Незнакомка
На танцплощадке летним вечером
Она стояла чуть живая:
В обтяжку кофта, хрупкость в плечиках,
В косичке лента голубая.
Под ритмы громкие, ударные
Тела крутились, бёдра двигая.
У сцены парни полупьяные
Под визг девичий дружно прыгали.
Билеты брошены, изорваны.
Окурки на асфальте тлели.
Девицы, сильно размалёваны,
На шеях у мальчишек млели.
Она стояла под каштанами,
В толпу никак войти не смея.
Кругом неё шатались пьяные
Под прибаутки диск-жокея.
Ждала она, когда объявят
Так долгожданный белый танец.
Ей приглянулся тот, чернявый,
По виду – словно итальянец.
Вот подойдёт к нему неслышно,
Промолвит тихо слово: «Можно?»
Тряхнёт тот шевелюрой пышной,
Возьмёт за руки осторожно.
Но нет, веселье здесь другое –
Искрятся бешеные ритмы.
Не нужно никому покоя,
Как дилетанту алгоритмы…
От танцплощадки летним вечером,
Украдкой слёзы вытирая,
Шла девочка, дрожали плечики,
В косичке лента голубая.
Русалка
(сказка для взрослых)
В тёмном небе звёзды засверкали ярко,
И попалась в сети рыбака русалка.
Бьёт хвостом свирепо, нити рвёт руками,
И река покрылась пеной да волнами.
А у старой вербы, где костёр дымился,
Паренёк от шума с речки пробудился.
Глянул удивлённо: «Чудеса на свете!
Царь, наверно, рыба заманилась в сети!»
И от мысли этой тело задрожало,
И проверить сети к лодке побежал он.
Руки, словно клещи, вёсла ухватили
И по водной глади лодку покатили.
Вот рыбак на месте, где забросил сети.
Звёзды в темном небе серебристым светят.
Мокрый, скользкий невод он с усильем тянет.
Так, когда рыбина из воды проглянет?
Вдруг вода речная мигом расступилась,
И краса-девица перед ним явилась.
Волосы льняные локонами вьются,
Аленькие губки весело смеются.
Словно колокольчик, смех её несётся
И протяжным эхом в поле отдаётся.
Протянула руки. Парень отвечает,
Но не видит хвостик, что за ней мелькает.
Манит взгляд парнишки грудь её нагая.
Так лишь грешник смотрит на ворота рая.
В жарком поцелуе страсть соединилась,
И на дно речное пара опустилась.
И вернулась снова тишина на речку,
Где по водной глади разошлись колечки.
Лишь челнок рыбацкий, среди них качаясь,
Медленно кружился, с рыбаком прощаясь.
Погрустнели звёзды и не светят ярко,
А под старой вербой расцвела фиалка.
Диагонали
Огни, паром, река, село
В тумане утреннем расплылись.
Зари полоска появилась.
Как запотевшее стекло,
Светлеет неба край восточный.
А запад серой полосой,
Оставленной ушедшей ночью,
Прилип вдали к стене лесной.
И, как на друга смотрит друг
В минуты краткие свиданья
Между годами расставанья,
Глядит на север томный юг…
Секунды движутся незримо,
Минуты строятся в часы.
Уже небесное светило
На каплях утренней росы
Своё находит отраженье.
Пришёл в бесшумное движенье
Разлёгшийся кругом туман.
И вот отчётливо видны
Село, река, паром, огни.
Раскаяние
И только тени, что в лучах заката
На снег бросают голые кусты,
Пустынный сад, железную ограду
Я снова вижу. А что видишь ты?
Где ты сейчас, волшебное виденье,
Кто твой избранник, счастлива ли с ним?
Что до меня, то только с огорченьем
Могу сказать: «Я был тобой любим».
«Я был любим», – как горько и обидно
Осознавать в прошедших временах,
Что раньше так казалось очевидным
И было видно всё в твоих глазах.
Они светились нежностью и счастьем,
Когда гуляли мы в тиши аллей.
Старинный сад казался в нашей власти,
Пленяла нас персидская сирень.
Но так случилось, я нарушил слово,
Порвал безбожно нашу нить любви,
И ты ушла, мне не сказав ни слова,
Взглянув печально лишь в глаза мои.
Напрасно думал, что тебе замена
Найдётся быстро. Жизнь дала урок.
О, как хочу упасть я на колени
Перед тобой! То знает только Бог.
Но, подожди, среди дорожек сада
Мне видятся знакомые черты.
Бегу туда, но там, в лучах заката
Лишь серебрятся голые кусты.
Проводница
Полумрак плацкартного вагона,
Тусклый свет и заспанные лица.
Дождь осенний ходит по перрону,
А в дверях застыла проводница.
Вот в её руке фонарь проснулся,
Замигал уныло тусклым светом.
Поезд тронулся, вагон слегка качнулся,
Заскрипев колёсами при этом.
В полночь стрелки на часах уходят,
Дверь закрыта, и фонарь погашен.
Бригадир с ревизией проходит,
Как всегда, и горделив, и важен.
Взята в руки старенькая папка,
Сшитая из серого брезента.
В ней кармашки, на кармашках знаки –
Личный номер каждого клиента.
Тонет тамбур в сигаретной дымке,
Чей-то голос слышится в серёдке.
И идёт по сонному вагону
Женщина усталою походкой.
Пахнет воздух грязными носками.
Вон мужик храпит на верхней полке.
Тихо ложка звякает в стакане
Пассажира, руки чьи в наколках.
Вот и всё, проверены билеты.
Прикорнуть немного – не выходит.
«Как там дома, съедены ль котлеты,
Ходит в школу сын или не ходит?
Что-то дочь другою будто стала,
Лет – семнадцать, как самой когда-то.
Платье к выпускному не достала.
Как достать, когда такой достаток…»
Снова поезд ход свой замедляет,
Три минуты у него стоянка.
Как же манит и глаза ласкает
Одеяла тёплая полянка!
Только нет, фонарь берётся в руки.
Дверь открыта, входят пассажиры,
И дождя щекочущие струйки
Забегают за рукав мундира.
И опять по сонному вагону,
Дышащему перепитой водкой,
Движется, порядок проверяя,
Женщина усталою походкой.
В сон вошедши безучастны лица,
Тусклый свет во мраке ночи тонет.
Смилуйся, судьба, над проводницей,
Бабье счастье пусть её догонит!
Расставание
Все слова давно друг другу сказаны.
Час разлуки нам недолго ждать.
Недоверьем мы судьбой наказаны,
Как случилось, это не понять.
Подожди, останься на немного.
Дай прижаться мне к твоей щеке.
От дождя расплакалась дорога,
Колея петляет в колее.
Что ты взгляд отводишь молча в сторону,
Неужели стал тебе чужой?
На карнизах мокрых сохнут голуби,
Мокрый куст склонился над землёй.
Подожди, останься на немного,
Дай взглянуть последний раз в глаза.
Вдаль бежит разбитая дорога,
Как с щеки нежданная слеза.
Вот и все, часами ход отмеренный
Разделил нам время пополам.
Ты пошла походкой неуверенной
По дождём размытым колеям.
Подожди, останься на немного,
Дай надежду ты душе моей!
Нет ответа. Лишь гудит дорога
Тусклым светом жёлтых фонарей.
Размышление
В ночь дорога зимняя уходит
И петляет по заснеженным полям,
Свою песнь метелица заводит
И позёмкой мчится к дальним хуторам.
Словно соль рассыпал кто-то в небе –
Это звёзды дарят людям свет.
Я один, а рядом странник ветер
И дорога, ни души здесь нет.
Но, постой, в заснеженных просторах
Слышу я дыхание того,
Кто с небес взирает строгим взором,
И боимся гнева мы его.
Много лет я странствовал. В скитаньях
Жизни смысл пытался обрести,
Познавая тайны мирозданья,
Подавляя слабости свои.
Чередуя веру и безверье,
Я не думал, что придёт черёд,
Когда жизнь застынет на мгновенье
И тепло с небес в меня войдёт.
И покой зальёт в душе тревогу,
А метель уляжется у ног.
И тогда пойду я по дороге,
На которую меня направил Бог.
Река
По синему небу, ветрами гонимы,
Степенно проходят веков пилигримы.
На них смотрит снизу река.
Водою холодной привычно мерцает,
Волною волну, разойдясь, накрывает,
Плескаясь в корнях ивняка.
Как узник мечтает покинуть темницу,
Река стать свободной извечно стремится.
Её стерегут берега.
Но только весенние вешние воды
Дадут ей глоток долгожданной свободы.
Она подаётся в бега.
И вот уже мчится стальною стеною.
Сметая, что видит она пред собою,
И в пенном потоке несёт.
Но только прорвётся в объятья равнины
Река безудержно ревущей стремниной,
Она замедляет свой ход.
Луга заливные собой обнимая,
Овраги водой до краёв наполняя,
Беглянка спешит отдохнуть.
Надеясь на то, что, поспавши немножко,
Озёр оставляя на память окошки,
Отправится далее в путь.
Но в этом её роковая ошибка.
Вот солнца на небе сверкнула улыбка –
Тепло потянулось к земле,
Которая время сама не теряет
И силу реки по чуть-чуть забирает
В глубокие недра к себе.
Когда же река наконец-то проснулась,
Кругом оглянувшись, она ужаснулась,
Увидев своих сторожей.
Не может понять, как такое случилось,
Она в берегах, как в тюрьме, очутилась,
Природа смеётся над ней.
И снова, на небо с тоскою взирая,
Где ветер шалит, облака разгоняя,
Река тихо плещет волной.
Обрывистый берег она подмывает,
Песок на пологий она намывает,
На время смирившись с судьбой.
***
Наташе
Нас вечно манят горные вершины,
Просторы бесконечные морей,
Холодные арктические льдины
И клады затонувших кораблей.
Нам ветер странствий согревает душу.
Понять пытаясь таинства земли,
Идём под воду, колесим по суше
И посылаем в космос корабли.
Закон живой природы познавая,
Вошли мы в клетку, как к невесте в дом,
И вот, как Бог, природу создавая,
Используем таинственный геном.
Но только за победу над природой
Всегда мы платим дорогой ценой:
Ушли куда-то целые народы,
Как след в песке, смываемый волной.
Всё чаще стали грозные торнадо,
Колышется взволнованно земля.
Нам кажется, что делаем как надо,
Хотя на деле этого нельзя.
И ширятся безводные пустыни,
Сгорают первозданные леса,
И не такое море стало синим,
И не такими стали небеса,
И душит смог великие столицы,
Где чистый воздух стали продавать,
Где у детей болезненные лица
И перестали женщины рожать.
Как странник, собирая в путь котомку,
Отсчёт свой начал двадцать первый век.
Так что же ты оставишь для потомков,
Природы повелитель – Человек?
Русь весенняя
Не может сын смотреть спокойно
На горе матери родной.
Не будет гражданин достойный
К отчизне холоден душой.
Н. А. Некрасов
Разошлась, расплескалась, разнежилась
По российским просторам весна.
Стали реки морями безбрежными,
Но ещё не одеты леса.
Мох зелёный на ветках валежника
Привлекает внимание к себе,
Голубые озёра подснежников
Появились на серой земле.
Гвалт грачиный гуляет в окрестностях
Деревеньки в двенадцать дворов,
Что встречает своей бессловесностью,
И не слышно мычанья коров.
В ней зияют пустыми глазницами
Среди поросли дикой дома,
И, как парни с разбитыми лицами,
В ржавых пятнах стоят трактора.
Кто-то скажет: «Картина обычная
Для России, в которой живем».
Вам не знаю, а мне непривычно
Видеть родину в горе своём,
Созерцать, как, Христом прикрываясь,
Власти делят, как булку, страну,
А народ, на подачки прельщаясь,
Равнодушно внимает тому.
И с укором людской безразличности,
Проложившей к предательству мост,
Смотрит жертва борьбы с культом личности –
Деревенский заросший погост.
На него же глядит с безразличием
Лик весенний бескрайних небес,
По былому России величию
Только плачет берёзовый лес.
Шальные мужчины
Свистать всех наверх и поднять якоря,
Для грусти не стало причины!
Сегодня уходят за счастьем в моря
Капёры – шальные мужчины.
Весёлый наш Роджер, взлетай веселей,
Чтоб видели все баркентины
Шальную улыбку над парой костей
На гроте родной бригантины!
Попутные ветры нам женщин родней,
От них не дождёшься измены.
И пусть нас встречает солёный борей,
Ласкают морские сирены.
Весёлый наш Роджер, взлетай веселей,
Чтоб видели все баркентины
Шальную улыбку над парой костей
На гроте родной бригантины!
Форштевнем своим разрезая волну,
Несёмся навстречу ненастью.
Вернёт ли обратно в родную страну
Шальное пиратское счастье?
Весёлый наш Роджер, взлетай веселей,
Чтоб видели все баркентины
Шальную улыбку над парой костей
На гроте родной бригантины!
Флибустьерская
Наполнил ветер паруса –
В сердцах полно отваги.
Для вас Господь на небесах,
Для нас он – в ножнах шпаги.
Прощай, наивный Старый Свет,
Копилка битых судеб.
Мы жаждем славы и побед
И их себе добудем.
Смекалки нам не занимать,
Отваге нет предела,
Придётся скоро всем узнать
Отважных флибустьеров.
Нам домом станет океан,
Морское дно – могилой.
Веди на дело, капитан,
С тобой мы вместе – сила!
И пусть глядит Господь с небес,
Ворчит Нептун сурово.
Ты нам и пастырь, и отец,
Закон – твоё нам слово.
Уланская лейб-гвардейская
Несутся кони на врага, сверкают пики.
Бинты скрывают под собой от сабель раны.
Визжит картечь, гремит «ура!» в едином крике.
Идут в атаку лейб-гвардейские уланы.
Каре пехотное, как ёж, штыки расставив,
Встречает всадников нешуточной пальбою,
Но, на земле своих товарищей оставив,
Летим вперёд опять сомкнувшейся стеною.
И вот сошлись мы. Точно так волна морская
Рукой нептуновой в утёс с размаху бьётся,
Затем назад идёт. У нас судьба другая:
Спешить туда, где гром сраженья раздаётся.
Горят штыки на солнце зубьями дракона.
Но мимо них находят цели пики.
И вот уже над неприятельской колонной,
Подобно молниям, сверкают сабель блики.
Запели горны вдалеке, где пыль клубится:
Спешит к своим на помощь конница Мюрата.
И скоро снова поле брани огласится
Врагам знакомым словом русского солдата.
Кто уцелеет, то лишь Господу известно.
В бою на будущее вредно строить планы.
Но мы за родину всегда сражались честно,
Ведь мы лейб-гвардии российские уланы.
Разгром японцев
на плато Баин-цаган
…Танки горели на моих глазах. На одном
из участков развернулось тридцать шесть танков,
и вскоре двадцать четыре из них уже горели. Но зато
мы раздавили японскую дивизию. Стёрли.
Г. К. Жуков
Противник замышляет окруженье.
Уже его колонны за рекой,
И надо срочно принимать решенье.
Над корпусом нависло пораженье.
А что, комкор, имеешь под рукой?
Бригаду танков. Ну а где пехота?
Полей царица всё ещё в пути.
Идут солдаты, тащат пулемёты,
Колёса пушек плавают в пыли.
Отдать приказ и танки в бой отправить,
Без промедленья время находя!
Но полевой устав нельзя отставить,
Переписать иль несколько подправить.
А он гласит, что без неё нельзя.
Так что же делать? Ждать, пока солдаты
Придут и с ходу устремятся в бой?
Но впереди такие же ребята
Ради победы жертвуют собой!
Решай, комкор! Минуты быстро мчатся,
Трагедии всё приближая час.
Решенье принято. Не надо сомневаться!
Начштаба, срочно оформляй приказ!
Приказ получен. Развернувшись лавой,
Как казаки в двенадцатом году,
Пошли танкисты за бессмертной славой
В бой скоротечный, жёсткий и кровавый,
Наперерез коварному врагу.
Клубами пыли быстро степь покрылась,
Мелькали всплески пушечных огней.
И смерть с весельем по земле катилась,
Сбирая жертвы похоти своей.
То здесь, то там подбитые машины
Горели, источая смрадный дым,
Рвались противотанковые мины,
Броню пронзая жалом роковым.
Хрустели кости человечьей плоти,
Что попадалась танкам на пути.
Десятки быстро превращались в сотни
Тех, кто не смог укрыться и уйти.
Привыкшие к победам самураи
Не думали, что обернётся так,
И щит японской оборонной стали
Пробьёт советский танковый кулак.
Вот к полю боя подошла пехота,
А где противник? Скрылось всё во мгле.
Гудят на небе наши самолёты.
Японская дивизия – в земле!
Мой мальчик
Который день стоит кромешный ад:
Бомбёжки вперемешку с артобстрелом.
И наш второй, отдельный медсанбат
Работает, конечно, на пределе.
Начмед убит. Ему не повезло.
Сквозное в грудь – и мучился недолго.
Палатку рядом в щепки разнесло.
Меня задело лишь слегка осколком.
А раненых несут с передовой.
Никто не даст и часа передышки.
Скорей бы завершился этот бой,
Ведь гибнут в нём совсем ещё мальчишки!
В ногах свинец. Спина огнём горит.
Халат промок от крови и от пота.
С одним закончил. Уж другой лежит.
И этому, конечно, жить охота.
Куда его? Ах, чёрт возьми, в живот.
Для жизни у него надежды мало.
Письмо от сына что-то не идёт.
А может, времени на это не хватало.
А может, он, простреленный насквозь,
Лежит, как этот, в стенах медсанбата,
А может… Нет! Ты это думать брось,
Тебе работать ещё много надо.
– Менять перчатки. – Доктор, он умрёт?
Просил, чтоб написали маме в Нальчик.
– Идите к чёрту! Кто наркоз даёт?
Ты потерпи, ты будешь жить, мой мальчик.
Быстрей разрез! Откуда-то кровит.
Ну вот, нашёл. Теперь давайте штопать.
Опять бомбить противник норовит.
– Сестра, снимите с этой лампы копоть.
Скажите, пусть другого подают.
Поторопитесь, ещё много дела, –
Но что-то в спину резануло вдруг
Так, что в глазах внезапно потемнело.
– Всем оставаться на своих местах!
С такой царапиной работать долго можно.
Давайте попроворнее, сестра,
Его закончить непременно должен.
Но почему мне стало так легко,
И ноги превратились сразу в вату?
Я падаю? Но неужели всё?
– Петрову руководство медсанбатом!
А мой последний? Он порозовел?!
Ну что ж, поедет к маме в Нальчик.
Сынок, постой: я тоже жить хотел,
Так за меня ты будешь жить, мой мальчик!
Парк Горького 9 Мая
Парк Горького. Май месяц. Тихо. Утро.
Прохладой веет в пустоте аллей.
Следы дождя мерцают перламутром,
Вися на листьях старых тополей.
Гудят, проснувшись вдалеке, машины,
Фонтан искрится и о камни бьёт.
Дорожка парка, а по ней мужчина
С военной выправкой, как на парад, идёт.
Костюм военный старого покроя,
Блестят на нём медали, ордена,
И, словно солнце, на груди героя
Горит пятиконечная звезда.
В руке древко несомого плаката,
Где краткий текст, всего лишь пара строк:
Гвардейский девяносто пятый
Краснознамённый стрелковый полк.
А вот и место, где фонтан играет,
Где каждый год в девятый майский день
Традиция людская собирает
Войну прошедших фронтовых друзей.
Бледнеют тени в парковых аллеях,
Так майский день берёт свои права.
Приходят люди с радостью своею,
Уже снуёт с цветами детвора.
То там, то здесь несётся ликованье:
– Живой, курилка! Командир, привет!
– Ты помнишь, как ходили на заданье?
А где Семёныч?
– Его больше нет.
Приветливые, радостные лица,
Глаза мальчишек ловят блеск наград.
Великий праздник празднует столица,
У стен кремлёвских завершён Парад.
А в парке Горького народ вовсю гуляет,
Искрят улыбки и весёлый смех.
И лишь один с надеждою взирает
Окрест себя. Он ищет взглядом тех,
С кем отступал от Бреста до Смоленска,
Был в окруженье в Вяземском котле.
На пятачке оборонялся Невском,
Держал плацдарм неделю на Днепре.
Но где же вы, о други полковые,
С кем он врага принять заставил мир?
Откликнитесь, коль есть ещё живые!
Вас с нетерпеньем ждёт ваш командир.
Но нет ответа, лишь уныло тени
Ложатся снова на асфальт аллей.
Так майский вечер с тишиной своей
Вползает медленно в просвет густых ветвей.
Уже стихают голоса людские.
Остатки праздника у мусорных корзин.
Журчат фонтана струи озорные.
Мужчина рядом с ним сидит один.
В руке древко знакомого плаката,
И тот же текст, всё те же пара строк:
Гвардейский девяносто пятый
Краснознамённый стрелковый полк…
Вот майский вечер тишиной своею
Заполнил парк. Фонтан журчащий сник.
Держа плакат, по сумрачной аллее
Брёл сгорбленный и плачущий старик.
Осенний день. Сокольники
Когда, забыв о дольном плаче,
В пространствах две души летят,
Нельзя им чувствовать иначе,
Обменивая взгляд на взгляд!
В. Я. Брюсов
Моросью дышат аллеи пустынные,
С веток деревьев, как с подоконников,
Капли идут, словно дети невинные.
Серые тучи, водою набитые,
Виснут над парком клубами махровыми,
А на скамейки, дождями умытые,
Листья присели багряно-бордовые.
Тихо. Безлюдно. Тоскливо. Безветренно.
Травы зелёные, влагу впитавшие.
Ветки рябины качаются медленно
С гроздьями ягод, как угли, горящими.
Вдруг вдалеке, промелькнув на мгновение
(Путнику всякое может привидеться),
Мне поначалу явилось видение:
Кто-то походкою лёгкою движется.
Время, что ждал, показалось мне вечностью –
Старшей подружки нашей ментальности.
И, как финал для прямых в бесконечности,
Девушка шла мне навстречу в реальности.
С тонкою талией, словно тростиночка,
Будто посланник ушедшего лета,
Шла по дороге живая картиночка
В рамке печального тёмного цвета.
Мы поравнялись. Глаза наши встретились.
Лица улыбка на миг осветила,
Головы лёгким поклоном отметились.
Я всё стоял, а она уходила.
Снова свою тучи песню запели.
Капли, стуча, словно быстрые конники,
Скачут по листьям деревьев в аллеях.
Осень дождливая. Холод. Сокольники.
Дуб и берёзка
Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться,
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.
С. Есенин
У лесной тропинки, узенькой, неброской
Прислонилась к дубу тонкая берёзка.
Он уже столетний, повидавший виды.
Молода берёзка – это сразу видно.
И, её любовно накрывая кроной,
Напевает песню он листвой зелёной.
А берёзка ветви радостно раскрыла,
Дуба ствол шершавый нежно обхватила.
Лишь её подружки, стоя в отдаленье,
Молча осуждают это поведенье.
О причине этой всем давно известно.
Разлучать влюблённых – дело бесполезно.
Это мать-природа сильно постаралась.
Чтоб берёзка дубу старому досталась.
И стоит тот гордо, головой качая,
На своих соседей свысока взирая.
К речке устремилась мимо них тропинка,
Прячется за дубом тонкая осинка.
Ветками своими дуб она щекочет.
Разлучить с берёзкой, видно, старца хочет.
Но её желанье дуб не замечает,
Белую берёзку ветками ласкает.
Так живи ты вечно, витязь из былины,
Береги берёзку, берегись осины.
Последние лучи солнца.
Осиновый лес
Я ночью жду тебя. Осины умирают,
Беспомощно шумя туманною листвой.
Надежды то уснут, то снова заиграют.
А сердце, как волна, влекомая луной.
В. В. Набоков
Устав от зноя, день встречает вечер.
Не слышно птиц. Проснулась тишина.
В лесу осиновом деревья словно свечи
Перед иконами в стенах монастыря.
Лениво тянет от земли прохладой.
Всё громче слышно песню комара.
Приняв лучи пурпурного заката,
Как на пожаре, вспыхнула кора.
Заполыхав, помчался пламень алый,
Стволы обнявши, к кончикам ветвей.
А из травы кустарник ростом малый
Взирает с грустью на больших друзей.
А те стоят в молчанье горделивом,
Зелёной кроной смотрят в неба синь,
Которому завидно, что рубины
Закат развесил по стволам осин.
Но, как всегда, всему конец бывает.
Последний луч прошёлся по листве.
То вечер ночи место уступает,
Что тихой поступью проходит по земле.
Кора осин вернула облик прежний,
Внизу кустарник больше не грустит.
Стволов деревьев он касаясь нежно,
Высокомерно на траву глядит.
В лесу осенью
И Осень тихою вдовой
Вступает в пестрый терем свой.
И. А. Бунин
Застелённый ковром малахитовым
Мягкотело пушистого мха,
Лес встречает, как мальчик воспитанный,
Появленье осеннего дня.
Багровеет от радости папоротник.
Видя взгляды нарядных осин,
Так слугою назначенный лапотник
Вдруг представил, что он господин.
Золотисто-багряно-лиловые
Молодые деревья стоят
И на поросль, что рядом, зелёную
Свысока улыбаясь глядят.
Три сестры, три мохнатые ели,
Устремились в объятья небес.
И как птицы они бы взлетели,
Да за корни держит их лес.
Их подружки, поодаль стоящие,
Уже с этим смирились давно.
И, как зрители, фильмы смотрящие,
Созерцают на небе кино.
Но пока там картина обычная:
Из седых облаков пелена,
Что для осени дело привычное,
А точнее, конца сентября.
В одиночестве гордом береза
Золотой примеряет наряд.
Её листья, по прошлому слёзы,
На свиданье с землёю летят.
Дню осеннему искренне радуясь,
Упивается лес тишиной.
На берёзу нарядную жалуясь,
Говорят ели грустно со мной.
***
Засвистело, заныло, закружило
И пошло в разгуляй на поля
Серебристо-искристое кружево,
Что зима с январём соткала.
В свете фар, что машины означили,
Словно звёзды спустились с небес,
Мчатся в вальсе пушистые зайчики,
Набегая на дремлющий лес.
Как солдаты, стоят лесополосы
Обнажённых худых тополей,
А их ветки, как женщин за волосы,
Треплет ветер рукою своей.
И скользит по дороге накатанной
Хвост позёмки в белёсую даль.
Так зимой самолично сосватанной
Января гонит братец февраль.
Бедуин морской пустыни
Безумству храбрых поем мы песню!
М. Горький
Безбрежна водная пустыня,
Лишь ветер в ней один царит,
Щекочет волны голубые
Да с пеной белою шалит.
То, разгулявшись в дикой пляске,
Волну до неба донесёт,
То словно змей из детской сказки
По водной глади проползёт.
Днём солнце – друг его сердечный,
А ночью – бледная луна.
И кажется, что будет вечно
В морской пустыне бесконечной
Склоняться перед ним волна.
Но что я вижу! В синей дали,
Где небо лижет моря край,
Как будто дивными крылами,
Взмахнул там кто-то невзначай.
Почудилось? Да нет, белеют
На горизонте паруса.
Над ними флаги дружно реют,
Стремясь подняться в небеса.
Как всадник с важным порученьем,
Бежит корабль по глади вод.
И, как слуга с повиновеньем,
Волна ему поклон несёт.
Тут понял ветер, что владенье
Морским простором потерял.
И от такого ощущенья
Он заметался, зарыдал.
И нет уже светлей лазури
Воды под быстрым кораблём.
На помощь ветер кличет бурю,
Сознав бессилие своё.
И, помогая брату в горе,
Сестра помочь тому спешит.
Накидкой чёрной небо кроет,
И громом глас её звучит.
Как скалы, с моря поднимаясь,
Из волн рождаются валы,
На судно грозно надвигаясь,
Вздыхая, движутся они.
Ревёт, обнявши снасти, ветер,
А мачты гнутся и скрипят.
И кажется, что в целом свете
Устроил дьявол сущий ад.
Но, презирая мрак могилы,
Из волн сплетённый эшафот,
Летит наш ангел белокрылый
По гребням серо-чёрных вод.
Что будет с ним? Об этом знает,
Наверное, Аллах один,
Который смотрит, как, играя,
У бури силы отнимая,
Летит вперёд избранник рая –
Морской пустыни бедуин.
Деревня
Россия, нищая Россия…
А. Блок
Русская деревня. Позапрошлый век.
Избы-развалюшки с дырами прорех.
Содрана солома с деревянных крыш,
Эх ты, мать-Россия, что же ты творишь!
Видно, голод-тетка взял народ давно,
Убеждён, пустое во дворе гумно,
Вижу у коровы вздутые бока,
Мало от соломы будет молока.
Бабы у речушки со своим бельём.
Вётлы, как старушки, плачут в водоём.
Сизый дым из печки. Хлеб ли там пекут?
По лугу овечки медленно бредут.
Куриц охраняет на траве петух.
Тех осталось трое, куда дели двух?
Барину отдали, чтобы долг продлил.
Год неурожайный снова наступил.
Видно, неслучайно в ясный летний день
Реку поглотила сумрачная тень.
Месяц над землёю марево парит,
Жаркий воздух с поля на дома летит.
Что же ты, Создатель, в небесах живёшь,
Русскому народу счастья не даёшь?
Сколько он, смиренно, глядя в образа,
Истово поклоны клал, закрыв глаза!
Сколько снёс он в церковь от себя даров,
Голод отгоняя от твоих попов!
Может, милость Божья низойдёт твоя
На поля засохшие струями дождя?
Посмотри, деревья на тебя глядят,
Ведь они, как люди, тоже пить хотят.
Если мы с грехами, то они уж нет.
Дай воды страдальцам, помоги, мой свет.
Марево на небе влажным ветром сдуй.
Дай в тебя поверить, Боже. Аллилуй!
Ручей в лесу на косогоре
Так шептал, и журчал, и бежал ручеек;
На ружье опершись, я стоял одинок,
И лишь говор струи тишину прерывал,
И о прежних я грустно годах вспоминал.
А. К. Толстой
Дорогу к морю пробивая
Меж толстых жилистых корней,
Водою тёмною мерцая,
Бежит с журчанием ручей.
К нему, спускаясь с косогора,
Ползёт, как раненый, трава,
И пристальным зелёным взором
Глядит на сосны вверх она.
Но те её не замечают.
Им безразличен лик земли.
К себе их небо с детства манит.
Достичь его хотят они.
Давно хвоя их нижних веток
Не колет путника шутя.
Давно поýтру, в час рассветный,
Ступая тихо, неприметно,
Охотник, тишину храня,
Сюда за дичью не заходит.
Кабан семью свою не водит.
И только летом комары
Сюда, спасаясь от жары,
Слетаются. И над водой
Зудит и вьётся серый рой.
Здесь всё объято тишиною,
А время замедляет ход,
Как уж за жертвою ползёт
К воде, скрываемый травою,
Да, нарушая изредка покой,
Сыграет дятел барабанный бой.
Ноябрь
(элегия)
Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной…
А. С. Пушкин
Забрезжил чуть рассвет. На сонные поляны,
Где желтую траву припудрила роса,
Поднявшись от воды, пошли гулять туманы,
Прибрежные кусты их скрыла полоса.
Круг меряет земля в своём движенье вечном,
И вот уже восток надел платок зари.
Стремится вдаль река полоской бесконечной,
Бледнеют лики звёзд в космической дали.
Светлеет небосвод, внимая лику солнца,
Что медленно встаёт над спящею землёй.
Мерцают в камышах лесных озёр оконца.
Да облаков толпа проходит стороной.
В дубравах тишина. Не слышно птичьих трелей,
Пернатые давно отправились на юг.
И только строгий взгляд седых столетних елей
Смущает нагота безлиственных подруг.
Ноябрь царит вовсю. Декабрь ещё далече.
Октябрь ушел давно с дымами от костров.
Застыли у реки осины, словно свечи,
Средь пёстрого ковра упавших с них листов.
Как море, синева бушует над землёю,
Но солнечных лучей не радует тепло.
Прильнула к берегам река своей волною,
Глядя, как ивы к ней склонились тяжело.
В округе ни души, пустынно, безглагольно,
Не слышен шум толпы и дикий рёв машин,
Как дышится легко средь этого приволья,
Где ты в одном лице и раб, и господин!
Здесь мысли в голове приводятся в порядок.
Мятежная душа находит здесь покой,
Когда среди берёз, стоящих стройным рядом,
Проходишь не спеша, шурша сухой листвой.
Море в Крыму
Встаёт рассвет над синеоким морем,
На край скалы бросая нежный взгляд,
Где камни уже матово блестят,
Что злато скифов, найденное в поле,
Когда под сильным проливным дождём
С него срывается тяжёлый глинозём.
Вкушая безглагольность бытия,
Безмолвный мир, обнявшись с тишиною,
Следит за морем, чтоб своей волною
Оно, шумя, не билось в берега.
И вот, уткнувшись в вековой гранит,
Послушно море синее молчит.
Рассвет, меняя день, прибавил ход.
За горизонтом ветер отдыхает.
Край у скалы, как золото, сверкает,
Лазурь небесная в морскую синь течёт.
И, словно чья-то светлая душа,
Над морем облачко витает не спеша.
Среди волн
Суровым отблеском ножа
Сверкнешь ли, пеной обдавая,–
Нет! Ты не символ мятежа,
Ты – Смерти чаша пировая.
И. Анненский
Шторм угасает. Чёрное море
Волны о скалы дробит.
Ветер резвится в бескрайнем просторе
И завывая свистит.
Тучи нависли над самой водою,
А в это время вдали
Чистое небо блестит полосою.
(Как его ждут корабли!)
Но, не желая покою сдаваться,
Дыбится в море волна,
С нею другие встречаться боятся,
Их не жалеет она.
Пену с подружек гребнем сбивая,
Мчится волна на скалу.
Цвет бирюзовый на синий меняя,
Рвётся она в вышину.
Вот и скала, созиданье гранита.
Смотрит волна на неё.
Верится ей, что не будет убита.
Жизнь так прекрасна её!
Рокот. Удар. Туча брызгов солёных
Радостно в небо взвилась,
А по скале в погребальных колоннах
К морю вода подалась.
Так и не стало бегуньи отважной.
Ей подражателей нет.
Море уже перестало быть страшным,
Тёмный меняет свой цвет.
Ветер лениво гуляет в округе,
Медленно волны идут
И о своей своенравной подруге
Тихую песню поют.
Чаепитие в Мытищах
И пошли они солнцем палимы,
Повторяя: «Суди его бог!»
Н. А. Некрасов
Июньский день. Ползёт к зениту солнце.
Царит кругом цветочный аромат.
Трактир в Мытищах распахнул оконца,
А в палисаднике его столы стоят.
Цветною скатертью один из них накрытый,
Его венчает медный самовар.
Стакан стеклянный. Чай, в него налитый,
Чуть испускает ароматный пар.
Тот стол один сегодня занимает
(Персона важная по должности своей):
От праведных трудов здесь отдыхает
За чаепитьем местный архиерей.
И, развалившись в кресле деревянном,
На край стола свой выложив живот,
Сидит священник в чёрном одеянье,
Из блюдца чай неторопливо пьёт.
А позади, стремясь быстрей напиться
(Того гляди, владыка подзовёт),
Монах-келейник тёмную водицу
В себя глотками, обжигаясь, льёт.
Как в масле блин, блестит лицо святоши,
Стекает пот по рыжей бороде.
Он в мыслях благостных. Мешать ему негоже.
Как вдруг пред ним являются, о боже!
Два нищих с улицы. Эй ты, служанка, где?
Один из них – слепой солдат-калека
(Войной истерзан русский богатырь).
Шинель на нём – подруга четверть века.
А рядом с ним – мальчишка-поводырь.
Блестит «Георгий» на сукне потёртом,
Медали две ютятся рядом с ним.
Одной рукой костыль сжимая твёрдо,
Солдат другою просит пóдать им.
Босой парнишка в порванной одежде
Смиренно свою голову склонил.
Снял шапку старую и с робкою надеждой
Её для подаянья предложил.
«Ради Христа, подайте, добры люди», –
Слезливо детский голос прокричал.
«Для попрошаек здесь не место будет», –
В ответ служанки окрик прозвучал.
И, вторя ей, от зноя изнывая,
В себе брезгливость силясь побороть,
Священник, чай из блюдца попивая,
Пропел уныло: «Вам подаст Господь».
Немного нищие в молчанье постояли
И, повернувшись, тихо побрели.
Позванивали изредка медали,
Что у солдата были на груди.
Шумел листвою придорожный тополь,
Слепой солдат устало ковылял,
А память воскрешала Севастополь,
Что восемь лет назад он защищал.
В который раз картины боевые
Его терзали, болью ран горя,
Как он ходил в атаки штыковые
За Бога, за Россию, за царя.
Держа рукою за плечо мальчишку,
Кто вёл слепого, меря свой шажок.
Он говорил, тому чтоб было слышно:
«Бог им судья, ты не горюй, дружок…»
Беспечно солнце из небес светило,
В трактир ввалилась шумная толпа.
А в палисаднике, как новое кадило,
Блестела рожа рыжего попа.
Проводы покойника
Савраска увяз в половине сугроба,
Две пары промерзлых лаптей
Да угол рогожей покрытого гроба
Торчат из убогих дровней.
Н. А. Некрасов
Зимнее утро. Мороз пробирает.
Ветер снежинки над полем несёт.
Лошадь, дорогу в снегу пролагая,
Сани к погосту с деревни везёт.
В старом тулупе, не спавши две ночи,
Баба-возница понуро сидит.
Из неотёсанных досок сколочен,
Гроб на санях чуть рогожей прикрыт.
Девочка рядом, его обнимая,
К доскам прижалась своею щекой.
И то и дело она повторяет:
«Тятенька, тятенька, тятенька мой».
В шапке мохнатой, в тулупе отцовском
Брат на санях, руки спрятав, лежит,
Взгляд у него не по-детскому взрослый,
А подбородок по-детски дрожит.
Лошадь понуро по снегу плетётся,
Женщина вожжи сжимает рукой.
Сердце в груди учащённое бьётся.
Умер кормилец! Что будет с семьёй?!
Дома остались ещё малолетки.
Старшие с ней провожают отца.
«Бедные, бедные, бедные детки», –
Баба твердит про себя без конца.
Шлёт им судьба нищету и разлуку.
Старших ей в люди теперь отдавать.
И, подавляя душевные муки,
Младших детей подаяньем спасать…
Эх ты, Россия, рядишься в державу,
Делая ставки опять на штыки.
Глянь, в деревнях не по божьему праву
Мрут, словно мухи, твои мужики.
Кто от работы тяжёлой, несносной,
Кто с безнадёги упившись вином.
Может, опомнишься, Русь, ведь не поздно
Паузу сделать в стремленье своём.
Чтоб вымирать перестали деревни,
Как и в стране православный народ,
А для правителей стала бы первой
Дума о том, как он нынче живёт.
Впрочем, прошу я, читатель, немного:
Лишь проложить к милосердию мост,
Чтобы для русских исчезла дорога:
Роды в мученьях – рабство-погост.
Звезда Рождества
Она пламенела, как стог, в стороне
От неба и Бога,
Как отблеск поджога,
Как хутор в огне и пожар на гумне.
Б. Л. Пастернак
Молчит пустыня, обнимаясь с ночью,
Холодный ветер кружится шутя.
Вертеп в скале. У девы непорочной
Явилось в нём к полуночи дитя.
А над пустыней, в серый плащ одетой,
Не помнящей уже свои года,
Вдруг замерцала необычным светом
На звёздном небе новая звезда.
Свет от неё был виден во всём мире,
Признав его, почтенные волхвы
Пошли туда, куда лучи светили,
Неся с собой богатые дары.
Разбужены с небес идущим светом,
Стряхнув песок с разостланной дохи,
Пошли к пещере друг за другом следом,
Свои стада оставив, пастухи.
Невидимые, двигались за ними
Небесные посланники босые…
А вот и пещера. Отверстье скалы,
Туда уже входят седые волхвы.
Их дева Мария с поклоном встречает,
У входа другим подождать предлагает:
– Потом вознесёте свои нам хвалы,
Проснётся младенец, вручите дары.
Завёрнутый тканью и спящий в яслях,
Ребёнок не слышал движений входящих,
Не видел он лиц звездочётов, стоящих
В молчанье пред ним с удивленьем в глазах.
Боролся светильник один с темнотою,
Последние силы собравши едва.
Вдруг свет необычный прорвался в покои –
То в гости явилась звезда Рождества.
Разбуженный ею, ребёнок проснулся.
Волхвы с интересом склонились над ним,
Завёрнутый в ткань, он им чуть улыбнулся,
Вниманьем Марии надёжно храним.
Вдруг ручку избавив от тканного плена,
Ладошкою вверх он её приподнял.
О, если бы знали волхвы! Со вселенной
Младенец с рожденья себя обвенчал.
Дебри
Не бывает пророк без чести,
разве только в отечестве своём и
в доме своём.
(Евангелие от Матфея, 13:57)
Евгению Шахову
Прохладно здесь в июльский знойный день.
Посланцам солнца путь сюда заказан.
Упавший ствол. Над ним нависла ель,
Глядя на пень своим зелёным глазом.
Здесь полумрак ждёт с нетерпеньем ночь.
Пушистый мох деревья обнимает.
И кажется, что Дед Мороза дочь –
Снегурочка – в жару здесь почивает.
Сюда не ходит звонкогласый Лель
В накидке, сшитой пёстрыми цветами,
И соловьёв раскатистая трель
Здесь не звучит весенними ночами.
А осенью, когда златой наряд
Природа примеряет безмятежно,
Зелёными деревья здесь стоят,
Смотря на всех зеленоглазо нежно.
Зима-старушка шубою своей
Их накрывает с завываньем вьюги.
Но, снег проткнув иголками ветвей,
Стоят в молчанье колкие подруги.
Вот так и мы проходим жизни путь:
Рожденье, детство, отрочество, юность,
Успели только в зрелость заглянуть,
А тут и старость нас уже коснулась.
Плутая в дебрях пагубных страстей,
Ошибки без раздумья совершая,
Мы беспокоимся лишь о судьбе своей,
Судьба России нас не занимает.
О чести позабыли мы давно.
Не модным стало счастье созиданья.
Похоже, русским издревле дано
Ярмо с гремушками под звуки бичеванья.
По дороге домой
По дороге домой,
когда лесом шёл ранней весною,
Провожали меня
белоногие толпы берёз.
Не оделись они
ещё нежно-зелёной листвою,
Но блестели на них
ожерелья серебряных слёз.
По дороге домой,
когда летом лесною тропою
Шёл я мимо берёз,
шелестящих от ветра листвой,
Пела песню пчела,
стрекоза любовалась собою,
А лесные цветы
расступались в траве предо мной.
По дороге домой,
когда шёл по осеннему лесу,
А с берёз тонконогих
печально слетала листва,
Провожали меня
журавлей пролетающих песни,
Под ногами была
сединою покрыта трава.
По дороге домой,
когда лесом шёл в зимнюю стужу
Мимо спящих берёз,
что в сугробы укрыла метель.
Я лишь понял тогда,
как тебе, моя Родина, нужен
И как ты мне нужна
с неподдельной тоскою своей.
Сколько нужно пройти,
пережить, передумать про это,
Чтобы только понять:
нет на свете дороги иной,
Как идти по земле,
где покоятся мудрые деды,
А их души тебя
провожают с работы домой.
***
Люблю я солнце осени, когда,
Меж тучек и туманов пробираясь,
Оно кидает мёртвый луч
На дерево, колеблемое ветром…
М. Ю. Лермонтов
Осенний дождь, свой завершив парад,
Пошёл на запад, тучи собирая.
А камыши, болото охраняя,
Рядами мокрыми вдоль берега стоят,
Да цапля серая, застыв среди стеблей,
Глядит внимательно за жертвою своей.
С уходом туч светлеет лик небес,
Дождём умытая земля ему внимает,
А тот свой взгляд при этом устремляет
На погрустневший и промокший лес.
И вот сверкают золотом вдали
Берёзы, что стоят как корабли.
И, как костры, пылающи в ночи,
Два старых клёна на пригорке блещут,
Листва на ветках пламенем трепещет,
А листья падшие сверкают, как угли.
Сложив в часы минут размерный ход,
Осенний день творит свою работу.
По небу солнце к западу идёт,
В мохнатых тучах делая проход,
А луч его приветствует болото.
Об авторе:
Родился в 1963 году. Выпускник Воронежского государственного медицинского института им. Н. Н. Бурденко (1986). Сельский врач. Работает в одной из районных больниц Тамбовской области.
Член Российского союза писателей. Кандидат в члены Интернационального Союза писателей. Лауреат литературных премий (поэзия): им. М. А. Булгакова, им. В. В. Набокова, им. М. Ю. Лермонтова, журнала «Сура» (Пенза). Обладатель звания «Лучший писатель года» (2015–2019 годы) по версии Интернационального Союза писателей.
