Медвежий мыс
Широко разлилась река. Течет неторопливо, пособляет нашему пароходу плыть на север.
Я вышел из каюты, тотчас ощутив силу встречного ветра. Вцепился в бортовые поручни, почувствовал, как они дрожат от внутренней вибрации парохода. Волнение и трепет охватили меня. Поручни – на уровне подбородка. Задираю голову – на верхней палубе ходовая рубка с огромными окнами. В рубке усатый штурман крутит рулевое колесо, направляет судно по фарватеру, ориентируется на створы. Их контуры, словно перья гигантской птицы, еле различимы на далеких берегах.
Стою на верхней палубе рядом с бабушкой. Она щурится, глядя вдаль, замечает рыбака на песчаной отмели, улыбается. Бабушка приезжала к нам на новоселье в новый, благоустроенный дом. Теперь мы едем к ней в поселок.
Подходит папа, приглашает спуститься на нижнюю палубу, осмотреть машинное отделение. Я обрадовался, что смогу увидеть там кочегара, следую вниз по узкой лестнице. Здесь такой грохот, что трудно говорить. Размахивая руками, папа выкрикивает какие-то слова, указывает на части трясущегося механизма, пытается объяснить, как это работает. В углу стоит старый, давно забытый зонтик. Но кочегара нигде нет. У выхода старший механик рассмеялся:
– Мы уже в космос летаем, а ты все кочегара ищешь.
Разочарованный, возвращаюсь наверх.
Половодье. Почти до горизонта – сплошная водная гладь. Навигация в самом разгаре. Тупорылые толкачи упорно ведут против течения груженные лесом баржи. Иногда Обь пересекают юркие моторные лодки.
– На родину плывем, – держа полусогнутую ладонь чуть выше густых черных бровей, говорит бабушка.
Мне не терпится узнать, как выглядит родина. От нечего делать прохожу по коридору мимо нашей каюты, чуть не сталкиваюсь с двумя рыболовами в прорезиненных комбинезонах и броднях. За поворотом на скамейке сидит девушка, что-то вышивает на рогожке, на плечи накинута шаль с лиловыми полосами. Из соседней каюты слышится колыбельная.
Тем временем пароход идет вперед, изредка выпуская клубы дыма. За кормой, поднимая водяную пыль, плещет темный вал, вслед лентой тянутся волны, переходят в мерцающую рябь.
На следующий день пароход издал протяжный гудок и причалил к пристани «Медвежий мыс». На дебаркадере встретил дядя, поцеловал бабушку, крепко обнял нас, забрал из рук чемоданы. Но стоило сойти на берег, как все последующие события слились и не оставили особенных воспоминаний. Таково свойство детской памяти.
А впрочем, нет! Я ошибся. Припоминаю одну историю, которую бабушка часто рассказывала в тот год. Родители оставили сына с младшей дочерью дома одних. Девочка плакала, а мальчик, чтобы успокоить, стал ее щекотать и так долго щекотал, что она умерла. Пришли родители домой, а мальчик им говорит: «Маленькая Щекоточка под лавочкой лежит». В конце повествования бабушка принималась меня щекотать, и я убегал.
Через несколько лет, во время школьных каникул, я снова приехал с родителями к бабушке. Она сильно болела, и это лето могло стать для нее последним.
В один из таких дней после завтрака блинами и щучьей икрой я вышел из бабушкиного дома. По двору сновали куры, на заборе сушились рыболовные сети, мешки из рогожи. В тени навеса отец возился с лодочным мотором. Его промасленные руки извлекали из внутренности разные части, раскладывали на днище перевернутой плоскодонки. Заметив меня, он принялся называть детали и пояснил:
– Вот, карбюратор собираюсь прочистить.
Папа всегда хотел, чтобы я стал инженером. Киваю головой, будто понимаю. На самом деле меня привлекают прожилки липкой смолы на шершавом боку лодки.
Тут объявился двоюродный брат Лёнька, похвастался самокатом. Его руль и платформа были из сосновых досок, вместо колес – на деревянных осях огромные стальные подшипники. Лёнька поставил это чудо техники на выстланный плахами тротуар и оттолкнулся левой ногой. Проехав несколько метров, оттолкнулся снова, но прокатиться так и не предложил.
Я позавидовал способностям брата и вернулся в дом. На подоконнике рядом с алой геранью отыскал альбом для рисования и цветные карандаши. Положил за пазуху и направился к пристани. Шел по набережной мимо вытянутых из воды моторных лодок, вдыхал полной грудью сырость реки, наслаждался запахом бензина. Кое-где под ногами блестела рыбья чешуя. Остановился у самой кромки, слушал, как мелкие камни елозят в набегающих волнах.
Меж песчаных дюн возвышался ржавый остов катера. Я присел поодаль на огромный корень, очевидно вынесенный сюда весенним разливом. Вынул альбом, начал рисовать это заросшее лебедой брошенное судно.
«Когда-то оно бороздило реку, перевозило людей, грузы», – думал я и настолько был занят этюдом, что не сразу заметил девушку в синем купальнике. Она сидела под зонтом, всматривалась вдаль. Ступни ее ног были замысловато перекрещены и отбрасывали тень, похожую на хвост русалки… Карандаш в руке невольно задрожал – так из дремотной бесформенности родился новый образ.
К утру следующего дня лодочный мотор был установлен на старую лодку-плоскодонку. Папа облачился в комбинезон и бродни. Каким-то хитрым узлом привязал на короткой веревке лодку-долбленку – облас. Мы отчалили, неспешно поплыли на другую сторону Оби. Ровное пыхтение мотора смешивалось с туманом над спящей рекой.
Минут через двадцать в серебристой дымке показался берег. Сбиваясь с такта, мотор затарахтел медленнее, фыркнул и замер. Лодка уткнулась в песчаную отмель. Бросили якорь, перенесли в облас маленький невод – бредень. Еще метров сто до самой курьи волоком по мокрой траве протащили облас и спустили на воду. Ловко загребая веслом, папа отплыл и принялся выбирать с днища бредень так, чтобы грузила тонули с одной стороны, а берестяные поплавки ложились на воду с другой.
Я остался на суше удерживать свободный конец невода. Сквозь редкие облака веером пробивались ангельские лучи солнца, а в их сиянии роем вились свирепые слепни. Они кружили и жалили. Слезы наполнили глаза, но я радовался, что папа не видит моего горя.
Вскоре невод был погружен в воду. Тяжело загребая веслом, папа сделал дугу по довольно широкой в этом месте старице. Расправив до паха болотные сапоги, он шагнул в воду и, ступая по топкому илистому дну, выволок облас на мыс. Потом мы с трудом вытягивали грузный бредень и складывали спиралью на земле.
Петля невода неумолимо сужалась. Вдруг меж поплавков началось волнение. Папа снова вошел в воду, стал выпутывать из сети пойманную рыбу и бросал ее в осоку. Рыба бешено била хвостами по береговой траве, жадно хватала воздух трепещущими жабрами. В азарте я подбирал извивающиеся тела, кидал в мешок, из которого не успел выветриться запах прежнего улова.
Наконец работа была сделана. Я разделся догола и брассом поплыл наискось через курью в заросли желтых кувшинок, почувствовал ласковое прикосновение их длинных стеблей.
На обратном пути папа рассказывал, как они жили в поселке во время войны:
– Отца забрали на фронт. Вскоре пришла похоронка… В те трудные годы рыба была основной пищей, из рыбьих костей мололи муку и пекли из нее лепешки.
В один из июльских дней, еще до рассвета, в этой же плоскодонке мы отправились на сенокос в устье ближайшей протоки. На берегах когда-то судоходной реки жили первые поселенцы – остяки-самоеды. Потом река обмелела – говорят, из-за вырубки леса. Дома стали строить на Оби, в нескольких верстах отсюда – так появился новый поселок. А на проселочной дороге, соединяющей новый и старый районы, нередко можно было встретить медведя. Сейчас в пойме протоки – заливные луга, хорошее место для сенокоса.
Немного погодя на телеге подъехала родня. Похлопывая рыжую кобылу по шее, мама с гордостью промолвила:
– Сама запрягла, только попросила супонь затянуть.
Дядя молча подточил оселком лезвия литовок, настроил рукоятки. Расставил косцов, пояснил мне, как правильно держать косу. Я пристроился в самом конце, позади Лёньки. Поначалу коса втыкалась в землю. Пучком травы приходилось протирать лезвие. После нескольких прогонов стало получаться лучше, я уже не отставал от Лёньки. А во время коротких передышек интересовался у тети названиями и свойствами скошенных трав.
Вот я снова остановился, оперся о ручку косы, прислушался: стрекочет, стрекочет кузнечик над покосным лугом: «Тр-р-р-р, тр-р-р-р». Звенит в ушах от его стрекотания.
Так проводил я каникулы в этой чудной местности – на рыбалке, сенокосе, на пристани или просто витал в облаках. Бабушка была все в том же состоянии – не хуже и не лучше. Но после Ильина дня наступил кризис. Из ее комнаты раздавались протяжные стоны, было страшно смотреть в приоткрытую дверь. Не зная, куда себя девать, я взял в сарае велосипед, поехал по ухабистой дороге через всю деревню, то и дело объезжая пульсирующие навозные кучи и полные мутной воды лужи.
Велосипед часто позвякивал всей своей конструкцией. Дорога вела к кладбищу, затем спускалась вниз и, изгибаясь, тянулась вдоль пади. Бросив велик на краю болота, пошел наугад по упругому торфянику, срывая на ходу незрелые ягоды морошки. У одной из болотных кочек прилег и принялся ее внимательно рассматривать в надежде найти интересные образцы для гербария. Сегодня мне повезло: на одной из кочек среди сизой травы разглядел насекомоядную росянку. Осторожно придавив комара на запястье, положил его в центр листка, наблюдал, как железистые волоски охватывают наполненное моей кровью брюшко насекомого.
Завороженный исследованием, не заметил, как тень накрыла болото, будто громадная птица взмахнула крылом. Из облака посыпались мелкие брызги. Забыв о пополнении гербария, торопливо направился к дороге. Еле отыскал в зарослях багульника велик и, ведя его за руль, поднялся на пригорок, откуда открывалась панорама на Медвежий мыс. За поселком в дымке широкой лентой текла река.
Меж тем мрачная туча у горизонта поглотила солнце, прогремел гром.
Вернулся уже в сумерках, запыленный и уставший. Поставил в сарай велосипед, отер лицо и вошел в дом. Переступив высокий порог, почувствовал – случилось непоправимое. В прихожей на большое зеркало была накинута простынь, в комнатах горел приглушенный свет. На подоконнике рядом с геранью тускло сияла лампада. В проеме двери в бабушкину комнату стоял растерянный отец. Скаля крепкие белые зубы, коротко спросил:
– Ты где был?
Помедлив, он качнулся в сторону, и я увидел, что две соседские женщины при свечах обмывают бабушку. Ее бледное тело неподвижно возвышалось на лавке. Одна женщина поддерживала ее за подмышки, другая лила воду из ковша.
В ту ночь я долго не мог уснуть. Вспоминал странную бабушкину историю про маленькую Щекоточку. Потом приснилось, будто кто-то меня щекочет.
Через две недели на теплоходе «Ракета» мы с мамой возвращались домой по низкой воде. Папа остался в поселке до осени. За окном мелькали острова, крутые берега, селения, приземистые домики с сеновалами. Кто-то сидел на обрыве над рекой… На середине пути наш теплоход на подводных крыльях наскочил на бревно и от сильного удара чуть не перевернулся. Бревно застряло под одним из крыльев. Мама достала из сумочки таблетку валидола, положила под язык. Штурман и капитан вооружились баграми, с трудом освободили крыло от злополучного бревна. Нырнул механик в водолазном костюме, обследовал обшивку – оказалась неповрежденной. Помаленьку мы доплыли до города.
В сентябре начались классы. На уроке литературы на дом дали задание написать сочинение «Как я провел лето». Я брел из школы понуро, ветер гнал навстречу желтые листья. Дома закрылся в комнате, весь вечер просидел над черновой тетрадью, но не написал ни строчки. Ночью у меня поднялась температура. Долго болел, а когда выздоровел, про задание учительница не спросила. Но события тех лет продолжают беспокоить, ненаписанное сочинение осталось в памяти. Мысленно брожу в фарватере воспоминаний. Смотрю в минувшее, как в то зеркало, с которого сброшен покров.
Передо мной узкий лист бумаги. Я перекрутил его, склеил концы – получилась лента Мёбиуса. Потом откинулся на поскрипывающем стуле, устало наморщил лоб, бросил взгляд на угол соседнего дома. В комнате душно. Сорвав ноготь о шпингалет, открыл дверь на балкон, переступил порог, вцепился в крашеное дерево перил… В углу на старой тумбочке, в накрытой марлей стеклянной пятилитровой банке сидит кузнечик и стрекочет на всю улицу. Его колено кажется огромным под увеличительным стеклом кривизны банки. Осторожно приподнимаю край марли и бросаю крохотный кусочек корма. Стрекотание кузнечика многократно отражается стенами панельных домов. Как обрывок сна, с порывом ветра в комнату влетает былинка.
Об авторе:
Родился 16 апреля 1962 года в г. Новосибирске. Обучался в Томском медицинском институте (1980–1985) по специальности «биофизика». Участник экспедиций в зону падения Тунгусского метеорита. С 1985 по 2004 год работал в НИИ онкологии (г. Томск). С 2004 года работает научным сотрудником в Montana State University – Bozeman, USA. Доктор медицинских наук. Автор более 150 научных статей в области медицины. Женат, имеет троих детей.
Автор нескольких рассказов и автобиографической прозы (опубликованы в журналах «Союз писателей» и «Российский колокол», в альманахе «Российский колокол»). В 2021 году в издательстве «Союз писателей» (г. Новокузнецк) вышел сборник рассказов «Под куполом Римана». Книга стала призером на конкурсе «Книга года: Сибирь – Евразия» (Новосибирск, 2021).
