Павел и Евдокия. Глава 1
Глава 1
ПАВЕЛ ПАНТЕЛЕЙМОНОВИЧ И ЕВДОКИЯ ПЕТРОВНА, И.Г. И В.Г.КОРОЛЕНКО И С.С. ЗАЯИЦКИЙ
«Страдание стремится менять форму; надеешься, что оно улетучится, если будешь наводить справки…»
Марсель Пруст
Это повесть о Павле Пантелеймоновиче и Евдокии Петровне Кошаровских, память о которых мне хочется сохранить.
В 2008 году мне посчастливилось найти в Центральном историческом архиве Москвы дело слушателя Коммерческо-Технического отделения Московского Коммерческого Института Кошаровского Павла Пантелеймоновича. Приведу эти документы:
«АВТОБИОГРАФИЯ ПОРУЧИКА ЗАПАСА СТРЕЛКОВЫХ ЧАСТЕЙ ПАВЛА ПАНТЕЛЕЙМОНОВИЧА КОШАРОВСКОГО
Родился я в 1876 году, в небольшом пограничном местечке Волочинск, где и провел ранние годы своего детства. Затем отец мой перевелся на службу в г. Xарьков, и здесь началась моя учеба. Меня определили сначала в подготовительный пансион, а затем в гимназию. Несмотря на то, что я обладал хорошей памятью и был вообще мальчиком способным к учению, дела мои в гимназии шли плохо. Учению мешало мое сильное увлечение чтением книг. Буквально целые ночи я просиживал над Дон Кихотом Сервантеса, всевозможными Робинзонами, приключениями на суше и на море Жуля-Верна, Купера, Майн-Рида и т.п. Эти книги развивали во мне воображение и фантазию, но мешали сосредоточиться над изучением латинских спряжений, которые для меня казались невероятно скучными. Жажда к чтению росла у меня с каждым годом.
Я начал читать всякую книгу, которая мне попадала в руки, и это послужило источником всех моих бед. Отец переводил меня из одного учебного заведения в другое, но нигде я не мог долго оставаться. Образцы, вычитанные мною из книг, увлекли меня в бесконечный мир фантазии и мечты, а о действительной жизни я имел самое смутное представление.
Среди товарищей я слыл поэтом за мои попытки сочинять стихи, которые хотя и были плохими, разбирались моими товарищами нарасхват.
Учителя считали меня ленивым и негодным мальчишкой и ставили мне колы в журнал или же сажали в карцер; такое отношение их ко мне меня нисколько не волновало; я не чувствовал к ним вражды, а переносил все хладнокровно, как будто все это ко мне не относилось.
В то время среди молодежи было распространено увлечение военной службой. Я тоже был не чужд этому увлечению; подвиги Суворова волновали мое воображение, и я мечтал стать великим полководцем.
Помню, с какой завистью я всякий раз смотрел на марширующих по плацу солдат в то время, как мне приходилось идти в гимназию и целыми часами просиживать неподвижно в душном классе. В конце концов, гимназия мне так опротивела, что я начал к ней питать непреоборимое отвращение. Я оставил учение и поступил в полк вольноопределяющимся. С этого времени происходит перелом в моей жизни в моих убеждениях.
Тогда как в гимназии я не мог абсолютно учиться, поступивши на военную службу, я стал стремиться к науке. Побуждающей причиной послужил пример Суворова, который прилежно занимался своим самообразованием, а затем мне стало ясным многое такое, о чем раньше не имел представления.
Душа моя больше лежала к математике и естественным наукам, и я начал прилежно, с азов изучать математику без посторонней помощи, медленно шаг за шагом, просиживая иногда целые ночи, над трудными задачами или непонятными для меня выражениями.
С успехом я выдержал конкурсное испытание в юнкерском училище и окончил его благополучно. Ставши офицером, я почувствовал, что из меня великого полководца, как я о том мечтал раньше, не выйдет.
Склонности мои определились окончательно, и с этого времени наука для меня стала идеалом. Благодаря военной службе мне пришлось много путешествовать по России и даже за границей.
Я участвовал в двух войнах – в 1900 г с Китаем и в 1904-5 гг с Японией. В это время я познакомился с новыми странами, новыми людьми, их бытом, но больше всего меня интересовала в этих странах природа. С величайшим любопытством я всматривался в непонятные для меня наслоения гор, на животный и растительный мир тех стран, в которых мне приходилось бывать, и чувствовал, как ничтожны мои познания.
Но где было приобрести нужные для меня знания, кого спросить? Меня окружали такие же люди, как и я сам, мало знающие и даже мало интересующиеся знанием. Свет знания исходит из храмов науки, но доступ к этим храмам для меня был закрыт, так как я не имел аттестата за среднее учебное заведение и, что главное, не имел средств к существованию, кроме службы.
Будучи контужен в грудь я был эвакуирован в Москву, где и решил окончательно бросить военную службу с тем, чтобы продолжить свое учение.
У меня была энергия и предприимчивость – в Москве я не потерялся. Я не пошел, как другие, кланяться по канцеляриям с просьбами о пособиях, а начал заниматься уроками. Дела мои в этом отношении пошли успешно, и вскоре я приобрел даже некоторую известность, как хороший преподаватель. Мои ученики выдерживали экзамены и разносили обо мне славу.
В это время открылся Коммерческий Институт, и я был принят туда вольнослушателем на коммерческо-техническое отделение в 1906 году. Мечта моя получить высшее образование таким образом осуществилась.
Но тут встретились новые препятствия и затруднения. Постепенно из частных уроков у меня образовалась целая школа по подготовке к различного рода экзаменам. Я снял большую квартиру, пригласил других товарищей студентов в качестве преподавателей, и школа наша с каждым днем увеличивалась. Но по мере расширения дела, количество свободных часов уменьшалось, и благодаря этому, я все более и более неаккуратно стал посещать институтские занятия и откладывать экзамены на будущее время.
Все же и при таких неблагоприятных условиях я выдержал некоторые экзамены и выполнил многие практические работы.
В феврале 1909 года властью градоначальника моя школа была закрыта, и матерьяльное мое положение оказалось весьма печальным. Платить за правоучение в институте мне было нечем, а хлопотать об освобождении от платы я не хотел. Кроме того, 12-ти часовой ежедневный труд довольно таки порядочно расшатал мои нервы, и я чувствовал необходимость в отдыхе.
Тогда я выбрал по карте самый южный город – Батум и с деньгами, достаточными только для покупки билета, поехал туда. Первое время мне пришлось питаться только редиской да помидорами, но зато я жил на берегу моря в прелестной местности, и вдали от забот отдыхал духовно и физически. Затем нашлись ученики и в Батуме, и я стал зарабатывать деньги для поездки в Москву и продолжение учения.
В сентябре 1910 года я снова был в Москве и подал прошение о приеме меня второй раз на 5-ый семестр, просьба моя была уважена, но денег моих хватило только на один семестр, и в феврале 1911 года я был опять принужден отправиться за поисками заработка и на этот раз попал в Екатеринодар.
Теперь я снова могу продолжать начатое образование, но, к сожалению, двери того храма, в который я входил всегда с таким благоговением, для меня теперь закрываются.
Кошаровский»
Не закончив Коммерческий институт, Павел Панте-леймонович переехал в Краснодар.
Евдокия Петровна /моя тетя Дина/ тоже была домашней учительницей – в 1915-1916 годах, когда ей было 18 лет/ Евдокия Петровна на 20 лет моложе Павла Пантелеймоновича – она родилась 14 марта 1897 года в городе Воложске Каменец-Подольской области, позже семья переехала в Екатеринодар/ она работала у Илариона Галактионовича Короленко – брата писателя. В 1992 году я получила возможность прочесть письма семьи Короленко в отделе рукописей Российской Государственной Библиотеки. Евдокии Петровны уже нет на этом свете, и я надеялась найти что-нибудь о ней в этих старых письмах.
Приведу некоторые из них:
Илларион Галактионович писал брату и его жене из Джанхота 23 апреля 1915 года: «Появилась у нас в доме новая учительница (очень славная), и детишки делают быстрые успехи, особенно Жорж. В две недели он почти выучился у нее читать и писать. Пишет под диктовку слова, бойко пересказывает об Адаме и Еве, Каине и Авеле. А ведь ему еще только 5 лет. Очень я боялся, что их трудно будет втянуть в учение, но, к счастью, ошибся. Мальчики оказались любознательными, податливыми к учению и относятся к нему с заметным интересом. Каждое утро очень охотно в назначенный час и с важной торжественностью, собирают книжки в ранцы и отправляются вниз в «школу». Вы знаете, что я всегда высказывался о вреде родительского воспитания. Теперь только укрепился в этом убеждении».
В сентябре 1915 года после лечения в санатории в Ессентуках Владимир Галактионович побывал в Джанхот-ауле и познакомился с Евдокией Петровной, это следует из писем.
14 октября 1915 года Владимир Галактионович писал:
«Дорогой Илларион. У нас холод и слякоть, но здоровье изрядно. Ванны очевидно продолжают действовать. Ты засмеешься: а я, дескать, и без ванн… Давай, Бог. Пиши, как у вас. Обнимаю тебя, Нину и молодцов. Привет Евд. Петровне и Кузьме Филипповичу, а также всем домочадцам. Твой Владимир Короленко».
И вот письмо Иллариона Галактионовича от 4 ноября 1915 года:
«Дорогой Владимир. Единственное утешение теперь в делах наших – это погода. Было дня два пасмурных с дождиком, а затем опять установилась прежняя ясная, солнечная, безоблачная и совершенно безветренная погода. Все зелено, цветут розы, хризантемы; ночи совсем теплые, почти летние. Сейчас 11 часов ночи, а Кузьма Фил., Евд. Петровна, Ваня и Наташа гуляют в соснах, ночь лунная, тихая, теплая. Днем было в тени 17 градусов, на солнце 28.
В подтверждение своих слов прилагаю веществ. доказательства: бутон розы, зеленую веточку. Евд. Петровна приготовила большую розу, но в письме послать ее нельзя. В Малакановой Щели видели 2-х медведей, где-то на перевале видели барса. Много работаю. Как видишь, Джанхот действует не хуже Кисловодска и без ванн».
Вот так я встретилась с юной Евдокией Петровной, как будто погружаясь в то далекое время.
Нашла я также любительский снимок Иллариона Галактионовича на природе с домочадцами, в числе которых – девушка в платочке – Евдокия Петровна.
После смерти Иллариона Галактионовича Евдокия Петровна уехала из Джанхот-аула. Нина Григорьевна (вдова И.Г. Короленко) писала Владимиру Галактионовичу 10 июля 1916 года: «Если нет возможности поддерживать имение, я должна выехать с Джанхота. Выезд наш не может быть осенью, зимою, так как должна позаботиться о детях, которые остались без присмотра и учительницы – мне же абсолютно нет возможности уделять им время, к тому же я очень нервна.
Евдок. Петровна уехала, дети бездельничают, скучают. Необходимо найти заместительницу, но на зиму к нам в глушь вряд-ли кто поедет».
Евдокия Петровна вернулась в Екатеринодар, и, по-видимому, сразу вышла замуж, знаю только, что было ей в ту пору – пору начала семейной жизни с Павлом Пантелеймоновичем – всего 19 лет.
Из рассказа Павла Пантелеймоновича:
«В 1920 году был призван в Красную Армию; служил чертежником в Военно-инженерной Кубанской Дистанции. До 1923 года работал преподавателем в Зеленчукской станице, с 1923 года постоянно проживал с женой в Москве. В 1923 году работал управляющим Утильзаводом. До 1927 года работал заведующим фотохимическим отделом на заводе имени Семашко. В 1927 году работал техническим директором краскотерочной фабрики. С 1928 по 1933 год преподавал черчение на курсах».
Жили они с Евдокией Петровной в Большом Афанасьевском переулке в доме 6-а в квартире номер 3 – двухкомнатной квартире с мебелью красного дерева, коврами и бронзой. Детей у них не было.
Я думаю, что Евдокия Петровна и Павел Пантелеймонович входили в круг московских интеллигентов, называемых «пречистенцами».
На Пречистенке, в ее переулках, застроенных уютными особнячками, жила особая прослойка интеллигенции.
В большинстве своем это были интересные люди, талантливые, обладавшие, каждый сам по себе, индивидуальностью.
Среди них были: Покровский Николай Михайлович (дядя М.А. Булгакова), Лямины Николай Николаевич и его жена Наталья Абрамовна (Ушакова) – художница, Шапошниковы Борис Валентинович (художник) и его жена Наталья Казимировна – актриса, художник Топленинов Сергей Сергеевич, художник Дмитриев Владимир Владимирович, писатель Долгорукий Владимир Николаевич, Ермолинский Сергей Александрович и актриса Марика Артемьевна Чимишкиан (его жена), философ МГУ Павел Сергеевич Попов и его жена (внучка Л.Н. Толстого) Анна Ильинична.
В октябре 1924 года в доме 9 по Обухову переулку поселился М.А. Булгаков с Л.Е. Белозерской.
В статье Н.Б. «Москва и москвичи вокруг Булгакова» так говорится о людях, связанных непосредственно с кругом знакомых и друзей Булгакова:
«Вспомним типичных обитателей и посетителей пречистеннских домов. Например, веселый шутник и остроумный писатель С.С. Заяицкий (1893-1930 г). Коренной москвич, сын врача, он был очень близок Михаилу Афанасьевичу. Ему принадлежит несколько сборников рассказов, повестей, а самым крупным его произведением является «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова. Трагикомическое сочинение» (1928 г).
Этот роман, так несправедливо забытый в наши дни никакого отношения не имеет к инсинуациям Ермолинского, к странным его утверждениям о том, что автор романа высмеивал или шутливо критиковал «пречистенцев». Это чистейшая выдумка Ермолинского, основанная, очевидно, на том, что в наше время найдется не так уж много людей, читавших или даже видевших этот роман.
У Ермолинского мы читаем: «Советские «пречистенцы» жили в тесном кругу, общаясь друг с другом. Квартиры их, уплотненные в одну, реже в две комнаты, превратившись в коммунальные, напоминали застывшие музеи предреволюционной поры. В этом кругу к Булгакову относились с повышенной заинтересованностью». То один из них, то другой, пропадали, исчезали. Кто-то навсегда уезжал (Замятин), кто-то безвременно умирал (Заяицкий), кто-то вынужден был пройти огни, воды и медные трубы сталинского лихолетья. Все это окружало Булгакова, не давало спокойно жить и работать.
Ермолинский вынужден констатировать, что в период наибольшего душевного смятения именно «пре-чистенцы» оказались его единственным прибежищем…
Ермолинский постоянно обвинял Марику Артемьевну в том, что попал в положение репрессированного только из-за круга знакомых Марики Артемьевны, в том числе, из-за связи с Булгаковым.
Когда начался ажиотаж вокруг имени Булгакова, он стал «самым близким другом» Булгакова, истолкователем его воли, интерпретатором его забот и настроений, толкователем его жизни и творчества. Ермолинского больше привлекает подлог и обман, нежели прямота и искренность. На пути к цели он идет по головам других людей, в том числе и очень близких, совсем не бывших безразличными Булгакову».
Так пишет Н.Б. в своей статье. Н.Б. – это литературовед Наталья Вадимовна Шапошникова (внучка Б.В. Шапошникова).
Еще немного о «пречистенцах»:
Любовь Евгеньевна Белозерская – Булгакова в своем сочинении «О, мед воспоминаний» пишет о встрече Булгакова с Николаем Николаевичем Лями-ным:
«Познакомились они у писателя Сергея Сергеевича Заяицкого. Он читал у Ляминых «Белую гвардию», «Собачье сердце», «Зойкину квартиру», «Мольера», «Консультанта с копытом». Мне он сказал, что слушать его будут люди «высокой квалификации». Помню остроумного и веселого Сергея Сергеевича Заяицкого. Прелесть нашего жилья состояла в том, что все друзья жили в этом же районе».
Любовь Евгеньевна отмечает также: «Плохо пришлось бы Ермолинскому перед детектором лжи. О многом он даже и не подозревает, хотя и претендует на роль конфидента М.А. Булгакова, который никогда особого расположения к Ермолинскому не питал, а дружил с Марикой. В мое намерение не входит опровергать все его инсинуации и подтасовки. ЕСТЬ ОБМАН! ДА ЕЩЕ КАКОЙ! Ермолинский по своей двуличной манере забывает то, что ему невыгодно помнить. Ермолинский запросто смахнул живых людей, близких Михаилу Афанасьевичу».
Любовь Евгеньевна вспоминает и художника Сергея Сергеевича Топленинова, его картину маслом, подписанную «Софоново, 17г.»: «Это натюрморт, оформленный в темных рембрандтовских тонах: в серебряной вазе – картошка, на переднем плане, на куске бархата – луковица, рядом с яблоками – репа».
Я видела такую же картину (во всяком случае, очень похожую, она меня поразила: ничего подобного я прежде не встречала) у Евдокии Петровны. Евдокия Петровна занималась в студии (у нас есть ее фотография в студии), хорошо рисовала.
По-видимому, картина Евдокии Петровны и студия – связаны с «пречистенцами».
Продолжение следует
