Из книги «Мой Кир Булычёв, мой Рэй Брэдбери и другие мои писатели»
Кир Булычёв и его любимые женщины
В конце 90-х годов (точный год не помню) прошлого века в Краснодаре появилась газета «Мужской клуб». И я решил для неё взять у Кира Булычёва интервью о женщинах в его жизни. Ведь именно у него, как ни у кого из фантастов, так много ярких женских образов. Получилось очень интересно. Но газета перестала выходить после второго или третьего выпуска, и интервью так и не увидело свет. Не удалось мне его напечатать нигде и позднее. Только Михаил Манаков опубликовал его в своём фэнзине в полном виде.
Однако материал пригодился. В 2009 году мне предложили написать что-нибудь для журнала «Звёзды» — приложения к знаменитому женскому изданию «Бурда». Тема «слабого пола» должна была присутствовать обязательно. Сначала я легко и непринуждённо написал статью о жёнах и любовницах Чарли Чаплина, а потом предложил более тонкую тему: Кир Булычёв и его любимые женщины. Статья писалась долго и трудно, много раз переписывалась — я старался вставить побольше анализа творчества и любопытных литературных историй, от меня ждали подробностей личной жизни. Статья вышла, но сильно отличалась от того, что прислал я. А сейчас я ещё и вставил в неё наиболее интересные куски из того интервью…
Когда встал вопрос о публикации его первого фантастического произведения и он решил подписать его не своим настоящим именем, а псевдонимом, на память сразу же пришли образы его любимых женщин. Он взял имя своей жены — Кира — и фамилию мамы — Булычёва. Так учёный-востоковед Игорь Можейко стал писателем Киром Булычёвым, и под этим именем он известен трём поколениям читателей… А главная героиня этого — самого первого его — произведения носила имя его дочери. Её звали Алиса. А фамилия любимой тёщи Игоря Можейко, мамы его супруги Киры Алексеевны, была Селезнёва. Так появилась «Девочка, с которой ничего не случится», «Девочка с Земли», «Непоседа» — Алиса Селезнёва. И вскоре она стала, бесспорно, самым известным женским образом российской фантастики…
1. «Я — лесбиянец!»
Долгое время считалось, что фантастическую литературу пишут мужчины, о мужчинах и для мужчин… Чуть больше десятилетия назад милая писательница Мария Симонова жаловалась мне, что никак не может найти издателя на свои произведения — ей говорят: «Кто это будет читать? Это же фантастика… Но необычная, женская фантастика!» Аркадия Стругацкого как-то спросили: «Почему в ваших произведениях так мало женских образов?» Ответ был кратким и саморазоблачительным: «Ну не знаю я их, не знаю!» Даже женщины-писательницы на протяжении многих лет старались героями своих произведений делать мужчин. Это и наша Ольга Ларионова, и американка Урсула Ле Гуин. Несколько десятилетий хранилось в тайне, что под именем Уолтер Миллер-младший (а имя это осыпано множеством литературных наград США) скрывается дама… Сейчас многое изменилось, и Мария Симонова, а также множество других прекрасных писательниц активно пишут и издаются…
Но, пожалуй, первым в России этот нелепый стереотип разбил Кир Булычёв. Он первый сделал главным героем своих приключенческих произведений — не одного, а целого цикла! — не мальчишку-сорванца, а девочку, Алису Селезнёву. И это далеко не единственный женский образ в его творчестве. Через целую череду рассказов проходит образ руководительницы научной лаборатории Калерии Петровны. Женщина с символическим именем Надежда, похищенная инопланетянами и прожившая трудную жизнь среди чуждых ей негуманоидных существ, — героиня его прекрасной ранней повести «Половина жизни». В главном за последние двадцать пять лет его художественном труде — романном цикле «Река Хронос» — от книги к книге Лидочка постепенно затмила своего потерявшегося во времени мужа Андрея и в последних романах уже действовала в одиночестве. Последний свой литературный проект он сам для себя называл «Мисс Марпл от Кира Булычёва» — писатель успел закончить три детективные повести, в которых страшные тайны раскрывала энергичная, хоть уже и немолодая дама Зоя Платоновна…
Сам писатель объяснял мне обилие женских персонажей в своём творчестве просто: «Дело в том, что фантастика — это всё-таки паралитература и в наших условиях до “большой литературы” немного недотягивает… А раз уж пишут её в основном мужчины, то и происходит то, о чём вы говорите. Ведь если реалистическая литература занята выяснением отношений между людьми, а люди — это обязательно или мужчины, или женщины, то в фантастической литературе, в нашей, этот принцип художественной литературы часто забывается. То есть идёт подмена отношений — на место отношений между мужчиной и женщиной ставятся отношения другого рода: между человеком и обществом, человеком и техникой, человеком и наукой, человеком и машиной и так далее… И выходит, что машина, наука и другие подобные штуки начинают служить заменителями женщин… Что мне кажется определённого рода извращением.
Что же касается меня: если вы возьмёте мои вещи и посчитаете честно и благородно по персонажам, то увидите, что объём, который занимают женщины, всё-таки меньше, чем тот, что занимают мужчины. Вот, например, город Великий Гусляр — это полностью мужской город; Доктор Павлыш и его истории — это всё-таки в основном мужские истории и так далее… В общем никакого реального превышения числа женщин над числом мужчин нет, а есть какой-то определённый баланс, который был характерен — ну, простите — для Льва Толстого, который писал и про Анну Каренину, и про Наташу Ростову, и никто не видел в этом ничего странного. Потому что это — реалистическая литература и она должна рассказывать в первую очередь об отношениях людей между собой. А так как фантастика — это тоже род художественной литературы, то почему мы должны подходить к ней с другими мерками?»
Игорь Можейко, известный всем под псевдонимом Кир Булычёв, в отличие от многих своих уважаемых коллег по перу, хорошо знал женщин, понимал их психологию, умел убедительно описывать. Дело в том, что он по-настоящему любил их. Так, как только и может любить высокий дородный мужчина. Когда я просил его прокомментировать внутриписательские дрязги, каких бывало много за время его творческой деятельности, но от которых он всегда старался дистанцироваться, он сказал: «Вся эта мышиная возня — от комплексов, которые бывают у мужчин маленького роста, оттого что их недостаточно любят женщины. А у нас, крупных мужчин, комплексов быть не должно!» Игорь Всеволодович любил женщин, и с этим связана забавная история, которую он с удовольствием рассказывал: «В конце 90-х я был в городе Венёве Тульской области. Выступал перед читателями. И вдруг меня спросили, как я отношусь ко всякого рода сексуальным меньшинствам. Я сказал, что не могу относиться к ним плохо, потому что сам извращенец… И тут в зале наступила гробовая тишина. Картина: на сцене перед залом, в котором сидит больше тысячи человек, стоит старый толстый дядя с бородой и заявляет, что он представитель сексуального меньшинства… Потом кто-то спросил: “Ну а какого?” И тогда я сказал: “Я отношусь к редкой категории. Я — лесбиянец. Я люблю женщин…” Зал ещё около минуты был в растерянности, и только потом раздался первый вздох облегчения… Так что, возможно, до какой-то степени на моём творчестве сказывается то, что я — редкий случай мужчины-лесбиянца…»
Игорю Всеволодовичу очень повезло: при том, что он беззаветно любил женщин, его всю жизнь окружали, может быть, лучшие представительницы прекрасного пола. Именно под их влиянием Кир Булычёв стал таким писателем, каким был, только благодаря им он написал те произведения, которые сделали его широко известным.
2. Мария Булычёва
В своей книге воспоминаний «Как стать фантастом» Кир Булычёв замечает: «Теперь, пытаясь понять, почему же из меня вышел писатель-фантаст, а не иллюзионист, физик-экспериментатор, палеонтолог или чёрт знает кто, я сообразил, что в значительной степени этим обязан маме и, в частности, маминому окружению».
В этой книге писатель кратко рассказывает о своих предках в нескольких коленах: о большинстве — сухо и с иронией и только о маме — с настоящей теплотой и искренним трепетом. Это и неудивительно: в детские и юношеские годы она была для него всем.
Игорь Можейко родился 18 октября 1934 года в Москве. У его родителей, Всеволода Можейко и Марии Булычёвой, была тогда комната в Банном переулке, что недалеко от Чистых прудов. Туда его и привезли из роддома имени Г. Л. Грауэрмана. «В то время все достойные граждане Москвы рождались в роддоме имени Грауэрмана на Арбатской площади», — иронично заметил писатель в вышеупомянутой книге.
Хотя встретились родители будущего писателя ещё в 1923 году в городе на Неве, а в 1925-м там же поженились. В чём дело, отчего у молодой пары так нескоро появился первенец? Дело в том, что, опять же судя по воспоминаниям писателя, его родители в эти годы не так уж много времени проводили вместе.
Всеволод Можейко был юристом. В пятнадцать лет ушёл из семьи бухгалтера и, объявив себя сиротой, поступил учиться на рабфак — так он формально «приобрёл» пролетарское происхождение, без которого тогда не могло быть никакого карьерного роста. А он на это всерьёз рассчитывал. Он делал карьеру трижды. Первый раз — в Ленинграде (точнее, Петербурге, городу тогда на какое-то время вернули довоенное название), где окончил юридический институт и заявил о себе как о профсоюзном работнике. Очень скоро стал председателем Ленинградской коллегии адвокатов. И тут нашлись «доброжелатели», которые откопали уникальное по своей глупости следственное дело: оказывается, отец молодого и активного адвоката был арестован, поскольку его приняли за… избежавшего расстрела императора Николая Второго! Потом, правда, выяснилось, что вся царская семья была уничтожена, и формулировку поменяли — теперь он был виноват в «связях с белогвардейцами», поскольку служил бухгалтером при всех режимах. Вот «за сокрытие белогвардейского прошлого отца» Всеволода Можейко и выгнали с работы со строгим выговором. Не дожидаясь более серьёзных неприятностей, он уехал в Саратов, где работал его сокурсник. К 1932 году Всеволод Можейко уже был прокурором этого города, а ещё год спустя — главным прокурором всей Средней Волги. Но и тут над его головой сгустились тучи — кто-то сообщил ему, что «под него копают». Всеволод Можейко не вернулся домой, а сел в проходящий поезд и приехал в Москву…
Мама будущего писателя была сиротой по-настоящему, и ей пришлось перепробовать немало совсем неженских профессий. Её приёмная мать, Елизавета Гавриловна Булычёва, умерла в 1921 году. Марии Михайловне тогда было шестнадцать лет. Она перешла из обычной школы в вечернюю и устроилась работать на фабрику Хаммера, где делали карандаши. Энергичная девушка была хорошей спортсменкой и благодаря этому имела серьёзный приработок: вместе со своими друзьями, в будущем знаменитыми советскими теннисистами, она выступала в качестве спарринг-партнёра на корте и этим самым помогала детям нэпманов приобщиться к спорту. Потом Мария Булычёва поступила в автодорожный институт и параллельно пошла работать шофёром. Получив диплом инженера-механика, продолжила обучение и поступила в Военную академию химической защиты им. К. Е. Ворошилова. В 1933 году получила звание военного инженера 3-го ранга и была распределена на должность коменданта Шлиссельбургской крепости, в которой в те годы был устроен склад боеприпасов…
Лишь в 1934-м муж и жена воссоединились в Москве, где и родился их сын, будущий учёный и писатель. Из Банного переулка они переехали в трёхкомнатную квартиру на Сивцевом Вражке. Однако спокойная семейная жизнь продолжалась недолго. Третья карьера Всеволода Можейко оказалась самой успешной: в конце 30-х годов приказом Маленкова он был назначен Главным арбитром СССР. Это назначение изменило его характер, как пишет Кир Булычёв, он «стал московским светским львом, полюбил бега, актрис и теннис в Гаграх». Он увлёкся молодой начинающей артисткой и ушёл из семьи, за которой, слава богу, удалось оставить квартиру. Хотя в одну из трёх комнат подселили сослуживца отца.
Мария же, оставшаяся с пятилетним ребёнком на руках, работала химиком в Институте экспериментальной химии. Довольно быстро она вышла замуж за доброго и талантливого человека, доктора наук, Якова Бокиника. Семья была дружной, дядя Яша быстро поладил с юным Игорем. А вскоре у мальчика появилась сестрёнка Наташа. Однако и эта идиллия длилась недолго: началась Великая Отечественная война. Яков Бокиник в первый же её день ушёл в ополчение. Он прошёл весь страшный путь и погиб 8 мая 1945 года, когда его уже ждали домой…
С ужасом Игорь Всеволодович вспоминает эвакуацию: «Я стараюсь никогда не отражать в прозе собственные воспоминания или переживания. Неловко.
Но одно воспоминание кошмаром возвращается многие годы. И я его воссоздал в повести “Чужая память”. Состав теплушек долго тащился к Волге, и мы привыкли к его полудневным стоянкам в степи.
Вот и в тот день мама взяла нас с Наташкой, подобно прочим несчастным мамашам в поезде, и повела гулять в степь. Там ещё сохранились зелёная трава и даже какие-то цветочки. Мама с двухлетней Наташкой собирали букет, а я гонялся за кузнечиком. А потом оглянулся и увидел, что наш поезд дёрнулся и медленно двинулся. И только после этого до нас донёсся предупреждающий гудок.
Не знаю, не помню, что сподвигло машиниста совершить такой поступок, но люди, разбредшиеся на сотни метров от полотна, кинулись, подхватывая детей, к поезду.
Мама схватила Наташку — ей ведь не добежать! А мне крикнула, чтобы не отставал.
Я бежал и трясся от ужаса, что поезд уйдёт и мы останемся в степи.
Я ненавидел Наташку, потому что мама успеет донести её до поезда, а меня забудет.
Я догнал маму и стал дёргать её за юбку. Не знаю уж, зачем я её дёргал. Но помню ощущение материи.
Мы успели, может, поезд остановился — не помню.
И поехали дальше…»
Зато вернулась семья будущего писателя из эвакуации одной из первых. Уже летом они покинули Чистополь, где прожили около года. Вызов прислал отец. Он хоть уже давно и не жил с семьёй, но заочно помогал ей, в основном благодаря своему положению и влиянию. Помогал деньгами и продовольственными карточками.
Они вернулись в свою квартиру на Сивцевом Вражке. С этим адресом связано всё творческое становление будущего писателя Кира Булычёва, пришедшееся на тяжёлые послевоенные годы. Игорь Можейко уже в те годы был выдумщиком и заводилой. Они с друзьями ходили в походы, создали общество «Кто Во Что Горазд» — сокращённо «КоВЧеГ», все без исключения писали стихи и рассказы, издавали рукописные журналы. Конечно, всё это существовало благодаря той атмосфере, которую создавала в доме мама.
Эрнст Ангаров, друг детства писателя, вспоминает: «Их небольшая квартира на Сивцевом Вражке была Домом Открытых Дверей… Почти всегда, в любое время любого дня, с предупреждением или без, один или с компанией туда мог войти любой знакомый Игоря или Наташки. Новый знакомый входил — и становился вхож. Если, конечно, Мария Михайловна не находила противопоказаний. В подавляющем большинстве случаев она их не находила. Наоборот! Посреди чуть ли не ежедневной толчеи она, придя с работы, находила уголок и расставляла шахматы, потом выбирала себе партнёра, с коварным выражением лица манила его… И не отыграть положение было даже неприлично».
Квартира была на первом этаже, и с весны до осени окно не закрывалось; это заметно облегчало мальчишескую жизнь — некоторые друзья, чтобы не идти во двор, обходя весь дом, лезли прямо с улицы через подоконник.
Мамины друзья, которые также часто посещали дом, — а среди них в основном были учёные и другие яркие личности — стали для мальчика, росшего без отца, примером мужской доблести… Неудивительно, что в такой обстановке вырос творчески активный человек с пытливым умом.
А ведь времена были голодные, непростые. Мария Булычёва брала работу на дом, она раскрашивала шёлковые платки или диапозитивы для коридоров районных поликлиник — «на гигиенические темы», как потом заметит в своей книге Кир Булычёв. «Конечно, мы с Наташкой не голодали, — пишет он, — а мама порой голодала. И у неё долго ещё сохранялись привычки голодных времён». Так, уже даже в «сытные» времена она не могла есть апельсины — не любила, не приобрела привычки к этим заморским фруктам.
«Бог дал мне изумительную, необыкновенную мать, которой я всем обязан», — признавался писатель.
3. Кира Сошинская
После школы Игорь Можейко поступил в Московский государственный педагогический институт иностранных языков им. Мориса Тореза. Поступил не по собственному желанию (поначалу он хотел стать художником, а потом — геологом) — было в то время в Советской России понятие «комсомольская разнарядка». Стране нужны были переводчики, а точнее, разведчики со знанием иностранных языков: хочешь получить высшее образование — учи языки.
В институте Игорь Можейко продолжил активно писать стихи. Строка об этом есть в книге «Альбом для марок» его соученика Андрея Сергеева, много лет спустя, в 1996 году, получившей престижную Букеровскую премию: «Самый ранний приятель в инязе — Игорь Можейко. Лёгкий человек, кое-какие стихи…» Мало того, Игорь Всеволодович возглавил малотиражный студенческий литературный альманах «Наше творчество» — в нём кроме Андрея Сергеева печатались стихи молодого Павла Грушко, который впоследствии прославился прекрасным либретто музыкальной драмы «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», с успехом поставленной в Ленкоме Марком Захаровым и вышедшей на киноэкраны. Тогда же Игорь Можейко занялся переводами фантастики. Его первой работой (совместной с однокурсником Леонидом Седовым) на этом поприще стал рассказ Артура Кларка «Пацифист», его напечатал журнал «Знание — сила».
Институт Игорь Можейко окончил в 1957-м. В том же году женился на студентке архитектурного института Кире Алексеевне Сошинской, ставшей его спутницей на всю жизнь и одним из самых тонких его художников-иллюстраторов.
«Мы познакомились за год до этого, когда я увидел её на вечеринке у общего знакомого, — вспоминал писатель. — Вошёл с опозданием, Кира стояла у стены — помню платье с большими карманами, — и я впервые в жизни подумал: я на этой девушке женюсь. А ведь до этого были романы, драмы, но такой мысли не возникало. Мне очень не хотелось жениться».
Со студентами-архитекторами Игорь познакомился в доме отдыха под Ленинградом. Один из них устроил вечеринку и пригласил нового приятеля. Кроме уже знакомых были и новые лица.
А вот как об этом же вспоминает Кира Алексеевна: «Мне очень не хотелось идти, но мама меня уговорила: “Ну что ты будешь сидеть дома — пойди развлекись!” Была обычная студенческая вечеринка, которую устроил мой знакомый по архитектурному институту, — танцевали, шутили. Мне стало скучно, и я решила пораньше уйти домой. И уже когда выходила из квартиры, я обратила внимание на молодого человека, который стоял у окна, и у меня моментально пролетела мысль: я за него выйду замуж. Хотя до этого никакого желания немедленно создавать семью у меня не было. Я потом только узнала, что у него возникла такая же мысль».
Это было в марте 1956 года. Молодые люди договорились встретиться летом в Крыму: у бабушки Киры Сошинской в Симферополе был маленький, вросший в землю домик. Но Игорь Можейко работал переводчиком в группе лесоводов, приехавших в СССР из разных стран, и к назначенному времени не успел. На почтамте в Симферополе он нашёл оставленную «до востребования» записку: «Никому нельзя верить…».
Однако давно известно, что от судьбы уйти нельзя. С интернациональной компанией лесоводов Игорь объехал всю Украину и вновь оказался в Крыму. На том же почтамте он нашёл вторую записку, уже не такую строгую: в ней говорилось, что Кира уехала в Алушту, и сообщался адрес. Руководитель группы доверил Игорю личный автомобиль и разрешил отлучиться. У них было всего два часа. Они сидели на склоне горы под грецкими орехами и смотрели на море… Много лет спустя Крым станет местом действия первых двух романов цикла «Река Хронос» — местом, где встретились и полюбили друг друга его главные герои, Андрей и Лида.
А в январе пятьдесят седьмого Игорь и Кира поженились.
Кира Сошинская тогда не знала, что уже одним этим фактом она изменила не только личную, но и общественную жизнь Игоря Можейко, а возможно, и творческую… На момент окончания института на курсе было всего шестеро женатых мужчин со знанием английского языка. Двое из них пошли работать в КГБ, а четверых оставшихся направили в Бирму: там российские специалисты строили несколько объектов. Холостых в то время за границу не пускали, а женатые — другое дело: есть гарантии, что не попросят политического убежища.
В Бирме Игорь Можейко был и переводчиком, и завхозом, а потом и корреспондентом агентства печати «Новости» и журнала «Вокруг света». Влюбившись в загадочную восточную страну, он занялся исследованием её истории и культуры и по возвращении в Москву поступил в аспирантуру Института востоковедения АН СССР, которую окончил в 1962 году. А в 1965-м защитил кандидатскую диссертацию по теме «Паганское государство (XI–XIII века)». Работал в Институте стран Азии и Африки.
Первыми текстами будущего писателя были очерки о Бирме для журнала «Вокруг света». Там же вышел его первый художественный рассказ «Маунг Джо будет жить», подписанный ещё настоящим именем.
Написав научно-популярную книгу «7 и 37 чудес», Игорь Всеволодович предложил своей супруге проиллюстрировать её. В тексте говорилось о величайших сооружениях Восточной Азии, и архитектурное образование оказалось весьма кстати. Кире Алексеевне очень понравилось заниматься иллюстрацией, и она оформила книгу Игоря Всеволодовича об истории пиратства «В Индийском океане», а потом начала иллюстрировать и сборники его повестей и рассказов. Семейным тандемом созданы прекрасные книги: «Чудеса в Гусляре», «Люди как люди», «Летнее утро», «Смерть этажом ниже», «Похищение чародея», первое издание «Реки Хронос»…
Кроме всего прочего Кира Сошинская стала ангелом-хранителем Игоря Можейко. Она понимала серьёзность и важность научного и литературного творчества мужа, работавшего за столом по несколько часов, и брала на себя бо́льшую часть нагрузок по дому. Творческий успех очень часто зависит от понимания со стороны супруги! Впрочем, начинающий писатель и молодой учёный тоже не скрывался в Башне из слоновой кости — каждый раз, возвращаясь из института домой, он непременно заботливо приносил что-нибудь вкусненькое. Но тут же садился за стол — он невероятно много читал и так же много писал. Он проглатывал книгу за книгой, журнал за журналом, и всё это копилось в его голове, а потом превращалось в увлекательнейшие научно-популярные и прекраснейшие художественные произведения.
Супруга ревностно берегла покой Игоря Всеволодовича. Если бы не она, многие его произведения попросту не были бы написаны. На них не хватило бы времени. Особенно это было важно в те годы, когда он приобрёл невероятную читательскую популярность, с которой могла сравниться только слава братьев Стругацких. Дело в том, что Кир Булычёв совершенно не умел говорить «нет» — ему звонили из разных городов и литературных клубов, звали, просили устроить творческую встречу… Детям он не мог отказать совсем, а вот когда к нему прорывались взрослые поклонники творчества, фильтром выступала Кира Алексеевна. И её заслуга в этом огромна.
4. Алиса Можейко/Селезнёва
В 1960 году у Игоря и Киры родилась дочь, её назвали Алисой. Молодая семья тогда жила в маленькой двухкомнатной квартире вместе с родителями жены. У родителей была комната в двенадцать квадратных метров, у Игоря с Кирой — в десять. В будние дни ребёнок ночевал с бабушкой и дедушкой, потому что отец, вернувшись из института, допоздна работал над текстами, на выходные девочку забирали родители… Это был очень важный период метаморфоз, когда Игорь Можейко из простого «лёгкого человека» превращался в профессионального писателя — сначала популяризатора, а потом и прозаика.
Кира Алексеевна вспоминает: «Игорь не был хорошим отцом в общепринятом смысле этих слов. Он вообще не любил выражать свои чувства активно, в этом смысле он был очень сдержанным человеком. Но Игорь не просто любил Алису — он её тихо обожал. Иногда я незаметно для него обращала внимание на то, какими глазами он на неё смотрел, когда она этого не видела».
Лучшим доказательством этого «тихого обожания» стало его первое художественное произведение. В 1965 году он написал повесть «Девочка, с которой ничего не случится». Это была подборка весёлых и трогательных историй, случившихся с отцом-профессором (правда, не истории, а космозоологии) и его непоседливой дочерью по имени Алиса. Ещё важное отличие в том, что жили они в середине тогда ещё далёкого XXI века. Невероятно трогательна миниатюра о том, как отец укладывает дочку спать и грозится позвонить по видеофону Бабе-яге, но попадает… в Марсианское посольство. Затем Алиса, гуляя в саду, находит миниатюрных пришельцев, потом убегает в прошлое… Ну конечно же, эти истории были навеяны реальным общением писателя с дочерью Алисой.
Повесть приняли к печати в альманах «Мир приключений». Возник вопрос, как его подписывать. Игорь Всеволодович любил рассказывать об этом: «Я к тому времени уже оканчивал аспирантуру и представил себе, как приду в институт, когда это будет напечатано, и мне скажут: “Вот вы, товарищ Можейко, на овощную базу не пришли, к товарищу Ивановой не по-товарищески отнеслись, опоздали на собрание, а ещё и пишете фантастику!” Мне стало так страшно, что я решил скрыться за псевдонимом. А так как времени на его придумывание не было, то я взял имя своей жены — Кира, фамилию мамы — Булычёва, составил из этого такое вот механическое образование и подписал произведение “Кир Булычёв”. И подпись эта — она как бы оторвалась от меня и уже звучала, существовала сама по себе. И менять её мне как-то было уже неудобно — перед этим Киром Булычёвым. Вот так он и остался».
Остаётся только добавить, что не все редакторы с пониманием отнеслись к этой конструкции, поэтому в ранних публикациях появились вариации: «Кир. Булычёв» (с точкой-сокращением) и «Кирилл Булычёв».
Уже в самых первых своих рассказах Кир Булычёв нашёл ту неповторимую, ту уникальную интонацию, которая во все годы отличала его от других писателей. Тогда все фантасты писали о будущем: о том, какие героические будут люди, какие невероятные подвиги и открытия они будут совершать, какие удивительные приключения выпадут на их долю… Всё это есть и в первых произведениях Кира Булычёва, но отличие в том, что ему всегда важны были не подвиги, открытия и приключения, а эти самые люди, которые, несмотря на невероятность мира и груз событий, остаются простыми, добрыми — человечными! Не зря одна из первых его фантастических книг называлась «Люди как люди». Так, герой рассказа «О некрасивом биоформе», внешность которого радикально изменена для работы на далёкой планете, трогательно боится, что его в таком облике увидит возлюбленная. А в рассказе «Можно попросить Нину?» телефон соединяет мужчину, живущего в послевоенное время, с девочкой из голодной Москвы периода Великой Отечественной, он вспоминает место, где когда-то мальчишкой потерял продовольственные карточки, и сообщает об этом, а потом узнаёт, что именно они спасли семью… Темы произведений подсказывала сама жизнь. Из адресной книги XIX века Кир Булычёв выписал имена персонажей и заселил ими небольшой городок Великий Гусляр, который отличается от других среднерусских населённых пунктов только тем, что уж больно часто в нём происходят чудеса.
Как это часто бывает, литература тоже повлияла на жизнь. Кира Алексеевна вспоминает: «Вот что любопытно — со временем у нашей реальной Алисы проснулись черты Алисы литературной. Так, например, у неё появилась страсть к путешествиям, которой не было изначально… Хотя, конечно, это она унаследовала от отца, ведь он был самым настоящим непоседой. Ему постоянно хотелось куда-то поехать — ну хоть на два дня в Ленинград! То же самое и у нашей Алисы — все деньги, что она зарабатывает, тратит на путешествия».
5. Другие
Конечно, были в жизни Игоря Всеволодовича Можейко, известного как Кир Булычёв, и другие прекрасные женщины. Конечно, сыграли они не такую важную роль, но были. Это и живые люди, и персонажи его произведений, и те, с кем он работал, и те, с кем дружил. О каждой из них можно написать отдельную новеллу…
Это и сестра Наталья, обладательница невероятно красивых волос, с которыми так трудно было жить в военной и послевоенной Москве. В неё влюблялись все его друзья, посвящали ей стихи…
Это и загадочная и совершенно неземная Елена Метёлкина, сыгравшая Нийю в кинокартине «Через тернии к звёздам». Она в момент покорила весь Советский Союз, сыграла ещё две роли в кино, а потом многие годы незаметно работала продавцом-консультантом в Доме моделей. Она так и осталась настоящей инопланетянкой…
Это и Наталья Гусева, сыгравшая Алису в телесериале «Гостья из будущего», обладательница удивительно выразительных глаз. Её личное обаяние попало в резонанс с обаянием булычёвской героини, и образовавшаяся от этого ударная волна разбила множество мальчишеских сердец в конце 80-х…
Это и Лидочка из романного цикла «Река Хронос». Кира Алексеевна рассказала, что у этой героини был прототип — её тётка, трогательная женщина, которую иначе чем с уменьшительно-ласкательным суффиксом никто не именовал…
Это и Зоя Платоновна, три повести о которой пришли к читателям только в этом году благодаря сборнику «Многоуважаемый микроб…».
Но главными были и остаются мама, жена и дочь… И ещё — тёща… Это символично отразилось в его творчестве. И эта новелла — о них.
«Я не могу сказать, что Игорь лучше других мужчин понимал психологию женщин, — задумалась над моим вопросом Кира Алексеевна Сошинская. — Нет… Но любопытство, желание их понять у него было огромное».
Случай — псевдоним Всевышнего
Два доктора наук в одном мультфильме.
Предисловие к изданию романа Кира Булычёва «Посёлок» с рисунками Анатолия Фоменко
Роман «Посёлок» в творчестве Кира Булычёва стоит несколько особняком. Массовый читатель в основном знает адресованные детям и подросткам повести о приключениях непоседливой «девочки с Земли» Алисы Селезнёвой, а также остроумные комические истории из жизни города Великий Гусляр, который по непонятной науке причине облюбовали «пришельцы из космоса, избравшие Землю целью своего путешествия». «Посёлок» — роман не детский и тем более не юмористический. Хотя его главные герои — молодые люди. И остроумных моментов в нём хватает; чего стоит хотя бы история с инопланетным животным, которого называют козлом, а оно оказывается козой и приносит козлят…
«Посёлок» — это сложное философское и социально значимое произведение. Оно о том, как люди теряют свои корни, а потом мучительно возвращают их себе. Этот роман о том, как земляне теряют связь со своей родной планетой, а потом восстанавливают её. Это произведение про обретение корней, про невероятную важность и сложность этого процесса.
Неудивительно, что столь необычное произведение привлекло внимание одного из самых необычных советских мультипликаторов, Владимира Тарасова. Он всегда отдавал предпочтение фантастическим сюжетам и комиксовой изобразительной стилистике. И это сделало его мультипликацию актуальной и сегодня. Даже ролик о необходимости соблюдать правила дорожного движения он решил как полную гэгов историю о ковбоях в городе. Его визитная карточка — мультновелла о том, как незадачливый художник учил инопланетянина напевать без фальши лирическую мелодию Нино Роты из фильма «Крёстный отец»…
Получасовой мультфильм «Перевал», поставленный по первой части романа «Посёлок», получился ещё более необычным, чем роман Кира Булычёва. «Перевал» вполне читается как полноценное произведения, в 1980 году он печатался в журнале, а в 1983-м вошёл в одноимённый сборник повестей. И только в 1988 году вышел полностью роман в двух частях «Посёлок».
На первый взгляд довольно смелым, но, как оказалось, весьма удачным ходом было решение использовать в видеоряде мультипликационной картины графические работы Анатолия Фоменко, профессионального математика и историка-любителя, создавшего вызвавшую множество споров «Новую хронологию». Владимир Тарасов гордо хвастался: мол, у него на фильме работают два доктора наук — как известно, Кир Булычёв, он же Игорь Всеволодович Можейко, был доктором исторических наук, а Анатолий Фоменко уже тогда был доктором математических наук.
Как же собрался столь необычный и представительный творческий состав?
«Во многом всё получилось случайно, — рассказывал Тарасов. — На фрагмент, тогда ещё только фрагмент, из романа Игоря Всеволодовича я наткнулся в журнале “Знание — сила”, и он меня очень заинтересовал. Там были такие нотки, которые меня всегда теребили. Это разговор о взаимоотношениях человека и космоса, об одиночестве человечества в этом огромном мире… Надо было найти художника, который бы создал соответствующий видеоряд. Я очень верю в такое понятие, как “Его Величество Случай”. Кто-то из великих замечательно сказал, что Случай — это псевдоним Всевышнего, когда Он не хочет засветиться. И как я случайно наткнулся на публикацию Кира Булычёва, так же — уже не помню, каким образом — мне попала в руки книжка по математике. Хотя я крайне далёк от точных наук. И в этой небольшой брошюрке помимо умных теоретических концепций были иллюстрации — графические изображения различных математических формул. Я очень удивился и решил посмотреть, кто же сделал эти иллюстрации… Они были очень выразительными, чёрно-белыми… Я выяснил, что и автор этой тоненькой книжки, и автор иллюстраций в ней — человек по имени Анатолий Тимофеевич Фоменко. Он уже тогда был профессором МГУ, а по вечерам занимался историей».
Да, профессор Фоменко уже в 1980-х годах был культовым персонажем в кругах студентов физико-математических вузов, его рисунки передавали из рук в руки, копировали на первых копировальных машинах, сканировали на первых попавших в Москву сканерах и распечатывали на первых принтерах.
«Уже познакомившись с Анатолием Тимофеевичем, я как-то приехал в его скромную квартиру где-то на окраине Москвы, — продолжает Тарасов. — И на стенах его рабочей комнаты я увидел большие бумажные простыни с какими-то датами, с какими-то надписями, скажем: “Карл XII, Иван Грозный”… И он мне рассказал о своей теории “Новой хронологии”, о том, что все даты, по его мнению, сдвинуты лет на триста — пятьсот. К этой мысли он пришёл, используя метод математического анализа. Потом это всё было изложено в его знаменитом, довольно скандальном издании. Это очень любопытно, будоражит воображение… И вот этого человека я пригласил, чтобы использовать его как художника, для того чтобы проиллюстрировать произведение Кира Булычёва. Специальных иллюстраций к произведению Булычёва Фоменко не делал. У него уже был набор работ, которые он рисовал для себя, и я, увидев уже довольно обширный запас вещей, постарался осмыслить, что из того, что уже есть, можно использовать как иллюстративный материал, чтобы создать определённую атмосферу, создать мир посёлка на далёкой планете, на которой произошла катастрофа, а теперь происходит прорыв молодого населения к своим корням, попытка выйти на связь с Землёй. По-моему, иллюстрации Фоменко очень хорошо легли на то, что было написано Киром Булычёвым. Он не очень хорошо это воспринимал, он писал об этом, но конфликтов не было».
Так получилось, что у этих двоих незаурядных творческих личностей, встретившихся на одной мультипликационной картине, были диаметрально противоположные взгляды на историю. Доктор исторических наук Игорь Всеволодович Можейко наотрез не принимал теории доктора математических наук Анатолия Тимофеевича Фоменко. При всём при том оба эти человека были творческими личностями и учёными очень широких взглядов, с уважением относились к мыслям и творчеству друг друга, несмотря на непримиримость их научных позиций.
«Обычно в мультипликации творческая группа — это группа единомышленников. Мы с ними иногда встречались вместе, обсуждали разные темы… — также вспомнил Тарасов. — Предположим, за столом, и между ними обязательно вспыхивал спор. Было очень интересно слушать их диспут по поводу истории как таковой. Каждый из них стоял на своей позиции…»
Как бы то ни было, но получилось незаурядное произведение о культуре, без которой немыслимы люди. Огромное впечатление производит сцена, в которой герои Кира Булычёва идут по снежной пустыне, звучит песня Александра Градского на стихи Саши Чёрного, звучит романс Александра Вертинского, звучит закадровый голос Александра Кайдановского, а на скалах, которые проплывают мимо, проступают графические работы Анатолия Фоменко… Культурные пласты сталкиваются и вступают в синтез, и в результате этого синтеза возникает связь между людьми, потерянными в далёком космосе, их и родиной — планетой Земля.
Эта маленькая короткометражная картина сто́ит многих полнометражных лент.
Гайдар — дед Гайдара
Статья, написанная в 2014 году к 110-летию автора «Голубой чашки» и «Судьбы барабанщика»
Начну издалека.
12 октября 1991 года умер Аркадий Стругацкий. Несколькими днями позже его кремировали. Дело было на Донском кладбище. Проститься с кумиром приехали любители фантастики и молодые писатели из разных городов: Питера, Киева, Ростова, Краснодара, Волгограда… Мы держались отдельной группой, в стороне от членов семьи. Иногда к нам подходили знакомые писатели: Кир Булычёв, Виталий Бабенко, Владимир Гопман…
После траурной церемонии члены семьи уехали на поминки. Мы же задержались на кладбище. У нас были свои импровизированные поминки. Мы отошли чуть в сторону от центральной кладбищенской аллеи, к каким-то могилкам. У кого-то оказалась бутылка водки. 1991 год! О пластиковых стаканчиках не могло быть даже речи. Пили «из горла́». По кругу.
И вдруг видим: по центральной аллее быстрым шагом идёт незнакомый нам мужчина. Кажется, в плаще и картузе. Грубоватый любитель фантастики из Волгограда Боря Завгородний сделал несколько шагов к аллее и заступил дорогу мужчине.
— Умер великий русский писатель Аркадий Стругацкий, — сказал Боря мужчине сиплым голосом. — Помяните его вместе с нами.
В его жесте был некоторый вызов. Но мужчина спокойно подошёл к нашей компании, принял бутылку водки и сделал изрядный глоток. Так же, как мы, — «из горла́». Бутылка сделала круг — каждый из нас отхлебнул по глотку.
— Я пойду? — спросил мужчина.
Боря кивнул. Мужчина ушёл.
А примерно через месяц мы увидели его по телевизору. И потом видели всё чаще и чаще. Потому что это был Егор Тимурович Гайдар. 6 ноября 1991 года он стал заместителем Председателя Правительства РСФСР по вопросам экономики. Дальше — больше. Вплоть до исполняющего обязанности Председателя Правительства Российской Федерации.
В принципе, ничего удивительного в этой встрече не было. Егор Гайдар был женат на дочери Аркадия Стругацкого. Той, про которую в МГУ шушукались: «Смотри-смотри, вон идёт дочь братьев Стругацких!»
И всё же история забавная.
К чему это я рассказываю? Тут можно выдвинуть несколько резюме.
Вот какие были времена.
Вот какие были люди.
Вот какие, в конце концов, были элиты. Ведь и Стругацкий был элитой — как я потом узнал, на Донском кладбище, в первом московском крематории, уже с 1972 года простых людей не кремировали, то есть это было исключение. И Егор Гайдар был элитой — он, скорее всего, за три недели да назначения уже знал об этом. Но шёл так запросто. В плаще и картузе. И машина с мигалкой его явно не ждала… Воспитание.
Но я сейчас о другом. Тогда, в 1991 году, для нас не было никакого Гайдара, кроме Аркадия Петровича. Мы хорошо помнили прочитанные в детстве «Голубую чашку» и «Чука и Гека», регулярно пересматривали по телевизору экранизации: «Тимур и его команда», «Судьба барабанщика», «Дума про казака Голоту», в конце концов раздёрганная на цитаты «Сказка о Мальчише-Кибальчише» («Нам бы только день простоять да ночь продержаться!») и хит поколения «Бумбараш». А сейчас ведь этот фильм, столь же регулярно транслируемый по телевидению, ассоциируется с кем угодно: с актёром Валерием Золотухиным, с автором «народных» песен Юлием Кимом, — но никак не с Гайдаром.
На прошлой неделе проходил Гайдаровский форум. И ни у кого не возникал вопрос, памяти какого Гайдара был он посвящён. Видимо, у каждого поколения — свой Гайдар. Того и гляди кто-то спросит: «Гайдар? Егору Тимуровичу родственник? Да-а-а… Дед? Так Егор Тимурович из литературной семьи!» Да, из литературной. И мать его была дочерью уральского сказителя Павла Бажова…
***
Писатель Аркадий Гайдар, со дня рождения которого вчера исполнилось сто десять лет, как-то выпал из сегодняшнего литературного обихода. Что-то не видно торжеств. А могли бы хотя бы по каналу «Культура» показать «Бумбараша». Или по каналу «Москва. Доверие» — «Р. В. С.». Постоянно ведь крутят советскую киноклассику. Эти фильмы покажут, конечно, когда-нибудь. Но не в контексте юбилея. Просто потому, что про юбилей все забыли.
А жаль. Аркадий Гайдар был хорошим детским писателем. И очень даже неоднозначным. Не таким, каким его старались представить на уроках в начальной школе. Вокруг него было много советской мифологии, да. Начать хоть с самого псевдонима. Нам говорили, что так кочевники (Какие кочевники? В какой земле? Какой народности?) называли всадника, скачущего впереди отряда. Так пишет и Лев Кассиль в предисловии к четырёхтомнику Гайдара 1972 года. На самом деле точного и единственного объяснения нет. По-хакасски «хайдар» — это просто вопрос «куда?» или «куда ты?». Вроде бы это единственное хакасское слово, которое Аркадий Голиков знал, когда гонялся по Хакасии за бандой атамана Семёнова. А по-украински «гайдар» — это пастух. Там Голиков тоже повоевал…
Расхожий факт: Гайдар с четырнадцати лет воевал в Красной армии, даже командовал полком. В советское время этот факт героизировали. В постперестроечные времена стали порицать. Особенно, говорят, ненавидят Аркадия Гайдара в вышеупомянутой Хакасии — там, говорят, он особенно полютовал, наказывая тех, кто, по его мнению, знал, где прячется Семёнов, но не хотел говорить… Ни тогда, ни сейчас не хотят видеть в этом факте глубокую трагедию.
Да, подростки в тринадцать-четырнадцать лет, как раз когда Голиков «пришёл в революцию», склонны к жестокости. А точнее, к активности, которую не знают куда ещё применить. Но при правильном воспитании эта жестокость быстро проходит. А тут она как раз пригодилась, оказалась востребованной. Охотно верю хакасам — по всей вероятности, Голиков был жестоким военачальником, жестоким, каким мог быть только подросток.
Стоит вдуматься и прочувствовать: Гайдар был комиссован из Красной армии, когда ему было двадцать лет. У всех в эти годы взрослая жизнь только начинается, а у него она закончилась. Гайдар неслучайно стал именно детским писателем. А он ведь сразу начал с приключенческих повестей — сразу после автобиографической повести «В дни поражений и побед» были написаны, по сути, революционные боевики «Жизнь ни во что» и «Лесные братья». Поначалу «Р. В. С.» задумывалась как взрослая повесть и в газетном варианте начиналась словами: «Кругом было тихо и пусто. Раньше иногда здесь подымался дымок, когда к празднику мужики варили тайком самогонку, но теперь мужики уже перестали прятаться и производство самогонки перенесли прямо в деревню». Но уже в первом книжном издании ничего такого не было — эта повесть стала совсем детской.
Аркадий Гайдар очень хорошо понимал детскую психологию. Вот чему у него можно поучиться и сейчас. Он на своём опыте понимал, что подростковую активность нужно направить в правильное русло. Лучший пример тому — повесть «Тимур и его команда». Подросткам нужно что-то делать, как-то реализовываться — в этом Тимур и Мишка Квакин одинаковы. Но Тимур нашёл своей активности правильное применение. Эту бы повесть читать и перечитывать педагогам…
Откуда у Аркадия Гайдара такое знание детской психологии? Вроде не учился. Природное? Нет. Просто у него детство и зрелость поменялись местами. В детские годы он был взрослым — командовал полком. А в зрелые годы стал ребёнком. Это же так по-детски — обидеться на то, что его отругали за разбитую голубую чашку, и уйти с малолетней дочерью неизвестно куда! А ведь так поступает взрослый мужчина, альтер эго писателя.
А когда его комиссовали из Красной армии, он совсем по-детски написал письмо Фрунзе. Ничего не просил, ни на что не жаловался — просто прощался с миром, к которому привык. Это был такой литературный плач. Плач растерянного ребёнка.
И ужасы 30-х годов он чувствовал совершенно по-детски — закапывал, как говорят, рукописи под деревом. И это детское ощущение бессилия перед массовыми репрессиями так пронзительно выражено в «Судьбе барабанщика».
Гайдар как будто жил задом наперёд. Не взрослел, как все люди, а из сурового военачальника превращался в трогательного подростка. Этим он интересен. Интересен всегда. Словом, Аркадий Гайдар — один из тех авторов, которых хорошо бы очистить от советской идеологии и присмотреться к ним по-новому.
Это не просто хороший детский писатель, это писатель-ребёнок.