Бедная, бедная РУССА

(трагифарс c элементами хулиганства)

Действующие лица:

Прохоров – директор ООО «Светлый путь», впоследствии АО «Рассвет».

Лида – его жена, а-ля Дездемона.

Русса – Роботизированный Универсальный Самопрограммируемый Секретарь-Автомат, жутко разносторонняя особа.

Розанов – замначальника департамента, теоретический самец.

Килькадзе – председатель научно-технического совета департамента. Он же Троянский, сексуально озабоченный конь.

Гваздун – начальник районного агроуправления, гений мутантизма.

Коновалова – селекционер, коня на скаку завалит.

Ракуша – член правления ООО «Рассвет», контуженый кирзовый Ахиллес.

Фельзер – хирург-ветеринар с ехидной памятью.

Баран-Производитель – муляж с гиперфункцией размножения.

Курт Вассерман – председатель совета директоров концерна «Дойчэлектрик», пожизненный военнопленный.

Анюта-микро – Русланова.

Ольга-Вера – два родственных Духа в едином теле.

Офицер ГИБДД – господин и холуй в едином лице.

Водитель такси – гибрид шмаровоза и экзекутора.

Русский Бзик – существо из русского Пространства.

АКТ 1

 Большой двухкомнатный номер московской гостиницы. В номере сидят за столом и ждут звонка Прохоров и его жена Лидия. Звонит мобильник. Прохоров берёт его.

ПРОХОРОВ. Слушаю.

ФЕЛЬЗЕР. Вася?! Ты где?!

ПРОХОРОВ. Голос из родимого Задрыпинска. Был в Германии, сейчас в Москве.

ФЕЛЬЗЕР. Наконец приехал!

ПРОХОРОВ. Заслуженному ветерану моё почтение. Здравия желаю, Яков Борисыч.

ФЕЛЬЗЕР. И вы после Германии желаете, шоб мы тут имели здравие? А не хотите белую горячку?! Садись, пока стоишь.

ПРОХОРОВ. Что случилось?

ФЕЛЬЗЕР. Я приехал из города от дочери и увидел дикий кошмар. Полдеревни в зюзю, в стельку, вдрабадан. Отдыхают по лужам и почти совсем не дышат. Работы моему ветеринарному здравпункту на неделю.

ПРОХОРОВ. С какой радости пир?

ФЕЛЬЗЕР. До нас добрались на «Мерседесе» четыре мордоворота и стали скупать земельные паи. За пай и подпись на договоре – ящик пойла!

ПРОХОРОВ. И наши недоумки купились?

ФЕЛЬЗЕР. Почти что поголовно. На этот кошмар Ракуша зарядил дробовик картечью и прострелил мордозадым колесо на джипе.

ПРОХОРОВ. Озверели?! Ну и что дальше?

ФЕЛЬЗЕР. От них жутко запахло, и мы таки дали этим пахучим уехать. Может, зря?!..

ПРОХОРОВ. Яков Борисыч, держите оборону до моего приезда… я скоро! (Телефонный звонок.) Алло… алло…

ГОЛОС (из трубки, с грузинским акцентом). Василий Никитович Прохоров?

ПРОХОРОВ. Он самый.

ГОЛОС. Ты ещё не выбрал себе место на кладбище?

ПРОХОРОВ. А ты? Кстати… у тебя какой рост?

ГОЛОС. Зачем, несчастный, тебе мой рост?

ПРОХОРОВ. Я ж для двоих копать буду. Рядышком полежим, костями побрякаем.

ГОЛОС. Хулиган ты, изобретатель. В гости в Москву явился и хамишь.

ПРОХОРОВ. Что-то с памятью твоей стало. Вы там у себя всё обгадили и перегрызлись. После чего ты ко мне в Москву прибыл, обнаглел и расплодился. Назвался бы для приличия. Кто такой?

Молчание. Прохоров бросает трубку.

ЛИДА. Опять тот самый?

ПРОХОРОВ. Ну.

Телефонный звонок. Прохоров срывает трубку.

ПРОХОРОВ. Слышь, мудрак говённый! Пошёл бы ты…

РОЗАНОВ. Так сразу? И куда?

ПРОХОРОВ. Чёрт… извините.

РОЗАНОВ. С каких это пор замначальника департамента Розанов стал… говённым му-дра-ком… прелесть какой перл!

ПРОХОРОВ. Здравствуйте, Михаил Степанович. Я здесь уже неделю после германской стажировки и не могу пробиться ни к начальнику департамента, ни к Килькадзе.

РОЗАНОВ. Это интересно, но меня больше интересует, что вам обещали в Германии.

ПРОХОРОВ. Где?

РОЗАНОВ. Откуда вы вернулись. Что вам пообещал председатель совета директоров «Дойчэлектрик» Курт Вассерман?

ПРОХОРОВ. Нас, стажёров, дальше приёмной цехового инженера не пускали, какой президент?

РОЗАНОВ. Странно… очень странно. Неделю назад они оповестили, что вам диппочтой отправлена посылка именно от президента. Сегодня она пришла. Нечто вроде гроба времён Четвёртого Рейха… Что в нём?

ПРОХОРОВ. Понятия не имею. Вскройте и узнаете.

РОЗАНОВ. Увы, условие концерна: их посылку вскроете лично вы.

ПРОХОРОВ. Куда прийти для вскрытия?

РОЗАНОВ. Естественно, во двор департамента, где нет посторонних. Венков и носовых платков пока не надо.

Внутренний двор департамента. Асфальт, фонарный столб. Рядом ящик в виде саркофага. На крышке ломик. Поодаль два чиновных мужа. Входят Прохоров с Лидией.

РОЗАНОВ. А вот любимчик «Дойчэлектрик».

ПРОХОРОВ. Моя супруга Лидия Алексеевна.

РОЗАНОВ. Весьма приятно. А это председатель научно-технического совета департамента Георгий Килькадзе. Килькадзе, не лапайте глазами чужую даму.

ЛИДА. Ничего-ничего, грузинский лапёж не самая плохая процедура. Тем более если лапёжник ничем другим не занят.

РОЗАНОВ. Килькадзе, вас показательно макнули. Василий Никитович, вон ломик. Не разучились орудовать?

Прохоров поддевает ломиком крышку ящика. В нём лежит нечто, заваленное стружкой. На стружке письмо. Прохоров разворачивает лист. Читает:

«Уважаемый господин Прохоров! Мы просим вас делать платную услугу по итогам впечатления, которое вы произвели на стажировке. Примите наше изделие – последнюю разработку концерна. Её стоимость пять миллионов евро».

РОЗАНОВ. Всего-навсего?!

ПРОХОРОВ (продолжает). «Мы не меценаты, за этим изделием есть наш технологический интерес. В посылке разумный биоробот. Это РУССА – Роботизированный Универсальный Самопрограммируемый Секретарь-Автомат. Она имеет много функций. Посылка Руссы вам в Россию на один год есть итоговый акт её испытания в экстремальных условиях агрохозяйства «Светлый путь». Концерн будет благодарен вам за оценку качества изделия. Оплата вашей услуги и расходов – сто тысяч евро. Ваш куратор – департамент Розанова. Приставьте Руссе голову, потом управляйте пультом. Председатель совета директоров концерна «Дойчэлектрик» Курт Вассерман».

РОЗАНОВ. В их предварительном факсе то же самое. Ай да гансы! Надеюсь, этот свёрток – голова. Разверните.

Прохоров достаёт шар в упаковочной бумаге, разворачивает его. На свет является классическая голова арийской фрау с закрытыми глазами. Розанов приподнимает веко глаза:

Голубоглазка. У-тю-тю-тю, кисуля. Прохоров, не тяните кота за хвост. Приставьте это к её шее.

Прохоров приставляет голову к шее, торчащей из стружек. Щелчок.

ПРОХОРОВ. Готово.

РОЗАНОВ. Ау-у, фрау Дойчланд! Почему она вся в стружке? Где её тело?

КИЛЬКАДЗЕ. Я нэ могу быть в стороне, когда дэло касается тэла!

РОЗАНОВ. Первый доступ к нему – ваш, Килькадзе.

Килькадзе вынимает из ящика ворох стружек. Все замирают. Общий стон.

ЛИДА. Ой-ёй, коты мартовские! Бабу, что ли, не видели в натуральном виде? Ну-ка отвернитесь!

КИЛЬКАДЗЕ. Мама, зачэм ты меня родила на такие испытания?!

ЛИДА. Где тут одежонка… халатик и бикини… всего-то-навсего? (Достаёт бикини-купальник. Надевает его на Руссу.)

А это что такое? (Подаёт мужу пульт управления. Розанов перехватывает его.)

РОЗАНОВ. Пульт управления. Та-ак. Разберёмся досконально. «Бытовые функции» – угу, понятно… «Чай, кофе для гостей» – недурственно. «Деловая переписка», «Силовая защита» – всё весьма полезно. «Культурная программа: песни, танцы на корпоративах» – отлично. О-о-о, какая шикарная кнопочка! Что бы это значило?

Нажимает кнопку. Русса садится в ящике.

ЛИДА. Ай!

КИЛЬКАДЗЕ. Держите меня!..

РУССА (Розанову). Шеф, я готова.

РОЗАНОВ. Прелестно, дитя моё. А к чему ты готова?

РУССА. Вы распорядились. Иду, милый, я твоя.

Выпрыгивает из ящика, походкой матёрой манекенщицы идёт к Розанову. Присасывается к нему жгучим поцелуем.

РОЗАНОВ. Что за… м-м-м… уй-ди-и-и-и!

РУССА. Что вас смущает, шеф?

РОЗАНОВ. Ты что творишь, негодница… не здесь же!

РУССА (расстёгивает ему рубаху, брюки, теснит к ящику). Но почему-у-у-у не здесь?! Ты очаровашка. Я обожаю застенчивых.

РОЗАНОВ. Уберите эту секс-бомбу! Прохоров, немедленно!

РУССА. Не ломайся, пупсик. Ты же любишь свою крошку!

Валит Розанова в ящик на стружку.

РОЗАНОВ. Пошла вон, бандитка… по… помогите!

ПРОХОРОВ. Какую вы нажали кнопку?

РОЗАНОВ. Синюю! Там написано… ай-яй… брысь… кыш! Прекрати щекотку… хи-хи-хи… там написано «Секс-обслуживание»! Скорей! (Бросает Прохорову пульт.)

КИЛЬКАДЗЕ. У-у, какая женщина! БТР-самоходка! Но кому досталась?!

РУССА. Милый, зачем на тебе столько тряпок? Не вертись! (Раздевает Розанова.)

РОЗАНОВ. У-у-уй-ди! Насилуют!

Лидия пытается оттащить Руссу.

ЛИДА. Имей совесть, отстань от начальника!

РУССА. Он не начальник! Он мой Herr! Мой цыплёнок, почему твой механизм размножения такой вялый? Его надо поднимать массажем! (Делает массаж.)

РОЗАНОВ. Т-ты что вытворяя-а-аешь?! Василий Никитыч, скорей! Переключите её! На помощь!

ПРОХОРОВ. В этих кнопках сам чёрт ногу сломит… (Нажимает кнопку.)

РУССА. Кья-а-а!

Вымётывается из ящика с трусами Розанова. Демонстрирует несколько приёмов из каратэ. Срубив ногой фонарный столб, надвигается на мужчин.

ПРОХОРОВ. Полегче, мегера… мы тут при чём?! (Нажимает ещё одну кнопку.)

РУССА. Ка-алинка, калинка, малинка моя-а-а-а… (Помахивая трусами, плывёт в танце.)

КИЛЬКАДЗЕ (подключается). Ас-с-с-са-а-а-а!

Розанов выбирается из ящика со стружками на ушах, без брюк, в одной рубахе.

РОЗАНОВ. Тотальный кретинизм!

ЛИДА. О господи, Михаил Степанович, что она с вами сотворила?!

РОЗАНОВ. То, что видите! Да остановите эту идиотку! (Выхватывает у Прохорова пульт, нажимает кнопку «Стоп». Русса застывает на месте.)

КИЛЬКАДЗЕ. Какой танэц испортил…

РОЗАНОВ (прыгая на одной ноге, надевает штаны). Килькадзе, вы не хотите заткнуться?!

КИЛЬКАДЗЕ. Прошу прощения, Михаил Степанович.

РОЗАНОВ. Ну и что мне прикажете делать?!! Эта… тварь выдрала все крючки и пуговицы! С мясом! Замначальника департамента шкандыляет к себе со спущенными штанами и расхлебяченной мотнёй и измятым механизмом размножения! Я вас спрашиваю, Прохоров, что теперь делать?

ЛИДА. А вы шнурочком завяжите вместо пояса.

РОЗАНОВ. Каким, к чёртовой бабушке, шнурочком?!

ЛИДА. Вот этим… от моего платья… Ой мамочки, не могу… сил моих нет! (Хохочет. К ней присоединяется Прохоров, затем Килькадзе.)

РУССА. Хе. Хе. Хе.  Ха. Ха. Ха.

РОЗАНОВ. А ты, кукла, чего зубы скалишь?

РУССА. За компанию и жид удавился. Русский пословица.

ПРОХОРОВ. Не жми… кнопки… не изучив технику… безопасности…

РОЗАНОВ. Идиоты! Дурдо-о-ом… пошли вы все к чёрту! (Придерживая штаны, ковыляет ко входу в департамент.)

ПРОХОРОВ. Михаил Степанович, к научно-техническому совету мне теперь не пробиться ещё год?

РОЗАНОВ. Насчёт вашего агрегата и технологии вам всё объяснит танцор Килькадзе. Ему уже не мешают яйца. У него а-а-атличное настроение. Килькадзе, задайте германскому стажёру нужные вопросы. И на всё получите ответы. (Уходит.)

ПРОХОРОВ. Ну, что с тобой делать, хулиганка заморская? (Нажимает на пульте кнопку. Русса подходит к нему.)

РУССА. Жду заданий, шеф. Моя программа говорит: у шефа короткий волос, баритональный голос и механизм размножения вот здесь… (Тянется к «механизму размножения».)

ПРОХОРОВ. Отставить с механизмом!

КИЛЬКАДЗЕ. Мамой клянусь, как мимолётное виденье ты явилась, как гений чистой красоты!

РУССА. Это ваш босс, шеф? Интересный экземпляр: у него давно стоячий механизм. Почему?

ПРОХОРОВ. Его таким мама родила. Не отвлекайся.

РУССА (Килькадзе). Тогда я тебя в упор не вижу, мамин шиб-з-дик. Катись колбаской по улице Спасской. Русский посыл. Хе-хе.

КИЛЬКАДЗЕ. Ты меня убиваешь, шени чериме!

ПРОХОРОВ. Ты бы накинула на себя что-нибудь.

РУССА. Нет проблем, шеф. (Идёт к ящику, надевает халат.)

ПРОХОРОВ. Отвыкай для начала от «шефа». Зови меня просто Вася. Можно Василёк, Васюнчик.

РУССА. Зер гут. Я к вашим услугам, Васю-у-у-унчик!

ПРОХОРОВ (жене). Учись, пока не поздно.

ЛИДА. Ну-к, секс-бомба, где тебя выключают? (Тянется к пульту.)

ПРОХОРОВ. Отставить! Шеф я или не шеф? Начнём с малого. Вот что, дорогуша, нам бы с господином Килькадзе кофейку. Пока мы тут с ним беседуем, постарайся раздобыть хороший кофе.

РУССА. Нет проблем, Васю-у-у-унчик, нажми там красную кнопочку.

ПРОХОРОВ. А без кнопочек нельзя, нормально, по-человечески?

РУССА. Конечно можно, Василёк. Но я не смогу работать в экстремальных ситуациях.

ПРОХОРОВ. Будь по-твоему. Работай в экстремальных. (Нажимает красную кнопку на пульте.) Лидок, проводи её в город, всё ж иностранка.

ЛИДА. Вась, где мы найдём нормального кофе? Всё завалено суррогатной дрянью.

РУССА. Василёк, эта женщина не знает своего места и моих возможностей.

ЛИДА. Нет, вы посмотрите на неё! Кукла, а туда же, с гонором!

РУССА. Не кукла – секретарь для босса Васюнчика. А кто вы?

ПРОХОРОВ. Она тоже босс в некотором роде.

РУССА. Почему? Моя программа учит: босс – один мужчина, низкий голос, короткий волос и яичный механизм вот здесь… (Тянется к механизму.)

ПРОХОРОВ. Да что ж ты на механизме зациклилась! В общем так: я твой главный босс, а она помельче.

РУССА. Киндер-босс без механизма!

ПРОХОРОВ. Дамы, вперёд, за кофе.

РУССА. Зер гут, Васю-у-у-у-нчик! Киндер-босс, за мной! Форветс! Шнель шпацирен! Ха. Ха.

ЛИДА. Во запиндя-а-а… Вась, я её боюсь.

РУССА. Василё-о-о-ок, всё будет тип-топ. Хе. Хе.

Уходят.

ПРОХОРОВ. Господин Килькадзе, у меня накопилась масса вопросов.

КИЛЬКАДЗЕ. Здэсь вопросы задаю я.

ПРОХОРОВ. Тогда ауфидерзейн. Я оповещаю «Дойчэлектрик»: департамент в лице Килькадзе саботирует испытание Руссы. Снимайте штаны для клизмы с иголками. А Русса при этой процедуре скажет своё неповторимое «хе-хе».

КИЛЬКАДЗЕ. Мы пойдём другим путём. Многоуважаемый батоно Василий Никитович! Позвольте мне первому задать вам несколько неотложных вопросов. На них ждут ответа начальник департамента и сам министр. Если я не получу ответов, с меня снимут голову.

ПРОХОРОВ. Даже министр. Ну-ну.

КИЛЬКАДЗЕ. Какое отношение вы имеете к бывшему колхозу и нынешнему ООО «Светлый путь»?

ПРОХОРОВ. Я там родился.

КИЛЬКАДЗЕ. В каком состоянии хозяйство?

ПРОХОРОВ. Вместо «Светлого пути» ныне чёрные хляби: раздолбанные, непролазные дороги, сгнившие мосты. Туда можно добраться лишь пять месяцев в году. От былой роскоши колхоза-миллионера осталось полторы сотни стариков, старух и спившихся механизаторов. В придачу к ним сотня полудохлых бурёнок и коз.

КИЛЬКАДЗЕ. У вас там земельный пай?

ПРОХОРОВ. Как у всех: пять гектаров, поросших чертополохом. Это мёртвый капитал без дорог, техники, субсидий.

КИЛЬКАДЗЕ. «Дойчэлектрик» запросила данные на двенадцать наших агроспецов. Мы отослали их электронкой… Но фирма вызвала на стажировку именно вас. И именно вам прислала биоробота с условием испытания его в «Светлом пути». Почему?

ПРОХОРОВ. Понятия не имею.

КИЛЬКАДЗЕ. Может, вы лично знаете председателя совета директоров Курта Вассермана?

ПРОХОРОВ. Кто в Европе не знает владельца «Дойчэлектрик».

КИЛЬКАДЗЕ (сорвался, примитивно остервенел). Так не бывает! Германский концерн с годовым оборотом в двадцать миллиардов евро тычет пальцем в какого-то МНС Прохорова из какого-то занюханного НИИ и говорит ему: «Дорогой Вася! Получи куклу в пять миллионов евро, испытай её и заработай на этом ещё сто тысяч евро!» Ты кто такой, Васю-у-у-унчик?! За тобой нет ни одного силовика, ни Кремль, ни Белый дом не доверяли тебе даже чистку своих сортиров – мы проверили! Тебя, что ли, мёдом намазали?!

ПРОХОРОВ. Это ты звонил мне в гостиницу насчёт места на кладбище?

КИЛЬКАДЗЕ (виртуозно трансформируется в чиновного солидняка). Узнал, да? Тебе звонил Гоша Килька. Сейчас с вами разговаривает Георгий Лаврентьевич Килькадзе.

ПРОХОРОВ. Случайно не потомок того самого Лаврентия?

КИЛЬКАДЗЕ. Потомок-потомок.

ПРОХОРОВ. Это вы с Розановым узнали про посылку Руссы в «Светлый путь» и стали срочно скупать там земельные паи? Но вас остановили Фельзер с Ракушей и дробовиком. Это были вы?

КИЛЬКАДЗЕ. Ку-ку. Может, мы, а может, нет.

ПРОХОРОВ. Значит, вы. Ящик водки за пять гектаров чернозёма.

КИЛЬКАДЗЕ. Ку-ку! Хорошая цена.

ПРОХОРОВ. Вы неделю держали меня на привязи, чтобы скупить паи и подгрести под себя хозяйство.

КИЛЬКАДЗЕ. Ку-ку. Се ля ви.

ПРОХОРОВ. Ты работаешь кукушкой при Розанове?

КИЛЬКАДЗЕ. Розанов часовой механизм, из которого я временно выскакиваю. А механизм заводят наши люди.

ПРОХОРОВ. Министр?

КИЛЬКАДЗЕ. Министра давно заводят тоже наши люди.

ПРОХОРОВ. Зачем Грузии засылать в Россию своих кукушек?

КИЛЬКАДЗЕ. Зачем это делают Киргизия, Казахстан, Узбекистан, Армения, Чечня, Азербайджан? У них не хватает мозгов. А здесь их слишком много. Делиться надо, Вася!

ПРОХОРОВ. Вот оно что.

КИЛЬКАДЗЕ. Розанов передал мне чертежи вашей сеялки и новую технологию зерноводства с рентабельностью в двести процентов. Такой нет в мире. Вы абсолютно уверены в цифре двести?

ПРОХОРОВ. Это минимальная рентабельность. И она обкатана на полях нашего НИИ.

Килькадзе ошарашен и ликует.

Но вы ведёте себя как цепные кобели на сене: и сам не гам и другим не дам!

КИЛЬКАДЗЕ. Изобретение надо пробива-а-ать, Василь Никитович. Вы должны получить патент и оформить авторство. Найти зарубежные аналоги, сравнить их и выдержать конкурс. Мы будем гонять вас по этому кругу, как ишака с морковкой перед мордой, пока из авторского списка не исчезнет ваша фамилия. Потом вы откинете свои технологические копыта и из вас испарится эта российская блажь: и-зо-бре-та-а-ать на благо России! Вам всё понятно?

ПРОХОРОВ. Почти.

КИЛЬКАДЗЕ. Тогда наш главный стратегический вопрос: где вы хотите жить? В Тбилиси? В Аризоне? Лос-Анжелесе? Майами?

ПРОХОРОВ. Кукушка задаёт вопрос от имени главы Тбилиси?

КИЛЬКАДЗЕ. Вы умный человек, батоно Вася, и должны понимать, что в Тбилиси теперь всего-навсего американская кукушка. Ну, где вы хотите жить?

ПРОХОРОВ. Там, где родился.

КИЛЬКАДЗЕ. Среди скелетных коров, грязи, вони, пьяных дебилов и куч дерьма на улицах. Потому что никто не хочет чистить полные сортиры! Все знают, что сельская Россия теперь свалка людского хлама и гнилых избушек вокруг новорусских коттеджей. Лучшие вымерли или уехали. А ваши русские города – это скопище кавказоидов и груды ржавых коммуникаций. Их скоро накроет тьма, холод и зловоние. Я последний раз спрашиваю: где вы хотите жить и во сколько оцениваете свои мозги?

ПРОХОРОВ. Ах Гоша, Гоша. Ты, стрекозёл, вспорхнул и улетел в любой момент. А мы болотные квакши. И нам без нашего болота никуда. Но когда нам станет нечего жрать, у нас вырастут зубы и мы будем ловить таких жирных стрекозлов, как ты. Не прозевай момента, когда надо будет смыться.

Вбегает Лидия, за ней идут таксист и Русса с кофейником и чашками в руках.

ЛИДА. Вася, выключи её, скорее выключи!

РУССА. Васюнчик, киндер-босс немножко психует. Она мешала работать, путалась под ногами.

ПРОХОРОВ. Можно подробности узнать?

РУССА. Я выполняла ваше распоряжение, шеф, искала бразильский, настоящий кофе. Была слегка экстремальная ситуация.

ЛИДА. Она квартиру ограбила! Её кобель полицию облил!

ПРОХОРОВ. Какой кобель?! Какую полицию?!

ЛИДА. А очень просто. Она приказала, кобель запрыгнул на капот полицейской машины и описал стекло.

Вбегает лейтенант автоинспекции. Сунув в рот свисток, набирает в грудь воздуха. Русса щёлкает пальцами. Свисток вырывается у гаишника изо рта, пляшет над ним. Исчезает.

РУССА. Свист без причины – признак дурачины. Русский юморной поговорка. Ха. Ха.

ЛЕЙТЕНАНТ. Это тоже зафиксируем. Мы, гражданка, после ограбления всё конкретно фиксируем.

ПРОХОРОВ. Лейтенант, я всё объясню.

ЛЕЙТЕНАНТ. Объясните, когда спросим.

ПРОХОРОВ. Лейтенант, тут есть международные обстоятельства.

ЛЕЙТЕНАНТ. Разберёмся!

ПРОХОРОВ. Да послушайте…

ЛЕЙТЕНАНТ. Сидеть! (Водителю.) Ваше водительское удостоверение. Та-ак. Сердюк Антон Иванович. Пройдёмте вместе с гражданкой.

ВОДИТЕЛЬ. За что?!

ЛЕЙТЕНАНТ. За превышение скорости, неподчинение приказу остановиться, за участие в ограблении!

РУССА. Молодая полиция горячо психует. На горячих воду возят. Русская ехидная пословица.

ВОДИТЕЛЬ. Да не мог я остановиться! Она гнала машину как бешеная!

ЛЕЙТЕНАНТ. Та-ак. Вы передали ей управление? Гражданка, ваши права.

ВОДИТЕЛЬ. Ничего я не передавал. Она сидела, а машина сама… ну она… машину толкала.

ЛЕЙТЕНАНТ.  Ага, сидела сзади и толкала. Где к вам сели эти две гражданки?

ВОДИТЕЛЬ. У супермаркета. Блондинка тут же начала с матюка: хер, говорит, вези, где есть купить настоящий кофе. Я ей культурно объясняю: мадам, у нас с хорошим кофе хреново, везде химия забугорная. После чего берусь за ключ, чтоб завести. А он как шарахнет током! И машина поехала.

ЛЕЙТЕНАНТ. Что значит поехала?

ВОДИТЕЛЬ. Завелась сама и поехала! И гудком сама рявкнула!

ЛЕЙТЕНАНТ. За дурака меня держите? Это я вам дополнительно припомню.

ВОДИТЕЛЬ. Чтоб я сдох, лейтенант, сама поехала! А эта фрау воздух нюхать начала. Ноздрями его вроде пылесоса засасывает, сквозняк жуткий, у меня аж волос дыбом. Гляжу в зеркало, а у неё нос вверх растёт!

ЛЕЙТЕНАНТ. Что-о? Куда растёт?!

ВОДИТЕЛЬ. Да её носяра! Вроде антенны промеж глаз выползает! Я глаза со страху закрыл, потом слышу: хр-р-р-рясь! И палёным шибануло! Я обернулся и совсем офонарел! Она… она… это… носом крышу прожгла! Мама родная… век не забуду!

РУССА. Василёк, я нюхала воздух, искала настоящий кофе.

ЛЕЙТЕНАНТ.  Вот что, гражданин Сердюк и вы, гражданка. Всю эту дурь вы следователю СИЗО изложите. А сейчас прошу следовать со мной.

ВОДИТЕЛЬ. Дыра в крыше осталась! Иди посмотри! И вторая гражданка подтвердит, дурь я несу или нет!

ЛЕЙТЕНАНТ (Лиде). Что вы можете сказать по поводу ограбления квартиры по улице Тухачевского, 49?

ЛИДА. Я всё расскажу, лейтенант. Когда эта гражданка проткнула носом крышу и вынюхала кофе…

ЛЕЙТЕНАНТ. Да вас в психушку надо!

ЛИДА. Мне рассказывать дальше или строем в дурдом пойдём?

ЛЕЙТЕНАНТ. Продолжайте.

ЛИДА. После этого мы поехали на запах. Поднялись на лифте на четвёртый этаж. Там фрау Русса ковырнула замок ногтем, открыла дверь и мы вошли в квартиру.

ЛЕЙТЕНАНТ. Что значит ковырнула ногтем?!

ЛИДА. Обыкновенно, своим ноготочком. А что тут такого? У нас это запросто. На любой замочек свой ноготочек. Мы зашли, взяли кофе и кофейник, налили в него воды. И вышли.

РУССА. Киндер-босс, ты забыла: мы оставили там деньги.

ЛИДА. Ну да, оставили деньги. Потом спустились, сели в такси. В полиции сработала сигнализация. Вблизи оказался патруль. Мы поехали, патруль хотел за нами, но Русса приказала бродячему кобелю. Он запрыгнул к ним на капот и стал поливать стекло. Пока они все вопили и гнали кобеля, мы уехали. По пути эта фрау зажала кофейник в ладонях и… это… вски-пя-тила его… Все очень просто, лейтенант, всё элементарно просто, как в психушке.

РУССА (наливает в чашки кофе, подаёт Прохорову и Лиде). Васюнчик, киндер-шеф, прошу отведать. Пей-до-дна-пей-до-дна-пей-до-дна! Горько-о-о-о-о, доннерветтер! Теперь по русский обычай надо целоваться!

ЛЕЙТЕНАНТ. Гражданка, из какой вы страны? Прошу предъявить паспорт с визами.

ПРОХОРОВ. У неё нет паспорта, лейтенант.

ЛЕЙТЕНАНТ. Поня-а-а-атно. Всем стоять!

ПРОХОРОВ. Товарищ лейтенант, прошу вас, отойдём в сторону. Здесь чрезвычайные, международные обстоятельства. Вы же не хотите международного скандала? (Отходят.) Она не человек, лейтенант. Это биоробот германского производства стоимостью в пять миллионов евро. Она доставлена сюда на испытания и у неё не может быть паспорта.

ЛЕЙТЕНАНТ. Идите на место! (Достаёт пистолет и включает рацию.) Товарищ майор, нужна оперативная поддержка. Здесь особо опасная бандитка-иностранка. У неё, кажется, поехала крыша.

ГОЛОС. Короче!

ЛЕЙТЕНАНТ.  На её счету ограбление квартиры и взятие в заложники женщины и водителя такси. По предварительным сведениям, бандитка – это биоробот из Германии стоимостью в пять миллионов евро, прислана к нам на испытания. Способна на неадекватные особо опасные действия. Высылайте отряд ОМОНа!

ГОЛОС. Держи всех на мушке!

ЛЕЙТЕНАНТ. Уже держу! Берем её, доставляем в камеру. Выходим напрямую на германскую фирму-производителя и доим за жирное вымя! Они пойдут на всё, чтобы вернуть своё изделие без международного скандала…

ГОЛОС. Если упустишь – погоны оторву вместе с головой! Ты где? Адрес?

ЛЕЙТЕНАНТ. Само собой, товарищ майор! Сейчас узнаю. (Подходит к Руссе, Прохорову и Лиде.) Не двигаться! При любом движении открываю огонь на поражение!

РУССА. Василёк, этот парень мне надоел (Покачивает ладонями вправо-влево. Лейтенанта шатает.) Херр водитель, полицейский пьян. Нарушение закона. Вам надо наводить порядок.

ВОДИТЕЛЬ. Э-э, товарищ лейтенант, так вы того, извиняюсь, подшофе? Права мои изъял, а сам? Это как?

ЛЕЙТЕНАНТ. Виноват, Антон Иванович.

ВОДИТЕЛЬ. Ну-к, права назад! И свои тоже. Дырокольчик одолжи.

Лейтенант возвращает права с дыроколом. Водитель делает лейтенанту просечку. Вжимает голову в плечи от страха.

ЛЕЙТЕНАНТ. Правильно, Антон Иванович. С моей стороны больше не повторится.

ВОДИТЕЛЬ. Это для начала. (Делает ещё просечку.) А это за Гришку Мазаева, кореша моего. Утром его подловили ни за что, менты позорные.

ЛЕЙТЕНАНТ. Так точно, ни за что. Мародёров у нас, ментов, как блох у кобеля шелудивого…

ВОДИТЕЛЬ. Правильно всё понимаешь. (Делает в правах просечку за просечкой.) А это за Коляна Дубова, за Генку Сизова. Вчера на такого, как ты, напоролись, коз-з-з-зёл!

ЛЕЙТЕНАНТ. Примите наши извинения.

ВОДИТЕЛЬ. Не приму! И вообще, как стоишь, ментяра!

ЛЕЙТЕНАНТ. Виноват. Как последний разгильдяй.

ВОДИТЕЛЬ. Смир-р-рна-а-а! Вольно. Ложись! Встать! А рок-н-ролл танцуешь?

ЛЕЙТЕНАНТ. Если надо…

ВОДИТЕЛЬ. Ещё как надо. Валяй, лейтенант, рок-н-ролл!

ЛЕЙТЕНАНТ. Есть! (Танцует.)

ВОДИТЕЛЬ. А чё молчком? Голос подай! Как кричит петух?!

ЛЕЙТЕНАНТ. Ку-ка-ре-ку-у-у-у!

ВОДИТЕЛЬ. Смотри ты, голосистый! А как козёл?!

ЛЕЙТЕНАНТ. Ме-ке-ке-ке!

ВОДИТЕЛЬ. Точно, козёл натуральный! Жарь, лейтенант, лаби-таби-тум – балалайка! Я те щас погоняю… Я те щас такое придумаю, за все ваши штрафы и подлянки! Штиблеты свои всмятку жрать будешь! Отольются тебе наши слёзы! (Влепляет лейтенанту затрещину.)

РУССА. Ха. Ха. Хе. Хе.

ЛИДА. Прекрати! Вася!

ПРОХОРОВ. Русса, останови всех.

РУССА. Шеф, вы недовольны этой русской шуткой?

ПРОХОРОВ. Я сказал: стоп!

РУССА. Повинуюсь. Зер гут. (Останавливает водителя и лейтенанта.)

ЛЕЙТЕНАНТ (приходит в себя. Берёт у водителя своё удостоверение, рассматривает дырокольные просечки). Это как понимать?!

ВОДИТЕЛЬ.  Не знаю, товарищ козёл… тьфу, лейтенант…

ЛЕЙТЕНАНТ. Это на меня «тьфу»?!

ВОДИТЕЛЬ. Гад буду, виноват!

ЛЕЙТЕНАНТ. Значит, козлу-лейтенанту оплеуху и пять просечек… Да я тебя, гнида… Руки! (Надевает наручники.) Пшёл к машине!

ВОДИТЕЛЬ. Чтоб ты сдохла, чёртова баба… у-уй, хана мне! Влип по самые… товарищ лейтенант, может, договоримся? Всё продам: квартиру, машину, дачу, а?

ЛЕЙТЕНАНТ. Верно понял ситуацию. Но не до конца, Ур-р-род!

РУССА. Лейтенант, ты забыл про меня и ограбление. Этого не было. Выполнять!

ЛЕЙТЕНАНТ. Так точно, ничего не было! Гражданин Сердюк, к машине! (Уходят.)

ПРОХОРОВ. Ну и к чему этот цирк?

РУССА. Русса вела эксперимент в области русской психологии. У вас есть… как это будет…

ПРОХОРОВ. Национальный бзик.

РУССА. Я-я. Ваш бзик: генетическая раздвоенность натуры.

ПРОХОРОВ. И на кого раздваиваемся?

РУССА. На господина и хама. Хам стал господином, но не перестал быть хамом. Эксперимент «лейтенант – водитель» есть прямое доказательство раздвоения.

ПРОХОРОВ. У нас проще выражаются: ты начальник – я дурак. Я начальник – ты дурак.

РУССА. Я-я. Почему здесь везде торчит дурак? Где сидит умный? Как можно жить в стране, где везде дурак?

ПРОХОРОВ. Умные пока в подполье. Им нельзя и носа высунуть: тотчас дурак отрубит. Но ни хрена, прорвёмся.

РУССА. Точно переводить. «Ни хрена» – значит нет хрена. Горькое семейство пестиковых. «Прорвёмся» – это массовый разрыв препятствия. Когда нет хрена – есть прорыв. Чем делать прорыв без хрена? Нет логики. Не понимаю. Не понимаю! Не понима-а-аю! Греются транзисторы, чипы, опасно!

ПРОХОРОВ. Ну-к, передохни. (Выключает Руссу.)

ЛИДА. Вот бедолага. Только из ящика вылезла, а мы её русским хреном по голове. Вась, да включи ты её, пусть баба к России привыкает.

Прохоров включает Руссу.

РУССА. Прошу разрешения задать вопрос.

ПРОХОРОВ. Я весь внимание, фрау Русса.

РУССА. Я ехала в машине, нюхала запах кофе и слушала ваш разговор. Восточный человек Килькадзе сказал: будем пробивать ваше изобретение. Пробивать – значит делать дырку. Зачем делать дырку в изобретении?

ПРОХОРОВ. У нас пробивать значит напрягаться, тратить бешеные усилия, чтобы внедрить ноу-хау в производство.

РУССА. Снова не понимаю. Тратить бешеные усилия для внедрения…. Нормальный бизнес тратит большие деньги, чтобы купить и внедрить ноу-хау. Если его надо про-би-вать, государство не имеет цивилизацию. Оно больное. Его надо лечить.

ПРОХОРОВ. Когда ж ты успела этой премудрости набраться?

РУССА. Эта премудрость в головах экономистов Бамбеверка, Самуэльсона, Маркса, Викселля. Вы обречены на гибель.

ПРОХОРОВ. Подожди…

РУССА. Нет время ждать. Я должна действовать. Надо спасать шефа из страны, где про-би-вают его изобретение. Шеф, иду на скорую помощь. Прошу немедленно за мной! (Завывает сиреной скорой помощи.)

ПРОХОРОВ. Заткнись!

РУССА. Слушаюсь, шеф! (Суёт в рот упаковочную стружку из ящика, воет.) И-и-иу-у-у-а-а-а-о-о-о…

ПРОХОРОВ. Выключу к чёртовой бабушке и отправлю на переплавку! Уймись и успокойся!

РУССА. Я унимаюсь. Я очень спокойна. Зер гут, Василе-ё-ё-ё-к. (Поёт шаляпинским басом.) Клуби-и-ится волно-о-ою кипучею Ку-у-ур! Во-о-осхо-одит дневное свети-и-и-ло-о-о-о! О-о– как весело се-е-ердцу… ду-у-уше моей све-е-етло-о-о-о о-о-о, если б навеки та-ак бы-ы-ыло!

Русса готова работать.

ПРОХОРОВ. Вот так лучше. Выходит, ты вроде прокурора и скорой помощи прислана в наш бедлам.

РУССА. Мой мозг предназначен навести порядок в русских бзиках. Нужна конвергенция, по-русски – слияние.

ПРОХОРОВ. И с кем будем сливаться?

РУССА. С нами.

ПРОХОРОВ А как будем сливаться, попарно или групповухой?

РУССА. Здесь юмор неуместный. Вы утонули в гнилой демократии, где болтовня, коррупция и по-фи-гиз-мы. Вам нужен большой кнут и твёрдая рука.

ПРОХОРОВ. Не много ли на себя берёшь, кукла?

РУССА. Оскорбление – не есть истина, шеф. Я буду обучать вас исполнять приказы.

ПРОХОРОВ. А ты сама сумеешь?

РУССА. Что я сумею?

ПРОХОРОВ. Исполнять наши приказы.

РУССА. Меня учили это делать в Германии.

ПРОХОРОВ. А мы давай здесь приказы исполним – все сразу. Вот эдак.

Бьёт пультом управления по колену, нажав все кнопки разом. Русса вскрикивает, взлетает вверх. Её швыряют по сцене пластические судороги, в которых намешан хаос из танца, каратэ, секс-обслуживания.

РУССА. Так нельзя!

ПРОХОРОВ. Это почему?

РУССА. Так крах цивилизации… В приказах – противоречие олигофрена… Стой там – иди сюда…

ПРОХОРОВ. А у нас это нормально! Одни, задрав штаны, зовут: «Вперёд, к модернизации!» Другие бьют дубиной по башке: «Пшёл, быдло, к каменному веку!» Одни вопят: «Проголосуем честно, неподкупно!» Вторые нагло впихивают в урны миллионы заготовленных фальшивок! Одни велят: «Глотай свободы сколько влезет!» Вторые отдают приказ: «Мочить свободного в сортире!» Одни в парчовых рясах зовут: «Возлюби ближнего своего!» Вторые, в касках и бронежилетах, ломают кости ближнему на площадях! Ну как?! Слабо всё это враз исполнить?!

РУССА. В Германии и в мире… по-другому… Во мне всё перегрелось… Через минуту будет биосмерть!

ПРОХОРОВ. А что так скоро?! Мы двадцать лет корячимся в таком дурдоме – и ничего! И процветаем!

РУССА. Геноссе Лида… умоляю, помоги!

ЛИДА. Да что ж ты озверел, Василий?! (Выхватывает у мужа пульт, останавливает Руссу.)

РУССА. Сестра… спасибо.

ПРОХОРОВ. На здоровье. Дохлое дело, малышка, нас перевоспитывать. Больше не берись за это, транзисторы поплавишь без толку.

РУССА. Тогда что делать, Василёк?

ПРОХОРОВ. Пожить в российской шкуре.

РУССА. Я-я. Влезать на русский бзик – смертельно. Что русскому хорошо – то немцу смерть.

Быстро входят Розанов с Килькадзе.

РОЗАНОВ. Вы ещё здесь. Прелестно. Килькадзе, зачитайте им приказ по департаменту.

КИЛЬКАДЗЕ (читает). Приказ 34.

Пункт первый. Включить в структуру департамента ООО «Светлый путь» и переименовать его в «Рассвет».

ПРОХОРОВ. А вы спросили тех, у кого земельные паи, хотим мы влезать придатками в вашу шарагу?

КИЛЬКАДЗЕ. Не будем спрашивать. Земельные паи в объёме 60 процентов теперь собственность департамента.

Пункт второй. Назначить генеральным директором ООО «Рассвет» младшего научного сотрудника, кандидата сельхознаук Прохорова В. Н. и перевести на его счёт сорок тысяч евро от концерна «Дойчэлектрик».

ПРОХОРОВ. Почему сорок? Они же перечислили мне сто.

КИЛЬКАДЗЕ. Мы совладельцы «Рассвета» – с контрольным голосом. И из всей прибыли, что к вам приходит, Прохоров, мы будем оставлять вам сорок процентов. Пока что сорок.

ПРОХОРОВ. Та-ак.

КИЛЬКАДЗЕ Так-так. И перетакивать не будем.

Пункт третий. Киберсубъекта Руссу зачислить в штатное расписание «Рассвета» помощником и секретарём-машинисткой при генеральном директоре Прохорове с испытательным сроком двенадцать месяцев. Прохорову и Руссе приступить к своим обязанностям с 15 августа.

РОЗАНОВ. Я вижу, Прохоров, вы не согласны и готовы отказаться. Мы отнесёмся к этому с предельным пониманием. Вы можете сказать нам «нет» сейчас и здесь. И ваш отказ немедленно транслируем в Германию для «Дойчэлектрик».

КИЛЬКАДЗЕ. Мы ждём.

ПРОХОРОВ. Не дождётесь.

КИЛЬКАДЗЕ. Я терпеливый, Прохоров.

РОЗАНОВ. Килькадзе, завершайте. (Уходит.)

КИЛЬКАДЗЕ. Батоно Вася, позвольте изложить вам ещё один, совсем необъяснимый факт. В Россию вылетел и будет у вас в «Рассвете» через два дня сам председатель совета директоров «Дойчэлектрик» Вассерман. (Влезает в истерическую шкуру Гоши Кильки.) Что потерял в вашем Задрыпинске богатый немецкий индюк Вассерман?! Чего он нос суёт сюда, в вонючую Русляндию?!

ПРОХОРОВ. Береги свое кукушачье сердечко. А то ведь не дождёшься, чего ждёшь. Ауфидерзейн, Килька.

Килькадзе уходит.

ЛИДА. Ты что-нибудь понял, Васюнчик?

ПРОХОРОВ. Я понял всё. Русса, твоё время привалило. Нору длинную прорыть под землёй сможешь?

РУССА. Нет проблем, шеф.

ПРОХОРОВ. В бетоне дыры высверлить, к высоковольтке подключиться, резьбу нарезать?

РУССА. Это совсем просто.

ПРОХОРОВ. Иди я тебя расцелую.

РУССА. Киндер-шеф… найн… сестра Лида, ты позволяешь выполнять приказ гроссшефа?

ЛИДА. Чёрт с вами, целуйтесь. (Отворачивается.)

ПРОХОРОВ. Чую ноздрёй и копчиком: нехилую жизнь нам с тобой готовят. (Целует Руссу.)

РУССА. Шеф… Что со мной… я греюсь… меня бьёт током…

ЛИДА. Ну ты саме-е-ец! Уконтрапупил бабу с одного засоса!

ПРОХОРОВ. Теперь здесь всё. В гостиницу.

РУССА. Мне надо много книг, мой господин. Чтобы заложить в программу.

ПРОХОРОВ. Раз надо – купим.

Три часа утра. Гостиница. В одной комнате Прохоров с Лидой. Во второй Русса читает за столом, точнее – быстро перелистывает книги. Их рядом с ней около полусотни. В комнату заглядывает Прохоров.

РУССА. Как вам почивалось, мой светлоокий барин?

ПРОХОРОВ. Ты что не спишь?

РУССА. Я не нуждаюсь в сне. Василий свет Никитыч, терзается душа в сомненьях.

ПРОХОРОВ. В каких?

РУССА. Могу ли я просить вас… о Боже… язык немеет!

ПРОХОРОВ. Да что стряслось?

РУССА. Я осознаю ужасную постыдность моей просьбы… Но я изнемогаю… Я помню наслажденье вашим поцелуем… И не в силах забыть его, молю о повторенье… Сжальтесь, проявите состраданье к бедной служанке Руссе…

ПРОХОРОВ. Ты что читаешь?

РУССА. Тургенева, мой господин.

ПРОХОРОВ. Ну слава Богу. Хорошо, что не Сорокина. Тогда бы пришлось кувалдой по темечку и на свалку. (Целует Руссу.)

АКТ 2

Акционерное общество «Рассвет». Бетонная махина – коровья ферма. Окна щерятся клыками разбитого стекла. Мимо фермы шкандыляет пьяным, но целеустремлённым зигзагом старший скотник Ракуша. Изредка, заглянув в окно, он вынимает из голенища сапога разделочный тесак и ныряет внутрь фермы. После чего оттуда пробивается предсмертный горловой хрип.

РАКУША (то ли поёт, то ли рыдает). А-тва-рю-у-у-у… патихо-ни-ку кали-и-и-итыку…

Появляется Прохоров. Ракуша разворачивается:

А-а, Васька, землячок явился не запылился. Учёным дезертирам наше с кисточкой! Грят, по Германиям шляисси, у гансов деньгу загребаешь?

ПРОХОРОВ. Ты что делаешь?!

РАКУША. Не видишь, что ль? Скотину режу. Вы ж, начальники, нас то в кумунизьму, то в дерьмократию ташшите, всё сулите: по потребностям потреблять будем. А у меня потребность в брюхе с люльки свербит: свежатинки отведать.

ПРОХОРОВ. Ты что вытворяешь?! Там маточное стадо, стельная скотина! Под суд ведь пойдёшь!

РАКУША. Я-то со всей душой! Измаялся, ожидаючи: иде он, суд этот? А вот учёный дезертир из города вылупился и сразу Ракушу под суд. А не врёшь насчёт суда?!

ПРОХОРОВ. Да ты в стельку!

РАКУША. Само собой. Кто ж на живодёрне тверёзым ошивается. Так будет суд твой?

ПРОХОРОВ. Иди, проспись. Всё тебе будет.

РАКУША. Значит, будет. Успеть бы компанию подходящую сколотить: начальников рядом с парашей. Только врёшь ты, не будет суда. Цыкнут сверху, ты хвост подожмёшь да в подворотню. Иль опять в Германию смоешься.

ПРОХОРОВ. Ты хоть понимаешь, что натворил?! Как у тебя рука поднялась?! Здесь стельное стадо, кормилицы, надежда наша!

РАКУША. А ты их когда в последний раз видел?! А ну, иди сюда! Гляди, на суду пригодится! Кормилицы на вожжах к потолку подвязаны, с голодухи загибаются! Корма своровали да перепродали, начальники сучьи. Что, ждать будем, когда кормилица падалью станет?! Сил нету на этот Бухенвальд глядеть!

ПРОХОРОВ. Захар Василич… как же довели до такого?

РАКУША. Это я у тебя, дезертира, должон спросить: кто нас довёл до развала, до бескормицы?! Вы в города посмывались, а нам рты позатыкали вашим ваучером сучьим да акцией блядской! И куды их девать, окромя сортирной надобности?! Всех вас, паразитов, за решётку надобно! Под суд! Ну дак идём?

ПРОХОРОВ. Куда?

РАКУША. Суд созывать! Душа горит, суда требует! Вперёд!

Семенящей иноходью к ним спешит член правления, главный ветеринар Фельзер. Слышит вопли Ракуши. Ловит ситуацию. Подхватывает в том же тоне.

ФЕЛЬЗЕР. Даёшь Нюрнбергский трибунал паразитам! Немедля, тут же к стенке! Шнель шпацирен, руссише швайн!

РАКУША. Фельзер, мать твою! Ты никак из меня фашиста лепишь?!

ФЕЛЬЗЕР. Шоб я сдох, Захар, ни в коем случае. А шо, маленький намёк на это нельзя?

РАКУША. Дразнисся, еврейская твоя морда?! Я на тебя с пробором положил в таком случае!

Пробудилась в Ракуше, распоясалась тварь-контузия фронтовая. Заплясали у него руки-ноги, задёргалась голова.

ПРОХОРОВ. Остудись, Захар Василич!

РАКУША. Меня ныне токмо потоп остудит!

ФЕЛЬЗЕР. Не, Ракуша, потопа мало. Ведро коровяка на твою плешь, тогда полный ажур наступит.

РАКУША. Опять дразнисся, тудыть твою растудыть!

ПРОХОРОВ. Отдай нож! Беды наделаешь, Захар Василич!

РАКУША. Ишшо как наделаю! Время пришло в рельсы, в чугуны-сковородки бить, народ на улицы выводить!

ФЕЛЬЗЕР (с бешеным, революционным остервенением). Вста-вай, проклятьем заклеймё-о-о-онный, мужи-и-и-к, в навозе порождё-о-о-онный! Не, не так: солда-а-ат, с коровой породнё-о-о-онный!

РАКУША (ошарашен до рыдания). Фельзер… шибздик ты наш ветеринарный! Спиши слова, а то забуду…

Прохоров, пользуясь моментом, отнимает у Ракуши нож, привязывает вожжами к столбу.

ПРОХОРОВ. Передохни, Захар Василич, от греха подальше.

РАКУША. Сей момент отвяжи! Всё одно суд созовём!

ПРОХОРОВ. Созовём, куда денемся.

Закуривают вместе с Фельзером, дают Ракуше:

На, потяни, Василич.

РАКУША. Фельзер, змей подколодный, что ж ты мой запал загасил? Придёт время, дождёсси: звездану промеж глаз, аж шнурки развяжутся!

ФЕЛЬЗЕР. Не звезданёшь. Не развяжутся.

РАКУША. Это почему?

ФЕЛЬЗЕР. Мой труп хоронить тебе же придётся. А премьер новый указ подписал.

РАКУША. Что за указ?

ФЕЛЬЗЕР. Россия взяла курс на тотальный секс. И хоронить еврея теперь надлежит вместе с куклой. Не купишь мне куклу – завернут от кладбища. А на какие шиши ты, гегемон голожопый, ту куклу купишь?

РАКУША. Какую ишшо куклу?

ФЕЛЬЗЕР. Резиновую. Для загробного секса. Как у египетских фараонов!

РАКУША. Твою дивизию-ю! Шо ж из России сотворили-и-и-и? И где я тебе эту куклу раздобуду?

ФЕЛЬЗЕР. В шопе.

РАКУША. Ишшо интеллигентом кличут. А выражовываешься как шпана одесская.

ФЕЛЬЗЕР. Деревня! В городском секс-шопе. Василий Никитыч, а может, вы ему ту куклу, что из Германии доставили, толкнёте?

ПРОХОРОВ. Жирновато будет. Она на пять миллионов евро тянет.

Фельзер приносит из бытовки фермы большое, в рост, зеркало, ставит перед Ракушей.

ФЕЛЬЗЕР. Ты на себя, очумелого, давно смотрел?

РАКУША. Чего-о-о?

ФЕЛЬЗЕР. Полюбуйся, Тутанхамон коровий. Физия в щетине, кровью заляпан.

РАКУША. Эх вы-ы-ы… довели фронтовика… две «Красных Звезды» имею, медаль «За отвагу», а ныне… хуже пугала огородного.

ПРОХОРОВ. Ну будет, Захар Василич! (Отвязывает Ракушу.) Думать надо, как на ноги подниматься, а не суды созывать.

Появляется Ольга.

ОЛЬГА. Вы здесь, Василий Никитович?! Наконец отыскала. (Замечает Ракушу.) Дед, что с тобой? Опять что-нибудь натворил?!

РАКУША. Да уж натворил, внуча. Теперь расхлёбывать придётся.

ОЛЬГА. Яков Борисыч, что случилось?!

ФЕЛЬЗЕР. А что такого, чтоб так кудахтать? Ну, трёх стельных коров прирезал. Так они ж завтра сами копыта откинут с голодухи. И на что нам дохлятина завтра, когда он сделал нам свежатину сегодня?

ОЛЬГА. О господи!

ПРОХОРОВ. Поторопился с дохлятиной, живодёр! К вечеру пять КамАЗов с комбикормами и сеном прибудут.

РАКУША. На какие это тугрики?!

ПРОХОРОВ. На мои сорок тысяч евро.

ФЕЛЬЗЕР. Вы таки жутко лопухнулись, Василий Никитыч. Как член правления заявляю: вернуть вашу затрату в этом году не выйдет.

ПРОХОРОВ. Мне не к спеху. Ольга Константиновна, что в правлении?

ОЛЬГА. Скоро начнут бить стёкла и ломать стулья. Я кинулась разыскивать вас, директора.

РАКУША. Это что… выходит, ты наша новая шишка? Едрит твою селезёнку… дела-а-а!

ПРОХОРОВ. Мотивы бунта?

ОЛЬГА. Ваша германская помощница Русса.

ПРОХОРОВ. А что помощница?

ОЛЬГА. Потребовала ключи от зернотока, чтобы взять посевную рожь. Ключей ей не дали. Тогда она выдрала с мясом замок, загрузила рожь в ваши сеялки и потащила их в поля. Её попробовали остановить. Но эта фрау навешала кунделей мужикам и сейчас сеет без пахоты, в грязь по прошлогодней стерне.

РАКУША. Как это без пахоты, как в грязь?!

ПРОХОРОВ. Это моё распоряжение, на базе мужицкой мудрости: сей в грязь – будешь князь.

РАКУША. Да за такое…

ФЕЛЬЗЕР. За такое агроспец Ракуша потащит всех в трибунал.

РАКУША. Предупреждаю как друга, Фельзер. Звездану!

ФЕЛЬЗЕР. Сперва гони куклу из секс-шопа!

РАКУША. Тьфу, зараза ехидная! Тебе всё смехуёчки!

ПРОХОРОВ. Ольга Константиновна, такой сев – по стерне – вас тоже в шок вогнал?

ОЛЬГА. Я много читала об этом, хотела у нас внедрить. Но ваш предшественник и слышать об этом не желал.

ПРОХОРОВ. Так работали Моргун на Полтаве, Сулейменов, Бараев в Казахстане, Шугуров под Пензой. И получали небывалые урожаи. К их технологии я добавил кое-что своё. Фермеры Америки, Канады, Германии не пашут уже полсотни лет!

РАКУША. А ты у Германии ишшо кое-чему поучись: людей в крематорий загонять под губную гармошку!

ОЛЬГА. Дед! Ты когда-нибудь научишься думать, а потом языком молоть?! Ради бога, иди домой отдыхать, уже накуролесил здесь! Щи и котлеты в холодильнике, молоко в сенях.

ПРОХОРОВ. В самом деле, Захар Василич.

ОЛЬГА. Да, в переполохе самое главное забыла. Звонили из города: к нам выехала какая-то германская шишка, президент концерна. Скоро будет.

ПРОХОРОВ. Нам только этого не хватало: коровьи скелеты на верёвках показывать!

ФЕЛЬЗЕР. А шо такое, Василий Никитыч? Раз коровы не доятся, президента подоим. Ракуша его за рога подержит, а мы за германские цицки.

РАКУША. Хрен тебе, Яшка! Цицки – то моя забота, а рога и копыта – твоя, ветеринарная! Что-то я в коленках ослаб и мандраж в копчике. Посижу здесь. А вы шагайте германцу зад лизать.

ОЛЬГА. Василий Никитыч, Борисыч, идёмте скорее в правление, душа не на месте.

Уходят. Ракуша ковыляет к зеркалу. Из зеркальной глубины навстречу ему идёт другой, весьма похожий на Ракушу субъект. Сближаются, трогают виски руками.

 РАКУША. Скукожился, мерин старый, мохом порос… Вроде и не жил: скакнул из люльки, гансов с десяток в атаках укокошил, лагерь с военнопленными покараулил, телят с полсотни на руки принял – и вот он я, пугало трухлявое в кирзе. (Копия в зеркале пока исправно повторяет Ракушу.) Может, будя коптиться… Жизня уж больно копчёная пошла… Пора бы к апостолам на покой.

Зеркальная копия, созрев в персону по кличке Бзик, позволила себе не согласиться.

БЗИК. Торопишь события, дед.

РАКУША. Мать честная… Вот так… Допился старшой скотник, глюки в зеркалах шастают… Не-е-е-е, пора завязывать! (Украдкой, на цырлах отходит, боясь обернуться.)

БЗИК. Дзинь-дзинь.

РАКУША. Ой! Чего?

БЗИК. Я говорю: дзинь-дзинь. Первый звонок тебе.

РАКУША. Едрит твою селезёнку… Ох ты-ы-ы-ы, дожился до бесов в зеркале! Не-е, пора на покой.

БЗИК. Что за хрень у тебя на языке: бесы, покой… Потолкуем за жизнь?

РАКУША. Ё-моё… это с тобой, что ли?! Да кто ты есть, откуда вылупился?!

БЗИК. Я – это ты. Ты – это я. Порешил Ромашку? Угробил невинную животину?

РАКУША. Замолкни. Без тебя тошно!

БЗИК. Сам на руки принял телушку от быка Романа и голландки Шельмы, сам соску в губы совал, к вымени подтаскивал. А сегодня тесаком по шее, живодёр!

РАКУША. О-о-ох… М-м-м…

БЗИК. Она ж тебе доверяла, клок сена из твоих рук ждала. А ты ей – сталь в глотку!

РАКУША. А как по-другому?! Смотреть, как сердешная с голоду загибалась?! Прежний дерьмократ ободрал хозяйство как липку…

БЗИК. А нынешний людей обдерёт до костей.

РАКУША. Голодуху повальную, что ль, сулишь?

БЗИК. Мо-о-ор грядёт, мо-о-ор, Ракуша!

РАКУША. Пужай, да не до смерти.

БЗИК. А как было, помнишь? Ой вы кони, да кони стальны-ы-ые! Боевые друзья-трактора-а-а-а. Красотища рассветная в полнеба, птахи заливаются и борозды от края до края, землица масляная под ноги стелется… За плугом грач вышагивает, червя на прокорм из неё тащит…

РАКУША. О-ох, не трави душу.

БЗИК. А потом семя в борозду, чтоб пшеничка золотая, налитая стеной по осени встала!

РАКУША. Да было ли такое или привиделось?!

БЗИК. Было. А теперь пипец всему.

РАКУША. Слышь, мил человек, да кто ж всё порушил? На кого вилы поднимать?!

БЗИК. Не дошло? Кто тебя к столбу, как собаку распоследнюю, вязал?

РАКУША. Новый, что ли? Внучок председателя нашего Прохорова? Да не враг же он землякам своим!

БЗИК. А кто пахоту своей сеялкой отменил? По-германски теперь сеять и жить будете. А в упряжку себе куклу германскую да Ольгу твою засупонит.

РАКУША. Ну это ты брось!

БЗИК. Он зерно по стерне, поверху разбросать велит. На прокорм воронью.

РАКУША. Он что, с дурдома? Учёный ведь!

БЗИК. Чем учёней, тем вредней. В городах они такие.

РАКУША. Не дозволим!

БЗИК. А он без дозволения!

РАКУША. Каркаешь, чёрт тебя нюхай! Не будет такого! Костями ляжем! На Колыму пойду, а не допущу! Слышь… э-э-э, ты где?

Заглядывает за зеркало. Но из пространства вместо Бзика появляется Курт Вассерман со свитой.

КУРТ. Нет, не узнаю… ничего не узнаю. Майн готт, сердце пошло вразнос… Лагерь был на этом месте… берёзы есть! Наши берёзы! Ворота были там, пленные заходили-выходили… Почему здесь ферма?

РАКУША. Прохоров построил на месте лагеря. А отколь тебе про лагерь известно?

КУРТ (подходит, всматривается). Здравствуй, камрад.

РАКУША. И вам не хворать, господа хорошие. Шо за хоровод у нас объявился?

КУРТ. Майн готт… Ра… Ра-куш-ка?! Это ты?!

РАКУША. Ну я. Старшой скотник Ракуша.

КУРТ. Не узнал, чёрт тебя забирайт?!

РАКУША. Погодь… мать честная! О ё-моё…

КУРТ. Херр старшина, шевели мозгами!

РАКУША. Чтоб я провалился… никак Курт?

КУРТ. Гутен таг, Ракушка. (Обнимает Ракушу.)

РАКУША. Гутен-гутен, Курт… Ай-яй-яй, сколько воды утекло!

КУРТ. Много. Вся жизнь. Теперь я буду делать, что подсказывает память. (Становится на колени.)

РАКУША. Ты чего, икона я тебе, что ль?! Навоз, коленки извозюкаешь! Да поднимись ты! Неудобно, люди смотрят!

КУРТ. Помнить добро всегда удобно.

РАКУША. Надо же… как с того света. Видать, шишкой стал. Это про тебя, что ль, Россия в лапоть звонит?

КУРТ. Я есть шишка в большом бизнесе. Нам надо быть временно одним. Где правление?

РАКУША. Вон за домами красная крыша.

КУРТ (сопровождающим по-немецки). У нас с ним одно прошлое, одна женщина, господа. Идите туда, на красную крышу. Я буду позже.

Сопровождающие уходят.

РАКУША. Ну, спрашивай. Чего тянуть кота за хвост.

КУРТ. Немножко жди. Мой механизм стучит бух-бух… (Глотает таблетку.)

РАКУША. Неужто не забыл Веру?

КУРТ. Часовой Ракуша был умней скотника Ракушки.

РАКУША. Ах ты, судьба – индейка, жисть – копейка. Надо же, до сих пор!

КУРТ. Где она?

РАКУША (поднимает палец к небу). Там.

Ударило Вассермана тьмой по глазам, стал он тощей белокурой бестией, как тогда, в сорок пятом, когда всё кончилось и всё началось для него, военнопленного.

КУРТ. Когда?

РАКУША. В сорок шестом. Вас из лагеря увезли, а через год её схоронили.

КУРТ. Как она… ушла?

РАКУША. Проще не бывает. В амбаре петлю из банта своего чёрного сделала, на шею надела и шагнула с табуретки.

КУРТ. Ты открывал ворота перед этим… Мы ушли. А ты остался. Наверно, ты тоже любил её. Я это понял в Дюссельдорфе, когда брал жену, чистую и холодную, как форель. Ты тоже любил Веру?

РАКУША. Тоже?! Ишь ты… то-о-оже… Ты, небось, со своей форелью успел киндеров настрогать?

КУРТ. Два конопатый дылда.

РАКУША. А мне постель до сих пор кошка греет. И то когда мышей не ловит. То-о-о-оже…

КУРТ. Зачем она…. петля… табуретка?

РАКУША. Не доходит? Я тебя за ворота выпустил на ночь, с ней проститься. Думал, у тебя совесть не всю Гитлер высосал. А ты её обрюхатил. Дочь у ней родилась.

КУРТ. Дочь?! Доннерветтер!

РАКУША. После родов Верунька ещё с полгода держалась… Плюнут, лицо расцарапают, она утрётся и дальше идёт.

КУРТ. А ты молчал, когда какой-то сволочь плевал на её лицо?! Шифотный стадо… скоты!

РАКУША. Ну ты, шишка хренова! Ты нам державу кровью залил, пеплом засыпал и желаешь, чтоб мы за твоего немчонка ей ноги целовали?! Забыл, о чём тогда распинался: будь проклят Гитлер, Россия мир спасла!

КУРТ. Этого забывать нельзя. Мой дед и бабушка под Саратовом в земле лежат. Я есть дитя двух великих народов. Ракуша… дочь… жива?

РАКУША. Я её вырастил, выходил, замуж за тракториста Костяна выдал. Девчушка у них родилась, то исть твоя внучка, Оленькой назвали. Потом Горбач перестройкой по народу шарахнул. Колхоз развалился. Костян запил. Ночью повёз жену на тракторе кататься – и в овраг свалились. На кладбище рядом с Верунькой лежат.

КУРТ. А… внучка?

РАКУША. Вдвоём живём. Главный агроном. Ныне увидишь её в правлении. Ну, идём, что ли?

КУРТ. Подождём. Давай садиться: ноги … зер шлехт. Будем молчать, вспоминать.

Садятся, надевают маски – молодые лица. Между ними опускается забор – колючая проволока. Рядом с Куртом военнопленные. По другую сторону – часовой Ракуша. Горит костёр. Вальс Штрауса на губной гармошке.

КУРТ. Герр Ракуша!

РАКУША. Чего тебе?

КУРТ. Прошу разрешения говорить.

РАКУША. Можно. Покалякаем. Слышь, Курт, не пойму я вас. Ломаете на колхоз хребты от зари до зари. Кнутом не гоним, голодом не морим, как вы нас на своих фермах. Так чего стараетесь? Убей – не пойму.

КУРТ. На фронте смерть. Здесь – много жизни… Этот соловей… Огонь и тепло… Картошка от ваших женщин. В их глазах нет вражды, это потрясает. Ваша земля пахнет миром, здесь русский покой.

РАКУША. Председатель Прохоров на жуткий риск пошёл: вас к уборке картошки допустил. Ты, говорят, глаз на нашу бабу положил? Шуры-муры успел заквасить? Всё как у людей, надо же. Может, у вас и душа имеется?

КУРТ. Я человек.

РАКУША. Тебе до человека надо пуд соли съесть, бочки пота пролить. А там ещё поглядим.

КУРТ. Герр Ракуша, умоляю вас…

РАКУША. Говори, какая надобность.

КУРТ. Нас завтра увозят. Прошу дать полчаса.

РАКУША. Как это «дать»?

КУРТ. Мы копали картошку. Там была мадонна. Она сказала, где живёт. Я умоляю: полчаса проститься.

РАКУША. Вот это хва-а-ат! Время не теряешь, ай да фриц!

КУРТ. Я прошу!

РАКУША. Ты чего мелешь? Полчаса ему… ты кто? Ты есть пленный, а я часовой. Да меня СМЕРШ за яйца подвесит.

КУРТ. Герр Ракуша!

РАКУША. Какой я тебе «герр»?! Не положено! А ну, отойди от заграждения!

КУРТ (отходит, садится на землю). О майн готт…

РАКУША. Полчаса ему проститься… Дёру дашь, а меня к стенке.

КУРТ. Герр старшина! Я не есть круглый идиот! Я не буду давать дёру!

РАКУША. Сказано тебе, не положено!

КУРТ. Я люблю её!

РАКУША. Чего-чего?

КУРТ. Я её люблю! Дай нам проститься.

РАКУША. Вот те раз… Когда ж вы успели?

КУРТ. Пусти меня! Проклятый забор! Нельзя жить, когда между люди – забор! Его надо ломать!

Бросается на проволоку, мнёт её.

РАКУША. Стоять! Стрелять буду!

Пленные оттаскивают Курта от проволоки. Он ложится.

Во ночка выдалась… слышь, Курт… пойми ты, дурная голова: я ж на посту! Под расстрел пойду в случае чего… Что тебе с этого прощания: увезут вас и, считай, с концами.

Появляется Вера.

ВЕРА. Захар!

РАКУША. Вера?! Вот это да… Пришла, значит… Ну спасибо, подарок прям… А то изболелся весь, неделю сентябрём смотришь, слова доброго не сказала.

ВЕРА. Здравствуй, Захар.

РАКУША. Доброго здоровьица, Верунчик! Ты это… присядь… Мы тут ящичек приспособим у костерка, ватничек на нём чистый!

ВЕРА. Не надо, я постою.

РАКУША. А чё стоять, в ногах правды нету. Пришла, значит…

ВЕРА. Пришла.

РАКУША. Это ж надо… Ты пришла, а у меня прямо затылок занемел… Руки трясутся, вроде как опять контузило.

ВЕРА. Я с просьбой пришла, Захар.

РАКУША. Да боже ж мой! Я для тебя в лепёшку расшибусь!

ВЕРА. Обещаешь?

РАКУША. Жилы из себя вытяну, ежели надо! Теперь, значит… такое дело… погоди, дай дух перевести. На это настрой требуется, когда в омут с головой…

Хищно зарезвилась в нём стерва-контузия, дёргая за ниточки-нервы, превращая старшину в картонного паяца.

ВЕРА. Не надо, Захар!

РАКУША. Слова эти носить в себе невмочь… Они как граната без чеки: не бросишь – порвёт. Значит так… дорогая Вера! Делаю тебе предложение честь по чести…

ВЕРА. Захар, прошу, не надо!

РАКУША. То, что я контуженый – это тьфу! Доктора говорят – пройдёт! Ты этого не бойся. Руки-ноги в порядке, голова есть, я ж на все руки мастер! Такую войну обломали, а гнездо наше свить…

ВЕРА. За-мол-чи! Не мучай меня!

РАКУША. Ты сразу ответ не давай…

ВЕРА. Выпусти Курта.

РАКУША. С ответом не тороплю, ты обдумай.

ВЕРА. Выпусти ко мне Курта. Ты обещал.

РАКУША. Так это он… к тебе прос-ти-ться… значит, это вы?!

ВЕРА. Мы.

РАКУША. Погоди… а я… я-то как?!

ВЕРА. Захарушка, милый, что я могу сделать?!

КУРТ. Вера!

Вера идёт к нему.

РАКУША. А я как?!

ВЕРА. Ты обещал, Захар!

РАКУША. Гражданка Ходакова! Прошу покинуть зону. Не положено!

ВЕРА. Дай нам проститься.

РАКУША. С фрицем?! Он наших детей убивал…. Хаты жёг!

КУРТ. Я не убивал! Не жёг! Я русский немец… на моих руках нет кровь! Я сразу сдавался в плен!

РАКУША. Ходакова, покиньте зону!

ВЕРА. Сердце в тебе есть?!

РАКУША. А в тебе?!

ВЕРА. Я люблю его!

РАКУША. Ты… сука… с фашистом! (Трясет её за плечи.)

КУРТ. Не трогай, зверь! Шифотное!

РАКУША. Ах ты, гнида фашистская! Прощайся с белым светом!

ВЕРА. В меня стреляй!

Загораживает Курта. Ракуша роняет оружие.

Человек же ты! Победитель! Хватит в людей стрелять! Выпусти его проститься, на колени встану!

РАКУША. С-с-ста-но-вись…и ты, германец, на колени! Я решение принял. Хор-р-рошо стоите… Парочка, баран да ярочка.

Поднимает винтовку, взводит затвор.

ВЕРА. Захар, себя ведь тоже погубишь!

РАКУША. Ну, прощайте.

ВЕРА. Захарушка, ты за меня всю жизнь казниться будешь!

РАКУША. Благословляю на любовную ночку салютом. (Стреляет вверх.) Гуляйте. Может, у вашего детёнка, ежели его дозволят, рука на Россию не поднимется.

ВЕРА. Захарушка, прости.

РАКУША. На ключ, отпирай.

Отдал ключ Ракуша и сел на землю. Уводила Вера Курта. Уходили они пятясь, не смея повернуться к Ракуше спинами.

ВЕРА. Захарушка, милый, прости!

Сгрудились по ту сторону немецкие вояки, а ныне – глазастое стадо.

РАКУША. Гуси-гуси… га-га-га… Чё стоим? Никак задумка вылупилась? Вот ты, с губной гармошкой, доложи по всей форме. Подходи, не трусь.

Вышел немец, руки по швам. Стал докладывать вполголоса.

Ишь ты… Вот оно что… Молоденький березняк вокруг лагеря высадить на память… Ну гансы, ну рыцынализаторы! Глядишь, и люди из вас со временем образуются. В принципе одобряю. Командование беру на себя. Лопатки на пле-е-ечо! В две шеренги становись! Ахтунг, форветс! Айн-цвай! Айн-цвай! Фогель, врубай «Катюшу», мать твою! Нога зудит! Душа стенает!

И ударил плясовую Ракуша. Дробно, с притопами, кромсая землю кирзовым сапогом, уводя шеренгу во тьму. Свет. Сидят рядом двое. Сняли маски, военную одежду.

РАКУША. Ну, идём, что ль… Наставление тебе, Курт: обличие внучки Оленьки один к одному с нашей Веронькой разлюбезной. Я уж начто привык, и то иной раз волком завыть тянет – так схожи.

Правление «Рассвета». Входят Прохоров, Курт Вассерман, Фельзер и Ракуша. Последний трезв и оттого жутко заторможен. Ступает по ковру, будто по льду. Лицо его выскоблено до глянца, шея стиснута линялым воротником, а сапоги отмыты от навоза.

ПРОХОРОВ. Прошу садиться. Захар Василич, ты куда?

РАКУША. Я … это… там, в уголке.

КУРТ. Захар, садись сюда, на почётный место.

РАКУША. Не егози, Курт. Мы с местами сами разберёмся.

КУРТ. Понимаю. Каждый сверчок… не в свой сани не садись.

ПРОХОРОВ. Господин Вассерман, Захар Василич пересказал вашу историю, когда мой дед был председателем колхоза. Теперь многое понятно. Я смогу утолить зверское любопытство департамента о повышенном интересе «Дойчэлектрик» к моей особе.

КУРТ. Интерес к вашей особе не есть только прошлое. Он больше настоящее. Я не вижу Ольга Ракуша. Где она?

ПРОХОРОВ. В городе, в управлении. Скоро должна быть. Знакомьтесь: это наш член правления Юрий Борисович Фельзер, главный ветеринар, фронтовик, сослуживец Ракуши.

КУРТ. Вы есть фронтовик?

ФЕЛЬЗЕР. А что? Не прохожу еврейским рылом в калашный ряд?

КУРТ. Два фронтовик на один старый фриц. Меня опять будут забирать в плен.

РАКУША. Перебьёшься. В плену тя, лягарха, жирно кормить надобно. А нам самим кусать нечего.

КУРТ. Я посылал сюда Руссу и приехал сам, чтобы всем можно много кусать. Господин Прохоров, я могу узнавать, как идёт испытание Руссы?

ПРОХОРОВ. Ваше изделие – это мировой шедевр, господин Вассерман, гибрид трактора, Шварценеггера, Машки Распутиной и компьютера. Она набирается опыта с бешеной скоростью и вытворяет чудеса.

КУРТ. Подтверждаю. Это в ней заложено.

ПРОХОРОВ. Кроме испытания Руссы у вас здесь и другие идеи?

КУРТ. Родитель этой идеи – вы. Ваша сеялка и технология. Сейчас Европа кушает отраву. У нас мёртвые земли. Они уже не дают урожай без химии и трансгенных семян. Европу будет кормить Россия. Здесь есть Прохоров, его сеялка и технологии. У них много врагов, поэтому Прохоров должен иметь много помощников.

ПРОХОРОВ. И Русса – первая из них?

КУРТ. Первая. Таких будет много.

ПРОХОРОВ. Голова пухнет, господин Вассерман… Вы привезли известие-бомбу.

Входит Ольга.

ОЛЬГА. Здравствуйте. Василий Никитович, извините, едва вырвалась из управления. Стоял дикий ор, большая половина во главе с Гваздуном ощетинились против применения вашей технологии и сеялки на наших полях.

КУРТ. Вера… майн готт!

ОЛЬГА. Я не Вера. Кто это, Василий Никитович? Что здесь происходит?

РАКУША. Твой единокровный предок, Олёк. Дед.

ОЛЬГА. Что за блажь? Ты опять принял на грудь?

КУРТ. О майн готт… Вера! (Хватается за сердце.)

ФЕЛЬЗЕР. Захар, воды! Вот нитроглицерин.

РАКУША (приносит воды). Я тебя упреждал, Курт: одно обличье, одна стать – бабкины! Ну-ка, тяпни нитрухи… Забориста, подлюка, но облегчение враз даёт.

КУРТ. Я дожидался этот час всю жизнь. Вы есть продолжение моей жизни здесь.

ОЛЬГА (уяснив происходящее). Удобное продолжение. Не растил, не поливал, теперь можно урожай собирать.

РАКУША. Да какой с тебя урожай, Олёк, одни слёзы для президента «Дойчэлектрик». Он твой дед. И фамилия твоя, ежели рассудить, не Ракуша, а Вассерман.

ОЛЬГА. У меня один дед. И если ты намерен отказаться от родства в пользу этого залётного дубликата…

КУРТ. Прошу, не надо! Ракуша, майне либе Олья – вы есть настоящий дедушка и внучка. Я непозванный гость и готов идти вон, когда будет приказ.

РАКУША. Чего уж, сиди. Токо штрафанём за то, что долго шлялся по Германиям. Василий Никитыч, какой штраф с него слупим?

ПРОХОРОВ. Тридцать процентов акций концерна в пользу нашего «Рассвета».

ФЕЛЬЗЕР. Гут гешефт, но неполный.

РАКУША. Само собой, Юрик. Затребуем ишшо персональную для тебя заплату. С панбархата. Пришьёшь пониже спины, чтоб голым задом не сверкать.

ФЕЛЬЗЕР. Что ты так волнуешься за мой зад? Мой голый еврейский зад всегда приличнее, чем твоя русская морда.

РАКУША. Дак это когда на ней щетина. А щас глянь: хрен нас с твоим задом различишь!

КУРТ. Чёрт вас забирайт… Я чувствую себя круглый дурак. Есть причина слёз, но является русский хохма.

ПРОХОРОВ. Вернёмся к делу, господин Вассерман, или возьмём семейную паузу?

КУРТ. Я-я. Надо делать дело. Мой концерн предложил правительству России строить здесь завод и выпускать сеялку для вашей технологии без плуга.

Странным способом появляется из стены Бзик – он прошёл сквозь неё и явно невидим для присутствующих.

БЗИК. Ракуша! Держи ухо востро. Этот фриц отнял у тебя Веру. Теперь хочет сеять зерно по стерне, без пахоты – на прокорм воронью…

ПРОХОРОВ. Я и думать не смел о подобном. Господин Вассерман, мы изгоним пахоту с наших земель. Плуг станет музейным символом самоубийства хлебороба.

БЗИК. Опять будет «Хальт!» и «Хенде хох!», Ракуша! Фриц с Васькой пустят всё на распил! И смоются в Германию!

РАКУША. Все ваши байки я прослушал. Теперь меня послушай, Васька! Ты что же, прохвост, вытворяешь? Это как – сеять без плуга, по стерне?! По-германски хочешь? Ты поучись у них, поучись: душегубку сварганить, концлагерь возвести!

ПРОХОРОВ. Захар Василич, ты в своём уме? Что ты мелешь?

РАКУША. Я-то в своём! А вот ты где его растерял?! Курт, ты чего сюда явился, внучку проведать? Проведал. Но в наши дела не лезь, фашист! Руки-ноги обломаем!

ОЛЬГА. Дед, как у тебя язык повернулся?!

БЗИК. Горжусь тобой, солдат Ракуша!

КУРТ. Ракуша, какая сволочь говорит твоим голосом?!

РАКУША. Ты меня не сволочи! Привыкли своих работяг увольнением пужать, буржуи недобитые! Я-то поверил поначалу: ох Вера, ай Оленька!

ОЛЬГА. Замолчи!

КУРТ. Опомнись, Ракуша!

БЗИК. Как волка не корми – всё в лес глядит!

РАКУША. Как волка не корми – хватанёт зубом! Сколь германцы живёте, всё норовите Россию ухайдокать, не мечом так танком! Кому я свою Веру уступил?! Эх, в лагере тебя не шлёпнул – маху дал!

КУРТ. Это не ты, Ракушка!

БЗИК. На совесть давит, подколодный змей!

РАКУША. Завод твой душегубный на наших землях возводить не дам! Фугасов нароем в болоте и подорвём к чертовой матери! Не впервой партизанить на своей земле! Слава те господи, с десяток фронтовиков ещё найдутся…

Появляется Русса. Выпуливает в Ракушу зычную, калёную команду.

РУССА. Старшина Ракуша!

РАКУША. Я!

РУССА. КамАЗы привезли корма для фермы! Кто будет разгружать?!

РАКУША. Пришли корма? О ё-моё! Дак мне откуда знать про это?!

РУССА. Кто должен знать, если не старший скотник? Кто должен роды принимать у Незабудки и Красули?!

РАКУША. Им же телиться через месяц!

РУССА. Отел уже начался! А старший скотник плавает в правлении, как в проруби дерьмо! И болтовнёй трещит!

РАКУША. Да шо ж такое… Красуля с Незабудкой телятся… Корма пришли… Мать честная, неужто дожили?!

Бросается к двери. Останавливается у порога.

Василь Никитыч, Курт, я, может, тут чего не так… Хайло разинул сдуру… вы не держите зла! (Убегает.)

РУССА. Прошу прощенья, господа. Я слышала ваш разговор. Ракуша не может находиться в управлении. Плебс должен знать своё место, заниматься своим делом и выполнять команды. Тогда он полезен. Я вызвала роды у коров и завернула машины с кормами к ферме.

КУРТ. Изделие 1/100, как ваше состояние?

РУССА. Износ на двадцать шесть процентов. Работаю пять суток на форсаже, в экстремальной обстановке. Рентабельность хозяйства минус двадцать. Оно убыточно.

КУРТ. Причины?

РУССА (переходит на немецкий язык). Его сознательно банкротят. Дотаций нет. Энергетическая доля в затратах – семьдесят процентов: газ, уголь, электричество, солярка. Это безумный бандитизм, когда Европа, мир не превышают восьми энергетических процентов.

КУРТ (тоже по-немецки). Безумие здесь будет нарастать. Министр сельского хозяйства этой страны подкуплен ВТО. Им нужен российский рынок пищи весь, без остатка. Они задавят всех, кто производит продовольствие в России.

РУССА. Чтобы хозяйство выжило, здесь нужно нарушать законы.

КУРТ. Подскажешь Прохорову, как это сделать. И будешь помогать.

РУССА. Я правильно вас поняла?

КУРТ. Кто хочет выжить – не должен исполнять бандитские законы.

РУССА. Яволь, Гроссфатер! (Уходит.)

КУРТ. Герр Прохоров! В Кремле, в правительстве ждёт много дел. Я улетаю. Вы были у меня на стажировке. Теперь должна стажироваться Олья Вассерман. Она необходима «Дойчэлектрик».

ОЛЬГА. Зубную щётку и халат взять можно?

КУРТ. Я-я, прости. Моя проклятая привычка жить в режиме «шнель!». Я умоляю дарить мне твоё согласие.

ОЛЬГА. Скорее «да», чем «нет».

КУРТ. Сегодня появилось то, что не было у Вассерманов сорок лет: родная кровь в России.

Два года спустя. Домашняя обитель Ракуши. В ней небогатый, но стерильный порядок. Роскошно накрытый стол. Сидят и пьют Ракуша с Фельзером.

ФЕЛЬЗЕР. Чтобы все так жили, Захар. Где вы видели раньше, чтоб на этот стол собирались вместе жареная курочка, колбаска и грибки, фиш в сметане и апельсины? Теперь ты должен…

РАКУША. Хрен я кому должен. Ну, за то, чтоб не было долгов, чтоб под столом было не хуже, чем на нём.

Пьют.

ФЕЛЬЗЕР. Теперь ты должен при публике, значит при мне, сказать: я болван и старпёр…

РАКУША. Ты, Юрик, кусай продукцию железным зубом. Окосеешь без закуски, опять придётся на горбу волочь.

ФЕЛЬЗЕР. Ты набрался наглости сказать, что я уходил из гостей на чужом горбу? Когда?

РАКУША. Дак в прошлом годе и было.

ФЕЛЬЗЕР. А что? Хирург-фронтовик, который тебя спас, не имеет права раз в год проехать на твоём горбу?

РАКУША. По-фронтовому рассудить – имеет.

ФЕЛЬЗЕР. И учти, при моих тощих ляжках ездить на такой костлявой кляче, как ты – западло. Значит, ты сейчас скажешь: я болван…

РАКУША. Ну ежели просишь, нету сил отказать. Я согласный: ты болван.

ФЕЛЬЗЕР. Я?!

РАКУША. А кто? Ты просил – я исполнил.

ФЕЛЬЗЕР. Тогда кто из нас вопил в правлении: не дам сеять без пахоты, без плуга!

РАКУША. Мои слова.

ФЕЛЬЗЕР. Кто верещал, как недорезанный порося: взорву фугасом ваш завод!

РАКУША. Опять-таки я.

ФЕЛЬЗЕР. А теперь, когда мы получаем по сорок центнеров зерна с гектара и хорошую зарплату, когда работают наш пруд с карпами и маслозавод, когда к тебе на стол залетели курочка и фиш в сметане – ты не желаешь развернуть свой змеиный язык в другую сторону?

РАКУША. До чего ж ты зловредный тип, прилип к одному месту!

ФЕЛЬЗЕР. По-русски говорят: прилип как банный лист к заднице. Почему я, еврей Фельзер, должен учить тебя русскому языку?

РАКУША (поднимает стакан). За то, чтоб ничего и никуда не прилипало. На закусь налегай, Борисыч!

ФЕЛЬЗЕР. Не заговаривай мне зубы. Там всё равно протез. Вернёмся на исходную позицию. Ну, признаемся: ты бол-ва-а-а-ан…

РАКУША. Юрик, звездану в ухо – шнурки лопнут.

ФЕЛЬЗЕР. Не выйдет.

РАКУША. Это почему?

ФЕЛЬЗЕР. Когда я буду лежать в гробу с синим ухом и лопнутыми шнурками, моя Софочка спросит тебя: скотовод Ракуша, зачем ты убил бедного еврея Юрика, который спас тебе жизнь? И что ты на такое ответишь, бесстыжая твоя морда?

РАКУША (представил всё в натуре). В гробу… О ё-моё, как кувалдой по темечку… Фу-у-у, аж тверёзый сделался!

ФЕЛЬЗЕР. Я жду.

РАКУША. Ну, хрен с тобой. Куды деваться. Я болван.

ФЕЛЬЗЕР. И всё? А где про то, что ты старый пе… ну, продолжай.

РАКУША. Не дождёс-с-си!

ФЕЛЬЗЕР. Ты таки хочешь замылить фронтовую правду.

РАКУША. Да какая правда?!

ФЕЛЬЗЕР. Напомнить? Ты скушал свой сухпаёк. Но тебе ж, как всегда, показалось мало! Ты сделался такой ласковый, запел: Юрик, зачем у тебя без дела валяется «Второй фронт»? Я не жалел тушёнки, но предупредил: Ракушка, не жри перед боем! Я говорил такое?

РАКУША. Я буду помнить про такую бздюшность?

ФЕЛЬЗЕР. Но ты разве послушал мудрый совет? Ты заглотнул две банки американских бобов на сале – как барбос муху. Вы ушли в окопы, и там заревел бой. А скоро тебя принесли в палатку, нафаршированного осколками. Ты орал и трещал очередями. Но мне ж работать надо было с таким пахучим пациентом!

РАКУША. Ну и работал бы!

ФЕЛЬЗЕР. А что я таки делал? Я наковырял из твоей спины шесть железяк!

РАКУША. Живодёр подлючий! По живому мясу ковырял! Иде был твой спирт-наркоз?!

ФЕЛЬЗЕР. Чтоб я так жил, как ты помнишь! А кто скоммуниздил у нас ночью два литра этого наркоза?!

РАКУША. То, Юрик, разведка. У них, паразитов, на спирт нюх особый. А где был ваш НЗ?

ФЕЛЬЗЕР. Мы восстановим, для начала натуральную картину про твой седьмой осколок из правой ягодицы. Я стал, как пипочку, расшатывать его. И что я получил в ответ на эту нежность? Ты завопил про мать-перемать и шандарахнул в моё интеллигентное лицо самым крупным калибром. С меня сорвало очки и окунуло в выгребную яму.

РАКУША. Юрик, до чего подлючая американская продукция! Наш горох куда из себя аккуратней! Но ты же, паразит, пропал! Хирург с поста удрал!

ФЕЛЬЗЕР. Не пришивай мне дезертирство! Я был весь под столом на собственных карачках!

РАКУША. И чо ты делал там?

ФЕЛЬЗЕР. Искал очки с противогазом!

РАКУША. Тю-у-у, час, что ли, искал?

ФЕЛЬЗЕР. Он строит из себя дурачка! Он сделал нам газовую атаку на всю хирургию и хочет, чтоб мы работали без противогазов! Медсёстры, как и я, стояли на карачках, рыдали в хохоте и пачкали инструменты в земле! Их надо было снова прожигать. Но все спиртовки гасли в этой атмосфере!

РАКУША (поднимает стакан). Пьём, Юрик, за здоровую атмосферу! Чтобы в ней нашим грудями хорошо дышалось!

ФЕЛЬЗЕР. А как дышать в ней нам, интеллигентам? Мы трезвые пацаны?

РАКУША. Ни в одном глазу.

ФЕЛЬЗЕР. Тогда колись, что вытворяют мужики и баба Русса в нашем хозяйстве. Вы с Курдюковым и германской куклой мотаетесь в поля который месяц. По ночам! И что такое уголовное вы там нашухарили?

РАКУША. Юрик, лучше выпьем.

ФЕЛЬЗЕР. Ракушка, ты меня уважаешь?

РАКУША. Как гусыня лебедя. А ты меня?

ФЕЛЬЗЕР. А я тебя наоборот.

РАКУША. Я щас зарыдаю.

ФЕЛЬЗЕР. Рыдать здесь должен я, поскольку я тебя не уважаю.

РАКУША. За что? Обоснуй натуральный мотив.

ФЕЛЬЗЕР. За что мне уважать старпёра, который затырил от меня секрет?

РАКУША. Так то не мой секрет. Он стыр.. стры..ти-гий-чий-ский!

ФЕЛЬЗЕР. Значит, осколки ковырять из твоей гремучей жопы – так Юрборисыч, сделайте мне это нежно. А выдать бздюшный ваш секрет – то пошёл вон, пархатый?!

РАКУША. Юрик, ты рвёшь моё сердце!

ФЕЛЬЗЕР. Пусть оно лопнет!

РАКУША. Юрик, голубь сизокрылый…

ФЕЛЬЗЕР. Прощай, немытая Россия! Я уезжаю в Израель!

РАКУША. Куда?! Назад! А я как без тебя?!…

ФЕЛЬЗЕР. Ты будешь шкандыбать по жизни без меня, как последний пиндос! Колись, Ракушка!

РАКУША. Держаться нет силов. Щас доложу всё.

ФЕЛЬЗЕР. Россия, чистенькая, здравствуй. В гробу я видел палестинцев!

РАКУША. Колюсь от слабости характера. На тракторах мы подняли трубу, что нагло гонит наш соляр грузинам, и выволокли бетонную тумбу. Вставили другую – с дырой. Через неё Русса врезала отвод и проложила к заправке. Мы второй год соляр бесплатно потребляем!

ФЕЛЬЗЕР. А что я говорил всем про неё?

РАКУША. Она к высоковольтке подключилась и проложила кабеля к маслозаводу, к фермам под землёй. Мы второй год электричество сосём бесплатно! Она полста спецов заменит!

ФЕЛЬЗЕР. Эти недоноски, Христегрефы с Чубайковскими, думают, что поймали у нас бога за бороду!

РАКУША. Но ежели ты проболтаешься…

ФЕЛЬЗЕР. Не бога, а козла за яйца они поймали! А он с рогами и копытами! Наш русский народ не фраер!

РАКУША. Тащили у партократов – у лягархов тем паче всё растащим! До основанья! А потом…

ФЕЛЬЗЕР. За что мы кровь вёдрами проливали?! Поцам-дерьмократам наше интеллигентское во-о-о-о! (Выворачивает два кукиша.)

РАКУША. Курвам-лягархам наше рабоче-крестьянское во-о-о-о! (Рубит ладонью по бицепсу.)

Вдвоём трещат языком и губами в неприличном звуке. Входит Анюта – внучка Фельзера, студентка.

АНЮТА. Деды, вы кому страхолюдию творите?

ФЕЛЬЗЕР. У нас фронтовое толковище, деточка!

РАКУША. Анюта, заяц наш, иде ты пропадала?

АНЮТА. Деда Захар, я ж утром у тебя прибирала.

РАКУША. Так то утро, а щас ночка. Полсуток без тебя сиротой по жизни шкандыбаю.

ФЕЛЬЗЕР. Он, который до нас сбоку припёка, делает из себя сироту. А где поцелуйчик родному деду?

АНЮТА (целует Фельзера). Фу-у-у! Деды, вы сколько выдули?

РАКУША. Голуба ты наша, до нормы самую малость недобрали.

АНЮТА. Ракушка! Ты ещё не споил бедного еврея Юрика и у тебя чешется оттого в одном месте?!

ФЕЛЬЗЕР. Нет, вы поглядите на этого мудрика! Она тащит из русско-еврейского вопроса самый смак!

РАКУША. Фельзер, дождёсси, ещё одна такая гадость – и я обзову тебя Геббельсом!

ФЕЛЬЗЕР. А по мусалам?

РАКУША. И кто тебя на горбу отсюда вытащит?

АНЮТА. Деды, сами наелись, но хотите заморить ребёнка голодом?

ФЕЛЬЗЕР. Заболтались! Садись, рыбка, кушай до отвала!

РАКУША. Курочку жареную испробуй и колбаску.

ФЕЛЬЗЕР. Но имей в виду место для рыбы-фиш!

РАКУША. Самолично эту фишу чесночком шпиговал. И вилочку возьми, всё у деда Ракуши путём, по-культурному… а вот салфеточка, губки вытирать.

ФЕЛЬЗЕР. Ты её, случаем, не у Прохорова в сортире слямзил?

РАКУША. А что, заметит? Так их там прорва!

Заботливо кудахтали два деда, пока дитя не насытилось.

АНЮТА. Фу-у-у… всё, мерси боку.

РАКУША. Какое, к едрене фене, боку? Это ж не еда, а цыплячья поклёвка! А колбаска с апельсинчиком, а чаёк с медком луговым?

ФЕЛЬЗЕР. Он будет кудахтать, пока не снесёт тухлое яичко. Ты знаешь, детка, какая для него затычка.

АНЮТА. Деда Захар, какую?

РАКУША. Да боже ж мой! Я счастливый на любую от тебя!

АНЮТА (зычно, в руслановских обертонах). Вот ктой-то с го-о-о-рочки-и-и спусти-и-и-лся, наверно, ми-и-илай мой идёё-ё-ё-ёт

ФЕЛЬЗЕР (вступает героическим козлетоном). На ём защи-и-и-итна гимнастёрка-а-а-а, она с ума меня-я-я сведё-ё-ё-ёт!

Ракуша плавится в блаженном трансе. Фельзер даёт отмашку – конец.

РАКУША. Нету у меня слов… и в горле закупорка. Теперь ту самую, нашу, душа просит!

АНЮТА. Деда?

ФЕЛЬЗЕР Ты знаешь, рыбка, какая невозможно психическая нагрузка от неё. Но сегодня можно.

АНЮТА. Ладно.

Запевает древнюю еврейскую песню, погружая дедов в пучину скорби.

РАКУША (плачет). Спиши слова, Анюточка… там всё про меня… забрал Веру, потом Олечку-внучку, фриц проклятый… Проводил её в Германию, как схоронил… Два письмеца всего пришло.

АНЮТА. Деда Захар, она и Вассерман к себе зовут, сколько вызовов приходило.

РАКУША. Так и твоего деда родители в Израиль зовут. Чего ж не едешь, Юрик?

ФЕЛЬЗЕР. А кто здесь клизмы крупнорогатому скоту поставит?

РАКУША. Кто вас, недомерков, от этого брехливого телеящика сбережёт? Кто истину поведает, что это мы с дедом Юриком войну выиграли, а не Америка?

ФЕЛЬЗЕР. Кто тебя, деточка, песням научит, от которых глаза мокнут?

РАКУША. Кто тебе берёзки на околице высадит, чтоб в них чижики-соловьи заливались?

АНЮТА. Деда, а ты почему в Израиль не хочешь ехать? Они ж зовут и меня скоро заберут. А ты со мной поедешь?

ФЕЛЬЗЕР. Не получится, деточка. Умру здесь без тебя.

АНЮТА. Но почему?

ФЕЛЬЗЕР. В плену увяз, деточка. Россия в плен взяла, как Вассермана.

АКТ 3

Темнота. Блеет баран. Густой, левитановского замеса голос торжественно вещает.

ГОЛОС. В показательно-племенном овцеводческом хозяйстве случился катаклизм губернского масштаба. Главный баран-производитель Лёва стал саботировать свои прямые обязанности. Это ЧП случилось после отгонных пастбищ. За лето отремонтировали базовую кошару и навесили на ней новые ворота. Баран Лёва остолбенел и простоял перед воротами час восемнадцать минут. После чего утратил сексуальную озабоченность, а также половую ориентацию, предпочитая овцам свиней и телят. В связи с этим племхозяйство получило госзаказ: вывести барана с таким качеством потенции, чтобы её не поколебали ни новые ворота, ни даже Бранденбургские.

Свет. Кабинет начальника районного сельхозуправления Гваздуна. Посреди кабинета на столе стоит чучело барана с гигантским, свисающим между ног аппаратом размножения. За столом сидит Гваздун в шляпе с высокой тульей.

 ГОЛОС ИЗ СЕЛЕКТОРА. Василий Спартакович, к вам директор племхозяйства Коновалова.

ГВАЗДУН. Впусти.

Входит Коновалова.

 Чем порадуете, алхимики?

КОНОВАЛОВА. Есть результат, Василий Спартакович, есть! Вот он, слепок! (Подаёт макет бараньих семенников из гипса.) Кило триста! У Филиппа, внука Лёвы, прибавка шестьсот граммов! Каждый семенник внутри – с бильярдный шар! Это не баран чихнул! Начинали работать с Лёвой с чего? С грецкого ореха! А ныне – бильярдные шары!

ГВАЗДУН. А как у Филиппка с любовью перед новыми воротами?

КОНОВАЛОВА. Вот тут проблемы, Василий Спартакович. На четыре случки – два заеда. В ответственный момент упрётся – и ни с места, баран бараном! Имеем пятьдесят на пятьдесят.

ГВАЗДУН. Значит б-б-би-и-и-ильярдные шары? Да ты хоть футбольные шары нарасти! Я их в упор не увижу, ежели он с ними полуевнух! Розанов будет здесь сегодня! Чем прикажешь перед ним отчитываться? Б-б-би-и-и-ильярдными шарами? Ты их своим кандидатам и докторам подвесь!

КОНОВАЛОВА. Они уже на пенсиях и не нуждаются.

ГВАЗДУН. Разогнать вашу богадельню давно пора! Ну, что надумала?

КОНОВАЛОВА. А может, с условиями переборщили? Сами посудите: степь да степь кругом, путь далёк лежит. Птички, цветуёчки вокруг. А потом бац! Новые во-ро-о-ота! Это ж кошмар для бедной животины! Он, можно сказать, мальчик нецелованный, а мы с него зверского интима требуем! Может, не надо сразу новые ворота?

ГВАЗДУН. А что надо?

КОНОВАЛОВА. Сначала калиточку из берёзы. Потом пошире дверь из сосняка. Ну а потом уж и ворота. Соблюдём ступени адаптации, как требует наука.

ГВАЗДУН. Губерния какую задачу ставит? Чтоб твой Филипп в кратчайший срок был мужиком не только перед новыми воротами, но даже перед Бранденбургскими! И зарубите это на носу!

КОНОВАЛОВА. Уже зарубили.

ГВАЗДУН. А то б-б-б-и-и-ильярдные шары! Идею, что ль, подбросить?

КОНОВАЛОВА. Осчастливьте, Василий Спартакович.

ГВАЗДУН. Филиппку какую бабу подсовывали?

КОНОВАЛОВА. Овца Алла, семилетка мериносовой породы.

ГВАЗДУН. А постарее клячу не нашли? Когда я вас научу творчески к делу подходить?

КОНОВАЛОВА. А что, промашку дали?

ГВАЗДУН. Эту старую дурынду Алку метлой под зад! Ей на замену Ксюшу! Это раз. Шампунью её вымой – два! Духами спрысни – три! Пусти по ней плойкой завиток покрупнее. Но главное – перед интимом врубите Сукачёва иль Розенбаума на полную катушку! А?!

КОНОВАЛОВА. Ох ты-ы-ы-ы… Да на такую кралю при таких условиях не то что Филиппок – сам правозащитник Лукин заскочит! Гениальная идея, Василий Спартакович! Будет результат, ручаюсь!

ГВАЗДУН. Что б вы без меня делали. Иди работай.

 Коновалова уходит.

Подходит к чучелу барана. Отцепляет производственный аппарат. Кладёт в стеклянный шкафчик, где красуются этапы селекционных достижений – от грецких орехов до бильярдных шаров. Последнее достижение, принесённое Коноваловой, задумчиво и нежно прицепляет себе. Любуется.

 СЕКРЕТАРЬ ПО СЕЛЕКТОРУ. Василий Спартакович! К вам Розанов!

Гваздун опрометью бросается к двери, забыв отцепить аппарат. Входит Розанов.

ГВАЗДУН. Сердечно вас приветствую, Михаил Степанович.

РОЗАНОВ (изучает Гваздуна с прицепом). И что бы это значило?

ГВАЗДУН. Наглядно демонстрирую наше достижение, Михаил Степанович! У главного барана Филиппка вот этот семенник нарос! Кило триста, по сравнению с шестисотграммовым аппаратом деда Лёвы! Сто процентов прогресса! И в покрытии ярок вперед рванули: на четыре случки всего два заеда! Позвольте изложить идею?

РОЗАНОВ. Ну валяй.

ГВАЗДУН. Как насчёт совместной командировки?

РОЗАНОВ. Куда?

ГВАЗДУН В Берлин, к Бранденбургским воротам. Устроим там русское секс-шоу по случаю юбилея разрушения Берлинской стены. Едем в таком составе: баран Филипп и ярка Ксюша – главные исполнители. При них вы первый заместитель, я второй.

РОЗАНОВ. Бранденбургские, говоришь? Замётано. Но сначала опробуем в Москве Никитские ворота у Розовского. (Набирает номер на мобильнике.) Любаша, сооруди приказ об увольнении Гваздуна поволжского… Приеду – подпишу. Основание…

ГВАЗДУН. За что, Михаил Степаныч?!

РОЗАНОВ. На основании мозговой недостаточности под шляпой. Она у него к черепу приросла, сутками не снимает.

ГВАЗДУН. Я ж пошутил, Михаил Степанович… Ну вылезло… Ну с придурью шутейство… Не проконтролировал свой мозговой процесс.

РОЗАНОВ. Твоему мозговому процессу какое задание было спущено? Чтобы прохоровский «Рассвет» стал «Закатом»! А он что вытворяет? В лидеры губернии по всем показателям вылез! Вдобавок ко всему и фермеров, мерзавец, баламутит! Те, что ещё не окочурились, истошный вой подняли: на кой хрен нам канадские сеялки, когда прохоровская в пять раз дешевле, а работает эффективней! Тебе напомнить, сколько в твой карман от канадской сделки перетекло?

ГВАЗДУН. По Прохорову я работал! Бешено работал!

РОЗАНОВ. Каким местом? Вот этою висюлькой? Где результат?!

ГВАЗДУН. Я на него пожарников спускал!

РОЗАНОВ. И что?

ГВАЗДУН. У них штаны загорались, когда они проверку пожарной безопасности делали! Сидеть два месяца не могли, вся сидячая часть под штанами из строя вышла.

РОЗАНОВ. Что за бред?

ГВАЗДУН. При проверках германская баба Русса присутствовала. На неё грешим. Ей кого-нибудь воспалить – раз плюнуть. А попробуй докажи!

РОЗАНОВ. Пожарными и ограничился?

ГВАЗДУН. Налоговую трижды напускал! И без толку, всё тютелька в тютельку.

РОЗАНОВ. На этом успокоился?

ГВАЗДУН. Экологов насылал: на каком основании их петушье поголовье в окрестностях гадит, атмосферу с природой уродует! Так Русса курячье войско с петухами надрессировала строем бегать и в бочки опорожняться! А содержимое – на удобренья! В итоге урожай попёр немыслимый!

РОЗАНОВ. Электричество отключали?

ГВАЗДУН. Бесполезно. Тут же два дизеля врубают.

РОЗАНОВ. Кто им солярку поставляет?

ГВАЗДУН. А чёрт их знает! Я начальнику милиции команду дал: дороги перекрыть ОМОНом. Те перекрыли. И через день сбежали!

РОЗАНОВ. Что-о-о?

ГВАЗДУН. На них спикировало вороньё! Как «мессершмитты» налетели, устроили обстрел помётом! Майор нам счёт за обмундирование выставил – оно всё клочьями полезло!

РОЗАНОВ. Я вижу, толку от тебя как от барана молока. Последний раз всё разъясняю. Грузинский концерн «Колхида» хочет закупить у тебя десять тысяч гектаров земли. Но посредине Прохоров торчит со своим «Рассветом»! Торчит как кость в горле! Как собака на сене: ни грузинам, ни нам! И если у тебя под шляпой еще не всё сопрело, ты должен сообразить, сколько от этой продажи нам обломится.

ГВАЗДУН. В лепёшку расшибусь, но доконаю их!

РОЗАНОВ. Надежда на тебя иссякла, мы сами дело завершим. Мы явимся сюда через часок с президентом «Колхиды» Килькадзе. Подпишешь все бумаги у него. Естественно, не глядя.

ГВАЗДУН. Кому-кому – Килькадзе я с закрытыми глазами подмахну!

РОЗАНОВ. Ну жди. Придём. Гваздун… Я ведь ни разу тебя без шляпы не видел. Ты оборзел: перед начальством в головном уборе постоянно. Ну-ка сними!

ГВАЗДУН (взревел в испуге). Михаил Степаныч, всё, кроме шляпы! Всё что угодно сброшу… костюм, рубаху…

СЕКРЕТАРЬ ПО СЕЛЕКТОРУ. Василий Спартакович, позвонил Прохоров, будут у вас с Руссой минут через пять.

РОЗАНОВ. Приласкай и обними их, Гваздун, чтобы спёрло дух от твоей ласки. (Уходит.)

Гваздун отцепляет макет семенников, укладывает в стеклянный шкафчик. Входят Прохоров и Русса – два потрёпанных существа. Седой Прохоров в кепке, с тростью. Русса – тургеневская женщина восемнадцатого века. Укатали сивок «рассветные» горки.

 ГВАЗДУН (обращается к Руссе, явно не замечая Прохорова). Русса, сколько о вас слышал, вы легендарная мадам! Проходите, располагайтесь! Чем обя-я-я-а-а-а-азан? А вы в одиночестве? (Спрашивает в селектор.) Маша, где Прохоров?

ПРОХОРОВ. Давненько не общались, Гваздун.

ГВАЗДУН (вздрагивает от испуга). Кто… где вы, Василий Никитыч? (Ищет взглядом.) Рад вас приветствовать. (Идёт мимо него с протянутой рукой.)

ПРОХОРОВ. Здесь я. (Вешает на протянутую руку трость и кепку.)

ГВАЗДУН (вешает трость и кепку в шкаф). Извините, некая стеклянность в вас… или у меня с глазами что-то? Как жизнь, как здоровье?

ПРОХОРОВ. Железное.

ГВАЗДУН. Весьма рад. А у супруги вашей?

ПРОХОРОВ. У супруги вообще несокрушимое. Дождь, мороз. А она в лёгком платьишке под землёй, и хоть бы что ей.

РУССА (встаёт). Вы же-ертвою па-а-а-али в борьбе-е-е роково-о-о-ой… роково-о-о-ой… роково-о-о-ой…

ПРОХОРОВ. Все, девонька, всё. Успокойся. Нет сестрёнки твоей Лидочки. Ей уже не поможешь.

РУССА (Гваздуну). В борьбе-е-е с ненави-и-и-истным тира-а-аном… (Полыхает бегающими синими огнями по телу.)

ПРОХОРОВ. Опять транзисторы, чипы поплавишь. Помолчи. Теперь Лидочке тишина нужна.

РУССА. Эй вы та-а-ам наверху-у-у-у! Не топочите как слоны! Да-да-да-да!

ПРОХОРОВ. Эх-хе-е. Снова на форсированный режим перевести? Второй раз за месяц. Доиграемся.

РУССА. Пе-ре-ве-ди. Пр-р-р-ошу.

ПРОХОРОВ. Что с тобой сделаешь.

Отстёгивает бюст на Руссе. Надевает очки, достает пинцет, что-то осторожно переводит в груди. Защёлкивает бюст на место.

РУССА. Спасибо, Васенька. Я в порядке.

Смотрит на настольную лампу. Та зажигается и гаснет несколько раз. Переводит взгляд на муляж барана на столе. Баран встает на дыбы, издаёт горловой хрип: «Б-бе-е-е-е!»

ГВАЗДУН. Я сейчас милицию…

ПРОХОРОВ. Её ОМОН боится. Не приедут.

Телефонный звонок. Гваздун тянется к аппарату, но он уползает от Гваздуна на другой конец стола.

РУССА. Не отвлекайтесь перед допросом.

ПРОХОРОВ. Это ты насылал пожарников, экологов, налоговиков на моё хозяйство?

ГВАЗДУН. По какому, собственно, праву… Кто спрашивает? Где ты, пустышка?

РУССА (приближает ладони к голове Гваздуна). Отвечать!

ГВАЗДУН. Мне приказывали Розанов, Килькадзе…

ПРОХОРОВ. Завод «Волгосельмаш» уже готовился к выпуску нашей сеялки, взял кредит. Кто загнал его в банкротство?

ГВАЗДУН. Розанов, Килькадзе… Убери руки, женщина, давит!

ПРОХОРОВ. Ты – кожаный бурдюк с прокисшим уксусом вместо крови. Ты же не стальной.

ГВАЗДУН. Даже не железный.

ПРОХОРОВ. Тогда почему ты цветёшь и пахнешь, а вот она уже развалина? Она из стали, проводов и электричества, её можно облить кислотой, накалить паяльной лампой, и она выживет. Но за два года работы под вами она состарилась и одряхлела. У вас бараньи мозги с рогами…

ГВАЗДУН. Что вы кричите! Тише! Прошу вас!

РУССА. Номенклатурное наследие не скроешь. Покайся, Гваздун.

Снимает с Гваздуна шляпу и обнажает роскошные бараньи рога на голове, торчащие из шевелюры.

ГВАЗДУН. У вас дело своё, а мне чем себя грузить? Порожняком по жизни пылю, сплошной холостой пробег, суета с лизоблюдством! Двадцать лет в бумажках, циркуляриках, приказюльках носом роюсь! А все вокруг деньгу лопатами гребут! Гребут!!! Лопатами!!! Себе в карманы!! Письмо снизу – как шило в зад! Звонок сверху – как кирпичом по темени! И попробуй только протест свой обозначить – пропал ты для верхних, прозрачным станешь! Через тебя как сквозь стекло глядят! Тут поневоле обаранишься!

ГОЛОС СЕКРЕТАРШИ. Василий Спартакович, к вам делегация.

Гваздун выхватывает у Руссы шляпу, надевает.

ГВАЗДУН. Кто?

ГОЛОС. Розанов, Килькадзе и иностранцы.

ГВАЗДУН. Проси!

Входят Розанов, Килькадзе и его свита.

КИЛЬКАДЗЕ. Гамарджоба, Гваздун.

ГВАЗДУН. Джоба-джоба. Михаил Степанович, всё, что вы предписали…

РОЗАНОВ. Знакомьтесь. Президент акционерного общества с годовым оборотом в двадцать миллионов долларов Килькадзе. Члены акционерного общества…

КИЛЬКАДЗЕ. Не обязательно.

ГВАЗДУН. Очень рад! Чем обя-я-я-язан?

КИЛЬКАДЗЕ. Мамой клянусь – ни мы тебе, ни ты нам ничем не обязан. Все мы обязаны ему! Василий Никитович, дорогой генацвале, почему так постарел? Фрау Русса, вы засели в моём сердце, как заноза, когда мы танцевали у вашей колыбели…

РУССА. Васенька, им надо заняться сейчас. Ты мне позволишь?

ПРОХОРОВ. Ещё не время, терпение, золотко.

КИЛЬКАДЗЕ. Маладэц! Терпение и время – золото! Такое может только агроклассик высказать! Ты уже классик, ты памятник сам себе. На пьедестал его!

Щёлкает пальцами. Его свита поднимает стул с Прохоровым и ставит на стол.

Гваздун, подпишите. (Даёт Гваздуну документ. Тот, задрав голову к потолку, подмахивает его.) Розанов, огласите!

РОЗАНОВ. «Департамент и управление сельского хозяйства в лице Розанова и Гваздуна заключают контракт с президентом АО «Колхида» Килькадзе на продажу десяти тысяч гектаров земли в Заволжском районе».

ПРОХОРОВ. Все земли нашего района в твой карман?!

КИЛЬКАДЗЕ. Зачем мелочиться? В том числе и твой «Рассвет». Этот документ – праздник для всех. Будем пить кахетинское. (Свита разливает по бокалам вино.) Прохоров, почему не пьёшь? Забурел, да?

ПРОХОРОВ. Я не пью с жульём. Я подаю на него в суд.

КИЛЬКАДЗЕ. Маладэц, храбрый кикила! Зачем тебе суд? Ты сам как прокурор сидишь над нами! Может, вопрос прокурорский задашь?

ПРОХОРОВ. Мой вопрос скоро будут поголовно задавать таким, как ты. На чём загрёб двадцать миллионов?

КИЛЬКАДЗЕ. Дай коробку, скажу.

ПРОХОРОВ. Какую коробку?

КИЛЬКАДЗЕ. Которой куклой управляешь.

РУССА. Вася, не давай.

КИЛЬКАДЗЕ. За себя боишься?

РУССА. За тебя.

ПРОХОРОВ. Возьми, бесстрашный.

КИЛЬКАДЗЕ (нежит пульт управления). О, шени чериме! Скоро начнём!

ПРОХОРОВ. Ну, так на чём…

КИЛЬКАДЗЕ. Как на чём? На тебе. Гваздун, подпишите. (Гваздун подмахивает документ.) Розанов, огласите.

РОЗАНОВ. «Департамент и управление сельского хозяйства в лице Розанова и Гваздуна передают в распоряжение АО «Колхида» чертежи и описание универсального посевного агрегата УПА конструкции Розанова для изготовления ста опытных экземпляров».

ПРОХОРОВ. Конструкции Розанова?!

КИЛЬКАДЗЕ. Огласите третий документ.

РОЗАНОВ. «Американская корпорация «Уэстерн-фермер» покупает у АО «Колхида» право на монопольное использование сеялки и технологии Розанова, оценивая их стоимость в двадцать миллионов долларов».

КИЛЬКАДЗЕ. Ты кудахтал над своей сеялкой два года. А мы за месяц превратили её в деньги.

ПРОХОРОВ. Два года ты, кукушка, прятал её от России!

КИЛЬКАДЗЕ. Ты кто, Чичерин, Столыпин? Что ты носишься со своей Россией! Ты Иван-дурак, тысячу лет сидишь на своей печке и хочешь, чтоб она сама поехала! Ты всем давно надоел! Не умеешь жить сам и не даёшь другим! Из тебя пора делать музейный памятник! Закройте его! Когда-нибудь потомки откроют!

Свита сдёргивает со стола льняную скатерть. Набрасывают на Прохорова, обвязывают верёвкой. Килькадзе нажимает кнопку на пульте, Русса движется к нему. Начинает снимать с него шляпу, фрак, бабочку.

РУССА. Я повинуюсь, но напоминаю о неэтичности, бесстыдстве вашего приказа.

КИЛЬКАДЗЕ. Ва-а-а, как интересно ты заговорила! Я, наконец, добрался до этой кнопки. Покажи, на что способна, маленькая, как тогда, с Розановым. Как мы с тобой танцевали, пока этот болван не испортил всё! О шени чериме-е-е-е…

Звонит будильник, вмонтированный в неё.

РУССА. Мне надо сделать ему укол.

КИЛЬКАДЗЕ. Кому?

РУССА. Гроссшефу Васильку.

КИЛЬКАДЗЕ. Зачем?

РУССА. Было два инфаркта.

КИЛЬКАДЗЕ. Было два и будет третий. Не серди меня.

РУССА. Разрешите сделать укол?

КИЛЬКАДЗЕ. Я разрешаю приласкать меня. Я такой одинокий.

РУССА. Повинуюсь.

КИЛЬКАДЗЕ. Как странно ты сказала это… Мой светлячок… Моя голубка… Ты делаешь мне больно! Что ты творишь, садистка?! Пус-с-ти… спаси-и-ите…

Русса переливается синими сполохами и сыплет искрами. Килькадзе сотрясают удары тока. Он в конвульсиях. Свита выдёргивает пульт из его руки. Нажимают кнопку «Стоп». Русса застывает на месте.

РУССА. Так быстро, херр Килькадзе? Я ожидала от вас большей потенции.

КИЛЬКАДЗЕ (хрипит, откашливается). Сбесилась, да? Ржавая идиотка! Сегодня отправлю в печь на переплавку! Гваздун, ты где? Ко мне!

ГВАЗДУН. Я весь внимание.

КИЛЬКАДЗЕ (снимает с него шляпу, щёлкает ногтем по рогам). Целые?

ГВАЗДУН. Что вы делаете?! Здесь люди!

КИЛЬКАДЗЕ. Где ты видишь людей? (Понижает голос до шёпота.) Понимаешь, в последнее время не могу стоять рядом: от них несёт аммиаком, чесноком и железной окалиной. Скажи мне – это не роботы, как Русса?

ГВАЗДУН. Сейчас разве разберёшь.

КИЛЬКАДЗЕ. Тогда не будем терять время. Месяц назад мы брали у тебя на анализ осколок этого головного украшения и клочок шерсти. Всё на месте, растёт?

ГВАЗДУН. Замучился. Не успеваю стричь и спиливать!

КИЛЬКАДЗЕ. Покажи.

Гваздун расстёгивает рубаху под костюмом до пупа и обнажает грудь и живот, поросшие роскошным каракулем.

ГВАЗДУН. Как анализ?

КИЛЬКАДЗЕ. Везунчик!

ГВАЗДУН. Вы меня пугаете.

КИЛЬКАДЗЕ. Гигант!

ГВАЗДУН. У меня всё замирает.

КИЛЬКАДЗЕ. Гений мутантизма!

ГВАЗДУН. Сейчас сердце лопнет! Что это значит?

КИЛЬКАДЗЕ. Это значит, ты перешёл в другое качество. Как личинка в бабочку. Сейчас полетишь. Лабораторный анализ шерсти показал: ты единственный в мире двуногий носитель каракуля, который пойдёт на одежду полярников и космонавтов. Гагачий пух твой каракуль!

ГВАЗДУН. О-о-ох…

КИЛЬКАДЗЕ. А твои рога действуют на мировых педерастов и импотентов сильнее, чем панты марала! Твоя продукция – мечта для голубых правителей!

ГВАЗДУН. Пришёл мой час!

КИЛЬКАДЗЕ. Пришёл, генацвале. В Алазани, в Оризоне, в Калифорнии для тебя готовы загоны с овцематками. Будешь гастролировать, производить поголовье и давать продукцию!

ГВАЗДУН. Но позвольте, я в некотором роде человек!

КИЛЬКАДЗЕ. Не будем спотыкаться на этой ошибке природы. Мы её исправим.

ГВАЗДУН. Мне хоть подумать можно?!

КИЛЬКАДЗЕ. Отвыкай от этой вредной привычки!

Ещё раз звонит будильник внутри Руссы. Она движется к Прохорову.

РУССА. Я сейчас, Васенька…

КИЛЬКАДЗЕ. Куда?! Стоять!

Свита бросается к Руссе, но с воплями отскакивают от неё, поражённые ударами тока.

Кукла окончательно сбесилась! Гваздун, вызывай ОМОН!

ГВАЗДУН (хватается за свои рога). Не-т-т! Не могу!

РУССА (щупает у сидящего Прохорова пульс. Пульса нет). Ва-а-а-асенька! Ой, горе чёрное надвинулось!

Свита Килькадзе – Гейдар Лаврентьевич, Турсун Лаврентьевич, Джамаль Лаврентьевич, Ахмед Лаврентьевич преображаются в эстрадный квартет – с восточной гармонией и пританцовками.

КВАРТЕТ. Таби-лаби-тац! Таби-лаби-тум!

РУССА. Васенька, голубчик ты на-а-аш… Да на кого ж ты меня поки-и-и-инул… И кому же я здесь нужна-а-а-а… Кто меня поймёт да пожале-е-е-ет на чужбине-е-е…

КВАРТЕТ. Таби-лаби-тац! Таби-лаби-тум!

РУССА. Изорвали твоё сердечко люди злые да жа-а-адные-е-е-е…

КВАРТЕТ. Таби-лаби-тац! Таби-лаби-тум! Шени чериме шени чериме!

РУССА. И когда ж вас, светлых, беречь научимся-а-а-а…

КВАРТЕТ. Таби-лаби-тац! Таби-лаби-тум!

РУССА. Ой как тошнёхонько вам живётся да с мукой умира-а-а-ется…

КИЛЬКАДЗЕ. Всем закрыть хлеборезки! Открыть памятник!

Квартет бросается к Прохорову. Распутывают верёвки, стаскивают покрывало. Сцену накрывает волглая полутьма. Розанов начинает панихиду.

РОЗАНОВ. Дорогие россияне! Мы понесли тяжёлую утрату. Смерть нагло вырвала из наших рядов гениального изобретателя, бесстрашного бойца агропрома Василия Никитовича Прохорова. Этот памятник будет напоминать нам об истине: лучший изобретатель на Руси – это вот такой изобретатель!

КИЛЬКАДЗЕ. Подготовьте тело к гражданской панихиде по высшему разряду. Я не могу быть в стороне, когда дэло касается тэла! Русса, я тебя простил. Где музыка для Руссы?!

КВАРТЕТ. Таби-лаби-тац! Таби-лаби-тум! Русса – ты ханум! Наша ты ханум!

Квартет уносит Прохорова, Русса сопровождает их. Появляется Ольга Ракуша-Вассерман. С ней пять близнецово одетых женщин-биороботов.

ОЛЬГА. Самое время притушить ваше ликование, господа. Германский концерн «Дойчэлектрик» и правительство России подписали межправительственное соглашение о строительстве завода и создании германо-российского продовольственного холдинга на территории этого района. Я назначена его президентом. Это пять моих помощниц.

РОЗАНОВ. Мне ничего не известно о холдинге!

ОЛЬГА. Информация передана в ваш кабинет электронной почтой двадцать минут назад.

КИЛЬКАДЗЕ. Почему холдинг на этой земле? Я купил её вместе с потрохами Розанова и министра!

ОЛЬГА. Господин Розанов, законностью купли-продажи поручено заниматься Генеральной прокуратуре и Следственному комитету. Приготовьтесь доставить туда ваши продажные потроха вместе с Килькадзе.

Возвращается Русса. Пятеро прибывших с Ольгой помощниц окружают Ольгу и что-то докладывают ей.

Русса! Голубушка! Ты постарела и стала ошибаться. Мне доложили, что Василий Никитович в коме. Но жив. Его поставят на ноги вот эти. Они такие же, как ты, но на порядок совершеннее. Они в твоём распоряжении…

На этом можно закончить официальную часть. Теперь скажу как нормальная российская баба, если мужики не могут. Скажу про то, что накипело. Вы, розановы, гваздуны! Вон отсюда, проститутки в штанах!

Русса, проводи их по назначению.

Русса с помощницами окружают Розанова, Килькадзе, Гваздуна, квартет и уводят. Волглая полутьма сменяется розовеющим светом. Под истошный петуший крик разгорается рассвет.

К О Н Е Ц

Об авторе:

Евгений Чебалин, академик, действительный член Петровской академии наук и искусств, член Международного сообщества писателей, Союза писателей России. Закончил Грозненский педагогический институт, затем аспирантуру (Высшие театральные курсы) ГИТИСа, отделение драматургии. Более 30 лет работал в федеральных СМИ: собкор радио и телевидения по Заполярью Якутии, спецкор «Огонька», собкор «Правды» по Северному Кавказу, собкор «Советской России» на Среднем Поволжье. Написал 12 пьес, поставленных в 64 театрах страны и дальнего зарубежья, в том числе в театре сатиры («Многоуважаемый шкаф»), театре Вахтангова («Добежать, отдышаться»). В московских издательствах вышли в свет пять романов: «Час Двуликого», «Гарем Ефрейтора», «Безымянный Зверь», «СТАТУС-КВОта», «НАНО-SAPIENS». По трём последним защищались диссертации в Сорбонне, Грозненском университете и Университете им. Гёте в Германии. Лауреат медали Георгия Жукова; первая премия международных конкурсов «Золотое перо Руси» и «Русский Гофман». Победитель литературного конкурса генералиссимуса Суворова (2018 г.).

 

Опубликовано в журнале «Российский колокол» № 5-6 2019.
Размещено на сайте 19.12.2019 в 11:09.