Язык современной фантастики
(на материале книги Р. Злотникова, А. Махрова «Разговор с вождём»)
Фантастические произведения исторической направленности всегда заслуженно вызывают интерес и привлекают внимание. Для убедительности изображаемого авторы часто используют фактологический материал, поэтому познавательная и воспитательная функции таких произведений становятся важными. Именно такой представляется книга Р. Злотникова и А. Махрова «Разговор с вождём» [1].
Тема переноса современного человека в другое время не нова. Нет смысла перечислять огромное количество произведений начиная от Г. Уэллса. А вот телефонный разговор с прошлым – более редкое явление в литературе. Однако авторы и здесь не новаторы, подобное встречается ещё в советской фантастике 1970-х гг. Так, С. Гансовский в своей пьесе «Млечный путь» показал современника, пожилого человека, который по телефону общался с самим собой, двадцатилетним юношей, находящимся на передовой в годы Первой Мировой войны [2].
И всё же книга «Разговор с вождём» не идентична схожим в жанровом отношении произведениям. Авторам удалось найти свой неповторимый стиль в рисовке персонажей, изображении быта и реалий прошлого, что говорит о самобытности таланта. Это касается прежде всего языка данного произведения.
Начиная с первых страниц и на протяжении всей книги поражаешься тщательной прорисовке деталей, касающихся реалий фронтового быта, что ярко проявляется, например, в изображении техники: сухие технические именования ПЕ-2, ДП-27, СБ мирно соседствуют с устоявшимися народными «прозвищами» техники («ишачок», «бэтушка», «тридцатьчетвёрка»). Такие именования содействуют детализации изображаемого и, как следствие, большей реалистичности (см. например: «…родная «бэтушка» однозначно превосходила противника в маневренности и скорости…» (с. 159). Актуализирует изображаемое и введение военной лексики: «Ржевско-Вяземский рубеж был отрекогносцирован до войны, как раз после штабной игры» (с. 32) или «…предписывалось в двухдневный срок скрытно сменить дислокацию…» (с. 35). Таких примеров значительное количество, они весьма органично вписываются в контекст, а их повторяемость свидетельствует о тщательной подготовке авторов и знании армейской действительности.
Заметим, что «военная лексика не только входила в различные зоны речевой действительности периода Великой Отечественной войны; она активно взаимодействовала с иными пластами невоенной лексики и очерчивала контуры лексических, а отчасти и стилистических явлений в различных жанрах публицистики, художественной речи, в разговорной речи фронтовиков и тружеников тыла»[3]. Данная цитата из книги А.Н. Кожина подтверждается примерами из текста: «…не было бы пехотного заполнения укрепрайонов, доты стояли бы «голыми», подходи и бери!» (с. 232); «Наши войска были бы застигнуты в пунктах постоянной дислокации и разгромлены, не успев сделать ни одного выстрела!» (с. 232). Как видно, профессиональная направленность военной лексики не ограничивает сферу её применения и под авторским пером она находит своё место в спайке с общеязыковыми словами, в конечном счёте образуя не вызывающий затруднений при прочтении текст. Более того, некоторые слова, характеризующие армейскую действительность, становятся носителями художественного смысла, что проявляется в таком примере: «…комэск приблизился к нарушителю с правого борта, уравняв скорости напротив отблескивающей плексом кабины «восемьдесят восьмого» (с. 51). Плекс, то есть усечение от плексиглас, воспринимается нами как образное слово, способное кратко выделить нюансы художественного смысла. Сказанное в полной мере относится и к словоформе гусянка: «Ещё и гусянку ударом снесло!» (с. 299). Преобразование слова гусеница в речи персонажа в ёмкое и более краткое гусянка содействует зрительной представляемости изображаемого.
Вообще убедительность и достоверность речи персонажей зависит от языковых особенностей, которыми их наделяют авторы. Показательны просторечия: «Шуруйте отдыхать» (с. 59), «…мысли в башке зашебуршились» (с. 298), «…в танк немецкая болванка влупилась» (с. 298). Применение таких единиц может считаться украшением текста, содействовать его яркости и запоминанию. Подобные примеры «вневременной» народной речи зачастую тесно переплетаются с жаргонными словами, явно относящимися к нашему времени: «Вот с этим произошёл основной затык – я просто не мог сообразить, какая именно инфа действительно критически важна, а без какой наши предки могут обойтись, как обошлись в реале» (с. 270).
Соединение в похожих контекстах речевых реалий разных эпох вызывает контрастивные ассоциации. В самом деле, можно ли представить в 1941 году человека, использующего слова моцик (мотоцикл), япы (японцы) или зомбаки (зомби): «…фрицы … сняли с побитых моциков оружие и какие-то брезентовые сумки…» (с. 334); «если америкосы не понесут таких потерь, то вполне смогут вынести япов году к сорок третьему…» (с. 15); «…толпа напоминала скопление зомбаков из какого-то голливудского фильма…» (с. 335). Это подтверждает мысли о разнице речевой картины разных временных пластов.
Мало кто из фантастов обходится без вновь созданных слов. Однако тенденция к их массовому созданию прослеживается скорее у начинающих авторов – по причине невозможности выразить мысли традиционными способами [4]. Корпус окказиональных слов, обнаруженных нами в книге Р. Злотникова и А. Махрова, весьма невелик, но выразительно значим для понимания её смысла. Самый, наверное, узнаваемый окказионализм – лексема попаданец, обозначающая персонаж, переместившийся в иное время. Глагольная основа попадать под пером творческой личности преобразуется в существительное со значением лица, чему содействует суффикс –ец. Словоформа характеризуется повторяемостью, она легко запоминается, обладая образностью. Лексема не несёт оценочного значения (ср. со схожей по строению единицей сюрпризец, реализующей иронию: «Ну сейчас будет немцам сюрпризец!» (с. 118). Слово реализует нюансы ситуативности: «Я типа попаданец, а мой приятель … типа Сталин» (с. 106).
Весьма интересен другой пример: «Получил индульгенцию, стало быть, можно и дальше прогрессорствовать» (с. 187). Узуальный аналог – глагол прогрессировать не устраивает авторов своей низкой выразительностью, как следствие – появляется новое, схожее, но экспрессивно богатое образование. Чувствуется ирония именно в сходстве с семантически близким словом философствовать, а контекстное окружение несёт ореол нереальности, чему содействует ироничное слово индульгенция.
Производящая основа трофей послужила базой для создания двух окказионализмов: «Но нам и негорелой брони хватает, вот я и затрофеился» (с. 302); «Неужели всё столь плохо, что командиры позволяют себе оставлять целёхонькие танки, которыми вскоре наверняка воспользуются немецкие трофейщики?» (с. 326). Оба примера весьма изобразительно ёмки, они позволяют выразить одним словом то, для чего в узусе требуется целое сочетание. Так, затрофеиться понимается нами как разжиться трофеями, а трофейщик – человек, занимающийся сбором трофеев. Оба слова созданы в рамках возможностей русского словообразования и не вызывают языкового отторжения, поэтому воспринимаются весьма естественно.
Примеры создания новых слов авторами единичны, встречаемость их на страницах книги мала и, как правило, их появление служит цели охарактеризовать речь персонажей, дать ей оценку.
Вообще характеристика персонажей может достигаться не только лексическими средствами. Звуковая сторона речи может обладать выразительностью. Так, словоформа тарщ (товарищ) имитирует речевые особенности военной сферы, реализующие закон экономии речевых усилий.
А насколько колоритна речь Сталина, передаваемая с помощью звукоподражаний! «Ви же сами понимаете, если нэмци планируют атаковат через три дня – их армия полностью готова» (с. 31). Думается, здесь можно говорить о фоносемантических осмыслениях.
Авторское мастерство проявляется не только в лексических новациях, но и в использовании традиционных выразительных средств, вводимых в текст ситуативно в связи с необходимостью оттенить желаемое. Показателен приём сравнения: «…один из «И-16», заложив лихую полубочку, зашёл со стороны хвоста, протарахтев всеми своими четырьмя «швейными машинками» (с. 123). Звуки, издаваемые пулемётами самолёта, не вызывают грозных ассоциаций в сравнении с мирной швейной машинкой, однако имеют вполне впечатляющее продолжение: «…немец клюнул лобастой плексигласовой башкой штурманской кабины, пикируя вниз» (с. 123). Сравнение выступающего над фюзеляжем колпака кабины с башкой является иронией, вызванной объективными причинами. Но авторы не ограничиваются такими характеристиками воздушного боя и находят ёмкую метафору: «А вот из третьего бомбовоза, прежде чем он навечно слился с белорусской землёй в первом и последнем объятии, успели выброситься с парашютами двое пилотов» (с. 123). Характеризуя немцев, авторы находят весьма красочные оценочные определения: «Добивать болтающихся под куполами беспомощных немцев никто не стал…» (с. 123); «…бившиеся об него (бампер – А.А.) своими дубовыми тевтонскими головами мотоциклисты оставили всего несколько царапин» (с. 331). Конечно, изображаемые ситуации подчёркивают иронические осмысления, а простота языка содействует зрительной представляемости.
Нельзя не упомянуть и такой авторский приём, как дефразеологизация, т.е. намеренное изменение устойчивых сочетаний в угоду контекстной необходимости. Так, фраза «побежали мурашки», обозначающая трепет, кажется авторам недостаточно экспрессивной, и дополняется красочным сравнением: «…по моей спине побежали мурашки размером с таракана» (с. 336). Практически тактильное восприятие может возникать у читателя от этих строк (речь идёт о чувствах, вызванных исполнением гимна).
А вот значение фразы «во тьме веков» снижается бытовыми подробностями: «Осмотрев и подвесив сумку на боку … убираю в неё … карточку-свидетельство на пропавший где-то «во тьме веков» «Субарик»…» (с. 147).
Но наиболее показательна, на наш взгляд, трансформация фразеологизма «первый блин комом», представленная в следующем контексте: «Вопреки известной русской пословице, последний испечённый пекарем блин вышел комом…» (с. 53). Расширенный контекст позволяет сделать вывод о гибели немецкого пилота по имени Беккер (в переводе с немецкого пекарь), а неудача в воздушном бою и есть его последний блин.
Подводя итог нашему впечатлению о книге, скажем, что она поражает достоверностью в прорисовке деталей. Авторы, поставив вопрос «а что было бы, если…», практически не только продолжили традиционную для фантастов мысль об изменении пространственно-временного континуума, но и создали некий альтернативный учебник истории, подкрепив его фактологическим материалом. Простой и убедительный язык доступен восприятию, а детали (даже статистические подробности) не выглядят «сухими» под влиянием художественной обработки. Произведение может реализовывать воспитательную функцию, поскольку в нём присутствует патриотическая направленность.
Литература
- Злотников Р., Махров А. Разговор с вождём. – М. : Издательство «Э», 2015. Все страницы в работе приводятся по этому изданию.
- Гансовский С. Млечный путь // Техника-молодёжи, №11–12, 1974.
- Кожин А.Н. Лексико-стилистические процессы в русском языке периода Великой Отечественной войны. – М. : Наука, 1985.
- См. об этом мою работу «Авторское слово современных фантастов (на материале романов И. Белогорохова «Милиционер социума» и С. Лукьяненко «Застава»)» // Российский колокол, №3–4, 2017.
Об авторе:
Астафьев Алексей Юрьевич, родился 17 марта 1980 года в д. Лукино Серпуховского района Московской области. Окончил факультет русской филологии Московского педагогического университета (2002 г.), факультет повышения квалификации преподавателей Московского государственного областного университета (2005 г.), очную аспирантуру Московского государственного областного университета (2007 г.). Кандидат филологических наук. Автор более 50 научных работ, посвящённых лексике русского языка, языку художественной литературы, методике преподавания, опубликованных в издательствах «Наука», «Спутник+», издательстве МГОУ и др. Работал учителем русского языка и литературы в школах г. Серпухова, преподавателем Центра довузовской подготовки Московского государственного областного университета, старшим преподавателем кафедры иностранных языков Российской таможенной академии. В настоящее время преподаёт в ГБПОУ МО «Серпуховский колледж». Пишет стихи.
