем, и в каких произведениях подобное прослеживается.
– Бумага все стерпит, правильно же. Белый лист не понимает, удобные темы на него нанесены или нет. Поэтому моя бумага сообщает мне, что с ней надо говорить прямо, как есть, «по-чеснаку». Но я не один такой. Мы же с вами не на необитаемом острове, а в обитаемом мире людей. Поэтому темы, высвечивающие человеческие недостатки, или, скажем толерантно – особенности, присущие современному обществу как привычные и приемлемые паттерны поведения – это тема для рассуждений очень многих авторов. И этих тем очень много, несмотря на то, что мы считаем себя людьми дрессированными, образованными, культурными, ориентированными на гуманистические идеалы. Мы туда стремимся, но мы не идеальны, я не идеален. И мир вокруг меня абсолютно реальный.
Моя страна и общество развивается в реальном мире. Поэтому вопросы моего отцовства пляшут от проблем моего отечества. Я пишу о теме детства, отцовства и семьи в современных условиях с оглядкой на доступный опыт прошлых поколений. Теме проблем современных родителей посвящены, например, такие мои рассказы в стихах, как «Песочный замок», «Лоскутный мишка» или «Большая душа в Москве». Более остро я задаюсь вопросом о реальной цене родительской ошибки в автобиографических произведениях «Слепой котёнок» и «Новые ботинки». Очевидно, что я не могу пройти мимо таких значимых для меня тем, как тема детей-отказничков в рассказе «Чужих детей не бывает» или своего осмысления темы бэби-боксов в стихотворении «Ящик. Детский».
Как отца, меня очень волнует самоотверженная и героическая судьба наших прадедов во времена ВОВ, чему я посвятил стихотворения «Четыре карапуза бегало…», «Будущее не горит», «Памяти Януша Корчака» и текст песни «Небо просим». И, безусловно, я не мог не посмотреть по-своему на историю расстрела семьи императора Николая II в своем стихотворении «Фотография с папой. 16-17.07.1918», тем более что сотую годовщину этой трагической и действительно жуткой истории нашей страны мы будем заново переживать и переосмысливать уже в следующем году.
Я пишу музыку, песни. Детям пишу колыбельные. К сожалению, в свое время мне пришлось пройти через трудный опыт развода и раздела ребёнка, поэтому в песнях «Чего не может папа» и «Ответь мне, папа» деликатно запечатлены очень сильные эмоции и бесконечная любовь к сыну. А в рассказе «Мои любимые Мишка и Зайчишка» уже по-настоящему высечена история типового современного развода в семье глазами ребёнка, и я полагаю, что очень многие увидят себя, принятые в обществе модели поведения и мотивы через призму детских глаз предельно отчетливо.
В прошлом году я попробовал себя в прозе и написал новеллу «Последний мастер по детству». Возможно, из-за неё появилась параллель между моим творчеством и произведениями Андерсена. Это история, в которую я постарался вложить все самое теплое и детское, что было запечатлено в моей памяти. Это сказка, наверное, такая сказка. А основная и, на сколько это только возможно было сделать, незаметная драматургия в ней развивается вокруг личности старого дедушки, который очень хорошо понимает, что его дни сочтены. Он встречает каждый новый день как последний и проживает его, посвящая без остатка беззаботному детству любимых внуков, ложась спать ночью и не надеясь проснуться. Дедушка понимает, что скоро уйдёт, но для него невыносима не сама мысль о смерти, а осознание того, что его уход может травмировать детское сознание его любимых внуков. И дедушка придумывает сказку и рассказывает её. А когда сказка подходит к концу – он уходит в неё, в сказку, навсегда оставшись для внуков живым.
У меня не было дедушки никогда. Биологически они были, а вот социального дедушки не было. Поэтому я его себе придумал, и теперь он у меня есть. Такой, как я его хотел бы видеть. Произведений у меня хоть и не так много, но всех не перечислишь в рамках интервью. Поэтому оставляю читателям право самим продолжить дальнейшее изучение, тем более что в этом году, в серии «Современники и классики» Интернационального Союза писателей выйдет первый сборник моих стихов «Песочный замок», куда вошли многие из перечисленных произведений.
– Для вас семья, близкие люди, отцовство, воспитание – слова между собой синхронизированные, обозначающие смысл жизни и истинное человеческое предназначение. Какова, на ваш взгляд, роль отцовства для современного общества?
– Ух, Елена, на этот вопрос, как говориться, можно отвечать до утра. Для того чтобы разобраться с темой отцовства, надо отправиться в умозрительное путешествие сквозь глубь веков и понять, как происходила эволюция феномена социального отцовства. Пойдемте со мной, покажу вам кое-что.
Давайте сперва попробуем себе обьяснить, для чего вообще появились мужчины? Ведь женская Х-хромосома возникла гораздо раньше и какое-то время совершенно не нуждалась в мужской Y-хромосоме. Но, чтобы выжить, надо меняться. Надо приспосабливаться к постоянно изменяющимся климатических и природным условиям. Соответственно, в контрольной популяции вида должно быть базовое ядро генофонда и достаточное количество «мутантов», роль которых – выживание в таких условиях, которые, возможно, несовместимы с жизнью базового ядра популяции. Поэтому нужно разнообразие генного материала, нужны мутации этого материала, его развитие. И это приводит эволюционному выделению вспомогательной половой Y-хромосомы из базовой X-хромосомы. Мы назвали это для удобства женской и мужской хромосомами, хотя, как по мне, так более правильно говорить о базовой и вспомогательной.
Вы можете спросить, зачем же тогда нам столько мужчин, ведь для оплодотворения женской части популяции теоретически достаточно 2-5% мужчин. Но природа понимает, что условия жизни могут резко и непредсказуемо измениться, поэтому нужно большое разнообразие генного материала, чтобы иметь возможность выживания при любом нежданчике. Поэтому мужчин приблизительно столько же, сколько и женщин.
Но времена идут, человек развивается и выходит на такой уровень развития, при котором уже начинает подчинять себе природу. С этого момента, потихонечку начинает распадаться вспомогательная Y-хромосома, у которой осталось-то на данный момент от силы 60-80 генов из более чем 1500 на входе. А вот женскую Х-хромосому природа и время практически не тронули, оставив в ней все те же 1500 генов.
Я не специалист, поэтому цифры привожу не точные, а только их порядок для понимания. Это мы про вспомогательную роль биологического отцовства поговорили. Здесь мы, мужчины, пока еще нужны, но наша роль на дистанции стремительно тает. Теперь давайте перейдем на социальный уровень отцовства и так же попытаемся увидеть перспективу назад и вперёд. Позади нас мужчина-добытчик и защитник. Задачей первой мужской особи хищного примата было принесение добычи в логово и его защита. Заботу же о потомстве брала на себя женщина. В принципе, модель поведения не сильно изменилась с тех пор, поменялось лишь логово и инструментарий охоты за пищей и защиты.
Славяне-язычники, выделившиеся на заре нашей эры из индоевропейских народов, возлагали на мужчин все те же требования: в логове должна быть пища и логово должно быть в безопасности. Потомства должно быть много, потому что это и дополнительные рабочие руки в будущем, и своеобразная страховка на старость. Но мог ли мужчина в те далекие времена позволить себе хоть немного расслабиться и проявить нежные отеческие чувства к своим детям? Наверное, не системно – мог. Но он должен был всегда держать в голове, что его дети могут быть убиты от набега кочевников или других племён или погибнуть от болезней или в неблагоприятных природных условиях.
Я даже не могу себе представить, какой уровень детской смертности был во времена славян-язычников, живших в труднопроходимых лесах в полуземлянках и по соседству с дикими зверями. Но это лишь часть проблемы, внешняя угроза. А ведь была же еще и внутренняя, о которой мы с вами говорили. Ритуальные жертвоприношения детей практиковались славянами-язычниками повсеместно. Это жутко осознавать, но эти бесчеловечные традиции сохранились вплоть до прихода советской власти, когда был зафиксирован случай человеческого жертвоприношения жителями одной глухой деревушки Медведю-батюшке, повадившемуся пугать тамошних жителей. Ведь в жертву кровожадным идолам всегда приносили самое красивое, дорогое и ценное. И люди знали, кто, кого и за что больше всего ценит. И держали это в уме на самый, как говориться, пожарный. Поэтому отцы того времени, как мне кажется, были вынуждены ограничивать себя в проявлении нежных отцовских чувств, дабы тем самым элементарно не накликать непоправимую беду себе в дом. Зима наступала каждый год, и можно себе представить, сколько условных Снегурочек замерзло в усладу дедушке Морозу. Архетип отца, как Зевса, то есть крепко сложенного богатыря с оружием в руках, справедливого и мудрого, наделенного обществом правом, на минуточку, распоряжаться жизнью своих детей, не потерял своей актуальности вплоть до 20 века.
«Я тебя породил, я тебя и убью» – такой паттерн мужского поведения был приемлемым для развивающегося русского общества вплоть до новейшей истории. Ведь если задуматься, то даже у признанных классиков русской литературы, выдающихся гуманистов-мыслителей конца 19-го – начала 20-го веков вы не найдете описанных образов отцовства, достойного подражания. Во всяком случае, я пока таких не встречал.
Во времена Пушкина, Достоевского, Гоголя, Толстого и прочих блестящих русских умов просто еще не до конца сложились предпосылки для отца нежного и чуткого к проблемам своих детей. Чего стоит образ отца и тема отцеубийства в «Братьях Карамазовых». В образах отцовства, описанных русскими классиками, чувствуется дистанция от собственных детей. Реликтовая, доставшаяся от дедов и прадедов, дистанция. Ведь вплоть до времен Льва Николаевича Толстого, любой дворянин – это человек с оружием в руках, воин в первую очередь, которого общество может призвать на смерть в любую минуту. А простых крестьянских мужиков забирали в армию аж на 25 лет.
Предпосылки изменения в стереотипе мужского поведения и феномене социального отцовства начали складываться на рубеже конца 19-го – начала 20 века, когда стартовали технический прогресс и массовое производство. Раньше, чем больше у тебя было детей, тем дальше тебе, условно, нужно было уходить охотиться, чтобы приносить в логово достаточно пищи. И это провоцировало столкновения с другими охотниками при пересечении их территории. Провоцировало захватнические войны и «обраточку». А с развитием технического прогресса и массового производства мужчине была предоставлена возможность, не рискуя жизнью и с гарантией, получить все необходимое для обеспечения жизнедеятельности его семьи и принести это все в «логово», не покидая пределов своей традиционной территории. Это в корне поменяло среду, в которой существовал мужчина-отец с далеких времен.
Вы только вдумайтесь, как давно вы кого-либо убивали, животное или птицу, чтобы приготовить детям обед? Кто-нибудь из нас считает, что чтобы прокормиться, мы неизбежно вынуждены идти войной на соседа? Да нет, давно уже никто даже не мыслит так, нас и дома неплохо кормят. От атрибутов образа мужчины-воина у нас, в современном обществе, осталось только воинская повинность и военный билет. А с переходом армии и флота на профессиональную, контрактную основу, радикальным образом меняется роль большинства мужчин в современном обществе.
Необходим ли современной женщине мужчина для решения «по-старинке» вопроса продолжения рода, снабжения «логова» пищей дедовским способом? Да нет, с развитием технологий, когда каждая женщина может и без мужчины реализовать свою детородную функцию, дистанционно зарабатывать деньги, даже не выходя из «логова», мужчина ей для этого не нужен.
Появление оружия дистанционного массового поражения, беспилотных летательных аппаратов, высокоточных ракет и в ближайшей перспективе – высокоточных управляемых пуль или их аналога решает проблему обеспечения безопасности «логова», опять же, не выходя из него. У современных отцов освобождаются руки, ещё чуть-чуть и женщины смогут обходиться и без мужского вспомогательного рода. Поэтому образ отцовства, феномен нового социального отцовства, нежного, трогательного, милого, смешного, заботливого, отзывчивого на проблемы детства и находящегося не на дистанции, а непосредственно в нём, отца, с которым не тревожно оставить детей не просто на короткое время, а системно – вот реалии современного технологически развитого общества. Поэтому я говорю, что наша мужская вспомогательная миссия в этом плане потихоньку, но подходит к своему логическому завершению.
Природа приручена. Приобретать, защищать и снабжать всем необходимым свое логово женщина, по большому счёту, уже может не выходя из него, причем даже в самый уязвимый период беременности и декретного отпуска. Что же остаётся сделать нам, мужчинам, перед тем, как наша мужская Y-хромосома окончательно не исчезнет? Мне кажется, нам надо ещё чуток поднажать и двинуть технологический прогресс ещё дальше, ведь проблем снабжения чистой питьевой водой, проблем экологии как следствия высокоинтенсивного технологического скачка, проблем продовольственного обеспечения и пр., в мире еще очень много, и стоят они местами очень остро. А результаты технического прогресса ещё видны не везде и доступны не всем.
Возможность решить все эти проблемы есть только с помощью мужского технологического склада ума, который и является основным двигателем технического прогресса. Вот видите, мы из природной мужской ленности хотели снабжать и защищать логово, не выходя из него, достигли-таки этого, и встал вопрос – а зачем мы теперь нужны. Шучу, конечно. Нам, современным отцам, есть что дать этому миру, нашим любимым женщинам и детям. В отсутствие раздражающих факторов, в современных мужчинах открываются совершенно неожиданно самые тёплые чувства: чувство любви, преданности, высокой ответственности перед семьей и детьми, перед будущими поколениями. У нас высвободилось огромное количество личного времени, и мы стали быстрее приходить к пониманию смысла жизни.
Лев Толстой к нему пришел уже в очень преклонном возрасте, написав свою «Исповедь». А мне 36. «Смысл жизни в добывании жизни, потому что веришь, надеешься и любишь» – великая мысль Льва Николаевича, Величайшая. Он же прошел путь мужского рационального мышления от начала и до конца и упёрся в то, что если мыслить логически, по-мужски, то смысла жить нет никакого. Никакого. И тогда для него открылось, что смысл жизни в её добывании, в деторождении, в воспитании нового поколения, которое будет чем-то лучше прежнего. Это иррациональный женский подход, что смысл жизни в самом процессе, надо только поверить, полюбить и надеяться на лучшее будущее для своих детей. И к этой мысли он пришёл тогда, когда мир представлялся учёным детерминированным, предсказуемым, то есть ещё до ниспровержения чётности, до открытия феномена корпускулярно-волнового дуализма, до открытия бозона Хиггса, наконец.
Это мы с вами сейчас понимаем, что наш мир живой, непредсказуемый есть ничто иное, как калибровочное поле, поле Хиггса. Мы калибруемся здесь! Нет никаких элементарных частиц, нет базовых кирпичиков, только волны. Есть бесконечное поле пространства-времени, а мы в его калибровочном участке. Это полигон, и мы будем сюда возвращаться до тех пор, пока не исправим ошибок, наделанных в прошлых воплощениях, не наделав при этом новых. Это поле, где есть лишь волны энергии. Мы – кванты этого поля, места временного возмущения энергии этого поля. И мы можем влиять на это поле силой своей мысли!
Конечно же, при таком понимании вопроса, чтобы объективно воспринимать современный мир, приходится быть и немного ученым, и учитывать опыт магов-экстрасенсов да плюс как-то соотносить это с астрологическим знанием. Пестрая картина, не правда ли? Но зато тогда она вырисовывается целостная. Именно об этом я пишу в своих философско-эзотерических рассказах «Разговор двух душ» и «Учёный и Юродивый». Мир стоит на пороге очень больших изменений и новая социальная роль отцовства в них одна из определяющих. Так что, братцы, как говориться, будем жить!
– Как считаете, современным детям уделяется больше внимания в плане психологического воспитания? Чем отличается воспитание «советских» детей и нынешних? Через призму восприятия мира посредством чтения литературы в том числе.
– Как я уже сказал, резко и необратимо меняется социальная среда, в которой современные родители, папа и мама, реализуют свои родительские функции. Эта среда стала беспрецедентно предсказуемой, понятной, комфортной и удобной. Отцы вернулись домой, у них появилось свободное время, которым они с удовольствием делятся с детьми. А ведь еще недавно их повально призывали в армию аж на 25 лет, шли разрушительные войны, при которых мужское население просто выкорчёвывалось, уничтожалось в огромных, многомиллионных масштабах.
Пройдя Великую Отечественную, наши прабабушки могли полагаться только на свои силы, так как их мужчины так никогда и не вернулись. Все родительские функции, как женскую, так и мужскую, они взвалили на свои хрупкие плечи, укутанные с серые пуховые платки. И дочерям своим передали это горький опыт, а те – своим дочерям. Память народа так устроена, что в ней никто не забыт и ничто не забыто, готовься к худшему, но надейся на лучшее — как-то так. Поэтому, наверное, следующее послевоенное поколение мужчин да и поколение отцов времен перестройки не были допущены к вопросам воспитания. Женщины к тому времени просто перестроились. Да что мы говорим, в действующей Конституции России, на минуточку, есть понятие «защиты материнства и детства», а «защиты отцовства и детства» нет. Почитайте, как в Википедии описано определение колыбельной песни! Колыбельная – это песня, которую ребёнку исполняет мама. Подчёркиваю – мама. Папы там рядом не стояло.
Но мир изменился и теперь будет меняться с беспрецедентной скоростью. Поэтому я прогнозирую постепенное изменение понятия социального отцовства, радикальное изменение восприятия обществом роли отца. Это новый социальный ветер, если хотите, ветер больших перемен. И воздух, который он с собой приносит, свежий, им вкусно дышать. Мир еще распробует нового мужчину, нового отца. Папа может. Папа удивит.
– Что читают ваши дети? Знакомы ли они с вашими произведениями?
– Читают, интересуются и даже становятся соавторами отчасти. Например, сюжет немного озорной и весёлой детской «Сказки про чумачечного вождя» я сочинял вместе с сыном. Поэтому в ней остались только те эпизоды, которые вызывали его улыбку или громкий смех. Экземпляр каждой выпущенной книги я им лично подписываю теплыми словами и дарю. Они знают, что это их личная книга, им папа подарил. Наверное, по-своему гордятся. Но оба почему-то терпеть не могут, когда я беру гитару и что-то исполняю. Почему так – ума не приложу. Может быть, ревнуют, свободное время папы должно принадлежать им, а не гитаре. А я не против, мне за счастье лишнюю минуту с ними повозиться. Однако мне кажется, что ценность моего творчества им будет открываться на дистанции и достигнет своего апогея тогда, когда у них самих появятся свои дети. Или не достигнет. Они сами для себя решат.
– Максим, что вас вдохновляет, где ваш фонтан творческого изобилия?
– Ну, раз вы говорите – фонтан, пусть будет фонтан. Брызгаюсь исключительно из-за большой любви. Огромной любви. И чувства бесконечной ответственности перед детьми и их детством, перед женой и ее большой ко мне любовью, перед семьёй, родом, страной.
Как-то грустно осознавать, что технологический прогресс нас разъединяет, ведь в городских условиях практически исчезли большие семьи, династии. Сейчас все живут отдельно, сепаратно, каждый в своей городской клеточке. А хочется, чтобы дети сохранили у себя эти тёплые душевные ощущения собственного дома, тёплой русской печки, дымка дровяного самовара, большой семьи, деревенского, если хотите, уклада жизни, когда между домами можно пробежать босиком по травке.
Источник моего вдохновения проистекает из традиционных семейных ценностей, как мы их сейчас понимаем. Как я писал: «Ведь к родине чувства, в конце-то концов, растут из могил матерей и отцов». Может, конечно, я это все излишне романтизирую, приукрашиваю. Но я так хочу. Хочу так жить. И я не один такой чудик, за мной и со мной идут такие же отцы из поколения 80-х, и наша роль будет только увеличиваться. Те, кто сейчас в тени, еще возьмут слово. Им есть что сказать миру.
– О том, насколько успешно продвигается ваше творчество, можно судить по регалиям за 2016 год с прекрасной, переходящей в 2017 год перспективой:
- Победитель литературного конкурса «Любви все возрасты покорны – 2016-1»;
- Шорт-лист Германского международного литературного конкурса «Лучшая Книга Года – 2016»;
- Дипломант литературного конкурса «Талантум – 2016»;
- Номинант на литературные премии «Поэт года – 2017», «Русь моя – 2017», «Наследие – 2017».
Чем планируете удивлять свою читательскую аудиторию в новом 2017 году?
– В этом году лениться не собираюсь точно. Уже вышла иллюстрированная книга с рассказом «Песочный замок». Московская художница Диана Кузнецова украсила эту историю совершенно блестящими, трогательными и по-детски прямолинейными иллюстрациями. Кстати, первый тираж мгновенно разошёлся, поэтому мы решили организовать довыпуск тиража через краудфандинговую платформу planeta.ru. Ещё один московский художник Дмитрий Дивин нарисовал озорные и задорные иллюстрации к «Сказке о чумачечном вожде», и мы ее обязательно выпустим в этом году. Так же в планах перевыпуск детского рассказа «Чёрный Котёнок и Белый Щенок» с иллюстрациями Дианы Кузнецовой. Эта история о том, к чему приводят стереотипы страха перед чёрными котятами, а такие страхи ещё живы.
Так же очень хочется успеть отиллюстрировать и выпустить «Лоскутного мишку» и книгу со сказкой-новеллой «Последний мастер по детству». Ну и, конечно, хочется закончить написание романа «Сожжённый путь». Эта история одного очень хорошо образованного современного молодого мужчины, отца и вместе с тем очень нехорошего человека, который жил по своим желаниям, без оглядки на семью и ребенка, пока не закопался в ворохе своих проблем и не шмякнулся лицом в большую лужу человеческих нечистот. И пока не понятно, выплывет ли он, найдет ли для этого в себе силы? Или не выплывет и опустится на самое дно. Это от него зависит, посмотрим. Плюс, ряд моих произведений номинированы в этом году на различные авторитетные литературные конкурсы, поэтому любопытно будет узнать, какая будет дальнейшая судьба у этих творений.
