Про то, как один попробовал…
Про то, как один попробовал…
Было плохо. Так ужасно безысходно плохо ей никогда не было. Она проснулась, нет — не проснулась, а скорее очнулась на полу в тёмном коридоре. Боль была во всём теле — саднило, горело, колотило и не только снаружи, но и изнутри. Не было сил подняться на ноги. Осторожно, чтобы не громыхнуть, поползла вперёд, повернула направо и упёрлась головой в дверь спальни. Там, за дверью, на широкой супружеской кровати был Он. Спал себе спокойно, спал не один — с женщиной… Несмотря ни на что, Она знала, что помочь ей может только Он. Из последних сил Она обползла кровать, осторожно дотронулась до свешенной руки. Она так любила эту тяжёлую, властную мужскую руку… После того, что случилось два месяца назад, Она искренне полагала, что теперь её место на кровати, что она, а не эта женщина должна спать с ним, это к ней он должен прижиматься во сне и шептать нежные слова. Она имеет на это право. Она отдала ему всё. Но ничего такого не произошло. Он продолжал спать со своей женой и, кажется, по-прежнему любил только эту женщину. Ну и что из того, что в семье трое детей? Она могла нарожать ему больше. Правда, по вечерам, возвращаясь с работы, Он притаскивал для неё (только для неё) разные вкусности, красивые безделушки, подарил тонкую блестящую цепочку, стал больше времени проводить с ней — обнимал, целовал, но каждую ночь уходил спать к жене…
Мужчина проснулся, щёлкнул выключателем ночника и, наклонившись, зашептал:
— Да ты что, Лора? Четыре часа. Обалдела совсем? Ты чего?
— Ф-ф-ф… м-м-м… ы-ы-ы… м-м-м… и-и-и… (далее ультразвук), — неожиданно для себя ответила она через плотно сжатые зубы.
— Да что с тобой?
Если бы сейчас она могла заговорить, то, конечно, сказала бы. Она бы ему всё сказала:
— А то ты не знаешь, что со мной? Ты не помнишь, как это было?
И, наверное, заплакала, если бы смогла…
Пополнение семьи
А начиналось всё с рождения. Жизнь всегда начинается одинаково — с рождения. Хотя в этот раз для семьи всё началось с визита в общество служебного собаководства, куда «по блату» их направил папин сослуживец, собаковод дядя Женя, как его звали дети. Женя был увлечён очень крупными собаками — догами, поэтому друзья окрестили его «большим собачником», хотя он был худощав и невелик ростом. Доги — это здорово: благородные величавые красавцы, хороши, но представить себе дога, живущего в малогабаритной «двушке», густо населённой в основном мужиками (в семье росли три сына), было сложновато. Именно квартирный вопрос не позволил семье раньше завести собаку. Да ещё дети маленькие, ну какая там собака… Вот и получилось, что Денис (старший) проскочил возраст, когда собака была ему нужна больше всего на свете — уже женихался. Средний, Виктор (Витенька), вообще не был сентиментален, единственная признаваемая им порода — это «милицейский пёс Мухтар» — такого мама никогда не разрешит держать в доме. А вот младшенький, Ромка, как раз созрел — без собаки жить не мог, какая это жизнь без собаки в восемь лет. Танюшкины аргументы типа «дети маленькие» уже не проходили.
— Большой я, — справедливо негодовал Ромка, — и не Ромка,
а Роман Михайлович!
— Хорошо, Роман Михайлович, все заботы, связанные с собакой, включая раннеутренние прогулки, будут твоей постоянной обязанностью, — смирилась наконец мама.
— Это само собой, но собака будет моя?
— Твоя.
Возникли проблемы с выбором породы. Мама соглашалась только на маленькую собачку, ну там пуделёк карликовый, такса или уж в крайнем случае спаниель. Ромка хотел только большую: афганскую борзую, чау-чау или черныша. Торговались. Советовались. Компромиссный вариант предложил дядя Женя:
— Эрдельтерьер. Средненькая по размеру собачка, очень живая и очень умная, — характеризовал породу Женя.
Залистали книжку про собак. Сначала всем идея понравилась, даже Витеньке, который в книге увидел главное: эрдели, как и его любимые овчарки, служат на границе — это почти милицейская собака. Но когда дошли до размера средненькой собачки, запротестовала Танюшка:
— Ничего себе 70-75 сантиметров в холке — это же шкаф. Или я или…
— Это кобели такие большие, а девочки сантиметров на десять меньше, — начал борьбу Витенька.
Ромка, забыв, что он Роман Михайлович, заныл. Глаза полные слёз и печали…
— Нет. Или я или… — стояла на своём мама.
Решающий аргумент неожиданно выдал, казалось бы, безучастный к происходящему первенец:
— Родители, вы уже лишили счастливого детства старшего сына, отняли радость общения с собакой. Помните Фимку? Не разрешили. Тогда вместо Фимы у нас появился Рома. Что, опять нам братика покупать будете?
Новые возражения застряли у Танюшки в горле. Фимка — это была одна из собак дворянских кровей, подобранная маленьким Дениской, но так и не ставшая его собакой.
— Па-а-апа? — ища защиты, жалобно протянула Танюшка.
Михаил Денисович молчал, смотрел на рисунок красивой крепкогрудой собаки: вислые лопушки ушек, человеческие глаза, выглядывающие из-под мохнатых бровок, челюсть «чемоданчиком». Приятная, симпатичная собачка.
— Ну что, папа? Собаке быть!
— А-а-а… и-и-и…
Дети, положив руки на плечи друг другу (это, по определению младшего, «лестница дураков» называется почему-то), исполнили танец радости.
— Не топать! Прекратите сейчас же — дядя Саша прибежит, — призвала к порядку распоясавшуюся публику Танюшка.
Угроза сработала. Сосед снизу — мукомол на пенсии по кличке «Сашка-злой» — был смертельным врагом шумной троицы. Оно и понятно.
— Но только девочку, она и поменьше, и поумней, — уточнила мама.
«Что она имела в виду?»
Но никто не обиделся.
Сказано — сделано! Но пришлось ждать ещё почти два месяца, пока наконец не пришла из клуба «смотровая», в которой семье разрешалось приобрести щенка (девочку) по кличке Флёр д’Оранж Прайз. Дружно поудивлялись:
— Ничего себе имечко!
Дело было тёплым сентябрьским днём в воскресенье. За Лоркой (так безапелляционно переиначил имя нового члена семьи Ромка) отправились втроём — старшие дети сразу определили своё отношение к щенку:
— Наше дело — сторона.
Танюшка привязала на ручку корзинки, в которой предполагалось нести «сокровище», кокетливый розовый бантик — и вперёд!
«Заводчик», как официально именуют хозяина собаки, произведшей на свет потомство (в нашем случае — «заводчица»), проживал всего в нескольких кварталах от дома покупателей — почти по соседству. Притащились за час до назначенного времени. Сначала толклись на улице, потом муж «заводчицы», но не «заводчик», пустил их в квартиру, в которой стоял специфический, не очень сильно противный запашок. Муж «заводчицы» ушёл и больше не появлялся до самого прихода «заводчицы» — видно, здорово его достало всё это дело. Мохнатое семейство занимало большую комнату. Мать-одиночка, а у собак по-другому и не бывает, по кличке Айвелин Се-Прайз (Лина), уже месяц наслаждалась прелестями первого материнства. Собака была светлая и заросшая какая-то, не очень-то похожая на эрделя с картинки. Она недавно покормила свою ораву, и издали по-человечески кивнув посетителям, со стоном и грохотом обрушилась на пол. В углу, в просторной выгородке, располагались щенки. Это были почти чёрные розовопузые молокососы, которые причудливой горкой переплелись
в дальнем углу своего загона.
— Роман Михайлович! Будь мужчиной! Не лезь к щенкам, — призывали к порядку взрослые.
Но и сами, с опаской поглядывая в сторону Лины, присели на корточки поближе к выгородке. Быстро принюхались — вроде и пахнет нормально. Щенки спали, пошевеливаясь и издавая какие-то свои щенячьи звуки.
— Лора, — тихо позвал Ромка.
— Лора, Лора, Лора… — продолжал заклинать будущий хозяин, заметив повышенную активность в щенячьей куче.
Из горы тел вылезло некое существо и, запинаясь на все четыре лапки, повиливая обрезком хвоста размером с детский мизинец, прямёхонько направилось к Ромке. Существо облизало сначала ладони, потом принялось за лицо мальчишки. Так не знакомятся. Так могут встречаться только после долгой разлуки с самыми близкими. Из остальной кучи больше никто не проявил активности.
Ромка осветился весь, глаза набухли. Это был момент истины…
— Слушай, а вдруг это не наш щен? — тихо спросил жену Михаил Денисович. — Тогда ужас — крах личной жизни…
При ближайшем изучении щенка на крохотных ушках были обнаружены подозрительные белые отметины: на каждом ушке по два пятнышка.
— Маркировка, — сообразил Михаил Денисович и цыкнул на Ромку: — Смотри не ковыряй, а то не разберёмся потом.
— Как это не разберёмся? Вот она, наша Лора. Это она — и я её никому не отдам, — твёрдо заявил «хозяин».
У остальных щенков на ушках тоже были пометки. А как ещё отличить этих архаровцев друг от друга?
Назревала трагедия…
— Здравствуйте, вы за собакой? — «заводчица» появилась неожиданно. — За кем?
— Нам Лору, — хором выдало трио.
— Флёр д’Оранж Прайз, — поправилась Танюшка, протягивая официальное направление.
— Так, девочек у нас всего две. Паша, — обратилась она
к мужу, — где там наш «определитель»?
Ромка держал своё сокровище на руках, и парочка не собиралась разъединяться.
— Мальчик, давай посмотрим, кто это тут у тебя, — попросила его заводчица.
— Не дам. Это Лора. Я знаю.
— Ну, надо посмотреть, может быть, это вообще кобелёк? Сколько там у твоего щенка пятнышек на ушках?
— Нет. Это Лора, — стоял на своём Ромка, а голос предательски дрожал.
— Дай я всё-таки посмотрю, — настаивала «заводчица».
Дело начало принимать нежелательный оборот.
К счастью, появился Паша — муж «заводчицы». Он с первого взгляда въехал в ситуацию — не пытаясь забрать щенка у мальчика, грубо расшевелил остальную кучу, заглянул в мятый листок и, улыбнувшись, заявил:
— Это и есть ваша Флёра-Лора, — и убыл восвояси.
Что там было помечено в «определителе», семья так и не узнала. Справедливость, в самом широком смысле этого слова, восторжествовала — все сразу стали счастливыми…
«Спасибо тебе, Паша».
Детство, отрочество, юность
До года Лорка росла без забот в любви и радости. Было сгрызено несколько пар обуви, в том числе (ужас!) новые Танюшкины туфельки. Десяток книг — безвозвратно «прочитано» от корки до корки, и столько же осталось без этих самых корок. В общем, щенок развивался нормально. Кормили его по-книжному, как положено. На щенячьих выставках эта жизнерадостная собачка всегда получала отличные оценки и забирала первые места.
Определилось и её место в «стае». Как ни пыталась Лора занять в стайно-семейной иерархии место повыше, например, завалиться на диване на законные места старших или (о боже!) проникнуть в святая святых — на кухню, ничего не получалось. Один Рома позволял своей собаке всё, «в благодарность» она показно рычала на своего официального хозяина, тем самым показывая, кто из них главный. Танюшка вообще не рассматривалась в качестве вышестоящей, так — некое приспособление для подачи пищи. В качестве хозяина был выбран Михаил Денисович. Со всей своей собачьей преданностью, как и подобает каждой уважающей себя собаке, она относилась только к нему.
Несправедливо? Да, несправедливо. Ведь Михаил Денисович не прилагал для этого никаких усилий: не выгуливал, не кормил, не поил, не убирал за ней в раннем щенячьем возрасте.
Но… любовь зла…
На втором году Лоркиной жизни повзрослевший Рома и Танюшка стали водить нашу чемпионку на занятия в клуб служебного собаководства. Там «сучoнка» числилась перспективной — какое-то смешение финской и американской линий. Постепенно Лора стала похожа на того красавца эрделя из книжки, и хоть на первых порах не хватало маленько опушенности на лапах (той самой «мохнатости»), стала занимать первые места на всех выставках. Она оказалась «идеальным квадратом» — пропорции её хитренькой мордочки и ладненького тела складывались из чисел 4х4, 16, 64 см (или что-то в этом роде).
Но без Михаила Денисовича на выставках было не обойтись. Эрдели темпераментные собаки, а тут вообще — фонтан страстей и эмоций. Непрерывно радоваться жизни — в этом смысл её существования, поэтому добиться от Лоры послушания хоть на короткое время удавалось только Михаилу Денисовичу. Когда он получал очередное «золото», чувствовал себя, будто это он сам такой невероятно перспективный красавец, грудь сама собой выпячивалась колесом.
Однажды на выставке молодая девушка с эрделем на поводке подошла к счастливым чемпионам:
— Здравствуйте, я ваша бабушка!
— Хорошо выглядите, — не сразу придя в себя от неожиданности, отшутился «внучек».
Лоркину бабушку звали Этель. Это была всё ещё отлично сложенная восьмилетняя собака, известная в кругу городских, и не только, собачников. Собачники, заводчики, ветеринары — это особая каста людей, беззаветно преданная своему делу. Их взаимоотношения носят особый знак посвящённости с налётом романтики и лёгкого цинизма. В их среде ходят особые словечки, особые байки и даже анекдоты «анималистические» какие-то…
Например. Один кинолог говорит другому: «Никто не любит собак так искренне, так сильно, как мы, кинологи». Мимо проходит кореец и говорит, с восторгом глядя на весьма упитанную собачку: «Не факт. С этим можно поспорить».
Или. Один ветеринар отчитывает начинающего собачника: «Товарищ, ты не понимаешь главного, сути не понимаешь! Никогда не бей собаку руками! Никогда! Это ужасно! Это больно, наконец! — И после многозначительной паузы: — Всегда бей её ногами, обутыми в крепкие ботинки, можно палкой… иначе не воспитаешь…»
Что касается воспитания собаки битьём в их семье, на подоконнике в большой комнате всегда лежала свёрнутая в трубочку газета. В самом деле, а как объяснить щенку, что такое хорошо и что такое плохо? Он ни по-русски, ни по-английски, ни по-фински не понимает, а вот по попке отлично понимает… Газета даже при мягком шлепке издаёт «страшный» хлопок, таким образом, воспитание весьма эффективно, вскоре газета становится ненужной, достаточно строгим голосом слегка повышенного тона произнести:
— Лора, вот я сейчас газетку возьму!
Хвост-ручка мгновенно уходил к животу, и собака задом «выпячивалась» с кухни или прекращала совершать какое-нибудь другое противоправное действие. А в периоды отсутствия Михаила Денисовича аналогично действовало только упоминание его имени:
— А если папа узнает? — Или: — Всё папе будет рассказано!
А со временем слово «газета» перестало использоваться для наведения порядка, достаточно было сказать «папа».
Зрелость, увы…
К трём годам Лора заматерела. «Мохнатости» стало хоть отбавляй. Биологически это была взрослая собака, красивая, а когда её готовили к выставке и подстригали — просто неотразимая. И кобели начали шибко интересоваться, но держали её «в строгости», в определённые периоды Лора щеголяла в трусиках со специально прорезанной дырочкой для хвоста и только на поводке. Поэтому когда клубные специалисты сочли, что она созрела для продолжения рода и подобрали нашей «девушке» пару, в чистоте эксперимента можно было не сомневаться.
«Парня» звали Гартер Обер Тайх — это был здоровенный ярко-рыжий «кобелино», как говорили специалисты из клуба.
Типичный представитель немецкой линии.
На потомство от этого «брака» возлагались особые надежды: в случае успеха к Лоркиным «финской» и «американской» кровям добавлялась ещё и «немецкая». Да, это вам не случайная дворовая вязка. Всё было по-взрослому…
На мероприятие, с Лорой в наморднике, поехали только Михаил Денисович и Танюшка. Ромка по понятным причинам приглашён не был, а старшим не очень-то и хотелось. Лорка, никогда раньше не надевавшая намордник, волновалась, пыталась содрать этот ужасный наряд лапами и расцарапала себе морду. От полного неповиновения её удерживало только присутствие Михаила Денисовича. В стандартной двухкомнатной «хрущобе» семью ждал Аркадий — инструктор по вязке, говорят, самый лучший по этому вопросу. Перезнакомились. Попили чай с эклерами, обсудили местные новости, нашли общих знакомых, всё как положено. Выяснилось, что хозяйкой Гартера является старшая дочь Лиза — прелестная двадцатилетняя девушка. Никого другого он слушаться не будет, а привести в покорное состояние Лорку сможет только Михаил Денисович. Ситуация складывалась пикантная.
— Ну, что делать? Посторонних прошу покинуть зал. Займём диспозицию, — объявил Аркадий.
А диспозиция была следующей: посреди комнаты поставили стул с прочной спинкой, на который усадили Михаила Денисовича (испуганная всем происходящим Лора в наморднике жалась к ногам хозяина), напротив — лицом к лицу на такой же стул усадили пунцовую Лизу, которая удерживала за ошейник Гартера, Аркадий плюхнулся на ковёр между ними. Он грубо развернул Лорку и велел Михаилу Денисовичу зажать её морду коленями, далее прямо за намордник притянул Гартера к Лоре и стал чего-то там выделывать. Лора вскрикнула, да не взвизгнула по-собачьи, а вскрикнула по-человечески. Её глаза с расширенными зрачками спрашивали Михаила Денисовича и молили: «Что ты со мной делаешь? Зачем? Почему? Не надо, ну не надо же…»
Михаил Денисович видел всё происходящее как бы со стороны. Сквозь пелену на него смотрела и продолжала по-человечески плакать Лора, всего в метре, слегка поддерживая Гартера, с закрытыми глазами сидела Лизочка, а между ними продолжал свои манипуляции Аркадий.
— Молодец, молодец, — похвалил кого-то из участников действа инструктор, может быть, и себя.
Очень скоро Гартер замер в нелепой несобачьей позе, из его пасти, окантованной белой накипью, вывалился текущий язык.
«У, гад!» — яростно подумал Михаил Денисович.
— Расслабьтесь, — объявил Аркадий, — теперь минут двадцать держать будет.
«Кто держать? Кого держать?»
Время шло чрезвычайно медленно. Из соседней комнаты слышался шелест негромкой беседы и осторожный звон ложечек
о чашки, там ожидали «посторонние». Лорка не плакала, она мычала. Ей было тяжело. Кто-кто, а этот Обер Тайх точно последовал призыву инструктора — расслабился. Михаил Денисович хотел было спихнуть нахала, но в это время последовало новое указание Аркадия:
— Ничего не меняйте. Терпите. Внимание! Я сейчас закачусь под сучку, и снова расслабитесь.
При всей необычности ситуации, Михаил Денисович не мог не отметить профессионализма Аркадия.
Когда наконец кончилось это физическое и моральное издевательство, называемое по-научному вязкой, Лиза вскочила и, закрывая лицо руками, побежала умываться. Михаил Денисович был еле живой — ноги и руки совсем занемели, поясница не разгибалась и потрескивала.
Аркадий как ни в чём не бывало стряхнул с себя собак, посмотрел на часы и заявил:
— Молодец, — теперь уже точно Лоре, — тридцать две минуты продержала, похоже, будет толк, — и, обращаясь к чаёвникам: — Ну, можно уже войти. Завтра в это же время контрольная вязка. А эклеры остались?
Михаил Денисович с трудом, с помощью подоспевшей Танюшки, боясь встретиться глазами с Лорой, с Лизой, да и с другими участниками «таинства», распрямился.
Повторная (контрольная) вязка оставила такие же неприятные впечатления. Всё повторилось. Но, поскольку участники были уже с опытом, прошла менее мучительно. Собак предварительно накормили сырыми яйцами и мясом, поэтому Гартер вёл себя наглее. Лора, хоть и была по-прежнему начеку, но уже так сильно не страдала: сама заняла положенное ей место, уткнув морду в колени Михаила Денисовича…
А через два месяца случилось то, с чего начинается это повествование.
Пополнение продолжается
Михаил Денисович закрыл глаза и попытался доспать. Не тут-то было… Лора активно действовала своим мохнатым рылом — поддавая хозяину в бок снизу вверх:
— И-и-и… й-и-и… и-и-и… й-и-и…
Она не просила помощи. Она требовала её. Кто ещё мог помочь ей? Никто. В целом мире никто, кроме хозяина. Тем более что
в процессе вязки именно он, по мнению Лоры, играл главную мужскую роль, и логично было считать его виновным за всё происшедшее и за то неведомое, что должно было вот-вот произойти.
Хозяин медленно перекочевал с тёплой постели на холодный пол и осторожно, боясь потревожить Танюшку, вместе с Лорой выполз в коридор. Собаку «колбасило» ужасно: она тряслась, как в лихорадке, растягивались в «улыбке» брыли, обнажая зубы,
и слышался «железный» лязг мощных клыков терьера.
Михаил Денисович обследовал роженицу и обнаружил под хвостом плотное, кроваво-красное образование размером с бильярдный шар.
Теоретически процесс родов известен всем без исключения, но, как говаривал профессор Зиринг, преподававший, между прочим, научный коммунизм: «Сам я рожать не пробовал, и, вероятно никто из вас не пробова-а-а-ал, — произносил он, медленно обводя взглядом слушателей (курсантов Макаровки), особенно растягивая последнее слово, — но слышал я, что это очень трудно… Никому из вас, уважаемые, рожать не придётся, и это факт, но советую вам иногда задумываться над этим…»
Сейчас Михаил Денисович вспомнил мудрый совет своего профессора Курта Евгеньевича и задумался… Действительно, рожать он до сих пор не пробовал, но и Лора тоже не пробовала. Трудно… Трудно — не трудно, но надо. Правильно — не правильно, но начали: Михаил Денисович завалил собаку на спину, развернул задом к входной двери, лёг рядом, упёрся согнутыми ногами в прохладный дерматин двери и принялся «тужиться». Он делал зверское лицо, напрягался по-серьёзному и пытался даже произносить заветное: «И-и-и… й-и-и…» Лора старалась рядом, но дело не шло… Накануне Михаил Денисович пытался разузнать всё у многоопытной Танюшки, но ценной информации не получил:
— Не могу я ничем помочь. Сама родит. Я же не акушерка, тем более не собачья акушерка.
А собаку трясло всё сильнее, казалось, всё: сейчас умрёт или лопнет от напряжения. Решился, позвонил. Трубку долго не брали, наконец откликнулся сонный тенорок Аркадия. Михаил Денисович затараторил, запричитал.
— Так. Прекратите панику. Берите ножницы или нож и проткните то, что там у неё торчит. Стойте, стойте. Первое детское место скормите сучке, потом следующие — в ведро, — чётко объяснил Аркадий. — Ясно? В ведро!
— Ясно. Всё ясно. Но вдруг это какой-то орган?
— Сами вы орган, — вежливо, на «вы», послал его ветеринар. — Ну, прорвите руками. Ладно. Запомните самое главное — больше мне не звоните… пи-пи-пи…
— Спасибо… Э-э-э…
Лора лежала почти на спине. Из неё сочилось что-то тёмное. «Биллиардный шар» увеличился до размера детского мячика. Ультразвук не прекращался. И хоть говорят, что у собак болевой порог ниже, что им не так больно, как человеку, было видно, что ей очень плохо. Михаил Денисович сначала потрогал пальцем кровавый «мячик»… Ну как прорвать? Аркадий не объяснил. Решился. Остановил дыхание и хватил ножом сверху вниз…
— И-и-и… и-и-и… пр-р-р-р…
Из Лоры хлынула жидкость, но щенка не вышло. Пришлось ухватить пальцами нечто завёрнутое в непрозрачную плотную оболочку и тянуть из собаки… потом осторожно ножницами вскрыть «упаковку»… и вот он! Готовый щен: чёрный, лобастый, мордатый, но безглазый, беззвучно приоткрывал рот на ладонях у Михаила Денисовича. Лорка с не меньшим, чем хозяин, интересом разглядывала это чудо то правым, то левым глазом. Пуповина — такая тонкая трубочка, ещё соединяла щенка с тем, что вместе с ним вывалилось из материнской утробы.
— Вероятно, это и называется «детское место», — пробурчал Михаил Денисович и чикнул в паре сантиметров от пузика ножницами. Лора немедленно пожрала это, потом в каком-то сомнамбулическом состоянии вылизала всю прихожую. После этого принялась облизывать щенка, да так интенсивно, что Михаил Денисович забеспокоился: не сожрала бы ненароком.
Было шесть часов утра. Свершилось. Разбуженная Танюшка выдала участникам родов старенькое байковое одеяльце, кучу чистеньких тряпочек (запасливая), стопку старых газет и захлопнула дверь спальни — ушла досыпать.
Лора явно беспокоилась. Щенок тоже чего-то топырщился. Пришлось опять набрать заветный номер.
— Я так и знал, что поспать не дадите, — откликнулся Аркадий и, не дослушав начинающего акушера, заругался: — Вы что, не соображаете? Загубите щенка! Немедленно сосок ему в рот… сосательный рефлекс… отторжение… Стойте, стойте. Помните, что самое главное?
— Что?
— Ни в коем случае не звони мне больше, — переходя на «ты», закончил Аркадий.
Щенок, который оказался кобельком (имел различимые половые признаки в виде двух крохотных шариков под хвостиком), так вцепился в сосок, что Лора аж ойкнула.
Напряжение спало. Что дальше? Посмотрели друг на друга. Никто не знал, что дальше. Мамаша снова занялась вылизыванием первенца, а новоиспеченный «ветеринар» завалился. Уснул. Снился ему то ли Курт Евгеньевич, то ли Аркадий, который грозно хмурился и грозил пальцем, потом оказалось, что это Обер Тайх…
Часа через три Михаила Денисовича разбудил знакомый уже ультразвук. Лора смотрела на него невидящим, направленным внутрь себя взглядом и колотилась с уже знакомой мелкой амплитудой. Как ни уговаривал её Михаил Денисович лечь к двери и рожать самостоятельно, она категорически отказывалась, стояла и плакала. Пришлось опять рожать вместе: дружно «тужиться», задрав ноги на дверь, потом колдовать с прокалыванием, отрезанием, отниманием детского места у Лорки, так как она имела серьёзные намерения опять всё пожрать, но наставления Аркадия были строго выполнены. И это всё происходило уже под ехидные комментарии Танюшки и среднего сына Витеньки, которые уже не спали, но и помощи от них — никакой. Слава богу, младший сын был отпущен «с ночевой» в гости к старшему, жившему уже своей семьёй, если бы ещё и эти эмоциональные отпрыски были дома… ужас… Лорка бы не разродилась. Второй чудный щенок занял место на одеяльце у материнской «груди» рядом с первым, это была прелестная толстопузая девочка.
Весь день «роженики» рожали. С короткими перерывами на сон и обед, один только разочек осторожненько спускались с пятого этажа во двор оправиться и пулей назад к своим выстраданным сокровищам.
— Когда это кончится? — законно интересовалась Танюшка, подбирая кровавые ошмётки газет и тряпок после очередных родов.
Лорка виновато поводила из стороны в сторону хвостом, а Михаил Денисович, который справедливо считал себя самым замученным, вообще молча валился на диван.
Когда около четырёх часов дня начались очередные схватки, Лорку сосали как заведённые уже четыре живых комочка, к первому кобельку прибавились три сестрички. И вот появился пятый — кобелёк-«лобастик». Михаил Денисович, даже не заглядывая под хвостик, понял, что это кобелёк. Выполнили стандартную процедуру обрезания, облизывания и уборки. Лорка осторожно опустилась на свою родовую байку, доверяя партнёру прицепить нового «клещика» к соску — не тут-то было… Не срасталось… Новорожденный категорически отказывался сосать.
— Пи-и-и-и-и… пи-и-и-и-и… — запела трубка.
— Аркадий, пожалуйста, извини, но вот такое дело… — ласковым-преласковым голосом попросил помощи Михаил Денисович.
— В ведро, — прервал его ветеринар, — сосательного рефлекса нет, ничего тут не сделаешь, природа иногда так шутит.
— Как это в ведро? Как это ничего? Жалко — кобелёк… — заканючил Михаил Денисович.
— Отчего же, можете полюбоваться, как он мучается и погибает от голода. В ведро! Я сказал! — отрезал ветеринар.
Минут пять Михаил Денисович «любовался» один. Ёщё минут пять — вместе с Танюшкой. Зрелище было печальным: на фоне четырёх насосавшихся чёрных лоснящихся пиявок угасал, усыхал прямо на глазах, пятый. Шёрстка его высыхала как-то комочками, и лежал он в сторонке, чужой сразу стал… Решили кормить насильственно — пробовали брызгать Лоркино молоко в засыхающий ротик из пипетки, совали на пальце — всё было тщетно. Рефлекса не было. Наверное, Аркадий прав, он ведь многоопытен, всего насмотрелся. Жесток мир млекопитающих.
— Не миновать тебе ведра… — вслух прошептал Михаил Денисович.
«Так. Ясно. Сосательного рефлекса нет, и это означает — смерть! Но щенок живой пока, потому что есть другое что-то. Что есть? Щенок родился, и он дышит. Так, значит, имеется рефлекс дыхательный, — размышлял Михаил Денисович, согревая в ладонях жалкое тельце, пытаясь сохранить угасающую искорку жизни. — Придавлю сейчас посильнее, и нет её — искорки». Михаил Денисович закрыл пальцем крохотные дырочки носика — щенок задёргался, пытаясь вдохнуть. Отпустил. Зажал. Отпустил. Снова зажал — «садюга». Дыхательный рефлекс работал исправно. Михаил Денисович отодрал и отодвинул в сторону копошащуюся кучку благополучных Лоркиных отпрысков, выбрал самый «вкусный», самый обильный сосок, поместил его в горячий сухой ротик щенка, и прикрыл носик. Дыхательный рефлекс сработал: щенок вдохнул в лёгкие вместо воздуха молоко. Всё его «тщедушество» затряс страшный кашель, полетели брызги, начались настоящие судороги.
— Нет, дорогой, нет, ты ещё не в ведре. Это молочко называется. Это жизнь твоя, практически, называется, — пришептывал «спасатель».
Кашель утих. Щенок продолжал дышать, то есть дыхательный рефлекс продолжал работать. Однако сосать вновь вставленный сосок он не спешил — дышал себе носиком. Михаил Денисович повторил эксперимент. Однако теперь он не давал молоку попасть в щенячьи лёгкие: он играл на носике как на флейте, отпуская порцию воздуха только в последний момент. Запутывал эти самые рефлексы. Теперь вопрос стоял так: либо заработает сосательный, либо исчезнет дыхательный. Кто кого? Опять был кашель и судороги. Опять жизнь щенка болталась где-то рядом с тельцем, но недаром на Руси всё хорошее часто случается с третьего раза… Михаил Денисович не сразу даже и заметил, что сосок уже не нужно удерживать в щенячьем ротике, он уже не выталкивался, не извергался вместе с молоком, он уже занял положенное ему место, и первые неуверенные движения горлышка указывали на возможное поступление молока туда, куда положено — в желудочек!
— Ура! — во всю мочь заорал Михаил Денисович.
Лорка залаяла. Прибежала Танюшка. Ощущение чего-то чрезвычайно важного долго не проходило, в голове звучал мотивчик-припевчик:
Если долго мучиться,
Что-нибудь получится…
Но на этом роды ещё не закончились. Довольно легко родилась шестая девочка, уже не пришлось ничего рвать или прокалывать, наболевшая Лоркина утроба сама всё там перемолола. Щенок вышел почти самостоятельно: тельце — отдельно, изодранная плацента — отдельно. Думали, всё, в похудевшем Лоркином животике ничего больше не прощупывалось. Танюшка уже убралась по чистовому. Но — поспешила… Около девяти часов вечера начались очередные схватки. Михаил Денисович обречённо завалился к двери на своё «родовое» место. Рядом — Лорка, как только легла, так и начала извергать из себя всё, что там осталось, и во всём этом — малюсенького, в три раза меньше первых бутузов, щеночка. Увы, крохотное создание не дышало…
— Пи-и-и… пи-и-и…
— Аркадий! Не дышит…
— Ну, Денисович, вы даёте, вы что, Господь Бог, что ли? Давайте не будем глупить. Здесь и без моего совета ясно — ведро. Успокойтесь уже…
Праздник прошёл… На душе стало пакостно… Как будто тебя — в ведро. Конечно, не Господь, но… тельце тёпленькое… подрагивает… Михаил Денисович бросил в сердцах трубку, разжал слабенькие челюстишки и там в горле увидел плотный тёмный сгусток, попытался вытянуть спичкой, но только глубже затолкал. Тогда он схватил кроху, принялся трясти, поднял на вытянутых руках под потолок и с размаха опустил до пола (будто дрова рубил), и снова, и снова… со всей силы. Раз полено! Два полено! И… о чудо! Изо рта уже несколько минут бездыханного создания выкатился кругленький шарик… «Трупик» тут же зашелестел с бульканьем подсыхающими лёгкими. Лорка, активно помогавшая «реаниматору», крутясь под ногами и периодически взлаивая (она понимала всё, что происходит), завалилась на бок прямо в свою послеродовую кучу — в грязь. Михаил Денисович поднёс «лилипуточку» к соску, и понеслось… Слава Богу, с сосательным рефлексом всё было в порядке.
Итак, роды длились около 27 часов. Все щенки — два братца и пять сестричек — чувствовали себя прекрасно. Вымытые «роженики» — Лора, у которой открылся нечеловеческий аппетит, и Михаил Денисович, как собака уставший, — мирно задрыхли.
На следующее воскресное утро Михаил Денисович не смог сразу подняться на ноги: внутри всё горело, кололо, тянуло, ноги не слушались.
— У тебя типичные послеродовые боли, — послушав жалостливые причитания мужа, заключила Танюшка:
— Ну вот, хоть один попробовал!
Так что вслед за тем корейцем, заявившим кинологам: «Не факт», говорю вам, уважаемый Курт Евгеньевич: «Не факт. Вы были неправы, уважаемый, на той лекции по научному коммунизму. А вот и попробовал! А вот и родил!»
Об авторе:
Полищук Михаил Иванович, заместитель председателя Балтийского отделения Союза писателей России Виталия Шевцова по международным контактам.
Родился в Москве 16 мая 1948 года. Учился в Ленинграде. Инженер-океанолог. Много, до 1998 года, ходил в море. Основной район работ — Антарктика. В 1987 году защитил диссертацию — кандидат географических наук. С 1972 года по настоящее время проживаю
в Калининграде. В системе Атлантического научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии проработал с августа 1972 до апреля 2014 года.
Член Союза писателей России с 2006 года. Член Международной Гильдии писателей (МГП) с 2011 года. Региональный представитель МГП с 2013 года.