Из опыта – шесть послесмертий…
* * *
Из опыта – шесть послесмертий,
Шесть вклеенных в память страниц,
Как будто хранимы в конверте
Картины расплывчатых лиц…
И слёзы так жадно, медово
Ложатся помадой в уста,
И каплет горячее слово
Кровавою краской креста…
Капризную память тревожит
Натужная тяга назад,
Я помню, я чувствую, Боже,
Как много в слезинке карат!
Я помню ржавеющий к ночи.
Застигнутый в неге закат:
И солнечный круг раскурочен,
Весь в красном небесный халат.
И синими к синим глазами
Столкнулись две жизни мои,
Но, вскинувши к битве мечами,
Остались недвижны они,
Чтоб в утреннем блеске открытий
Я был отлучён на часы
От горечи старых событий
Глотком подсоленной росы…
Дождю
У дождя закаленные струи,
Пальцам выгоден их натяг.
Как по жилам, по этим струнам
Жизнь, добавленная в коньяк.
Пробирает до самой сути,
За аккордом живой аккорд:
Дождь играет – по праву судит
Долгих улиц бродяжий сорт.
В переулках фонарной жижей
Воздух выкрашен в цвет тоски,
Музыканту под каждой крышей
Стены выпуклы и узки…
Голос где-то слегка надрывней,
Где-то мягко сочится в грудь.
В откровении хриплом ливня
Заблудиться бы, у-то-нуть…
* * *
Если умру на заре,
То хороните в закате.
Где-то на заднем дворе,
В синем, как ночь, халате.
Гроба не нужно. Он
Будет смущать углами.
Только у плотных окон
Ждите меня с цветами.
Ждите мою тоску,
Бейте ее кнутами,
Как же ты мне наску…
Мир, порожденный
…Лгунами…
Приглашение на чай
Для крепости в кулак предчувствие улыбки
Под пряную мелодию дождя…
Я вырву из груди забытой где-то скрипки
Всего-то – слепо! – пару струн, придя…
Художником в твой дом, в распахнутую память
И выходы из позднего метро.
Чтоб кистью первых нот этюд тебе составить,
Спою сопрано северных ветров…
Люблю до самых брызг, люблю неисцелимо
Того, кто позовет меня с собой.
Нам с вами по пути? Не проходите мимо!
Романтика с бездомною душой,
Как будто строгий Бог раздел меня от корки
Сутулого брожения в стенах.
Повыбиты теперь засмоленные створки –
Я волен быть, но лопнула струна…
И пальцы об нее обрезаны до крови,
На бис допета городу печаль…
Мой верный Друг, позволь, без всяческих условий
Под звезды пригласить тебя на чай!
Поэтам прошлого века
Уходят люди, гулкими шагами
Вгрызаясь в раны мокрой мостовой…
Холодными и трудными руками
Я воздух обнимаю за толпой.
Я пью кисель туманный. Жажда ветра
Неутолима в этой пустоте.
На расстоянии пристального метра
Плывет лозы живая полутень.
Уходят – не добродят люди-гроздья,
Разодраны артерии вина.
В запястья их масскультовые гвозди
Годами тычет матушка-страна.
И рты у них зажаты… Шорох. Шепот.
Слоистый вечер кинул в небо плед.
И каждый уходящий поднял ворот.
И каждый уходящий был поэт…
Тишина
Я жду, склонивши голову в утробе,
На склоне лет нетрезвой тишины,
Пока она в мужской тюремной робе
Спиной считает впадины стены.
Расстрелянная к вечеру бунтарка,
Меня не доносила: я убит.
Нам жарко от огней и взглядов. Жалко,
Что вырван да растоптан ветхий быт.
Я был ее ребенком или мужем…
Какая к черту разница? Надлом.
Над млечностью кадящих, дымных кружев,
И зыбкость мира катится углом.
Я чувствую – дробяще-жжённый сахар
Кусает плоть и падает в нутро.
И пыль на пальцах – будто крохи краха,
Морщины паутинят тонкий рот…
Гримаса тишины – моя гримаса.
Мы больше не равны – истреблены!
Сотрите (кто-нибудь!) церковным маслом
Порезы с несгибаемой спины…
