Блюз о блюзе
Блюз о блюзе
Блюз – это то, что рождается тёмной ночью.
Блюз – это то, что приходит с соседних крыш.
Блюз – это то, о чём говоришь между прочим…
Блюз – это то, о чём прочим не говоришь…
Струны дрожат, и нервы дрожат, как струны.
Верю: придёшь ты, и мы этот мир зажжём!
Из миража являясь дорожкой лунной,
Ты на рассвете становишься миражом,
Призрак Джульетты, Офелии, Дездемоны,
Музы, что требует легче стать, воспарить.
Снова звучит в ушах колокольным звоном:
«Ну же, проснись, вставай, начинай творить!»
Блюз вырывается. Он набирает силу.
Блюз изнутри разрывает на сто частей.
Не удержать этот взрыв килотонн тротила.
Не изложить на листе или на холсте.
Нота за нотой – тянет клещами душу,
Каплю за каплей льёт кровь на нотный стан
Блюз. Кто вампиром блюза вчера укушен,
Завтра с гитарой – в путь по «святым местам».
Эти мучения, пытки – моя награда.
С ними жить тяжело, а без них – никак.
Вряд ли усталый мозг приведу в порядок,
Вряд ли сумею в сердце понять бардак.
И ночь за ночью могут идти повторы.
Не понимая, куда и зачем стремлюсь,
Буду искать мажора баланс с минором.
Буду… Пока живу… И пока есть блюз.
День Победы
Чеканя шаг, на площадь вышел солдат со Знаменем Победы.
С тем самым флагом, под которым стоять и жить – большой почёт!
Его однажды над Рейхстагом подняли прадеды и деды –
Мы это помнили когда-то. Но забываем – жизнь течёт.
И был наш гордый флаг разменян: один – на множество поменьше.
Нашлись мгновенно знаменосцы, за ними – разные полки.
И разделили, не жалея детей, и стариков, и женщин.
Здесь – партизаны Беларуси, а тут – латышские стрелки…
Нам прививали аллергию на красный цвет, на серп и молот.
Детей учили ненавидеть пятиконечную звезду.
Тот мир, что победил фашистов, на множество миров расколот.
И не спешит объединиться. Сменил Победу – на беду.
А человеческая память слаба. Народ забыл (и ропщет,
Что колбасы сортов немного, что курс валюты не спасти),
Когда тревожная сирена, когда летит бомбардировщик,
Когда границу между жизнью и смертью трудно провести.
Нам режиссёры снимут фильмы, напишут пьесы драматурги
О том, что Ленин заблуждался, о том, что Сталин виноват.
Но для того чтоб мы сегодня спокойно жили в Петербурге,
Когда-то прадеды и деды отдали жизнь за Ленинград.
Дым Отечества. Триптих
Прошлое
Ловишь моменты и, жизнь разделив на серии,
Смотришь доверчиво новый сезон реальности.
Дни календарные – стали уже формальностью.
Не впечатляют тебя эти кадры серые.
Мчишься по трассе на легендарном родстере,
Изображая реально крутого гонщика,
И порошок – по карманам и по флакончикам.
А в ресторане уже остывают лобстеры…
Двери тебе открывает швейцар услужливо,
Официанты стараются, речи вежливы –
Этого требуют жёстко порядки здешние
Перед людьми очень важными, очень нужными.
Настоящее
А в соцсетях у тебя на странице котики
Ласково смотрят на всех, кто их тупо «лайкает».
Выйди из дома – компании стали шайками –
Город живёт по законам кровавой готики.
Только вчера этот мир у тебя под ногой лежал.
А сейчас он – под трезубцем и под копытами.
Кто-то решает, быть иль не быть убитыми…
Кто-то убит – свою задачу не дорешал.
Выбор стратегий, расчёт элементов тактики?
Логика? Долг? Мораль? Этика и эстетика?
Нервный взгляд в пол выдает в тебе теоретика.
Время такое – до власти дорвались практики!
Ты полагаешь, что это всего лишь шалости? –
Выйдут на митинг и будут какой-нибудь бред нести…
Время настало голода, зла и бледности.
И для тебе подобных – не будет жалости!
Будущее
Время пришло жестокости, силы, свастики.
Не удержав хрупкий мир, ты утонешь в хаосе.
И от него не укрыться в твоём пентхаусе.
А пятна крови – не вывести школьным ластиком!
Ты на высокой крыше стоишь у бортика…
Ветер свободы дует в чужую сторону.
Малой ошибки ждут терпеливо вороны,
На баррикадах пляшут призывно чёртики.
Тут свою службу сослужат чужие пасторы
И для тебя нарисуют такие постеры:
Выбор между Лас-Вегасом и погостами.
Речи их сладко наполнены копипастами…
Рушится мир. Будто падают блоки в тетрисе…
И нижний ряд исчезает… В нём всё хорошее…
В верхних рядах – то, что низко и грязно, дёшево.
А голова не сумеет уже проветриться.
Что, от пинка ботинком – болит в промежности? –
Так революция ж, парень! Какие сложности?
Вот тебе двойку по челюсти – для надёжности,
Чтоб полным ртом ощущался вкус незалежности.
Сердце в груди надрывается, плачет, мечется.
Жадно хватаешь испорченный воздух Киева.
Солнце придёт с востока, ты только жди его.
Стой и дыши. Этот смог – это дым Отечества…
Охотники на драконов
Все рыцарями мнят себя напропалую.
Спешат седлать коней, доспехами гремя.
Стараясь показать посадку удалую,
На резвом скакуне гарцуют без стремян.
Чудовищ убивать спешат и жаждут славы.
Пытаются везде найти себе врагов.
У общества принцесс испорченные нравы:
«Дракона победил – герой!»… Вердикт таков.
Продвинуться в толпе – желание так остро.
Польётся кровь, и ей мы жажду утолим.
Став лидером, скорей пойти в поход на монстра.
А монстром будет кто? – Потом определим…
Соперника нашёл, чудовищем назначил.
И хочешь побеждать его во всех боях.
Не озабочен и ничем не озадачен,
Готов поднять свой меч. Решай, судьба твоя…
Ты хочешь первым быть? Ну что ж, вполне резонно…
Но помни: есть во всём логическая связь.
Убил дракона? – Сам становишься драконом.
И на тебя, дракон, охота началась!
Мегаполису
Туз отыгран уже, и вернуть невозможно его…
Дама тоже сыграла свою незавидную роль.
И на карточный стол необдуманно брошен король.
Всё, закончились козыри. Не изменить ничего…
Бубны, трефы и червы – не выход, скорее тупик.
Есть, конечно, ещё одна карта… Но очень страшна, –
Беспорядочно карты другие смешает она…
Мегаполис, в колоде твоей всех сильнее – час пик!
Tabula Rasa
Научился читать и писать –
Всё стандартно для первого класса…
Что там дальше, кто сможет сказать?
Впереди – только Tabula Rasa…
Так проворно младая рука
Выдает на листе парафразы…
Путь свободен и ноша легка.
Впереди – только Tabula Rasa…
Верный опыт. Тираж. Зрелый ум
И признание статуса аса.
Пик. Масштаб. Феерический бум.
Впереди – только Tabula Rasa…
А струна на гитаре дрожит,
И слабеет рука час за часом…
Разлетелись осколки души.
На душе – только Tabula Rasa…
Вот и старость… И силы – не те…
Впечатлений разрозненных масса…
Удержать себя – на высоте,
Впереди… Только – Tabula Rasa!
Собираясь в последний свой путь,
Не взнуздать удалого Пегаса.
То, что было, – ушло. Всё забудь!
Впереди? Только Tabula Rasa!..
Но другой начинает поэт
Новый путь – от строки до экстаза.
Позади – ничего больше нет!
Впереди – только Tabula Rasa!
Посвящение Венеции
Колокольня Сан-Марко нависла, укрыла тенью.
Даже голуби прятаться пробуют от жары,
Но неспешно. Пропитан город надменной ленью…
Здесь я первым не стану и быть не хочу вторым.
О, Венеция, ты манила всегда поэтов,
Музыкантов, актёров, художников: «Воплоти
Здесь мечту – на Парнас взойти и не кануть в Лету!»
Но твой творческий дух – это просто стереотип.
Я стоял на мостах и смотрел на твои гондолы.
Но, вдыхая твой воздух, романтики не впитал.
И, монеты отдав тебе, получил фантомы.
Превращая бесценное время в простой металл,
Ты, скорее, хитра, жестока и прагматична,
Чем мила и таинственна. Ты не рождаешь муз.
Здесь купеческий взгляд на жизнь – так давно привычный.
Я – корабль, пришедший к тебе, чтоб отдать свой груз.
И как только мой трюм (точнее, карман) опустеет,
Ты простишься со мной, на прощание не махнув,
И останешься разделять своё время с теми,
Кто готов на тебя променять любую страну,
Кто ещё полон сил, кто надежду пока лелеет
Своё имя связать с тобой и попасть в музей,
Став страницей истории. Что же, вперёд! Смелее!..
Но… С Горгоной общаться умеет один Персей…
Остальным достаётся роль камня – удел сиротский:
Каждый камень бывает бумагой когда-то бит.
Из стихов – из бумаги – создал своё имя Бродский.
Ты его наградила… Одной из могильных плит,
На которую ветер приносит крупицы соли.
Разъедается надпись – и трудно уже прочесть.
Но Харон через Стикс увозил его на гондоле! –
Единицам из смертных окажут такую честь…
Гондольеры молчат и не радуют баркаролой.
Но туристов поток украдёт момент тишины –
В этом гуле людском утонет любое соло.
А дуэты, увы, тут не многим разрешены…
Чтоб счастливым вдруг кто-то стал – редко ты хотела
И дарила успех или счастье – одно из двух.
Арлекину не место здесь. Здесь рождён Отелло,
И по городу бродит его угнетённый дух.
Всё не так, как вчера… Изменения правят миром.
Разрушаются старые сваи в твоей земле.
И становятся: лев крылатый – лишь сувениром,
А каналы твои – лишь морщинами на челе.
Не осталось совсем характера озорного,
Твой расцвет – в мемуарах. И там же – твой карнавал.
Но ты помнишь, когда-то Джакомо Казанова –
Твой любимец – сердца милых девушек волновал.
Он, как я сейчас, также стоял на мосту Риальто.
Размышлял о погоде, о моде, о вкусах дам.
В это трудно поверить мне. Это нереально!
А сегодня Венеция – просто «куплю-продам».
Здесь остаться навек? Нет, такой не имею цели.
Я в тебя не влюблён, а поэтому не прошу
Подобрать мне получше место на «Сан-Микеле».
Не достоин, во-первых, а во-вторых, – не спешу…
Не мечтаю, поверь, до трона дожить и до́жить,
Жажда стать господами – извечный удел рабов.
Не желаю ни лжи твоей, ни дворцовой ложи.
Ухожу, наплевав на приметы, меж двух столбов.
Пусть венчаться, как дож, с твоим морем я не намерен,
Но в момент расставания в сердце проникнет грусть.
Подчинюсь одному из банальнейших суеверий –
В воду брошу монету с надеждой. А вдруг вернусь?..
32
Тридцать два года, как карты в игральной колоде,
Собранной для преферанса умелой рукой.
Время сдаёт их. Сезон умных игр проходит.
Бросить игру? Отступиться? Уйти на покой?
Год тридцать третий – он лишний? Он – джокер? Пустышка?
Тьма вариантов, и выбор не ясен пока.
До тридцати – был весёлым азартным мальчишкой.
А в тридцать шесть – буду взрослым играть в дурака.
Время тасует за окнами карты пейзажей.
С виду приятен наш мир, но внутри – ядовит.
То, что находится в прикупе, обескуражит.
Масть, что объявлена козырем, не удивит.
Есть ещё разные игры… У всех свой регламент,
Правил не сможет нарушить ни шут, ни бунтарь.
Хуже – когда время карты сдавать перестанет…
Ведь самый строгий крупье – отрывной календарь…
О рюкзаке
В рюкзаке за плечами мы носим свой мир –
Карму нужно однажды принять. Ты пойми,
Этот груз давит вниз или тянет в полёт.
Каждый – то, что он думает, то, чем живёт.
В моей памяти – чувств и желаний багаж,
И его не пропьёшь, и его не продашь.
Самый лучший мой друг, самый страшный мой враг,
Тайны знающий все, это он – мой рюкзак!
В нём – маршруты мои и мои города,
И любовь, и надежда, и вера – всегда!
Эхо детского смеха в лесу средь берёз
И большие озёра невысохших слёз.
Боль от ранних потерь и уроки судьбы.
И мечты. И стихи, что растут как грибы.
Горький вкус неудач. Эйфория побед.
Мой рюкзак – он со мною явился на свет.
Это значит, что я со своим рюкзаком
Даже раньше, чем с первого шага, знаком.
И представить нельзя, сколько зла и добра
Он за годы в себя терпеливо вобрал.
Он – проклятье моё и моя благодать.
И его никогда никому не отдать,
Сколько б я ни менял ни занятий, ни мест,
Ни имён, а рюкзак – он, наверно, мой крест…
Тишина и дзэн
Готически прекрасна тишина…
Недостижима и непостижима.
Вне споров, политических режимов,
Вне времени с пространством – лишь она…
Представить сложно: лучшим из умов
Не отвлекают мысль чужие крики.
И дуракам, и гениям великим
Ласкает слух отсутствие шумов.
Нет в городе уснувшем ничего.
Ничто в природе звука не проронит.
Загадка дзэн – хлопок одной ладони.
Как хочется услышать мне его…
Актёрам
Освещают лучом софиты
Путь актёра и путь актрисы
Видный всем, но от всех сокрытый,
От дебюта до бенефиса.
Беззаветная служба театру
Романтичным обвита флёром.
Это выбор людей азартных –
Путь актрисы и путь актёра.
«Кушать подано!» – роль из мелких,
Поначалу обидных даже.
На часах замирают стрелки…
«Кушать подано!» – миг так важен!
Жить вне дома, куда-то ехать –
Испытание не для слабых:
Ломка адская без успеха,
Неуёмная жажда славы.
Настоящие – лишь в гримёрках!
Недо-пере-сверх-человеки!
Маска – или же грима корка –
Прирастает к лицу навеки,
Популярность вкрапив моментом
В труд тяжёлый и многолетний…
Но смолкают аплодисменты,
Проводившие в путь последний.
От дебюта до бенефиса,
От премьеры до панихиды
Путь актёра и путь актрисы
Освещают лучом софиты.
Танцовщице
Великолепна, как богиня,
Как муза, в помыслах чиста,
Подобна приме-балерине,
Она танцует у шеста.
Под гром словесных извержений
Ханжей и моралистов, став
Для острой критики мишенью,
Она танцует у шеста.
В танцзале не бывает пусто –
Народ спешит занять места…
Вот так рождается искусство:
Она танцует у шеста.
Спуск вниз – падение Икара,
Но вновь прыжок – и высота!
Благословение и кара! –
Она танцует у шеста.
Монолог старого поэта
Труда недели – лишь строчки ради.
Листом я чистым, как к высшей мере,
Приговорён – пустота в тетради…
Во всём – не Моцарт… Во всём – сальери…
А раньше мог создавать легко я
Из пары букв – хоровод феерий.
Но музы бросили… Стал изгоем…
Во всём – не Моцарт… Во всём – сальери…
Талант исчерпан? Он канул в Лету?
Как Станиславский, кричу: «Не верю!»…
Не может быть! Он же есть… Был… Где-то…
Во всём – не Моцарт… Во всём – сальери…
А где же искра? Ужель исчезла?
Разжечь мне нечем костёр мистерий.
Бессильно вновь опускаюсь в кресло…
Во всём – не Моцарт… Во всём – сальери…
И боль не глушат таблетки «Найза»,
Лишь в голове – гулко, как в пещере.
Признать обязан: как ни старайся,
Во всём – не Моцарт… Во всём – сальери…
Подъём с падением часто рядом…
Разочарован в любви… и вере…
И отравляя сомнений ядом
Себя, из Моцарта стал сальери…
Посвящение женщине без улыбки
Она долго копила силы. И вот смогла –
Разорвала порочный круг, победила память
(Каждый миг – выдирался, как из волос смола,
Она выла, ночами курила, с утра – пила).
Но когда полосу препятствий судьбы прошла,
Прогорев изнутри, –
Занялась собой,
Занялась делами.
Научилась любым путём и любой ценой
Убирать конкурентов и достигать успеха.
И он встретился снова с ней, но уже с иной,
Повернуться к которой опасно теперь спиной.
Королева. В сравнении с ней – он лишь паж смешной.
Но напрасно…
В её устах не осталось смеха.
Знаю, это не в Вашем стиле
Знаю, это не в Вашем стиле,
Но, забыв обо всем на час,
В эту ночь Вы меня любили –
Экспрессивна и горяча –
Королева! Возможно, мстили
Так… Кому-то… В который раз…
В эту ночь Вы меня любили –
Я оружием был для Вас!
Разделяют года и мили
То, что было, и то, что есть…
В эту ночь Вы меня любили
Безрассудно! Какая честь!
Без колец и без смен фамилий,
Мендельсона не слыша плач,
В эту ночь Вы меня любили,
Как спаситель и как палач…
Изменить Вы уже не в силе
То, что в сердце проникла страсть.
В эту ночь Вы меня любили
И хотели у всех украсть.
Ваши чувства давно в могиле
Глубоко. Уже много лет.
В эту ночь Вы меня влюбили
И сквозь жизнь протянулся след.
Убежав от дворцовой пыли,
От предательства, склок, интриг,
В эту ночь Вы меня любили
Только миг… Но прекрасный миг!
Эта встреча прошла навылет.
Оставляя навеки шрам,
В эту ночь Вы меня любили!
И за это – спасибо Вам!
П.П.
В знаменитом плаще, что с кровавым подбоем,
Он следит в тишине за движеньем светил,
Поручая все новым и новым «героям»
Повторять ту ошибку, что сам допустил.
День прошел, месяц, год – скоротечно так время.
Не меняются люди. Жестоки сердца –
Алчно жаждут господства. Господства над всеми,
Кто хранит в себе силу идеи Творца.
Что им Бога судить, что судить человека,
Пройден вновь на Голгофу знакомый маршрут.
И на смену Пилатам двадцатого века
Двадцать первого века Пилаты идут!
Иуда Искариот. Триптих
I.
Первосвященник:
Не скрывай, ведь ты ученик
У того, кто к бунту зовёт?!
Что ж ты головою поник?
Да, в Синедрионе – не мёд.
Но не ты нам нужен совсем,
А учитель избранный твой.
Тот, кого отторг Вифлеем,
А сегодня примет конвой.
Знаем: вас тринадцать мужчин,
Но который пастырь из вас?
Только он нам нужен один,
Или все погибнут – приказ!
Что, уста закрыла печать?
Думай сам – не глупый же ты.
Пусть под пыткой сможешь молчать
И героем станешь толпы.
Выживешь. Один среди всех.
Но поверь: потом день за днём
Душу твою страшный твой грех
Будет жечь ужасным огнём.
Не Давид ты, не Моисей.
Бог твой тебе силы не дал.
Хочешь видеть мёртвых друзей? –
Видно, ты давно не рыдал
Над телами близких своих,
В гневе не грозил небесам…
Хочешь, похоронишь всех их
И тому виной будешь сам?
Ты увидеть хочешь уже
Сотни окровавленных снов?
Жёны потеряют мужей,
Матери лишатся сынов.
Или выдашь лишь одного…
Остальные нам не нужны.
Да, конечно, жаль и его,
Но ведь ни детей, ни жены…
Иуда Искариот:
Он умён, он добр и красив.
Лечит, учит, верит в добро.
Первосвященник:
Идеал! Кого ни спроси…
Ну же! Вот, возьми серебро.
После похоронишь его –
Соблюдёшь законный обряд.
Мы казним всего одного.
Остальных не приговорят.
Он бы сделал так же, поверь.
Он стремится души спасти,
Обойтись без лишних потерь,
Понял?
Иуда Искариот:
Понял. Боже, прости!
Первосвященник:
Где он?
Иуда Искариот:
В Гефсиманском саду.
Первосвященник:
Кто с ним?
Иуда Искариот:
Только ученики.
Я через Кедрон перейду,
Стража может ждать у реки.
Первосвященник:
Помни, мы почти в темноте,
Не надёжен факела свет –
Лица и фигуры не те…
Мне конкретный нужен ответ,
Кто из них – Учитель! Гляди,
Убедись, что точно узнал.
И тогда к нему подойди
И подай особый сигнал.
II.
Иуда Искариот:
Ты же знал! Ты точно всё знал –
За день? За неделю? За год?
Я же не тебя призывал!
Ну, зачем? Ты! Вышел вперёд,
Понимая: это беда…
Что же ты наделал вчера?!
Стража подошла б и тогда –
Я поцеловал бы Петра!
Как я просчитался во всём!
Как я просчитался!
Прости!
Ты, конечно, будешь спасён…
Хоть тебя уже не спасти…
III.
Иуда Искариот:
Нет такой трактовки добра,
Чтобы все признали! Прости!
Эй, прохожий… Горсть серебра…
Забери. На благо пусти.
Мне же никогда не простят…
Я же никогда не прощу…
И они мне не отомстят,
Но себе я сам отомщу!
На краю у жизни – один,
Я в своей последней весне…
Здесь, среди дрожащих осин,
Место есть дрожащему мне.
Об авторе:
Сергей Бузычкин, астраханский автор, пишущий с 1994 года. Начинал с литературных пародий, затем переключился и на серьёзные стихи. Хотя ироничные стихи по-прежнему занимают особое место в творчестве автора.
Сделал ряд литературных переводов с английского, азербайджанского, татарского, казахского, аварского, калмыцкого языков.
Публикации: альманах современной поэзии «Многоточие», литературный альманах «Лепестки лотоса», журналы «Игра», «Идея Икс».
