Тайна торгового дома «Меркурий»

Андрей ГУРТОВЕНКО | Современная проза

Когда Вероника Георгиевна, заместитель главного бухгалтера торгового дома «Меркурий», подошла к Насте в понедельник, та и не подозревала, чем это для неё обернётся. Наоборот, Настя даже приободрилась. Ведь если руководство появилось у её стола, скорее всего, в финансовом отделе опять не справились с отчётом. А значит, будет интересно. Сама же Настя уже разобралась с текущими делами и даже открыла файл с рукописью, правда, сосредоточиться на тексте так и не смогла. Однако сегодня Вероника Георгиевна повела себя странно. Она была словно чем-то смущена, ни словом не обмолвилась об отчёте и с таким любопытством разглядывала Настю, что той стало не по себе. Настя хотела было спросить, что случилось, но тут Вероника Георгиевна призналась, что в пятницу случайно обнаружила среди файлов в сетевой папке детективный роман Насти и за выходные весь его прочла.

Насте показалось, что ей плеснули в лицо кипятком — обожгло скулы и лоб, запульсировали горячей кровью мочки ушей. Она почувствовала, что задыхается. Одна только мысль о том, что кто-то посторонний мог прикоснуться к её роману, была нестерпима. Эта мысль не вмещалась внутри, она распирала ужасом грудь — её сокровище, её тайна, единственная её отдушина, как такое вообще стало возможно? Она что, умудрилась сохранить текст в папку с общим доступом? Жар достиг глаз, окружающий мир затянуло горячим и влажным — потеряла, она опять всё потеряла. И что теперь? Что ей делать теперь? В оцепенении наблюдала она за их с Вероникой Георгиевной разговором — со стороны, откуда-то сверху, словно потеряв монополию на рукопись, она заодно лишилась и тела. Настя видела, как лепетала что-то в своё оправдание, что-то невразумительное и жалкое. И как Вероника Георгиевна всё пела и пела ей дифирамбы и даже предложила показать текст издателю: у её мужа — вот просто так, из ниоткуда — отыскались нужные знакомства. Услышав про издательство, Настя поняла, что её сейчас вырвет. Она зажала ладонью рот и бросилась прочь из опенспейса, надеясь, что все вокруг заняты своими делами и ничего не заметят. Но, увы, сегодня это заметили все.

Не хотелось даже вспоминать, как она дотянула до конца рабочего дня. Было ощущение, что у неё появился какой-то непозволительный изъян в одежде, стыдный и совершенно неуместный на публике. По-другому было не объяснить все те быстрые жадные взгляды, что окружающие исподтишка на неё бросали. Усилием воли заставив себя успокоиться, Настя пришла в кабинет заместителя главного бухгалтера и, не глядя на Веронику Георгиевну, поставила точку в их разговоре. Сказала, что пишет для себя и не собирается никому показывать свои тексты, тем более — публиковать их. После чего удалила с рабочего компьютера все файлы с рукописью и, как только стрелки часов добрались до шести, торопливо покинула здание бизнес-­центра, подгоняемая отвратительным чувством, что больше сюда не вернётся. Как же легко оказалось всё здесь порушить — и из-за чего? Из-за какой-то несчастной оплошности? А ведь это место было для неё идеальным убежищем. После всего того, что с ней приключилось.

Нет, не так — после того как она поняла, что будет жить. Что не свалится замертво от его жутких, немыслимых слов. Будет снова дышать, видеть, слышать, различать в груди биение сердца…

Если вдуматься, что ей ещё оставалось, как не спрятаться? Буквально — стереть себя, исчезнуть, не быть, хотя бы на время. Настя переехала в другой район, сменила работу. Специально выбрала компанию покрупнее, такую, в которой легко затеряться. Устроилась бухгалтером, схоронилась в расчётном отделе, стала невидимой, слилась с цифрами, взносами, начислениями зарплаты, налогов и сборов. И неожиданно угадала: однообразная механическая работа подействовала как анестезия. Притупила чувства, обветрила раны — Настя даже начала спать по ночам. А в свободное время стала читать. Просто чтобы не свихнуться в пустой и отчего-то всегда холодной квартире. Конечно же, детективы — идеальное средство для того, чтобы забыться. Чтобы убить бесконечное проклятое время.

Скука пришла позже, когда миновала острая фаза. И скука эта, очевидно, была признаком выздоровления. Ведь не может же нормальный человек связать свою жизнь с расчётным отделом, невозможно целыми днями начислять зарплату и удерживать подоходный налог, отключив себя, словно безмозглую куклу. Впрочем, случались у Насти и редкие всплески. В первый же квартальный отчёт, когда все отделы бухгалтерии сотрясал лихорадочный поиск просчётов и несостыковок, именно Насте удалось отыскать ошибку и свести в ноль баланс. С тех пор это стало чуть ли не её служебной обязанностью, хоть сама Настя и не вполне понимала, как это у неё выходит. Часто ей достаточно было взглянуть на расхождение в цифрах, чтобы догадаться, где искать источник ошибки. А они, эти ошибки, не иссякали. И хотя программы бухгалтерского учёта становились умней с каждым годом, людей это никак не касалось, а ведь именно люди заносили в компьютеры первичную документацию.

С детективами было в чём-то похоже. Настя быстро втянулась и, как водится, тут же принялась выискивать закономерности и скрытые связи, только теперь — в детективных сюжетах. Стала раскручивать клубки, разбираться в мотивах, отыскивать разбросанные по тексту подсказки. Сначала она хваталась за всё, до чего могла дотянуться. Но затем решила действовать системно. Начав с Эдгара По, стала не торопясь двигаться из прошлого в наши дни. Разбила детективы по периодам и странам. Получилось больше сотни романов — это только то, что у всех на слуху. И единственное, чего Настя не смогла заставить себя читать, — это детективы в современных российских реалиях. В дореволюционных — Акунина, Свечина или Чижа — ещё куда ни шло. Но в современных — нет, от таких книг её выворачивало.

Постепенно все детективные сюжеты распались на паттерны. Паттернов было немного, они кочевали из истории в историю, и Настя теперь редко когда дочитывала детектив до конца: схема становилась понятна, дальше было неинтересно. И однажды наступил день, когда Настя поняла, что ей нечего больше читать. Совсем. Неприкаянная, она бесцельно провела пару недель, не понимая совершенно, чем ей заняться. Поглощала нескончаемые однообразные новости в Интернете, переключала кабельные каналы, попыталась даже смотреть детективные сериалы, но те оказались примитивней романов. А затем спросила себя: чего бы такого она почитала? В идеальном мире, где существует любая книга, какую ни пожелаешь. И тут же ответила: новую историю о Шерлоке Холмсе. Было что-то завораживающее в личности этого сыщика, в благородных и дерзких преступниках того времени, в затянутых туманом улочках Лондона, где никогда не знаешь, что ждёт тебя за углом.

В тот же день Настя принялась складывать такую историю. Чем-то это напоминало игру — исхитриться и заинтересовать своего любимого персонажа, заставить его взяться за новое дело. Дело запутанное, пугающее и ещё — ни на что не похожее. Ни на что до этого Настей прочитанное. Незаметно Настю затянуло в эту игру, и первая её повесть — или же небольшой роман — была закончена за восемь месяцев. Это было очень интересное время, незабываемое, неровное. То лихорадочно скачущее по страницам, то изводящее бессонницей и бесконечными разговорами с персонажами. Но главное, когда текст был закончен, у Насти в кои-то веки появилось что-то своё, что-то такое, что принадлежит ей одной. И только в этот момент она поняла, что поправилась, что наконец сумела переступить через прошлое, через всё то, что он у неё отнял. Настя с замиранием и внутренним трепетом принялась за новую историю, а затем — ещё за одну, и постепенно Шерлок Холмс поглотил всё её свободное время. Настолько, что Настя стала редактировать рукопись даже на работе, в минуты затишья. И вот, получается, доредактировалась.

В офисе, к удивлению Насти, всё обошлось. Коллеги ещё пару дней косились в её сторону, но потом снова про неё забыли. Настя успокоилась, правда, больше не прикасалась к рукописи в рабочее время, так что от скуки с трудом доживала теперь до шести вечера и уходила из бизнес-­центра в совершенно бесчувственном, почти коматозном от мельтешения цифр состоянии. Вероника Георгиевна тоже не заикалась о происшедшем, словно того их разговора не было вовсе, пока однажды вдруг не вызвала Настю к себе и молча не протянула ей визитную карточку. Настя бросила взгляд на прямоугольный кусок картона, и внутри у неё всё оборвалось. Вероника Георгиевна начала говорить, но Настя и так уже всё поняла. Её начальница всё-таки показала рукопись издателям. И тем настолько понравилось, что с Настей захотел встретиться главный редактор. Сам. Настя почувствовала, как её прошлое снова замаячило за спиной: кто-то опять бесцеремонно влез в её жизнь, покусился на самое дорогое. Всё-таки зря она успокоилась, её первый порыв был самым верным: нужно было всё бросить и найти себе новое место, сразу ведь было понятно, что здесь её не оставят в покое.

Вдруг ледяные пальцы коснулись её затылка и шеи, и Настя содрогнулась всем телом: а ведь она ничего не знает об этих издателях, не знает, на что те способны. А что, если они украдут её текст? Издадут роман под другим именем? Настя сжала губы так сильно, что они онемели. Ей нужно найти юриста. И обязательно сходить на встречу в издательство, сказать нет лично, в лицо главному редактору. И пригрозить судом, если только они посмеют… Господи, неужели они посмеют?

Редакция занимала целый этаж в бизнес-­центре — в почти точной реплике здания, в котором работала сама Настя. И это её несколько успокоило. Получалось, что издательство — это такой же хозяйственный объект, как и торговый дом «Меркурий», наверняка со своей бухгалтерией и расчётным отделом. А стало быть, здесь худо-бедно, но соблюдают законы и едва ли опустятся до откровенного воровства.

Настю встретили на ресепшене и отвели в кабинет Константина Николаевича, главного редактора издательства. У Насти был чёткий план, что говорить и что делать, она не собиралась задерживаться здесь ни единой лишней секунды. Но стоило Насте бросить взгляд на поднявшегося ей навстречу худого высокого мужчину в светло-­голубом льняном пиджаке, как она поняла, что пропала. Сердце дёрнулось в груди, да так сильно, будто намеревалось остаться за дверью. На бесчувственных ногах Настя прошла через кабинет и бессильно опустилась на стул напротив массивного, заваленного бумагами стола. «Чай, кофе?» — услышала она женский голос у себя за спиной, но сумела лишь помотать головой.

— А вы моложе, чем я думал, — проговорил Константин Николаевич, и Настя вздрогнула: и голос тоже! Голос тоже оказался необыкновенно похож.

Она в первый раз решилась поднять на него глаза — сходство было феноменальным. Умом она понимала, что это лишь сходство. Что это не он, что это не может быть он. Но. Тот же разрез глаз, то же отстранённое выражение лица. Острый кадык, неподвижный внимательный взгляд… Прошлое разом навалилось на неё, придавило. А ведь она была уверена, что всё давно уже перемолото. Разложено по аккуратным тряпичным мешочкам: горечь, отчаяние, нежность, любовь. Да, и любовь.

В комнате повисла пауза. Настя не знала, куда спрятать глаза, главный же редактор, не стесняясь, её разглядывал.

— На самом деле у меня к вам всего один вопрос, — вновь заговорил Константин Николаевич. — Ещё есть?

Настя опустила голову и едва заметно кивнула.

— Сколько? — спросил Константин Николаевич.

— Ещё два.

— Ещё два романа?

Настя снова кивнула.

— Чёрт, — Константин Николаевич откинулся на спружинившую спинку кресла. — Вот ведь чёрт!

Всё дальнейшее Настя помнила будто в тумане. Изголодавшись за столько лет, она жадно ловила знакомые интонации в голосе сидящего напротив мужчины, от них перехватывало дыхание и кружилась голова. Главный редактор говорил, что это идеальное попадание, даже чересчур идеальное. Что у Насти потрясающее чувство эпохи, что ей невероятно удалось вжиться в стиль Конан Дойля. Но главное — как детектив её история безупречна. И если у неё действительно есть три романа, они могут прямо сейчас запустить новую серию — «Неизвестные записки о Шерлоке Холмсе». На детективы сейчас огромный спрос, но зарубежных хитов давно не появлялось, а современных российских детективов не существует как класса. Последнее неудивительно, ведь любой детектив предполагает, что в мире есть добро и есть зло: по законам жанра, силы добра должны победить, а преступник — понести наказание. Но когда вокруг нет больше чёрного и белого, когда всё перемешано и всё позволено, детективная история не может работать. Она и не работает, по крайней мере, в нынешних российских реалиях: кто, скажите, поверит в неотвратимость наказания, когда всё вокруг покупается и продаётся? Именно поэтому людям так нравится читать о прошлом. И лучше, если это будет не наше прошлое, а чужое, утопическое, про которое толком ничего не известно…

Константин Николаевич говорил долго и убедительно, и всё, что оставалось Насте, — это молча кивать. Очнулась она, только когда главный редактор завёл речь о псевдониме. Да ещё и мужском. К этому времени она как-то незаметно для себя свыклась с мыслью, что романы её станут книгами. Но разве это мыслимо — отказаться от своего имени на обложке?

Почувствовав сопротивление, Константин Николаевич подался вперёд и в первый раз за весь разговор улыбнулся. Едва заметно, но этого оказалось достаточно — Настя поплыла.

— Понимаете, Анастасия, я уже давно в этом бизнесе и выучил пару-тройку вещей. Я знаю, что детективы, написанные мужчинами, продаются лучше. Это факт. Знаю, что иностранные авторы популярней отечественных. Это тоже факт. У нас, у издателей, не так много инструментов для продвижения, и серия — один из главных. Но чтобы серия не закрылась после двух первых книг, нам необходимо выкрутить все ручки на максимум. И здесь без псевдонима никак. Мы запустим легенду о неизвестном архиве Конан Дойля с набросками и черновиками, который был обнаружен его внуком, филологом по образованию. Этот внук и будет как бы автором ваших романов. Вы Анастасия Вербицкая — пусть тогда внука зовут А. В. Дойль. О правах на романы можете не беспокоиться, всё это будет закреплено в договоре. Как и ваш псевдоним. В конце концов, вы же не думаете, что Акунин или Чиж — это настоящие фамилии, правда?

Настя не нашлась, что на это ответить, и Константин Николаевич, воспользовавшись её замешательством, пригласил в кабинет Алису, невысокую остроносую женщину, похожую на коротко стриженного мальчика, которую представил как ведущего редактора будущей серии о Шерлоке Холмсе.

Через две недели из издательства прислали проект договора: псевдоним, права на три законченные рукописи и обязательства по новым романам — две книги в год в течение пяти лет. Поколебавшись, Настя всё-таки подписала договор, и в издательстве закрутился таинственный механизм, превращавший рукописи в книги. Очень скоро Настя получила редактуру первого романа, как ей показалось, довольно формальную, по верхам. Затем была корректура и выбор обложки — впрочем, до последнего Настю не допустили, только показали макет, который ей совсем не понравился. На что Алиса сказала, что обложку уже утвердил Константин Николаевич. Самого же главного редактора Настя больше не видела, и это её неожиданно сильно расстроило. Она была уверена, что будет встречаться с Константином Николаевичем, пусть даже изредка, почему-то ей представлялось это само собой разумеющимся. И когда Настя вдруг поймала себя на этой мысли, она запаниковала. И чуть было не позвонила Алисе и не разорвала уже подписанный договор. Потому что получалось, что время шло, но никуда не уходило, и где-то там, глубоко внутри, по-прежнему оставалось что-то, ей неподвластное. Нет, она всё понимала — понимала, что ей лучше его не видеть, что нужно гнать Константина Николаевича из своей головы, гнать всеми силами, но временами Настю всё равно накрывало неясное томление, фантомные отголоски давным-­давно ампутированной части её существа.

Никуда Настя в результате не ушла — не решилась выпрыгнуть на ходу с набравшего скорость издательского локомотива, а может, просто не захотела. Через три месяца вышел её первый роман «Тайна торгового дома “Меркурий”»: на тонкой жёлтой бумаге, в дурацкой обложке с профилем всемирно известного сыщика и А. В. Дойлем вместо её имени. Когда Настя получила авторские экземпляры, она никак не могла понять, что же не так. Ведь было очевидно, что в мире существует очень много людей, которые бы душу отдали за то, чтобы подержать в руках свою книгу. Настю же так и не отпускало тягостное щемящее чувство, что какая-то большая и важная часть её безвозвратно утеряна. Больше ей не принадлежит.

А вот главного редактора интуиция не подвела. Серия взлетела, уже через месяц роман ушёл на допечатку, и было решено ускорить выход следующей книги. Настя получила свой первый гонорар, а чуть позже — роялти, которые стали ежемесячно приходить на её банковский счёт, как зарплата. Впрочем, нет, не зарплата — сумма каждый месяц была разной и почти всегда больше, чем Настя рассчитывала. Это тоже было странно — получать деньги за написанные тобой слова, и чем больше становились авторские отчисления, тем сильнее разрасталась в Насте тревога. Она знала, что деньги никому не дают просто так, и было совершенно неясно, чем ей предстоит за это расплачиваться.

Между тем выплаты за роман становились всё больше, и постепенно пребывание в бухгалтерии потеряло для Насти какой-либо смысл. Она написала заявление, отработала две недели и, собрав вещи, исчезла из опенспейса. Впрочем, никто из её коллег этого не заметил, и только Вероника Георгиевна на прощание сказала, что очень рада за Настю и с нетерпением ждёт её новых книг. Для самой же Насти увольнение из торгового дома не обошлось без последствий. Неожиданно выяснилось, что время необходимо структурировать, и работа в бухгалтерии как раз для этого и была нужна. Когда с трудом выкраиваешь для рукописи два часа в сутки, тратишь их экономно, выжимаешь из них всё, до последней минуты. Когда же в твоём распоряжении целый день, нескончаемый и безразмерный, рискуешь вообще не сесть за письменный стол. Именно это с ней и случилось — Настя промучилась несколько недель, но так и не заставила себя взяться за новый роман. Писательская свобода обернулась чёрной дырой, запойным просмотром сериалов по ночам, пробуждением к полудню, долгими завтраками и бесцельным хождением по магазинам. Никто больше Настю не контролировал, не ставил рамки, и безграничные возможности незаметно мутировали в безграничное же ничегонеделание.

Тем временем вышла её вторая книга, началась работа над третьим томом серии, над последним законченным Настей романом, и в издательстве стали интересоваться, когда она планирует сдать новую рукопись. И только в этот момент Настя наконец-то очнулась. Она сняла небольшой офис в ближайшем бизнес-­центре и стала приезжать туда каждое утро к десяти часам. Закрывалась изнутри и писала до обеда. Затем прерывалась на то, чтобы выйти перекусить, после чего редактировала уже написанное. А ровно в шесть поднималась из-за стола и ехала домой.

Четвёртый роман был сдан в срок, следующие два — тоже. Серия била рекорды продаж, у Настиных романов о Шерлоке Холмсе были самые высокие тиражи в издательстве. По словам Алисы, вполне сравнимые с западными бестселлерами. Вместе с тиражами выросли и гонорары, а ещё ходили слухи о скорой экранизации — две продюсерские компании чуть ли не смертным боем бились за права на новые приключения Шерлока Холмса. Впрочем, сама Настя наблюдала за происходящим будто бы со стороны: псевдоним надёжно укрывал её от окружающего мира. Тем более что к тому времени у неё появились другие, куда более серьёзные проблемы.

К седьмому роману Настя поймала себя на том, что начала повторяться, что использует одни и те же приёмы; она давным-­давно уже выяснила, что работает, а что — нет, знала, что можно делать, а что — лучше и не пытаться. Поворотные моменты, трёхчастные структуры и арки — и всей истории, и каждой главы, каждой сцены — возникали в её воображении целиком, уже готовыми, так что Насте оставалось лишь перенести это всё на бумагу, механически зафиксировать уже придуманное и прожитое. И вот это оказалось до невозможности скучно. А ещё — унизительно. Словно она служила стенографисткой у какого-то высшего существа, вдохновенного и невесомого, должна была выполнять за кого-то всю черновую работу. Но и это было ещё полбеды: Настя слишком хорошо изучила своих персонажей. Особенно её расстраивал Шерлок Холмс — вся его хвалёная экстравагантность стала казаться Насте вычурной и напускной, Холмс будто бы застыл и больше не удивлял. Напротив, теперь, когда Настя узнала его поближе, она испытывала к нему чуть ли не жалость. Она больше не видела в нём гения, скорее, слабого, надломленного человека, в ужасе прячущегося от себя самого за очередным расследованием. Слишком умного, чтобы не понимать, чем это всё для него кончится. Ведь когда-­нибудь преступники начнут повторяться, все криминальные умы будут им описаны и классифицированы и Холмса просто прикончит скука, в какие бы одежды она ни рядилась: никотин, кокаин, русская рулетка. Ситуацию ещё как-то спасали преступники, здесь у Насти были развязаны руки, она могла создавать любых, самых эксцентричных персонажей. Но и тут со временем к ней пришло осознание — нет, не любых. Какими бы коварными и жестокими они ни были, в каждом антагонисте должен стоять предохранитель, искусственно сконструированное ограничение, позволявшее Холмсу в финале победить своего соперника. С этим ничего нельзя было поделать, у формульной литературы существовали свои законы: дело должно быть раскрыто, преступник — пойман, а детективная серия — продолжаться. Так что Настя со временем стала ловить себя на том, что пишет уже по инерции, подгоняемая одними дедлайнами, — только сроки заставляли её теперь подниматься по утрам и тащиться в офис. И так каждый день, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Она всё-таки сдала седьмую книгу в срок, но после этого решила остановиться. Выдохнуть и осмотреться. Решила поискать альтернативу до смерти опостылевшему Шерлоку Холмсу. Лондон конца девятнадцатого века всё ещё завораживал её, но вот фигуры на доске хорошо бы сменить. И тогда она придумала Холмсу молодого и амбициозного конкурента, начинающего сыщика, который поставил себе целью превзойти знаменитого на всю Англию детективного гения. И даже — почему бы и нет? — специально поселился на той же самой улице, на Бейкер-­стрит, в доме напротив. Настя с жадностью взялась за работу и за несколько дней написала развёрнутый синопсис первого романа про конкурента Шерлока Холмса, впервые за долгое время провалившись в текст с головой. Получилось не просто хорошо, а очень хорошо, у Насти даже возник перед глазами кабинет Константина Николаевича — как тот долго смотрит на неё своим неподвижным внимательным взглядом, а затем спрашивает: «Ещё есть?». Довольная собой, Настя отослала синопсис Алисе и стала ждать.

Ответа из издательства не было две недели. А когда Алиса всё-таки позвонила, она ни словом не обмолвилась о синопсисе — ведущего редактора интересовало, как продвигаются дела с новой книгой. И только на прямой вопрос Алиса нехотя призналась, что Константину Николаевичу идея не понравилась, главный редактор сказал, что люди хотят читать про Шерлока Холмса, а не про какого-то непонятного ноунейма.

После этого в Насте что-то сломалось. Офис больше не помогал, она приезжала в бизнес-центр и часами сидела в оцепенении, уставившись в стену. А потом и вовсе перестала туда ездить: зачем? Восьмой роман так и не был начат, Насте было неинтересно. Одни и те же блоки: завязка, кульминация, развязка; одни и те же осточертевшие персонажи, запутанный — причём исключительно для читателей — сюжет, разбросанные тут и там ложные подсказки… Ей пришло в голову, что терять, оказывается, можно тоже по-разному. Это совсем необязательно должны быть хлёсткие жестокие слова, от которых обрывается дыхание и всё плывёт перед глазами. Наоборот, это может быть что-то медленное, постепенное, растянутое во времени и ощущениях. Вот как с историями про Шерлока Холмса: кто-то пришёл и незаметно, исподтишка отнял у неё её сокровище, присвоил себе что-то, принадлежавшее только ей.

Превратил любимое дело в нелюбимую работу.

Не получив в срок восьмого романа, в издательстве забеспокоились. Насте стала ежедневно названивать Алиса: Константин Николаевич просит, Константин Николаевич настоятельно рекомендует… Настя со всем соглашалась, но ничего не делала, хоть и не переставала обещать. Так что в конце концов ей позвонил главный редактор. Сам.

Константин Николаевич был сдержан и подчёркнуто вежлив. Он сказал, что Настя нарушает условия договора, все сроки давно вышли, и она не оставляет издательству выбора. Естественно, права на написанные романы никто у неё забрать не может, но серия — она Насте не принадлежит. И издательство вправе публиковать в этой серии всё, что считает нужным. Настя молча выслушала Константина Николаевича, а когда тот закончил, посоветовала ему убираться к чёрту и повесила трубку.

Больше из издательства её не беспокоили. А спустя какое-то время Настя зашла в книжный магазин и обнаружила там новый роман о Шерлоке Холмсе, который она не писала (за авторством некоего А. Г. Дойля). Впрочем, всё это было уже неважно. Завязав с писательством, Настя пребывала чуть ли не в эйфории. Только сбросив эту ношу, она осознала, насколько та была неподъёмна. А когда литературная подёнщина немного отпустила её, оказалось, что вокруг есть много чего другого. Именно в эти дни Настя случайно наткнулась у себя в квартире на справочник по бухгалтерскому учёту. Она с улыбкой вспомнила то далёкое время, когда работала в торговом доме «Меркурий». И вдруг, повинуясь внезапному порыву, взяла телефон и набрала номер Вероники Георгиевны. Сейчас как раз был конец квартала, наверняка в бухгалтерии аврал и судорожные поиски ошибок в отчётности. А значит, будет интересно.

 

 

 

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии журнала «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: