Путь к себе
Рассказ
«Это Он…» – мелькнуло в голове или где-то рядом, в воздухе, но, так или иначе, это ощущение охватило её всю – от самой макушки головки, обрамленной густой копной смоляных волос, до кончиков стоп миниатюрных ножек, которые сами понесли её к нему. И Он, в белоснежном смокинге, такой непохожий на всех здесь присутствующих, стоял как вкопанный, не спуская с неё глаз. Может, он чувствовал то же самое, что и она: необъяснимое, пришедшее из ниоткуда: «Это Она», превратившее его в монумент? А может, просто был ошарашен: с противоположного конца зала решительно, не сводя с него глаз, шла – почти летела к нему – незнакомка…
– Это ты? – выдохнула Она.
– Да. Это я…
Они танцевали под какую-то нескончаемую музыку. Шумный зал исчез, сидящие за столиками стали отвлечёнными предметами, не было танцующих, но был саксофон….
Он пел для них о чём-то очень важном, долгожданном – грустил и радовался, вернее, грустил очень светло. Это она помнила, но вот мелодию, такую до боли знакомую, вспомнить не могла.
– Давай удерём отсюда, – совсем по-ребячьи моргнул Он.
– Давай, я сейчас, – подбежала к столику, торопилась, будто боялась, что Он исчезнет.
– Ты куда? – сделали большие глаза подруги.
– В никуда…
– Не сходи с ума.
– Девочки, я уже сошла.
– Одумайся, ты что творишь?
– Что?
– Подумай о завтрашнем дне.
– О-о-о, я слишком много, слишком долго думала о нём… Настолько долго, что он так и не наступил. Было одно длинное серое сегодня…
А это и есть то самое завтра, девочки! – осенило её.
Сердобольные подруги силком усадили её на место и наперебой начали наставлять на путь истинный: «Мы, пока ты с ним танцевала, всё о нём узнали. Он, дорогуша, женат!»
– И что? Я тоже замужем.
– Посмотрите на неё – вспомнила!
– Хочешь всё перечеркнуть?
– Что всё?
– Всё, что у тебя есть…
– А что у меня есть? Что?
– Нет, она совсем! – переглянулись подруги.
– Девочки, ничего я не хочу. Я хочу к нему.
– Да по нему видно — хороший бабник, весь холёный…
– Он красив как бог. Он мой!
– На год, на два, на месяц?
– Да хоть на три часа. Но это будут мои три часа, их мне на жизнь хватит. Всё. Я улетаю!
– Что собираешься делать?
– Не знаю. Кажется, раствориться, расщепиться на молекулы, да я уже в невесомости…
– Дура!
– Дура? Как здорово быть дурой! Всегда была умной. И что? Это так скучно! Знаешь все «можно» и «нельзя». Сегодня я – дура! Я – королева! – В глазах запрыгали искорки. Делаю всё, что хочу! Впервые…
Она решительно встала.
– Слушай, никуда ты не пойдёшь. Ты что, пьяная?
– Я счастливая…
– Держи её!
– Девочки, я переверну стол…
– Она это сделает…
– Ну и дуй! Потом не плачься… – зло раздвинулись подруги.
Она любила ночную езду под проливным дождём. Машина мчалась так, как будто хотела рассечь земное пространство, и дворники на лобовом стекле раздвигали завесу этого мира, открывая путь в неизвестность, туда, куда Она хотела всегда. Вернее, даже не Она, а её душа. Сейчас Она понимала: душа всегда тосковала по этой неизведанности…
Упала ночь над распустившимися клёнами,
Блестит луна над уснувшею рекой… –
– громко, весело, восторженно, почти крича, запел Он. И Она подхватила. Казалось, что знали они друг друга всегда – и даже песня тому подтверждение. Ведь песня не была популярна, без авторов и исполнителей, но они оба её знали, оба любили её когда-то, казалось, в другой жизни, а вот теперь вспомнили и запели.
Она не спрашивала, куда он её везёт, ей было всё равно, да и он не знал, куда едет. Был дождь. Была ночь. Была дорога. Были Они… Они удирали. Удирали в своё.
И, кроме глаз моих, шаловливых и влюблённых,
Ты не видишь в этот вечер ничего перед собой…
Она проснулась от своего голоса.
«О Боже, всё это только сон! Так должно было быть!» – тоскливо застучало в мозгу…
Закрыла глаза, попыталась вернуться туда. Потом уныло оглядела комнату, где всё всегда знало своё место, где никогда не было ни соринки, ни пылинки. И она всегда, едва проснувшись, знала, что должна сделать и как пройдёт день. Она была раз и навсегда заведённым механизмом, и сбоя этот механизм не знал.
Она села к зеркалу: «Дура! Ты струсила! А это действительно был Он!» – устало прошипела своему отражению и уронила голову на столик.
Каким-то страшным упрёком сверху, будто зло насмехаясь над ней, во сне пришло то, что должно было вытянуть её из этой трясины под названием «обыденность». Всего лишь шаг отделял от того, куда Она хотела всегда, где Она смогла бы стать собой. Но струсила. Перед глазами немо проплывал вчерашний вечер.
…Был белый смокинг и глаза. Пугающе знакомые. Его нельзя было не заметить, а её он глазами отыскал сразу, и она поняла – сейчас подойдёт. Всё так и было вначале, как во сне. Саксофон и гитара – и долгая, красивая, нескончаемая мелодия. Её это и смущало. Смущало и то, что никто, кроме них, не танцевал…
«Удерём отсюда» не было, а было – «Вам не кажется, что нам с вами надо сбежать отсюда?»
«Казалось! Казалось! Казалось!» – обхватив голову руками, почти стонала Она.
– Нет. Мне не кажется. Я замужем.
– И я женат…– как-то недоумённо, как будто не понимая, при чём здесь это, сказал он.
Он сразу погас, быстро провёл её к столику и ушёл.
Зал ресторана для неё опустел. Валя и Галя о чём-то болтали, выдумывали какие-то тосты: «За нас, красивых», «За детей», «За всё хорошее» и прочее. Она их не слушала, но машинально поднимала бокал, чокалась и выпивала, даже, кажется, смеялась, когда хохотали они. Она вспоминала всё до мельчайших подробностей. Теперь была уверена, что белый смокинг был надет для неё и в ресторан он пришёл за ней. Внутри всё стонало, ныло сердце о чём-то упущенном, важном, безвозвратном.
Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец. Слава безумцам, которые живут себе, как будто они бессмертны… «Обыкновенное чудо», – вспомнила она.
Быстро подошла к книжному шкафу, сразу нашла Шварца, произвольно (наугад) открыла страницу и стала читать: «Не любил, иначе волшебная сила безрассудства охватила бы тебя. Кто смеет рассуждать или предсказывать, когда высокие чувства овладевают человеком? Нищие, безоружные люди сбрасывают королей с престола из любви к ближнему. Из любви к родине солдаты попирают смерть ногами, и та бежит без оглядки. Мудрецы поднимаются на небо и ныряют в самый ад – из любви к истине. Землю перестраивают из любви к прекрасному. А ты что сделал из любви к девушке?»
Она закрыла книгу, положила на место. «Но ты не безумец и не храбрец», – сказала своему отражению, потом посмотрела на часы – шесть утра. Зло усмехнулась над собой: «Даже после ресторана проспать не можешь, ав-то-мат…» – и приступила к делам, которые у неё не кончались никогда.
Просмотрела курсовую, за которую ей дадут пятьсот рэ. «Надо доработать, чтобы на дипломную пошла, – подумала она, сделала пометки. – А с дипломной опять ко мне прибежит».
Сегодня заберут платье, она его дошила, семьсот рэ, с репетиторством три штуки выйдет. Настроение поднялось, механизм вошёл в привычную колею. Вечер в ресторане уже вспоминала с раздражением: «Потела две ночи без сна над курсовой и спустила их на пожрать и поржать».
Она никогда ни с кем не делилась своими проблемами и очень старалась их скрыть, вернее, стыдилась их. «Оттого, что скажу кому-то, что денег не хватает, их мне никто не даст. Скажу, что муж не работает, – никто не побежит устраивать», – это были её установки.
Она, кроме основной работы, бралась за всё, что попадётся, – занималась репетиторством, шила на заказ, была тамадой на вечерах.
И всё это на бегу, в какой-то бешеной скачке, но с таким лёгким изяществом, что никто – ни родственники, ни подруги – не догадывались, как на самом деле ей живётся. Не могла себе позволить даже выглядеть плохо. Всегда торопилась. Куда? Зачем? Она не знала и не задавалась этим вопросом. «Есть слово НАДО», – это был её девиз, ключ зажигания. Этим ключом её внутренний мотор заводился с пол-оборота.
…Она опять пришла в свой парк. Она называла его «мой парк». Она любила его. Сюда сбегала от нескончаемых забот и тревог, сюда Она приходила побыть собой. За поворотом, в тени ветвистых старых вязов – её скамейка. Она всегда свободна, здесь никого не бывает даже тогда, когда парк многолюден.
Почему-то в таком большом и таком тесном мире так много одиноких людей. Так легко, походя можем ранить друг друга. Вылить ушат грязи на человека становится легче, чем сказать: «Я скучал по тебе. Мне тебя не хватало. Ты мне нужен. Я люблю тебя». Эти слова становятся непривычными слуху. А мы все живём в одновременье, мы все – современники. И почему мы прячем душу, надеваем маску? А когда же человеку быть просто тем, кто он есть, – собой?
Почему люди перестали делиться наболевшим? Почему, когда очень больно, мы приходим к этим холодным немым деревьям? Может, мы сами стали похожими на них – глухими к чужой боли, отрешёнными, равнодушными. И никто никогда не узнает, что творится у тебя внутри, кто ты есть на самом деле. А ещё удивляются: так много случаев суицида… Просто к тем, кто ушёл, все были равнодушны. А им нужна была такая малость – спросить: «Тебе плохо?», сказать: «Ты мне нужен…»
Но никто не спросил, никто не сказал, значит, никто не остановил.
Сколько людей на этой планете долгими ночами немо изливают душу холодным мерцающим звёздам, таким далёким и надменным, но не зайдут к соседу. С соседом они будут счастливыми, беспроблемными, весёлыми. А ведь он, твой сосед, ближе звёзд, теплее деревьев. И, возможно, так же одинок, как и ты…
Её скамейка не пустовала. На ней сидел Он. Нет. Это не был тот элегантный мужчина в белоснежном смокинге, а обыкновенный – в потёртых джинсах, в кроссовках, в поношенном свитере и в мастерке. Сгорбленный, весь какой-то сдувшийся, но Она его узнала издалека. Узнала именно по этому перевоплощению. Оно было так близко и понятно ей. Внешний лоск и внутренняя тяжесть нелепого груза, который Она неизвестно зачем добровольно несла на себе… С неё этот лоск сходил лишь изредка, когда её никто не видел, и она становилась собой – усталой и равнодушной ко всему. Она всю жизнь играла в счастливую самодостаточную женщину. Сильную? Нет, напротив, в слабенькую, всегда защищённую, которой всё всегда достаётся в готовом виде, на блюдечке. Актрисой Она была великолепной. Ей верили. Ей завидовали.
Волнение и какой-то немыслимый страх охватили её. Бешено колотилось сердце, волной нахлынуло беспокойство. Он тоже узнал её. Поднял голову и, сразу выпрямившись, напрягшись, смотрел на неё.
Многолетняя привычка играть сработала ещё до того, как Она придумала, что делать. Футляр на ней непроизвольно замкнулся. Все вошло в знакомое, никогда её не подводившее русло. Ей так было удобней, безопасней, выйти из него Она уже не могла.
Лёгкая, беззаботная, Она проходила мимо танцующей походкой…
– Здравствуйте…
Она кинула «удивлённый» взгляд и «узнала» его:
– Это вы?
– Как видите…
– Где Ваш белый смокинг? – проверещала Она.
– Смейтесь. Я был похож на клоуна…
– Нет. Почему? Вы были неотразимы…
Как Она сейчас ненавидела себя за этот игривый тон! Она понимала, что перед ней единственный человек на земле, с которым должна быть собой, но сбросить маску уже не могла, не могла, не могла!
– Просто мне приснился сон. Я в белом смокинге… И встретил Её…
И с ней под проливным дождём мчались в другой мир, в другую жизнь, где я – это я. Мне в тот вечер показалось, что сон воплощается в явь, когда вас увидел. Показалось, что вы та, из сна.
– А оказалось?.. – она бессильно опустилась на скамейку.
Ложь успела затянуть. И Она понимала, что выбраться из неё уже не сможет.
– Сон – это сон. Решил хоть однажды сойти с ума. Купил этот смокинг, курам на смех…
Но вы – за-му-жем!
– Так и вы ведь женаты? (Господи, что я несу!)
– Женат? Это крест. Уже тысячу лет мы живём в одной квартире, но в параллельных мирах. Она считает себя научным работником, всю эту тысячу лет пытается защитить докторскую, и за этой докторской якобы у нас начнётся настоящая жизнь. А я должен ей не мешать.
Но другой жизни уже не будет, если даже станет она этим доктором.
– О Боже!
– Что?
– Вы поверите мне?
– В чём?
– Я – та… Из сна…
– Нет. Вы не та. Там была настоящая, свободная, светлая… В вас слишком много лоску, как в том смокинге. Смокинг… То был маскарад. Я смокинги не ношу.
– А это тоже маскарад… – Она с отчаянием провела рукой от шляпы к подолу плаща. – Только он у меня… всю жизнь…
– О, какая роскошь! Я не могу себе позволить раз в год.
– Вы не слышите меня…
– Слышу. Кстати, вашему мужу не нужен смокинг? Продам за вашу цену, один чёрт, не надену больше – и напьюсь в стельку. А без него вы меня даже не узнали…
– Я узнала вас… сразу…
– Правда?
Она промолчала. Всё равно не поверит. Слишком долго оттачивалась роль, чтобы в ней просквозила фальшь.
– Уйдите. Пожалуйста…
– Дождь собирается. Промокнете. Как со смокингом? Не решили? Нажраться хочется… Извините… Всего доброго.
– Всего…
Она смотрела ему вслед и знала, что «нажрётся», ибо раз даётся шанс… Как там у Шварца?
«Всего только раз в жизни выпадает влюблённым день, когда всё им удается. И ты прозевал своё счастье…» — вспомнила дословно. А им сам Бог дал дважды, но ничего не смогли изменить.
Она бы и сама сейчас на-жра-лась.
Начался дождь, полил сильнее, потом как из ведра. По лицу тихо текли слёзы, полились сильнее, потом рыдала навзрыд. Она сидела без движения час, два. Когда наконец встала, с плаща ручьём стекала вода, шляпа намокла, дешёвенькие ботики расползлись, она их скинула и босиком под осенним дождём побрела домой.
Под проливным дождём босиком, в промокшем насквозь плаще, в нелепой мокрой обвисшей шляпе, с тушью, слезами и дождём размазанной по лицу, шла женщина. Ей было наплевать на себя и на прохожих. Возле музыкального училища у неё подкосились ноги – доносились звуки саксофона. Эта была та мелодия. Она её узнала. Теперь-то вспомнила: «Мелодия ночи. Мои мечты». Как там, в ресторане, не вспомнила её? Вот о чём щемило сердце!
Эта вечная борьба за выживание, суета вытеснили из неё всё, что Она любила. Когда последний раз слушала музыку?
Она стояла, схватившись за железные прутья ограды, и плакала.
И не существовало в этом мире ничего, кроме рыданий. Рыдал саксофон, рыдал дождь, рыдала женщина. И, может быть, на другом конце этого сплошного рыдания – в стельку пьяный Он.
Потом, спустя месяц, ей тысячу раз захочется разыскать его адрес – в маленьком городке это несложно, – написать ему обо всём: один и тот же сон, одни и те же обстоятельства и слишком щемящее, близкое родство душ. И в тысячу первый раз она убедит себя в том, что этого делать не стоит. Было всё слишком неправдоподобно. Но это было правдой, пусть почти мистической. При чём мистика? Если реально два человека с разрывом в какие-то сутки видят один и тот же сон. Только один рассказал его, другая – не смогла. Лгать, придумывать что-то Она не хотела и уже не могла.
Мистика? Нет… Ведь тысячи людей одновременно летают во сне, проваливаются в пропасть… Но ведь никто не описал эти полёты, может, все видят одно и то же – мерцание крылатых звёздочек вокруг, их удивительную синхронность? Слышат немую музыку света: вдох – ослепляющий белый поток, выдох – блаженный голубой…
И ликование души – я знала, знала всегда, что умею летать!
А пропасть, в которую проваливаются, тоже у всех одна и та же. Пропасть бездушия? Может, что-то кричит нам – не туда идёте! Проснитесь! Вы спите! Станьте собой! Живите, наконец живите!
Когда она летала во сне? Когда была мама…
Но уже вечность только проваливается в пропасть или вообще ничего не снится.
Теперь она знала, что в том сне была настоящей. А в жизни? Она такая, какая угодна окружающим. Зачем ей стекляшка, которую все принимают за бриллиант? Она-то знает, что это стекляшка…
Чтоб иметь настоящее, надо быть настоящей и жить, а не играть в жизнь.
Раздался звонок. Звонок из прошлого, надоевший, съедающий её время. Сколько таких звонков? Сколько из вежливости выслушанной пустой болтовни!
– Алло… как живешь?
– Хуже всех.
– (смешок) Наконец! А то ведь всегда – лучше всех!
– Ты по делу?
– Просто поболтать.
– Мне лень болтать… с тобой. Больше не звони.
Удивительно, но не перезвонила, не набросилась. Вампир всё понял – присоску отодрали.
Первый шаг к себе сделан. Всё оказалось так просто. Так просто всегда быть собой. Просто жить, а не создавать впечатление, пусть потрясающее, но это всё равно стекляшка.
Она запрыгала, потом включила музыку и стала танцевать.
Зашёл муж, долго стоял в проёме двери, потом выключил музыку:
– Что за праздник?
– Я подаю на развод…
– С чего это? Что за бзик?
– Поравняться желая с тобою,
Подрезала свои же крыла…
Как кричать мне хотелось порою,
Но кому? Я ничьею была…
Расчищаю свою жизнь от суррогата. Ухожу к себе. Я проснулась.
Об авторе:
Боован Куукан Валентина Кукаевна, закончила Калмыцкий государственный университет, Высшие литературные курсы по программе « Литературное творчество», автор сборника стихов «Взлёты и падения» (на русском и калмыцком языках).Поэтесса. Член группы ДООС. Награждена серебряной медалью Первого Всероссийского Литературного Фестиваля Фестивалей «ЛиФФт -2016», является редактором регионального журнала «ЛиФФт»награждена грамотой «за творческое взаимодействие и высокую гражданскую позицию в литературе».
Печаталась:
1. В СМИ Республики Калмыкия
2. Журнал «ЛиФФт»
3. Журнал Поэтов, №6, 2016
4. Победитель 1 полуфинала, а соответственно автор, включенный в первый сборник «Вслед за Путеводною звездой»
