Василий Струж
В давние времена – когда именно, не осмелюсь уточнять – появилась литература и поэзия в том числе. С тех же пор начали оценивать труды сочинителей статусные особы, вельможи, любители стихов. Так создалась неотъемлемая пара: автор и критик. При даровании сочинителя, сумевшего талантливо оперить строфы, и мудрой зоркости оппонента, сумевшего воодушевленно исследовать творчество, всегда получается завершенная картина, достойная называться полотном эпохи. Чаще даровитость выплескивается недолговечными эффектами, а критик теряется в дебрях своих изысканий. Отсюда большинство ограничивается дежурными оценками со стертыми, штампованными замечаниями. Собственно, сам по себе дежурный отзыв неважен. Важно другое: пристрастие или предвзятость не должны отталкивать читателей, зрителей и слушателей. В подобных состязаниях необходимо, как говорится, порождать истину. Ту, которую Творец заложил в автора, – вечную актуальность, – а тот в творение. А она, как носитель вечного рождения и перерождения со своими озарениями, глубокими мыслями, привлекает к себе других творцов, умных читателей и через них остальных. Так творчество эманирует на всю общественность. Именно такая литература, принуждающая мыслить, задумываться, осмысливать, переосмысливать, нужна нам. В связи с этим возникает вопрос: а влияет ли такая литература на эволюцию человека в частности и на человечество в целом? Влияет всякая. Пошлая, конъюнктурная в особенности. В результате – деградация искусства. Она наглядно демонстрируется в перфомансах, в блогерских идиотизмах, на каналах ТВ с пониженной приличностью, порой даже опущенной. Красота в творчестве – это касается всего спектра искусства – уступает место недолговечным эффектам, рефлексам, узким представлениям о творении – речь о комплексах.
Содержательная литература, как все искусство, тоже влияет, правда, не в таком масштабе, как вышеобозначенное. Но зато здесь присутствует Божий промысл. Он если оседает в какой-то идее, то она становится возвышенной. Возьмем хотя бы последнее лучшее движение общественности – «Бессмертный полк». Чтобы далее продолжить, воспользуюсь возвышенным названием и немного перефразирую. И на выходе получаем – «Полк классиков». Полк с глубоким содержанием произведений. Такое подразделение, несомненно, влияет на эволюцию отдельного человека и, соответственно, на все человечество. Вот в этой несомненности и кроется главное зерно – вечная актуальность. За несколько тысячелетий из тех, чьи имена мы можем назвать, собралась великолепная команда, сохраняющая до сих пор творчество как таковое. Не путать с креативом, к истинному творчеству не имеющим никакого отношения.
Как сторонник пополнения полка творцов, ваш покорный слуга нашел еще одного представителя вышеупомянутого подразделения. И, разумеется, я желаю немного рассказать о его поэзии. На свой лад, конечно же. Мой лад опирается на мою уверенность, если хотите, то на самоуверенность. А она, родимая, как ни крути, сплошь выткана из субъективности. В моем случае, не примите за бахвальство, она не ущербна. Во всяком случае, я в это свято верю. И чтобы она имела свое мнение, ей необходима информация. Субъективность ее, как и все остальные, собирает для надежности из разных источников. Сумею ли я как-то внятно сформулировать мнение после комплексного подхода, честно признаюсь, не ведаю. Но могу заверить, что, пусть и сумбурно, обозначу свое отношение к автору.
О первой книге Василия Стружа «Косноязычие» здорово, а главное, лаконично сказал Станислав Юрьевич Куняев: «Ему нет нужды притворяться». То есть в его творчестве все искренне. Не банально или пошло, а подлинно, поэтично, и в таком творческом русле авангардом стремится вдаль, в небеса его душа. Она ярче всего остального бросается в глаза.
«Косноязычие» взорвало поэтическую, если можно так сказать, утрамбованность. Под ней я подразумеваю, если любопытно, что все в одной манере, все в одном стиле, – эрзацы, дикие эксперименты не в счет. Утрамбованность, она же стабильность, надо заметить, не совсем истинное творческое состояние. «Стабильность» наступает благодаря активности безобразной энергии, сила которой в беспринципности, бездуховности и, следовательно, в безнравственности.
Вторая книга «Сжечь» вытеснила легкость первой, но взамен обрела серьезность, а с ней и новые смыслы. Часто так бывает, когда взрослость отодвигает на второй план юношескую возвышенность, чем загружает автора, возможно, ненужными сентенциями. Но здесь юношеская чистота сохранилась, а значит, автор не утратил изначальной внутренней гармонии, несмотря на разноречивые стихотворные заявления. Особой поступью здесь идет роман в стихах «Стружие». Заметили ли почитатели поэзии Василия Стружа завершение книги, не могу сказать, но на всякий случай отмечу, что роман завершается многообещающим намерением: «Созрею…» Автор сам как будто говорит, что у него завершается еще один этап творчества и впереди…
Я с нетерпением ждал продолжения. Третья книга отодвигает на второй план поверхностную серьезность – так автор, полагаю, считает, выдвигая на авансцену, на первый взгляд, не совсем связные слова, строфы, смыслы. В действительности мы, если не поверхностны, зрим колоссальную сжатость поэтических текстов. Форма стихов сохранилась, но изменилась природа. И чтобы понимать его пульсации сердца, минимум нужно быть эрудированным, лишенным лекального подхода к строкам, временами кажущимся непохожими на стихи:
православная Россия
зараженная страна
инобожием вносимым
инобогами полна
Много конфессий, много сект, много разных мировоззрений. Оно, конечно же, так. Но речь не о том, а о душе поэта, которая пытается обратить внимание не на внешнее, а вовнутрь себя. Человеческая природа полна инобогами, полна всякой заразы, и чтобы устоять против них, необходимо их сначала обозначить, а затем начинать путь к истинному Богу:
слава Богу серьезное
надвигается время
время ратнообозное
на счету его семя
Далее первые прозрения выздоравливающей сущности поэта. В первых двух томах просматривался формирующийся поэт, там много поиска, много самомнения, достаточно замашек на величие. Третий этап отличается пристальным осматриванием себя без прикрас. Здесь не самолюбование, здесь присматривание, здесь уже зоркость, умеющий зреть в корень через себя, как чрез призму, за которой преломляется уже Божий свет, а такой свет освещает самые дальние углы темной сущности человека:
со мною рядом Боже был
всю мою жизнь земную
а я на дьявола горбил
любил змею иную
я кувыркался на песке
стирая Божье слово
начертанное на виске
земного шара нового
Свет в поэзии Василия Стружа играет огромную роль для самого поэта. Он раскрывает глаза, именуемые внутренними, от них ничего не укрывается, ничего дешевого, тщеславного, хотим мы того или нет, но присутствующего в нас:
я поднимаюсь Вавилоном
я к Богу башней восхожу
но хорошо рожден филоном
сам разрушаюся тужу
И как следствие, приходит понимание чего-то нового для себя:
я то праведно иду
я то ковыляю
умираю по суду
чело обнуляю
У Василия Стружа в новой книге есть стих «Синтетика», где выражена боль за слово русское, за слово, Богом данное нам, россиянам:
сдают свои позиции
славянские слова
скидают вещи ситцевые
синтетика права
помажение слова
и слово же оно
и лучше вражья мова
искусство зла полно
о лучше ударение
менять менять менял
сим обновлять творения
словарные славян
Откровения в душе поэта начинают различать Свет от Хаоса. И здесь и там мощнейшая энергия. Божий свет определенен, свет хаоса потенциален. Василий выбирает определенность:
надо верить в круглый свет
и в квадратный как Малевич
в слово Верю как поэт
в луч пчелиный и в сочельник
По жизни Василий не такой уж откровенный, а вот в стихах его уста умолчать не могут о своих контрастных гранях, составляющих одну личность. Стихи по-разному это выражают:
несу умершее живое
прочь перед вратами швырну
ошметки жизненного воя
себе любимому в миру
Или:
в России обе красоты
души и тела
ломают русские хребты
заради дела
и даже духа красота
ее человека
Евангелия береста
красот калека
но только духа красоты
здесь производство
что былью делают мечты
кнутом и водкой
Нужны ли кому-нибудь чьи-то откровения? Чьи-то достижения, в смысле озарения? Однозначно нужны. Необязательно ими пользоваться, но очищаться завсегда можно:
выматывает душу жизнь
страдает ими тело
и ангелы словно пыжи
след смерть из неба жерла
что шестикрылый паровоз
подземного ль бурения
посреди магмы звезд и гроз
пышу до одурения
Или:
что я Боже потерял
ради неспасения
ради шед ко всем чертям
оСень по-весеннему
потерял любовь Твою
приобрел старуху
пред стальной косой стою
Струж трава моКруха
В завершение своего небольшого экскурса по творчеству Василия Стружа хочу сказать, что начал с эволюции, несомненности и вечной актуальности творения и ими закончу: капля души, не за-ради себя, а за-ради вопрошения у себя, у судьбы, у Бога отданная миру, сохраняет заложенную в человека вечность, Божию вечность…
Василий Струж живет и творит не за-ради себя, а за-ради вопрошения…
Мысли вслух
Как-то встретились с коллегой по перу, поговорили о том о сем. И в беседе затронули тему словесности. Вспомнили, что она бывает изящной (литература), устной, русской, ассоциируется со словом, языком, речью. А в широком смысле это совокупность произведений человеческого творчества, выраженных словами. Это как бы энциклопедические показатели. Но существует иное, для меня более существенное определение словесности – хранитель слова.
За неимением времени мы не успели углубиться в данную тему, хотя по большому счету надо было найти время. Но и получасовой беседы оказалось достаточно, чтобы призадуматься о русском языке. К моему удивлению, мой визави воспринимал словесность как сравнительную шкалу. Например, как звучат и что значат те или иные слова в разных вариациях, как армянский или азербайджанский, например, и русский. А может, я ошибался по поводу его восприятия, может быть, на тот момент им двигала заданная ориентированность – мало ли чем мы увлекаемся или иногда занимаемся? Как бы там ни было, но его восприятие словесности несколько отличалось от моего, которое заметно выражалось требовательностью к содержанию, принуждающему как минимум к осмыслению, к размышлению, ну а как максимум к обогащению и расширению внутреннего духовного мира. Такого содержания в большинстве философских сочинений, к своему дикому удивлению, – наверное, не умею читать такие труды, – не обнаружил, но зато в изобилии его, скажу обобщая, в священных Писаниях и в художественных произведениях – не во всех, а именно в классических и в основном в русских.
Современная литература, насколько позволительно мне об этом говорить, в смысле содержания сильно уступает прошлым сочинениям. Современщина, как и полагается ее природе, тянется к «вину и зрелищу». Сначала литературу приспустила до полов оптимизация. Теперь на пороге стоит монетизация. Наверняка я чего-то не понимаю, но почему-то уверен, что «зации» низведут творчество до плинтуса. Так русское слово под давлением золототельцов потихонечку утрачивает свою живую энергетику. Пока русский язык продолжает сохранять в себе ее. Пока. А значит, пора уже говорить: русское слово надо сохранять. Живое Божье Слово и монетизация – вещи несовместимые. Правда, не для дельцов. Им никогда не понять, что русский язык – не ремесленный инструмент, а магия, имеющая неограниченные возможности выражения взгляда на мир, на жизнь, на человека, на Творца. Автору всего-то нужно не модно, не недолговечно эффектно, не трендисто, а содержательно – глубоко духовно – выразить свое творчество. Золотой телец, если одержит верх, не даст такому осуществляться.
Попутный помогающий вопрос: в чем значимость словесности, нашей русской в особенности? Язык сохраняет склад ума, способ мировосприятия. Сохраняет фундамент, основу, начало начал, первозданность, сущность человеческой природы. Изменяя свою сущность, человек меняет сущность языка и, наоборот, становится чужим к изначальной своей природе. Таким существам можно навязывать по-разному все что угодно. Чуждость внутренняя убивает корни. А без них не уберечь духовный и творческий потенциал, без чего, не побоюсь утверждать, нет развития. А оно бывает полноценным только в комплексе, так сказать, в гармоничном союзе внутреннего и внешнего, духовного и физического. Бывают исключения, но приемлемыми считаю внутреннее и духовное. А вот внутренняя чуждость к себе, к окружающему отечественному миру порождает деградацию, всегда готовую вступить в свои самоуничтожающие права, в свое самоуничижительное положение, ибо она без родства, без родословной. В общем, гордиться особо нечем.
Еще пару слов об особенности нашего родного языка. Слово русское звучит, конечно же, по-разному, но никогда серо, унифицированно, упрощенно. Хотя последнее, надо признать, рьяно и безоглядно пытается усилиями недалеких россиян рушить нашу цитадель – государствообразующий язык. Спросите чем? Тем, что богатый русский язык стараются сделать примитивным, то есть модным, удобным на западный манер – просто функциональным, не принуждающим к осмыслению.
Разумеется, во все времена имело место влияние других языков. Но сама языковая суть всегда сохранялась. И тем не менее Запад, слава богу, в меньшей степени, породил свой продукт – прозападничество с его разрушающей духовность идеологией жизни, где декларируются одни вещи, а в действительности насаживаются меркантилизм, беспринципность, готовность к продажности, бездуховность. Здесь – никуда от этого не деться – готовность подпасть под чье-то влияние у части населения всегда имеется. Если не уходить в далекое прошлое, а ограничиться ближайшим, то ярким примером такой готовности являются наши любимые шестидесятники. Они свято верили в шахматы, то есть в фигуры: если поменять одну важную на приемлемую, то вся жизнь-игра станет одним сплошным удовлетворением для всех. Еще они верили в те перемены, о которых вроде ненавязчиво, но с подозрительным постоянством твердили западные представители свободы слова. То есть если отменить атеизм, а вместе с ним и все лучшее социалистическое, то Бог, согнанный большевиками с российской земли, сразу вернется в нашу жизнь. Атеизм отменили, Бог остался на задворках, но зато диавол со своими приспешниками бесами заполонил все прогрессивное пространство «продвинутых» прозападных людей. Синдром близорукости – вот продукт прозападников, а ведь они – пособники разрушения колосса Советов – в большей своей массе были талантливыми людьми.
Исходя из моих поверхностных наблюдений, осмелюсь заявить, извините за повторение, что русский государствообразующий язык именно ныне обильно подвергается, на мой взгляд, навязыванию иностранных терминов со всех сторон, сверху в том числе, которые не обогащают, а, мягко говоря, упрощают нашу словесность, делают ее не совсем понятной. Хотя использование нашего русского запаса вполне, а главное, более ясно передавало бы смысл слов вместо внедряемых терминов. Появляются слова-заменители на среднем уровне общественности, которые опускают значение слова. Замена «творчества» на «креатив» или «тенденции» на «тренд», например, привела не только к принижению изначального значения и смысла нашего слова, а еще к оскудению творческой содержательности самих пользователей. И такая направленность становится пугающей. Такое, уже говорил, происходило и раньше, но язык как-то умудрялся сохранять себя и свою энергетику. Возможно, на страже стояли не только столпы литературы, но и сам Бог. Ныне Господь может и отвернуться от людей, не ценящих и не любящих свой язык, по большому счету, не любящих свое Отечество. Он по-всякому может отвернуться от людей, но в нашем случае только тогда, когда россиянин откажется от своих корней, от своего языка.
Пробежавшись по книгам, один мой знакомый историк настоятельно советовал не воспринимать материалы по теме его профессии как чтиво, разных авторов, изучавших прошлое нашей страны. Не совсем внял ему, и со стороны мое ознакомление больше походило на «нахвататься верхушек», нежели на углубленное изучение, но тем не менее ваш покорный слуга каким-то чудом уловил суть миссии русского человека. Под «русским» я подразумеваю все народности России, простите, если кому-то не понравится мое подразумевание, разумеется, в субъективном ракурсе – сохранить нашу Отчизну, которую во все времена жаждут уничтожить. Понятное дело, без преодоления своих пороков, своих недостатков, без сохранения своего Богом данного родословного древа своего языка, своих духовных основ не сберечь. Но здесь, как понимаю, возникают проблемы. Они меня беспокоят. Кишка россиянина все более и более утончается, дух слабнет, вера в Бога подменяется убеждением правоты только собственного эгоизма, Любовь извращается до животных проявлений друг к другу. Если в прошлые времена нашу Отчизну пытались в грубой форме задавить, то ныне это проделывается тонко, изнутри. Искушения превращаются в забавы, а для некоторых и в идеал, они лишены внешне однозначных помыслов. Но у них есть одно свойство: они незаметно порождают неприятие всего своего, русского, всего своего, российского.
На сегодняшний день неприятие своего языка, своей истории – своей, а не навязываемой или подменяемой – происходит в стиле прикола, игры у значимой части населения, разрушая на подсознательном уровне основы генетической памяти. И наши недруги имеют первые существенные результаты по лишению подрастающего поколения своего, то есть нашего, прошлого, а значит, и будущего.
Про какие части населения идет речь? Про политических прозападников говорить особо нечего – и так видно, кто перед нами. Но есть те, на которых особо внимания не обращают. Например, прослойка виртуалов. В этой прослойке язык как таковой в общем-то не нужен, и патриотизм там лишний, и забота о прошлом там тоже ни к чему, а значит, и о будущем. Все это заменяется сиюминутной заботой только о себе, любимом. Про духовные основы и говорить не приходится. Язык общения виртуалов – это определенный набор знаков, которые в силу своей ограниченности сужают человеческий кругозор. Широкий естественный опыт становления заменяется узкими, удобными, ни к чему не обязывающими рефлексами, а это ни много ни мало есть кодирование безответственности, беспринципности, бездуховности. Сей мир ограничивается одной гранью жизни – виртуальной. Реальность, естественность смещаются в лучшем случае за кулисы, а так – на чердак или в подвал, ибо они уже чуждые грани жизни. В таком сообществе язык автоматически унифицируется, оптимизируется, тем самым уничтожается сама суть слова, ее заменяет функция, а она становится основой виртуала. У такого языка исчезает естественная природа, исчезает природа творчества, его место занимает креатив. Такой язык по сути своей мертв. А вот творческий человеческий язык сохраняет живость, та, в свою очередь, – духовную энергетику, а она созидает великие мысли, а те – не менее великие дела. Слово, если оно живое, сохраняет и развивает человека.
Если вышеупомянутую прослойку можно объяснить издержками развития технологий, через которые, как видим, легко запарить неокрепшие мозги, то трудно принять деформации русского языка целым пластом неучей, изъясняющихся далеко не неологизмами, а обезображенными словами типа «евошный», «евонный» и так далее. Они все оканчивали если не институты, то минимум общеобразовательные школы. Не поверю никогда, что в школах их так учили говорить. Не поправляли, не обращали на это внимания – вполне может быть. Тогда вопрос к системе образования: почему попустительствуете?
Ну и третья категория людей – наприехавшие и осевшие в больших городах. Они перенимают и продвигают в массы не свой язык, а заимствованный, далекий от совершенства. Они, простите за грубость, как обезьяны, повторяют все, что говорят, на их взгляд, сделавшие себя «личности», то есть обычные, но нарисовавшиеся на каналах телевидения люди. Англосакские термины вошли в нашу современную жизнь в основном благодаря их стараниям. Ими и была запущена масштабная, скорее всего, неосознанная программа по пропаганде заграничных имен, названий всего подряд. «Баттлы, океи» и т. д. обрели статус слов общения, хотя на русском языке все эти инослова в общении варьировались бы более полно, более ярко, придавая им наши неповторимые образности. В отторжении своего языка особенно постарались СМИ. Мало было инопаразитов, так прямо насиловали, опять же через СМИ, совершенно бессмысленными приставками, окончаниями или добавками. О чем бы ни шла речь и что бы похожие на людей существа ни говорили, все старались выглядеть, прости, Господи, трендово и применяли в и без того понятные мысли, оценки, выводы, предположения, простите, дебильное «на самом деле». Только вроде стали избавляться от дурного «да», завершающего любое предложение, как тут же новое из области ахинеи.
В общем, влияние чужеродных субъязыков ныне, возможно я преувеличиваю, существенное, и очевидность распространения и проникновения в наш родной язык лично меня тревожит. Тревожит даже и как оптимиста. Если переломного момента не наступит и наш язык так и заразится навсегда иноязыками и начнет утрачивать вековечную свою опору – духовную и творческую, – то остается только уповать на Дух Творца и дух нашего прошлого. Хочется верить, что Бог нас не оставит. И при наличии вековечной духовной и творческой прививки все наносное и ненужное, а главное, опасное снесет ветром перемен. А пока будем сопротивляться своим творчеством и терпеть деградирующие тексты драматургии, прозы, песен, стихов. Терпеть вакханалии каналов. Терпеть пропаганду эгоизма в самом худшем проявлении этого качества человеческой природы. Терпеть и понимать, что отвечать, как всегда, придется за все нам, простым смертным, обеспокоенным за наше будущее и всегда помнящим наше прошлое. Терпеть и продолжать творить по мере сил новое будущее на основе уже созданного духовного и творческого фундамента. И развивать нашу культуру, наше искусство, которое не выражается примитивным, пошлым и тщеславным – я так вижу, так видит доморощенное «я», – а выражается глубинным проникновением – Божьим светом…
Моя попытка защиты русско-российской словесности вполне может выглядеть так себе. Но тем не менее это нисколько не смущает меня, а, наоборот, вдохновляет донести свою обеспокоенность хотя бы сторонникам государствообразующего языка нашей страны – России. С другой стороны, и из сторонников найдутся те, кто расскажет о том, что языку, будь он хоть четырежды русским, как живому организму, предписано меняться внутренней природой. Оно, конечно же, так. Но тогда я бы добавил: не меняться, а обновляться, развиваться, но никак не заменяться. Наша словесность несет свою природу многие тысячи лет, и неспроста мудрейшие представители славянского языка прилагают немало усилий для сохранения нашего русского слова, его энергетики, его чудо-природы, которая и сохраняет свою основу, и прививает иностранные слова, нисколько не изменяя сущность свою – живость. Именно ею особенно ярко передаются эмоции, имеющие такую многогранность, что другим языкам позавидовать нам. Она имеет такие возможности передавать образы, характеры и самое важное – нюансы человеческой природы. Наша словесность, можно смело утверждать, способна проникать в глубины сознания и вытаскивать наружу такие грани человеческой души, что порой диву даешься. И эту нашу красоту вольно или невольно пытаются унифицировать, приземлить, сделать практичным, а значит, серым представители субъязыков – необязательно они либералы, необязательно они враги всему российскому, всему изначальному.
В общем, надо беречь свой язык. И нужно в полной мере пользоваться им, проникать в суть используемых слов, оберегать от деформирования языка, заражения от слов-паразитов и вирусов-иностранцев.
Кроме самих носителей языка, надобно помнить еще о том, что время, хотим мы того или нет, неумолимо вносит и свои коррективы, но при всех нововведениях на протяжении нескольких тысячелетий, а возможно и на несколько порядков больше, сохраняется одна закономерность – фольклор как пример древности не поддается нововведениям, изменениям, там суть оберегается как зеница ока. Почему? Это наше начало начал, это наш фундамент, вечная опора. С языческих повествований взяли пример и мировые религии, ревностно охраняя начальные слова, написанные воодушевленными пророками, знавшими толк в энергетике языка.
Еще добавлю, уверен, лишним не будет. Много ли современников знают авторов литературных и вообще письменных и устных величайших произведений? Более-менее вспомнят Гомера, но он не автор, а вестник. Это говорит о чем? О том, что авторство имеет значение второстепенное. На первом – содержание! Вот его как самое важное, как самое лучшее, как самое стойкое и передают из поколения в поколение, чтобы сохранить суть слова, суть языка, его неумирающую энергию, его Божие присутствие, дух, а с ним – вековечную суть нашего мироздания. А вот бесчисленные произведения – интересные, авангардные, развлекательные, пошлые, примитивные, модные и тому подобные – со временем превращаются в труху и исчезают в небытие. Вечное остается в вечности. Истинное творчество, будь оно тысячу раз неизвестное, сохраняется в той или иной форме, в том или ином выражении, не всегда цельным, чаще частицами, каплями, сохраняется и бесконечно, как искра Божия, живет и процветает.
Кстати сказать, кроме индивидуального, в нормальном обществе нарождается и общее творчество. Оно так же сплетается живым родным словом, преобразуясь, например, в традиции. А они, в свою очередь, подпитывают своей энергией творческих личностей. Как Божий Дух, так и общее творчество-энергия никогда напрасными не бывают, если не отвергать их.
Наш язык, наше слово, нашу словесность, простите, повторюсь в который раз, постоянно нужно сохранять, оберегать и пользоваться именно нашими русскими словами, дабы не превратить наш язык в инструмент биологического существа среднего серого рода.
Чтобы развивался человек, необходимо, чтобы у него язык не превращался в громкоговоритель, которым удобно воспроизводить отточенные несколько десятков слов, имеющих функциональные задачи, как для роботов, чтобы язык всегда оставался живым, которым можно будет всегда передать безграничные мысли, эмоции, чувства, передать красоту, ту же нечисть, чтобы не смогла завуалироваться под правильными практичными словами.
Наше начало начал предоставило нам язык, возможно, далеко не совершенный, но имеющий безграничный потенциал развития посредством его использования. И чтобы подтвердить сей потенциал, история оставила нам манускрипты, скрижали, письмена, священные Писания, фольклорные произведения, устные в том числе. Помня о них, перечитывая, творческие личности расширяют свое сознание, а затем углубляют его, тем самым предоставляя свои озарения и демонстрируя свои наития, которые выходят за рамки установившихся стереотипов. В них нет усредненности, в них содержание, дающее пищу для другого содержания, основанное на фундаменте времен. А практический язык, усредненный, субъязык убивает живость слова, превращая его в мертвый файл, в лучшем случае в функциональную единицу – клик.
Превращение жизни как вечного творчества – естественно, весьма и весьма трудного, неизбежно реминисцентного в Божьем смысле этого слова – в отточенное ремесло проявляется в отношении к ней как к средству, дабы было удобно для пребывания в нашем мире, уже неважно каком, и такое отношение показывает, как люди превращаются в биороботов, в примитивов, одни – в животных, другие – в зверей. Ученые, изучая поведение людей, сделали открытие. Многие десятки тысяч лет человек-животное, выживая, расширял в себе свой кругозор посредством содержательного творчества. И достиг невероятного – мозг его увеличился на четверть. Стараниями развитого, прогрессивного человечества люди за столько же времени лишились в среднем четверти своего мозга. То есть современный мозг уменьшился за ненадобностью. И профессора это напрямую связывают с упрощением жизни. Я бы добавил: еще и с упрощением языка. В древности слово золота стоило. А ныне?..
Возможно, меня высмеют, забросают камнями, вовсе не заметят на фоне глобализации, то есть унификации всего и вся, но тем не менее считаю своим долгом поделиться с читателем своими, возможно необоснованными, тревогами и призвать оберегать наш русский язык, нашу русскую словесность.
Об авторе:
Родился 19 февраля 1961 года на станции Маймак Кировского района Таласской области Киргизской ССР.
Восьмилетнее образование (1976 г.) – станция Маймак. Десятилетнее образование (1978 г.) – село Грозное.
Служба: Северный флот, эсминец «Несокрушимый» – с мая 1980 года по июнь 1983 года.
Высшее техническое образование: ОИИМФ (Одесский институт инженеров морского флота) – с сентября 1985 по июль 1990 года.
Трудовая деятельность: Рижский морской порт, механик терминала – с августа 1990 по март 1994 года. Камышинский речной порт, механик порта – с марта 1994 по февраль 2017 года. Бригада десантников в Камышине, заведующий складом ГСМ – с февраля 2018 года по настоящее время.
Творческая деятельность: стихи с пяти лет, эссе с четырнадцати лет, проза с шестнадцати лет. Одесский студлит – с 1985 по 1990 г. Рижское литобъединение «Навна» – с 1991 по 1994 г. Камышинское литобъединение «Родник» – с 1994 по настоящее время. С 2000 года член Союза журналистов РФ. С сентября 2019 года член Союза писателей РФ по Волгоградскому реготделению. Член правления Союза писателей Волгоградского реготделения с октября 2019 года. Основал в Камышине в 1995 году театр одного актера при районном отделе культуры, театр отработал несколько сезонов. В 1999 году провел годовой марафон конкурса «Мисс Камышин».
Публиковался в «Комсомольской правде», журнале «Семья», в местных газетах, таких как «Легкий день», «Диалог», в областном литературном альманахе «Дед Щукарь» (стихи, критические статьи, миниатюры). Имел публикацию в областном журнале «Отчий край» (повесть «Алим»). В Волгоградском издательстве «Издатель» издана дилогия «Асманкель» и «Сак». В рабочем варианте готов роман «Макахита». В процессе написания роман «Сад истин».
Критическая статья о поэзии Василия Стружа опубликована в журнале «Наш современник».
На литфестивале в 2016 году, посвященном 95-летию Волгоградского реготделения Союза писателей России, стал лауреатом.
