Что мы знаем о той войне?
Блиндаж, коптилка на столе,
Есть карандаш и лист бумаги.
Как написать, что есть во мне,
Когда до смерти за полшага?
Тут завтра снова бог войны
В атаку вышвырнет всю роту,
А за спиною мать и ты.
Прости за страшную работу.
Нам в штыковую не впервой
И прогрызать врага траншеи,
Но ты всю ночь была со мной
Здесь, за столом, и мы сумеем…
И. И. Борисов
***
Что мы знаем о той войне? Много ли, мало ли… Ветераны нас как могли ограждали от этого ужаса. Мои деды – Семён и Иван. Оба не любили рассказывать. Иван был разведчиком – от него только шутки да анекдоты услышать можно. Да ещё вечную присказку-молитву: «Лишь бы не было войны. Не дай вам Бог!» Его война до последнего была под грифом «Секретно».
Но мы должны знать! Чтоб ваша присказка-молитва осуществилась!
В апреле 1986 года наконец-то мой второй дед, воевавший на фронтах Второй мировой войны в морском десанте, получил свою награду – орден Красного Знамени.
Невозможно описать, что чувствует человек, получивший награду столько лет спустя! Это нужно просто знать, прочувствовать… Внешне же на этом всегда улыбчивом лице человека, не умевшего да и не желавшего говорить о своих наградах и подвигах, всегда просто говорившего: «Я защищал свою Родину как мог… – покатились слёзы, и всё, что он сказал: – Надо же, всё-таки дождался, они меня нашли…»
И… через несколько дней его не стало… Перед смертью он просил, чтоб на его похоронах играла гармонь и всем было весело! (ЭТО БЫЛ ЕГО НАКАЗ!)
…Мужчины уходили на фронт, а дома оставались малые дети да женщины со стариками. Они тоже все герои! На своих хрупких плечиках вынесли бремя оккупации, блокады, бомбёжек, круглосуточных смен, где слова «Всё для фронта, всё для Победы» стали на долгих четыре года единым порывом и целью. Ниже я хочу вспомнить именно их – безымянных и неизвестных героев. Сколько их? Официальная статистика есть, и её все знают. Только на самом деле их было гораздо больше. По сути – все, кто выстоял, не предал. Кто умудрялся отдавать свой скудный паёк младшим или, наоборот, мамам, больным, раненым лишь по одной причине: хотели всем сердцем, чтобы они выжили. Каждый из вас свято верил: победа будет за нами!
Сегодня ВАМ от меня НИЗКИЙ ПОКЛОН И ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ.
Папочка, живи!
Оккупация нацистами прошла молниеносно. Аня, несмотря на свои восемь лет, прекрасно осознала, что произошло. Немцы ходили по дворам и забирали всё, что найдут. Особенно их интересовали молоко и яйца, сало. «Млеко» и «яйки» – слышалось отовсюду. Те, кто не хотел отдавать добром, дорого заплатили. Их могли избить, изнасиловать, а то и вовсе убить – в назидание, так сказать.
Её мама была очень красивая. Женщину поймали на опушке леса. Обвинив в связях с партизанами, изуродовали и надругались, но ничего не нашли. После перед всем хутором расстреляли. Девочка осталась одна. Всё подворье увели. Её взял к себе сосед – дед Семён.
Как-то зимой Аня услышала тихий стук в окошко. Может, показалось? Подошла к окну, выглянула. Кто-то стучал в окошко её дома. Быстро надев валеночки и накинув шаль, тихонько вышла. Бесшумно прошла через сеновал к ограде и окликнула:
– Кто здесь?
Ответа не было. В темноте Анечка тихонько прошла к дому. Возле окна, в которое стучали, нашла мужчину. Тот был без сознания. Ойкнув, девочка подбежала к нему и наклонилась. Он дышит! Но как быть? Больше ни о чём не думая, побежала обратно. Разбудила деда.
– Тебе чего?
– Деда, помочь надо!
Посмотрев на девчушку, старик быстро встал.
– Ты чего в таком виде? Случилось чего?
Девочка быстро всё рассказала.
– Я его одеялом накрыла.
– Давай-ко, девонька, оденься и беги к нему, не то сама простынешь. Быстро.
Вместе с Семёном втащили незнакомца в хату. Его жена уже приготовила всё необходимое. В печи всегда была горячая вода. Пригодилась. Вместе с мужем они его перевязали, привели в порядок. Положили в укромный закуток за второй печью. Не полати, конечно, зато понадёжнее. Коли не знать – не найдёшь. Там дощатая дверь на лестницу в погреб. Только мало кто знал, за перегородкой была комнатушка – сделали, чтоб выровнять комнату, да и доски подале от печи.
Аня смотрела во все глаза. Вот это схрон. Как управились, дед обратился к малышке:
– Вот что, внученька, ты помалкивай о том, что видела. В случае чего – ничего не знаю, ведать не ведаю.
Аня даже обиделась:
– Деда, я уже большая! А это мой папка, да?
Семён грустно посмотрел на девчушку.
– Оно, конечно, похожи они, да и только. Это просто наш защитник. Ты вот чего скажи… Мамка твоя в лесу к людям хорошим ходила. Не знаешь, куда?
Девочка задумалась:
– Я не должна была за ней ходить, она запрещала.
– Но ты её наверняка ослушалась?
Аня тихо кивнула.
– В другой раз отругал бы тебя, но сейчас нам надо. Понимаешь, у дяди важные документы. Нельзя, чтобы они попали к немцам, а вот нашим очень надо! Ну как, сможешь?
Девчушка обрадованно закивала:
– Я смогу!
Тут Нюра, его жена, возмутилась:
– Чего удумал? Кроха совсем!
Семён глянул на неё и постучал пальцем по лбу. Нюра вдруг всплеснула руками, ойкнула и закивала головой.
Пошла собрать тормозок в дорогу. Сам же поучал «почтальона»:
– Коли кто спросит, зачем, – скажешь: за хворостом послали. Да обратно хворосту немного возьми. В место придёшь – всё расскажешь. Да вот от меня ещё это возьми.
Под утро тоненькая фигурка бесшумно скользнула за калитку. Вернулась только через два дня.
Немцы уже сгоняли всех к дому деда Семёна. Акция устрашения. По периметру стояли автоматчики. Дом заколотили. Вперёд вышел офицер. Громко произнёс приговор: за пособничество партизанам и укрывательство коммуниста сжечь в собственном доме живьём! Аня рванулась вперёд. Но близко к дому никого не пускали – стреляли в любого, кто приблизится. С девочкой едва справлялись двое мужчин. Она, словно обезумев, вырывалась и кричала. И всё же услышала в последний раз голос деда:
– Живи, родная, наши победят!
Обмякшую, без сознания, её унесли подальше в дом. Только когда пришла в себя, узнала: был донос.
– Эти вломились в хату. Всё перевернули – нет никого. Вроде успокоились… да потом с собакой нашли. Вот ведь напасть какая! Коли б не было собаки – всё бы прошло спокойно. Того комиссара вытащили.
У малышки внутри всё похолодело.
– Его тоже сожгли?
– Да нет. Его к себе уволокли.
На следующий день она специально пошла к жандармерии. Её даже гонять не стали. Мол, пусть рассказывает, что видела. Чтоб другим неповадно было! Девочка только и видела его глаза и… улыбку. Они пытали папу. В ответ тот молчал и только ей улыбнулся!
Когда потерял сознание, допрос прекратился. С ребёнка словно сняли пелену. Откуда взялись силы? Спокойно пошла к себе домой, взяла санки и вырвала папу из рук этих зверей. Нагло, дерзко, просто. Ей повезло, и у неё всё получилось. Смогла увезти в лагерь к партизанам.
Немцы сначала искали его в деревне, затем сделали несколько вылазок – впустую. Снова тот же шептун нашептал, что это не диверсия партизан – местные. Так спустя несколько дней вновь собрали всех хуторян.
– Если не выдадите командира или того, кто это сделал, – расстреляем всех. Сельчане молчали. Тогда, выбрав первого попавшегося, офицер прорычал:
– Ну?
Шеренга немцев вскинула и наставила на него автоматы. Послышался характерный звук: оружие готово. Офицер медленно поднял руку. И тут тоненький детский голосок сказал:
– Я.
От неожиданности офицер споткнулся и резко развернулся:
– Ты знаешь, кто это сделал?
Девочка покачала головой:
– Это я сделала.
Ей не поверили, но всех распустили, а её забрали к себе. В жандармерии поначалу все пытались понять, кого она прикрывает, пока малышка не рассказала, как именно она смогла это сделать. Анечка наивно полагала, что, услышав обо всём, они успокоятся. Впрочем, главное – не тронут деревню.
После своего рассказа она как будто онемела. Что бы «дознаватели» ей ни говорили, как бы над ней ни издевались, она больше не произнесла ни слова. До глубокой ночи фашисты издевались над малышкой как только могли, всё больше распаляясь из-за молчания. Как девочка всё ещё оставалась живой – непонятно. Но она была жива.
Тогда её вывели на мороз в одной рубашонке. Провели к школьным партам (их стаскали из школы в качестве топлива, и они были разбросаны на заднем дворе участка). Заставили сесть за одну из них. Аня обвела мутным взором этот хаос и вдруг заулыбалась. Хотела подбежать, да не получилось. Смогла лишь тихонько подойти.
Да, это её парта. Вот здесь они с подружкой рисовали, им тогда здорово досталось от Марии Ивановны! Оставили после уроков отмывать. Но это точно она. Девочка села. Охранник велел сидеть, пока она не заговорит. Ходить, бегать, прыгать и танцевать нельзя.
Было очень холодно. Оказывается, мороз бывает жгучий. Вначале она даже обрадовалась: её больше не пытали, боль на морозе притуплялась. Вместе с тем ледяной холод сковал её всю. И если первое время у неё ноги и руки ломило от холода, то вскоре началась дрожь. Даже не дрожь, Аню трясло так, что она с трудом удерживалась на скамейке парты. Охранник только поглядывал на неё да кутался в свой тулуп. Вроде что-то говорил. Но вот что? До сознания малышки его слова не доходили. Сколько времени её трясло? Потом прошло и это.
Сидя за своей партой, девочка постепенно начала вспоминать школьные проделки. Над чем смеялись и чего боялись. Как это было давно! Затем, когда терпеть стало невмоготу, она вдруг вспомнила глаза комиссара. Ну точь-в-точь папка. Как он ей улыбнулся.
Вдруг стало жарко, появилось желание раздеться, как в летний день. Да снимать-то нечего: одна рубаха.
Перед её взором появились и дед Семён с бабой Нюрой. Они к ней так и пришли в обнимку и всё улыбались. Малышка попыталась попросить у них прощения, но тот остановил её жестом и промолвил, что ни о чём не жалеет. Они и после смерти остались вместе. Подмигнул и добавил:
– Нас и смерть не разлучила.
А ведь верно. Селяне на пожарище тайком ходили, чтобы их похоронить как положено. Нашли обнявшихся друг с другом. Их так и похоронили в одном гробу. Мама стояла в сторонке и грустно улыбалась, такая же красивая, как раньше.
Последним, что было в сознании Ани, – её свой-чужой папа, и именно к нему были её последние слова:
– Папочка, живи!
Ей показалось, что крик прозвучал настолько громко, что папа мог её услышать. На самом деле её губы даже не вздрогнули – она кричала и прощалась мысленно.
В момент смерти малышки названный папа открыл глаза – он пришёл в себя.
Лишь через несколько дней девочку разрешили забрать и похоронить. Её буквально отдирали от скамьи школьной парты. На губах была улыбка.
Мы – ваше продолжение
Мы свято помним ваш подвиг и то, что двигало вперёд. Мальчишками мечтали быть на вашем месте. И в играх мы копировали вас. Мальчишки выросли – мужчины уж давно. Но ваш пример несём по жизни, и доказательство – вся наша жизнь.
О чём рассказ – что мы достойны. Знаете, когда в полной мере ощущаешь слова «война», «потери»? Когда эти потери стучатся в твой дом. Только тут ты понимаешь в полной мере их значение.
В первый год после окончания школы на ноябрьские праздники пришлись похороны. Мой одноклассник Андрей Серебрянников пришёл из армии в цинковом гробу. ЭТО БЫЛ МОЙ ПАРЕНЬ. Сошлись мы с ним как все: сначала познакомились в школе – одноклассник. Обратила на него внимание сразу: странно было – он от всех держался стороной. Причину я поняла позднее. В школе его не очень воспринимали: у него были носовые кровотечения (причина – повышенное давление), и сам он был молчуном, слова не вытянешь. Позднее, когда стали видеться в домашней обстановке, оказался очень начитанным, приятным собеседником, с большим кругозором
и знаниями.
– Андрей, в школе и дома ты – совершенно два разных человека. Почему ты так ведёшь себя в школе?
– Какая разница? Я для них всё равно буду тем, кто есть сейчас. Связываться нет желания, а что-то доказывать – для чего? Отучились, разлетелись, а жизнь такая долгая, и школа в ней – только эпизод. Пусть яркий, всё же один из, а не единственный.
На слова школьника не очень-то похоже – тем не менее это так. Я за подобную позицию злилась на него, в тот момент просто не понимала. Мне казалось такое поведение проявлением слабости. ЗРЯ! Он первый нам доказал, что такое сила – взрослая, мужская. Летом, когда я была на подготовительных курсах в Иркутске, во время очередных переговоров узнала, что он пошёл добровольцем в Чечню! Для этого его отправили в учебную часть. В тот день я не могла найти себе места – было какое-то предчувствие. Если хотите – интуиция. Почему он так поступил? Впрочем, в данном вопросе – касательно армии – Андрей был таким же, как и мой брат, и тут уж ничего не сделаешь. С другой стороны, если предположить, что мой парень надумал «откосить» от армии, – такой человек тут же перестал бы быть моим парнем навсегда, у меня другие принципы.
Всё случилось за два дня до окончания учёбы. Он стоял на посту. Что произошло: дело было ночью, живых свидетелей просто нет. Факт остаётся фактом – профессиональный выстрел (уж это-то могут определить охотники со стажем, а всё мужское население нашего посёлка – охотники. Многие не хуже любого эксперта могут разбираться в огнестрельных ранениях). Выстрел выполнен прямо в сердце. Стреляли сзади. Офицер, тот, что его сопровождал, отмалчивался. Друзья по учебной части – тоже.
На поминках (я, в принципе, не пью, здесь – тем более) наблюдала за их реакцией. Впечатление, что на офицера ни водка, ни вино не действуют. На друзей всё же начало действовать. Вскоре они вышли покурить, я – за ними. Наверно, ребята меня не боялись: кто я? Подвыпившая девушка, одноклассница (то, что я не пила, кто будет смотреть?).
– Можно размочить вашу мужскую компанию?
– Ты нам?
– А кому? Вроде больше никого здесь нет…
– Давай. Тебе покурить?
– Нет. Подышать воздухом.
– Холодно. Ты накинула б себе на плечи чего.
Я и правда в те дни совсем перестала замечать холод. Стояла в одном шёлковом платье (другого чёрного цвета просто не было) и не чувствовала мороза. Между тем на улице градусник успел опуститься за отметку в двадцать градусов.
– Это с непривычки. Вы с юга?
– Из центра.
– А здесь Сибирь.
– Мы это уже ощутили…
– Ребят, может, признаетесь, как вышло так, что выстрел в спину?
Оба обернулись ко мне мгновенно:
– Откуда знаешь?
– Вы не поняли? Здесь посёлок таёжный, практически всё мужское население – охотники. А стрелять умеют все, и неплохо. – И, усмехнувшись, добавила: – Почти с пелёнок. В городах для развития моторики детям дают конструкторы, а здесь – оружие. В нашей местности по-другому никак…
– Насчёт хорошо стрелять – точно. Он у нас на стрельбищах лучший был. Я иногда думал: у него глаза и на затылке есть – сколько раз к нему подкрадывался в шутку, никогда не получалось. А тут такое. Просто не повезло в ту ночь на карауле стоять…
– Так чем та ночь от остальных отличалась?
– Да тем! Всем! Мы ж на самой границе, не понимаешь?
Парень заговорил быстро, его трясло как в лихорадке. Возможно, мои вопросы стали лишь последней каплей, которая переполнила его чашу терпения.
– А точнее?
«Точнее» не получилось – пришёл офицер и увёл ребят с собой за стол. Впрочем, основное и так понятно. Единственное, что я знаю точно: он стоял до конца. Я знаю его характер, и не в его привычках убегать! Если выстрел был в спину – значит, тот, кто нажимал на курок, был сзади и, скорее всего, не близко; главное – человека больше нет, и, возможно, разбираться теперь не имеет смысла. На мой взгляд, ради памяти правда должна быть, даже если это что-то секретное.
Cкажете: единственный эпизод? Конечно, нет! И далеко ходить нет нужды, порой достаточно просто оглянуться вокруг – и вдруг увидишь: вот они, герои. Помнится случай с одним парнем, он так до сих пор и не понимает, за что получил награду… То, что послужило причиной награждения, – в какой-то степени череда случайностей, однако это скорее закономерность и, конечно, его характер. Данные события можно было бы охарактеризовать просто как нереальные, настолько они выглядят подчас фантастически невозможными, тем не менее всё это было на самом деле, впрочем, как и восемнадцатилетний парень с его детской непосредственностью, заботами и устоями из далёкого якутского оленьего стойбища.
Как он узнал о войне? Случайно. После очередного охотничьего сезона ходил в «большой город», сдать шкуры и купить кое-что по мелочи. Здесь во время обеда он и увидел по телевизору репортаж с места боёв в Чечне, услышал о «снайперах Дудаева» и их «работе».
После увиденных кадров не раздумывая бросился на помощь нашим ребятам. Как? Взял все свои заработанные деньги за сезон плюс всё, что откладывал (пришло их время – пригодились). Забрал своё ружьё плюс все патроны к нему. Оделся, взял оберег (икону Николая Угодника – искренне верит: поможет, ежели что, дело-то правое) и отправился в Чечню! Его не волновали мелочи, как добраться и где это находится – язык до места доведёт.
Володя стерпел всё: и смех в его адрес, и откровенные издевательства, и… даже три ареста! А сколько раз у него пытались отобрать его родную винтовку! Спасала только «справка», подписанная рукой военкома, что он направляется на войну, имеет профессию охотника-промысловика. Смешно? Не верите, что, имея на руках только паспорт и подобную «справку», можно вообще куда-то уехать (тем более в Чечню)? Откуда вообще это? Настолько сильное желание, навеянное картинами трупов в телевизоре, упёртость, забота? Или что-то ещё? Скорее, всё вместе. Как бы то ни было, но через месяц парень добрался до Грозного!
А там – и до генерального штаба. После доклада генералу Рохлину о его прибытии тот распорядился добровольца привести к себе лично. Володя, щурясь на тусклые мигающие лампочки, боком зашёл в подвал, где размещался временный штаб генерала. Генерал внимательно и с интересом смотрел на этого человека. Маленький рост, одет в старый потёртый ватник, облезлая шапка-
ушанка, с рюкзаком за спиной и охотничьим трофейным карабином с немецкой оптикой, словно человек, вышедший из петли времени, отбившийся от партизанского отряда времён Второй мировой войны… Выделялись на общем фоне лишь сапоги – хорошие.
Володя проследил за взглядом генерала и заулыбался:
– Сапоги почти новые, я их после прошлогоднего промысла купил. – И добавил: – Доброго здоровьишка! Извините, пожалуйста, это вы генерал Рохля?
Генерал устало улыбнулся и ответил:
– Да, я Рохлин. Чаю хотите, охотник?
– Благодарствую… не откажусь. Горячего почти три дня ничего не было.
С этими словами он достал из рюкзака ещё один раритет – железную кружку – и протянул её. Генерал налил в неё чаю до краёв и передал охотнику. Тот попробовал и начал не спеша пить мелкими глотками, смакуя:
– Хороший у вас чай, однако.
Генерал улыбнулся:
– Стараемся… Мне сказали, что вы прибыли на войну самостоятельно. С какой целью?
– Видел я по телевизору, когда в город ходил, как чеченцы наших из снайперских винтовок валят. Не могу терпеть это, стыдно. Вот и приехал, чтобы их валить… Мне тут говорили, будто снайперы их за деньги работают. Так вот мне денег не надо. Ничего не надо. Я на них сам охотиться буду. По ночам. Товарищ генерал, пусть мне покажут место, куда патроны и еду класть будут, а то своих мало осталось… всего-то тридцать штук.
– Подожди, а отдыхать, прикрытие?
– Да я сам всё делать буду. Когда устану – приду отдохнуть, отоспаться в тепле и опять уйду.
– Ладно. Тогда хоть винтовку новую, эсвэдэшку возьми! – И распорядился: – Дайте ему винтовку!
– Зачем? Не надо, товарищ генерал… Я со своей косой в поле хожу. – И любовно погладил свой карабин. Он мне от деда достался – трофейный.
Помолчал и добавил:
– В ту большую войну деда тоже не брали – так он сам уехал. У нас тогда многие уехали сами.
– Это когда же?
– Дак в сорок втором! Сказали, что не надо, мол, мало вас осталось. Да разве можно так? Чем мы хуже?
– Так сберечь вас хотели.
– Как можно?! Родину – её ведь защищать надо. А в стороне пусть мальцы будут.
Сутки Володя отсыпался в штабе. Затем взял патроны, еду, воду и ушёл. В штабе про него тут же забыли.
Однако с этого момента всё изменилось…
Спустя несколько дней радист-перехватчик на заседании штаба доложил, что у «чехов» паника в эфире, говорят, будто у нас чёрный снайпер объявился.
– ?!
– Работает по ночам, смело ходит по их территории и безбожно валит личный состав. Масхадов даже награду за его голову назначил.
– Почему один? Может, несколько?
– Почерк у него свой – этот молодец чеченцев валит одним выстрелом и именно в глаз. Почему в глаз – никто не знает.
И тут все вспомнили про Володю. Вызвали начальника разведки, и тот доложил:
– Еду, воду и патроны в тайник, как условились, ему ребята закладывают. Берёт он их оттуда регулярно. Однако никто с ним ни единым словом не обмолвился… Даже не видели его ни разу! Ну, с тех пор как он ушёл на ту сторону…
В сводке командованию отправили, что наши снайперы дают достойный отпор их снайперам, так как один охотник за ночь укладывал от шестнадцати до тридцати (!) человек и всех – в глаз! Вскоре чеченцы раскусили, что у русских появился охотник-промысловик, и на его поимку вышел целый отряд. Басаев сам обещал за его голову золотую чеченскую звезду, но… ночи проходили за днями, а результата так и не было. Тогда, устав терять еженощно по двадцать человек, Басаев вызвал из лагеря по подготовке снайперов учителя – араба Абубакара.
Их встреча произошла через две недели. Точнее, пуля из его буровской винтовки зацепила якута, прошила рукав ватника и слегка зацепила руку чуть пониже плеча. Володя после выстрела выкатился из своего укрытия и при падении больно ударился спиной о ступеньки. Первая мысль была: винтовка. Осмотрев её, успокоился: цела! Именно за неё парень боялся больше всего.
С этой минуты Володя понял: началась охота лично на него. Здания на противоположной стороне площади, откуда прилетела пуля, сливались в его оптике в одну линию. Конечно, дуэль была неравная: его дедовская винтовка и сделанный на заказ английскими оружейниками «бур».
Однако как выследить оппонента, если нет возможности не то что его видеть, но и сами дома, в которых он находится, выглядят как туманная линия? Вдруг что-то блеснуло: может, оптика? Раньше ему уже были известны случаи, когда соболь видел оптику и уходил. Может, это оно и есть?
Охотник прекратил на время свою охоту: «Пусть думают, что убит». Сам же начал свою охоту на «основную добычу» – чеченца. Спустя двое суток сумел рассмотреть днём его лежанку – тот точно так же лежал под листом кровельного железа на другой стороне площади. Володя его бы и не заметил – выдала пагубная привычка: раз в два часа из одного и того же места вверх поднимался лёгкий дымок. Абубакар курил.
– Вот я тебя и нашёл, – сказал сам себе. Курение – это яд, в данном случае – смертельный и сразу! Хорошо.
Тем не менее курил он лёжа, но ведь в туалет-то всё равно встанешь, решил якут и стал ждать. Спустя ещё три дня он смог вычислить, что тот выползает вправо, быстро делает свои дела и возвращается. Неудобно. Чтоб его достать ночью, пришлось поменять свою точку. Место нашёл отличное для стрельбы, вот только самому закрыться невозможно: любая перестановка будет видна автоматически. Ещё два дня ушло на выслеживание. Он уже испугался: вдруг увидел и ушёл? Но… на третий день утром тот «открылся». Пара секунд – и Володя его положил своим фирменным выстрелом – в глаз. Чечен упал с крыши на площадь.
– Ну, вот и всё! – устало подумал Владимир.
В этот момент его удивили чеченцы. Они стали выползать на открытое место, чтоб забрать тело убитого. Сначала трое взяли тело, и все трое упали на него сверху убитыми. Затем ещё четверо. Тут, чтоб его поддержать, заработал пулемёт, но пули ложились поверх голов, и охотник лишь с сожалением наблюдал за такой бессмысленной тратой боеприпасов…
Сам же он бил наверняка: пуля – убитый. Все четверо упали на тела своих предшественников. В то утро якут положил шестнадцать боевиков. Он не знал, что был отдан приказ любой ценой достать тело араба и отправить в горы до начала темноты. Его следовало захоронить до захода солнца как важного и почтенного моджахеда.
На этом его война закончилась. Через два дня он сам пришёл в штаб к Рохлину. Его встретили как дорогого гостя (к тому времени весть об их дуэли уже успела облететь всю армию).
Парень стоял у буржуйки и грел руки.
– Ну что, Володя, устал? Домой хочешь?
– Всё, товарищ генерал. Работу свою выполнил. Мне домой пора – военком отпускал только на два месяца, дома весенняя работа на стойбище начинается. Там это время за меня двое младших братьев были.
Рохлин закивал понимающе:
– Конечно. Винтовку новую возьми – документы все сделаем.
– Да зачем она? У меня своя! – и, как прежде, любовно погладив карабин, добавил: – Дедовская.
Помолчали, но любопытство взяло верх, и генерал задал свой главный вопрос:
– Сколько ты врагов убил? Считал ведь?
На что Володя, потупив взгляд, ответил: триста шестьдесят два человека…
Рохлин молча похлопал его по плечу:
– Поезжай домой. Мы теперь сами справимся.
А Володя поднял глаза и сказал:
– Вы, если что, вызывайте меня, товарищ генерал. Я с делами разберусь и снова приеду!
Володя говорил искренне, с тревогой в голосе и беспокойством в сердце за всех наших парней, что там оставались.
Орден мужества он получил спустя полгода… Но до сих пор на вопрос «За что?» пожимает плечами. Действительно, за что?
Кстати, в госпитале он после ранения тоже не лежал – всё сделал сам… И после этого (!) он пожимает плечами и говорит, что ничего особенного не сделал. Просто хотел помочь. Искреннее желание Большого и Чистого человека, откликнувшегося на репортаж журналистов из горячей точки, услышанный случайно. И ведь неплохо получилось! Сколько его потом ещё вспоминали: наши – с теплом и уважением, зато чеченцы…
Да разве лишь они одни?! Сколько парней имеют награды? А сколько их полегло там? Да и войн не одна и, к сожалению, не две. Начинать можно с поколения воевавших детей у невоевавших родителей: Афганистан и далее… К сожалению, список до сих пор пополняется новыми точками. Думаю, мечта любой матери – оборвать данный список! Списки получаются огромными! И ведь за каждой строкой, за каждой фамилией чья-то судьба, его история и его личная победа над собой, личный подвиг. Возможно, это и есть главный подвиг – победить самого себя, свои страхи, посмотреть на всё происходящее под другим углом…
Брат, младше меня на четыре года, после школы поступил в филиал Московского авиационного института в Иркутске. Начал учиться, но пришла пора идти в армию – и он бросил институт, пошёл в армию. Дома сказал просто: я должен служить. Да мы и не сомневались: он с детства готовился стать Мужчиной – именно так, с большой буквы – и к армии был уже инструктором рукопашного боя.
С детства отец начал его обучение, а уже всё остальное было потом: круглогодичные пробежки в любую погоду со свинцовым утяжелением на ногах и в жилете, занятия и ещё много различных упражнений и навыков на силу, выносливость, реакцию и т. п. Да и не только это… Это только нам, девочкам, запрещалось: мы «слабый пол», нас мужья должны защищать. Правда, это отнюдь не означает, что мы были неженками – любая из нас могла по дому делать всю работу – и «мужскую», и «женскую». Да и оружие в руках держали. Учились не только собирать, разбирать, но и стреляли из любых положений, метали ножи, ориентировались в лесу… Однако это близко не было рядом с возможностями брата.
Взять хотя бы один эпизод, когда он пришёл ко мне на дойку (то есть я в то время ещё училась в школе, а он младше меня на четыре года). Мы как раз коров с прогулки загоняли по местам, привязывали их. Я остановилась в проходе, разговаривала с ним – вдруг на меня понёсся племенной бык! Никто ничего не успел, даже среагировать, только брат кулак свой выставил и попал ему в голову – бык упал! Мы с братом оба побелели: случись с ним что, это ж мама дорогая! Вокруг как-то разом все звуки смолкли, стояла просто гробовая тишина.
Нам повезло, и всё обошлось. Бык полежал пять минут, встал, несколько раз тряхнул головой и… спокойно прямиком пошёл к себе на место! С тех пор больше этот бык не чудил. Естественно, всё можно списать на выброс адреналина, и, вероятно, именно это и было, но о кое-каких способностях брата по данному эпизоду можно судить.
Служил брат «вроде» в Сибири. У нас были номер части и адрес для писем, но, когда мы решили ему сделать сюрприз, неожиданно приехали (хотели как лучше, думали, обрадуется), в части нам сказали: здесь такой не значится и мы ошиблись! Их вообще нет!
Мама стала разбираться – вызвала начальника, объяснила, в чём дело, и показала письма:
– Мы ведь сюда их присылаем, на этот адрес! Что происходит?
Начальник как только номер части (или подразделения?) увидел – сразу же как-то изменился:
– Простите, ошибка вышла. Здесь ваш сын. На КПП новичок стоит – просто пока ещё не освоился, не знает. Только нет в данный момент вашего сына, он в командировке.
– Он же солдат срочной службы, какая командировка?
– Так учения у нас на дальнем полигоне, перебросили их вот только вчера.
– Хорошо, мы подождём. Сколько продлятся учения?
– А вот ждать его не нужно. Я же вам объясняю: у нас полномасштабные учения, проездят долго. Он потом сам с вами свяжется. Давайте я вам помогу с билетами на обратную дорогу…
Даже продукты, что мы привезли с собой, не взял, говорит: ничего не может гарантировать.
Вскоре брат действительно приехал домой в отпуск – после ранения… Где он был, мы узнали, лишь когда он совсем домой вернулся. Да и то только по его поведению. Он то скатывался резко с кровати и пытался нас прикрыть собой, то спрашивал, «какого» мы тут делаем, или просто искал свой автомат. Сам так нам ничего и не сказал. Потом выяснилось: дал подписку.
Мы не расспрашивали, знаем: если б мог – сказал бы. Ещё работа отца приучила нас не задавать лишних вопросов. В доме не принято обсуждать рабочие моменты и тем более надоедать: можно – скажет сам. Нет – значит, нет, вопрос закрыт. Достаточно много объектов с грифом «Секретно». В этом случае родные должны понимать: человек НЕ ИМЕЕТ ПРАВА говорить хоть что-то, даже если это что-то на первый взгляд простое и безобидное.
После прихода из армии брат вскоре исчез на время. За время его отсутствия, чуть больше года, мы его искали. Но всё, что смогли выяснить: нет его на просторах нашей Родины, он турист. Было ещё что-то сказано отцу, но мы этого не знаем…
Отец тогда лишь спросил:
– Турист, ты ещё путешествовать собираешься? Когда поедешь?
– ?
Папа рассмеялся, развёл руками и говорит:
– Неужели ты думаешь, что мы тебя не искали?
– Зачем?
– Вот чтоб в следующий раз не искали, предупреждай: я в туристической поездке – и этого достаточно. Мы же волнуемся…
Правда, после этого он больше не путешествовал – поступил в институт. Затем женился, сейчас у него четверо детей и до последнего времени была степень кандидата философских наук. Совсем недавно он защитился. Так что больше уже не кандидат – доктор.
Брат со своей будущей супругой долго гуляли. Когда решил рассказать о своих чувствах – было это на праздник Восьмое марта, – пришёл к ней домой рано утром. Договорился с её родителями и приготовил завтрак (принёс всё необходимое с собой, по дороге купил торт, а цветы были заказаны из Голландии). Взял поднос с завтраком, вошёл к ней в комнату и разбудил поцелуем, подарил цветы. После, когда вечером все сидели за праздничным столом, подошёл к ней, опустился на одно колено, достал коробочку с кольцом и попросил Жанну стать его женой. Свадьба была в августе, через день после ЗАГСа обвенчались и (может, слишком интимные подробности – пусть меня простят) только после этого стали мужем и женой в постели, оба впервые.
Можете говорить что угодно: немодно, устарело и т. д. – но я считаю: подобное поведение является единственно правильным. Мой муж был более «современным» и не оценил, а нас воспитывали именно так: один раз и на всю жизнь. Всегда говорили словами Омара Хайяма:
«Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.
Два важных правила запомни для начала:
Уж лучше голодать, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало!»
Уж лучше бы подстраховаться и поучиться у других, чем быть глухим к предупреждениям, а вслед затем и слёзы лить… Думаю, из-за сиюминутного желания не стоит играть судьбами любимых людей – оно того не стоит. Хотелось бы ещё раз процитировать Омара Хайяма:
«Если низменной похоти станешь рабом –
Будешь в старости пуст, как покинутый дом.
Оглянись на себя и подумай о том,
Кто ты есть, где ты есть и – куда же потом?!»
Если к вышесказанному и хочется что-то добавить, то лишь одно, из опыта наших ближайших бабушек и дедушек. То, как они соблюдали заповеди по данному вопросу. Знаете, известна выдержка из письма одного гинеколога, работавшего в «трудовых лагерях» фашистской Германии, куда сгоняли «на работу»…
Так вот, обследовав девушек и женщин, прибывших из нашей страны, он написал докладную записку, в которой предостерегал от войны с нашей страной как провальной акции на том основании… что ПРАКТИЧЕСКИ ВСЕ наши незамужние девушки являлись девственницами! И как он был прав! А тогда он писал в своём докладе Гитлеру, «что победить народ с такой высокой нравственностью
невозможно».
Гитлер недоумевал, когда слышал, как отчаянно сопротивлялась ему целая страна, в которой даже дети бросались под танки с гранатами и криком «За Родину!». Гитлер не мог понять, какая сила позволяет русским сражаться до последнего вздоха даже тогда, когда нет никаких шансов выжить.
Именно на источник этой нравственной силы, дающей силу воли, и указывалось в докладной записке. Её копия была направлена Эрику Коху, ставленнику Гитлера на Украине: «О силе народа можно судить по двум признакам: по уважению к старшим и непорочности дев».
Девственницы и целомудренные женщины обладают тонкой мистической энергией, которая улучшает карму государства и увеличивает силу воли и целеустремлённость его жителей.
Об авторе:
Родилась в 1973 году. В связи с переездами за время учёбы сменила несколько школ. Побывала во всех уголках Советского Союза.
Её отец – поэт, имеет несколько литературных сайтов, псевдоним – Дед Пахом.
С самого детства в доме всегда была творческая, тёплая и дружеская атмосфера. Считает своих родителей истинными патриотами Родины.
С седьмого класса вела драматический кружок, где сама писала сценарии. Печатается как Фотиния. Дочь пошла по стопам моего отца – пишет стихи.
