Любовь через линию фронта
Над Запорожьем дождь и над Москвой —
Одно и то же раненое небо.
Прижмусь к стеклу — как будто мы с тобой
Стоим вдвоём, укрывшись серым пледом,
Как будто в мире больше нет войны
И тишину несёт на пальцах ветер.
Мне страшно не очнуться до весны,
Мне страшно до весны тебя не встретить,
Но я в руках храню твоё тепло,
Доверив наши жизни воле Божьей…
Я глажу дождь в Москве через стекло,
Чтоб он обнял тебя под Запорожьем.
Верная доля
Пока хвалу на небесах
Возносит ангельское войско,
Я не боюсь, и ты не бойся!
Молитва побеждает страх.
Под тихий звон колоколов
Надёжней защищать Россию.
Когда молчать невыносимо,
Обычно не хватает слов,
И ты бросаешься вперёд —
В окоп, в атаку, на молебен…
Как много веры в русском небе!..
Как много тех, кто с ней живёт
И с благодарностью стране
За Родину выходит биться…
А мне — за Родину молиться,
Вернее доли в жизни нет.
И, если слабнет дух и плоть,
Я вспоминаю со слезами,
Что ангелы всегда над нами
Поют о том, как свят Господь.
Мальчики
Воинам-пограничникам, принявшим 6 августа 2024 года неравный бой на Курской земле с многократно превосходящими силами украинских нацистов
Гнулись к земле одуванчики
На пограничной заставе.
Мальчики, русские мальчики
В русскую землю врастали.
В воздухе, смертью напоенном,
Плавилось новое лето.
Русское небо свинцовело
Перед кровавым рассветом.
Вспомнив июнь сорок первого,
Родине стали защитой
Мальчики, певшие «Верую!»
Перед чудовищной битвой.
Падали, пулей сражённые,
Алыми маками в поле.
И воскресали, рождённые
Вечной Господней любовью.
В тёплой земле обескровленной
На пограничной заставе
Воины, русские воины
В русское небо врастали.
Пасхальное чудо в госпитале
Небо плакало звёздами, в воздухе зрел апрель,
Расцветала сирень, тишиной обнимая город.
Город словно дремал, обессилевший от потерь,
Бесконечным обстрелом на сотни частей расколот.
У постели солдата, застывшего в забытьи,
Медсестра замирала, прислушиваясь к дыханью,
И в нечаянном стоне ей слышалось: «Защити,
Помолись за меня и спаси от земных страданий…»
Безымянный боец. Документы украл огонь,
Привезли его ночью без памяти, но живого.
Как молиться без имени?.. Чётки легли в ладонь,
И над ним зазвучало уверенно Божье слово…
Город спал. Спал солдат. Даже небо, казалось, спит
Под покровом молитвы, отчаянной и звенящей.
И солдату во сне кто-то строго сказал: «Терпи.
На войне получает прощение всяк просящий…»
Город раны лечил. Люди пели: «Христос Воскрес!»
Разливались по воздуху радость, любовь, смиренье.
У постели Ивана, вернувшегося с Небес,
Сам Господь воссиял в крестоносных цветках сирени.
Простыни для раненых
Моей духовной сестре, поэту и волонтёру СВО Оксане Москаленко
Щурится солнце в оконный проём
Бликами юного марта.
Русская девушка гладит бельё
В госпиталь — русским солдатам.
Кажется, войнам не будет конца,
Души летят в поднебесье.
Девушка раненым русским бойцам
Простыни гладит — и крестит.
Чтобы солдат, прижимаясь щекой
К тёплой подушке домашней,
Верил: война далеко-далеко,
Чувствовал: больше не страшно.
Девушка в госпиталь гладит бельё
С верой, молитвой, тревогой.
Дремлет солдат на руках у неё,
Будто в ладонях у Бога.
Перед возвращением на фронт
Ни надышаться, ни наговориться —
Мгновения летят за горизонт.
И ты, на день вернувшийся в столицу,
Опять на западный уедешь фронт.
Здесь вишня будет плакать снегом белым
И станет обнимать поля туман…
А там — земля от крови почернела
И кто-то гибнет от смертельных ран.
И я запоминаю каждый отзвук
Мелодии сгорающего дня.
Пока дрожит от взрывов душный воздух,
Мне кажется, что целились — в меня.
Мне кажется, я задохнусь от боли,
Едва представив в мареве зари,
Как в выжженную степь уходит воин,
Как гаснет небо, как трава горит.
И мне, живущей пламенем молитвы,
Молиться с каждым днём всё тяжелей:
Я вижу списки раненых, убитых
И становлюсь и яростней, и злей.
Ни вскрикнуть, ни смолчать, ни отвернуться:
Мне кажется, мир навсегда во мгле…
Но брызги мать-и-мачехи зажгутся
На опалённой битвами земле.
Сплетая маскировочную сеть
А в глубине России — тишина,
Народ устал от зарева войны…
Зелёной лентой стелется весна
По запылённым улицам страны.
И мир так осязаем, так горяч.
Дотронешься — и обожжёшь ладонь…
А в новостях — надрывный детский плач
И раненых солдат тяжёлый стон.
Здесь никуда не деться от войны.
Саднит сердечной раны рваный край.
И в соловьиной песне мне слышны
Слова: «Мы победим, не умирай…»
И я, привычно отгоняя смерть,
Как повелось на матушке Руси,
Сплетая маскировочную сеть,
Шепчу над нею: «Господи, спаси!»
Возвращайся скорей!
Говорят, на фронте сейчас дожди
И опять размыло дорогу к миру.
«Я вернусь, любимая, только жди», —
Мне письмо доставили из горнила.
Говорят, там смерть, как земля, близка.
Ты же пишешь: «Всё хорошо, Маруся.
Как придёт весна — мы дожмём врага,
И зажжётся свет над единой Русью!»
Говорят: «Всë плохо», а я молчу,
Вместо ëлки ставлю икону Спаса
И всю ночь молюсь и держу свечу,
Чтоб скорей с победой ты возвращался.
Голубика
Медовая осень, холодная смерть,
Оплавленный вспышками воздух.
Растёт голубика, и чудится мне,
Что в ягодах прячутся звёзды.
Сорвёшь голубику, вдохнёшь темноту,
И кровь напитается ядом.
Как будто я снова в кромешном аду —
С врагами погибшими рядом.
Как будто открою глаза — и туман
Застелет луга покрывалом.
А перед глазами — разрушенный храм,
И ветер в нём служит устало.
Моя голубика, мои блиндажи,
Огни на моём небосклоне…
Медовая осень. Холодная жизнь.
И звёзды горят на погонах.
Русофобские химеры
В Киеве думают: памятники снесут —
И сорок пятого будто и не бывало.
Не человеческий страшен, а Божий суд.
И перед Богом нам всем приходить в начало —
Маски снимать и учиться смотреть в глаза.
Не перепишешь историю в Божьем сердце.
Совесть ударит, как загнанная гюрза,
И от неё в небесах никуда не деться.
В Киеве думают: Пушкина запретят —
Русский язык перемелется и исчезнет.
Книги сжигают… Но книги-то не горят!
А поднимаются буквами в поднебесье.
Там и Шевченко, и Пушкин, и Мандельштам,
Зная о вечном, о главном ведут беседы:
Бога нельзя беспокоить по пустякам —
Много работы у Бога до дня Победы.
Медовый Спас в госпитале
Как звóнок воздух от простых молитв:
Подай Победу, Господи, России!
Желтеют ивы, ветками обвив
Больничный храм, больничное бессилье.
И Спас по небу разливает мёд,
Похожий на полуденное солнце.
А я, вчера сжимавший пулемёт,
Смотрю на храм, но сердце в битву рвётся.
И крестик в загрубевшую ладонь
Ложится посеребренным патроном.
Но Спас придёт. Медовою водой
Залечит рану ласково, иконно.
Но Спас придёт. Конечно, Спас придёт
На фронт, ко мне — в больничную палату…
И крестик согревает, а не жжёт.
И бьют врага вдали мои ребята.
Свет божий в разбитом храме
Перед глазами — раненая церковь,
Разрушенный войной иконостас.
На небосклоне звёзды вмиг померкли,
А грустный ангел молится за нас…
Зайду, прижав к груди чужую каску,
Перекрещусь и встану у стены.
Но сдавит горло воздух, душный, вязкий,
И я заплачу — первый раз с весны,
Невольно вспоминая позывные,
Звучащие теперь на небесах.
И за моей спиной встают святые:
Георгий, Фёдор, Дмитрий, Александр[1].
Молитва их летит навстречу смерти
И обнимает сердце тишиной…
В измученной войной холодной церкви
Я вижу Божий свет и свет земной.
[1] Георгий Победоносец, Феодор Ушаков, Димитрий Солунский, Александр Невский
