Как я себя вижу в литературе
Виктория Борисюк
Эссе о том, как я себя вижу в литературе
Как я вижу себя в литературе? А главное, кем? Этими двумя вопросами я задаюсь, пожалуй, с самого своего детства – как только карандаш в руке и мысли стали тянуть меня не к написанию дневников и детских анкет, а к прозе и стихам и когда сказки и книжки перестали быть интересными, потому что хотелось сочинять свои. Поэтому если бы мне предстояло брать интервью у литературы и ее, такую потрепанную веками, но обогащенную эпохами, посадили передо мною, получилось бы интервью наоборот, ведь вопросы задавала бы мне она.
Кто я в литературе? Она – часть меня, а я – часть ее, и нас теперь навряд ли оторвешь друг от друга, даже если примут закон о запрете творить. Литература помогает мне уходить в себя от повседневной жизни, расставлять по местам все мысли, выводить на бумаге то, что не получается высказать при общении с людьми, а я… а я пытаюсь оставлять в ней след, хотя прекрасно знаю, что теперь немногие читают книги, а стихов уже полно и без меня – их пишет каждый второй. И тем не менее литература в моей жизни как соль на любом столе или кофе в молоке. Без нее прекрасно можно обойтись, но разве станет тогда жизнь казаться такой же вкусной? Определенно нет. Она как влага в жаркий, засушливый день или, напротив, зонт в ненастную, дождливую погоду. И пускай пока единственное, что я могу дать ей в благодарность за такие спасения, – это учиться и развиваться, стремиться к тому, что в ней уже есть, когда-нибудь потом уже не она поведет меня, а я – ее, к витрине, за которой будут продаваться мои книги или сборники, чтобы с гордостью заявить, что и мой след в ней теперь оставлен.
Мария Данилова (Кун Мичээрэ)
Как я себя вижу в литературе
Я вижу красочные, большого формата детские книги в твердом переплете, которые читают дети и даже взрослые. Это сказки, которые переведены на многие языки мира и по которым сделаны хорошие мультипликационные фильмы, но дети предпочитают читать их. Они перечитывают их несколько раз, наслаждаясь звуками, словами, словесными картинами. Многие известные иллюстраторы потрудились над сюжетами сказок. Книги дарят своим детям родители, родственники, друзья. Я рада, что с моих книг дети приучаются к чтению, развивается словарный запас, они верят в силу добра и справедливости.
На театральных подмостках актеры показывают мои пьесы, и зрители плачут, смеются, негодуют, рвутся к героям, чтобы побить или обнять их за гамму разных чувств… В кинотеатрах показывают фильмы, снятые по мотивам моих прозаических произведений, зрители сидят, восхищаясь подвигами моих героев. Это герои, которые живут среди нас, потому они близки людям, читающим и перечитывающим вновь и вновь, пропуская их переживания и чаяния через свое сердце. А все потому, что мои герои будут нести людям веру в добро, любовь, красоту, верность, преданность, патриотизм, чистоту душевных и физических отношений человека…
Стихи мои отражают мои переживания, мое мировоззрение, мою веру, мою любовь… В пору своих душевных переживаний люди возьмут в руки мои карманные книжки со стихами и найдут свое. Перечитывая их, они воспрянут духом, обретут спокойствие, почувствуют силу, власть слова над сознанием. И будут понимать меня, одну крохотную частичку Вселенной…
Олег Леонов
Эссе
Оказывается, поэзию я любил всегда, даже в самые ранние школьные годы. Она то и дело цеплялась за мое сознание, словно репей, и мгновенно испарялась подобно Чеширскому коту – именно в тот момент, когда я всерьез собирался задержать на ней свой взгляд. Настоящая магия осталась только тогда, когда я впервые попробовал себя в написании. С каждым годом она только крепла и укоренялась, а я снова и снова убеждался в том, что наконец нашел дело, которое по-настоящему люблю.
К реализации в литературном плане я отношусь скептически. С реализмом смотря на вещи, я предполагаю, что Поэзия – это не то поприще, монетизация которого позволит процветать безбедно до конца жизни. Но кто из нас не ошибается?
Я не питаю надежд на многомиллионный доход посредством написания стихотворений, но ведь и суть не в этом. Может, я и не стану значимой (хотя бы чуть-чуть) фигурой в рамках поэзии, но я и не ставлю себе такой цели. Я пишу, потому что меня увлекает процесс, мне нравится искать то самое, что лежит у всех на виду и что никто не замечает. Соглашаясь с цитатой Е. Замятина из книги «Мы»: «Всякий подлинный поэт – непременно Колумб. Америка и до Колумба существовала века, но только Колумб сумел отыскать ее», я обязан добавить, что именно в этом и заключается любое творчество – проза то или поэзия, – в поиске находок, в поиске той самой Америки.
Я ставлю себе задачу технически и духовно расти в ремесле, которое я столь сильно люблю, и получать удовольствие от занятия им.
Алексей Молодцов
Как я вижу себя в литературе?
Наш мир – довольно холодное место. Что в сравнении с его холодом какое-то «потепление»? Просто природа не лишена чувства юмора. И тем не менее человеку нужно как-то и чем-то греться. Или время – это просто заведенный кем-то секундомер умирания? Должен же быть и вечный огонь!
На свете хорошо горят несколько вещей: нефть, уголь, газ и слова. Считайте это лестницей дематериализации. В моих краях много угля. В нем есть что-то от слова. И язык ведь – тоже залежь, месторождение затвердевших и ставших полезными ископаемыми слов, сказанных когда-то впервые Адамом. И уголь – отложенные веками груды когда-то живых, растущих деревьев. Но так повелось, что слова – не уголь. Установить это нетрудно: слово, в отличие от угля, горит – и не сгорает. Постоянно используется и не заканчивается. В то время как запасы угля тают, тают. Слова – находка для современного поборника экологии: использовал – передай другому! Надкусил – и поделись с другим! Прямо изо рта – в рот. От факела к факелу. Огонь перейдет, а слово окрепнет, обрастет полезным горючим веществом, возвратившись в языковые недра. Обновится, очистится, переродится. Вполне современное безотходное производство.
Человек расточителен. Он бережет ресурсы так, что они тратятся вдвое быстрей. Впрочем, есть и неизменные законы. Они всегда удивительны. Например, что количество переходит в качество. Люди умудрились сказать и написать так много и так быстро, что языковую залежь они попросту взорвали. Огонь, конечно, полыхнул, как при взрыве атомной бомбы. А потом нас накрыло облаком пыли и песка.
Слова перестали гореть: многовекового горючего ядра как не бывало, а огонь на ровном месте не родится. Песок все-таки с горением не вяжется. Но он лезет изо всех дыр, как из асфальта в ветхом городе. Мне, степняку, слишком легко представить литературу пустыней иссохших слов, одинаково ничтожных перед равнодушным и нестерпимо полыхающим небом. Песок раскален, но он не горит. Умопомрачительный надрыв.
В сентябре к нам залетал суховей, и я пару дней вытряхивал песок из волос и одежды. Даже с новых книг я сдуваю пыль. Я иду по песчаной литературной пустыне. Мои карманы полны угля, а спички стоят куда дешевле, чем книга. Уголь живее песка. Зачем литературе было становиться песочным замком, когда она должна быть вечным огнем? То там, то тут, то на той, то на этой странице мне еще мерещится не оазис в пустыне, а настоящее пламя. Разрастется ли оно? Или это фата-моргана? Я подбросил бы в него несколько настоящих, горючих, угольных слов.
Ольга Просветова
Как я себя вижу в литературе
Никогда не задавала себе вопрос: «Кем я вижу себя в литературе?» И если бы в одиннадцатом классе мне задали сочинение на эту тему, ответ был бы: «Читателем книг». Дома была огромная библиотека, в которой я знала место каждой книги и большую часть перечитала. Стихи тоже читала и уже сочиняла их сама. Я ни с кем не делилась своими стихотворениями по двум причинам. Первая – ответное письмо редакции журнала «Пионер» на мое стихотворение «Болотная кувшинка». Конверт был толстым, плясала перед родителями, чтобы получить его, а потом плакала, спрятавшись под свой письменный стол. Напечатано в том письме было много и непонятно, единственное, что я поняла, мое стихотворение плохое. Вторая – реакция школьной подруги на стихотворение, которое вдруг у доски прочитала одноклассница Аня. Аня тогда была для меня необычной, а для подруги – не от мира сего. Подруга сказала, что поэты – это люди с психическими отклонениями. Мне Анино стихотворение тогда очень понравилось, а дома заканчивалась тетрадь с моими стихотворениями. Позже коллегам и родным я стала дарить поздравительные стихотворения. Садилась, концентрировалась и писала: коллегам – что о них думала, близким то, что хотела. Сестре – про красоту, маме – про Вселенную, подруге – про путешествия. Два года назад я осмелела, стала публиковаться. Было страшно, но получила позитивные отзывы. Отправила на один конкурс стихотворение – победила. Отправила подборку стихов на другой – пригласили кандидатом в союз писателей. Может, не так плохо я пишу?
После победы на конкурсе была добавлена в «чат победителей». Организаторы делились стихотворениями победителей для разбора. И все стихотворения, судя по комментариям участников чата, были «плохие», как мое «Болотная кувшинка», отправленное в детстве в «Пионер». И я ничего не понимала в этой «критике», хотя по опыту знала, что такое критика и для чего она делается. Критика – это стимул для развития. И критиковать надо доступно. Критика в «чате победителей» была нацелена на то, чтобы автор критикуемого стихотворения никогда больше не писал. В своих комментариях я искренне хвалила стихотворения, которые критиковали в этом чате, и просила критикующих дать разъяснения, почему они считают эти стихотворения плохими. Были участники, которые недоумевали, как можно не знать теорию, когда пишешь. Я знала, как лечить инсульт или что за эмоции отвечает височно-теменная область головного мозга, но что такое версификация, не знала. Меня «пинали», больно, в височно-теменную область.
Как и кем я себя вижу в поэзии? Сужаю задание: зачем я поступила на литературные курсы? Чтобы стать поэтом, знающим теорию. Поэтом, понимающим свое творчество. Поэтом-критиком, тем самым, который доступным языком и конструктивно подскажет, как правильно. И когда максимально научусь, поэтом-наставником, тем самым, которого мне до сих пор не хватает.
