Ку-ку
Величественная Саграда Фамилия – базилика Святого Семейства – уходила ввысь всеми своими затейливыми башнями и строительными высоченными кранами. Василий Андреевич, задрав голову, любовался этим ни на что не похожим и каким-то неземным творением великого Гауди, как где-то сбоку раздался писклявый голосок щупленькой женщины-экскурсовода: «Ку-ку!»
«Опять!..» – чуть не выругался про себя Василий Андреевич, но профессорское звание даже наедине с собой не позволяло ввернуть что-нибудь покрепче. Это «ку-ку» было фирменным знаком этой дамочки. Когда ей нужно было привлечь внимание слушателей, она кукованием это и делала. Первый раз показалось забавным, но раз за разом стало профессора раздражать. Особенно здесь, у базилики, оно было неуместным, и Василий Андреевич не сдержался и буркнул себе под нос:
– Ну хватит ругаться!
Собственно, его слова никому не адресовались, так как экскурсовод была каталонкой, вела экскурсию на английском языке, да и все остальные экскурсанты из их группы – пассажиры круизного лайнера – русского языка не знали.
– Почему же ругаться? Это так мило – ку-ку!
Василий Андреевич повернулся на звук голоса и встретился взглядом с симпатичной девушкой, которая, улыбаясь, с интересом смотрела на профессора. Надо сказать, что Василий Андреевич, несмотря на свои пятьдесят лет и пробивающуюся седину в шевелюре, которая его только красила, был не по годам подтянут и все еще производил впечатление на противоположный пол.
– Да вот так! Ругается, и ничего здесь не поделаешь! – Василию Андреевичу девушка сразу понравилась, а завязавшийся разговор немного льстил профессору. – Вы тоже с Cost’ы?
Впрочем, он мог и не спрашивать: еще в порту Барселоны при посадке в экскурсионный автобус всем экскурсантам с их лайнера выдали по фирменной наклейке с буквой «с», и сейчас эта наклейка красовалась на груди у девушки.
– Да. Но почему?
Действительно, теперь и Василий Андреевич понимал, что его слова требуют какого-никакого пояснения. Краем глаза он уже заметил спешащую к нему из сувенирной лавки супругу Наденьку.
– Знаете что, это длинная история, и, если хотите, я расскажу вам, что в Африке за это можно и схлопотать!
– Ну конечно, хочу.
– Вот и чудненько! – В Василии Андреевиче проснулся авантюристский дух, и он пустился во все тяжкие: – Давайте после ужина встретимся в баре на корме девятой палубы.
У Василия Андреевича мгновенно созрел в голове незамысловатый план. Каждый вечер после ужина он с Надюшей ходил на представление в корабельный театр. Сегодня он решил сказаться заболевшим и сделать так, чтобы Наденька посмотрела концерт в одиночестве. А сам… Все это пронеслось в голове профессора одним мигом, и он с юношеским нетерпением ждал ответа девушки.
– Договорились!
Девушка улыбалась. Василий Андреевич тоже расплылся в улыбке, а подоспевшая Наденька подхватила профессора под ручку и потащила к двери экскурсионного автобуса:
– Дорогой, посмотри, что я купила! – И Наденькина улыбка озарила ее очаровательное личико.
***
План сработал. После ужина Василий Андреевич вдруг почувствовал недомогание в своей каюте. Он даже дал потрогать супруге свой лоб. Впрочем, температуры не было. С большим сожалением он отправил Наденьку в театр одну.
В баре все столики были заняты, но Василию Андреевичу повезло. В отдалении две итальянские пары освободили один из столов, и профессор поспешил его занять. Вскоре он увидел свою дневную знакомую и радостно замахал рукой, привлекая ее внимание. Девушка была в темно-синем облегающем платье, которое ей необыкновенно шло и выдавало ее отменный вкус. Все сомнения Василия Андреевича – не поменять ли итальянский костюм вместе со стильной бабочкой в синюю полоску, в которые он облачился в каюте, готовясь к походу в театр, на что-то попроще – сразу развеялись. Они познакомились. Девушку звали Настей. Когда Василий Андреевич сказал, что он профессор, Настя, улыбаясь, сообщила, что она так и подумала. Заказывая кофе и расточая комплименты, профессор почти забыл о том, что нужно рассказать про пресловутое «ку-ку». Наконец Василий Андреевич приступил к своему рассказу:
– Двадцать пять лет тому назад, на излете советской поры, я начинал свою преподавательскую деятельность молодым ассистентом на кафедре в институте. Как потом рассказал мне начальник отдела кадров, время от времени в провинциальные институты из Москвы, из министерства, поступали письма о направлении молодых преподавателей на работу в одну из развивающихся стран. Вот и в наш вуз поступило такое письмо: «Ваш вуз не выполняет план по направлению молодых специалистов на курсы иностранных языков для дальнейшей работы за границей». Начальник отдела кадров идет с этим письмом к секретарю парткома института. Секретарем парткома в то время был Иван Михайлович Семёнов. Он диктует: «Пиши. В нашем институте нет молодых специалистов, которых можно командировать на эти курсы». Вузам в то время было невыгодно направлять молодых преподавателей на курсы для командировок за рубеж, так как за направляемым специалистом сохранялось место в институте, а на его вакансию временно необходимо было принимать кого-то другого. В общем, та еще морока, и легче «не пущать». Письмо в Москву отправили. В столице, как я понимаю, возмутились. Какой-то провинциальный вуз смеет перечить. И через некоторое время из Москвы новое письмо: «В вашем штате четыре молодых преподавателя до тридцати лет: Горюнов, Сушков, Попов и Игнатьев. Оформляйте двоих из них для командирования на курсы». В министерстве по каждому вузу в стране была картотека формуляров на каждого советского преподавателя. Вот и выбрали четверых молодых. С новым письмом начальник отдела кадров вновь идет к секретарю парткома. Семёнов диктует: «Пиши. Горюнов – не член КПСС, Сушков – на выборной профсоюзной должности, Игнатьев и Попов – не женаты». Ответ обратно в Москву, в министерство.
Тут необходимо сказать, что Василий Андреевич не в первый раз рассказывал эту давнюю историю о своем попадании на курсы португальского языка. И история эта стала жить в воображении профессора самостоятельной жизнью. Фабула в действительности, возможно, была такой, но по прошествии времени она обрастала в устах нашего героя милыми деталями, превращавшими ее в занимательный рассказ, который и самому Василию Андреевичу нравился с каждым разом все больше и больше.
Профессор продолжал:
– В министерстве потеряли дар речи: «Как?! Кто?! Нам?! Ну это просто возмутительно!» И в институт полетело последнее указание: «Оформляйте или Игнатьева, или Попова». Начальник отдела кадров вновь к секретарю парткома. Бедный Иван Михайлович чуть со стула не упал. Буквально накануне в партком поступила жалоба коменданта общежития на проживающего в этом общежитии доцента Игнатьева. Юрий Кириллович Игнатьев был иногородний, жилья в городе не имел, а потому проживал в общаге. По характеру Юрий Кириллович был милейший и тишайший человек. Но как выпьет, так начинает бегать по общежитию за девушками с топором. Естественно, комендант не могла допустить такого своеволия, хотя в душе, наверное, с большим удовольствием изрубила бы некоторых из своих постояльцев-студентов. И понеслась жалоба в партком. В советское время было куда пожаловаться: в партком, райком, обком, а на худой случай и в ЦК КПСС. Вот и ходил Иван Михайлович с головной болью: что же делать с доцентом Игнатьевым? И здесь письмо из Москвы! У Ивана Михайловича, как мне кажется, мгновенно возник макиавеллевский план. А не отправить ли милого Юрия Кирилловича на курсы для подготовки и командирования в дальнейшем в Африку? Что называется, с глаз долой – из сердца вон. Но тут же секретарь парткома, как очень опытный человек, себя одернул. А вдруг доцент Игнатьев в далекой Африке примет на грудь и начнет с топором по этой чертовой Африке гоняться за аборигенами и, не дай бог, за аборигенками? Здесь ни партком, ни райком, ни обком, да и даже ЦК КПСС не поможет. Здесь крупным международным скандалом попахивает. И, как наваждение, Иван Михайлович отбросил этот в общем-то прелестный вариантик. Иван Михайлович потянулся в своем парткомовском кресле и, улыбнувшись, представил бегущих по африканской саванне африканских же дородных баб, голосящих на всю эту саванну своими африканскими матюками, а за ними с полоумным и сосредоточенным выражением на лице и окровавленным топором в руке – милейший Юрий Кириллович, а за ним – комендантша общаги с кипой отглаженных простыней под мышкой. А чуть в стороне в скудной тени баобаба – львиный прайд, удивленно взирающий на эту погоню: что это за конкурирующая фирма в нашей вотчине? Ивана Михайловича на парткомовскую должность занесло с кафедры географии, и африканские реалии ему были не чужды, хотя и только теоретически. Он даже крякнул от удовольствия: «Да! С этой парткомовской работой надо завязывать, иначе и до дурки недалеко».
Василий Андреевич замолк. Он поймал себя на том, что очень хочет понравиться Насте. А иначе откуда эти фантасмагорические подробности мыслей секретаря парткома, впервые появившиеся в его рассказе? Василий Андреевич сидел спиною к барной стойке, лицом к огромному панорамному окну, за которым в лунном свете умиротворенно раскинулось до горизонта Средиземное море. Настя же на фоне этой вечной красоты природы становилась частью прекрасного мира, воплощением невысказанных мечтаний. Сидящая напротив профессора девушка казалась ему необыкновенным подарком судьбы. И самое главное – он чувствовал, что и сам девушке небезразличен. Но нужно было продолжать свой рассказ:
– Вот и остался один кандидат – Попов. То есть я. Так я оказался на курсах португальского языка. В то время, нужно признать, готовили хорошо, фундаментально. Были отдельные занятия по страноведению. На одном из занятий преподаватель, обращаясь к курсантам, представителям точных наук, сообщил о том, что букву латинского алфавита «q», которую, по традиции, наши преподаватели произносили как «ку», в далекой Африке нужно произносить как «кью». И на наш вопрос «почему?» ответил, что на языке местной народности «ку» – неприличное слово. А все наши настойчивые просьбы сказать, что же оно означает, остались без ответа. И вот уже в Африке, где я стал преподавать после языковых курсов, помня об этом, старательно выговаривал: «Кью», «кью», «кью»… Но однажды на лекции, как часто это бывает, потеряв бдительность, я и сказал: «Ку!» Сказал и сразу вспомнил: ведь нельзя же! Сказал и тут же скосил взгляд на студентов, ожидая их реакции. Но они только мило улыбались – ну что с этого белого возьмешь?..
Василий Андреевич считал себя умелым и, чего уж греха таить, талантливым преподавателем. И его преподавательское нутро безошибочно подсказывало ему, когда и что нужно сказать, чтобы аудитория навострила ушки. Как опытный актер, он чувствовал интерес слушателей и умело в нужный момент дирижировал им. Тем более он знал, в какое время та или иная домашняя заготовка выстрелит и произведет то впечатление, на которое рассчитывает рассказчик. Этот опыт говорил Василию Андреевичу, что вот в этом месте рассказа слушатели всегда улыбались. Но Настя почему-то не только не улыбалась, но с какой-то тревогой смотрела мимо профессора.
– Тебе стало лучше, дорогой?
Резкая боль пронзила плечо Василия Андреевича – острые коготки Наденьки даже через костюм глубоко вонзились в его тело. Профессор хотел привстать, чтобы усадить Надюшу, но твердая рука супруги придавила сверху и не позволила ему пошевелиться. Настя с плохо скрываемым замешательством смотрела то на Василия Андреевича, то на его спутницу жизни. Хватка Нади ослабла, и профессор наконец смог встать со стула. Неуловимым движением супруга подхватила Василия Андреевича под локоть и властно потянула профессора к выходу.
– Васенька, я так устала на этом представлении. Проводи, пожалуйста, меня в каюту.
Настя потерянно смотрела на удаляющихся супругов. Гордо поднятая головка Наденьки вдруг повернулась
вполоборота, и ее алые губы отчетливо, как показалось Насте, произнесли: «Ку-ку!»
Об авторе:
Родился в 1954 году в Казани в семье врачей. В 1976 году окончил механико-математический факультет Казанского государственного университета. Стаж работы в системе высшего образования – 39 лет. Принимал участие в создании и открытии первого на юге Африки высшего педагогического института (Instituto superior pedagogico) в городе Мапуту. Кандидат физико-математических наук. Доцент Института математики и механики имени Н. И. Лобачевского Казанского федерального университета. Автор более 40 научных и научно-методических работ по математической теории дифракции и методике преподавания математики. С рассказами и эссе публиковался в различных периодических изданиях, в том числе и в альманахе «Российский колокол» («Василич», «Все иначе», «Аспирин для Зурабова»).