SANATORIUM
В наше время люди входят в среду, существование в которой невозможно для биологического человеческого организма. Океан и космос ещё полбеды, цифровая реальность – вот более существенная угроза. Ни по фактическим параметрам, ни по запросам объёмов информации мы не можем конкурировать с машиной – сфера деятельности людей рискует превысить ограничения их жизни. Но это полбеды. Сфера личного, скрытного, «только моего» растворяется, выхолащивается, поглощается технологической реальностью. Останемся ли мы человеками? Где тот дачный щелястый чердак, забравшись куда, открыв пыльную коробку с окисленными советскими солдатиками и другую с гоночными машинками, мы сможем сохранить свою индивидуальность? Российский философ Владимир Кутырев в работе «Диалектика света. К семидесятилетию книги М. Хоркхаймера, Т. Адорно «Диалектика просвещения» говорит о том, что миры поменялись местами, что «В норме практическая деятельность в чуждой среде опосредуется приборами, защитной одеждой, скафандрами, капсулами, побывавшие там (в виртуальном псевдомире. – С. Ш.) по возвращении «домой» тщательно мылятся, долго натираются, проходят дозиметрический контроль, специальную обработку и адаптацию». Кто служил в армии, знает: начхим загоняет в большую армейскую палатку, надёжно притороченную к КамАЗу, душем тебя – х-х-щ-щщ, и выходишь свеженький, надевая пропахшую дезинфекцией, непривычную и оттого гадкую форменную одежду без погон и знаков различия – как все. Эрхэбэзэшники, случись что, – последняя наша надежда. То, что ранее называлось фантастикой, – надежда современной литературы.
SANATORIUM
Гэлбрейт Р. Смертельная белизна. Пер с англ. Е. Петровой. – М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2019. 672 с. 45 000 экз.
И я взглянул, и вот конь бледный, и на нём всадник, которому имя «смерть», и ад следовал за ним.
Откр. 6:8
Давайте уж будем говорить «Джоан Роулинг», а не «Роберт Гэлбрейт», ведь мистификация была разоблачена ещё в аннотации к начальному роману о сыщике Корморане Страйке: «Это первое произведение Дж. К. Роулинг, созданное в детективном жанре и подписанное именем Роберта Гэлбрейта». Дизайн обложки романа «Смертельная белизна» отображает зачитанный переплёт, потёртый и с прорехами – модель отношения читателей к «конформистской» литературе: не признаются, а зачитывают до дыр.
Перед нами снова любимый герой Роулинг – душевно травмированный изгой. Парень пришёл к Корморану Страйку, в нервном тике постоянно прижимает сжатые руки к груди и бормочет что-то о закопанном близ старинного поместья ребёнке. Уединённый старый особняк, некогда зарытый в ближнем овраге кадавр, как и принц Гарри, появляющийся в светском эпизоде – столь же конъюнктурные британские детали, как если бы в русском детективе кого-то утопили в бочке с солёными огурцами. Но писательница пользуется ими сознательно и умело. Парень совсем плох: Страйк всё время «возвращается мыслями к запуганному, немытому, бесспорно нездоровому Билли, одержимому неким воспоминанием – возможно, далёким от реальности, но от этого не менее жутким».
Страйк знаменит, но гонораров от этого не прибавилось, он по-прежнему ютится в небольшом офисе. «С тех пор как пресса раструбила об агентстве, туда потянулось множество всякого рода странных, неуравновешенных личностей, и «коробки для шизы», как Страйк, невзирая на протесты Робин, называл архивы писем от такой публики, занимали уже больше половины конторского шкафа». Детектив занимается слежкой за неверными мужьями, но снова берётся за дело, которое явно не принесёт денег – лишь одни неприятности. А ещё он желает вернуть на работу свою рыжеволосую помощницу Робин Эллакотт, которую сам же в прошлом романе и уволил, посчитав её работу слишком опасной – Робин и вправду хлебом не корми, а дай залезть в самое пекло поперёк батьки-шефа. Тем временем Робин, обидевшись на весь мир за то, что потеряла любимую работу, выходит замуж за финансиста Мэтью, парня неплохого, но довольно эгоистичного, который, как ни странно, совсем не хочет, чтобы подруге оторвал голову какой-нибудь маньяк.
Длинное описание свадебных хлопот выглядело бы заигрыванием с читательницами, если бы не вывод, опровергающий мещанские воззрения: «Её родители потратили на сегодняшнее торжество не одну тысячу фунтов. В переполненном зале гости не могли дождаться, когда же молодые займут места за центральным столом. Робин, бледнее своего подвенечного наряда, последовала за Мэтью и зал взорвался аплодисментами». Смысл свадебного ритуала, важного, бывает, что и единственного в жизни, заключается в нём самом: нельзя разочаровывать знакомых, некоторые из которых из высшего света. Тем более что заплачены большие деньги. Robin – с английского «малиновка», птичка порхающая и неуловимая. Невеста уже готова скандальным образом сбежать, вернуться в пыльную мансарду, которая служит офисом Страйку, но удерживается, чтобы не обидеть родителей, знакомых, да и зануду-Мэтью жалко… Здесь начинается тот психологизм, что роднит криминальные триллеры Роулинг с «большой» литературой.
Писательница всегда уделяла изрядную долю своего драгоценного внимания молодёжной культуре – это влияние Гарри Поттера, конечно. Иногда герои просто слушают музыку, порой общаются строчками из песен. В романе «Смертельная белизна» встречаем Боба Марли и Сержа Гинзбура, на крышах такси танцуют в клипе Spiсe Girls. Из того, что посвежее –– «Куда бы ты ни пошла, / Я всё чаще задумываюсь, / Кто займёт моё место, / Когда меня не станет, а тебе понадобится любовь». («Странный выбор песни для новобрачных», – подумал Страйк»). Это сразу ставший хитом медляк Wherever You Will Go с дебютного альбома Camino Palmero 2011 года малоизвестной американской рок-команды The Calling; песня была нарасхват, звучала в сериалах «Тайны Смолвилля» и «Лилли Раш» – о женщине-детективе. Альбомов ребята выпустили всего два, если послушать – неплохие мелодисты и баритон вокалиста интересен, спасибо писательнице, формирует вкусы в конструктивном направлении. На семейной вечеринке Мэтью слушает Princess of China Рианны feat Coldplay, записанную для альбома британских альтернативщиков Mylo Xyloto 2011 года. Девушки на улице горланят песню Рианны Where Have You Been с её 6-го альбома Talk That Talk 2011 года: «Где же ты был? Где же ты был? Всю мою жизнь, всю мою жизнь?» Клип на песню собрал в интернете почти пять миллионов просмотров за первые 24 часа. Логово неформалов заполняет рэп, в пригодном для печати переводе: «Послотни тыщ такому перцу, как я, что слону дробина» – композиция с совместного альбома Джей Зи и Канье Уэста Watch the Throne 2011 года; песня Niggas in Paris с цензурированным названием In Paris взяла «Грэмми». «Когда глаза мало-помалу привыкли к полутьме, Робин различила геометрический остов двухъярусной кровати; наверху устроились несколько человек… за их спинами можно было рассмотреть постер с Тарой Торнтон из «Настоящей крови». Здесь речь идёт о сериале НВО, снятом по циклу романов Шарлин Харрис «Вампирские тайны» («Хроники Сьюки Стакхаус»). Надо признаться, что роман выглядел бы мрачноватым, если бы не плей-лист, предложенный писательницей.
Если в великолепном романе о Страйке, Робин и литературе «Шелкопряд» Джоан Роулинг брала эпиграфы из произведений авторов английского Ренессанса, направления так называемой «трагедии мести» – Уэбстера, Лили и иных, писавших порой ужасающе мрачные, а порой необычайно остроумные драмы, то теперь выбор заставляет поломать голову. Писательница избрала для эпиграфов интеллектуально-аналитическую, социально-психологическую драму Генрика Ибсена «Росмерсхольм» о злоключениях членов старинного семейства, обитающих в родовой усадьбе. Пиеса эта, актуальная для Норвегии и, возможно, стран германского влияния последней трети XIX века, для мировой литературы всё же не несёт первостепенного значения, в театре ставится редко, европейцам без филологического образования, а возможно, и с таковым, неизвестна, что и даёт автору шанс похвалиться своей осведомлённостью. На первый взгляд, эпиграфы выходят скучными – такова уж пьеса, вырванные из неё короткие фразы сами не играют: «Но что же вы думаете предпринять в городе?» – и сыщики отправляются «в поле», на городские улицы; «…И его за это избили…» – и, кто бы мог подумать, Страйк получил ногой в живот, и его слегка придушили…
Первые три главы занимает описание свадьбы Робин и сопутствующих ей запутанных переживаний – в «Росмерсхольме» также сплошные семейные страсти. Если не считать этого, оправданием выбора Ибсена в какой-то мере может послужить последовательный расчёт писательницы на темы, интересующие обывателя. Например, дебют Роберта Гэлбрейта «Зов кукушки», эпиграфы в котором были подобраны из тяжело декорированных, колдовских творений прочно забытой поэтессы Кристины Джорджины Россетти, сестры предводителя художников прерафаэлитов, повествовал о модельном бизнесе. Действие книги «Смертельная белизна» происходит в 2012 году в Лондоне, забывшем обо всём, кроме вот-вот откроющейся олимпиады – «В столице витал дух волнения и нервозности, рождённый, несомненно, извечной британской фобией национального позора». По-видимому, писательница всё же не рискует ввязываться в текущую политику, поэтому события романа отодвинуты почти на восемь лет в прошлое. Но перед нами роман о политиках и скелетах в их шкафах, и вряд ли для литературных иллюстраций можно было бы избрать менее безобидный источник, чем побочный мотив Ибсенова «Росмерсхольма» – политическую сатиру на норвежских «правых» и «левых» позапрошлого века. Ну и, конечно, белые лошади без всадника, что в фольклоре многих народов выступают предвестниками смерти, в «Росмерсхольме» тоже мелькают.
Робин Эллакотт пробирается на работу под прикрытием в Вестминстерский дворец, изнутри, по описаниям автора, довольно обветшалый. И в Министерство спорта, в Великобритании с этим исторический бардак: за каждое направление деятельности министерства – департамента правительства, отвечает не заместитель министра, а чиновник также в ранге министра. Таким образом, в Министерстве культуры, СМИ, спорта и, с 2017 года, цифровых коммуникаций, служат министры культуры и спорта. Помощница Страйка – мастерица перевоплощений, она становится своей не только в правительственных сферах. Чтобы пробраться в логово неформалов, превращается в деревенщину-бунтарку и хулиганку с йоркширским акцентом, да так убедительно, что с ней начинают флиртовать подростки.
Но дело не в Ибсене, а в Катулле. Он прорвался на страницы Роулинг ещё в «Шелкопряде», кровавом романе о писателях и издателях; в русском издании – прелестное переложение Сергея Васильевича Шервинского, русского и советского поэта и переводчика: «Ловко ко мне ты подполз и нутро мне пламенем выжег. / Как у несчастного смог всё ты похитить добро? / Всё же похитил, увы, ты, всей моей жизни отрава, / Жестокосердный, увы, ты, всей нашей дружбы чума!». В «Смертельной белизне» министр спорта, которого шантажируют – другой клиент Страйка, говорит клерку: «Вы не великий поклонник Платона, мистер Малик? Вам, наверное, ближе Катулл. У него есть прекрасные строки о людях вашего склада. Стих шестнадцатый. Непременно ознакомьтесь, вам понравится». Елена Петрова, что и раньше переводила детективы-триллеры Роулинг, создала большой справочный аппарат для «Шелкопряда», в «Смертельной белизне», оговорившись, что из-за обилия обсценной лексики стихи Катулла часто цензурировались, предлагает перевод Шервинского: «Вот ужо я вас спереди и сзади, / Мерзкий Фурий с Аврелием беспутным». Прямой связи Катулла и Ибсена, цитаты, аллюзии, упоминания в письме автору этих строк обнаружить не удалось, но она наверняка есть, Джоан Роулинг не так проста и обожает шифры и постмодернистские игры. Катулл звучит и дальше, как иллюстрация нераздел–нной любви Страйка: «Долгую трудно любовь покончить внезапным разрывом, / Трудно, поистине, – всё ж превозмоги и решись». А ключ разгадке лежит в записке убитого министра спорта: «Odi et amo, qare id facium, fortasse requires…». На сей раз Елена Петрова даёт перевод Фета: «Хоть ненавижу, люблю. Зачем же? – пожалуй, ты спросишь. / И не пойму, но, в себе чувствуя это, крушусь».
Стиль Джоан Роулинг, в романах о Гарри Поттере до невозможности упрощённый и расцветший в детективах, и здесь никуда не делся: «Изворотливый червь… её пузатый приспешник, вероломный интриган, падкий на дармовщину». Или картинка манифестации, в которую затесался сыщик: «Нет расистам! – гаркнул кто-то из распорядителей, и толпа подхватила этот клич; шагающая рядом со Страйком женщина с ирокезом орала пронзительно, как павлин». Здесь проскальзывает отношение вполне обуржуазившейся писательницы к протестующим. Пренебрежение к героям сквозит и в диалогах неформалов, в доверие к которым вкралась Робин: «А где были вы, марксисты, когда мы бросили вызов идеалу гетеронормативной семьи?..» По роду деятельности нечасто возвращаешься к уже прочитанным книгам, если только к классике, и то за справкой: недосуг, всегда есть что нужно читать из нового, да, в большинстве случаев, и не тянет. Но с романом «Шелкопряд» произошло обратное: захотелось перечитать, и, как бывает с образцами «серьёзной» литературы, открылись новые моменты литературного узнавания, остроумные детали. Возможно, такое произойдёт и со «Смертельной белизной», где сработал эффект первого прочтения, поверхностного восприятия, к которой уже хочется вернуться. Но не только из-за стиля, конечно. Возможно, из-за проработанности характеров.
Страйк – очень необычный сыщик. По законам детектива он вне подозрений, однозначно положительный герой. После того как он потерял половину ноги в Афганистане, на службе в военной полиции, «никто не гнал его из армии… знакомые знакомых предлагали самые разные варианты, от управленческих должностей в охранных предприятиях до делового партнёрства, но в нём сидела неистребимая жажда расследовать, разгадывать, восстанавливать порядок в нравственной вселенной». Даже знакомые знакомых знали, что он надёжен и не нарушит закон, что живёт в какой-то своей, «нравственной» вселенной. Он не делает карьеру, не слишком озабочен обогащением – деньги тратит на сотрудников, даже протез у него старый и неудобный, порой доставляющий физические страдания. Возможно, это вариант свободы, к которой каждый из нас стремится – когда делаешь то, к чему тебя тянет, повинуешься внутренним стремлениям: «– Билли, как я уже говорил в пабе, серьёзно болен. Да, у него могут быть пустые фантазии… Но у меня не получится… – Выбросить его из головы, пока в этой истории не поставлена точка, – подхватила Робин. – Всё нормально. Я же понимаю». У Страйка есть подруга, дама из высоких сфер, героиня колонок светской хроники, но в силу устройства своей личности он не может уделять ей столько внимания, сколько ей хотелось бы. И получает электронное сообщение: «Кому нужна только горячая жратва и постель без эмоций, для тех есть рестораны и бордели». Похоже, писательница не просто отдаёт дань законам современного криминального романа, по которым сыщик обязательно должен испытывать тяжёлые семейные проблемы и разочарования. Роулинг действительно интересуют человеческие взаимоотношения в современном мире.
Картина с белым жеребёнком, что висит в старинном поместье, связывает оба дела – лепет полубезумного Билли и убийство шантажируемого министра – в одну линию. В деле оказалось замешано семейство мастеров виселиц, которые закупало у них правительство, а после отмены смертной казни, с использованием коррупционных схем, мастерам пришлось отправлять свои изделия в третьи страны. Белая лошадь присутствует в тексте постоянно – пабов с таким названием в Англии не счесть, мы встречаем лошадку на эмблеме гвардейского полка, на скачках, описана даже меловая фигура длиной 110 метров, выполненная древними на холме в Оксфордшире. О белой лошади, хихикая, толмит Билли в уединённой больнице готической архитектуры, с вырезанной над входом надписью: «Sanatorium». Жена убитого министра – страстная лошадница. И слова Робин: «– В Откровении Иоанна Богослова смерть является на белом коне. – На бледном коне, – поправил Страйк и опустил оконное стекло, чтобы покурить». Смертельная белизна – одно из заболеваний, которое часто приводит к гибели жеребят… Именно такой жеребёнок изображён на картине анималиста Джорджа Стаббса «Скорбящая кобыла», что оказалась очень дорогой и послужила одним из предметов собственно детективной интриги. Художник – историческое лицо (1824–1806), модный живописец обезьян и английских драгун верхом, а также лошадей без седла, из-за альбома «Анатомия лошадей» считается в Великобритании ещё и биологом. Наш скульптор, барон Пётр Карлович Клодт фон Юргенсбург, действительный статский советник и академик художеств, которого отец и братья дразнили Петькой-лошадником, заставил скульптурами коней весь Питер, а копиями – ещё и европейские столицы, но биологом не считается. Что поделать, лошадиную тему англичане присвоили в качестве национального продукта.
«Романы о Корморане Страйке» – такой подзаголовок помещён на обложку каждого из них – уверенно складываются в своего рода остросюжетную эпопею. Как и сагу о юном волшебнике, их можно читать подряд, только уже тем детям, что семь лет взрослели с Гарри Поттером и достигли диванного возраста полицейских сериалов. Впрочем, российский индекс – «16+». Новый роман «Смертельная белизна» менее кровав в сравнении с третьим по счёту, маньячным триллером «На службе зла», где фигурировали отрезанные руки-ноги в почтовых посылках, и «Шелкопрядом», где писатель был убит в точности столь же отвратительно, как описал в своём безумном сочинении. Но литературные игры Джоан Роулинг становятся изощрённее, а персонажи – всё более живыми, о них начинаешь думать, как о знакомых людях.
Сериал «Страйк» выдержал три коротких сезона, ровно по количеству романов, среди сценаристов была и сама Роулинг. Будет ли сезон по «Смертельной белизне», пока неясно. Цыганистый Том Бёрк, по отзывам фанатов, мало соответствует литературному Страйку, а в милой Холлидей Грейнджер (не путать с Гермионой), при всём уважении к актрисе, нет той завораживающей, хрупкой «интеллектуальной» красоты, коей автор наделила Робин Эллакотт.
Кошмарное общее благо
Панов В. Аркада. Эпизод первый: kamataYan. – M.: Эксмо, 2019. 416 с. 10 000 экз.
Вымышленный мир Вадима Панова в романе «kamataYan» хоть и отнесён в недалёкое будущее, но пугающе реален. Городские камеры слежения считывают выражение лица прохожих и, если человек не улыбается с полчаса, передают информацию куда надо: «Мрачного гражданина проверяет ближайший патруль, и, если причины для грусти «несчастливчика» признаются ничтожными, его заносят в список неблагонадёжных».
Как и всякое сложное произведение, роман Вадима Панова делится как минимум на два слоя. Первый, внешний контур – боевик: отряд подготовленных и оснащённых по первому классу агентов всесильной спецслужбы GS осуществляет операции по всему миру, в том числе не санкционированные письменно. Возможно, невольно автор политкорректен: возглавляет отряд Карифа Амин, дитя двух рас, европейской и другой, которую автор не определяет, лишь указав на слегка приплюснутый нос и пухлые губы. По-русски эта раса называется негроидной. Её подчиненные – полный интернационал: Захар, видно, русский, дама по фамилии Рейган – американка, наверное?.. Некоторые ответы можно поискать в многочисленных интервью Вадима Панова. Писатель, отвечая на вопросы, порой осаживает журналистов. К звёздной болезни это не отнесёшь, скорее, к воспитанию в офицерской семье: «– Ощущаете ли вы себя московским, русским, российским фантастом? – Фантастика – космополитична, будущее или прошлое, фэнтези или космос, главное, чтобы у автора хватило фантазии придумать интересный мир, героев, сюжет и качественно изложить всё это на бумаге. Если получится, писатель станет интересен не только друзьям, землякам и согражданам, но и людям из других стран». Вадим Панов имеет право на сюжетную «космополитичность» – проблемы, что поставлены в его новом романе, отдельными государствами не ограничиваются. Если копнуть ещё чуть глубже, то мы почувствуем, что писатель не придерживается условно государственнической точки зрения, как, например, Василий Головачёв. Вадим Панов говорит: «– Я считал и считаю «Тихий Дон» самым антисоветским романом из всех существующих [в советской литературе]. А поскольку я не стеснялся своё мнение высказывать как устно, так и письменно, в учебных сочинениях, то иногда случались проблемы…» Можно подобрать аргументы в пользу и этого мнения, в Нобелевском комитете в 1965 году подобрали, можно – и в пользу противоположного, в том-то и дело, что «Тихий Дон» – эпопея двойственная; легко указать хотя бы и на Александра Солженицына. Но очевидно, что мы имеем дело с самостоятельно мыслящим писателем.
В данном случае читатель имеет дело с презумпцией: отряд суперагентов всегда на стороне добра, хоть порой может показаться иначе – это уже к изощрённости сюжета. Автор не оговаривает специально, но очень похоже, что уже в 2029 году национальные государства если и останутся в форме каких-либо рудиментов, то подчинённых некому единому правительству. Роман начинается в Москве – российская столица, по-видимому, кажется писателю фантастическим городом. Предсказание Вадима Панова почти сбылось или сбывается на наших глазах – небоскрёбы растут, как грибы, раздражая отсутствием какой-либо градостроительной концепции, Подмосковье, восхищавшее самых значительных русских лирических поэтов дарующей душевный покой, гармоничной красотой, безжалостно уничтожено, и вскорости всех нас ожидает жизнь, описанная в «kamataYan» – километровые архитектурные монстры включают всё необходимое, позволяя даже не выходить наружу. Автору бы в архитектурные службы московского градоначальства: наземное и подземное метро в его романе пронизывает огромные универсальные строения-мегакомплексы, пространство ограничивается неимоверными, но рукотворными сооружениями, и выходить на поверхность незачем, да и не охота. По форме роман Вадима Панова – триллер о погоне за террористом, распространяющим смертельные вирус. Эпидемия охватывает одну страну за другой, военные создают карантинные зоны…
Некоторые предвидения обличают знание автором социально-политических аспектов. Охрана порядка, за дороговизной полиции, возложена в «kamataYan» на частные компании, некоторые из которых неизбежно превратились – или изначально таковыми были – в банды, «крышующие» территорию своей юрисдикции. Одна из таких банд становится целью отряда суперагентов, и справиться с ней оказывается очень непросто. Идентификационный чип, основной документ, вживляется в кость, таких приспособленцев на момент событий романа – больше половины населения Земли. С чипом совмещаются умные очки, обеспечивающие постоянный доступ в сеть, некоторые образцы весьма элегантны, напоминают очки в дорогой оправе из прошлого…
Вторая линия «kamataYan» более глубока. Она опережает первую, начинается с первых страниц романа, с описания безобразных уродств рыбы, разводимой в искусственных морских фермах, кормом которой служит то, описание чего на журнальной странице неуместно. На этой ферме скрывается террорист-революционер Орк, вознамерившийся изменить цивилизацию. Да кто ж из нас не мечтал об этом? Автор чутко уловил метания аудитории и создал произведение интеллектуальной фантастики как часть метаповествования, мифа о цивилизационных и идеологических тупиках. «Никого не удивляют ни триллионные обороты, ни триллионная прибыль… И смысл прибыли умер. Невозможные доходы подарили невозможную, несокрушимую власть. Впервые в истории человечества пропасть между властью и людьми стала непреодолимой. Лифт иерархической пирамиды сломался… Они достигли всего. Они мечтали об этом поколениями, они трудились ради этого поколениями. А получив – остановились, потому что следующий триллион прибыли ничего для них не изменит, а лишь добавит на счёт следующий триллион прибыли… Но система продолжает генерировать прибыль, потому что ничего другого не умеет… Идея пожирает сама себя».
Вкупе с описанием порабощающих всё человеческое в личности технических новинок эти рассуждения словно расщепляют ткани романа. Немного смущает, что в словах террориста по кличке Орк – чтобы обозначить его античеловеческие устремления, словно в «Варкрафте» – есть некое разумное зерно, и автор допускает, чтобы читатель уловил долю симпатии к герою. Время от времени Орк сообщает свои соображения, изложенные в форме дневника, или записывая ролики в сети.
С одной стороны, автор, как инженер по специальности – окончил один из самых передовых вузов, МАИ, – словно оправдывает пользу электронных устройств в кости, в мозгу и иных частях тела. С другой стороны, не может не замечать эффекта, нивелирующего пользу. Выходит, что вопрос не в технических устройствах, а в тех людях, кто их использует: для отряда Амин они хороши, а для Орка – плохи. Но эта банальная дихотомия была бы слишком проста для того замаха, что демонстрирует Вадим Панов. Его повествование постепенно выводит на более серьёзные проблемы, в конечном счёте на вопрос общего блага. Эта лживая концепция Цицерона – блаженного Августина – Фомы Аквинского предполагает мнимо безоговорочную, априорную нравственность заботы об обществе вообще, как таковом, и эта нравственность цели якобы искупает весь, в военной терминологии, «неизбежный ущерб»; в католицизме всеобщее благо – политическая, «земная» цель человеческого существования. Впрочем, Августин оговаривал: необходимо помнить, что благополучие и методы его достижения всегда могут быть подвержены порче, извращены, и это опасно. Таким образом, Вадим Панов, особенно в рассуждениях интеллектуального героя по имени Джа, солидаризируется с той частью томизма, где говорится о том, что благо общества не тождественно личному, индивидуальному благу, ибо последнее полностью достижимо только в Граде небесном, в посмертном раю. Однако это и есть краеугольный камень западной философии, основы современной цивилизации, которую интеллектуальный террорист Орк и, частично, автор предполагают изменить. Разрешение этого противоречия Вадим Панов, по-видимому, оставляет за читателем. Уж не в этом ли цель его повествования?
Роман прерывается вставными главами – диалогами пациента института счастья с врачом: «К сожалению, многие люди лишь демонстрируют funny, чтобы не выглядеть подозрительно, а в реальности сгибаются под грузом неразрешимых психологических проблем… наш институт помогает каждому обратившемуся обрести настоящее, не показушное счастье. Наша благородная цель – гармоничное общество. Вы хотите жить в гармоничном обществе равных возможностей?…» Добрый доктор умолчал лишь о том, что порой уровень счастья у пациентов корректируют, не спрашивая самих пациентов, – для их, что называется, всеобщего блага.
Фанаты знают: Вадим Панов далеко не новичок, он – автор нескольких циклов, самый обширный из которых – «Тайный город». Вселенная «Тайного города» чем-то схожа с магами и магглами Роулинг: древние расы, организованные в кланы, обитают в Москве параллельно с москвичами и понаехавшими, но вершат свои дела тайно, и «челы» – называя нас с вами, обычных людей, автор не захотел избежать банальности – их в упор не замечают. У скрытных таинственных москвичей есть газета «Тиградком», конкурент «Ежедневного пророка». Начинавшему ставший весьма популярным цикл автору было 29 лет, приключения оказались не то чтобы захватывающими, но вполне динамичными, сериал с Павлом Прилучным в главной роли, снятый по книгам этого цикла Вадима Панова, выдержал три сезона, что для российской мистической фантастики является рекордом. Неплохие отзывы собрали и другие циклы работоспособного автора: киберпанковские «Анклавы», городские легенды «La Mystique De Moscou», стимпанк «Герметикон». Вадим Панов – одарённый и опытный писатель с большой аудиторией.
От литературы подобного рода, которую уже невозможно назвать просто фантастикой, ждёшь завершённости. Полноценность прозе придает стиль – как языковой, так и стиль литературного произведения. Благо, традиция у нас имеется: «– Какой сегодня день? – Канун Каты Праведного, – сказал Румата. – А почему нет солнца? – Потому, что ночь. – Опять ночь… – с тоской сказал отец Кабани и упал лицом в объедки». Языковой стиль не должен быть обязательно ироничным, как в «Трудно быть богом» Стругацких, но отчётливым. Вадим Панов не стилист, писатель за этим и не гонится. В грубом, с попытками шокировать читателя романе Андрея Рубанова «Боги богов» стиля и то больше. Герой Рубанова Жилец, старый урка и наполовину киборг, за которым гоняются правоохранительные органы нескольких звёздных систем, реализовал свою мечту – стал сверхчеловеком на отдалённой планете, населённой аборигенами, цивилизация которых находится примерно в первобытно-общинном состоянии. Герой Панова Орк, конечно, также мнит себя сверхчеловеком. Это личность сильная, прямо аморальная, очень хорошо приспособленная к жёсткой окружающей действительности, ужас от деяний которой теоретически должен бороться в читателе с рабским восхищением. Имея на руках такой текст, всегда тянет поискать значение личности автора, его характера в произведении. В одном из интервью Вадима Панова найдём: «До тех пор, пока я не научился хорошо плавать, мне иногда снилось, что я тону. Потом это ушло». Мотив спасения утопающих – наглядный, стержневой в первом сезоне сериала «Тайный город». А если серьёзно, это высказывание – характеристика волевой личности. И снова на ум приходит сравнение с Рубановым: оба автора (писателя) строго подчиняют текст авторской воле, повествование не мечется, не вырывается из-под контроля, «герои зажили своей жизнью» – уж точно не про Панова.
Со стилем литературного произведения как такового в «kamataYan» всё в порядке, а языковой стиль для автора является вопросом второстепенным. В тексте много англицизмов, современных технических терминов, относящихся к электронным устройствам, грубоватых выражений, и, возможно, сам выбор темы определяет узость использования выразительных средств. Окраска текста выходит если не банальной, то стилистически нейтральной: «Я восхищаюсь людьми, способными представить образ грандиозного собора задолго до того, как он поднимется к небу. И не просто представить, а удержать в голове, создать чертежи и заставить рабочих воплотить свой замысел. Нам говорят, что в древние времена люди были тёмными и необразованными, а я смотрю на Notre-Dame de Paris, заложенный ещё в первом тысячелетии, и думаю о том, что тогда, посреди дикости и тьмы, при полном отсутствии серьёзных знаний и наук, отыскался человек, способный представить эту красоту…» Стилистическая поверхностность порой влечёт за собой фактологическую. Орк и есть Орк, наверное, не знает, что зодчие раннего Средневековья не делали чертежей и чаще всего не доживали до воплощения своего замысла – соборы строились столетиями. Люди Средневековья, по мнению героя, наук, как например астрономия или медицина, не знали, а понимание и трактовку латинских, греческих и арабских текстов серьёзными знаниями Орк, по-видимому, не считает. Возможно, писатель провоцирует или просто увлёкся…
Финал романа полуоткрыт: «Я не знаю, когда вы прочитаете мой дневник. Возможно, описанное в нём настоящее перестало быть для вас близким будущим…» Не совсем понятно – Орк обращается к людям прошлого? И пояснение: «kamata Yan. Язык: тагальский (местное наречие значительной части населения, второй государственный, наравне с английским, язык Филиппин. – С. Ш.). Часть речи: существительное. Значение: смерть». Учитывая, что Вадим Панов пишет большими сериями, читатель вправе ожидать продолжения заявленного «эпизода первого». А также вправе потребовать развития заявленных социально-философских концепций – ибо подобная литература впрямую влияет на повседневную жизнь крупной – см. тираж – группы поклонников.
Огни на малой Луне
Трудно представить себе более разностороннего автора, чем Елена Первушина. Медик по образованию, она работает, словно небольшое, но неутомимое издательство: создаёт книги о детском развитии, документально-исторические – вполне объективные и достоверные, например «Фавориты императорского двора», переводит детективы и фантастику с английского и немецкого, в её переводе вышла русская адаптация книги по сериалу «Секретные материалы». Но фантастику Елена Первушина пишет рядовую.
Не слишком объёмный роман «Летун» – текст на грани между фанфиком и стимпанком, вселенная отчасти азиатская, напоминает даже и «Ходячий замок Хаула». Действие разворачивается в двух странах, возможно, расположенных на разных континентах, по крайней мере, разделённых морем. Пейзаж явно колониальный: «Здесь царствовал сырой нездоровый воздух с восточных болот. Весь берег был застроен маленькими лавочками и кухнями, где можно купить готовый обед для семьи – кусок утки или сома, пойманных в прибрежных тростниках… а для тех, кто победнее, – просто обжаренные в золе тростниковые корни да горсть жирных улиток». В бедных кварталах – здание миссии из Аврелии. Здесь матриархат. У богатой владелицы плантаций тростника Моэ две дочери, Янте и Тиэ, ко второй мать обращается «дитя Младшего Мужа», стало быть, первая – дитя мужа старшего. Эта игра с русскими местоимениями в именах собственных, скорее всего, должна подчеркнуть таким образом понимаемый автором азиатский дух, указать на некое неразрывное единство: ты и я – моё, а может быть, по отдалённому созвучию, инь и янь. Но скорее всего, писательница не слишком задумывалась о значении, использовав небанальную идею. В силу исторических причин мужчины на Западных островах неграмотны, писать и считать умеют только женщины, и потому естественно, что они взяли торговлю колониальным товаром в свои руки. Избранные дочери – их называют «танцовщицами» диких и опасных летучих тварей, и те, словно в «Аватаре», если не растерзают сразу, то остаются преданными хозяйке до конца дней одного или другого. Иностранцев для торговых дел допускают в единственную гавань – это уж, как хотите, Япония до Мэйдзи исян, ещё при феодализме.
Явные признаки издательского проекта, отчасти – профессионального механицизма, раздражают, но не бесят из-за того, что девчонкам могут быть реально полезны: «Растопите прямо в форме небольшой кусочек масла, посыпьте сахаром и выложите на дно слой яблочных долек. Поставьте в печь на 5 минут, чтобы яблоки немного запеклись. Потом положите сверху два порезанных на кружки банана и облейте тестом. Запекайте около получаса, пока тесто не пропечётся. Дайте пирогу остыть и переверните на блюдо». Такую гадость, испорченную бананом шарлотку, можно рискнуть попробовать только из уважения к подружке и в предвкушении дальнейшего совместного просмотра романтического ретро-мюзикла, вроде «Мулен Руж» с Николь Кидман и Юэном Макгрегором. Но в «Летуне» всё это странным образом незаметно съедается, молодые люди любуются таинственными огнями на малой Луне, ребята дальновидны, секс не сворачивает им головы, и это выписано немножко неожиданно для фантастики, человечно и изысканно старомодно.
Пилоты в Аврелии – отдельная каста, у них имеются учителя, словно у каких-нибудь высокодуховных каратистов, учителей величают «отец» и «мастер», наверное, здесь подчёркивается несколько романтический дух первых авиаторов. В соперничающих школах они собирают самолёты, похожие на летательные аппараты времен Первой мировой – уже не экспериментальные, но ещё не слишком надёжные. Здесь есть университет, и студенты носят «нарядные синие мундиры с тёмно-зелёным кантом» и «фуражки, украшенные изображением красной пятиконечной звезды». Такая же звезда венчала фронтон университета, а под ней был написан девиз: «Сюда дети пяти континентов приходят поклониться свету науки». Этот символ, не имеющий объяснения, несколько сбивает с толку: скорее масонский, чем маоистский знак, да и Аврелия, по замыслу, страна, в цивилизационном отношении европейская. Отпрыск богатого и влиятельного семейства Аверил отправляется на Западные острова за материалами лёгкими и прочными, что произрастают только там. Он инженер при одной из авиационных школ, но мечтает стать пилотом и мечту свою осуществляет. Сюжет сильно кренится в колею «Индокитая» с Катрин Денёв и Венсаном Пересом, включая народный театр, но не столь драматичен. Эмансипированные учёные дамы открывают, что некогда на третьей планете от Солнца, то есть, собственно, на Земле, существовала разумная цивилизация, которая, с расширением звезды, перебралась на планету четвёртую. Это Марс – 10 % от массы Земли, год – 687 земных суток, две луны, Деймос и Фобос, переселение туда – истинный бред. Разве что противоракетные системы установить, и то в ближайшее время экономически дорого и политически затруднительно; забавно сравнить роман Елены Первушиной с выкладками надутых деньгами агентств, вроде Strategic Forecasting – животики надорвём от смеха. Как бы то ни было, в «Летуне», по записям переселенцев с Земли, долго пылившимся под спудом, оказалось, что Солнце расширяется гораздо быстрее, чем доселе считали беспечные обитатели четвёртой планеты. Катастрофа неминуема, и в планах Аверила построить не тростниковый аэроплан, а звездолёт. Из этого вытекает надежда на серию.
Петля Иуды
Шрайбер Джо. Сверхъестественное. Неблагое дело. Пер с англ. И. Литвиновой. – М.: АСТ, 2018. 288 с. 6000 экз.
Дессертайн Ребекка. Сверхъестественное. И прошёл год. Пер. с англ. Е. Цирюльниковой. – М.: АСТ, 2019. 288 с. 5000 экз.
Открывая обложку книги вроде «Сверхъестественное. Неблагое дело», совсем не ожидаешь встретить роман состоявшегося, современно мыслящего автора. Тем приятней сюрприз. «И камень, который отвергли строители, соделался главою угла». (Пс. 117:22). Эта цитата из Псалтири пришла в голову Сэму, младшему из братьев Винчестеров, когда он уже был почти повержен в схватке с демоном. Сериал «Сверхъестественное», по мотивам которого написан роман, – это истории о том, как братья Сэм и Дин Винчестеры, потеряв отца, охотника на нечисть, вооружившись его дневником и оружием с мистическими свойствами, вроде «Нашёл он свежую ослиную челюсть и, протянув руку свою, взял её, и убил ею тысячу человек. …» (Суд. 15:16), продолжают его дело. Сериал официально закрыт. Перед началом финального, пятнадцатого сезона исполнители главных ролей – Джаред Падалеки, Дженсен Эклс – братья, и Миша Коллинз – ангел Кастиил – написали в одной из соцсетей: «Привет #SPNFamily! Вот сообщение от @JensenAckles @mishacollins и от меня. Мы так благодарны фанатской семье, которая возникла вокруг нашего шоу. Извините, я пойду поплачу. Мы выплакали ведро слёз и поплачем ещё». Но во время встречи с фанатами на Сomic Con 2019 года шутки кончились: Джаред и Дженсен реально потекли.
Бог исчез. Ушёл, скрылся, возможно, ему надоело возиться с человечками и их страстями, разжигаемыми обитателями ада. Мы здесь не произносим имя Господне всуе, сознаём, что мотивы Бога постичь не можем, но кто может запретить сценаристам и писателям предположить нечто в этом роде?
«На поле доблести навечно / Затих разбитый лагерь, / И славы караул / Обходит мёртвых бивуаки…». Строки из первой строфы стихотворения кадрового офицера, во время гражданской войны воевавшего на стороне южной Конфедерации, Теодора О’Хары (1820–1867) «Бивуак мёртвых» часто высекаются на мемориальных досках военных кладбищ США. Эти строчки знает каждый американский школьник, но в России их впервые перевела И. Литвинова. Полного русского перевода торжественного и скорбного, длинного стихотворения – в оригинале разностопный, 3 на 4, ямб – по всей видимости, не существует. Американский писатель Джо Шрайбер выбрал их в качестве эпиграфа к роману «Неблагое дело» на основе сериала «Сверхъестественное», и это замах серьёзный. Шрайбер – автор нескольких романов ужасов, книги «Солдаты смерти» из вселенной «Звёздный войн», и блогер – sparyparent.blogspot.com. По ночам работает оператором МРТ в госпитале, и не из-за денег, что дополнительно характеризует личность автора.
Сюжет: один из реконструкторов вдруг давай убивать собратьев – по-настоящему. Был он родом из Геттисберга, где произошло решающее сражение, фактически предопределившее поражение Юга. Сын проповедника одной из позднепротестантских сект – дальше речь пойдёт о пятидесятниках, – возможно, из них. Боец армии конфедератов в среднем весил 60 килограммов, и безумные реконструкторы стараются соответствовать персонажам: «Вступив в полк, Дэйв целых два года сидел на диете, чтобы вписаться в стандарты. Сушил сапоги камнями. Брился куском ржавого железа…» Немножко подкупает то, что авторская мысль всегда завернута в фантик иронии, как в диалоге с реконструктором: «– Знаю, кому-то всё это кажется бредом. И, чёрт возьми, наверное, так и есть. Но чем лучше нас парни, которые спускают десятки тысяч долларов в Лас-Вегасе или сбегают на уик-энд с секретаршами?.. По крайней мере, наша грязь отмывается. – Даже не знаю, – признался Дин. – По мне, так прогулка с секретаршей куда заманчивей».
Ну и сверхъестественные штуки, конечно, как цитаты из так называемого Римского ритуала. Rituale Romanum – требник и наставление в обрядах, созданный ещё до разделения церквей, постепенно изменялся и дополнялся. В нём есть небольшой раздел в помощь экзорцистам, который с радостью используют всяческие шарлатаны: «Deus, et Pater Dominiriostri Jesu Cristi, invoco nomen sanctum tuum…» Но с этими делами лучше поаккуратней.
Через захолустный американский городок проложены рельсы, по которым по ночам двигается паровоз с многоствольным «орудием Гатлинга» на прицепленной платформе. Церковь пятидесятников – поздних протестантов, учение которых имеет уже мало общего с христианством, даже католическим – единственное здание, которое не было сожжено северянами-юнионистами, когда те заняли город. Артефакт – петля Иуды, по-видимому, та, на которой повесился клятвопреступник и предатель. Черномагические подробности приводить не будем, хоть они достаточно хорошо разработаны, нашей культуре они всё же чужды. Идея в том, что если разрубить петлю, то она откроет демонам путь в земной мир.
В сериале постоянно звучит, а в книге упоминается американский рок, тот, что сейчас, на наших глазах, постепенно становится едва ли не классикой: Led Zeppelin и книга о них музыкального журналиста «Молот богов» – аллюзия на «Молот ведьм», и американцы Allmans, Skynyrd… «Молот Богов», Hammer of the Gods – ещё и 19-я серия 5-го сезона, в которой Сэм и Дин с помощью ангела Габриэля (неплохой актёр Ричард Спейт – младший), сокрушают языческих божеств Кали, Ганешу, Бальдра и иных.
Если первые сезоны сериала были посвящены городским легендам, заменяющим американцам фольклор, то развитие сериала (истории) ставит более серьёзные вопросы. Куда подевался Бог? Добро и зло. Здесь мы вступаем на скользкую дорожку, на которой встречаем много поверхностной американской религиозности, кальвинистского сектантства, из-за которого многие так называемые первые поселенцы, а в реальности – лютые религиозные экстремисты, изгонялись даже из в целом протестантской Англии. Но всё же это христианские мотивы. Дин и Сэм сражаются за существование человечества. Они не заменяют бога, просто не могут оставить всё как есть. При этом здесь нет и духа мечтаний о сверхчеловеке в ницшеанском смысле: «Я ангел божий. И, находясь здесь, трачу бесценное время. Время, которое никогда не вернуть». Казалось бы, для ангела категория времени не слишком важна. Но текст обращён к людям, к читателям, может быть, настолько туповатым и несчастным, что не осознают ценность времени, не понимают своей смертности, или, напротив, не могущим побороть тягу к саморазрушению. В любом случае – терапия.
Несмотря на строгий запрет, петля всё же была разрезана. Демоны вселились в реконструкторов, и в человеческих телах, одетых в форму конфедератов и юнионистов, ринулись в атаку на полицию и национальную гвардию, защищавшие город Мишн Ридж. Эпическая битва в современном стиле постапокалипсиса. Стрельба и кровища – разница лишь в том, что демоны рубят полицейских с седла, в прыжке лошади через мигалки на крыше автомобиля, а вертолёт бывает сбит пылающей отрубленной головой национального гвардейца. Иронично, и впечатляет.
Квазихристианские мотивы звучат в иронии, даже насмешка над Иудой: «Иуда Искариот бродил по склону холма. Сначала он собирался въехать на белом коне, но потом решил, что это чересчур пафосно для него… После долгих сомнений и колебаний, Иуда надел генеральский мундир и прицепил к поясу абордажную саблю…» Эта сущая карикатура должна пробудить человеческие чувства в читателях/зрителях-подростках. С ангелом Кастиилом, соратником и, насколько это возможно, другом Сэма и Дина, Иуда, превратившийся в демона, общается на дружеской ноге: «– Это из-за твоей петли. – У меня её украли! – Иуда выглядел скорее обиженным, чем рассерженным… – И всё-таки петля была твоя, значит, тебе и отвечать. Иуда замотал головой, вскидывая руки: – Я бы столько не прожил, если бы вмешивался в каждую мелкую заварушку…»
Здесь трудно не заметить перекличку с ироничным и саркастическим романом «Благие знамения» англичан Терри Пратчетта и Нила Геймана об увлечениях некоторых маргиналов мистикой, ставшим основой одноимённого сериала. Авторы явно насмехаются над суевериями, например, описывая вымышленную книгу предсказаний под названием «Превосходныя и недвусмысленныя пророчества Агнессы Псих. Достоверный и ясный рассказ о событиях от нынешних дней и до Скончания Мира». Критика по поводу оправдания зла как в книге, так и в сериале, не обоснована, один из героев говорит: «Зло всегда содержит семена саморазрушения… Сама его сущность – отрицание, и поэтому даже в час мнимой победы оно готовит собственный крах». Сценаристом сериала 2019 года стал один из авторов, Нил Гейман, поэтому сюжет в целом соблюдён. Правда, согласно новому витку голливудской политкорректности, юные герои Адам и Ева в сериале стали чернокожими, а архангел Михаил – женщиной… Обесцененная и назойливая, навязшая в зубах истина о двойственности человеческой натуры обретает в этих текстах свежесть утренней зубной пасты, без которой всё равно никуда не деться.
Роман «И прошёл год» («One year gone») написала Ребекка Дессертайн, ассистент создателя и бессменного исполнительного продюсера сериала «Сверхъестественное» Эрика Крипке. Босс снабдил её произведение предисловием: «Все мои записи и наброски ложатся ей (Ребекке Дессертайн) на стол… Она предлагает великолепные идеи, и, главное, ей очень удобно наблюдать, как снимается наш сериальчик… И всё это вылилось в книжку, или голограмму, которая и попала в ваши загребущие лапки. Думаю, вам понравится уголок, который она застолбила в нашей маленькой чокнутой вселенной…» Роман повествует о событиях, происходящих между 5-м и 6-м сезонами сериала «Сверхъестественное». В начале 5-го сезона ангел Кастиэль пытается отыскать отправившегося куда-то по своим делам Бога, ибо налицо все признаки начала апокалипсиса, а в конце Сэм попадает в Ад. В начале 6-го – Дин, отчаявшись спасти брата и очень из-за этого переживая, пытается создать семью. Но Сэм вырывается из ада, и братья начинают охоту на самого Люцифера. Между этими событиями прошёл ровно год.
В романе речь идёт о ведьмах, «Некрономиконе» – «большая часть книги – плод фантазии оккультиста и писателя ХХ века Говарда Филлипса Лавкрафта», и о городишке Салем, штат Массачусетс, куда Сэм и Дин порознь отправляются на ведьм охотиться. В книге много отсылок к сериалу, распознать которые под силу лишь фанатам, и к конкурирующим телепродуктам, например, к «Настоящей крови», снятому по романам Шарлин Харрис «Вампирские тайны». Есть вставная новелла, зеркально отображающая основу «Сверхъестественного»: в руки Дина попадает дневник охотника XVII века Натаниэля Кэмпбелла, который, словно Винчестер-старший, натаскивает на нечисть совсем юных сыновей Томаса и Калеба. Писательница меньше озабочена символически-сакральными образами, в тексте много рационального. Например, методично разъясняется, как возникло американское «народное творчество», сильно смахивающее на российский детский фольклор – страшилки на ночь в загородных лагерях о красной руке в чёрной комнате: «Библия, конечно, была главным культурным ориентиром в пуританских поселениях, но христианство тем не менее не смогло полностью уничтожить фольклорные верования, которые люди привезли с собой из Европы. Англичане рассказывали о фейри, крадущих детей, французы – об оборотнях, немцы – о вампирах…» Рискованно дразня, а заодно и просвещая фанатов, Ребекка Дессертайн неутомимо разоблачает таинственность ведьмовства: «Зимой 1692 года всех обуял такой страх, какого люди раньше не испытывали. Всю Новую Англию охватили беспорядки, и Салем постоянно находился в напряжении: то англичане со своими налогами, то набеги Короля Филиппа, вождя вампаноагов (переводчица Е. Цирюльникова даёт сноску: английские поселенцы так прозвали Метакомета, вождя одного из племен индейцев юго-востока Массачусетса, из-за внешнего сходства с королем Испании Филиппом II), и, как будто этого было мало, бушевала эпидемия оспы. Вдобавок ко всему, зима выдалась очень холодная, и люди едва не сходили с ума, сидя в своих задымлённых лачугах. Салем раздирали сплетни и ссоры, жители потеряли покой и сон и были готовы поверить в худшее о собственных соседях». К этому надобно прибавить установленные историками факты корысти самозваных юристов, наживавшихся на имуществе «ведьм», происков врачей, устранявших своих конкурентов – повитух, и ярость проповедников-экстремистов от разуверившейся, ускользающей паствы, но в целом писательница против истины не грешит. Умный Натаниэль говорит: «Пока Салем отправляет на виселицу ни в чём не повинных старух, настоящие ведьмы разгуливают на свободе». Автор не особенно напрягается насчёт конформистской, массовой литературы, открывая читателям: люди всегда видят зло совсем не там, где оно действительно скрывается.
