За тех, кто в поле
Часть 3
(Начало читайте в предыдущих выпусках Альманаха «Российский колокол»)
Как-то нам пришлось делать съемку в узкой полосе неподалеку от дороги. Маршрут проходил сплошь по тропам и проселкам и казался простым, но его протяженность составляла почти сорок километров, поэтому мы использовали любую возможность сократить путь. Стоял жаркий день, пот застилал глаза, а мы все никак не могли преодолеть и половины намеченного расстояния. Делая большой крюк от хутора Гусакова к мосту через реку Вочь, Коля предложил перейти реку вброд и тем выиграть километра два.
Я охотно согласилась, в чем уже пятью минутами позже раскаивалась, обнаружив в прозрачной воде несметное количество густых, желтовато-зеленых водорослей. Они зловеще шевелились и, казалось, только и ждали того момента, когда я войду в речку, чтобы тут же наброситься на меня, опутать скользкой вонючей сетью и утащить на дно. Я представила их липкое прикосновение к своему телу и едва не потеряла сознание от омерзения. Пока я металась, Коля разделся, взял сумки и лопату и спокойно переплыл на противоположный берег. Увидев, что я не последовала его примеру, он очень удивился и крикнул:
– Светочка, что с тобой? Плыви скорее: здесь нешироко!
– Я боюсь водорослей! — ответила я дрожащим голосом.
– Да они не мешают и не кусаются!
– Не могу!
– Посмотри, как это делаю я!
Он переплыл ко мне, возвратился назад и снова приплыл. Потом спустился чуть ниже по течению — там было шире, но мельче — и перешел речку вброд. Вернувшись ко мне, он попросил:
– Пошли, Светик, это куда безопаснее черного болота! Я буду все время держать тебя за руку. Не бойся, девочка, ты же смелая!
– Мне страшно, — проскулила я.
– Давай, садись «на барана», — Коля показал на свою спину.
– Не могу!
Позже я прочитала рассказ о матером волке, на которого охотились с красными флажками опытные егеря. Хищник, как потом выяснили охотники, расшифровывая его следы на снегу, несколько раз спокойно переходил через красные флажки, желая вывести из смертельной зоны свою подругу. Он показывал ей, как надо перешагнуть через мизерный, вовсе безопасный рубеж, чтобы сохранить жизнь, но затравленная волчица предпочла картечь. Возможно, в тот раз я уподобилась ей.
Коля совсем растерялся, а я разревелась. Тогда он взял меня на руки и понес к броду. Я не успела опомниться, как мы оказались на другом берегу, но уходить с его рук мне не хотелось. Во время перехода через воду я невольно обняла его за шею, чтобы быть как можно дальше от омерзительной «бороды», и прижалась почти оформившейся грудью к его горячему плечу. Ноздри мои жадно втягивали пьянящий запах, исходивший от разогретой Колиной кожи. Я трепетала, чего-то очень желала и боялась, радовалась, глотала слезы и улыбалась… В голове моей роились разные ласковые слова, которыми мне хотелось назвать мужчину, который вот так, запросто, взял меня в свои сильные руки и сразу подарил море счастья. Да, я была счастлива, потому что любила его. Меня тогда впервые озарила догадка: взрослые так много говорят о любви, потому что она приносит сказочную радость и наслаждение и поднимает из неведомых глубин тревожное предчувствие, от которого трепещет каждая клеточка, воспаляется воображение и пробуждается гордость за себя. Мне показалось, что если я сейчас скажу ему о своей любви, то между нами произойдет то, самое главное, чего я так боялась и хотела… И я уже открыла рот, но мне помешал его голос:
– Света, не бойся — мы уже на суше, где нет цепкой бороды Карабаса-Барабаса. Пошли!
– Спасибо, — тихо прошептала я, — мне очень хорошо.
Коля опустил меня на землю и разжал руки. Я на секунду задержала его в своих объятьях, а он легонько освободился от них и посетовал на жару…
После этого перехода через речку меня постоянно одолевало желание коснуться Колиного плеча, вдохнуть аромат его загорелой кожи и снова пережить те незабываемые и волнующие минуты счастья. Мне стали сниться эротические сны, в них было все по-настоящему, красиво и возвышенно, как в кино…
Моя любовь породила множество проблем, но, в силу возраста и моей неопытности, я их не замечала. Однако, я не была настолько наивной, чтобы не понимать двух вещей: ответная любовь моего избранника находится под большим сомнением, и я, школьница, не имею морального или какого-то иного права открыто называть себя невестой двадцатидвухлетнего мужчины. Да и к тому же ¾ своего начальника, так как малейшее подозрение о существовании между нами любовных отношений означало бы для меня конец работы, совместных маршрутов, нашей дружбы… И в этой ситуации я впервые столкнулась лицом к лицу с ревностью: той злой штукой, от которой в моем положении не имелось средств защиты.
Сначала главной соперницей мне казалась практикантка Галя. У нее имелось много достоинств, которые, по моему глубокому убеждению, могли соблазнить любого мужчину и которым я завидовала. Во-первых, красивое, смуглое лицо, обрамленное густыми темно-каштановыми волосами; во-вторых, большие карие глаза, которые смотрели открыто, и чуточку насмешливо, искрились загадочными огоньками и притягивали, как пламя костра; и, в-третьих, фигура. Ростом Галя была сантиметра на три выше меня, и я вскоре должна была с ней сравняться, но ее пропорции казались мне недосягаемым совершенством. Галя была уже вполне сформировавшейся женщиной, имела стройные загорелые ноги, выразительные бедра, изящную талию и прелестную грудь. Тогда я еще не знала слово «сексуальность», которое наиболее полно определяло характер исходящего от этой девушки очарования. За несколько месяцев нашего общения я ни разу не видела Галю растрепанной или небрежно одетой: она, наверно, и спала в позе, позволявшей ей ежесекундно сохранять красиво уложенные волосы и привлекательный вид. Этой молодой особе одинаково была к лицу и праздничная, и рабочая одежда, она всегда была самой заметной в компании, никогда не унывала, просто и, казалось, безболезненно выходила из конфликтных ситуаций, умела легко и вдохновенно работать и весело отдыхать.
Помню, как однажды она не вернулась из маршрута в урочный час. В тот день разбушевалась гроза и в хаосе бури ни Галя, ни ее напарник Юрка не заметили Чугунку — старую просеку, по которой, якобы, в дореволюционные времена прокладывали узкоколейку, — сбились с маршрута и заблудились. Коля поднял всех мужчин по тревоге, а так как я всегда вместе с ним дожидалась прихода последней группы, то настояла на моем участии в поисках.
Главная трудность заключалась в том, что единственная дорога, ведущая к Чугунке, становилась после дождя непроходимой даже для машин с двумя ведущими мостами. Но мы выехали и более трех часов рубили ветки, бросали их под колеса и толкали грузовик. У Чугунки Коля оставил шофера одного, поручив ему периодически включать фары и сирену, а остальных разделил на две группы, одну из которых направил по просеке на север, а другую — на юг, — никто не должен был уходить за пределы видимости или слышимости подаваемых сигналов.
Мы углубились в лес метров на семьсот. На карте в том месте проходил водораздел, а на самом деле это была небольшая поляна. Коля несколько раз крикнул и, не дождавшись ответа, запустил красную ракету. Я замерла в трепетном ожидании и в тот момент, когда в небе вспыхнула ослепительная звезда и озарила дивным светом лесную глушь, вдруг явно ощутила, как напряженно бьется Колино сердце. Внешне Коля казался абсолютно спокойным, на самом же деле он очень переживал, ведь ему надо было обязательно найти и спасти пропавших и показать другим съемщикам, что их никогда не оставят в беде, а это была большая ответственность. Я палила из ружья и просила всех богов о помощи, и они услышали меня: в промежутке между сигналами к нам долетел едва слышный голос, и через полчаса на поляне показались две фигуры. Я ожидала увидеть измученную и перепуганную «мокрую курицу», а Галя предстала перед нами спокойной, улыбающейся и неотразимой. Около машины я заметила в свете фар, как ловко она сняла свой непромокаемый платочек и, прежде чем сесть в кабину, едва заметным движением кисти сбросила на плечи тяжелую копну волос, и та рассыпалась по ее плечам темной шелковистой травой…
Галя уважала Колю как толкового геолога и хорошего начальника отряда и одновременно не скрывала личной к нему симпатии. Она пускала в ход все свое женское очарование, чтобы привлечь его внимание. То, что я была почти всегда рядом с Колей, нисколько ее не смущало: вероятно, она не видела во мне серьезной соперницы. Однако тот факт, что начальник отряда выбрал своей напарницей именно меня, видимо, заставил ее задуматься и внимательно присмотреться ко мне. Часто я ловила на себе ее любопытные взгляды.
Может быть, Галя пыталась понять причину Колиного выбора, найти во мне недостающие ей черты и постараться восполнить этот пробел. Коля ценил ее красоту, потому что иногда говорил ей комплименты, но я заметила, что его что-то раздражало в этой очаровательной брюнетке: он был с нею сдержан и никогда не оставался более пяти минут в ее обществе. Тем не менее, Галя не теряла надежды и не поддавалась на открытые ухаживания москвича Валеры.
Только я чуть-чуть успокоилась по поводу Гали, как совершенно неожиданно на горизонте возникла пасечница Фрося, пышная тридцатилетняя вдова. Мы с Колей как раз готовились к предстоящему маршруту, когда она вошла в палатку и, не замечая меня, затараторила о своей проблеме. Мой начальник в любой ситуации оставался настоящим джентльменом: он вежливо остановил Фросю, усадил ее на вьючный ящик и попросил подождать пять минут, пока мы закончим работу. Услыхав это, я чуть не подскочила от гордости и так жарко и профессионально говорила о геологии, что пасечница только хлопала своими медовыми глазками. Потом мы выслушали гостью.
Ее беда заключалась в том, что в колодце пасеки появилась тухлая вода — настоящее бедствие для чувствительных насекомых. Я начала давать ей советы, но мои познания в гидрогеологии быстро иссякли, а Фрося пустилась откровенно соблазнять Колю. Финал оказался грустным: они уехали на пасеку верхом на одной лошади. Почувствовав себя брошенной, я сначала пожелала жеребцу споткнуться о камень, но, представив, как мой геолог сломает при падении ключицу (почему-то в нашей деревне у людей чаще всего ломались ключицы), набралась мужества и «отозвала» свое заклинание.
Встретившись с Колей на следующее утро, я первым делом принялась искать в его лице свидетельства вчерашних любовных приключений, да так и не нашла, а за работой и вовсе обо всем забыла. Но когда мы сели обедать и на скатерти-самобранке появился сотовый мед, мне стало снова не по себе. Я так и не притронулась к своему любимому лакомству, хотя текли слюнки при виде аккуратных трубочек, наполненных коричневатыми, душистыми и сладкими до горечи капельками. После обеда Коля снова дал мне повод для беспокойства, сказав:
– В воскресенье мне надо будет спуститься в Фросин колодец и посмотреть, что там. Я переговорил с Федей Сысоевым, не сможет ли он пробурить рядом с колодцем скважину. Она пригодилась бы нам для съемки и могла бы заменить протухший источник. Пока я буду на пасеке, ты составь, пожалуйста, задание на бурение скважины.
Но я уже сражалась за свою любовь, как могла, и ответила:
– В колодец лазить опасно!
– Не думаю. Я осмотрел сруб, он вполне крепок и надежен. Да и мне самому интересно узнать, почему во флювиогляциальных песках, в которых хороший водообменный режим, появилась затхлая вода?
– Можно и я полезу с тобой?
– В этом нет необходимости, — он явно упирался, что еще больше злило меня.
– Значит, очень опасно!
– Тебе не положено спускаться в колодец по технике безопасности, но ты сможешь подстраховать меня сверху, так что пойдем к Фросиным пчелам вместе, а задание Феде я выдам устно.
Это была моя первая победа над соперницей, однако я рано торжествовала. После совместного осмотра колодца мы вернулись домой и поработали еще примерно час, затем мой начальник вручил мне дневники (их требовалось постоянно приводить в порядок), а сам снова уехал с буровиками на пасеку. Я мучилась целый день, пока они бурили, пили мед и слушали Фросины комплименты, адресованные, в основном, моему возлюбленному. Вечером меня чуть не хватил удар, когда буровики еле приползли в лагерь, пьяные от медовухи, а Коля вовсе не появился. Я проплакала тогда всю ночь и, как оказалось, напрасно: в отряд приехал из Москвы главный геолог Геологического управления Игорь Семенович, начальник партии и другое начальство, и Коля прямо с пасеки повез их в поле, откуда они возвратились поздно ночью.
Я ругала себя за ненужную подозрительность, а меня, то есть нас с Колей, хвалили за хорошую работу и ценную находку: мы обнаружили накануне фрагменты третьей надпойменной террасы реки Ветлуги (я с гордостью говорю «мы», потому что первая заметила валуны, а потом уже опытный геолог определил, откуда они скатились). И вот теперь на этом месте намечались грандиозные раскопки, в которых, наряду с нашим отрядом, должны были участвовать специалисты из экспедиции и Геологического управления.
И снова на моем пути стала женщина — геофизичка Маша, появившаяся в отряде вместе с гидрогеологом экспедиции Василием Александровичем. Я сразу вычислила, что у этой парочки роман, потому что они все время шушукались, уединялись и загадочно посматривали друг на друга. Машин ухажер считал себя неотразимым красавцем и смотрел на женщин так, будто те должны были постоянно петь ему хвалебные оды. Я не увидела в нем ничего хорошего, зато Маша показалась мне привлекательной и остроумной: даже не верилось, что такая интересная женщина может увлечься столь посредственным типом. Она много курила и повсюду оставляла коротенькие окурки со следами губной помады (тогда я не считала это недостатком).
Ревность моя вспыхнула как раз на раскопках, которых мы ждали, как большого геологического праздника. Суть их заключалась в том, что на обнаруженном нами участке в шурфах и расчистках впервые обнажалось компактное залегание всех тех слоев, что съемщики описывали порознь на большой площади. Этот клад представлял для геологов не меньший интерес, чем гробница фараона под египетской пирамидой для археологов, поэтому все ожидали результатов раскопок с трепетом, волнением и нетерпением. Возбуждение и вдохновение съемщиков передалось рабочим: они слаженно орудовали лопатами и, вскрыв очередной пласт, выкрикивали геологические словечки, ставшие привычными для всех в нашем отряде: «Триас! Флювиогляциал! Марена!..»
Я работала вначале с Игорем Семеновичем, а потом, выполнив его задание, присоединилась к группе, изучавшей радиоактивность древнего торфа. Коля показывал Маше образцы породы, а она подносила к ним счетчик Гейгера. По их веселому и непринужденному разговору можно было подумать, что они знакомы сто лет. Мне вручили журнал для записи показаний счетчика, и я стала усердно вписывать цифры в узкие графы… И вдруг заметила на Колиной щеке отпечатки ярких Машиных губ, точь-в-точь как на окурках. Мысль о том, что Маша — распутница, соблазняющая чужих мужчин, обожгла меня. Я почувствовала, что падаю с огромной высоты: ведь еще несколько минут назад меня переполняло счастье, что я нашла свою любовь и свое призвание в этой жизни, а теперь все рушилось. Как-то сразу потускнела радость от вчерашнего разговора с учительницей географии, заметившей, как я повзрослела и похорошела за последнее время, и сказавшей, что в школе все уже ждут моего рассказа о геологии родного края. Я глотала слезы и готова была бросить работу и убежать на край света, но внезапно появился Василий Александрович, забрал Машу, и над моей головой будто снова взошло солнце…
Однако главное испытание ожидало меня впереди. Игорь Семенович распределил группы для контрольных маршрутов так, что Коля пошел с Машей, а я с Василием Александровичем. От этой новости у меня вообще чуть не разорвалось сердце, потому что за целый день Маша миллион раз соблазнит моего избранника, тем более они уже целовались. «Ну почему я не взрослая? Почему не могу называть себя Колиной невестой? Что заставило Игоря Семеновича посылать нас порознь? Не кроется ли в этом желание самого Коли избавиться от меня?» — эти и еще много подобных вопросов терзали мою душу. Я отчаянно барахталась в своей ревности и тщетно искала выход из создавшегося положения, а выход был простой: хорошо выполнять порученную тебе работу.
Но и в работе в этот день впервые все пошло наперекосяк: Василий Александрович оказался откровенным халтурщиком, о чем я сразу догадалась, когда он не явился на рассмотрение предстоящего маршрута, решив, видимо, не тратить на пустяки свой драгоценный вечер. С первых шагов выяснилось, что он вовсе не знал местности и не стремился узнать: от точки, куда нас забросили на машине, пошел не по азимуту, а по принципу «солнце в правое ухо». За восемь километров, пройденных в направлении реки, он не сделал ни одной записи и вышел, разумеется, не туда. Я уже не говорю о том, что этот человек начал отравлять мою жизнь с самого утра: при встрече надменно вручил мне мой «законный инструмент» — лопату — и дал указание делать только то, что он скажет. И я молчала до самой Ветлуги. Однако, когда он неправильно нанес на карту нашу точку наблюдения, сдвинув ее в сторону от истинного местоположения почти на три километра, и приказал мне копать канаву, мое терпение лопнуло. Девочке, выросшей в деревне, работать лопатой не в диковинку, но я уже усвоила другую истину: Коля даже в мыслях не мог позволить мне копать землю, потому что видел во мне особое существо — женщину, которую нельзя унижать тяжелым физическим трудом, о которой надо заботиться, щадить ее здоровье и самолюбие… Я четко представляла, как ложные сведения моего нового ведущего исказят и обесценят весь наш с Колей труд, и от этого испытывала почти физическую боль, поэтому собралась с духом и ответила: «Мы находимся очень далеко от обозначенной вами точки, нам надо пройти вниз, к старой паромной переправе, и там делать расчистку, а здесь я копать не буду!» Василий Александрович пришел в ярость. Он начал обвинять меня в лени и обзывать дурой и деревенской недотепой, не подозревая, что имеет дело не с младшим рабочим, а опытным съемщиком! На моем счету было шестьдесят маршрутов, я прошла по этим топям и лесам полторы тысячи километров, описала сотни закапушек, десятки канав и расчисток, изучила почти все колодцы и родники в округе и могла с закрытыми глазами нанести все это на геологическую карту…
В ответ на его грубость я спокойно объяснила, как должна по инструкции проводиться комплексная двухсоттысячная геологическая съемка, какая при этом используется топооснова, по какой сетке надо располагать точки наблюдения, как ходить по азимуту и описывать обнажения, и посоветовала ему напоследок почитать «Полевую геологию» Лахи…
Теперь изо рта моего начальника летели брызги слюны и отборный мат вперемешку с угрозами выгнать меня завтра же с работы, а сегодня оборвать мне уши. От моих новых возражений он вовсе озверел и, ощетинившись, пошел на меня. Стало ясно: передо мной подлец, который в ярости может избить меня, даже убить и труп бросить в реку. Я крепко сжала лопату, ту самую, которой Коля собирался защитить меня от медведя, и выставила ее вперед. Моя решимость возымела действие: Василий Александрович остановился. Тогда я потребовала:
– Дайте сюда планшет, я покажу, куда надо идти!
– Планшет секретный и не суй свой нос, куда не следует! — завизжал он.
– Хорошо, я ухожу домой. Только завтра я приведу сюда Игоря Семеновича и покажу ему, где вы заставляли меня копать.
– Кто ты такая, что будешь меня учить?
– И все расскажу про первую половину маршрута: вы там не обследовали ни единого пункта.
И я пошла прочь… А через минуту увидела перед собой искаженную злобой улыбку и услыхала просьбу о прощении и детский лепет о какой-то геологической аномалии: он будто бы хотел ее проверить. Мне, пятнадцатилетней девчонке, стало стыдно за этого взрослого труса и негодяя, и в то же время было жалко его, как нашкодившего щенка. Я молча сделала расчистку, а когда он ее описал, взяла из его сумки топографическую карту и компас, нанесла на нее «аномальную» точку и пошла к нужному пункту. У старой паромной переправы я расчистила обрыв и четко продиктовала описание геологического разреза. Мой начальник, ошарашенный таким оборотом событий, сник и до конца маршрута ни разу не подал голоса. Я делала все так, как учил меня Коля, и смогла в полной мере оценить его наставления лишь тогда, когда мы безукоризненно прошли по азимуту обратный путь от реки до дороги, сделав при этом все необходимые наблюдения. В месте сбора мы оказались раньше намеченного срока, так что нам пришлось немного подождать машину. Главный геолог, увидев нас в назначенном месте в точное время, отпустил такую шутку:
– Васек, вы обернулись так быстро, что можно подумать, будто вы просидели целый день в кустах!
– Так оно и было, — ответил игривым тоном Василий Александрович.
В машине я его предупредила, чтобы он немедленно решил вопрос о съемке пропущенного участка, и вскоре услыхала, как он сообщил важным голосом главному геологу об интересном обнажении на реке у паромной переправы, куда нам следует завтра сходить еще раз…
Только теперь я до конца осознала порядочность и профессиональную преданность Коли. Он, практикант, делал свою работу так добросовестно и с такой ответственностью, будто не было ничего на свете важнее геологической съемки! Гордость за него отодвинула на задний план ревность: я, наверно, подсознательно поняла, что такой человек не может быть непорядочным в жизни, которую он пишет сразу начисто. И я твердо решила: так следует жить и мне!
Продолжение читайте в Альманахе №3, 2017 года.
Об авторе:
Анатолий Изотов, родился в 1940 году. Детство и юность прошли в Крыму. Затем – Донбасс, Политехнический институт, инженер-гидрогеолог, 10 лет работы на закрытом предприятии и загранкомандировка в ЧССР. По чешской тематике защитил кандидатскую диссертацию. На Родине – главный инженер института ВИОГЕМ (г. Белгород). В настоящее время – доцент Белгородского государственного университета.
Стихи пишу с 15 лет. Первые публикации появились в газетах «Кадиевский рабочий» и «Кадры индустрии» (1958–1964 гг.). Одно из произведений того периода – «Письмо из Средней Азии» – вошло в книгу «Письма из тополиной весны» (1967 г.).
Раннюю прозу долгое время не мог опубликовать в силу работы на закрытом предприятии. С 2005 по 2010 гг. издал малыми тиражами четыре книги: сборник стихов, сборник рассказов и два романа. Активно занимаюсь литературными исследованиями, особенно интересно для меня творчество Лермонтова и Гомера.
С 2015 года являюсь членом Интернационального Союза писателей (кандидат).
