Он рисовал свою Мадонну спящей…
ВЛЮБЛЁННЫЙ ИКОНОПИСЕЦ
Он рисовал свою Мадонну спящей,
Чтоб не смущал монахов томный взгляд!..
Ведь облик страстной дамы настоящей
Послушников всех волновал подряд!
В обличье Девы он свою Елену
Изображал невольно на доске
И лик тревожил необыкновенно,
И расходились братья в злой тоске!
Монаху даму лицезреть негоже!?
Скрыт происк Сатаны, возможно, в том?
С иконы смотрит так неосторожно
И чувственным всех поражает ртом!
Злой настоятель прочь изгнал монаха,
А тот придумал необычный ход,
От бед избавить путь неодинаков –
Неведом никому судьбы исход!
Мадонну стал изображать он спящей…
Хоть необычно – не запрещено!
И отвратился вмиг соблазн вчерашний,
И понял раб: неплохо решено!
* * *
«В многой мудрости – много печали»*
И напрасных забот, и сует!
Мы подруг по улыбкам встречали,
Без девчонок мрачней был бы свет!?
Чаще грустные, тусклые лица,
К сожалению, в эти года?..
В них совсем невозможно влюбиться,
Хоть и сам весел я не всегда!..
А заботы нас просто достали,
Всё безжалостнее и больней!..
«В многой мудрости – много печали»…
Но никто не расстанется с ней!
* фраза Екклесиаста
ВЕЛИКИЙ ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ
Я ощутил в громадной мере,
Как завораживает стих.
Великий Данте Алигьери –
Безукоризненный старик.
По флорентийским переулкам
Закутанный шёл в длинный плащ,
От башмаков был отзвук гулкий,
И кралась тень будто палач…
И женщины шептали детям:
«Смотри, он побывал в Аду
И рассказал о беспросветном,
Возможно, на свою беду».
Свидетель множества событий,
Вергилий вёл за кругом круг,
Показывал, что было скрыто,
Что заслонял от них испуг…
И словно ожили гаргульи*,
И взвыли сотней голосов!..
В Тартар он погружался глубже,
Как в ужасы кошмарных снов.
Такой же слабый шёл и смертный
Среди мятущихся смертей –
Невольный зритель и свидетель
Чужих и собственных страстей…
Но только Данте-то вернулся!..
Вергилий же остался там!
Я прочитал и ужаснулся:
Что суждено, быть может, нам!?.
* гаргулья – мифическое кровожадное крылатое чудовище
МАРТИН ЛЮТЕР
Монахом Лютер стал из-за обета,
Что дал однажды Деве Пресвятой.
Он молнией напуган был до смерти –
Страх перед Богом вышел непростой.
Страх мучил Лютера при умерщвленьи плоти,
А может, в этом был и мазохизм?..
Стегал он спину кожаною плёткой
С оттягом, ежедневно, сверху вниз.
И в тесной кельи истово молился,
И страстно призывал к себе Христа,
Все послушанья выполнял, постился
И спал под тенью чёрного креста.
Как всякий смертный, он боялся Ада,
Но яростно внедрял свой новый взгляд,
И, может, Господу так было надо,
И был Господь такому взгляду рад!?
Не знаем предначертанное свыше,
Но надобно старанье приложить,
И, может быть, Господь тебя услышит,
И станешь ты совсем иначе жить!?
Но проклял Рим и отлучил от церкви
Такого супротивного раба,
Что в ереси лишь больше укрепился!
Знать притягательность была слаба!?
Он яростно власть папскую чекрыжил,
Чтоб прекратить продажу индульгенций
И провести реформу не для книжек,
И не для бесполезных преференций!
И Библию перевести задумал
С латыни мёртвой на язык немецкий,
Чтобы простой народ от притч стал умным,
Да и богатый люд в салонах светских,
Чтобы читать заветы Ветхий, Новый
Спокойно мог отныне каждый немец
И укрепился Верой в век суровый,
Ну а позднее – каждый европеец!
Но монастырь покинул Мартин Лютер
И на простой монахине женился,
И оказался в сексе сильно лютым,*
И сытно ел, и пил, и не постился…
Но горе тем, кто малых искушает!
Не следовало вовсе бы родиться!?
Ведь грешник только пропасть приближает,
А Сатана старанием гордится!?
* от этой монахини у него родилось 6 детей
* * *
Сон, наверное, – чуточка смерти,
А болезнь – вовсе даже не чуточка!?.
Переулок ведь меньше проспекта,
Даже если продлить на минуточку?
А испуг – это чуточка страха,
Ужас смерти на малое времечко.
Страшно видеть как чёрные птахи
Норовят тебя клюнуть по темечку?!
Поцелуй – это чуточка счастья
И любви, если долгий и сладостный,
Когда веришь, что всё в твоей власти
Меж объятий довольства и радости.
ЧУДАКИ
Я сам – чудак, мне с чудаками проще,
Со мною рядом – тоже чудаки!
Зови, как хочешь! Не клади лишь во щи
И в печь не суй! В неё нам не с руки!
Непросто жить бок о бок с чудаками?
Но на Руси мы – испокон веков!
Мы шли всегда за русскими полками,
И в городах немало чудаков!
На чудаках везде возили воду,
Всегда чудак был в чём-то виноват!?
Мы – настоящие сыны природы,
Хоть каждый может чуть придурковат!
Без чудаков на свете скучно будет!?
Ведь незаметны умники без нас!
Их оттеняем мы, чтоб знали люди:
Вот этот – умный, этот – свинопас.
Собой гордиться можем мы отчасти
За пользу, что приносим иногда?!
И в этом – наше чудаково счастье
Из века в век, на долгие года!
* * *
Нет! Не хотел бы я узнать,
Когда последний стих составлю!
Я скромно Господа прославлю,
Своих врагов прощу! Как знать!?
Нет! Не хотел бы я прочесть,
О чём тот стих последний будет,
И пусть читатель не осудит,
И это мне составит честь!
Тот миг хотел бы отдалить,
Когда я старческой рукою
Последнюю тетрадь закрою,
Поняв, что строк не изменить!
ХРОНОС
Седой пророк перевернёт сурово
Твои года уверенной рукой:
Вот год рожденья, где всё – ярко, ново,
Вот год конца – забвенье и покой!
Переплетенья временных извилин,
Как косточки стучащие в ночи!
Двенадцать раз кричат часы, как филин,
А в ноль часов – засни и замолчи!
О, хронос – время, как ты быстротечно!?
Рубашки – судьбы коротки у нас!
Наивны, невнимательны, беспечны,
Мы входим в жизнь, как мальчик в первый класс.
Перемещает косточки событий
На счётах жизни время не спеша…
Не стоит помнить, кто тебя обидел,
Кто в старости оставил без гроша!
Вначале всё – и радужно, и ново,
Ты веришь, ждёшь, надеешься любя…
А в результате – грустно и хреново,
И там, в конце, никто не ждёт тебя!
* * *
Печальна жизнь в стране гигантской,
В стране несбывшихся идей,
Окорочков американских
И замороченных людей!
Среди обвалов и падений
В горах, куда нас завели,
В потёмках полуночных бдений
Мы шли пока глаза цвели…
Когда же отрезвил нас холод
И свет прогнал дремоту с глаз,
Мы выкинули серп и молот,
Но двухголовый нас не спас!
В МАВЗОЛЕЕ
Задумайся у входа в мавзолей,
Что ты пришёл сегодня не в музей!
В стеклянном саркофаге вождь лежит,
И свет над телом плачет и дрожит!
Почти как мумия Тутанхамона,
Слов Ильича давно не помним звона!
Лежит он между небом и землёй,
А мы тревожим мёртвого покой!?
Вдруг слышу я, как застонало тело:
«Лежать мне тут ужасно надоело!
Похоронить не могут по-людски?
Душа вся истомилась от тоски!
Эх, если б знал соратник мой суровый
Тщету и ветхость мраморного крова!?
Лежал бы рядом с мамой я теперь,
Не ведая чудовищных потерь!?
Я слышал вопли яростных проклятий,
Оторванных от девичьих объятий,
Расстрелянных, растерзанных, погибших,
Не похороненных и полусгнивших!..
Но не дано предотвратить страданья,
Предостеречь грядущих!? В назиданье
Им на века я в мавзолей положен,
Велик одновременно и ничтожен!»
Задумайся у входа в мавзолей,
Что ты пришёл сегодня не в музей!
В стеклянном саркофаге вождь лежит,
И свет над телом плачет и дрожит!
