«Сезон отравленных плодов»: литература с осадком
«Сезон отравленных плодов» Веры Богдановой попался мне на рассмотрение случайно, по воле жребия в книжном клубе. Сама я вряд ли стала бы читать это произведение. Книга Богдановой — пример литературы, которая не находит во мне отклика. Но вошла я в текст без предубеждений, лишь с лёгким подозрением, которое возникло при знакомстве с аннотацией, а главное — с названием.
Начало — одно из самых удачных получившихся фрагментов текста. Это действительно напоминает вход в этакий сад раннего сентября, когда в зелени листвы ещё горят красные огни плодов. Но плодов уже несобранных, обречённых на падение и разложение. Но пока они манят, дурманят ароматом. И приглашают зайти в этот, на первый взгляд полный солнца и ностальгии, мир. Работает на это ощущение и язык, образный и чувственный, и фокал героини. Нам предлагают посмотреть на происходящее из-за ветвей дуба, чуть сверху. Отстранённо, но при этом и изнутри ребёнка, подростка. Посмотреть на обыкновенный мир необыкновенным взглядом.
И это то, на что ловит текст. Он обещает что-то необыденное, выраженное плотным хорошим языком.
Но эта первая яркая картинка очень быстро разрушается. И хочется понять, почему так происходит.
И здесь проще всего идти от названия, как от концентрата смыслов текста. Тем более что уже в названии автор задаёт определённый ракурс восприятия, манифестирует сверхидею, к которой будет усиленно вести читателя всё повествование. Сезон отравленных плодов. Сезон, говорите?
Сезон — это всё те же 90-е, которые начали осмысляться ещё жившими и творившими тогда и всё не могут «отпустить» пишущих сейчас. Неужели это ещё одна — странная и извращённая — форма эскапизма? У демонстрации этого времени есть несколько особенностей. Во-первых, эта «эпоха» ещё слишком близка к нам. Прошло слишком мало времени для качественного и глубокого, а главное, непредвзятого дискурса. Мы, большинство нас, там были. Не просто были — взрослели, напитывались, становились собой. И потому второй особенностью становится ностальгический эффект такой литературы для читателя. И автор «Сезона…» прекрасно это осознаёт и пользуется этим, чтобы зацепить читателя, попасть в него. И продавить тем самым магистральную тему книги: сезон был ужасным, вредным и тлетворным.
При этом вся эта дань времени больше напоминает модный сегодня фансервис в фильмах по комиксам. Когда что-то является только крючком для приятного чувства узнавания, не больше. Это детали, которые не становятся образами. Знак, равный означаемому. Текст напичкан этими символами. Можно собрать энциклопедию 90-х из маек с Ди Каприо, вкладов в МММ, марок продуктов, одежды, машин и других элементов культуры быта. Проблема в том, что дальше упоминания это всё не идёт.
Прекрасный пример — музыкальный код произведения. Точнее, его мнимое присутствие. Музыкой лета 1995 года, музыкой, звучащей в наушниках героев, становится творчество Ace of Base. Группа упоминается множество раз, но нет ни одной строчки из песни или хотя бы названия композиции. В тексте есть сцена, когда герой поёт героине-девочке, чтобы заглушить звуки «суровой» действительности. Момент, претендующий на трогательность. Вот только поёт герой всё ту же абстрактную безымянную песню. Сам определяйся, читатель, что звучит: Happy Nation или All That She Wants. Что тебе больше нравится? И всё это говорит о том, что цель тут — не погрузить в атмосферу, а попасть по максимальной аудитории.
И это симптом ещё одной проблемы текста — его поверхностности. Читателю предлагается набор тем, но они почти не раскрываются, а добавлены, скорее, для сгущения красок. И даже тема терактов, актуальная, к сожалению, и сегодня, важная для самого автора (об этом написано в послесловии), показана так, что не предлагает ни нового освещения, ни терапии. Не лучше ли было пойти вглубь проблемы, а не делать её фоном для вялого перетекания персонажей из одних отношений в другие?
Персонажи «Сезона…» — это отдельная боль. Несмотря на попытку психологического реализма, живыми они не получились. Главная героиня (Женя) и вовсе больше напоминает монстра Франкенштейна, сшитого из всевозможных травм. Персонажи-функции, которые служат замыслу автора. А замысел прост — создать (воссоздать своё) негативное ощущение от 90-х. И дело-то совсем не во времени. Дело в людях. В «Сезоне…» нет ни одного персонажа, который бы жил чем-то большим, чем банальный быт. Потому и текст, на мой взгляд, не поднимается на идейный уровень. Нет идеологического или нравственного конфликта (не путать с обывательской моралью сюжетной линии запретных отношений кузенов). Здесь просто некому это предложить. Никто не живёт жизнью духа! Ни бабушки, ни родители, ни дети. А если отравлены все, то, может, дело не в сезоне?
Самое обидное — что периодически в тексте появляется искра энергии. Персонажи пытаются ожить, выйти из-под тотального контроля. Но безжалостная воля демиурга ведёт их к первоначальной задумке. Возникает ощущение, что автор не слышит собственного текста, его потенциала, не идёт за ним. И обещанный сад превращается в искусственные декорации, а плоды — в свои пластиковые субституты.
Я понимаю, как книга сделана, через что работает, с какими целями создавалась (автор этого и не скрывает). Воспевать травму (и не одну), смаковать страдание, втягивать в это читателя с посылом «ну как в жизни бывает». И оставить в конце без решения, без альтернативы, без света. С подобием очень странного «хеппи-энда». И выводом: как страшно и грязно жить. Роман Богдановой вынуждает читателя перейти на язык житейского психоанализа. Это когда психологическая травма — основа и оправдание всего: сюжета, мотивации персонажей, их поступков. И часто такие произведения вызывают сильный эмоциональный отклик. Скорее всего, это подаёт голос уже какая-то наша травма.
Когда автор цепляет нас через триггер (у каждого он свой), то трудно от этого абстрагироваться, увидеть текст целиком. Воспринимать текст текстом, а не историей, рассказанной соседкой.
Казалось бы, ну и ладно, что плохого в том, чтобы вот так зацепило, прошлось по живому, вызвало застарелый гнев, боль, обиду, слëзы? Разве не в этом терапия?
К сожалению, нет. Это только первый сеанс. Разбередить, зацепить, поднять со дна — а потом? А потом с состоянием надо работать!
Но у автора, конечно, были свои задачи. И одну — зацепить — она успешно выполнила. Но это задача больше публицистики, а не художественного произведения. Когда рациональное желание высказаться превалирует над иррациональной природой искусства, тогда появляются такие мертворождённые тексты.
Моё мнение может показаться спорным, но всё же автор несёт ответственность за то, что пишет. Если делает это не в стол. И чем сильнее талант, дар Слова, тем эта ответственность больше.
Ведь сладкие и красивые плоды на деревьях так и манят бесхитростные светлые души.
И отравляют их.