На пороге величия

Фёдор ЯСНИКОВ | Культурология

О творчестве художника Аркадия Вычугжанина

В 1984 году Аркадия Ивановича не стало, и это казалось настолько нелепым…в это не хотелось, невозможно было поверить. Ему исполнилось всего пятьдесят четыре года. Наступала зрелая пора творчества, в это время к художнику приходят ясность духовного зрения, всевозможные сомнения, обычно сопутствующие художнику до последних дней, уже не так досаждают его опытной душе. Впереди ничем не стеснённое творчество, когда художник, вооружённый недюжинным мастерством (за плечами Казанское художественное училище и Харьковский художественный институт), может творить в полную силу своего ума, своих чувств, своего мировоззрения…

А. И. Вычугжанин

Живописец был на пороге тициановского величия! Аркадий Иванович Вычугжанин родился в 1929 году 20 декабря в деревне Оверичи Вятской губернии. В самом сердце России. Правильно-то, оказывается, Оверицы. «Вычугжанины были в Пугачах, рядом с Оверицами». Это мне в «Одноклассниках» женщина одна, родом из тех мест, поведала. Нет теперь ни Пугачей, ни Овериц…

Окончив учение, Вычугжанин оказался в Иркутске. Сюда, к Байкалу, пригласил его бывший сокурсник по Харьковскому институту Анатолий Алексеев.

Профессиональное мастерство приезжего молодого художника оказалось уровня высочайшего, хотя

и местная, иркутская, школа живописи далеко не из последних – Иван Лаврович Копылов, основатель Иркутского художественного училища, заложил фундамент наикрепчайший. Но мастерство, безупречный художественный вкус, требовательное отношение к себе ставили Вычугжанина выше и своих сокурсников по Харькову. Кроме того, он совершенно не терпел никаких компромиссов в искусстве. Известен факт, что, когда А. Алексеев и Г. Богданов (оба выпускники Харьковского института) начали работу над фундаментальной картиной «Сибирь социалистическая», получившей в дальнейшем на выставке «Советская Россия» в Москве высочайшую оценку, Вычугжанин не стал участвовать в этом… проекте (его ведь наверняка приглашали бывшие сокурсники). Вероятно, что и Алексеев, и Богданов вполне искренне писали «Сибирь социалистическую», но для Аркадия Ивановича, для его убеждений это был дичайший компромисс. Подумайте только – среди его работ ни одного политического заказа.

Посмотрите на картину «Портрет чекистки Е. Н. Башариной-Соболевской» (1977 г.). Посмотрите без предубеждения в лицо этой женщины. Такие люди, русские люди, свято верили в единение людей под лозунгом социального равноправия. Их жизненные установки, выработанные тысячелетием православия, прекрасно укладывались в идею коммунистического общежития. Скорее не их вина, а их беда, что они остались без Бога. И художник пожалел её, пожалел эту уставшую от собственной идеологической несгибаемости женщину-чекистку, пожалел, как сын жалеет мать, – он накинул на её плечи посадский цветастый платок, чтобы согрелась душа, чтобы радость проникла в её сердце… Но платок превратился в пепел и полыхающие угли…

Сострадание, искренняя любовь к человеку светятся в каждом портрете Аркадия Ивановича Вычугжанина.

Жил одно время в Иркутске молодой скульптор. Не могу дать ему оценки как художнику потому, что видел всего три его работы. И вот он, влекомый жаждой творчества, вытесал из двух больших каменных глыб две большие каменные головы. Они долго стояли в его мастерской, занимая много места. Потом, уезжая из Иркутска, скульптор закопал их прямо в мастерской… Что-то, по-видимому, мешало ему раздробить их на куски и вынести с мусором…

Пусть не обижается на меня скульптор Ряшенцев. Ситуация, конечно, гротесковая, но кто застрахован от подобного? Даже великие художники и прошлого, и настоящего постоянно, хотя бы втайне, терзаемы сомнениями по поводу самоценности своих творений. Это нынче, когда наступила ещё одна, я думаю, всё же тщетная попытка переоценки вековых ценностей, желторотые юнцы, не говоря уж о юнцах пожухлых, ляпают из сантехнических предметов нечто монструальное и кричат надрывно о своей подсознательно самовыразившейся гениальности… Да Бог им судья, несчастные…

Аркадий Иванович написал «Портрет скульптора Ряшенцева» (1966 г.). В портрете нет и тени издёвки над скульптором. Там есть образ мучительного размышления художника над своими творениями: что сотворил он, зачем эти молчаливые каменные истуканы?.. Там есть серьёзное и глубокое размышление о судьбе художника, о судьбе его творчества, о смысле искусства вообще… Там есть сочувствие…

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовётся,

И нам сочувствие даётся,

Как нам даётся благодать.

Как точно эти тютчевские строки выражают сверхзадачу всего творчества Вычугжанина… Именно благодать сочувствия поселяет в душе зрителя художник своими творениями.

Сегодня мы, погрязшие в современной рационалистической суете, отравленные «новейшими» взглядами общества, в котором ценность самой человеческой жизни, чего уж говорить о душе, поставлена под сомнение, мы, очерствевшие сердцем, не в силах по духовной слабости своей пробиться к животворной вере нашей. И потому именно теперь творения Аркадия Ивановича Вычугжанина и всех тех, кто нёс и самоотречённо несёт сегодня живой дух русского реализма, для нас, стоящих на краю инфернальной пропасти, жизненно необходимы, как глоток живой воды.

Вот другой портрет – на мой взгляд, одно из самых глубоких полотен художника. «Портрет телятницы турской фермы И. Е. Нестерчук» (1961 г.) – поэтическая, философская ода русской женщине.

На небольшом холсте изображена женщина в платье тёмном, с мелкими цветочками. Белый цветастый платок на плечах. Крестьянскими натруженными, но удивительно нежными, материнскими руками женщина чуть смущённо придерживает края платка… В лице её, потемневшем от холодов, ветров и зноя крестьянской жизни и похожем теперь на иконописные лики, вы не найдёте особых характерных чёрт, они как бы выпиты повседневным нелёгким трудом, переживаниями, какой-то высшей, надмирной, самоотречённой заботливостью… Беззащитно белеет шея… Всепрощающий и любящий взгляд направлен мимо зрителя… Она думает не о своей тяжкой доле…

Таких женщин на Руси всегда было множество. В обычной жизни мы, гонимые страстной жаждой жизни, как правило, не замечаем их. А между тем именно им, этим простым русским женщинам – нашим матерям, открыт тот самый смысл бытия, в поисках которого блуждаем мы до конца своей жизни… Это та самая распутинская женщина, которая призвана спасать мир, спасать русский мир.

В истории не только русской, но и европейской живописи трудно найти более проникновенный образ женщины-жены, женщины-матери.

Ни в одном портрете работы Аркадия Ивановича вы не найдёте ни малейшего повода почувствовать превосходство художника над портретируемым. Простая русская телятница не была для Аркадия Ивановича человеком какого-то низшего сорта. И даже напротив, он ставил её много выше себя! Будь иначе, он просто никогда и не стал бы писать этот портрет. Более того, мне представляется, что для него вообще человеческая личность всегда была и глубже, и интересней, и значимей его собственного «я». Безусловно, Аркадий Иванович руководствовался в своём портретном творчестве тем немодным сегодня соображением, что, познавая лучшее в людях, мы сами становимся и лучше, и понятней себе.

Вообще надо сказать, что пятидесятые-шестидесятые годы прошлого теперь уже века были, несмотря ни на что, годами для искусства благословенными. Это был подъём в русском искусстве. Именно в то время расцвели такие русские гении, как Свиридов в музыке, Корин, Пластов, Попков в живописи, Астафьев, Белов, Распутин, Рубцов в литературе. Секрет такого подъёма в том, что творчество этих художников не было оторвано от народной жизни, оно жило народной жизнью, оно питалось соками народной культуры. Оно не болело своей исключительностью, оно сознавало и создавало свою великую второстепенность!

Выскажу предположение, что Аркадий Иванович со своим академическим художественным образованием мог оказаться беловатой вороной, – в шестидесятые-восьмидесятые годы редкий художник в Иркутске мог похвастать столь фундаментальной школой, таким серьёзным отношением к творчеству, – но Вычугжанин легко и натурально вошёл в иркутскую художественную среду. Имя его быстро обрело широкую известность. Авторитет Аркадия Ивановича стал непререкаем. Ни одна зональная выставка Сибири не обходилась без его решающего голоса. Художники искали услышать его суждения об искусстве, о живописи, о их картинах…

Кроме того, Аркадий Иванович, как теперь принято выражаться, был личностью харизматической. Скромный, даже простоватый с виду, небольшого роста, крупные руки, лоб мыслителя, красивое русское лицо, спокойный внимательный взгляд, живая народная речь… Он, ещё и не начав говорить, уже завладевал вниманием окружающих. А уж если Аркадий Иванович говорил, то присутствующие с жадностью ловили каждое его слово, которое всегда было точным, выразительным.

В семейном архиве Вычугжаниных хранится фотография, на которой запечатлён момент встречи группы иркутских художников с великим русским живописцем Павлом Дмитриевичем Кориным. В этой группе находится и молодой ещё Аркадий Иванович. На фотографии отчётливо прочитывается, что Корин разговаривает именно с ним, что остальные только присутствуют при разговоре. Зная Аркадия Ивановича, с большой долей вероятности можно утверждать, что Корин и в самом деле из всей группы выделил для разговора именно его, что именно ему были направлены какие-то, возможно, очень важные слова.

На снимке: А. И. Вычугжанин в кругу иркутских
художников (сидит крайний слева)

Полагаю, Аркадий Иванович прекрасно знал себе цену, и этого не могли не замечать коллеги по Союзу. Не то чтобы у него не было друзей, но определённая сдержанность в отношениях с братьями-художниками чувствовалась.

И все же друг у Аркадия Ивановича появился. Художник молодой, остроглазый, остроязыкий, талантливый, искромётный, обаятельный, стремительный, элегантный, современный – Галина Евгеньевна Новикова. Окончив училище искусств на курсе Вычугжанина, она тоже стала преподавать там, и я учился у нее…

Г. Е. Новикова. Автопортрет

И только по прошествии многих лет, когда постепенно истаял морок её обаяния, мне стала непонятна эта дружба. Совершенно два разных человека с противоположными взглядами на жизнь, два разных художника с взаимоисключающими принципами искусства. Два абсолютно разных мира…

Аркадий Иванович – крестьянский сын из многодетной семьи – основательный, неспешный, углублённый в своё дело человек. Он не терпел суеты, поверхностности… Философская направленность его произведений говорит о напряжённой работе ума и сердца, о неравнодушной и сострадательной натуре его. В своих портретах он бережно размышлял о человеческой судьбе, о сложных характерах. Главное в творчестве Вычугжанина – любовь к человеку как к творению Божию.

Беру на себя смелость утверждать, что Аркадий Иванович был верующим. Невоцерковлённым – в те времена трудно было прийти к Церкви, – но верующим по духовному складу души, по генетической памяти, по врождённому миропониманию… Портреты Аркадия Ивановича можно воспринимать как молитвы за людей, которых он писал… Проникновенные, глубокие молитвы…

Галина Евгеньевна писала характеристики. Хлёсткие, точные, беспощадные, как приговор. Характеристики, не позволяющие портретируемому (третируемому) иметь сложную натуру: вот этот – мартовский кот, этот – желчный мизантроп, вот циничный, с личным превосходством научный работник, а вот красотка с претензией на интеллект… Да, наверное, всё это есть в этих людях… и сходство потрясающее! Но настолько ли однозначен человек? Неужели вот так легко и просто познать и поставить на нём печать?

Нет, Галина Евгеньевна Новикова, безусловно, мастер. Мастер высочайшего класса! Но самое что ни на есть могучее мастерство, в котором нет любви к человеку, разрушительно… и прежде всего для самого художника. Галина Евгеньевна, конечно, не злой гений. Просто она была слишком стремительной и остроглазой, что, очевидно, мешало ей углубляться в живую натуру…

Чист упругий белый холст: молодой мастер стоит перед ним, его лицо почти невидно зрителям, оно отрешённо, возвышенно-задумчиво… Над чем так сосредоточен художник?.. На картине напряжённый момент творчества, таинственный и непостижимый… Возможно, в это мгновение перед ним встают образы давно минувшего, образы его деревенского детства, когда складывалось его мирочувствие, его мировидение.

За холстом подготовительные рисунки и эскизы к портрету старейшей поселенки М. Л. Прибытковой; это

её Аркадий Иванович называл «моя муза»…

На картине отображён самый главный, стержневой момент творческой жизни – момент выбора пути… Вернее, выбор уже сделан, и теперь на белом холсте художник внутренним, духовным зрением уже видит свои самые сокровенные творения: и те, которые сбудутся, и те, которым сбыться не суждено.

Белый холст как завет творчества, как вечный зов Завещанной любви… Именно для неё искусствоведы придумали сухое, ничего не говорящее слово – «реализм»… Да, истинный реализм там, где художник творит прежде всего не от любви к краскам, а творит самозабвенно от любви и живого сострадания к человеку, к миру, там, где художник видит великий смысл бытия.

Белый холст как завет величайшей ответственности художника.

Аркадий Иванович, как глубоко русский художник, наверняка хотел поделиться со своим зрителем чем-то очень значимым и важным. Чем-то сокровенным, чем-то открывшимся только ему… Поделиться своими, как ему совершенно справедливо казалось, очень нужными и даже необходимыми, жизненно необходимыми мыслечувствами. Уж такова особенность русского художника, что жаждет он вложить в своё произведение наибольше и чувства, и смысла, чтобы оно могло жить своею жизнью, чтобы оно могло говорить языком души, языком сострадания с каждым живым человеком…

Аркадий Иванович работал неторопливо, проникновенно, с сознанием огромной ответственности перед людьми за свой дар, который он с лёгкостью мог бы обратить в житейские блага для себя. Но он работал, не помышляя ни о почестях, ни о наградах, коими с успехом обзаводились его коллеги. Он весь без остатка был искренне предан искусству. Справедливости ради надо сказать, что ему хотели присвоить звание заслуженного художника СССР. Не один раз в Москву были отправлены необходимые для оформления документы и фотографии, но каким-то странным образом и фотографии, и документы терялись…

Несомненно, он много размышлял о назначении художника, об ответственности русского художника за своё творчество перед своим народом, плоть от плоти которого он был.

А. И. Вычугжанин
Автопортрет. 1961 г.

«Ещё в начале шестидесятых он загорелся написать портрет Андрея Рублёва, – пишет о Вычугжанине Лев Борисович Гимов, иркутский художник. – Он шёл к этой работе год за годом, всерьёз размышляя над феноменом русской иконописи. К этому времени вышел на экраны «Рублёв» Тарковского, и многие живописцы, недолго думая, взялись за кисти. Разумеется, работы этих торопыг были поверхностны в решении темы, грешили иллюстративностью. Аркадий Иванович вынужден был остановить себя – взялся за автопортрет, который можно без натяжки трактовать как серьёзную пробу в решении будущего портрета Андрея Рублёва».

Что же помешало Аркадию Ивановичу в дальнейшем прийти к решению этой темы? Мне кажется, художник в процессе работы над автопортретом, в ходе серьёзных размышлений над русской иконописью понял, что иконопись не есть живопись в прямом смысле. Что иконопись, по выражению Павла Флоренского, – богословие в красках.

«В России иконопись стала свидетельством не столько о вере христиан, сколько о жизни во Христе, о том, что может произойти в человеке, который не образно и символически, а личностно и всерьёз воспринял слова Спасителя: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48)» – так говорит об иконописи Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в предисловии к книге «Русская иконопись» (М., 1991).

Далее Патриарх говорит, что создаваемое подвижниками-иконописцами – преподобными Алипием иконописцем, Андреем Рублёвым и Феофаном Греком, а также тысячами многих, чьи имена ведомы только Богу, – «зиждилось на духовном опыте Церкви, который стал и их личным опытом».

Вот что прозрел в сердце своём Аркадий Иванович, размышляя над образом Андрея Рублёва. Он увидел, что законы иконописи есть нечто иное, нежели законы мирской, светской живописи, что образ Андрея Рублёва не может уложиться в образ светского художника. Что в высшем смысле Андрей Рублев не был художником, что он был монах и богослов. Аркадий Иванович понял всю тщету задуманного. Врождённое православное миропонимание помогло Аркадию Ивановичу увидеть это.

Сегодня картины Аркадия Ивановича пылятся в запасниках художественного музея, появляясь на людях раз в пять-десять лет… Но картины как живые люди – им необходимо общение… От одиночества они теряют смысл своего существования. А мы – хладнокровные потребители эстетического, – глянув сметливым глазом оценщика на предмет высокого искусства, запираем его в «долгий ящик» для сохранности и… всё. Но ведь известно: с глаз долой – из сердца вон… И в наш новый, гибельно-рационалистический век, когда на смену человеколюбию, состраданию, жертвенности приходят ценности совершенно иного порядка, когда мерилом человеческих отношений становится упругость кошелька, мы убираем с глаз долой всё, что способно тронуть сердце, всё, что способно разбудить живые чувства, всё, что может заставить человека мыслить человечно, то есть не так, как того требует сегодняшнее время, в котором властвует бездушный и недальновидный расчёт.

И я задаю себе вопрос: для чего же трудились и трудятся сегодня иркутские художники, если их творения, просверкнув на какой-нибудь выставке, простаивают потом где-нибудь в мастерских или музейных запасниках? Зачем вообще нужна живопись, если её никто не видит? Представьте себе, что произведения Пушкина, Гоголя, Достоевского, Распутина… так и остались лежать рукописями где-нибудь в запасниках музеев… Спектакли в театрах идут десятилетиями, на хорошие спектакли люди ходят по многу раз. Какое-либо музыкальное произведение слушается сотни раз и живёт вечно. Чем же провинилась живопись, что спрятана от глаз людских?! Где выставочный зал иркутских художников? Почему иркутян лишают возможности обогащать свой духовный мир? Хотя какое уж там теперь духовное обогащение… Дело дошло уже до того, что говорят, будто реалистическому искусству пришёл конец…

Сентенция эта, разумеется, лишена малейшего смысла. Реализм был, есть и будет всегда, ибо он так же необходим человеку, как хлеб, вода, земля, воздух, солнце… Правда, сегодняшнее положение в искусстве вроде бы говорит об обратном, но это временный упадок, который наступал каждый раз, как только революционеры и политики затевали перекройку народной жизни

и навязывали народу среди прочего «новое» искусство. На этот счёт есть весьма откровенное и красноречивое признание пламенного перестройщика образца

1917 года А. Луначарского: «Я протянул руку футуристам главным образом потому, что в общей политике Наркомпроса нам необходимо было опереться на серьёзный коллектив творческих художественных сил. Их я нашёл почти исключительно здесь, среди так называемых левых художников».

Как говорится, комментарии излишни… Да, перестройщики всегда найдут, на кого опереться, – нездоровых голов и просто пройдох от искусства в любые времена хватало, и не оскудеют они во все времена.

Для чего же тратит художник свои душевные силы? Или его творческие муки пусты, никчёмны? Или идеалы добра, любви и впрямь препятствие на пути прогресса? И в самом деле надо «сбросить с корабля современности» всех этих «хлюпиков» добротолюбия? Так давайте откровенно признаемся, что нам совершенно безразличны и даже досаждают все эти «потрёпанные тысячелетиями» идеалы! Давайте честно предадим огню духовные ценности русского народа! Давайте поменяем наши нравственные ориентиры на противоположные! Тем более что сегодня глумление над Россией, над её святынями в большой моде и даже оплачивается. И не придётся больше натужно лить крокодиловы слёзы над «вымирающим» реализмом. Предадимся же честно торгашескому духу рынка, безраздельно властвующему ныне в искусстве. Всё на продажу!

Да возможно ли?! Конечно, невозможно. Невозможно, если мы верим в высшее предназначение человеческой жизни, если мы хотим будущности нашим потомкам. История человечества всегда изобиловала войнами и революциями. Но любая страна, где это происходило, даже при изменении государственного строя всегда восстанавливала свою национальную культуру, свои понятия нравственности и свою религию, пусть даже в некотором изменённом виде, если желала быть. В противном случае исчезала и страна, исчезал и сам народ. Тому в истории масса примеров.

И если мы хотим быть, нам необходимо восстанавливать наш культурный слой. Восстанавливать и укреплять тысячелетние ценности, которые одни только и могут защитить народ наш от разрушительного разгула пошлости, эгоизма, человеконенавистничества, равнодушия, от власти кошелька…

Аркадий Иванович Вычугжанин является эталоном совести в искусстве. Его произведения должны всегда быть доступны. Они должны работать. Самой достойной памятью художнику могла бы стать небольшая галерея его произведений. Это мог бы быть Дом русского искусства, где наряду с его произведениями беспрепятственно могли бы выставлять свои работы художники города и области. В этом Доме могли бы проводить встречи все творческие силы области – и композиторы, и театральные деятели, и деятели кино, и писатели, словом, все, кто всерьёз озабочен состоянием нашей культуры. Создание такого Дома было бы хоть и небольшим, но весьма серьёзным шагом в возрождении былой мощи русского искусства. Разобщение творческих сил, заложенное ещё советской внутренней культурной политикой, весьма болезненно сказывается сегодня на состоянии национального искусства в целом, когда идёт распад творческих союзов. Дом русского искусства мог бы послужить объединению этих сил.

Вот такой Дом русского искусства вполне был бы достоин носить имя Аркадия Ивановича Вычугжанина.

Об авторе:

Родился в Иркутске 14 мая 1949 года. Учился в Иркутском училище искусств на художественном отделении. Преподаватель Галина Евгеньевна Новикова. Работал бутафором-художником в разных театрах города. Был главным художником Иркутского городского театра народной драмы. Играл в спектаклях: «Ночь перед Рождеством» Н. В. Гоголя (Дьяк), «Станционный смотритель» П. П. Ершова (Староста Егор Матвеевич), «Ванька, смотри!» В. М. Шукшина (Илья Муромец и Мудрец) и других. Писал статьи по культуре и искусству в журнале «Сибирь», в газетах «Восточно-Сибирская правда», «Русская беседа», «Русский Восток», «Иркутская застава» – газета Театра народной драмы. Ныне на пенсии.

Автор фотопортрета – Сергей Переносенко.

 

Рассказать о прочитанном в социальных сетях:

Подписка на обновления интернет-версии журнала «Российский колокол»:

Читатели @roskolokol
Подписка через почту

Введите ваш email: