Александр Ведров

Александр ВЕДРОВ | Современная проза

1939 года рождения, физик-ядерщик. Вырос в Новоуральске — городе, где был возведён первый ядерный военно-промышленный комплекс СССР. Окончил три высших учебных заведения. С 1963 года — сотрудник Ангарского атомного комбината (АЭХК). С 1973-го — на партийной работе, где стал заведующим оборонным отделом Иркутского обкома КПСС.

Член Российского союза писателей (с 2015 г.), Интернационального Союза писателей. Неоднократно отмечен общероссийскими премиями и званиями победителя литературных конкурсов. Прозаик. В Иркутске и Москве издано два десятка его произведений, которые распространяются по всей России и за рубежом.

Глава 2. Свердловск.

На закрытом факультете
(отрывок из книги «Урановая буча»)

В октябре 1957 года на Ангарском атомном комбинате была пущена первая очередь производства, и одновременно, в тот же месяц, я студентом приступил к изучению курса по разделению изотопов урана. Наш красавец институт, Уральский политехнический институт имени С. М. Кирова (УПИ), замыкал центральную улицу Свердловска, носившую, естественно, бессмертное имя Ленина. Физико-технический факультет УПИ, для краткости — физтех, имел отдельный учебный корпус по улице Сталина, который строители успели сдать за год до моего поступления. Двери элитного факультета мне открыла серебряная медаль средней школы закрытого города, Свердловска-44, возведённого при первом атомном объекте СССР. Замечу здесь, что наша группа, ФТ-60, была наполовину укомплектована золотыми и серебряными медалистами.

Первые выпуски атомщиков УПИ готовились на ускоренных курсах, куда до 1955 года переводили студентов третьих-четвёртых курсов энергетического, химико-технологического и металлургического факультетов. Курс обучения им продлевали на два года. Теорию по физике новобранцы изучали летом — каникулы отменялись — за закрытыми железными дверями. Вход на территорию факультета осуществлялся по отличительным знакам на студенческих билетах. Обязательной была самоподготовка, в целом по десять-двенадцать часов занятий в день. Запрещалось посещать рестораны; студентов, замеченных в таких развлекательных походах, с физтеха отчисляли. Требовались аскеты. Не разрешалось также распространяться об учёбе на спецфакультете.

Декан ФТФ П. Е. Суетин писал в воспоминаниях, что в августе 1949 года на доске объявлений УПИ были вывешены большие списки студентов вторых — четвёртых курсов ряда факультетов, приглашённых для беседы в первую римскую аудиторию. В неё на сто пятьдесят мест набилось вдвое больше слушателей. В президиуме — директор УПИ А. С. Качко и трое неизвестных. Директорами назывались тогда руководители вузов, у которых позже приставка «ди» была признана излишней, и директора превратились в ректоров.

Директор произнёс краткую зажигательную речь о долге советского человека и предложил студентам здесь же, без раздумий, дать согласие на перевод на открывающийся в институте физико-технический факультет. О новой профессии и сам директор мало что знал. Туман, секретность, заводы только строились, но колеблющиеся были не нужны. Из зала ушли десять-пятнадцать недоверчивых человек, остальным раздали громоздкие анкеты для заполнения.

Наше обучение началось с трудового семестра, организованного на казахстанских целинных землях. На трудовом фронте студенты присматривались друг к другу, сплачивались в коллектив, а возвратившись, избрали Федота Тоболкина, прибывшего из Группы советских войск в Германии, старостой, а меня — комсоргом.

***

1957 год был богат на события. О пуске атомного комбината на Ангаре уже упоминалось. В июне, когда одни выпускники средних школ в суматохе бегали по приёмным комиссиям институтов, а другие — по отделам кадров предприятий, члены Политбюро сталинской закалки вздумали сместить с поста первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва, но их затея провалилась и окончилась разгромом «антипартийной группы» Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувших к ним Шепилова и Первухина. Едва отстранили от власти неугодных, как в их число попал полководец Победы, маршал Жуков, отправленный на пенсию. А этот чем провинился, только что спасший страну от разгрома? В Кремле шла борьба за власть, но народу было не до неё, как и мне, занятому поступлением в институт. Событие важнее некуда.

Четвёртое октября — сенсация всех времён человечества! Советская ракета вывела в космос первый в истории спутник Земли! Людским восторгам не было предела. Из мира суровой реальности мы вдруг перенеслись в мир фантастики. По ночам, свободным от облачности, можно было дождаться мгновения, когда маленький небесный светлячок появлялся на звёздном ковре и деловито мчал по заданной траектории из одной космической крайности в другую, облетая дозором околоземную орбиту. Он спешил обогнуть планету, заявляя о себе всем народам и континентам непрерывными сигналами, напоминающими некий знак из азбуки Морзе. На протяжении трёх месяцев люди могли видеть в недоступных раньше высотах что-то своё, земное, и слышать в эфире простые сигналы: «бип… бип… бип…», затмившие музыкальные шедевры всех великих композиторов.

Мы тогда не знали, что этими торжествами обязаны человеку по фамилии Королёв, главному конструктору ракетостроения, который работал, опережая время. Ракетному делу он посвятил себя с молодости, с первой встречи с гениальным русским учёным Циолковским, которому ещё Ленин, понявший ценность идей калужского мечтателя, назначил пожизненный пенсион. Однако же космические устремления Королёва были надолго приостановлены, поскольку его деятельность компетентными органами была признана вредительской и троцкистской. «Вредитель» в 1938 году был арестован и отправлен на разработку колымских золоторудных месторождений. Другой арестант, конструктор самолётов Андрей Туполев, затребовал золотодобытчика Королёва в своё распоряжение и привлёк его в казанском конструкторском бюро, а попросту — в тюремной «шарашке», к разработке фронтового штурмовика Ту-2 и лучшего пикирующего бомбардировщика Пе-2. Тоже полезная работа.

После обстрелов Лондона немецкими ракетами «ФАУ» спохватившееся советское руководство признало незаменимость в этом деле «троцкиста» С. П. Королёва, и досрочно освобождённый главный ракетчик решительно принялся за застоявшуюся космическую программу. Одновременно с решением задач укрепления обороноспособности страны главный конструктор вёл программу освоения космоса. В 1954 году среди широкой казахстанской степи, в Байконуре, началось строительство космодрома, которое маскировалось под освоение целинных земель, возведение элеваторов и других сельхозобъектов. По железным дорогам грохотали студенческие эшелоны, ехали на уборку целинного урожая, прикрывая доставку грузов космического назначения. В 1957 году только из УПИ была мобилизована тысяча первокурсников. В одном из вагонов товарняка ехала наша «группа прикрытия» ФТ-60.

В том же году с «элеватора» прошли успешные пуски баллистической ракеты «Р7» на Камчатку, с появлением этой ракеты подстрекатели холодной и горячей войны почувствовали себя крайне неуютно. Серьёзное событие. Советские ракеты были готовы доставить «чудовище» любому агрессору, где бы он ни оказался. Американцы, вывезшие из разгромленной Германии несколько собранных ракет «ФАУ» и сотни немецких учёных и специалистов-ракетчиков, подобных мощных носителей ещё долго не могли получить. Они и сегодня свои космические ракеты запускают на закупленных российских двигателях. Складывался звёздно-полосатый рецидив отставания. А вчерашний зэк с неизвестной миру фамилией не унимался. В сентябре 1959 года совершена посадка советского аппарата на Луну, в космос полетели собачки, Белка со Стрелкой, но то ли ещё будет. Сергей Павлович планировал выпуск четырёхтомника своих работ по ракетостроению и освоению космоса. Ранняя смерть оборвала его фантастическую деятельность, а первый же полёт корабля, осуществлённый в 1967 году без Королёва, закончился гибелью космонавта Комарова. На спускаемой капсуле не раскрылся парашют.

К важнейшим событиям того года отнесём также пуск первого в мире опытного завода неведомых и сверхсекретных центрифуг, аппаратов по обогащению урана, состоявшийся в моём родном Верх-Нейвинске. Академик Б. П. Константинов, возглавлявший до 1954 года их разработку, по значимости приравнял пуск опытного центрифужного завода к запуску первого спутника Земли. Эти два пуска, два прорывных достижения советской науки и техники, космическое и земное, станут определяющим фактором развития передовой человеческой мысли не на один век.

Следующее событие года относится к катастрофам в масштабе мировой атомной отрасли. Последствия выброса радиоактивных отходов из бака-хранилища в Челябинске-40 (комбинат «Маяк») десятилетиями сказывались на здоровье и жизни многих тысяч советских людей. Работы по созданию бомбы велись в невероятной спешке, за которой внимание к хранению и утилизации отходов производства было ослаблено. Токсичные жидкие отходы химкомбинат сливал в реку Теча и озеро Карачай, а для наиболее опасных построили хранилище на глубине до десяти метров, где в круглых бетонных отсеках установили двадцать стальных баков объёмом по триста кубических метров. Хранилище располагалось среди производственных объектов. Поскольку распад ядерных материалов сопровождается выделением тепла, то во избежание перегрева баков их наружные стенки охлаждались циркулирующей водой.

Из-за выхода из строя системы охлаждения ясным воскресным днём, 29 сентября 1957 года, один из баков рванул так, что в Челябинске, расположенном за сто километров, приняли красочное вечернее свечение неба, вызванное распадами плутония, за полярное сияние. О необычном небесном явлении отозвалась газета «Челябинский рабочий». Бетонная крышка бака весом сто шестьдесят тонн при взрыве улетела за двадцать пять метров.

Второй радиохимический завод, только что построенный, готовили к пуску, когда на него обрушились тонны обломков и чёрного пепла. В атмосферу вылетело восемьдесят тонн высокотоксичных нуклидов, основная часть которых осела на территории комбината, остальные узким шлейфом длиной до трёхсот километров покрыли двести населённых пунктов Челябинской, Свердловской и Тюменской областей. В зоне Восточно-Уральского радиоактивного следа (ВУРС), распространившегося на старинную татарскую деревню Багаряк, города Каменск-Уральский, Камышлов и дальше до Тюмени, оказалось двести семьдесят тысяч человек. Полномасштабная атомная буча.

По свидетельству главного инженера комбината Е. И. Микерина, медицина настаивала на закрытии и переносе всего производства, что было равнозначно остановке работ по получению оружейного плутония. Понимая роль и значение комбината в создании ядерного щита страны, его руководство, не дожидаясь столичных указаний, немедленно приступило к ликвидации последствий аварии. Люди тоже понимали свою долю ответственности и без громких призывов в напряжённом рабочем ритме проявляли обыкновенный массовый героизм. На территории комбината, ни на день не прекратившего работу, мыли водой из шлангов все здания, оборудование, дороги и даже город; меняли грунты. Повсеместная мойка продолжалась год, потоки радиоактивной воды сливались в озеро Карачай, расположенное на территории комбината. Городская баня работала круглосуточно и без выходных. Микерин писал в воспоминаниях, что в те годы на комбинате насчитывались тысячи больных работников, из которых половина не доживали до пенсии. Кадров всегда не хватало, поскольку их постоянно выводили в «чистую зону». На химических специальностях работало много девушек: мужчин выбила война.

Над устранением последствий аварии годами работали десятки тысяч ликвидаторов. Через неделю началось отселение из заражённых посёлков, которое продолжалось два года. Двадцать три населённых пункта снесли с лица земли, за утрату имущества людям на месте выплачивали суммы, какие они запрашивали. Выселили тринадцать тысяч человек, скот уничтожали. Позднее санитарная зона отчуждения объявлена Восточно-Уральским государственным заповедником, в котором и сегодня ведутся научные работы. ВУРС превратился в ВУГЗ, где сосны не растут. Суммарная активность кыштымского выброса (по ближайшему городу Кыштым) была вдвое ниже чернобыльского, который случился через тридцать лет, но челябинские отходы содержали долгоживущие элементы стронций-90 и цезий-139 с периодом полураспада до девяноста лет. Озеро Карачай ещё раз напомнило о себе в 1967 году, когда пыльная буря разнесла радионуклиды с высохшего дна на сотню километров. Работы по консервации озера велись тридцать лет и завершились в 2015 году.

Официальной информации о техногенной катастрофе не имелось десятилетиями, первый отчёт о ней вышел через тридцать лет. Если не было сведений о катастрофе, то и о жертвах — тоже. Общая лечебная система к изучению заболеваемости и влияния радиоактивного выброса на здоровье населении не допускалась, потому что — секретность и прикрытие ею. Считается, что от кыштымской аварии пострадало восемьдесят тысяч городских и сельских жителей.

Трагичной оказалась судьба Татарской Караболки, население которой после загрязнения сократилось в пять раз, а село обросло семью кладбищами. Американская разведка установила факт аварии, но заокеанская пропаганда молчала, чтобы не ставить под удар общественного мнения собственную атомную программу; они и сами сливали радиоактивные отходы напрямую в океан. Мы, секретные физтехи, узнали о челябинской буче, не отставая от разведки, тогда я и понял, что за странную картину мне пришлось наблюдать в октябре того года на станции Багаряк, ближайшей к комбинату «Маяк».

В начале октября родители поручили мне отвезти в деревню к дедам младшую сестрёнку Галинку. Надо было ехать до Михайловска, а дальше автобусом до Поташки, от которой до Челябинской области рукой подать. На свердловской платформе стояли две электрички без опознавательных знаков, на одну из которых мы совершили посадку. На полпути я почувствовал неладное, вагон практически опустел, но я решил ехать до конечной станции Багаряк и взять билет на обратный путь. Приехали. Вокзал старенький, деревянный, тоже пустой. Кассир продала мне билет и тут же захлопнула окошко. На улице темень, ни одной живой души, никаких огней, только яркие звёзды на небе и неумолкающий собачий вой. Псы изливали неведомую тревогу, истошно посылая к звёздам сигналы бедствия. Они и поведали мне о случившейся катастрофе.

А было так. После взрыва на «Маяке» в Багаряк прибыли облачённые в балахоны дозиметристы и сказали: «Немедленно уезжайте». А куда? С жителей взяли подписку о неразглашении на двадцать пять лет всего того, чего они и знать не знали. Люди и без подписок жили по понятиям сталинских времён и молчали как рыбы. В 1959 году Челябинский облисполком принял решение об отселении пяти тысяч жителей Багаряка и Татарской Караболки, но оно почему-то не состоялось. Под утро — мы обратно с заражённой территории, где я получил статус ночного свидетеля аварии, вставшей в один ряд с чернобыльской и фукусимской. Это было крещение при поступлении на ядерный факультет, с окончанием которого мне довелось вплотную сталкиваться с подобными явлениями, хотя и в пределах производственных зданий.

 

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии альманаха «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: