А за окном серый дождь

Отрывок из романа

(Основано на реальных событиях)

Все имена изменены; места, города
и организации реальны.

– Моя боль не скроется, она всегда будет течь в моей памяти. Тот сентябрь врежется в мою плоть стальным клинком навечно, – со слезами на глазах сказала Александра, смотря в камеру Первого телеканала.

– Мы прерываемся на рекламу! – торжественно объявил Леонид Иванович Хакин, телеведущий программы «Большой стакан».

Александра не могла больше сдерживать слез из-за боли ее души. Помощница видеооператора принесла стакан холодной воды, девушка дрожащими руками взяла хрустальный бокал, по краям которого билась вода. Саша смотрела на кристальную жидкость и вспоминала то хмурое сентябрьское небо над домом, тот холод. Тем днем у нашего всемогущего Бога стало на одного ангела больше. Душа болит и плачет, а сердце кровоточит, но жизнь нам и дана, чтобы умереть; смерть обидна тогда, когда она происходит из-за глупости врачей, увы, но жизнь не вернуть. Так же как и стакан выскользнул из ее руки, разбился. Даже если попросишь прощения, стакан не станет целым, точно так же, как и человеческая жизнь.

К девушке подошел Леонид Иванович. Он взглянул в мертвые глаза, где нет жизни, только ненависть и смерть.

– Александра Петровна, нужно продолжать. Я знаю, что вам очень больно, вы полтора года назад потеряли своего брата, – вполголоса прошептал телеведущий.

Девушка подняла на него разгневанный взгляд, сказала, пылая ненавистью:

– Нет, мы закончим эту передачу. Я расскажу о моем братишке все, люди должны знать, что у нас в стране нет закона, а медицина слеплена из воскового пластилина! Моего брата убили в скорой возле дома; смешно, но ему спасали жизнь большим ведром с тряпкой вместо медикаментов! У них не было лекарств и только полкубика адреналина! Мое желание – чтобы эти сволочи получили по заслугам! Я дала брату слово у его надгробного камня, что те, кто виновен в его смерти, предстанут перед людским судом, раз такой закон не может на них найти управу! Вы меня понимаете? – Заглядывая в глаза пожилого мужчины, девушка ждала обычного непонимания (так как часто получала в ответ критику из уст Козловой Тамары Васильевны), на что в ответ получила надежду и поддержку.

– Понимаю. Поверь, мы сможем с этим бороться вместе. Душа твоего брата будет покоиться с миром после всего этого. Все виновники его смерти предстанут перед нашим судом! Это не просто суд, а народный. Ну что, начнем? – с улыбкой на лице сказал этот волшебник. На что Саша ему кивнула, еле сдерживая гнев.

Телеоператор направил камеру на Леонида Ивановича и на Александру.

– Мотор!

– Начали!

В зале раздались аплодисменты. Под мелодичное музыкальное сопровождение на сцену вышел Хакин Леонид Иванович с обычным приветствием телезрителей:

– Добрый вечер, дорогие телезрители! Приветствую вас на телепередаче «Большой стакан». Сегодня в гостях в нашей студии российская поэтесса Байрамова Александра Петровна. Девушка расскажет свою печальную историю… Итак, дорогие друзья, тема сегодняшнего эфира – «А за окном серый дождь»!

Двадцать четвёртого сентября две тысячи шестнадцатого года в районную больницу города Калача-на-Дону поступил тревожный звонок из поселка Береславка с просьбой приехать скорой помощи, так как мальчик потерял сознание. В буквальном смысле скорая помощь ехала около двадцати минут. В это время героиня нашей передачи, в панике бегая по дому, искала визитку такси, так как кареты скорой помощи еще не было. За все время, пока ехали медики, девушка успела позвонить не по той визитке «Мебель на заказ». Только через пять минут в растерянности Александра смогла прочитать на карточке «Такси «Шик». Дозвонившись, она вызвала машину, чтобы отвезти брата в больницу. Когда девушка позвонила в «Шик» еще раз, чтобы узнать, сколько ждать такси, ей сказали, что машина уже выехала. Только еще через пять минут она вбежала в дом и увидела рыдающую младшую сестру Алену. Отец мальчика, Байрамов Петр Степанович, делал сыну искусственное дыхание. Мужчина был ветераном Афганской войны, служил в триста десятой воздушно-десантной бригаде, двадцать второй бригаде ГРУ. Мужчина знал, как оказывать первую медицинскую помощь.

Только через полчаса приехали медики. Мать ребенка, Байрамова Елизавета Степановна, схватила сына и выбежала на улицу в скорую, не теряя ни минуты, в надежде, что скорая отправится в путь. Когда ребенка принял фельдшер Лиса Ольга Дмитриевна, мальчик еле дышал. Женщины пытались запустить сердце ребенка в этой «мусоровозке» под названием «скорая помощь»! В итоге мальчик умер спустя четыре часа с момента приезда фельдшера. Почему скорая не отправилась в путь, сестра мальчика не знает; хуже того, родителей умершего ребенка обвинили в убийстве сына! Итак, встречайте героиню нашего сегодняшнего выпуска Байрамову Александру Петровну.

Зал загремел от аплодисментов. Девушка вышла на сцену и присела на белоснежный диван студии. Груз в груди становился все тяжелее и тяжелее. В памяти вновь промчался тот злосчастный сентябрьский день.

– Александра Петровна, вы расскажете нам, что произошло двадцать четвертого сентября две тысячи шестнадцатого года на самом деле? Что скрыли медики, чтобы избежать наказания? – с тревогой спросил ведущий программы. Яркий свет неоновых ламп слепил ей глаза. Чувствуя боль в груди, она ответила скрепя сердце:

– Да. Я расскажу вам о том, что именно произошло в тот день.

Глаза девушки вновь наполнились слезами, а душа отравляла себя этим ядом ненависти.

Три года назад, 1 сентября 2016 года

Волгоградская область, Калачёвский район, поселок Береславка.

Сегодня первый день учебы. Нарядные дети шли домой с грустью и радостью. Моя младшая сестра Алена сегодня пошла в первый класс в «ДШИ» у нас в поселке. Мама написала заявление в школу, чтобы моя сестра начала учиться. После чего наша девочка с гордостью шла по Береславке, потому что она стала первоклашкой.

Если честно, я на нее возлагала огромные надежды, так как видела в ней неограненный алмаз, зарытый где-то глубоко в ее сознании.

Наш папа работал в ночную смену у местного фермера Крестьянского Александра Борисовича. Пока мы ходили в центр, он сидел дома с Кристиной, Семеном и нашим самым младшим братом Сереженькой. Все они были моими младшими братьями и сестрами.

Самым старшим из них был Степан, после него родилась Алена, потом Кристина, ну а потом родился самый любимый, похожий на папу, отчего его и назвали Сережей. Мы очень сильно любили этого мальчика, он отличался от всех нас. С самого своего рождения Сережа был тихим, спокойным мальчиком, а самое главное, был очень большим не по годам. Все люди, видевшие его, говорили: «Почему плачешь, ведь ты уже такой большой». Я помню этот момент. Мы стояли в очереди возле банкомата, и одна бабушка сказала: «Что плачешь, ведь ты уже такой большой». Женщина тогда дала ему три годика. Конечно, когда ей сказали про Сережин возраст, женщина удивилась, когда узнала, что ему был всего год и пять. Да и постоянно, когда его кто-то видел, все восхищались тем, что мой братишка выглядит не на свой возраст. Одним словом, настоящий русский богатырь!

Второго сентября мама повела Алену на первые уроки, а я, как всегда, осталась вместе с Сережей, и мы слушали музыку. С первого дня его жизни дома он не слазил с моих рук, даже казалось, что они действовали на него словно снотворное. Мой младший братик любил, когда я его качала и включала музыку «Металлики» или тяжелый рок. Ближе к вечеру, проводив папу на работу, мы поливали огород; как всегда, наша соседка тетя Света сидела под яблоней. Она очень сильно любила нашего Сереженьку. В тот вечер мы сажали клубнику, которую так сильно любил наш Сереженька. Наши малыши бегали по огороду, таская за собой всякие игрушки, ругались и скандалили, и только один Сережа сидел спокойно, играя в песочке со своими любимыми цветочками – фиолетово-розовыми астрами. Он очень любил цветы и уединение на лоне природы. Наша соседка, как обычно, собрала ему малину. Когда он подходил к сеточному забору, то с радостью брал ягоды из рук милой пожилой женщины. Этот чудесный мальчик любил жизнь и озарял наши серые будни своей яркой улыбкой.

Каждый день мы ходили вместе с Аленой в школу искусств, приходили домой вечером, после чего сразу приступали к выполнению домашнего задания. Сережа вместе с Кристиной и Семеном лезли к Алене, всячески мешали ей заниматься, из-за чего она гневно ругалась на них и плакала. Нашего Сереженьку я сажала на игрушечный диванчик в виде льва и давала ему машинки. Мой принц сидел, спокойно играя с ними, и от этого его не было слышно. Он любил подходить к моему шкафу на кухне, на котором стоял серебристый телевизор «ERISSON» 2008 года выпуска, а в самом шкафу хранились халвичные конфеты в шоколадной глазури. Он часто залазил туда и кушал их с улыбкой на лице, словно нашел клад с сокровищами. А вообще этот мальчик был похож на звездочку, которая зажглась в моей семье и так же быстро погасла, с огромной скоростью падая вниз на землю. Его голубые глаза до сих пор стоят перед моими, а мои губы до сих пор помнят мягкость его волос. Он залазил ко мне на кровать, ложился рядом и затихал словно мышка. У меня часто болела голова, поэтому я просила маму, чтобы она его забрала. Но теперь моя душа рвется от боли, я очень сильно жалею о том, что не прижимала его к себе в те самые минуты, когда он был рядом. В моей семье каждый горюет по-своему, не зря в народе говорят: «Что имеем – не храним, а потерявши – плачем».

Сегодня к нам пришла мамина младшая сестра Лариса со своим сыном Ромой. Роман был по-своему своенравным ребенком. Мы пятеро немного скучали по нему. Сама не знаю, что именно Сережа чувствовал к этому мальчику. Может, он его ревновал, ведь Ларисин сын забрал у него бабушку и дедушку. Даже когда наша бабушка держала на руках Сережу, она все время говорила только про Рому. Мне казалось, что про своего еще одного внука она и забыла. К сожалению, мне это не показалось, так оно на самом деле и было. Наши бабушка и дедушка даже не вспоминали о нас. Мы для них стали пылью, потому что у них был новый внук, Роман.

Сейчас, часто листая в памяти обрывки прошлого, я поняла только одну святую истину: кроме папы и мамы, мы на этом свете никому не нужны, в особенности бабушке и дедушке. А к нам они ходили только из-за того, что у них не было продуктов и денег, нужны были хотя бы помидоры, чтобы питаться. Жизнь такая – а кому сейчас легко?

Виктор, Ларисин сожитель, отец нашего двоюродного брата Ромы, не имел официальной работы, и стабильного заработка у него не было. Парень только ездил на своей желтой маршрутке и время от времени возил на ней людей на сбор овощей с одним местным таджиком по имени Фердевс Володин. Нашей бабушке он был по душе, так как Витя получал приличные деньги за аренду своего автомобиля. Лариса – мамина сестра – часто хвасталась тем, чего нет. Для нее весь мир измерялся деньгами, наверное потому, что она обожала денежки, но и любовь к ним тоже была частью мира человеческого. В нашем мире, если ты богатый и властный, значит, ты человек, а если ты беден, значит, об тебя можно вытирать ноги. Видимо, такие понятия в двадцать первом веке у людей из нашего поселка, которые причислили себя к высшему обществу, глупо думая, что у них голубая кровь. Все чистюли, а коррупция и вымогательство растут с каждым днем, полиция закрывает глаза на самогонщиков, по вине которых ежегодно умирает около двадцати-тридцати человек в моем поселке! От всего этого лишь пополняются ряды могил на кладбище. Зачастую от правосудия уходили люди, которых они считали высшей расой. Вроде царские времена прошли, но тот же мир остался, только испачкался еще сильнее. Наверное, такой черный мир был во всей России двадцать первого века. Наша страна помогает всем, кто нуждается в защите, но себе помочь не может, и вина в этом лежит не на Путине Владимире Владимировиче, а на тех, кто бессовестно игнорирует свои должностные обязательства. В буквальном смысле все структуры нашего поселка и района увязли в коррупции и финансовых махинациях, а крайними остаемся мы, простой народ.

Третьего сентября мама сходила в «Детский мир» и купила Сереженьке новый костюмчик, для того чтобы отвести его на плановый осмотр в год и десять месяцев. Она всегда перед походом в больницу покупала всем новую одежду и для детей это был праздник. Возле супермаркета «Покупочка» располагался магазин «Детский мир». Он был раем для детей и их родителей, ассортимент всегда был большим, выбирай не хочу. Именно там мама и купила военный костюмчик с серыми манжетами на кофточке и штанишках. Этот костюм был последним подарком, что получил Сережа за свою короткую жизнь… Он очень подходил его глазам и телосложению. Думаю, если бы Сережа вырос и пошел в армию, то форма ему бы шла, в особенности голубой берет. В тот день было еще очень жарко, мы решили сфотографировать его в нем. От улыбки этого ребенка сходили все с ума, в особенности в тот день. Он сиял от счастья, как всегда освещая весь мир своим теплом и солнечным желанием жить.

Мы сфотографировали Сереженьку в сиреневых астрах, которые он так сильно любил. Недавно обрезанные кустики суданки уже успели подрасти, молодые побеги возвышались над землей, развеваясь на горячем ветру сентября. А ярко-зеленые переливы сочной листвы отражали в себе лучи золотого солнца. Эти фото получились просто замечательными, поэтому я и прозвала эту фотосессию «спецназ отдыхает».

Каждый день я отводила свою младшую сестренку в школу и забирала ее, мы также по приходе домой делали домашнее задание. Времени на личную жизнь почти не было, дел было очень много, казалось, что выбраться из этого водоворота повседневности невозможно. Дядя Кирилл – наш сосед по огороду через старый, шестидесятилетний деревянный забор, который разделял наши территории. Из-за того, что я весь день была в заботах, он прозвал меня пчелкой, часто повторял одну фразу: «Твое сердце в горах». А я всегда ему отвечала: «Нет, мое сердце в степях, и я не пчелка». Я отвечала ему так просто потому, что жила в степной зоне и моя родина – это широкие российские степи.

Наш Сереженька был любимчиком в семье и даже у соседей. Тетя Зина все время давала ему конфеты, тетя Света угощала клубникой и малиной. Странностей в его поведении никто не замечал, хотя была одна странность в последний месяц его жизни: он пил очень много воды. Но никто не придал этому никакого значения, так как Семен ради лимонада мог прикинуться и больным, и измученным жаждой. А когда поднималась температура, Козлова утверждала, что она сопровождается поносом и часто рвотой и это связано с тем, что у нашего мальчика лезли зубы. Увы, но симптомы оказались совсем другого заболевания, куда страшнее, и об этом мы узнали только после вскрытия.

Дни летели как-то незаметно. У меня были свои личные проблемы: я возилась с первым сборником стихов, и в этом мне помогала мама. С моей будущей профессией поэтессы мы так увлеклись этими проблемами, что совершенно забыли отвезти Сережку на плановый осмотр и прививку. Со всем этим круговоротом – Аленина учеба, моя работа, папина работа, мамины дела по дому и многое другое – вконец нас закружило, отчего я потерялась во времени.

К сожалению, одна в издательство ехать я не могла, так как каждая поездка могла стать последней. У меня было подозрение на опухоль головного мозга и еще больное сердце. Родители тратили большие деньги мне на дорогостоящие лекарства. Из-за этого недуга мне пришлось распрощаться с колледжем. Малейшая нагрузка могла превратить мою жизнь в ад. Из-за головных болей и кровотечения из носа мои мама и папа не находили себе места. Они думали, что я умру. К сожалению, я очень часто об этом думала, а папа стал выпивать от горя или безысходности. С одной стороны, проблема на работе: учетчитца срезала круги, тут и я еще со своими приступами. Но одно всегда оставалось неизменным – это моя тяга к искусству. Еще со школьной скамьи, с третьего класса, я начала писать стихи, и у меня это получалось хорошо. Так с каждым годом я развивала себя, преуспевала с каждым шагом. Хотя в школе по русскому языку имела два. Пушкин тоже очень плохо учился, как и я, благодаря своему таланту он стал титаном царской России.

В 2013 году я поставила на белую лошадь своего таланта и на черную – своей учебы. Увы, но черная лошадь провалилась, поэтому моим единственным светом в оконце осталась литература, мой труд и талант. Мама знала об этом, поэтому папа везде отправлял ее со мной, из нашей семьи никто не знал, что беда нагрянет откуда не ждали.

Все так были заняты мной и Катей, что мама забыла, что Сереже нужно было в больницу, а когда вспомнила, на календаре было двадцать второе сентября. На улице уже заметно похолодало, шли дожди. Мама всегда боялась водить нас по холоду в больницу. Эта привычка ей досталась от меня. Когда я была маленькая, часто болела, если хоть чуть замерзала.

Вот поэтому она побоялась вести Сереженьку в больницу. Эти дни наш папа работал в день. Дома дети были с одной знакомой. К сожалению, чужая женщина не может следить за этими сорванцами, от этого в доме появлялся страшный беспорядок. Хотя для них устраивать базар дома – привычное дело. Стоило мне только убрать в доме, как дети вновь наводили свой порядок. Помимо этого, мы замучивались делать ремонт в доме. Если поклеили обои, Семен в компании сестер разрисовывали их или, того хуже, отрывали. Ежегодно папа выбрасывал на ремонт около двухсот тысяч рублей, но полноценный ремонт не держится в нашем доме даже два года.

А причина в том, что моего брата Семена в 2011 году поместили в психиатрическую больницу из-за его умственной отсталости. У него почему-то открылась тяга все ломать и рвать. Желание внести новшество, которое нередко имело плачевные последствия. Либо из-за выкрученных болтов складывался диван, из-за чего в доме почти не осталось целой мебели, либо просто был пробит в дырочку новый пластик, которым оббили его комнату. А иногда ему мешали ковры и он их отрывал. Но одно в моей семье отличало нас от других. Это то, что в моей семье каждый из нас отдаст жизнь за другого. Между нами такая сильная связь, что ее невозможно ничем разрушить. Все трудности мы пытаемся преодолеть вместе и летим в пропасть тоже вместе. Если кто-то болеет в нашей семье, мы сидим сутками у его изголовья, потому что мы едины. Нашу связь не разорвать, и это сделать невозможно.

Вот и наступило двадцать третье сентября. С раннего утра у меня сильно болела голова, отчего я пролежала почти все утро. Ноги были словно ватные, а голова временами кружилась. Такого состояния я сильно боялась, поэтому старалась не делать резких движений, чаще всего лежала или пыталась поспать. Сереня сидел у Семена на руках, и брат держал брата, напевая ему свою непонятную песенку, но приятную на слух, что-то спокойное и мелодичное.

Но сейчас я очень жалею, что в тот день не плюнула на головную боль и не покачала его. Мои глаза каждый раз теперь заливаются слезами, а душа моя наполняется тьмой. В одиннадцать часов из центра Береславки пришла наша мама и занесла в дом большую фиолетово-белую машинку. Когда я увидела эту машинку, то спросила:

– Что это?

После чего я заворчала, словно престарелая бабка, из-за того, что она купила ее, не посоветовавшись с нами, о чем теперь очень жалею. Помню, мама сказала:

– Это Сереже на день рождения.

Я помню, когда Сережа увидел эту машинку, он так сильно обрадовался, как никогда раньше. В тот день он не слазил с нее и даже научился сигналить. Его улыбка озаряла все вокруг, а дети спорили, кто следующий будет его катать. Так, помню, наш ангелочек научился нажимать сигнал.

В тот день мама устроила нам праздник. Она купила Сережины любимые конфеты, и я, как обычно, убрала пакетик в кухню, в шкаф для нашего самого младшего шпиона. Наш Сережа любил шпионить по кухне, где лежат конфеты, и все время залазил ко мне в шкаф, доставал конфетку и с радостью кушал ее.

Вечером папа приехал с работы, увидев эту машину, тоже заворчал. Не зря в народе говорят, что заранее на день рождения нельзя дарить подарки. Вот и наш «Сеёя» (его так называли дети) получил свой подарок за сорок пять дней до дня рождения. Вечером мама сходила до соседки, так как я жаловалась на головную боль, а она просто забыла купить лекарство в аптеке.

В полночь у Сережи поднялась температура до тридцати семи и восьми, папа и мама ее сбили. У нас в поселке скорая не будет приезжать из-за такой температуры. Были случаи, когда я была маленькая, скорая не приезжала ко мне. Да и люди в нашем поселке не доверяли нашим врачам. Конечно, были хорошие, но очень мало. Когда у брата поднялась температура, всем, как обычно, показалось, что это все нормально, и никто из нас не мог представить, что эта ночь для него последняя…

Утром я сбегала в аптеку, купила препарат от кашля и пошла домой. Пока я была в центре, моя семья уже позавтракала, а я потом попила чай с конфетой. Ближе к обеду мама покормила нашего малыша и уложила его спать, после чего родители вышли на улицу колоть дрова, а я взяла Кристину и унесла ее в мою комнату укладывать спать под песню Юлии Беретты «Аэропорты».

Была где-то половина первого, ко мне в комнату влетел папа со словами, леденящими душу: «Анюта, вызывай скорую: Сережка потерял сознание!» Я в панике положила Кристину, схватила свой телефон, пыталась отключить эту песню, но ничего не получалось. Не теряя ни минуты, я позвонила по номеру спасения сто двенадцать, кто-то ответил, а я в слезах истерически прокричала: «Нужна скорая, мальчик потерял сознание, улица Садников, тридцать четыре!» Помню, мне кто-то в ответ грубо сказал: «В Береславку или куда?» На что я ответила: «Да», а мне грубо прорычали в ответ женским голосом: «Так сразу говорить надо куда!»

Я вбежала в дом и увидела, как Алена голосит, а папа делает брату искусственное дыхание. Он без сознания лежал на диване, все дети в слезах и панике стояли потерянно в стороне, время тянулось, а скорой все не было и не было. Казалось, что это все сон. Тут кто-то из родителей мне сказал вызвать такси, страх и паника обуяли меня, так как мое солнышко хрипело. В считанные минуты я отыскала у себя в кошельке визитки, без разбору я взяла картонную карточку и позвонила; когда там ответили, то сообщили, что это «Мебель на заказ». Мои руки затряслись, я внимательно пересмотрела визитки и увидела такую же картонную визитку с номером такси, позвонила, выбежав на улицу. С горем пополам я дозвонилась. В глазах все летело, в ушах слышались удары сердца, из глаз текли ручьем слезы, и хотелось побыстрее проснуться от этого кошмара.

Прошло около двадцати минут, как Сереженька потерял сознание, и я дозвонилась до такси второй раз, и мне там сказали, что машина уже в пути. Ни скорой помощи, ни такси еще не было, а время уходило с бешеной скоростью. Мне казалось, что прошло еще десять минут, и так оно и было. Ровно через десять минут приехала скорая помощь, одновременно с такси. Когда я увидела красный крест, то обрадовалась тому, что это была спасительная машина. С радостью и надеждой я ворвалась в дом и вылетела как пуля с мамой в надежде, что мы поедем в больницу. Мама подбежала к скорой и передала мне ребенка, а сама вернулась за его документами в надежде, что мы поедем. В этой суматохе дома Семен разбил градусник, из-за чего потом были проблемы.

Когда фельдшер с интересной фамилией Лиса Ольга Дмитреевна проверяла его пульс, то его почти не было. Женщина сразу же начала делать ему массаж сердца, а мама заменяла аппарат искусственной вентиляции легких. Внутри у Сережи уже все клокотало – оказалось, что он уже входил в кому…

Через пять минут пришел папа, забрал нас оттуда и сам остался с Ольгой Дмитриевной. Алена все так же сильно плакала. Я видела в ее глазах страх перед смертью, и этот страх присутствовал у всех в глазах. Тот самый страх, перед которым мы бессильны, и это часть нашей жизни, конец пути. Моя хрупкая сестренка подходила к окну в веранде и все спрашивала о Сереже. Я через силу натягивала улыбку, глотая горькие слезы, пыталась их успокоить.

– Алена, не плачь, с нашим Сереженькой все будет хорошо, его сейчас увезут в больницу, и он поправится, – мой голос дрожал, так как я плакала, но они мне поверили. Мне пришлось быть сильной, хотя мне это очень тяжело давалось. Я боялась, не знала, чего ждать. Скорая помощь все стояла возле нашего двора и не уезжала. Вскоре подошли Стас с Зариной – наши соседи, которые пытались хоть чем-то помочь. Тут я одела девчонок и подошла к Зарине с просьбой забрать детей к тете Наташе. Конечно же, она мне не отказала и увела детей в соседний двор, чтобы еще сильнее не травмировть их, а Семен остался со мной, так как мне нужен был кто-то родной в этом пустом ледяном доме.

Вскоре пришла мама и подарила нам надежду.

– Сережке сердце запустили, сейчас капельницу поставили.

А до этого она молилась у иконы Пресвятой Богородицы. Эту икону отдали нам родственники после смерти бабушки Веры. Не знаю, я поверила в бога, ведь он нас услышал в тот момент и дал шанс, а врачи его проворонили. Наш папа все это время был в скорой, спасал жизнь Сережке. Лиса Ольга Дмитриевна не могла уже делать укол адреналина, так как ее руки аж дрожали. Козлова привезла глюкозу. Увы, но лекарств в больнице не было, а в скорой, кроме большого ведра с тряпкой, больше не было и половины кубика адреналина, зато там была куча пыли.

Вскоре в дом вошел папа – сам не свой, присел на кровать, а потом сказал, глотая горькие слезы: «Сережка умер! Спасать его нечем! Лекарств нет!» Мы сидели в холодном доме все в слезах, словно пытались найти в глазах друг друга убежище от этой боли, но его не было нигде. Ближе к шести часам к нам приехал следственный комитет из районного города Калача-на-Дону. В этот момент я была у Натальи Борисовны, на улице было ужасно холодно, шел серый дождь, и дул ветер, словно погода также поглощала негатив моего теперешнего мира. Помню, мне сказали одеться теплее, а папа прижал меня к себе, потом кто-то сказал: «Саша, ты должна быть сильной, ты им нужна, они без тебя не смогут справиться».

В этих словах была правда, а мой дом все больше наполнялся полицией: как оказалось, в скорой заявили, что мы убили Сережку. Как такое можно было сказать, непонятно. Но одно ясно… Больница себя решила так спасти.

Потом к тете Наташе во двор зашел мой папа, будучи сам не свой, и попросил белую простынь, так как взять ее из шкафа никто не догадался. Я сидела на лавочке под дождем, мое тело дрожало то ли от холода, то ли от шока, и в глубине души наступила пустота. По лицу бил больно дождь, а серые тучи все сильнее и сильнее заволакивали небо; потом рядом со мной присел папа и прижал меня к себе. Я помню его горячие руки и глаза, наполненные слезами; он пытался их сдержать, но безуспешно. Их все равно не было видно, ведь шел дождь. Мы так просидели около пятнадцати минут, вскоре подъехал Витя с нашими дедом и бабушкой. Они сидели в маршрутке, даже не хотели вылезти из нее. Конечно, мы сразу все поняли, что эти люди хоть и считались нам родственниками, но будут нас осуждать больше всех на свете. От них добра ждать не стоит. Вскоре мы забрали детей от Натальи Борисовны и отвели их в маршрутку к бабушке и дедушке.

Дождь все усиливался, а день все сильнее наполнялся хмурыми тучами. Я то залезала в маршрутку, то выходила, а Сережа лежал в машине скорой помощи. Мои глаза заливались слезами, пока я слушала шелест листьев и стук дождя. От этого всего мое сердце поглощала беспросветная мгла. Вдруг дверь белого «уазика» с красным крестом открылась и из нее Медицкая Юлия сунула мне белую простынь, которой накрывали моего брата. Женщина была в гневе, словно ее в спину ужалила змея. Взяв простынь, я пошла в дом. На тот момент в нем была темнота, ни единой души, кроме папы. Мама была в маршрутке с детьми, Стас с Зариной стояли возле двора, напротив скорой. Через некоторое время мы вышли и папа попросил Стаса, чтобы он поехал вместе с нами. Потом я села в маршрутку и услышала собственными ушами, как мои бабушка, дедушка и дядя поливают нас грязью, и им не было стыдно вести разговор при внуках. Как им не было стыдно за это, не знаю. Этих людей могла только могила исправить, потому я и расстроилась еще сильнее.

Время все шло, а дождь с холодным ветром усиливались. Вдруг на скорую поступил звонок о том, что девятимесячной девочке плохо. Нам сказали забрать ребенка из машины, отчего у всех задрожали руки и помутился рассудок, ведь Сережа был таким маленьким, совсем ангелочком. К тому же полиция назвала эту скорую помощь «мусоровозкой». Один из следователей спросил у водителя:

– Ты мне вообще покажи, где в документах написано, что это скорая помощь.

Но водитель ничего не мог ответить, так как на этом «уазике» было написано красной краской: «СКОРАЯ МЕДИЦИНСКАЯ ПОМОЩЬ».

Увы, но в нашем поселке никогда не было нормальной машины, а оборудование растащили еще до моего рождения. Наша больница докатилась до того, что спасать человека нечем, нет даже простых медикаментов! Докатились… Жизнь маленького ребенка оборвалась – он никогда не станет футболистом или музыкантом, а может, водителем. Мой мальчик очень любил машинки и научился издавать звук мотора машины. Если бы вы только знали, как я по нему скучаю. После его смерти в душе осталась только пустота, которая уже никогда не заполнится его смехом, запахом, улыбкой, отчего я превратилась в пустую биологическую коробку.

Вечером папа забрал Сережу из этой убогой машины скорой помощи и внес его в дом, присел на детскую кроватку, прижимая сына к себе, стал его качать, словно укладывал спать. По его смуглым щекам текли горькие слезы, папа все сильнее и сильнее прижимал нашего мальчика к себе, после сказал, целуя его холодные щечки:

– Сына, что же ты наделал? Дите мое, дите…

Я пристально смотрела на отца и на тело брата, заметила, что мы еще не осознавали реальности. Меня окутал страх, а также обида за то, что этому ребенку не дали шанс на спасение из-за тех, кто халатно относится к своим должностным обязанностям в больнице! Почему они не поехали, а тянули резину? Почему у них не было лекарств? Почему, почему именно Сережа?

За окном темнело, холод затмевал не только мое сердце, но и улицу. Мой отец нежно положил моего брата на эту кровать и куда-то вышел, мама давала показания, которые записывал один из следователей. Парень сидел в кресле и тихо и спокойно опрашивал маму. Сам был небольшого роста, с милыми чертами лица; на миг мне показалось, что он нерусский, но это мне не дано было узнать. Пока вели допрос, я сидела рядом с братом в зале, погруженном во мрак, роняя горячие слезы на его безжизненное тело. Мне не верилось, что в его теле не было больше жизни, а в душе я ощутила пустоту. Я гладила его волосы, потом не выдержала и легла рядом с ним. Мне показалось, что он просто спит и проснется, побежит к своей новой машинке и поедет на ней, но нет, он больше никогда не встанет, в его голубых глазах была смерть! Помню, я крепко прижала его к себе и просто села рядом. Из моих глаз уже не текли слезы, казалось, это конец… Вскоре папа вошел в зал и унес Сережу в соседнюю комнату, для того чтобы его обследовал врач.

К нам домой привезли Теркину Ирину Николаевну. Женщина была в домашней одежде и не понимала, для чего ее привезли. Пока они разговаривали, примчалась Касаручка Антонина Семеновна. Я плакала и не понимала, что происходит вокруг меня. Знала только одно: мой любимый брат мертв, а наши доблестные офицеры полиции, стоящие у нас в коридорчике, рычали друг на друга («А если они убили ребенка?»), после чего эти двое начали бросаться друг на друга, словно бешеные псы. К сожалению, я не запомнила, но знаю, что они работают в следственном отделе по Калачевскому району, улица Пархоменко, д. 23,1, Калач-на-Дону, Волгоградская область, Россия. Касаручка спросила меня насчет отопительной системы дома. Женщина видела, что со временем дом менялся в лучшую сторону: в нем уже стояли новенькие металлопластиковые трубы отопительной системы и угольно-дровяной котел. Я плакала, а она задавала вопросы о случившемся, и я вновь и вновь стала повторять заевшую пластинку. Рассказала о том, что ночью у него поднялась температура, а сегодня его не стало. Он просто покинул этот мир, просто ТЕМПЕРАТУРА!

Также показала последние фото, сделанные за несколько часов до его смерти. С трудом включила WhatsApp, так как пальцы меня не слушались, зашла в переписку к моему бывшему парню и отправила последнее фото моего брата. Не знаю, почему я отправила это сообщение именно ему, но знаю, что он понимал мою боль, так как сам прошел через эту боль.

Пока Теркина разговаривала со следователем, я сбегала в летнюю кухню, взяла документы с моим диагнозом и вернулась в дом. Помню, когда я спросила ее о возможности того, что мой брат страдал тем же, чем и я, то получила ответ, которого и ожидала. Я знала, что она хороший врач, и ее слова были словно капля ясности среди серого неба.

Когда она уезжала, то сказала папе:

– Сереженька, никогда не называй сына своим именем: Бог одного заберет.

В доме была суматоха, моих младших брата и сестер решили госпитализировать, мама возилась с документами, как зашла наша бабушка в Сережину комнату и, словно с безразличием и радостью, стала требовать от мамы свидетельство о рождении. В глазах этой пожилой женщины было видно злорадство.

Не знаю, может, она права и это бог забрал нашего ангелочка.

В доме не утихала суматоха моих младших брата и сестёр, так как их собирались госпитализировать. Мама возилась с документами, как зашла наша бабушка в комнату к Серёже, словно это у чужой женщины умер родной внук, только стала требовать от убитой горем матери свидетельство о рождении умершего ребёнка. В глазах старушки виднелось счастье, что род моего отца остался без одного наследника, и эта пожилая женщина являлась родной матерью нашей матушки. Поведение этой бабы меня взбесило, из-за чего я кинула ей в лицо ядовитую фразу: «Как вы так можете, ведь у нее сын умер! Имейте хоть хоть немного совести!» Да, правда, о какой совести я вообще? Интересно, а она вообще-то была у нее или нет? Внутри этого недоразумения не только совести нет, там и человеческой души нет! Ее многие называли чуркой из-за ее странной одежды. Всегда надето грязное платье и мужские брюки с резиновыми сапогами, зимой и летом одним цветом. Хотя, я думаю, чурка в сто раз лучше этой женщины.

На улице уже смеркалось, папа сказал мне ехать с детьми в скорой, словно подозревал нахлынувшую бурю страстей. Я села в ту самую ужасную машину, где медленно и бесчеловечно умер мой брат, с нами сели бабушка и девушка с ребёнком, жена нашего друга. На душе была тоска и желание остаться дома, рядом с телом брата. Я смотрела в темноту из окна и видела дождь, а главное, погода плакала вместе со мной. Маленькие крошки не понимали, что происходит, и только один Семен вникал в происходящее. Он узнал в первые секунды, что Сережа умер, его больше нет. Помню, он все понял, крепко обнял меня и всплакнул. По дороге в больницу дождь усиливался, а я проклинала тех, кто не дал Сереже шанса на жизнь, заливая слезами грязные полы, где погиб Сережа. Казалось, что вокруг рушится целый мир, а дорога никогда не закончится, точно так же, как и этот сентябрь я запомнила навсегда!

Наша бабушка нам рассказывала, как умер ее сын Валентин и погода была такой же холодной и мокрой. Но одно я знала точно: в смерти моего брата и дяди виновата Береславская больница. Матова Любовь Валерьевна, местный педиатр, незадолго до смерти Валентина сказала моей прабабушке, что она зря волнуется и с ее внуком все хорошо. И в эту ночь после ее слов он умер от опухоли головного мозга. Один бог знает, скольких людей погубили наши врачи из-за халатности. Иногда даже кажется, что лучше лечиться дома, чем в этом конвейере смерти, просто потому, что у вас даже не будет шанса на спасение в скорой без лекарств, с большим ведром и тряпкой и грязью на полу!

Эта длинная дорога почти подошла к концу, мы въехали в город воинской славы Калач-на-Дону, через пять минут прибыли на место – в педиатрическое отделение. Фельдшер сначала забрал девушку с дочкой, а мы остались в ожидании неизвестного.

В машине было душно, и я вышла на улицу. Холод и дождь той ночи прошлись по моему телу, а водитель, пряча глаза, что-то делал под капотом. Я не знаю, о чем он думал, но дождь все так же шёл и усиливался, а чёрный ураган поглощал мою душу во мраке чёрной ночи.

Немного подышав морозным и сырым воздухом, я залезла в скорую и уже взяла себя в руки, как зашла фельдшер, которая пыталась спасти жизнь нашему братику, и велела следовать за ней.

Когда мы зашли в педиатрическое отделение, одна из медсестер удивилась, что детей очень много. Женщина надела перчатки и принялась осматривать голову. Увы, но в тот день нам надо было их искупать, так как с самого утра детвора успела испачкаться. Вообще-то они редко оставались чистыми долго. А в тот день, как назло, я затопила баню, но мы так не искупались. Из-за того, что головы детей были в перхоти, эта баба начала на меня орать, и все вокруг подхватили ее крик. Я не хотела травмировать детей, так как не знала, зачем нас сюда привезли. Все же я отвела в сторонку эту истеричку, попытавшись объяснить, что у нас умер брат, а она внесла свою лепту с домом милосердия, сказав: «Наверное, вам тяжело живётся, может, отдадите их в дом милосердия? Там о них позаботятся и там хорошо! А если за вами приехала полиция, значит, ваших детей забирают в детский дом! Вам их не отдадут!»

Боже, о чем она? Какой, к черту, дом милосердия? Какой, к черту, детский дом? У нас умер брат, а они утверждают, раз нас привезли на скорой и полиция шарилась по моему дому, то детей непременно заберут в детский дом! Я уже ничего не понимала, позвонила главному, но ответа так и не услышала, а получила в ответ звериную улыбку на лице этой жирной женщины.
Больше терпеть этого я не могла и пулей вылетела на улицу за нашей бабкой, которая убежала на улицу, как последняя собака. Она исчезла, именно когда я нуждалась в ней. Но, не выдержав этого, я закричала, что приедут папа и мать, вот тогда они посмотрят. А их мать бросила мне вслед: «Ха, ты же их мать, что ты тут выпендриваешься!»

Эти слова меня убили наповал, отчего я вскричала на улице, глядя в глубину чёрного неба, с которого падали ледяные капли дождя: «У меня умер брат, а вы мне про приют! Какой, к черту, приют? Какой, к черту, детский дом? Боже, за что?» После чего я вся в слезах закричала на бабушку, чтобы она шла к детям и не прятала голову в песок, когда угрожают домом милосердия ее внукам! Мой вид ее перепугал, и она убежала в здание, как напуганная кошка, а я осталась на улице и, сразу позвонив папе, рассказала обо всем, захлебываясь слезами.

Небо уже окончательно поглотила ночь, а мрачные тучи казались очень тяжелыми, и казалось, что они вот-вот упадут на город, разрушая дождевой водой все на своём пути. Мне было плохо, я рыдала под дверью Калачёвского педиатрического отделения, а дождь с огромной жестокостью бил по моему лицу, а на моих устах не звучало имя моего Сережи. Я ждала папу и молила богов забрать меня к себе, но дождь давал понять, что мне там не место, быстро усиливаясь. Проходившие мимо люди с жалостью смотрели на меня, в то же время болтая о своём. Постепенно я соскользнула по стене больницы и села на корточки; обливаясь слезами, смотрела на сияющий свет фонарного столба.

Вскоре увидела Витину маршрутку, которая подъехала к шлагбауму, и я побежала навстречу ей, за защитой нашего отца. Стоило ему открыть дверь, как я вскричала: «Папа, они говорят, что заберут детей в детский дом! Эта баба совсем ненормальная!» Он попросил меня не кричать, но это было сильнее меня. Моё сердце сжималось от боли, а душа рвалась на куски. Мой брат умер, а других хотят отобрать у семьи, и еще этот холод, не позволяющий вдохнуть. Как мне необходима была поддержка тех, кого я любила, но им она была нужнее. Казалось, что мир рушится, а жизнь медленно ускользает из моих рук, и все идёт к концу пути. Самое главные жертвы этой истории – дети, которые переживали эту ночь по-своему.

Итак, папа разгневанно зашёл в здание и сказал, построив перед собой весь медперсонал: «Кто главный? Ну, отвечайте!» На что он получил эгоистичный ответ этой медсестры: «Ха, зачем он вам нужен? Гм, главного ему подавай!» Папа даже не растерялся, а просто задал еще один вопрос и ждал честного ответа: «По какому праву вы собрались забирать моих детей в дом милосердия? Вообще, какой дом? Приют? Они что, бродяжки?» Мужчину даже передергнуло, но он отвечал уверенно и спокойно, но со страхом в глазах осознавал, что возможны проблемы: «Я не имею права забирать ваших детей. Мне сказано их госпитализировать, и все!» Папа немного расслабился, а потом переспросил, словно тряс солдат за потерянное оружие: «Только положат их, и все? На сколько дней?» Мужчина раскрыл глаза широко и ответил: «Пять дней. Мы их просто проколем, и всё. У мальчика все нормально, но одна девушка кашляет, а у маленькой температура».

После внезапной смерти Сережи мы не стали препятствовать работе медиков. А эти сволочи в белых халатах сразу стали себя выгораживать и утверждать, что они меня спрашивали, лягу я с детьми или нет. Хотя они и слова не сказали, а только кричали, что детей заберут у нас. Потом папа сказал, что ему нужно отвезти сына в морг, и оставил с нами маму. После он вышел, а с нами остался наш сосед Стасик. Но я не могла там находиться, в особенности смотреть на эту напуганную белобрысую медсестру. Эта толстушка то и дело прятала глаза от меня и пыталась не попадаться на глаза. Я вышла на улицу и, словно сторожевая собака, ждала своего отца возле входной двери.

Пока мама готовила документы на госпитализацию, я рыдала, разглядывая ночное небо Калача. Еще никогда в жизни не видела этот город ночным и таким дождливым. Вскоре подъехал Виктор и наша бабка ушла в маршрутку, а я вошла в здание педиатрического отделения и поняла, что это не сон, а горькая реальность. Наш Сережа собрал нас всех под этим дождливым небом Калача-на-Дону, и я еще раз убедилась, что не сплю, а мой разум просто не хочет принять правду.

Через час подъехал папа с друзьями с работы, да и вообще со знакомыми. Он вошёл к ним и все узнал, а я понимала, что тут, кроме него, не смогу ни к кому прижаться и поплакать на груди. Нашим бабе и деду мы были не нужны, а они там были только из-за папы, так как боялись его. Да и вообще их в посёлке не уважали и считали таким же дерьмом, как эти странные человекоподобные создания. Увы, но если ты дочь такой матери, как баба Лида, то ты автоматически становишься дерьмом.

Папа повёл меня знакомиться со своими друзьями, но мне уже было всё равно. Я лишь заплакала, прижавшись к его груди, вспомнив ту самую сентябрьскую ночь, когда умерла Света. Ее смерть также была на совести наших врачей! Мама не встала на учет вовремя, и произошли преждевременные роды. Папа с нашим соседом дядей Мишей Романовым искали акушерку по всей Береслаке, а полиция нашего поселка все дома обыскивала в ее поисках. А Светочка родилась дома, мама не знала, что делать и как отсоединить пуповину. Девочка просто получила пневмонию и умерла через четыре дня. В ту ночь тоже шёл дождь и тот же сука дедушка бросался на папу с ножом, а сейчас он сидел и радовался смерти ребёнка.

Папе вкололи тройчатку, поэтому он ощущал себя словно в тумане. Мы залезли в машину к его друзьям, а я лишь плакала, прижавшись к его груди. Говорят, слёзы помогают избавиться от боли, но мне было все так же больно. Смутно помню, что мне говорили, и его тоже, но мне все равно, а я лишь знала, что Сережа лежит совсем один в морге. Папа о чем-то говорил с друзьями, но я не понимала их. Помню, папа указал на желтую маршрутку и сказал, что там сидят его зять, тесть и тёща и им плевать на всё! Сидят как мыши и слова не говорят. Потом я подхватила разговор и рассказала ему о том, что бабушке нашей было наплевать, что будет с внуками. Она лишь бегала кругами по улице и болтала по телефону с Ларисой, когда реально нужна была ее помощь. Потом мы увидели, как мама вышла из педиатрического отделения вместе с детьми. Мы подошли (а дождь все усиливался) и не понимали, что происходит, а главное, куда их несут посреди ночи. Я не слышала, о чем говорили родители, но я прижала к себе Кристину и попыталась успокоить ее тем, что принесу ее игрушки и ноутбук с фильмами и ей будет очень весело.

Мы отвели их в инфекционное отделение и обомлели от ужаса. Это здание находилось в ужасном состоянии, казалось, что стены вот-вот рухнут. Облетевшая краска, осыпающаяся штукатурка оставляли желать лучшего. И вообще это строение находилось напротив морга. Когда мама вошла, мы пообещали приехать утром и привезти вещи, но не знали, сможем ли мы вообще приехать. Потом, прощаясь, пошли по ночным улочкам до стоящей маршрутки нашего дяди. Мы шли с пустотой внутри и страхом за будущее. Меня мучали вопросы: почему Сережа умер? Не заберут ли у нас детей?

Когда мы пошли к маршрутке, папа попрощался с друзьями и мы сели в эту машину. Потом папа спросил о том, куда Витя положил Серёжу, и он ответил, что на стол. За это ему, конечно, спасибо. Тут нечего сказать. Не дай бог такого никому, и особенно нести мертвого ребёнка на руках в морг.

Вот мы и поехали домой по дороге, а я лишь роняла слёзы, молчала и делала вид, что сплю. Папа крепко меня обнял, а Слава смотрел на нас. А нашим было до счастья и радости. Они сидели разговаривали о веселом и смеялись, словно сегодня у них не умер внук. Теперь мои глаза раскрылись, а люди, которых я когда-то любила, превращались в кусок дерьма. Как у них не болела душа, я не знаю. Даже соседи плакали из-за этого горя. С первого дня жизни мой брат не видел бабушку и дедушку. Дорога до моего дома пронеслась быстро, мы покинули злосчастную машину и разошлись по домам.

На улице было очень холодно, дул ветер, что ударил меня в спину аж до боли, от чего перехватило дыхание.

Когда я вошла в дом, то почувствовала себя пустой коробкой, в которой поселился дух смерти. Мы стояли среди дома и не знали, куда идти, но знали одно: необходимо думать о завтрашнем дне и хоть немного поспать. Мы посидели немного и легли спать: я – в обнимку со своей собакой, а к папе под бок залез любимый котёнок Сережи. Мы спали среди пустого дома и холода бетонных стен.

В четыре утра к нам пришёл Фокин Митя с друзьями, а папа не мог выдержать лишней жалости, да и мне было плохо. Рекс кинулся к калитке, на чужих. Митя пришел с другом к нам домой, он хотел нас поддержать в эту трудную минуту для нашей семьи, но нам и так было ужасно плохо. Я вышла на улицу и увидела Фокина вместе с его другом, с которым он служил в Чечне. Я подошла к забору и сказала, что папы нет. А парни просто хотели нас поддержать. Спасибо им за то, что в четыре утра пришли к нам, хоть мы и не вышли. Но тогда был совсем не тот момент, потому что рвалась душа на части. Когда я начала поворачиваться, Митя попросился в дом, но я не пустила, так как папе было не до этого. На глаза вновь накатились слёзы и ощущение беспомощности. Я зашла в пустой дом вся в печали, которая сжирала меня изнутри. После этого мы так и не смогли умереть, все думали и проснулись. Где-то в шестом часу я вышла на улицу и увидела, что серое небо опускалось все ниже, а гробовая тишина пронизала все вокруг. В моём дворе была тишина: не лаяли собаки, не мычали коровы и даже птицы молчали. Просто была тишина, мертвая тишина, что и удивило наших соседей.

С утра позвонила мама и попросила ей привезти тарелки, ложки и так далее.

Мы хотели попросить Стаса, но он заболел и не согласился. Я собрала одежду и другие вещи, собрала все, что могло бы их отвлечь от горя, которое нависло над нами. Мы стояли возле дома Натальи Борисовны и все решали этот вопрос. Вдруг к дому подъехала белая «лада приора», папа подошёл и ничего не понял. Пьяный мужик с женщиной несли полный бред. Только не понятно, откуда они знали, что нам нужна была машина. Да и вообще чёрная суббота закончилась и началось чёрное воскресенье. Потом папа подошёл к нам и решил, что необходимо позвонить одному человеку. Попрощавшись с Натальей Борисовной и Степаном, мы пошли домой. Папа позвонил дяде Володе, и мы поехали в больницу, глотая горькие слёзы, разглядывая мутный пейзаж за окном автомобиля. Мы с папой плакали, не заметив, как доехали до больницы. Днём этот город был совсем иным, ярким и красивым, но, увы, дождь портил всю картину.

Когда мы подъезжали к боксу инфекционного отделения, я ужаснулась. Днём это строение выглядело словно сарай с осыпающейся со стен штукатуркой. Казалось, что это не больничное отделение, а заброшенное здание в мёртвой зоне Чернобыля. Когда мы вошли в это страшное здание, обратились к медсестре и попросили нашу маму. Неожиданно страх сжал моё сердце, из-за чего стало тяжело дышать. Буквально несколько минут спустя к нам вышла мама сама не своя и рассказала ужасные вещи. Ночью главврач вместе с заместителем вошли к ним в палату и брезгливо, с ненавистью стали обвинять ее в убийстве сына, даже не посмотрев, что она была на седьмом месяце беременности. Разговаривали с ней, словно с убийцей, не обращая внимания на детей, которые замерли в ужасе от услышанного. Мы захотели увидеть детвору и попросили маму их привести, но когда они попали в поле зрения, выглядели ужасно. Лица бледные, а голос дрожит от страха. Глазки бегают, дети просят их забрать домой из этого ужаса. Осмотревшись по сторонам, я обнаружила,
что здание в аварийном состоянии и скоро рухнет, наверное, в груду арматуры вместе с больными.

Мама попросила папу, чтобы мы похоронили Сережу с дедушкой в одной могиле, а папа стоял, словно огромная скала, открывая нам свои пещеры для спасения. Только вот Алена все время спрашивала о Сереже, но мы меняли тему и сказали, что он уехал к тете. Только они не поверили нашему вранью и прекрасно знали, что он умер. Мы крепко обняли всех и направились домой. Вновь всю дорогу я вжималась в кресло, заливаясь слезами, смотрела в окно. Вдруг вспомнила лицо Козловой. За пять минут до того, как дядя Володя приехал за нами, эта женщина примчалась к нам с обвинениями и криками. Видите ли, наш дом состоял на печном отоплении и дети обязательно должны болеть, но это не про наших. Да и вообще в Береславку только в восемьдесят пятом году провели газ, а до этого люди топили углем и дровами и жили точно так же. Теперь зато, если в доме нет газа, то ты во всем виноват. Родители не могли проводить это взрывчатое вещество в дом из-за Семена. Однажды он чуть не взорвал дом вместе с нами. Пошёл ночью в туалет и крутанул рычаг, и газ пошёл заполнять дом. Вовремя папа приехал с работы и разбудил всех, а то бы нас не было. А вот Козлова из тех людей, которые всегда хотят выезжать на чужом горбу. Наше государство помогает всем, а само себе помочь не может, в частности и Волгоградской области, где могут посадить человека ни за что. Увы, в моём родном посёлке нет закона, все продажные в поисках новой наживы. Только если ты имеешь хоть чуточку власти, то ты господь бог и можешь кого угодно посадить даже в тюрьму.

Вот и Козлова, наша патронажная медсестра, считала себя богатой и властной, женщиной из высшего общества с голубой кровью. Она обвиняла нас в своей же халатности, но я не выдержала и сказала ей то, что было реальной правдой: «Не дай бог вы запороли его точно так же, как и меня! Вы мне поставили эпилепсию, а у меня подозрение на опухоль головного мозга!» Конечно, ей сказать нечего, ведь я оказалась права во всех смыслах этого слова. Помню, она взглянула на меня злобно и, усевшись в машину к мужу, умчалась от нашего дома. Кто она такая, чтобы обвинять в том, в чем виновата сама? Если каждая медсестричка будет вести себя как судья главного суда, то наш мир погрузится в хаос из-за таких дряней, как наши врачи.

Как только мы приехали домой, сразу же занялись подготовкой к похоронам. Убирали лишнюю мебель из зала, мыли полы и часами думали о том, как мы сможем все сделать сами, без чужой помощи, только я и папа, и все. Зато я еще раз убедилась, что наши бабушка с дедом ничем не отличались от Козловой. Такие же корыстные и заботятся только о своей заднице. У них совершенно нет сердца, а счастливое детство растворилось в далеком прошлом. Увы, но человеку свойственно получать нож в спину от самого родного.

День промчался быстро, а ночь спустилась с тяжелыми тучами на землю. Она прошла в пустом одиночестве, где нет счастья, а есть только боль. Мы не знали, чего нам ждать от завтрашнего дня, искренне надеялись на то, что жизнь позволит нам забыть эту боль. Папа не мог уснуть, через каждые полчаса будил меня. Возможно, он боялся, что и я не проснусь, как наш Сережа.

Моя боль – это ад, который отравляет мой организм и разум. Что делать дальше, не знаю. Но знаю одно: я должна бороться, чтобы другие дети смогли выжить, а не умереть, как Сережа. Поспать так и не получилось. С одной стороны папа, а с другой – тоска и беспокойство, которые меня уничтожали полностью. Моя душа металась из стороны в сторону, но это понятно. Моего брата дома первый раз не было, да и вообще он лежал в ледяном морге среди трупов в Калаче. Хотя меня успокаивало то, что он там не один, а с мамой и сестрами, хоть и в разных помещениях друг напротив друга. Не знаю, что именно чувствовали мама и дети, но знала, что врачи относились к ней как к убийце и это продолжалось до вскрытия. И понятно почему! Главврач понимал, что сам виноват в том, что скорая приехала с одним ведром и тряпкой, без лекарств и должного оборудования. За это он мог бы и сесть сам в тюрьму вместо мамы. Ясно стало одно: шло спасение шкур тех, кто заведует больницами, и тех, кто проворонил смерть Серёжи. Наш мир полностью погряз в собственном коварстве и эгоизме с другими пороками современного общества.

Ночью переписывалась с мамой, рассказала, что бабушка Лида так и не пришла, а Козлова трепала нервы, обвиняя в убийстве, в котором виновата сама. А мама пожаловалась, что ее назвали убийцей, а дети сильно испугались этого. Короче, все летело псу под хвост. После пришло сообщение от моей бывшей подруги Карины. Мы поссорились с ней в середине августа из-за того, что она оскорбила мою бабушку. Какой бы она ни была, все же моя бабушка! Мы стояли под дождем, а я рыдала на её плече, жалуясь и рассказывая, как все случилось. Ужасный холод сковал ноги и руки, а темень склеивала глаза. На деревьях монотонно играли листья с ветром и дождём, а мои слёзы только дополняли эту симфонию. После нашей беседы мы разошлись по домам. Когда я прошла в зал, увидела, что папа спит и это был десятый час ночи. Я не стала его будить и просто прилегла сама, как вдруг пение сломанной игрушки пронзило мои уши, а страх сковал ноги. Плюшевый мишка не работал уже два года, а тут пел, и совсем другую песенку. Его никто не трогал, он просто заиграл сам, и очень неожиданно. Страх обуял меня, я помчалась к папе, стуча зубами. Разбудив отца, я объяснила ему, что игрушку не включала, да и вообще она сломана. Тогда мы вдвоём перепугались ещё сильнее, а песенка напомнила медвежонка, который никогда уже не вырастет и не станет медведем. Папа попытался достать механизм, распоров пузико игрушки, но стоило поднести к ней ножницы, как она смолкла. Преодолев свой страх, я взяла эту игрушку и понесла в свою комнату. После этого мы очень долго не могли заснуть, но все же уснули. Но знаю одно: впечатление от этой ночи заставляло обратиться с врачу за помощью, словно я сумасшедшая.

С самого утра мы решали, кто поедет за Сереженькой в морг. Папа не хотел его забирать, не знал, что увидит, но потом собрался с силами и решил ехать. Вскоре подъехал Витя. Мы с трудом до них дозвонились, как оказалось, они еще спали и не спешили к нам. Эти люди даже не торопились на подготовку к похоронам. Можно было подумать, что едут в морг за чужим внуком, а не за своим. Спустя полчаса к нам приехала баба Лида с зятем, также пришёл дядя Саша, чтобы помочь подготовить двор к похоронам. Бабушке сказали проследить за всем этим, а Витьку папа взял с собой, так как ему с каждым разом становилось только хуже. Как вдруг пожилая женщина стала меня уговаривать, чтобы я осталась с ней, но я не могла. Иногда мне казалось, что она хочет все испортить, вечно пытаясь навязать нам свою идею. Но мы ее не слушали и делали, как должны были: соблюдали правила и традиции нашего дома.

Пока мы ехали в Калач, все шёл тот же серый дождь. Я смотрела в окно автомобиля, глотая таблетки, словно во сне, но все было правдой. Хотя сегодня дорога показалась очень долгой и мучительной, из-за чего путались мысли. Слёзы текли по лицу, а боль пронзала душу. На миг хотелось взвыть, но что-то держало меня. Приехав к папе на работу, сразу же пошли в контору. Тогда он работал в огромном фермерском хозяйстве у Крестьянского Алексея Борисовича в ООО «Степное». Он был механизатором и работал на нескольких машинах. В нашем районе очень многие работали у фермеров, так как их тут было очень много.

Въезд на фазенду был ухожен, и главное, там была гладкая дорога. Там я была впервые в жизни, и это место смахивало на сериал. Золотые вывески генерального директора и рисунки детей из Ильевской школы. Нас встретил заместитель, которого звали Игорь Богданович. Высокий брюнет с угольно-чёрными волосами, немного смахивая на нерусского, имел довольно крепкое телосложение и мужественный голос. В его руках был увесистый чёрный телефон, который он всегда крутит в руках. Он бегал возле нас и помогал, чем только мог, а Витя стоял позади, словно напуганный заяц. Папа дрожащими руками кое-как расписался за деньги, которые взял на похороны, и в туманном состоянии пошёл к своему сменщику. Мы сели в машину к дяде Володе, въехали на территорию фермерского хозяйства и направились к МТМ, где шел ремонт техники. Конечно, все сразу начали спрашивать, что случилось с мальчиком, но мы и сами не знали. Он просто не проснулся! Если бы мы знали, что одна прививка приведёт к его смерти, то не делали бы ее! Также ясно и то, что ему не дали шанса на спасение. Были бы лекарства и бензин, он бы был жив… Главврач не следит за порядком и по сей день. Скорые выезжают на вызов, не имея лекарств и даже бензина, чтобы везти в город. Автобус с папиной работы следовал за нами, а мы мчались в морг на вскрытие. Папа договорился через одну медсестру, чтобы Сережу вскрывал честный патологоанатом, а не тот подкупной, чей номер ему дали. Меня терзали сомнения и неизвестность: из-за чего умер мой брат? Все не знали, что и думать. Возле морга уже стояли Стас с Зариной, как оказалось, они приехали к маме, привезли сладостей и ждали нас. Мы узнали размеры гроба и помчались в магазин ритуальных услуг. Честно, я забыла там все на свете, не могла вспомнить, когда родился мой брат, в голове все смешалось. Смутно помню, как вышла из этого здания к папе, прижалась к его груди, заревела. Моя душа кричала, просилась на волю, хотела весь год начать с начала. Но нет, повернуть время вспять невозможно, а этот год стал годом потери тех, кого любила. Начиная с любимого человека, заканчивая братом и добрыми воспоминаниями о прошлом. Но одно я узнала наверняка: поняла, какие люди мои бабушка и дедушка, какой на самом деле Виктор, а главное, что в нашей больнице перевелись нормальные врачи. Теперь все прошлое казалось абсолютной фальшью. Эти люди улыбаются в глаза, а стоит повернуться к ним спиной, стальной клинок вонзится тебе в ребра, взамен мы не обретем новый шрам, а заменим душу.

Серые тучи над Калачом превращались в туман, застилая дождём землю. Автобус вместе с Витей отправился в морг на вскрытие, а мы поехали в магазин за вещами для нашего зайчика. Помню, это было огромное здание на окраине города. Когда мы вошли в него, то одним своим видом напугали продавцов. Нам помогали две девочки. Мы без лишних слов промчались среди всех вещей. Эта покупка являлась огромной пыткой для всех нас. Купив все, мы поехали в морг.

Сразу по прибытии мы заехали к маме, и я помню, как она плакала у папы на плече и сказала, что у нее двойня. Эта новость не могла не радовать, но повода огромного не было, когда ребёнок напротив в морге лежит. Потом мы вышли, папа пошёл к Сереженьке, а я – к Зарине. Мы стояли под деревом и даже не знали, кому же из нас хуже – ей или же мне. Она нажаловалось мне, что Витя – тряпка и даже не пошёл, когда спросили родственников. Стасик, недолго думая, подошёл и следил за ходом вскрытия. Честно, если бы не они, мы бы сошли сума. Зарина все время говорила мне, что Сережа ангел, он у бога под крылом и его не вернёшь. «Видишь, дождь идёт? Это бог его на небо забирает. Самое главное, что он умер от болезни и вас не будут таскать», – уверенно говорила Зарина. Эх, если бы она только знала, как ошибается! Больница не только хотела под любыми предлогами проникнуть в дом, но и угрожала забрать детей в детский дом, безжалостно ломая им психику. Поэтому мою душу пронзала злость и ярость, а ненависть сжирала меня изнутри. Потом я рассказала, что ночью пел мишка, и она сказала, что это его душа домой пришла на тот момент, он просто показал нам, что он дома. Именно в этот момент двери морга распахнулись и огромная птица звонка вскричала, подавая нам знак, что Серёжу выносят. Не знаю как, но ноги меня туда понесли сами, даже не послушала Зарину, помчалась к брату. Помню, резкий запах вонзился мне в нос, а разум обуял ужас и страх. На столе лежал обнаженный мужчина с разрезанной грудной клеткой, все его внутренности лежали рядом на столе. Огромная гора кишок до сих пор стоит у меня перед глазами, а в носу застрял запах, от которого можно запросто задохнуться. На соседнем столе лежала женщина, а в холле кто-то был завязан в одеяло. Возможно, это был ребёнок или же человек, свернувшийся клубком. Потом папе стало хуже, так как нужно было забирать Серёжу. Помню, когда он попросил Витю забрать его, он скривил лицо. Конечно, это место не для слабонервных, но ведь он мужчина.

Как я хотела его забрать сама, но знала, что Стас и папа мне этого сделать не дадут. Потом криминалист сам вынес ребёнка. Когда я увидела брата, очень сильно переволновалась, в ушах слышала биение своего сердца. Мне так хотелось прижать к себе своего зайчика и больше не отпускать. Обернувшись, я увидела, что папа пошёл не в ту сторону и чуть-чуть не упал.

Нашего мальчика внесли в автобус, положили на кресло. Мне даже показалось, что он не умер, а просто спит. Только один разрез на его голове и шее утверждал обратное. Глядя на беспомощность отца, я поняла, что мне нужно быть хладнокровной, а это мне давалось очень тяжело.

Мы ждали маму, чтобы она попрощалась со своим сыном в последний раз. Зарине это не нравилось, а по-другому нельзя. Она бы корила себя за то, что не попрощалась с сыном. Неожиданно я узнала, что подкупленный патологоанатом сказал, что мы ребёнка не кормили перед смертью, хотя мама его покормила перед сном, а его печень получила шок. Но это были пустые понты! Моего брата убили прививкой, спровоцировавшей рак печени. Ему нельзя было ее делать, но ни УЗИ, ни анализы не брали. В общем, Козлова всегда так делала, для нее главное – уколоть, а можно или же нет, ее не волновало. Вскоре вышла мама, она склонилась над телом нашего брата и зарыдала; попрощавшись с ним, вернулась в больницу. Я хотела ехать с папой, но он запретил и велел сесть в машину к дяде Володе.

Автобус ехал впереди нас, а мы не стали его обгонять, так как знали, что там покойник. Мы заметили, что, если кто-то умирает, обязательно идёт дождь. Также всю дорогу мы обсуждали, что не мог наш Сережа умереть от этого. Я точно знала, что он кушал, так как сама лично кормила его, а фельдшер доставала кусочки пищи из его рта, когда откачивала его. Я все видела, так как это происходило при мне. Автобус свернул на ферму на заправку, а мы помчались домой, чтобы все подготовить к приезду нашего мальчика. Доехав до дома, я выбежала из авто, прихватив с собой пакеты, попрощалась с дядей Володей и помчалась в дом. За несколько минут мы с бабушкой накрыли пьедестал для нашего малыша, а я достала кошелёк и вместе с бабулькой своей стала пересчитывать денежные купюры. Какую я все же сделала ошибку… Откуда я могла знать, что она вытащит из него деньги, сделав вид, что она ничего не сделала? Вскоре привезли нашего Сережу и на душе у меня стало теплее. Он был дома, а не в холодном здании морга, среди любимых игрушек и родных стен. Как ни странно, это меня успокоило. Я отлучилась на мгновение и дала бабушке кошелёк, и она вытянула из него деньги в тот момент, пока меня не было. Когда я вернулась, папа уже сидел в автобусе, а наша воровка бабуля стояла с Витей. Я взяла у нее кошелёк и пошла к отцу, чтобы ехать заказывать поминки. Все организовав, мы приехали домой и взяли Витю с его маршруткой, а он начал кричать, что не собирается везти нас на своём бензине. Чёрт, мы что, не заправим ему бак? Мало того, что он обворовал нас, так еще и совести хватило ныть, чтобы ему заправили «газель». По дороге я стала считать, чтобы знать, сколько у нас денег осталось, но обнаружила, что деньги украдены. Витька уткнулся носом в руль и стих, словно нагадивший ребёнок. Потом мы решили заехать к маме и позвонили, но она не брала трубку, а ответил Семен. Из-за того, что у него огромные проблемы с речью, я ничего не поняла из сказанных слов. Всю дорогу мы пытались дозвониться, но не смогли, страх обуял наше сознание. Мы помчали на заправку, меня пронзил взгляд одного азербайджанского парня. В нем была та самая человечность, которой не было в глазах моих дедушки и бабушки. Витя рвался на работу и не хотел помочь нам на кладбище завтра, но папа пообещал ему пробить все колёса, а потом поставить новые. Ужас, у них и шутки были сквозь зубы и с пустыми понтами Витьки. Он был не настоящим мужиком, а простой тряпкой для мытья полов!

После того как мы забрали гроб, мы заехали в супермаркет и я взяла зайчика для брата, словно живого. Конечно, ревела, когда расплачивались за него. Мы вновь позвонили маме и поехали в больницу отвозить им вещи. Гроб был великолепный: нежно-голубого цвета, с золотыми розами, дубовый. Но на входе в больницу Витька сказал так, что все встало на свои места. Он не хотел идти с нами и сказал, что он нам никто и вообще что мы до него докопались. А наша мама была на приёме у врача, поэтому не смогла ответить. Мама передала вещи и взяла другие.

Когда мы приехали домой, вечер постепенно занавешивал овал неба на горизонте и пошёл дождь. Когда выносили вещи, обнаружили иконку, потертую из-за времени. Никто не знал, как она оказалась там, но за чудо спасибо тому, кто ее положил. Увы, но с гробом мы ошиблись, он был немного велик. В народе говорят, что это плохой знак, а возможно, оно так и было. Вокруг моего брата, словно куча горлиц, спустились наши соседки. Престарелые женщины украшали его цветами и о чем-то спорили, но нам до этого не было никакого дела.

Краски дня исчезали, а мой посёлок накрывался сизой мглой, как и моя душа. После того как мы завезли продукты в кафе, мы съездили домой и несколько раз посылали Витю за корректором, чтобы подписать венки. Я очень надеялась, что бабушка мне поможет, но получила отказ, так как дед дома голодный. Поэтому пришлось всем заниматься самой. Мы просидели возле гроба очень долго. Спасибо дяде Саше и его супруге, которая являлась крестной моего брата Семена. Наша бабка собиралась в день похорон внука на работу, которую к тому же в тот день выдумала. Бригада собрала деньги на венки, а ей дали выходной. А вот они эти деньги растранжирили на всякие безделушки. Воры, да и только. За это я ненавижу их точно так же, как и Козлову. Помню, тяжело вздохнула и продолжила подписывать венки, но периодически мне становилось даже плохо. В ушах появлялся шум, а в груди появлялся непонятный стук, словно моё сердце хотело выскочить наружу. На беду, у меня даже кончились таблетки и нам с папой пришлось идти к Наталье Борисовне хотя бы за одной таблеткой. Папа спросил, смогут ли они подписать венки, но они не умели этого делать. Я сообразила, что придётся все делать самой и с этим ничего не поделаешь.

Время все шло, а ночь постепенно вступала в свои законные права. Папа с дядей Сашей заставили меня лечь спать. Наутро они уехали на кладбище готовить могилу, а я осталась одна в пустом доме, где были только мы с малюткой в гробу. Вдруг вздрогнула, когда вспомнила ночные кошмары. Странно, но наш дом окружили кошки – и наши, и море чужих. А наша пришла в бешенство и со звериными глазами бросалась на Серёжу. Мы подходили к ней, а она шипела и кидалась на нас. Чужие коты заполняли наш дом и рассаживались вокруг гроба, а наши котята залазили на меня и странно мурлыкали. Но, глядя на нашу Марусю, можно было подумать, что она дьявольское животное, которое шипело и бросалось на всех, словно сам дьявол в обличии кошки пришёл за душой ангела. На секунду подумала, что на небесах шла война между раем и адом за Сережину душу. Из-за последних странных событий я даже поверила в потусторонний мир. Увы, но четверо сходить с ума одновременно не могут.

С рассветом я положила все принадлежности в гроб братишки и развязала ему ручки и ножки. Как ни странно, я не чувствовала боли, а ощущала нежность и тепло, а главное, любовь согрела мне душу. Я забыла про гнев, ярость, обиду и месть. Просто хотела, чтобы он был со мной. Пока никого не было, успела нарезать цветы и украсить ими новый домик братика. Мне почему-то показалось, что ему будет приятно лежать среди своих любимых цветов. Потом пошла открывать ворота, потому что приехали наши. Да и всегда в нашем доме разгораживали забор, чтобы люди могли спокойно проходить. В нашей семье так было принято, но Витьке этого не понять. Он стал орать не своим голосом, что я дура, раз так делаю, но я ответила стойко, что у моего брата будет все как у людей! Конечно, он меня ненавидел очень сильно и считал себя самым умным фраерком, но, увы, ему до него далеко, как до Китая ползком. Удивительно, но на похороны приехал и дед. Он был настолько хладнокровным, можно было подумать, что у него нет сердца, а просто камень внутри.

Когда он зашёл к нашему ангелочку, что-то пробурчал и тяжело вздохнул. Конечно, это его «ммнда» меня возмутило, увы, но это был наш дед, которому совершенно плевать на все и всех. После этого «ммнда» вся троица каменных людей – дедушка, бабушка и Виктор – поехала за сигаретами в магазин, и я вновь осталась одна, понимая, что они тратят деньги с венков моего брата. Удивительно, но мне было не страшно, хотя покойников боюсь очень. Я просто знала, что мой брат мне ничего не сделает, а просто защитит. Помню, когда была совсем ребенком, бабушки говорили, что покойники все видят, от них не спрятаться, не скрыться, они видят тебя изнутри. Видимо, и наш Сережа все знал.

Утро полностью вступило в свои права. Я вошла в свою спальню и взяла этого медвежонка, посчитав, что так хотел мой брат. Усадив игрушку у иконы, села рядом в ожидании кого-то. Но время все шло, дом так и пустовал, дыша глубокой тишиной. Мы с Сережей были вдвоем, только он и я, молча охраняли покой друг друга. На миг можно было подумать, что мальчик был жив, а его глазки вот-вот откроются. Хотя по краям алых губ появлялись чёрные следы. Его глаза были приоткрыты, казалось, что он все видел и следил за нами.

Где-то через полчаса приехала наша святая троица. Дед практически не заходил в дом, мама все время звонила из-за волнения. Помню, она вновь позвонила Виктору, но его слова заставили заорать на него. Помню, он подошёл к бабушке и сказал:

– Мам Лид, что делать? Опять Лизка звонит, – при понтах спросил тёщу, как она ответила то, что взбесило меня еще больше. Как ей не было стыдно сказать такое!

– Да пошли ее в одно место! – с ненавистью ответила наша родная бабушка. У меня в голове не укладывалось, за какой грех она так ненавидит собственную дочь. Ладно мы, дети своего отца. Это понятно, почему она нас-то ненавидит. А маму-то за что? Или она не может смириться с тем, что наша прабабушка отписала этот дом нашей маме? Ответа я не знала.

В прошлом, когда мои родители поженились, наш дед захотел, чтобы бабушка Оля продала дом, а маму и папу выгнала из дома. Конечно, бабуля не допустила этого и они ушли ни с чем.

А сейчас я услышала, о чем говорили, и подошла к ним, гневно прорычала, словно тигр:

– Витя, что, звонила мама?

– Да! – задрав нос к потолку, сказал этот кусок дерьма.

– Если она звонит, то поднимаешь трубку. И сразу же звони мне. Не дай бог, с детьми что-то случится!

Злость разрывала меня на куски: я осознавала, что это не люди, а непонятно что! Они раскрыли своё лицо, и от этого стало не легче. У меня стало на три врага больше!

Вскоре позвонил папа и сказал, что могилу копают у нашего прадеда. Реакция бабы Лиды оказалась очевидной. Она начала безумно кричать и все портить своими приказами:

– Не хороните его там! Лучше схороните в начале кладбища! Там земля плохая! Не нужно моего отца беспокоить! Если похороните там, я больше не подойду! – брызгая слюной, кричала она все громче и громче.

Смешно! Не беспокоить? Она уже давно не приходила к отцу на могилу! Ненавидела его, как никто другой, и всегда желала смерти! Всю жизнь проклинала! А повеситься у нее духу не хватит. Она всегда себя вела так, чтобы мы уступили, но сегодня уступать никто не собирался. Пусть проклинает сколько хочет.

Вскоре приехала тётя Римма с венком. Честно, меня это порадовало, так как наша родная бабушка не купила даже цветка, а деньги зато украла. Тётя вошла в дом и села рядом с мальчиком, а наша бабушка все бегала из дома на улицу и обратно. Только вот дедушка так вообще был вместе с Виктором в маршрутке, словно в гробу лежал чужой мальчик.

Время шло, а медвежонок начал вновь петь, на миг даже показалось, что он решил свести с ума обидчиков семьи. Но это был знак для дяди Саши. Он умер двадцать седьмого января, спустя пять месяцев после смерти нашего Сережи. Помню, он все говорил, что это мистика прям. Все указывало на то, что в их семье будет горе. Даже венок их подхватил ветер, безжалостно бросая на землю. Мама тогда сказала, что долго они жить не будут, и так оно и вышло. А сейчас вернёмся назад.

Возле гроба стоял медвежонок с чёрными глазами. Игрушка пела совсем другую песню, не ту, которая была записана у нее в устройстве. Эта песня была грустной и печальной. В ней было ясно только одно. Он навсегда останется маленьким и больше не вырастет.

Ближе к обеду приехал папа и все это время просидел на корточках рядом с бригадиром, а наша бабушка сразу забежала в дом. Она чего-то очень испугалась, правда, не ясно чего. А белый мишка стал петь без остановки, словно хотел ее свести с ума. Помню, выскочила она на улицу в слезах, начав кричать, что мишка опять поёт. Из-за этого все боялись войти в дом, одни мы с тетей Риммой сидели у гроба.

Когда мы решали, докуда нам нести малыша, она вмешивалась с желанием, чтобы мы сразу погрузили ребёнка в «уазик», отвезли и швырнули в могилу. Но все было как положено. На улице готовили траурную процессию, а в доме очень громко запел мишка, и мы пошли вслед за гробом. Я взялась за дрожащую папину руку. Глаза его наполнялись слезами от горечи потери, а я не знала, что делать дальше.

Гроб нашего ангелочка вынесли на дорогу, поставив на асфальт. Люди сбегались к нему, словно муравьи, а двое мужчин с папиной работы поднесли крышку гроба. Дедушка шёл впереди и встал возле гроба, где стояли все. Бригадир взял крест, а женщины – веночки, все встали в ряд, а Стас взял икону, которая появилась из ниоткуда, и встал первый, как велят традиции казаков, и мы пошли в путь. Люди что-то галдели, словно стая галок, из-за чего кружилась голова. Дядя Саша дал мне вафельное полотенце, но я велела отдать его дедушке. Хоть в этом, спасибо, он не отказал и взял его своими иссохшими руками. Солнышко светило все ярче и ярче, а мы провожали ангелочка в последний путь, следуя за траурной процессией. Это был неизбежный конец всех людей на свете – смерть. Человек уже родился, чтобы умереть.

Дорога до кладбища казалась самой убийственной на всем белом свете. Время словно замерло, а пески времени застряли где-то далеко в дюнах. Выезжая на бетонную дорогу, я увидела могилу Крестьянского Евгения. Женя всегда меня зазывал к себе, словно хотел что-то сказать. К сожалению, мы не всегда разбираем сигналы с того света. Теперь я понимаю, что он хотел предупредить, что в его семье погибнет в автокатастрофе Игорь Богданович, муж его сестры. Он погибнет двадцать второго августа 2017 года в реанимации, травмы были очень тяжелыми. Увы, но и Женя погиб так же, только на свой собственный день рождения.

Вдруг автомобиль остановился. В моих жилах застыла кровь, и страх сковал моё тело, бросая меня то в жар, то в холод. Увы, но это ощущение никак не могла изменить горечь правды. Была только одна правда. В небесном гробу лежал мой самый любимый брат. Мы отправляли его в загробный мир, где ждала лишь неизвестность. Правда, меня все успокаивали тем, что он теперь стал ангелом, но один бог знает, кем он будет. Пока я занималась раздачей платочков, не заметила, как папе стало очень плохо. Его вели его коллеги, а он чуть не падал. Я хотела вызвать скорую, но он сказал, что не нужно. Конечно, его можно понять и даже слова не сказать против. Ведь этот ребёнок был его кровью и плотью и он умер в этой самой скорой, которая ездит на вызовы в ужасном состоянии.

Гроб нашего малыша поставили на две скамьи, чтобы мы попрощались с ним в последний раз. Папа присел у его изголовья и дрожащими руками гладил блестящие белые волосы сына, а из уст понеслись ужасные слова:

– Посажу Козлову и тех, кто повинен в его смерти! Они не уйдут от суда! – Папа все рыдал на сыном, а бабушка и дедушка пытались накрыть его руки вместе с Сережей, как дядя Саша освободил лицо нашего мальчика.

Вот и пришла моя очередь прощаться с моим солнышком. Неожиданно мои ноги затряслись, руки посинели, а слёзы градом посыпались из глаз. Я забрала иконку, поцеловала своего брата в лобик и потерялась. Ничего не помню, но знаю, что выгнала бабушку и дедушку с растяпой Виктором с кладбища, обнимая ледяное тело своего брата. Вдруг кто-то забрал меня и прижал к себе, и я услышала стук молотка. Я поняла, что это закрывают крышку гроба, и закричала не своим голосом. От этой боли я написала стих еще там, на кладбище, в своем сердце, он был такой:

Под мои крики крышку гроба закрывают,

 А слёзы льются все сильней.

 Смотрю на всех, кто тебя провожает,

 И не могу поверить, что это не сон.

 Я все кричу, стучу руками,

 Хочу во след с тобой уйти.

 Но кто-то держит мое запястье

 И не даёт с тобой уйти.

 Я весь мир уж проклинала,

 А месть затмила мне глаза.

 Уничтожить тех, кто убил тебя!

 Мне душу вырвали в тот вечер,

 Когда дождь бил по моему лицу.

 Я помню то, как я с тобой лежала,

 В последний раз прижимая тебя к груди.

 Ты словно лёд, охладело твоё тело,

 А душа взлетела в небеса.

 Только я теперь другою стала

 Без человеческого тепла.

После этого стихотворения было написано очень много таких строк, но это стучало в такт с молотком, которым забивали гвозди в гроб.

Наши покидали кладбище и проклинали меня. После похорон мы приехали в ледяной дом и увидели, что он весь перевёрнут. Тот, кто лазил, знал, где что лежит. Видимо, искали деньги, но не смогли найти, так как я их спрятала в старые тапочки. Мы обнаружили позже, что пропала моя тетрадь с рукописью, и мы все поняли, что этими ворами были наши бабушка и дедушка. Они обчистили погреб, забрав почти все продукты, оставляя детей без куска хлеба. К сожалению, это было только началом бед в моей семье. Не только наша родня желала растерзать нас в клочья, но и больница. Через три дня после похорон маму выписали с детьми домой, и то нам угрожали, что заберут детей в детский дом. На девятый день нас вызвали в следственный комитет и задавали вопросы. Я тоже задала встречный вопрос: почему не было реанимобиля? И карточки детей были украдены из маминой сумки. Только потом мы узнаем, что их утилизировали из-за неверных диагнозов и плохого обслуживания наших врачей.

Продолжение следует.

Об авторе:

В поселке Береславка Калачёвского района 29 августа 1993 года в одной небогатой семье родилась девочка – Байрашная Анна Сергеевна.

Старт ее карьере дал весьма трагический случай: от онкологии умер младший брат Анны. Ребенка пытались спасти его отец вместе с фельдшером скорой помощи, но они не имели ни лекарств, ни должной аппаратуры, и их старания оказались напрасными. Сейчас Анна вместе со своей семьей пытается найти способы улучшения ситуации со здравоохранением в их поселке, призывая спонсоров обратить внимание на эту проблему.

После смерти маленького Сергея Сергеевича в дом Анны ежедневно приезжала сотрудница больницы, которая грозилась под выдуманными предлогами отнять остальных детей у семьи. Все это сводило Анну с ума, и, чтобы помочь своей дочери отвлечься от горя, отец отвез ее работы к Данильченко Олегу Анатольевичу в издательство «Станица-2». Четвертого августа 2017 года первый том книги «Любовь и ненависть» увидел свет. Первое издание было отправлено в Баку писателю Вусалу Дадашеву, в дар его коллегам. Роман был принят с большой благодарностью и получил массу положительных отзывов. Позже роман претерпел некоторые преобразования, связанные с его внешним видом: была изменена обложка.

Именно Азербайджан первым узнал о талантливой писательнице из Волгограда – Анне Байрашной. А уже в ноябре крупнейший российский интернет-магазин «ЛитРес» опубликовал роман на своих интернет-страницах. Несколько экземпляров даже было направлено в подарок Владимиру Владимировичу Путину.

Анна хотела, чтобы весь мир узнал о ее большом горе и скорбел вместе с ее семьей, ведь эта книга в первую очередь была написана в память о маленьком Сергее, умершем дождливым сентябрьским днем.

 

 

 

Опубликовано в альманахе «Российский колокол» № В. Хлебников часть 2.
Размещено на сайте 13.08.2020 в 18:34.