Урок географии
Новогодние каникулы проводили дома. Денег, чтобы куда-то поехать, папе найти не удалось; премии на работе хватило лишь на то, чтобы забить вкусной едой холодильник на полторы недели и подготовиться к празднику.
Тридцатого утром купили елку; достали с антресоли игрушки, развесили на колючие ветви. Днем по билетам из соцзащиты побывали на спектакле «Спящая красавица». Колдунью играла известная фигуристка Ирина Слуцкая, каталась лучше всех, была самой эмоциональной, и стала настоящей героиней. Ей дарили цветы, а красавица стояла где-то сзади.
Новый год встретили, как говорится, в кругу семьи. За день устали готовить, ждать вечера, и вскоре после поздравления президента, боя курантов начали зевать, отчаянно переключали каналы, надеясь найти в телевизоре что-нибудь необычное. Ничего не нашли – повсюду пели и пытались шутить давно надоевшие шоу-звезды. Было скучно.
Вяло помаргивали огоньки гирлянды на елке, грохот петард на улице в этот раз был не такой оглушительный, как лет пять назад – тогда прямо весь город рвался и искрился. Казалось, что всем вокруг давно надоело отмечать приходы очередных годов, но они отмечают, потому что так заведено.
– А где Дед Мороз? – вдруг, чуть не плача, спросила пятилетняя Настя. – Почему его нет?
– Он ведь уже приходил, днем, – как-то испуганно ответил папа. – Оставил подарки возле двери…
Насте подарили настольную лампу в виде смешари-ковского Лосяша, о которой она долго мечтала, и открытку с музыкой; Даше, тринадцатилетней, – серебряную сережку-кошечку, которую, правда, Даша не сумела надеть: то ли сережка оказалась неправильной, то ли отверстие в мочке стало зарастать. Это, конечно, расстроило…
– А почему он не зашел? – продолжила пытать Настя.
– У него дел много сегодня. Сколько детей в Москве…
– И он что – больше не придет? Пап, ты же обещал! Папа измученно вздохнул:
– Придет, наверно. Я еще раз с ним поговорю.
Даше захотелось сказать: «Нет никакого Деда Мороза. И ты, Настя, знаешь об этом». Сдержалась. Зачем окончательно портить всем настроение…
Она еще подождала чего-то и поднялась:
– Я спать.
– Хорошо, – вроде бы с облегчением отозвалась мама. – Завтра гулять пойдем в Коломенское, и все каникулы будем ходить по музеям – бесплатный вход обещали.
– Мы и так можем бесплатно, – сказал папа, – как многодетные. А в эти дни наверняка толпы будут.
– И что ты предлагаешь? В Египет мы полететь не сможем.
– Хм, в Египте теперь опасно.
– Ну на Канары, в Черногорию, в Париж…
– М-да.
– За Россию! – подняла бокал с соком Настя. – Новый год для России!
Этот тост слегка разогнал сгущавшиеся тучи и приподнял настроение. Даша снова присела за стол… Но минут через пятнадцать все разошлись по кроватям.
Ночью на первое января выпал снег, и поход в Коломенское получился веселый – кидались снежками, бегали, смеялись, папа обнимал лиственницы и спрашивал, скучно ли им здесь, посреди мегаполиса; уставшими и довольными вернулись домой. А дальше потекли длинные пустоватые дни. Ни в музеи, ни на улицу никого не тянуло. Настя смотрела мультики по ди-ви-ди, мама переписывалась с френдами в «ЖЖ» и сочиняла стихи, папа работал в своем кабинете-лоджии, а Даша то дремала, то копалась в интернете.
Пятое января для нее тоже протекал в обычном уже режиме: позднее пробуждение, ленивое умывание, медленный завтрак и погружение в Сеть… Конечно, лазать по всяким сайтам, смотреть ролики и клипы, читать чужие приколы было скучновато и утомительно, но что еще делать… Идти в Москве никуда не хотелось. Вот оказаться бы в Петербурге… Несколько раз Даша была там с родителями – много гуляли, и город ей очень нравился, не утомлял. Кажется, она бы в Петербурге только этим и занималась, если бы там жила: гуляла бы. Хотя петербуржцы вряд ли много гуляют, наверняка почти всё свободное время сидят дома. Вот так же блуждают в интернете, смотрят телевизор, тоскуют. Самые интеллигентные книги читают…
Даша забралась с ногами в кресло, бесцельно водила пальцем по прямоугольнику тачпэда. Наткнулась на ролик предновогоднего «Прожекторперисхилтон», включила.
За столом сидели четверо весельчаков. Цекало, Светлаков, Ургант и еще один, фамилию которого Даша не помнила. Доставали из коробки завернутые в газеты 2010 года елочные игрушки, читали новости оттуда и стебались.
– Смотрите – две тысячи одиннадцатый объявлялся годом космонавтики.
– Ты подумай, а!
– Как-то всё не очень получилось.
– Да нет, ты посмотри, как угадали – «Фобос-грунт» упал…
– Да, всё посыпалось…
– Нет, в том-то фишка, что «Фобос» не упал – он где-то летает и непонятно, куда упадет.
– Сглазили…
– Надо было две тысячи двенадцатый годом футбола объявлять. Тут же чемпионат Европы грядет…
– Ха-ха-ха!
– А давайте-ка я разверну игрушку… Та-ак, вот новость: с первого сентября две тысячи десятого с десяти вечера до десяти утра запрещена продажа крепких алкогольных напитков…
– Мы великий народ: мы уже больше чем полгода держимся!
– Какие полгода! Уже год с лишним!
– Не-не, вы поймите: днем продают, а ночью – нет. Днем пьем, ночью терпим. Как раз полгода и получается.
– Ха-ха-ха!
– Блин, надоели! – Даша остановила ролик.
– Ты там играешь? – голос мамы. – Займись уроками.
– У нас каникулы.
– Ну и что? Почитай книги по программе, биологию… По географии у тебя неважно, мне Зоя Юрьевна говорила… Давай, доча!.. И про фагот не забывай.
– Ок.
– Да-аш, – тут как тут Настя, – во что ты играешь? – И стала заглядывать в компьютер.
– Ни во что я не играю!
– А давай в «Гарри Поттера».
– Мне заниматься надо.
– Дай тогда мне поиграть.
– Ты одна в «Гарри Поттера» не можешь…
– В другое. Открой мне игры «Винкс». В них я могу.
– Ок.
Даша понесла ноутбук на настин стол. Тот оказался заваленным игрушками, журналами.
– Разгребай! – претензии сестры на ее компьютер Дашу бесили.
Настя быстро очистила пятачок… Загрузив сайт с играми, Даша ушла на лоджию, взяла учебник географии. Легла. Подоткнула подушку под шею, чтоб было выше.
Да, с географией не очень. В этом году «География России». Нудные параграфы про часовые пояса, климатические зоны, распределение температур… Ничего общего с той географией, какую изучали раньше – там были открытия неизвестных земель, дикие племена, Амазонка, мыс Доброй Надежды. А тут. Нет, наверное, важно, но скучно.
Даша стала искать в оглавлении то, что еще не читала. Вот: «Численность населения».
Открыла.
«Население России на 1 января 2004 г. оценивалось примерно 144,2 млн чел. Точные сведения дает перепись населения, которая обычно проводится в России раз в 10 лет».
Челюсть привычно стала покручивать зевота, взгляд перескакивал на другие строчки, на график на соседней странице.
На графике была изображена численность населения, начиная с 1700 года до 2000-х. В начале – чуть больше двадцати миллионов, а в конце – больше ста шестидесяти. Намного больше ста шестидесяти. А судя по тексту – Даша снова нашла в тексте численность на 1 января 2004 года, самые свежие данные, – россиян меньше ста пятидесяти миллионов. Странно.
Перевернула страницу.
«Демографы рассчитали, что при «нормальном» демографическом развитии, то есть без потерь от войн, голода, отъезда из страны и репрессий, численность населения России к 1995 г. составила бы около 270 млн человек (вместо 148 млн фактически). Это означает, что с лица Земли исчезла страна, число жителей которой составило бы 122 млн человек – как в современной Японии! Такова оказалась для России цена войн и социальных потрясений».
Теперь сто сорок восемь миллионов… Но не это было уже главным: оказывается, в крошечной Японии почти столько же, сколько у нас! Всего на каких-то примерно двадцать миллионов меньше?.. Хотя, где-то слышала или в этом же учебнике читала, у нас климат во многих местах неблагоприятный для людей, поэтому большая часть населения живет в Москве, Петербурге, в южных районах…
Еще перелистнула.
«Традиционный тип воспроизводства преобладал во всех странах долгое историческое время, вплоть до XIX – XX вв. В России конца XIX в. в среднем в каждой крестьянской семье рождалось семь-восемь детей, из которых только трое достигали возраста родителей из-за высокой детской смертности. Таким образом, каждое последующее поколение было примерно в 1,5 раза больше, чем предыдущее. Планирования семьи (регулирование числа рождений детей) не было…
Современный тип воспроизводства резко отличается от традиционного. Его главная особенность – планирование числа детей в семье. Желание дать своим детям хорошее образование и воспитание теперь требует от родителей значительных и материальных сил и затрат. Семья становится малодет-ной, для нее характерно в среднем два ребенка. Но детская смертность сейчас во много раз ниже, чем 100 лет назад, и почти все дети доживают до брачного возраста, поэтому численность населения почти не сокращается».
Почему не сокращается? Вот тут в прошлом параграфе было, что… Нашла: в 1995 году 148 миллионов, а 1 января 2004 года – 144,2 миллиона. Это… Это три миллиона и восемь десятых… На почти четыре миллиона уменьшилось за девять лет…
Глянула дальше в текст и поняла, что это не только про Россию: «Большинство стран Западной Европы уже завершили переход к современному типу воспроизводства, и численность населения в них стабилизировалась. В России этот переход происходил по-разному в разных районах… Из центральных и северо-западных районов России новый тип воспроизводства населения распространился на юг и на восток. Особенно медленно переход к новому типу воспроизводства совершался в республиках Северного Кавказа и в Тыве». – «О, Тува! – вздрогнула Даша, – мамина и папина родина». Стала читать внимательней: – «Именно там сейчас сохранился наиболее высокий уровень рождаемости».
Нет, в Туве как-то по-другому… Родители говорили, что сто лет назад тувинцев было совсем чуть-чуть, вымирали, а теперь намного больше. Очень намного.
Хотела по привычке поискать цифры в интернете, но вспомнила: ноутбук у Насти. Начни сейчас забирать, крик поднимется: «Ты только дала-а!»
Полистала еще географию. Увидела, что мужчин рождается больше на пять человек, правда, примерно к тридцати трем годам соотношение выравнивается, а затем женщин становится больше уже в несколько раз. «Мужчины гораздо чаще гибнут в войнах и конфликтах. Но главное – образ жизни, поведение людей».
Долго изучала таблицу регионов России с минимальной и максимальной долей детей и подростков.
Минимальный процент оказался в Москве и Санкт-Петербурге – всего тринадцать. Немного больше – в Московской, Тульской, Ивановской, Рязанской, Воронежской, Владимирской областях. А максимальный процент был в Дагестане, Туве, Ингушетии, Чечне – от тридцати до тридцати пяти.
Дагестан, Тува, Ингушетия, Чечня. В Туве, родители говорили, русских совсем мало осталось – большинство уехало в девяностые годы. В этих остальных трех республиках наверняка тоже русских не очень. В Чечне уж точно… Русских много в Тульской, Ивановской и остальных областях, где всего четырнадцать-пятнадцать процентов. В два раза меньше, чем в Туве. И, значит, если всё так будет продолжаться, лет через сто… Даша стала пытаться подсчитать.
Вот, например, русских детей рождается тысяча в год, а тувинцев – две тысячи. Это… Тут и считать нечего. Хотя русских же больше намного… Но есть еще Дагестан, Ингушетия, Чечня… Но в Чечне война была, там много людей погибло, особенно взрослых. Может, поэтому и такой большой процент детей и подростков… И в Дагестане, Ингушетии постоянно теракты…
Так, а выше этих республик в таблице – там сначала минимальный процент, а в конце максимальный – Алтай, Таймырский автономный округ, Якутия, Агинский Бурятский и Усть-Ордынский Бурятский автономные округа. Двадцать пять – двадцать девять процентов. Тоже намного больше, чем в Московской, Ивановской областях. И если вместе их собрать, то это реально больше, чем русских. Ну, хотя бы по молодежи…
В таблице указан 2004 год. Восемь лет назад… Вообще учебник устаревший, две тысячи шестого года… Да, восемь лет прошло, и с тех пор вряд ли стало лучше. Взять Москву. В метро примерно каждый пятый молодой человек уж точно нерусский. А может, и вообще не из России… Да и детей, подростков всё больше. У них в классе из тридцати двух учеников – шестеро явно других национальностей. Даже по именам. Ринат, Динар, Ариэт, Элдари, Миранда, Анзур… Да, еще Гуннар, у него папа швед.
– Даш, ты что делаешь? – спрашивает мама.
– Географию учу.
– Молодец. Потом расскажешь.
– Угу.
Угу, тут расскажешь… Тут бы как-нибудь разобраться… Может быть, все-таки такие высокие проценты, что в тех регионах до взрослости мало людей доживает, и рождаемость ни при чем? Ох, ладно.
На двести пятьдесят пятой странице карта влияния миграций на изменение численности населения регионов России. Правда, опять же старая карта – вообще «1990 – 1996».
И как объяснить эту карту? Большой приток – более тридцати процентов – только где-то на Кавказе. То ли Ингушетия, то ли Северная Осетия… Мелкая карта… Нормальный приток – «от +1% до 10%» – почти во всей Европейской части, кроме Москвы и Петербурга, и еще одной какой-то области. А на востоке сплошная бледная сиреневость – цвет того, что отток населения от одного процента и более десяти. Это значит, что с Дальнего Востока и из Сибири многие люди едут на запад. «И более десяти».
Вокруг Тувы, правда, розовенькое пятно – цвет, означающий приток населения от одного до десяти процентов. Единственный приток в Зауралье. Но это наверняка из-за того, что как раз в то время много людей из Тувы выезжало. Тогда и мама с папой, хотя и отдельно друг от друга, уехали. Встретились здесь, в Москве, поженились, родили Дашу и Настю, москвичек…
О Туве родители вспоминают – вспоминают с раздражением и даже злобой, за которыми, как кажется Даше, скрыта какая-то болезненная любовь и обида…
Да, все-таки интересно, насколько выросло население Тувы лет за сто. То есть, сколько прибавилось тувинцев. Это тем более интересно, что на соседней карте «Изменение численности населения регионов России (1926 – 1989)» территория Тувы имеет белый цвет, обозначающий, что «нет данных о численности населения в 1926 г.».
Карта еще более старая, чем другие. Неужели с восемьдесят девятого года не проводились подсчеты?.. Но и по этой карте явно видно, что почти на всей европейской части России, кроме Москвы, Петербурга и еще нескольких пятнышек рядом с ними численность населения сокращалась. Зато на Дальнем Востоке, где Магадан, на севере возле Оби, на Кольском полуострове рост от 10 до 60 раз… Хм, именно те же территории, откуда через несколько лет случился самый наибольший отток… Приехали, обжились, а в «1990 – 1996» – снова снялись. Жалко людей…
Голова отяжелела, словно туда влили чего-то густого, теплого, как кисель; увидела, что все это время копалась в материалах девятого класса, а не восьмого, в котором она сейчас. Учебник на два года… Захлопнула, отложила. Полежала лицом вверх, глядя на серо-белый потолок. Папа говорил, что если еще будет большой гонорар, то оборудуют лоджию по полной программе. Обшить всё пластиковыми рейками, в потолок лампы вмонтировать, раздвижной диван поставить – узкий вместительный шкаф у той стены, и тогда места больше появится. Но когда папа планировал это, вроде бы увлеченно, уверенно, Даша замечала его неловкость и какую-то обреченность. Действительно, можно оборудовать этот пятачок предельно удобно, но из-за этого пятачок не расширится до размеров комнаты. А что будет дальше?
Дальше… Через три с половиной года Даша закончит школу, и куда потом? В консерваторию, как мама хочет? И всю жизнь на фаготе… Несколько нот пускать в оркестре… В позапрошлом году у них в школе была театральная студия, и Даша в ней занималась. Поставили два спектакля – по рассказам Чехова и по украинским повестям Гоголя. Несколько раз сыграли, полный актовый зал набирался. На фестивале за Чехова получили специальный приз. Но потом руководительница законфликтовала с директриссой и ушла, и студия перестала существовать. Жалко. Вот это было интересно – репетиции, заучивание ролей, обсуждения, мизансцены… Общение, но не обычное общение, а такое, через речь. Особенное какое-то ощущение…
Появилась бы у них снова студия, или найти. Они есть, конечно, только как так силы и время распределить, чтобы на всё хватало? И на школу, и на фагот, на пианино, уроки эти, и еще на студию…
Мысли о себе, своем будущем оказались еще более мучительными, чем о народах, одни из которых сокращаются, а другие растут, о территориях, остающихся без людей, о городах, разбухающих от жителей. И о Туве, где за последние сто лет, кажется, много чего произошло – и светлого, и трагического… Даша поднялась, пошла к маме, надо было выяснить.
– Даш, найди мне другие игры, – схватила за руку Настя.
– Какие?
– Ну, другие. В эти я все переиграла уже.
Даша быстро нашла, проверила, нет ли вирусов. Включила.
– О, спасибо!
– Только через пять минут ноутбук мне возвращаешь. Поняла?
– Да-а…
Мама что-то торопливо набирала в планшетнике. Даша подождала, и когда мама обратила на нее внимание, спросила:
– А когда вы в Туве жили, там много было тувинцев?
– Тувинцев… – Мама повторила это слово, как бы соображая, что оно означает. – В самом Кызыле мало, а в Туве… В разных районах по разному.
– А вы из-за них уехали?
– Дарья, тебе нужно уроками заниматься, а не глупостями…
– Это уроки.
– По какому это предмету?
– По географии.
– Что?.. И что вы там такое учите?
– Ну, рождаемость, миграция…
– А, понятно. – Мама кивнула и снова перевела взгляд на экран планшетника; прошло несколько секунд, Даша повторила:
– Ну как, из-за тувинцев уехали?
– Я закончила школу, – медленно, без охоты стала отвечать мама, – и поступила в Москве в институт. Вышла замуж, родился Алеша… Родители умерли через несколько лет. В Кызыле осталась моя сестра…
– Это я знаю, – перебила Даша.
– С тувинцами, точнее, с национальными проблемами мой отъезд, в общем-то, не связан… С другой стороны, там всегда было не очень уютно. Но это все-таки их земля, пусть там себе и живут. Сестру бы вывезти…
– А папа?
– А папа, он позже уехал, как раз в разгар этих событий…
– В учебнике графики, карты, и судя по ним рождаемость лучше всего в Чечне, в Туве, еще таких же местах. В Туве ведь русских мало осталось?
Мама по-прежнему смотрела в экран, говорила с усилием:
– В общем, да, мало осталось… Очень мало… А вообще, – голос ожил, и мама наконец снова посмотрела на Дашу, – не забивай себе, пожалуйста, этим голову. Если об этом думать, то ничем больше заниматься не сможешь. Не будет сил. Мы с тобой здесь живем, и надо каким-то образом здесь нормальную жизнь строить…
Вопросов еще было много, но что их задавать – только волновать маму. Да и себя… На каждом шагу вопросы, неприятные удивления, и ощущение стойкое, что что-то не так, неправильно.
Вернулась к себе, остановилась перед окном. Стала смотреть на серое небо. Случается, если долго смотреть, на несколько секунд возникает ощущение, что перемещаешься куда-то, в некий другой мир или, точнее, в другое какое-то измерение. И только начинаешь это ощущение осмыслять, как сразу возвращаешься сюда, в эту квартиру, на свой пятачок, в привычный и реальный до отчаянья мир.
А взять бы и действительно переместиться. Как в фильм – чик, и там… Только в хорошее измерение, не в кошмар, как чаще всего показывают. В каком-нибудь таком месте взять и оказаться, где тихо, тепло, удобно. И чтоб покой, настоящий, глубокий покой…
Был период, когда Даше казалось, что такое место возможно и в этой реальности.
Несколько раз родители отпускали ее с ночевкой на дачу одноклассницы Ани. Точнее, это была даже не дача, а большой загородный дом. Двухэтажный, с подземным гаражом, с сауной, бильярдом, камином… В общем, крутой дом. Участок огорожен кирпичным забором, высоченным – и взрослый рукой до верха не дотянется.
Живешь там, и словно вокруг нет окружающего пространства со всеми его проблемами, мрачностями, спешкой, толкотней.
Папа Ани – неродной, как знала Даша, но почти сразу после рождения Ани, женившийся на ее маме – жил там почти постоянно. Деньги получал, Аня как-то сказала, за акции. В пятницу к вечеру он приезжал в Москву и увозил Аню с мамой за город, а в воскресенье вечером привозил обратно. Как-то Анина мама предложила поехать с ними и Даше, и родители ее отпустили. Потом еще и еще – «пускай воздухом подышит»…
Первые разы Даша там просто кайфовала. Не хотелось играть с Аней, учиться бильярду, смотреть огромный плазменный телевизор, а тянуло побыть одной в большой комнате, в тишине. В живой тишине деревянного, обжитого дома.
Даша завидовала Алине и ее родителям, в душе злилась на своего папу за то, что он не заработал до сих пор на такой же дом. Или пусть на маленький – дело не в размерах, а в наличии места, куда можно в любой момент приехать. Сесть в электричку или в автобус и спустя полчаса-час войти в домик. Растопить камин, ну пусть печку, сесть в кресло. Тишина…
Но потом, постепенно, ее зависть и злость стали сменяться другим – Даша стала замечать, что Анин папа что-то носит в себе такое, что не позволяет ему радоваться. Как-то глубинно мешает.
Вообще-то он был улыбчивым, шутил, правда, иногда не совсем понятно; он с удовольствием жарил шашлыки, барбекю, красиво колол дрова для камина. Но иногда прямо посреди застолья о чем-то задумывался, выпадал из общего оживления, и тогда лицо его становилось таким, что мороз продирал. Будто видел нечто жуткое, кровавое, или вспоминал о чем-то таком. Внутри себя это видел… И из-за его лица Даше перестало хотеться чаще бывать в этом доме. Словно жило здесь страшное, призрак этого страшного.
Первого сентября на линейке Даша познакомила папу с Аниным папой. А через некоторое время, во время почти что ссоры с мамой по поводу отсутствия у них машины, дачи, постоянной нехватки денег, папа сказал: «Извини, я не уцелевший браток из девяностых, как этот отец Ани из школы».
Даша посмотрела про девяностые. Там была настоящая война за всё. Молодые парни убивали друг друга на рынках, на заводах, взрывали машины, захватывали офисы. Тогда и появились богатые, но чтобы выжить и остаться богатым, им приходилось уничтожать конкурентов. Воевали и очень богатые, и не очень, и бедные парни, чтобы заработать на машину, квартиру, а если повезет, на яхту…
Да, наверное, Анин папа именно уцелевший. И по виду походит: крупный, мускулистый, не очень интеллигентный, с короткой стрижкой, нос как бы боксерский. И живет, будто скрывается, или отдыхает от прошлого.
Перенестись сейчас не получилось. Мысли мешают, мысли…
Пошла к папе.
Он все писал. Из магнитолы звучал ехидный мужской голос:
– …Ну что же, порча плаката «Единой России» все-таки пока еще отличается от кражи черепов и превращения их в пепельницы. А может быть, дело в том, что активист Костенко просто переделал нелепый лозунг на плакате – «Вместе победим» – в более соответствующий истине? Согласитесь, «Вместе украдем» звучит куда актуальней.
– Пап…
Папа отозвался не слишком радостным междометием и, прикрыв тетрадь, спросил:
– Что случилось?
– Пап… А вот ты не знаешь… Это нам по географии надо… Не знаешь, сколько сейчас тувинцев в России?
– Да нет. – Вопрос явно озадачил папу. – Тысяч двести, наверно.
– Так мало?
– Ну, это не мало. Но я не знаю точно… Глянь в интернете.
– У Насти компьютер… раскричится. Можно твой?
– Мне он тоже нужен – разные вещи уточняю. Давай здесь.
Папа набрал в «Википедии» «тувинцы». В начале статьи было указано, что общее их число более трехсот тысяч. В Туве живет около двухсот пятидесяти тысяч, в Монголии – от тридцати до тридцати пяти тысяч, в Китае более трех тысяч, в Красноярском крае около полутора тысяч, в Новосибирской области – пятьсот двадцать шесть человек.
– Значит, вообще в России, – быстро подсчитала Даша, – где-то двести пятьдесят две тысячи.
– Прилично.
– А не знаешь, сколько их сто лет назад было?
– Хм, кто их считал… Вот есть кое-что.
В 1970 году тувинцев насчитывалось около 140 тысяч, в 1959-м – около 100 тысяч.
– Быстрый рост, – сказала Даша. – Понятно, почему они в лидерах по рождаемости… А теперь еще чеченцев посмотрим, ладно?
– А что это за тема такая по географии? – подозрительно прищурился папа.
– Про население. Численность, рождаемость, миграция…
Прирост чеченцев оказался еще выше. Сейчас в России их было один миллион четыреста тридцать одна тысяча триста человек. В 1830-е – в районе 120 тысяч, в 1889 году – 186 618, в 1913 году – 245 500, по переписи населения 1939 года – 408 500, по переписи 1959-го – 418 800, по переписи 1979-го – 756 тысяч человек. А теперь вот почти полтора миллиона…
– Потрясающе, – пробурчал папа, – и это несмотря на войны, депортацию.
– Какую депортацию?
– Ну, переселили их в конце войны с Кавказа в Казахстан.
– Всех?
– Кого поймали, того переселили… В общем, всех…
– И за что?
Папа поморщился:
– Что они немцам помогали.
– А они помогали?
– Если посмотреть, то представители очень многих народов с Гитлером были.
– И русские?
– Да. Это очень тяжелая и сложная тема, давай потом как-нибудь поговорим… А лучше почитай.
– Ладно, – Даша заставила себя не думать сейчас еще и об этом, о тех, кто был с немцами, – можно русских глянуть? Численность, прирост.
Нашли русских, правда, такой точности, как у чеченцев, здесь не было.
В мире проживает от 127 до 150 миллионов русских. По переписи населения 2010 года русских в России было немногим больше 111 миллионов – 77.8 процента населения. А в 2002 году процент их составлял 79.8. На два процента меньше за восемь лет…
Два процента. Вроде, всего два каких-то процента, но это – минус два процента. Не прирост, а убыль.
– Ну что, удручающие цифры? – видимо, заметив ее реакцию, спросил папа.
– Угу… И вот если так будет, то лет через сто русских совсем мало останется, да?
Сто не сто, но все к тому идет. Медленно, но, кажется, верно… – Папа поднялся, потянулся, посмотрел на часы. – Что, может, обедать будем?
Об авторе:
Роман Валерьевич Сенчин (род. 2 декабря 1971, Кызыл) – прозаик, редактор газеты «Литературная Россия». В 2009 году роман «Ёлтышевы» входит в шорт-листы главных литературных премий России – «Большая книга», «Русский Букер», «Ясная Поляна», «Национальный бестселлер» – и становится одним из самых обсуждаемых в литературной прессе произведений. В 2011 году вошёл в шорт-лист премии «Русский Букер десятилетия». Живет и работает в Москве.
