Из цикла рассказов «Дети на войне!»
Из цикла рассказов «Дети на войне!»
Сашина птица
Саша капризничал и не хотел кушать суп:
— Мама, я второе хочу, картошку с котлетой, и компот, — канючил и ныл он.
Мать Саши молчала и резала помидоры с огурцами на салат. Наконец она не выдержала и закричала:
— Всё, хватит! — и с этими словами, пододвинув табуретку к столу, села рядом с сыном. — Ну чего ты не ешь, борщ такой вкусный!
Взяв лежащую на столе ложку, она попробовала суп и, показывая, какой он замечательный, причмокивая, покачала головой.
— Всё равно не буду, — сказал Саша и отвернулся в сторону.
Мать в сердцах уже хотела поставить ребенка в угол, но тут на кухню пришел отец.
— Что у вас случилось? — спросил у обоих папа.
— Да суп есть не хочет, — ответила жена.
Налив мужу большую тарелку, продолжила резать салат.
— Да, сынок, дела! Давай-ка я тебе расскажу одну историю, а ты послушай!
Давным-давно, когда я был очень маленьким, началась война. Люди собирали свои вещи и уезжали подальше от фронта. Один мальчик со своей старшей сестренкой были дома одни и ждали свою маму. Время летело час за часом, а её все не было. Вдруг на улице раздался такой грохот, от которого дети пулей вылетели из дома и бросились бежать сломя голову. Затем заскочили от страха в подвал чужого дома, где сестренка прижала брата к себе. Так дети провели в обнимку остаток дня и целую ночь. На следующий день ребята попытались открыть дверь подвала, которую завалило и полотно не поддавалось ни на сантиметр. После нескольких тщетных попыток освободиться брат с сестрой решили обследовать подвал. По звуку определив шум капающих капель в углу и поставив валявшуюся на полу чашку, сестренка напоила сначала братика, и только затем маленькими глотками, экономя каждую каплю воды, попила сама.
— Неизвестно, сколько нам, Саша, сидеть в подвале, поэтому давай воду беречь, больше у нас с тобой есть нечего, — сказала ему сестра Таня.
Прошло пять дней. Обессиленные дети молча дремали, иногда отпивая из чашки с уже все реже падающими в неё каплями воды. Таня смотрела на маленького голодного Сашу, которому в это время снился сон, как они всей семьей до войны ходили в цирк, где ему запомнился номер с голубями. Дрессировщик заливисто свистел, и птицы в ответ приносили в клюве карамельки, завернутые в яркие обертки, которые потом раздавались сидящим на первых рядах детям. Саша, как назло, сидел в пятом ряду, и конфет мальчику не доставалось. Неожиданно ему в голову пришла шальная мысль, и, повинуясь ей, ребенок громко свистнул, и у него получилось. Один из голубей, летевших со сладостью в сторону дрессировщика, развернулся и полетел в его сторону, другие пернатые на свист мальчика никак не отреагировали. Сев на протянутую к птице руку ребёнка, голубь выпустил из клюва конфету прямо на ладошку Саши и опять взлетел вверх. Через некоторое время мальчик опять свистнул, и тот же голубь, как по команде, опять принес ему конфету. Почувствовав на себе недобрый взгляд дрессировщика, грозившего пальцем со сцены, Саша испугался и больше не свистел.
В следующий выходной, упросив родителей отпустить его одного на представление, ребёнок с нетерпением ждал встречи с птицей. И каково же было его разочарование, когда на свист, вырвавшийся неожиданно у Саши прямо посреди представления, к мальчику никто не прилетел. Услышав знакомый свист в зале, суровый дрессировщик подошёл к Саше и, взяв его за ухо, наклонившись, сказал:
— Нету больше твоего голубя, его кошка съела.
Вырвавшись из рук циркача, мальчик припустил со всех ног домой. Потом ему не раз снился по ночам его голубь, и ребенок просыпался от чувства вины за гибель пернатого. Саша подозревал, что никакой кошки не было, а просто птица пострадала из-за того, что перестала слушаться хозяина, и виной этому был он.
Таня видела, как брат во сне тревожно и беспокойно метался и бормотал. Неожиданно брат проснулся.
— Саша, ты плохой сон видел? — спросила Таня.
— Да! Помнишь, я тебе рассказывал про голубя? — ответил брат.
— Конечно, я же сама видела на представлении, как птица тебе конфеты приносила.
И чтобы хоть как-то растормошить унывающего очень голодного Сашу, девочка попросила его свистнуть так же, как в цирке.
— Да не получится у меня, — отнекивался брат.
В конце концов, решившись, он подошел к небольшому окошку подвала, в которое было невозможно пролезть, и свистнул. Сначала один раз, потом ещё раз, и самый громкий и длинный получился третий свист. В это же мгновение раздалось хлопанье крыльев и в окно влетел старый знакомый Сашин голубь. В клюве он держал конфету. Положив гостинец в руку мальчика, птица улетела. Обалдевший от увиденного ребенок стоял как вкопанный, пока его не потянула за рукав сестра. Разделив пополам конфету, которая сладостью растекалась во рту, Саша ещё раз свистнул в окно. Спустя секунд тридцать, опять с конфетой в клюве, прилетел знакомый голубь. Через двадцать минут в кармане Саши было уже более десяти конфет.
— Пока хватит, — сказала Таня, — пернатому надо отдохнуть.
— Конечно, — согласился с ней брат.
Два дня подряд голубь носил детям конфеты в подвал. От полученной сладкой глюкозы вперемешку с водой ребятишки начали оживать. Наконец, на очередной свист Саши в окне появился человек.
— Кто здесь? — спросил мужчина.
— Ой, дядечка, помогите нам дверь открыть, нас засыпало! — закричала Таня.
Через час дети были уже на свободе. Мужчина, который их спас, оказался соседом по дому, знавший детей и их родителей. Проводив спасенных к убивающейся от горя матери и услышав от неё кучу благодарностей, сосед ушел на работу. А мама Саши и Тани теперь перед каждым уходом тщательно закрывала дверь на ключ и, учитывая местонахождение квартиры на четвертом этаже, покинуть её детям было невозможно. Тщетны были Сашины попытки свистеть в открытую форточку — голубь, может быть, его не слышал или вообще улетел с другими птицами далеко отсюда.
Став взрослей, после войны Александр в каждом пролетавшем в небе голубе видел своего спасителя и всегда при случае покупал хлеб и кормил птиц.
— Ну, а при чем, папа, тут суп? — спросил отца сын.
— Так вот, сынок, мечта у нас сестрой была только одна: когда мы освободимся из подвального плена, досыта наесться наваристого домашнего борща, который так вкусно варила наша мама.
— Так это ты был, папа? — спросил Саша.
— Да, сынок, я.
После этих слов мальчик налег на суп и, быстро уделав тарелку, попросил ещё добавки. Котлета с пюре так и остались на плите нетронутыми.
Ночью маленькому Саше приснилось, как к нему прилетел голубь и сел прямо на кровать. Наверное, это было его будущее. Когда мальчик вырос, он стал военным летчиком. И часто потом вспоминал рассказ отца, заметив за крылом своего истребителя порхающих стаей голубей…
Военная тайна ветерана
Маленький внук ползал на коленях деда и, газуя губами, крутил руль воображаемой машины, выколотой у ветерана на руке. Изображение грузовика было очень четким, несмотря на морщинистые, когда-то очень сильные руки, и потому так нравилось внуку.
— Деда, а деда, расскажи про войну, — просил внук, зная, что ему, самому любимому, тот не откажет.
— Ну, про что тебе рассказать, внучок? — спросил дедушка.
— Про то, как мы победили, — сказал внучок Иван, названный так в честь деда Ивана Семеновича Мананникова.
Ветеран немного подумал и предложил внуку послушать рассказ об очень важной военной тайне, которую знают только он и президент нашей страны.
Услышав такие таинственные слова деда, пятилетний Ваня, открыв от удивления рот, перестал ездить на воображаемой машине и сел слушать дедушку.
— Вот, значит, слушай, — начал Иван Семенович. — В сорок третьем меня призвали на войну, откуда с первых же дней я попал на передовую. Наша дивизия готовилась к наступлению, до которого оставались считанные дни, и мы, солдаты, просто от нечего делать разговаривали и делились новостями из дома друг с другом. Это очень отвлекало бойцов от грустных мыслей. У меня, внучок, этот бой был первым! Я был совсем желторотым юнцом, ничего не знающим о войне. И поэтому очень боялся, как я буду себя вести в наступлении, и не знал, что нужно делать, чтобы меня сразу же не убили. Первый раз все-таки! Тут, на мое счастье, ко мне подошел с разговором старшина.
— Что, страшно, сынок? — спросил он меня. — Да ты не бойся, если не будешь бояться, то смерть тебя сама испугается и стороной обойдет. Вот я, хлопчик, второй год воюю и хоть бы что: жив и здоров, только два раза ранило, потому что тайну одну знаю. И тебе по секрету покажу. — Произнеся эти слова, он достал из нагрудного кармана гимнастерки маленький узелок, в котором оказалась горсть самой обычной земли. — Видишь: вот она меня, родная, хранит и оберегает, и если уж настигнет меня пуля вражья где-нибудь на чужбине, то умру я со своей родной землицей. Ты, когда первый раз в атаку побежишь, все сам увидишь, — сказал старшина и пошел дальше по своим делам. Потом, оглянувшись, добавил: — Ты самое главное не забудь сделать: «Ура!» громче всех кричать. Тогда тебе вообще ничего страшно не будет!
То, что старшина уже столько воюет, вселило в меня уверенность и надежду.
Прошло несколько дней. На рассвете, в четыре часа утра, мы все проснулись от гула пролетающих над головой реактивных снарядов «Катюш», которые через некоторое время сменила тяжелая артиллерия. Из-за режима строжайшей секретности нас никто не посвящал в планы командования о начале наступления. Мы все вскочили и, взяв в руки винтовки, залегли на кромке окопа, ожидая приказа вступить в бой.
Тянулись томительные для всех минуты ожидания и неизвестности своего будущего. Прошло около часа, и было слышно, как грохот от разрывов снарядов смещался вглубь территории противника. Бывалые и обстрелянные среди нас солдаты стали проверять оружие, прищелкивая к винтовкам штыки, зная, что с минуты на минуту прозвучит команда к наступлению.
— За Родину! Вперед! В атаку! — закричали офицеры взводов и, встав на край окопов, наблюдали за своими солдатами, которые, выпрыгивая, бежали вперед, крича победное «Ура!» так громко, как никогда до этого, наверное, не кричали.
До позиции фашистов было метров триста, мы все бежали, падали, спотыкаясь о края воронок, опять вставали и бежали вперед, подгоняемые каким-то неведомым мне чувством ярости и солдатской злости на врага. С каждой минутой боя во мне оставалось все меньше страха, и, когда я увидел своего первого целившегося в меня фашиста, то, не задумываясь, выстрелил в него. Потом началась штыковая схватка, у всех нас кончились патроны в винтовках и не было времени их перезарядить. Фашисты были в лучшем положении: у них были автоматы, и они строчили в нас не переставая, боясь вступать в штыковой бой, убегая ко второй линии обороны.
И тут я заметил нашего старшину, который бежал впереди всех нас, у него также кончались патроны, и он колол врага винтовкой направо и налево, раскидывая их вокруг. Высокий и крепкий, старшина уже очень устал, и я побежал к нему помочь отбиться от наседавших на него немцев, но не успел. Один из фашистов направил на старшину автомат и выпустил в него целую очередь. Старшина немного согнулся от боли, но все же оставался на ногах, коля штыком врага.
Увидев такое, немцы что-то залопотали на своем, и один из них начал стрелять в старшину из пистолета. После каждого выстрела солдат все сильнее и сильнее склонялся к земле, но все равно продолжал воевать, убивая фашистов одного за другим.
Оказалось, что не только я видел этот подвиг старшины, но и многие другие мои товарищи. Немцы не понимали, как практически уже несколько раз убитый советский солдат может еще столько времени воевать и сражаться с врагом.
Закричав от ужаса и перестав оказывать сопротивление, фашисты подняли руки, сдаваясь подоспевшим на помощь старшине нашим воинам. Вокруг погибшего героя мы насчитали двенадцать мертвых немцев и столько же ранений в его груди. За этот подвиг старшину, которого звали Василием, наградили посмертно орденом Красного Знамени, и долго еще потом все, кто видел его геройский бой, рассказывали о нем своим сослуживцам и писали домой семьям.
А фашисты, наоборот, стали еще больше бояться наших атак, трусливо убегали поджав хвосты и причитали на ходу, что советские солдаты заколдованные.
— А что, деда, наши солдаты действительно заколдованные? — спросил внук.
— Это, внучок, наша земля солдату силу дает, а у врага забирает, потому что не мы с войной на чужую землю приходим, а враг к нам идет на свою погибель.
— А президент откуда это знает? — спросил деда Ваня.
— Как откуда? Ведь он же человек военный и ему положено знать, что каждый наш солдат десятерых иностранных стоит и даже убитый воюет, защищая свою Родину, нагоняя страх и ужас на врага.
С этими словами он положил засыпающего внука на диван. В эту ночь маленькому Ване снилась война, и он был очень горд от мысли, что теперь знает самую главную тайну своего дедушки-ветерана и самого президента. А его дед, Иван Семенович, достав свой парадный китель, чистил и поправлял на нем медали и ордена, с грустью вспоминая своих боевых товарищей, не доживших до славного юбилея — семидесятилетия Великой Победы.
Холокостские яблоки
Пролог
Люди, как же это страшно! Посмотрите на эту фотографию! Женщина обнимает в последний раз свою маленькую дочку! Ещё один миг! Выстрел подонка — и их больше нет! Мне ужасно хочется собрать все рассказы, которые написаны про нечеловеческие зверства фашистов, и опубликовать книгу под названием «Будьте вы прокляты!!!» И отправить её всем ныне живущим фашиствующим тварям!
***
Между лагерными бараками шел высокий молодой эсэсовец. В правой руке он держал снятую с головы фуражку со зловеще блестевшим на солнце черепом с костями, наполненную до краев яблоками. Откусывая по несколько кусков, он бросал огрызки на землю в сторону бараков. Заключенные, в основном женщины и дети, наблюдали через щели между досок за немцем, глотая голодную слюну. Никто из них не осмеливался поднять остатки яблок с земли, опасаясь, что их застрелят.
Возле одного барака сидели женщина с ребенком — девочкой и старуха лет шестидесяти. Они не успели спрятаться и теперь так же, как и другие, наблюдали за аппетитно уплетавшим яблоки немцем. Заметив женщин, эсэсовец остановился и бросил два надкушенных яблока недалеко от заключенных. С минуту постояв и не дождавшись от них никаких действий, гестаповец двинулся дальше. Одно из яблок настолько близко упало к матери с ребенком, что она решила потихоньку достать его. Посадив дочку рядом со старухой, женщина поползла к яблоку. Схватив его, решила посмотреть, что делает эсэсовец, — и в эту минуту ее голову взорвала страшная боль.
— Свинья! — по-немецки сказал он, засовывая обратно в кобуру пистолет.
Девочка пяти лет, только что сидевшая на руках своей матери, с ужасом увидела, как ее маму убил выстрелом в голову высокий эсэсовец в черных хромовых сапогах. Ребенок оцепенел. В ее детской головке промелькнула только одна мысль: «Мамы больше нет! Мамы больше никогда не будет!»
И от этого недетского горя ребенку хотелось закричать на весь мир, но она боялась это сделать. Затравленная и забитая, она только сильней вжалась в стенку барака, возле которого сидела, и беззвучно завыла от безысходной беды.
Так плакать ее научила жизнь в лагере: никому из немцев не показывать своих чувств, не издавать ни звука, даже когда тебе больно. Быть невидимой и неслышимой, только так можно было выжить в этом аду! Но слезы ребенка не могли быть невидимыми и стекали по худенькому, истощенному от недоедания личику, каплями падая на пыльную землю.
— Да, дитятко… — сказала сидевшая рядом старуха, видевшая, как убили мать ребенка. — Пропадешь ты без мамки…
Иван, солдат Победы. Освенцим
Миллионам зверски замученных в лагерях смерти и выжившим жертвам фашизма во Второй мировой войне посвящается
27 января 1945 г., Красная Армия освободила Освенцим, остановив конвейер смерти в одном из крупнейших фашистском лагере уничтожения. Этих лагерей было много! Разбросанных по всей Европе: Треблинка и Майданек, Дахау и Бухенвальд, Собибор, Заксенхаузен, Равенсбрюк, Саласпилс. Их названия навсегда останутся в памяти военных и послевоенных поколений. Погибшие там узники заплатили жизнями за просчеты тех политиков, которые пытались «умиротворять фашизм», откупаясь интересами других государств и народов, подталкивая Гитлера на новые агрессии и захваты всё больших территорий, поощряя германский империализм в «походе на Восток».
Предметом профессиональной гордости администрации Освенцима и других лагерей смерти было превращение их в прибыльные предприятия — помимо использования багажа и личных вещей, утилизации подлежали и останки жертв: зубные коронки из драгоценных металлов, женские волосы, использовавшиеся для набивки матрасов и производства бортовки, кости, перемалывавшиеся в костяную муку, из которой на германских химических предприятиях изготовляли суперфосфат, и многое другое.
Ощутимую выгоду от лагерей получало и арийское население Третьего рейха, среди которого распределялись одежда, обувь и другие личные вещи (в том числе детские игрушки) жертв Освенцима, а также «германская наука» (в Освенциме были построены специальные больницы, лаборатории и другие учреждения, где в распоряжение немецких профессоров и докторов, ставивших чудовищные «медицинские эксперименты», поступал неограниченный «человеческий материал», в том числе и дети!)
***
Теплушка в составе поезда тряслась на стареньких, давно без ремонта, рельсах. Находившиеся в ней солдаты с уставшими лицами от этой, казалось бы, бесконечной войны, смотрели на пролетавшие мимо незнакомые пейзажи, и каждый думал о доме, который они оставили по велению сердца, уйдя на фронт защищать свою Родину. Война подходила к концу, и каждый из них мечтал только об одном: выжить в этом аду и вернуться домой к своим семьям. Один из солдат, которого звали Иваном, рассматривал пожелтевшую карточку жены с двумя детьми. Украдкой посмотрев по сторонам и убедившись, что за ним никто не наблюдает, поцеловал каждое лицо на фотографии, особенно долго задержал свои губы на детях, двух девочках, старшей из которых исполнилось десять лет, а младшей — семь. Последнее письмо, которое Иван получил от семьи, было написано женой уже давно.
Прошел почти год, как от них не было писем, и он мучился от этой неизвестности за судьбу своих близких. Другие его сослуживцы занимались кто чем: штопали старенькие гимнастёрки, чинили сапоги или просто отдыхали на грубо сколоченных нарах из того, что первое подвернулось под руку. Поезд догонял драпавшего на запад врага, который бежал так, что только пятки сверкали.
Неожиданно состав стал замедлять ход и спустя десять минут остановился. Выпрыгнув из теплушки на улицу, бойцы, разминая затекшие от долгого сидения ноги, с любопытством оглядывались по сторонам.
— Завод, наверное, какой-то, — сказал Ивану его сослуживец Саша, вместе с которым они воевали бок о бок второй год. И, получив в последнем бою одну на двоих тяжелую контузию от разорвавшегося рядом снаряда, пролечившись в госпитале два месяца, также вдвоем попали в отделение пехоты воевать дальше.
— Да не похоже на завод, — ответил другу Иван.
— Ты смотри, Ваня, сколько труб, наверно, здесь фашисты сталь варили, — и с этими словами Саша, закурив, стал разглядывать дальше окружающий его пейзаж.
Раздалась команда строиться, и, спешно побросав самокрутки на землю, около трехсот солдат и офицеров выстроились вдоль поезда.
— У кого нет противогазов — раздать из моего запаса, — приказал взводным командир эшелона.
С удивлением крутя в руках полученный новенький противогаз, Иван не знал, что с ним делать, и смотрел, как другие надевают это слоноподобное устройство себе на голову, затем натянул его на себя. Когда он сквозь запотевшие от дыхания стёкла увидел своего друга Александра, ему вдруг стало смешно от его вида, и он рассмеялся. В ответ засмеялся и Саша. Сколько бы ещё продолжалось веселье двух товарищей, если бы не прозвучавшая команда:
— В колонну по трое стройся!
— Шагом марш!
И колонна солдат в противогазах двинулась в сторону высоких труб, похожих на заводские. Никто не знал, что ждет их впереди и зачем всех заставили надеть противогазы. Некоторые смельчаки, убедившись, что их никто не видит, открутили трубку противогаза от гильзы защитного фильтра, и буквально через десять минут судорожно начали прикручивать их обратно. В противогазы без защиты попал такой смрад, от которого можно было задохнуться. Под ногами началась земля, покрытая, как снегом, толстым слоем пепла. Вдруг неожиданно она превратилась в ров шириной примерно метров пять, который по самые края был наполнен человеческими телами! В основном женщинами и детьми! Привыкшие и обстрелянные бойцы от увиденного просто оцепенели, тела маленьких детей и их матерей вперемешку лежали, ничем не прикрытые, и это было так страшно, что никакой ад не мог сравниться с этой вершиной нечеловеческого зверства.
Многих солдат начало рвать, и они, срывая противогазы с лица, обезумев от увиденного, бежали от этого страшного места обратно к поезду, не слушая команды офицеров. И только автоматная очередь в воздух привела часть из них в чувство.
— Вы что как бараны себя ведёте? — кричал им командир поезда. — Надо всех, кого можно, нормально похоронить! Мы же всё-таки люди, — уже уговаривая, без приказа, просил он солдат.
Бойцы постарше, выпив по сто граммов и надев противогазы, пошли выполнять просьбу командира. Всех, кто был морально послабей, поставили копать недалеко от первого рва второй, такой же, чтобы можно было по-человечески в братской могиле под двухметровым слоем земли похоронить убитых. Поэтому часть зверски замученных тел солдаты на носилках переносили во второй ров из переполненного первого. От увиденного бойцы, прошедшие огонь и лихолетье войны, плакали, вспоминая оставленные дома семьи, невольно всматриваясь в лица детей и женщин, с ужасом представляя, что могут увидеть среди них родные, знакомые черты. И так продолжалось около двух часов. Когда до конца рва оставалось несколько метров, Иван заметил на одних из проносивших мимо него носилках что-то знакомое, и его мозг разорвало словно пулей. Не веря своим глазам, он побежал за носилками.
Догнав и увидев в них свою жену, Ваня бросился на землю, воя от горя как безумный. Вот почему жена не писала, она была в лагере, а теперь её убили.
Казалось, весь мир и небо будто тяжёлым молотом рухнуло на голову солдата. «Зачем жить, зачем, если их всех убили?! — думал он. — Всех, а где же тогда дочки?» Думая так, Ваня стал бегать между носилками, вглядываясь во все эти мертвые детские лица. Его никто не трогал, поняв, что лучше сейчас этого не делать, иначе будет ещё хуже. Жену Ивана положили отдельно на краю рва, и он, уставший и обессиленный от бесполезных поисков детей, опустился рядом с ней на землю. И стал гладить до боли знакомое и родное лицо, потом снял с себя гимнастёрку и прикрыл ею худенькое изможденное тело жены, словно стесняясь её наготы перед своими товарищами. Которые, всё понимая, старались и сами не смотреть в его сторону.
Вдруг неожиданно одно из тел зашевелилось и подняло голову — это оказался мальчик примерно десяти-одиннадцати лет. Оглядевшись вокруг и увидев солдат, опять упал, притворившись мертвым, только знакомая русская речь и крепкие руки воинов помогли ему подняться и удержаться на худеньких ножках.
Выпив воды из солдатской фляжки и съев кусок хлеба, мальчик ожил на глазах. После чего его осмотрел врач поезда и велел ему лежать и кушать совсем помаленьку, иначе просто можно умереть.
Иван, прижав к себе безжизненную голову жены, качался из стороны в сторону, рядом стоял друг Саша, и его сердце разрывалось от горя друга. Он не знал, как ему можно помочь и как найти его детей в такой массе человеческих тел. Одно только его успокаивало: теперь товарищ знает, где погибла его семья, а время всё лечит. Вдруг в его голове возникла мысль: надо у спасенного мальчишки хоть что-нибудь узнать, и он побежал к поезду. Мальчика определили как раз в их теплушку, и, обрадовавшись такой удаче, Александр стал потихоньку расспрашивать его о жизни в лагере и как он сюда попал. Он сам не знал, о чём ребенок мог ему рассказать, но какое-то пятое чувство говорило ему, что он поступает правильно. Так он узнал от Миши — так звали ребенка, что его маму, с которой он был в лагере, сожгли в печи, как и тысячи других узников лагеря. Заключённых из последнего барака, выстроив вдоль рва, расстреливали партиями из пулемета, приводя на место казни всё новые и новые жертвы. Потом мальчик, услышав рев самолётов, увидел, как налетевшие истребители расстреливали на ходу бегущих кто куда гитлеровцев. Миша в это время спрыгнул в ров и притворился мертвым, спрятавшись между другими телами.
— А ещё кто-нибудь остался в живых из заключенных лагеря? — спросил мальчика Александр.
— Когда меня повели на расстрел, первые два барака уже расстреляли, а в нашем больше половины людей осталось.
Быстро сообразив, что Мишу нашли недалеко от жены Ивана и он может знать её и детей, солдат подхватил на руки мальчика и со всех ног побежал к Ивану. Вслед ему неслись гневные крики фельдшера.
— Знаешь эту женщину? — показывая рукой на жену Ивана, спросил он у Миши, держа его легкое, как пушинка, тело на руках.
— Да, конечно, знаю, она с двумя детьми в бараке была, но, когда её на расстрел повели, детей с ней не было. И до этого я их не видел, наверное, под нары спрятались.
— Слышишь, Иван, — тряся друга за плечо, сказал ему Саша, — беги узнавай, где оставшиеся пленники! Дети твои тоже здесь были, мне сейчас пацан об этом рассказал.
Словно очнувшись от сна, Ваня со всех ног побежал к командиру узнать, куда дели оставшихся в живых заключённых.
— На предыдущем поезде в город отправили, — ответил на его вопрос командир.
— Там могут быть мои дети, вдруг живы, — сказал ему Иван, и в его сердце зажглась надежда на чудо.
Похоронив жену и выпив за упокой её души сто граммов, Иван сидел на пороге теплушки медленно тянувшегося поезда, проклиная его за медлительность. Его сердце и мысли давно убежали вперед, думая только о возможной встрече с детьми — этого ему хотелось больше всего на свете.
Через десять часов поезд, дергаясь и лязгая сцепками, вползал весь в клубах пара в городок с находившимися в нём пленниками. Стоянка была около трёх часов, и этого времени должно было хватить для поиска детей, если они живы. Не чувствуя ног под собой, Ваня бросился к домам, где находились на постое заключённые из лагеря смерти. Сколько бы ему пришлось так бегать по квартирам в поиске своих детей, но тут ему помогла какая-то неведомая сила. Бывшим узникам была уже известна его история, командир эшелона по телеграфу на станцию сообщил, и те предупредили узников.
Выбежавшего из вагона Ивана встретили сотни детских и женских глаз, которые видели в нем своего мужа и отца. Всматриваясь в эти глаза со стоящим в них ужасом от страшного горя, солдат искал глаза своих детей, и тут в воздухе зазвучал пронзительный детский крик:
— Папа, папка родненький, ты нас нашёл! — две девочки, держась за руки, помогая одна другой, качаясь от слабости, кинулись к отцу. Иван стал обнимать дочек, целуя и прижимая к себе, исколов обеих до щекотки небритой недельной щетиной.
Командир эшелона смотрел на это вселенское счастье нашедших друг друга детей и отца, перенесших такие нечеловеческие страдания, и у него на глаза наворачивались слёзы. Пожилой на вид солдат, которому не было ещё сорока, сидел обнятый с обеих сторон дочерьми в старых дырявых обносках, которые прижимались к нему, и по его небритым щекам катились слёзы от горя и счастья одновременно. И казалось, это единение трёх родных сердец не могла разорвать никакая сила в мире.
— Всё, Иван, давай домой собирайся, отвоевался, — сказал командир и пошёл к себе в штабной вагон выправлять солдату отпуск на родину и просьбу к врачам комиссовать того по состоянию здоровья.
Долго потом ещё смотрели солдаты, выглядывая со всех вагонов, прощаясь с товарищем, стоявшим на перроне в окружении двух тонюсеньких, как хворостинки, дочек и махавших уходящему вслед поезду…
Саласпилс концлагерь Куртенгоф
Пролог
Посвящается детям, насильно разлученным с родителями, угнанным далеко от родных мест, упрятанным за колючую проволоку, они тысячами гибли от голода и болезней, от нечеловеческих медицинских экспериментов и принудительного донорства.
Только в Саласпилсе у детей выкачано 3500 литров крови. За каждой каплей крови — детская трагедия, только одному из десяти детей удалось выжить в этом аду.
Уважаемые читатели, я написал этот рассказ под впечатлением прочитанного в Википедии (ссылка http://ru.wikipedia.org/wiki/), приуроченного к 11 апреля Международному дню освобождения узников фашистских концлагерей. Когда я читал про этот детский лагерь смерти, у меня от ужаса шевелились волосы на голове.
Прожив почти пятьдесят лет, я не знал, что фашисты дошли во Вторую мировую войну до такого скотства.
И как после всего этого в Риге могут проходить парады их пособников, так называемых освободителей Латвии, добровольно проходивших службу в Латышском легионе Waffen-SS, часть из которых стала лагерными охранниками. Это старики, марширующие по узким улицам Риги, вскидывая руку в фашистском приветствии, на груди у которых поблёскивают кресты, часть из которых дана за убийство невинных детей, стариков и женщин.
***
Было промозглое осеннее холодное утро, когда в бараке скрипнула дверь и на пороге возник здоровый бугай-эсэсовец. В руках у него был небольшой комок тряпок, в котором находилась маленькая, на вид не больше трех лет, девочка.
— Вот живучая тварь, — сказал он по-немецки, — все после первой сдачи крови окочуриваются, а эта еще в барак обратно у доктора Майзнера попросилась.
И он с брезгливостью бросил ребенка прямо на земляной пол.
У малышки не было сил не только плакать, но даже пошевелиться.
Прошло немного времени, и ребенок начал приходить в себя. Рядом с ним лежали совершенно обессиленные дети постарше, которым было по семь и больше лет.
У них уже по несколько раз брали кровь с небольшими перерывами, многие после этого уже не возвращались в барак смерти. Их тельца иногда ещё живыми выбрасывали в яму, мимо которой недавно её пронес эсэсовец и в которую девочка должна была попасть. И только живучий организм ребёнка, понравившийся доктору Майзнеру, спас ее от неминуемой гибели. В этом бараке смерти среди изможденных детей был и её старший восьмилетний брат, у которого уже трижды брали кровь, и от этого мальчик больше не мог ходить.
— Брат, братик, — позвала его девочка почти не слышно, еле шевеля запекшими от жажды губами. — Я не умерла, слышишь, братик, — опять позвала она его.
— Да, сестренка, слышу, — мальчик, потихоньку собравшись с последними силами, подполз к ней и попытался передвинуть сестру ближе к нарам, она уже тоже немного оправилась и стала ему помогать.
Так совместными усилиями они оказались рядом на деревянных, сколоченных из досок нарах, что было намного лучше, чем лежать на сырой земле.
— Что, моя маленькая, больно было, когда у тебя брали кровь? — спросил брат у сестренки.
— Совсем не больно, — ответила малышка, — только я чуть не уснула, и в голове у меня стало темно, а потом я вспомнила нашу маму и проснулась!
Они ещё некоторое время лежали, обнявшись вместе, согревая друг друга своими обескровленными телами. А над ними летала невидимая душа их матери, которой уже не было на этом свете. Но она пыталась, как могла, защитить своих кровиночек. Но что могла сделать безмолвная душа матери? Только отчаянно биться в беззвучном крике над ещё живыми телами своих детей.
Из цикла «Рассказы о детях»
Ангелы
В одном сиротском приюте жила маленькая девочка, которую звали Оля, ей было всего пять лет. Она очень плохо помнила свою маму, которая исчезла из её жизни два года назад.
Единственно, что хорошо она помнила, это страшную боль, когда пьяная мать, качаясь, вылила на её детское личико кружку кипятка, перепутав его с теплой водой. После этого она около года вообще никого не видела, пролежав с забинтованным лицом, брошенная пьяницей-матерью, в детской больнице. Только добрые тёти, которые приходили к своим детям, зная об её ужасной истории, подкармливали сиротку иногда принесёнными сладостями.
Но вот прошёл год, и Олю выписали, поместив в приют. Лицо её было ужасно: один глаз вообще не видел, всё лицо было в сплошных красных рубцах. Из детей с ней никто не хотел играть и общаться, а только обзывали и обижали, причиняя девочке и без того невыносимые страдания.
Сиротка часто плакала по ночам, уткнувшись в подушку, чтобы никто не услышал, и мечтала, что когда-нибудь придет мама и заберет её отсюда. И представляла, как она гладит её по головке и поет колыбельную песенку, как та тетя из рекламы в телевизоре, которая с такой нежностью и любовью гладила по головке свою дочку и пела.
И вот однажды Оля сидела, забившись в самый дальний угол приютского двора, спрятавшись от всех своих обидчиков. И тут к ней, прихрамывая, мяукая, подбежал маленький котенок, который был, как и сама девочка, с одним глазом и почти без шкуры на голове. Его так же, как и малышку, кто-то обварил кипятком, и он был такой маленький и несчастный, что Оля приняла его в свое маленькое детское сердечко как родное существо. Она прижала его к своей груди, и он успокоился. Потом девочка, оглядевшись, нашла рядом коробку и сделала из неё домик для котенка.
Весь остаток осени Оля приходила к своему другу, которого назвала Ангелом, принося ему недоеденную котлетку или немного молока. Котенок окреп, но выходить из своего укрытия боялся, и только когда девочка приходила, он радовался, прыгая ей на руки.
И было так трогательно смотреть на это счастье двух калек, но счастье, как мы знаем, долгим не бывает. Мальчишки выследили, куда ходит девочка, и, найдя её котенка, увидев какой он уродливый, стали закидывать его камнями, крича про него всякие гадости.
Оля как будто почувствовала, что с её другом случилась беда, и прибежала даже не одевшись, кинулась к котенку, который под градом камней превратился уже в кровавый, свернувшийся в клубочек комок. И, несмотря на то, что ей тоже досталось несколько камней, подхватила его на руки и побежала куда глаза глядят.
Она не помнила, сколько времени и куда бежала, но когда Оля остановилась и огляделась по сторонам, поняла, что заблудилась, — вокруг был незнакомый лес. Тут девочка вспомнила про котенка, которого прижимала к груди, и стала его осматривать.
Встать на ноги он уже не мог: мальчишки перебили ему камнями позвоночник. И сам котенок, чувствуя, что умирает, стал лизать малышке руки, как бы прощаясь с ней и благодаря её за ту любовь в его короткой жизни на этой земле, которую Оля ему подарила. Для него она была не страшной девочкой-калекой, а самой доброй и красивой принцессой, которая по-настоящему его любила. Оля с нежностью прижала котенка к себе и запела ему колыбельную песенку, как та мама из телевизора, не заметив, как сама заснула, то ли от звука своей колыбельной, то ли от вечернего осеннего холода.
На следующий день, когда их нашли, все женщины приюта рыдали навзрыд, увидев Олю.
Говорят, у смерти страшное лицо, но тут случилось все наоборот: от холода мертвое лицо девочки превратилось в ангельское, на котором застыли несколько слезинок.
Так вместе их и похоронили, двух ангелочков-мучеников, которые не нужны были никому здесь на земле, но обрели друг друга на том свете.
Из цикла «Таёжные приключения»
Собака-медвежатник!
Зверей убиваю только из необходимости. Или по лицензии, когда специально её приобретаешь. Расскажу о последнем случае. Спускаюсь самосплавом по реке Витиму. До города Бодайбо осталось километров пятнадцать, мотор заглушён, лежу поперек лодки «Крым» на переднем диване и пью чай. Красотища кругом такая, просто дух захватывает. В чайнике, стоящем на дне лодки, кипяток со свежезаваренным золотым корнем и травкой зверобоем, набранным мной полчаса назад прямо в тайге. Мягкое покачивание лодки на воде действует как снотворное, плюс травка, и я засыпаю. Неожиданно сквозь сон слышу лай своего малыша кобеля чихуахуа по кличке Рик. Вскакиваю и вижу — метрах в десяти от лодки прямо в воде огромный самец медведя, уже встал на задние лапы, приготовившись к нападению на меня. И только лай маленькой декоративной собачки, но безумно храброй и бесстрашной, спас меня от нападения хищника. Быстро вскочив, я схватил стоящее рядом пятизарядное ружье и, опередив медведя на секунду, успел сделать три выстрела дробью. Подряд. Пули заряжать было некогда. Очень опасный после полученного ранения хищник сумел всё-таки допрыгнуть до носа «Крыма», где к ручке была привязана верёвка. И, зацепив её лапой, вырвал швартовную рукоятку, поставив лодку свечкой. На голову мне полетел чайник, кружки, ложки и всё, что находилось в лодке. Потом из «Крыма» вылетел я сам. Хорошо, что возле берега мелко, и, выскочив пулей на берег, мне пришлось уже с одним ножом обороняться от раненого зверя. Убегать от медведя было делом бессмысленным, поэтому, став ему навстречу, я ждал, когда он на меня нападет. И каково было моё изумление и восхищение моей, как я раньше думал, комнатной собачкой, которая лаяла на мишку и даже несколько раз, бегая между ног хищника, укусила его за лапы. Медведь от такой наглости и мизерного размера Рика, видимо, про меня забыл, крутясь на одном месте и пытаясь ударить собаку лапой. Выбрав момент, когда хищник повернулся ко мне боком, я несколько раз всадил в него нож, спасая свою жизнь. Мой кобель ещё долго лаял на мертвого медведя, кусая его за уши, нос и ноги, успокоившись только тогда, когда я на него крикнул. Раньше в семье Рика в шутку звали «волкодавом». Теперь я своего спасителя уважительно зову «медвежатником»! Вообще-то у меня для тайги есть другие собаки, лайки хаски, но маленького Рика я тоже иногда брал с собой, и он доказал, что и маленькая собачка бывает очень смелой и бесстрашной! Теперь в моей спальне на полу лежит шкура чуть не съевшего меня медведя. Рик часто играет с её головой, думая, наверно, что это он в одиночку поверг насмерть столь грозного хищника.
Ода любви и подлости!
Как прекрасна жизнь!
«Как она красива, по-сумасшедшему прекрасна», — думал юноша, смотря на обычную в глазах других девушку. Эти её губы, очаровательные глаза — всё казалось волшебным влюбленному сердцу молодого человека! Первые минуты знакомства. Словно ток проходит от прикосновения двух рук! О, это великая сила Любви! Страсть, дикий вихрь неописуемого блаженства, бессонные ночи, тысячи ласковых и нежных слов, сказанных друг другу. Наконец два бьющихся в сумасшедшем ритме сердца сидят в летящем лимузине свадебного кортежа. Незамужние подружки, наперебой толкаясь, пытаются вылезти вперед, чтобы поймать свадебный букет невесты. Девушки млеют от зависти и надежды, веря, что этот обряд поможет им обрести своё счастье. Но букет один, а подружек много. Наконец под дружный гул гостей символ скорого замужества крепко, сразу двумя руками, хватает высокая стройная девушка. Её глаза светятся от счастья и веры, что она будет следующая на празднике соединения двух сердец.
Две половинки любви!
После ночи сладострастной любви, прижимаясь к жене всем телом, мужчина как будто хотел стать с ней одним целым. Его охватывала нежность и сладкая истома от этих прикосновений, от которых хотелось взлететь в небо и парить птицей, нежно наблюдая за своей милой. Это прекрасное чувство влюбленной до сумасшествия друг в друга молодой пары зародило третье, пока ещё крохотное, находящееся в маминой Вселенной, маленькое солнышко. Так ласково называл будущего ребенка, целуя небольшой животик жены, молодой человек, прижимаясь к нему и вслушиваясь в зарождение новой крохотной галактики, порожденной силой любящих сердец.
— Родная, малыш шевелится, — при каждом шорохе радостно восклицал юноша.
— Да, я тоже чувствую, — отвечала девушка, запуская длинные красивые пальцы в густые кудри мужа, улыбаясь своему женскому счастью.
Жизнь продолжается!
— Машенька, ты уже уроки сделала? — спросила девочку мать.
Но ребенок её не слышал, заливисто хохоча, Машенька вместе с младшим братом катались, как с горки, по папиным рукам. Залезая для этого ему на плечи, и, как по команде, дети съезжали на мягкий ковер, лежащий на полу. Смотря на это счастье любящих друг друга близких, женщине было очень жаль прерывать игру.
— Ладно, еще маленько побеситесь и кушать идите, я вареники с вишней приготовила, — сказала она и ушла на кухню.
Ночью, смотря на милое и до боли родное лицо своей жены, мужчина поправлял непослушные пряди на её лице, спадавшие шелковыми волнами на глаза и губы женщины. Налюбовавшись её красотой, парень поцеловал свое солнышко и уснул.
Середина жизни
По улице неспешно шла уже немолодая пара лет пятидесяти пяти, мужчина крепко держал ручку коляски и бережно, словно боясь за очень ценный груз, объезжал все ямки и выбоины в асфальте.
— Пойдем домой, скоро стемнеет, — предложила ему спутница.
— Да, родная, ты, наверное, устала, давай возвращаться, и малыш нагулялся, уже скоро есть захочет, — ответил ей спутник.
Проходившие мимо редкие вечерние прохожие с удивлением смотрели на эту уже не один месяц гуляющую с коляской пару. Недоумевая, как в таком возрасте у них может быть маленький ребенок. Это предположение сформировалось оттого, что каждый вечер они видели одних и тех же немолодых уже людей, гуляющих с коляской, и ни разу с ними не было кого-то, похожего на молодую мать или отца.
— Как там наша Машенька в Питере, с новым мужем живет? Даже не звонит, — сказала супругу жена. И сама ответила на свой вопрос: — Наверное, боится, зять может узнать, что у неё ребенок есть, поэтому и молчит.
Неожиданно мальчик в коляске закричал.
— Поехали быстрей, дорогая, Александр есть захотел, — сказал мужчина.
После этого парочка направилась к находящимся недалеко пятиэтажкам. Придержав дверь мужу, закатывавшему коляску, женщина последней скрылась в темноте подъезда. Поужинав чаем с легким салатом и накормив внука, семья легла спать. В темноте, прислушиваясь к сопению лежащего в кроватке Саши, мужчина с нежностью гладил усталые руки своей супруги.
«Как же много у тебя работы, родная, — с жалостью думал он. — Стирка, готовка, уборка, огород на даче, и всё ты, моё солнышко, успеваешь, только годы у нас уже не те, и ноги со спиной болят, и маленького надо ещё поднять. У тебя, милая моя, продыху никакого нет», — опять подумал муж.
И, почувствовав огромный прилив нежных чувств, крепко прижал женщину к себе.
— Ты что делаешь, задушишь, — сказала ему супруга, — спи давай, ребенка завтра рано в сад вести.
Словно прося у жены прощения, супруг стал гладить её волосы, не заметив сам, как скоро уснул.
Закат
— Баб, а баб, дай денег тысячу, — канючил у пожилой женщины двадцатилетний внук.
— Да где ж я тебе, Сашенька, тысячу возьму, до пенсии ещё далеко, а ты у нас с дедом всё уже вытаскал, — ответила женщина.
— Да где хочешь, там и бери, иначе я от вас насовсем уйду, — выдвинул ультиматум внук.
Пожилая женщина, качая головой, достала из халата платок с деньгами, начав развязывать его. Увидев купюры, внук вырвал у старушки узелок и направился на выход к двери.
— Сашенька, родненький, там же все наши накопления, и на похороны тоже, — запричитала пожилая женщина.
На шум из спальни вышел её дед. Поняв, что случилось, он закрыл собою дверь.
— Пусти, дед, по-хорошему, — сказал ему внук.
— Не пушу, отдай деньги, иначе я за себя не ручаюсь, — ответил старик.
Молча, не проронив больше ни слова, бугай-внук стал бить кулаками деда.
— Ты что, Сашенька, делаешь! — закричала женщина, бросившись на защиту мужа.
— Я сказал ему не лезть, вот и получил свое, — отшвырнув бабку с дедом в сторону, внук направился к выходу. — А с похоронами, чем быстрей сдохнете, тем лучше, хоть сегодня помирайте, государство сейчас бесплатно хоронит, — напоследок зло сказал внук и, пнув ногой дверь, выскочил в подъезд.
У женщины не хватало сил поднять избитого мужа с пола. Кое-как вдвоем, помогая друг другу, пожилые люди добрались до кровати.
— Сейчас я тебе холодное приложу, потерпи маленько, — причитала бабка, вытирая слезы, градом льющиеся из её глаз.
— Не надо, солнышко, мне всё равно уже помирать, так быстрей уйду, чтоб глаза мои не смотрели на всё это.
— Родной мой, а как же я без тебя буду? — плача, пожилая женщина прижимала к себе голову мужа. — Я без тебя дня жить не смогу, — сквозь слезы, рыдая, произнесла жена, запуская ему в седые пряди когда-то очень красивые руки. Смотря на закрывающиеся глаза мужа, она уже знала, что последний раз гладит и прижимает к себе любимого ею всю жизнь человека.
«Вот и всё, и моя жизнь на этом свете кончилась», — только успела подумать женщина. Последняя живая слезинка скатилась из её глаз, прощаясь со всем миром, упав на лицо родного человека, с которым она прожила всю жизнь!
Эпилог
На крыльце дома сидели пожилые женщины и смотрели, как выносят тела троих человек.
— Отмучились соседи наши, как всю жизнь душа в душу жили, так и померли вдвоем в один день, — сказала одна из бабушек.
— А вот внук их, беспутный, говорят, от передоза умер, — сказала другая соседка.
— Тьфу, туда ему и дорога, сколько он над стариками издевался, чтоб ему там в аду гореть, — ответила первая.
— Да, теперь хоть одним наркоманом в доме меньше стало, за детей малых боязно. Ну да ладно, бабы, раскаркались, пойдем лучше, проводим в последний путь наших соседей. Жаль их очень! Хорошие люди были!
Юмор
А пожить на этом свете ещё хочется!
В табачном магазине мужчина выбирает сигареты.
— Покажите мне, девушка, пожалуйста, блок LM.
Продавщица подает ему упаковку. Покупатель разрывает пленку с сигарет и просматривает на них надписи, предупреждающие о вреде курения, затем откладывает две пачки для оплаты в кассе. Девушка удивленно смотрит на покупателя, не понимая, почему он выбрал именно эти сигареты, а остальные вернул. Мужчина, перехватив удивленный, направленный на него взгляд продавца, отвечает ей:
— Любезная, у вас на пачках везде наклеены надписи: курение убивает, вызывает рак легких… Я выбрал: курение приводит к импотенции! Детей у меня уже трое, больше не планирую, а пожить на этом свете ещё хочется!
Сельдь под шубой!
Муж с женой идут по супермаркету. Останавливаются напротив витрины с салатами.
— Девушка, — спрашивает женщина у продавца, — а как этот салат называется?
Продавец отвечает.
— А вот этот?
Продавец опять отвечает!
— А вот этот красненький?
— Сельдь под шубой, — отвечает продавец!
Жена поворачивается к супругу и говорит:
— Вот видишь, дорогой, даже у селедки шуба есть, а ты мне второй год всё обещаешь купить!
Вай, вай, вай! Какой богатый бай!
Маленький узбекский мальчик смотрит по спутниковому ТВ российскую детскую программу, совершенно не зная языка. Где русская мама, укладывая своего сына, поет ему колыбельную:
— Баю-бай, бай, бай, бай, спи, мой мальчик, засыпай!
После этого узбекский мальчик подбегает к своей маме и говорит:
— Мама, смотри, русский мальчик такой маленький, а уже такой богатый! Его мама пять раз баем назвала!
Чего только не сделаешь для шоу!
Муж с женой смотрят по телевизору передачу про любовные отношения певца Прохора Шаляпина и бизнес-леди в возрасте Ларисы Копенкиной.
— Как это прекрасно, с таким красавцем на море время провести! Солнце, песок, пальмы, — вырвалось у жены.
Муж от такой фразы супруги, которой было уже за пятьдесят, поперхнулся пивом, зло посмотрел на неё и спросил:
— А знаешь, дорогая, почему Шаляпин со своей Ларисой в основном на пляже снимается?
— Не знаю, наверное, там очень красиво, — ответила жена.
— Да чтоб никто не заметил, как у бабушки из задницы песок сыплется, его на пляже просто не разглядишь, — ответил муж.
И с видом победителя посмотрел на жену.
Деньги!
Мало денег — это когда их можно спрятать в книгу!
Много денег — это когда книгу можно спрятать в них!
Хохма!
Я недавно лодочный кооператив на ближайший к дому поменял, у меня катер!
Идет собрание, и председатель говорит:
— Вот у нас новенький — Иван Рассказов. Расскажите ему, друзья, про наш устав и внутренние правила!
И давай они мне все наперебой рассказывать. Раз я новенький, то у меня почти никаких прав нет. Поэтому катер мне можно ставить только самым крайним. И вообще, я на испытательном сроке буду целый год.
Я у них спрашиваю:
— А что, устав вашей лодочной уже лет так двадцать не менялся?
— А зачем его менять, там и так всё очень грамотно написано.
Тут я достаю такой же устав из сумки и показываю им.
Председатель его прочитал, посмотрел — на нем стоит 1990 г. И спрашивает:
— А откуда он у вас?
— Так ты фамилию посмотри внизу.
Читает:
— Председатель лодочного кооператива Иван Рассказов!
И тут в довершение ко всему я поднимаю табуретку, на которой он сидел. И все видят вырезанные на ней снизу слова: «Ваня Рассказов. 1991 г.»
— Вот так новенький, и со старыми дырками! — вырвалось у председателя.
Как я, Васька и Рик новогодний подарок обмывали!
Скучно, как же скучно! Мне, привыкшему вкалывать на таежном участке по двенадцать часов в сутки практически без выходных и отправленному в двухнедельный отпуск начальником, просто было некуда себя деть. Не зная, чем заняться, полез зачем-то на автодром! Даже не понял, как это со мной случилось, но уже после двух часов просмотра различных автомобилей в голове зудела только одна мысль — купить пикап «Nissan» за миллион рублей. Все доводы второй половины мозга о том, что у меня уже есть одна машина — джип и зачем брать вторую! Потратить на неё все заработанные за два года деньги, на обоих ведь сразу не уедешь, — просто терялись в каком-то нездоровом желании стяжательства. С каждой минутой, проведенной на автодроме, я всё больше становился похож на откинувшегося на гражданку дембеля, дорвавшегося до слабого пола и потерявшего от долгого воздержания голову! В обычный рабочий день просто некогда посещать автомобильные сайты, а тут столько ленивых январских праздников, что волей-неволей в Интернет полезешь, отвлечься от того же обжорства и выпивки.
Поставив себе на грудь ноутбук, я удобно устроился на диване. Рядом со мной, вытянув лапы и прищурив от света глаза, лежал, мурлыкая, мой кот Васька, с другой стороны развалился Рик, мелкий кобель породы чихуахуа. Довольные от обильной праздничной еды, домашние питомцы молчаливо наблюдали за моими страданиями. Им было все равно, на какой машине в будущем кататься. Наверно, если бы они меня понимали, то, конечно, одобрили покупку ещё одной машины. Учитывая их любимые моменты, которые постоянно происходили, когда я брал их с собой в поездку. Сначала Рик, подбежав к машине, обнюхивал все колеса джипа и, как заправский матёрый кобель, задрав к небу ногу, по очереди метил все четыре покрышки, включая диски. Васька тоже не отставал от своего товарища по совместной жилплощади и, повернувшись задницей к колесу, вставал на передние лапы и тоже подтверждал прямо на колеса свою котовую сущность. Видимо, желая своими действиями показать другим собратьям, что это его машина! Так эти изверги бегали по кругу инстинкта, пока у них не кончался запас «чернил». Смотря на эту картину, я жалел о том, что они не были девочками, правда, потом быстро забывал об этих мелких неприятностях.
Эту ночь я провёл без сна в предвкушении своей будущей покупки, накануне вечером твердо решив сделать себе новогодний подарок! И в десять часов утра, оставив своих собратьев дома, приехал в автосалон, где очень вежливый молодой менеджер своим обаянием и толковыми пояснениями полностью поставил точку в моих сомнениях. Спустя три часа я уже подъезжал к дому на новеньком, сверкающем хромом, пикапе. Зайдя в квартиру, взял оставшуюся с Нового года бутылку шампанского и вывел с собой на прогулку Ваську с Риком.
Увидев только что купленное мной чудо японского автопрома, мои питомцы принялись за свои обычные дела. Я же, обойдя машину кругом и не найдя ни одного места, о которое можно было разбить бутылку шампанского во славу длительной и безаварийной эксплуатации новенького авто. Просто не знал, как дальше поступить. Но, посмотрев на деловито сновавших от колеса к колесу своих друзей, открыл шампанское, побрызгал на крышу и стал выливать остатки на колеса, смывая вином отметины животных. Рик с Васькой, увидев льющуюся из моих рук обильную струю, даже прекратили своё порочное занятие и, усевшись на задние лапы, удивленно уставились на меня. Потом Рик одобрительно затявкал, видимо, думая, что я уже дорос до их статуса и тоже мечу свой пикап. В глазах своих питомцев я увидел прямо неподдельную радость, наверное, оттого, что, по их разумению, я стал своим в доску, одним из них! И все мы, дальше каждый по-своему, продолжили обмывать новогоднюю покупку, пока у одних не кончились «чернила», а у меня шампанское!!!
Об авторе:
Герман Наумов, творческий псевдоним — Иван Рассказов. Окончил Московскую академию труда. Женат, воспитывает пятерых детей. Параллельно занимается общественной деятельностью, благотворительностью.
Изданы книги «Таежные приключения», «Тайна Шаман-камня», «Избранное», «Стихи и проза Ивана Рассказова», «Военная тайна ветерана», «Сборник произведений в серии «Таврида», «Рассказы о войне» в серии «Библиотека «Российского колокола».
Выпущен аудиодиск на студии Интернационального Союза писателей и радиогазеты «Московская Правда».
Является корреспондентом журнала «Российский колокол», учрежденного Московской городской организацией Союза писателей России.
Особенное внимание в своём творчестве уделяет судьбам детей-сирот, инвалидов. Привлекая своими рассказами как можно больше внимания к их важным жизненным проблемам, старается разбудить в сознании людей чувство сострадания по отношению к тем, кто нуждается в нашей заботе и защите.
