Осенняя меланхолия
Вводная
…и к простоте, что прежде не бывало,
Душою тянется мой стих:
Я на коленях – голос тих –
Я милости прошу у Бога
Запоздалой
Быть может, Муза посетит
Меня минутным вдохновением,
Рука свободно побежит,
Не зная муки принуждения
И тут пойдут слова
совсем другие…
Ты спросишь: отчего другие –
Какая разница и в чем?
Я не скажу,
Я этого не знаю…
Мне кажется,
здесь
ТАЙНА,
Что открывается
НЕ МНОГИМ
ПОСВЯЩЕННЫМ…
Всё ты поймешь позднее…
Коли придет охота понимать…
Осеннее
Город вязнет в непогоде,
Всё слышнее шепот крыш,
Кто-то бродит – не приходит,
Я молчу, ты молчишь…
Насытилось небо зевотой,
Так шпиль изнывающе прям,
Булыжник, членя по слогам,
Сонливо бормочет о ком-то…
И страсть пронзит разбойничьим кинжалом,
За ней войдет печальная вдова – пора,
Ушедших чувств и дум,
Как яркая, но мертвая листва
По крышам и порталам
Зашелестят ненужные слова…
Юность проходит, что ли,
Осень печалью тревожит,
Небо тоскливо до боли,
Слёз удержать не может…
Как уйти мне от этих безумств,
Так искусен нежнейший хорал
В близкой дружбе,
Но я обернусь:
Наливают мне яда в бокал…
Бросаю пепел собственных измен
С щепоткой соли крупной безрассудства
В глаз, в лицо – и пусть уходит в тлен
Мой век пустого славоблудства…
В этой жизни всё смешалось:
Друг – он недруг? Точно бред,
И плешивая усталость
Подступает в тридцать лет.
Опрокинут день в заботы,
Точно в грязную лохань,
В полусумраке дремоты
Мне себя немного жаль.
А и впрямь, ну что за дело
До меня там и кому?..
Что-то тихо пролетело…
Кто-то был в моём углу.
Ты сумрак осенний разрежь на куски
И выжми по каплям забвенье.
И чашу подай мне…
Когда от тоски
К тебе забреду на похмелье…
Что может быть нелепее в природе,
Чем это «совершенство» – человек?
Романс
А печаль моя прозрачна и светла,
Заблудился путник лунною дорогой,
Целый день я вспоминал тебя,
Голос твой, глаза, где нету брода.
А печаль моя прозрачна и светла,
Ты простишь, я погрешил совсем немного,
Ухожу в края, где день чуть меньше года,
Ухожу в края, где нет тебя…
А печаль моя прозрачна и светла…
Воет ветер, ждет меня дорога,
Ангел мой давно завет меня с порога,
У иконы вслед горит свеча.
А печаль моя прозрачна и светла,
И твои грехи отмою я у бога,
Если ты, проснувшись, вдруг меня
Вспомнишь ненароком, ненадолго…
Так печаль моя прозрачна и тиха,
Подойди к окну как к краю небосвода.
Видишь, чиркнула звезда, сгорев дотла,
Там любовь моя взлетела к богу…
Бывает
А я не верил, что вот так бывает:
Тогда взглянула только – тут же теплая волна
Меня с макушкой накрывает,
Кружит, толкает и бросает…
Я – весь – в воронке: щепка я!
Но почему-то…
счастлив я,
и вот я, как тот младенец,
Она склоняется ко мне,
Щекой щекочет,
А я, как тот ребенок,
что в радости лопочет,
о том, что ждёт её всегда.
А кто она?
Матрона,
Мать,
Любовница,
Сестра?..
«Подруга дней суровых»,
а может
быть,
жена?..
А она,
она тем более не знает.
А он уже мечтает
коснуться теплых губ,
Он, повзрослев теперь,
суров
и даже груб,
Но нежность
Так переполняет сердце,
Что в ней готов
он утопить её,
И вместе нею
заодно,
бесстрашно
разом вместе
утопиться…
утопиться
А утром
снова возродиться,
Но вместе с нею!..
И танец этот
Снова повторится…
Нет и нет
Они мне говорили: «Ну, говори скорее: «ДА»
И гнули, гнули всё в наклон…
А я им говорил всё: «НЕТ!»
Вставал и шел в разгон…
Они мне говорили: «Ведь это навсегда,
Так мир устроен – ну, говори скорее: «ДА».
А я им: «Неправда ваша, с вашим «ДА»
Ни власть, ни деньги, ни сладкая еда,
Их если поскрести, то будет мишура,
И правда вся в другом…»
Они опять: «И в чём?»
А это просто:
Надо встать
И двигаться в разгон!
И напролом,
и напролом,
Пока не разбегутся с корабля все крысы,
И только лишь тогда откроются нам СМЫСЛЫ,
Хоть сладкая еда исчезнет навсегда…
её заменит сладкий запах пота…
И НАВСЕГДА,
И НАВСЕГДА,
И НАВСЕГДА!
Осеннее
Как быстро отлетают дни
как журавли
и вот уж осень…
Седые ветви на дворе
все шепчут мне
о той поре…
И не будить их
тихо
просят…
Гость ночной
…Кто там опять?..
А-а, истина…
входи, и снова это
ты…
Как тяжко давишь мне на плечи…
Мне лучше без тебя –
измучен человече,
и лучше без
огня…
Ах, всё же ты зажгла?..
Тогда хоть помолчи…
Нет, ты мне ответь:
зачем я твой избранник?
немей пустынника
и нищ как дальний
странник?..
и что мне мудрость…
так мало проку в ней?..
ну, отвечай… я жду… скорей…
Весна не приведет в движенье камень
Я ухожу –
гаси огонь
скорей!
И улетел… мой белый
бедный ангел!
Осенний лист
Осенний желтый лист, как видно, уж давно
Кружил с Бореем, с одиночеством в обнимку:
На улицах пустых притихших всех домов,
И грустных, как старухи на поминках.
Он залетел ко мне, упал на стопку книг.
Затих, не выдав тайны случая
живого…
И тайного родства… Я взял дневник
И написал: «Сегодня…
нас было двое».
Как уйти мне
Как уйти мне от этих безумств –
Так искусен нежнейший хорал –
В близкой дружбе,
Но я обернусь –
Наливают мне яда в бокал!
Пастораль
На Черной речке
За окном ребенок плачет,
Чинно ходит старичок…
Так сегодня мысли скачут –
Спрятать, что ль, их в
в черпачок?..
Рано утром помолиться,
Сбросить мысли на траву,
Ощутить, что кровь теснится
Как река теснит косу
Друга встретить спозаранку,
Выпить с пеной молоко…
И не надо наизнанку
Душу ткать в веретено.
Где там и зло бывает,
Где-то там есть монастырь,
Тихо вечер набегает,
В ночь уходит Поводырь…
Поэт
Как тот факир, что в заключенье чуда
Свернет рубином на удивленье глаз,
Так и поэт неведомо откуда
Вдруг выхватит сверкающий алмаз.
Петербургское осеннее – мотив
Ещё в одеждах путался сезон,
И ангел подбирал палитру небосвода.
Тогда приснился светлый, светлый сон:
Я полетел сквозь белый, белый звон,
Где нету берегов и нету брода…
И ВЫ со мною рядом, Натали,
И никого кругом: зови, хоть не зови,
А нам никто не нужен, нам было
хорошо вдвоем!!!
И Серафим нам сверху
махал,
махал
КРЫЛОМ…
Праведник
Россия обязательно возродится, если
на земле её родится хотя бы один праведник…
Синих звезд мерцает крона,
Светлых правд и тихих истин.
Бродит праведник у моря…
Крепкий посох, в жилах кисти.
Нет, не носит он короны,
Грубый холст, торчат ключицы,
На плече сидит ворона,
А в глазах его зарницы…
Пьёт он воду из криницы
Слабый телом, веет силой
Взгляд его – прозрачно-синий…
Видел я его у дальних сосен,
Как к нему бежал ребенок,
Как голодный жеребенок,
Что увидел кобылицу…
И ещё у дальних сосен
Видел я – летал там ангел,
Будто ждал и звал кого-то.
Был на этом месте кратер…
Пепел – гу-ул
Уздою взнузданный,
так искривя пространство,
Как будто рухнул вдруг
в зовущий гу-ул.
Срываю, жгу последние
убранства.
Чтоб гул тот в сумраке не утону-ул…
Я брошу пепел собственных
ИЗМЕН
С щепоткой соли крупной
безрассудства
В глаза, в лицо,
и пусть уходит в тлен
Мой век
пустого словоблудства!
Меня спросили суетливо: что я замешиваю
в прозу?
Ответил я
хрестоматийно:
– Щепотку соли, хлеб да слезы…
И это правда!..
Реквием-клятва
До сих пор,
До сих пор,
Народ помнит – террор,
Поименно к ногтю
Их вождей и всю тлю!
Внукам нашим нельзя
ничего
ЗАБЫВАТЬ,
Как глумилась в России
ЭТА КРАСНАЯ ТАТЬ…
Ничего, ничего нам нельзя
ЗАБЫВАТЬ,
Даже если в России тишь да гладь,
тишь да гладь…
И народным судом, и народным судом,
Чтобы не было этой заразы потом…
А потом – закопать – закопать
Их Вождя и всю Королевскую Рать,
И потом, лишь потом,
лишь потом
Мы – народ и Россия – к Свету пойдем!
Ностальжи
Брутальный романс
Александру Розенбауму
Всему виною тот весенний гром,
Напомнил детство – давний отчий дом,
Горевший танк напомнил запах спелой ржи…
Мне кажется, что это по-французски:
«НОСТАЛЬЖИ»
А запах пороха – подгоревший мамин хлеб,
А ДОТ раздолбанный – как опустевший хлев,
И пули снайпера – в июне соловьи,
И визги мин – как крики детворы…
Мне кажется, что это по-французски:
«НОСТАЛЬЖИ»
Горящие поля – охотничьи костры,
Окопы свежие – от трактора следы,
И визги мин – как крики детворы,
как крик хирурга: «не могешь?.. Так умри!»
Мне кажется, что это по-французски:
«НОСТАЛЬЖИ»
И вот я дома… Запах спелой ржи
Напомнил танк, горевший у межи,
А стук в окошко: разведки – не жены,
А чай с вареньем как будто
на крови?..
Кресты на маковках – в прицелах – те
кресты?!!
Мне кажется, что это не очень:
«НОСТАЛЬЖИ»
Всему виною тот весенний гром,
Напомнил бой последний – я был зол:
С позором ЗЛЫЕ уходили из Чечни,
Горела церковь пламенем свечи,
Мой друг с ранением в груди
Хрипел-сипел: «Мочи, Серега, их мочи,
мочи!..»
Мне показалось – вот эта «НОСТАЛЬЖИ».
Не по плечам мне,
я вою средь ночи:
«Ну почему мы так уходим из Чечни?..»
Горела церковь пламенем свечи,
«Серега, друг! Не умирай, ты только не молчи,
Кресты тут падают. Будь другом, поживи,
Тут три версты всего
До Матушки-Руси!..»
Горели церкви пламенем СВЕЧИ…
И то уже по-русски: «НОСТАЛЬЖИ»!!!
Слова
«Есть ценностей незыблемых скала
Над скучными ошибками веков…»
О. Мандельштам
Тогда сказала: «Зачем ты?..
Почему?..»
И ожидала слов…
Но что слова? – Всего лишь звуки.
Иль сочетанье их.
«Обряд салонности и скуки…
Так хлопотливы, мимолетны
слова-словечки
(«Паркетное арпеджио», – сказал однажды друг…)
Хотя порой они бывают жгучи…
Как жало иль кинжал
Ударят со спины,
Или как капля,
Простая капля влаги
Из перстня в кубок за спиною –
И нету Моцарта святого:
Есть Реквием о бренности земного
и о пареньи Духа над земным,
И есть Сальери – с опустошенным перстнем
и душою!..
Так всё ж зачем я, почему…
Тебе нужны слова?
Так вот они:
Затем, что воздухом дышу,
Затем, что есть Добро и Зло,
И что бы ни творилось в этом мире,
Всё Зло, перебродя, войдет в Добро,
Как сквозь мешок проходит шило!
Так грех всегда – предвестник искупления,
И счастье светлое приходит за мученьем,
И блудный сын в раскаянье своем
Стал выше праведника сына!
К чему же я клоню?
К ответу, милая! Да, да, –
к словам!..
В полночный час, в беду,
Я тихо встану на колени
И за тебя, и за себя молитву сотворю,
Скажу… в словах: О Господи, прости,
Что начертал – сполна приму.
Я, как могу, служу Добру
И выпью чашу горькую свою…
Прости, прости
и помоги:
Не изменить, не измениться,
И не казаться
только БЫТЬ!!!
Жене, ушедшей… добровольно
Тебе, несбывшейся надежде,
Несостоявшейся мечте,
Не оценившей быстротечный
смысл полуистин
И ЖЕНЕ…
Как манит мишурою полуправда
Той очевидностью лубка…
Так вот из них всего одна:
Особенно ценимая тобою:
«Бери от жизни всё, она ведь коротка!»
«Бери!.. Хватай!.. Спеши!..»
Но вот вопрос: «КУДА?»
В твоих словах сокрыта истина простая,
ты мне поверь,
но она мертвей,
хоть, кажется, и обжитая,
Травинки, капельки простой,
Что выпали из ничего росой,
И паутинка та живее…
А впрочем,
здесь не ищи морали, нареканий.
Стихи тебе, их много, даже впрок,
читай внимательно, и ты увидишь с краю
и между строк кристаллики
соленые (из чего – не знаю),
но смахни их впрок,
ты спросишь: «А зачем?»
Всё очень просто: сотвори забаву,
возьми их все и раствори в воде,
полей цветок любимый, алый,
и он привидится во сне:
в нем вместо пестиков, тычинок –
в противовес ботанике простой –
на дне цветочном будет биться сердце
бесшумно, радостно… с тоской!..
Совет
«Ни о чем не хочет говорить,
Вовсе не желает научить,
И плывет дельфином молодым
По седым пучинам мировым…»
О. Мандельштам
«Ах… я стала не любить советов…»
– Прими всего один совет:
Не следовать чужим советам!
(О, если б раньше ты освоила завет!)
Глас сущего Творца –
Глас сердца твоего,
Он тот единственный вещун,
Советник первый и последний.
Есть звезды, отраженные в воде,
И есть явления, доступные немногим.
Это о тех, кто волен понимать,
Пусть, может, в мелочах
Их суть наитием просветленным,
Их простоту и первозданность,
Пускай… простой травинки…
Пускай совсем наивно…
Как пахарь тот,
Что видит в смене года
Простую связь времен:
Когда нам жать, когда пахать…
Так было, есть и будет,
К чему тут рассуждать,
Давай-ка лучше с Богом,
Пришла пора давно пахать!
Зачем выслушивать советы,
Пора, пора самим давать!!!
Пепел
…не надо крайностей, не надо!
Я не хочу быть легковерной…
(из телефонного разговора)
«Я так же беден, как природа,
Я так же прост, как небеса,
И призрачна моя свобода,
Как птиц полночных голоса…»
О. Мандельштам
Вот пласт Земли
а там вон помидор!
Налился так – уж, кажется, готов
от взгляда только
брызнуть свежим
соком…
И рядом соль,
щепотка белая,
искрящаяся Солнцем…
А вот в моих руках под простой
тряпицей мое Сердце.
Возьми его из этих огрубевших рук
и отогрей…
Я – воин…
Мне шея, натертая кольчугой, и хруст костей
врага с глазами хищного злодея,
Мой упреждающий, под сильным с выдохом
ударом,
Когда твой меч с оттяжкой
резко входит в тело,
Предсмертный крик и ужас, стекленеющий
в глаза,
МНЕ ВСЁ ПРИВЫЧНО, но непривычно-зябко
лишь одно:
Когда, вернувшись к дому, к очагу,
Не чую запах свежий хлеба,
Чтоб он, замешанный на детских криках, он въелся бы:
и в печку,
и в косяк,
И в стены, и в забор,
в ворота…
И отразился б в тех глазах,
когда-то таких родных и близких…
Способных так глубиться и теплеть
при каждом даже
Мимолетном взгляде:
А то – вдруг там забьют такие
Такие теплые, глубокие течения,
Что в них пьяняще тонешь,
И вдруг, очнувшись, видишь изумленно:
Ведь небо – голубое, а трава –
совсем зеленая
ТРАВА!!
И всё как там – в туманном детстве,
И ЖИЗНЬ НЕ КАЖЕТСЯ ТАКОЙ НЕЛЕПОЙ…
А пока…
я разгребаю синий пепел
И угольком остывшим всё рисую
твой профиль
на зеркале разбитом.
И сердце вспоминаю под тряпицей, как я его к тебе
тянул
В огрубевших от меча ладонях,
Я повторяю жест, как прежде говорю: «Бери, не бойся,
Оно ведь легкое совсем: как детский вскрик,
Как паутинка, гонимая осенним ветром, бери…»
«Я не могу», – ответ свинцовый, и глаза
уже чужие, холодные,
немые…
И вот Луна дорожку освещает,
устало в ней бликуют меч и шлем,
я рану на бедре присыпал теплым пеплом…
Ведь есть поверье: что так быстрее зарастают раны
и лучше, чем какие-то там целебные особенные травы…
А вот душа?! тут пепел не спасет…
К кому бы прислониться?..
Мерцанье глаз
Мерцанье глаз – куда от них уйдешь?..
Я беззащитен, как СОНЕТ любовный,
И в панцирь грубый, как в каменоломню,
Я прячу нежность в дальний уголок,
Где к полу примыкает потолок…
Так упиваться горькими слезами
Невротики способны или дикари…
Так скрежетать зубами, сжимая кулаки,
Произносить проклятия, как заклятье,
Способны только дикари, поэты
и я!
А там, затихнув от обиды понемногу,
Я творю молитвы… и медленно, как бы
со дна души,
Всплывают рифмы-пузырьки,
чтоб лопнуть на потреснувших губах
И вылиться в родившиеся наспех
отчаянные строки:
«О Боже, есть ли в этом мире плечи,
Чтоб их обняв, почувствовать прибавок сил,
Когда ты падаешь без сил…
Или когда в тебе избыток сил,
Ты сделал всё, чтоб слабых защитить…»
«О Боже, есть ли в этом мире руки,
Способные, как крылья нежные и
звуки,
Так бережно коснуться всех морщин,
И вот их будто врачеватель исцелил,
И от невзгод ты как в самом раннем
детстве
Стоишь как у горизонта, на краюшке перил…
Не удивляйся, в детство тянет всех мужчин,
Не верь тому, кто детство позабыл…
О Боже, есть ли на земле глаза,
Способные на нежность и тогда,
Когда ты посрамлен, и наг, и нищ,
И ты – посмешище для всех,
Но только не для них!
Когда ни глянешь в них –
Там бьются родники,
А в них – безмолвное: «Желанный мой,
Люблю… Приди!»
О Боже, есть ли на свете ещё такие губы,
Всегда зовущие тебя, и твое имя произносится
невольно,
Когда на сердце радостно иль больно.
Одно прикосновение их – пронзит до самих
жил, и ты поймешь:
Ещё совсем не жил!..
Мерцание глаз – куда от них уйдешь
И что б ни говорил бы я – всё будет ложь,
Так мало нам дано сказать словами,
Но вот за это всё, за всё,
поэтому стихи,
поэмы
и романсы.
Всё о том, что «…в начале были: не Слово и не
Бог!
Мы всё о том: любовь – была в начале!!!
По особому счету платят поэты
Памяти В. Высоцкого (80-летие)
По особому счету платят поэты,
Кто сытою мордой, кто пулей в висок…
Не принимай от царя эполеты,
Не разменяй ты на сало смычок.
Всегда на Руси – тройная расплата,
Чуешь – уж щелкнул взведенный курок,
И не помогут брульянты хоть в 300 каратов,
Если не помнишь священный урок,
Записанный КЕМ-ТО в стихах между строк:
По особому счету платят поэты!
По особому счету платят поэты,
Кто сытою мордой, кто пулей в висок…
По этому следу пускает наветы
И белокурых убивцев ПОРОК!!!
И раненым падает бедный мой Пушкин,
На белом-белом-белом
снегу
У черно-черной черты
Он, силы теряя, целится –
целится,
он хочет не промаха,
В предреченного цыганкою черной
блондина
в белом…
Он жаждет возмездия!..
Не мог он, не мог он!
Не имел на то права
Убить мозгляка российский ПОЭТ.
И защитила его ЧЕСТЬ, а может, ПОЗОРА
Французская пуговица
у французского сердца
французского лоботряса!
Случайность?
Нелепость?
Вот так вот.
Вот так вот – взять и –
угадать?! Чтоб пуля
пуговицу?!
быть не может!
А известно почти что
достоверно:
Благословил её
ГОСПОДЬ!
Раз угораздил черт на Руси тебе родиться,
Скажи, мой бедный, бедный Пушкин, ты
прости меня, прости
великодушно,
К чему тебе всё это было???
И этот петербургский свет,
И эта красота, пусть
честной той девицы –
Гончаровой, пускай не львицы,
Которая, как оказалось, плодовитой не только на детей,
но и на кривотолки. К чему это всё? ПОЭТУ?
Арап взыграл? Или поэт великий достоин был
ВЕЛИКОЙ КРАСОТЫ?!
Пускай и в женской оболочке…
Но ты же знал, что только заморочки, добра не жди
от этой красоты.
К тому же понял сразу
(в дневнике, где после первой брачной ночи: «не то, не та и холодна…»)
А та, другая, что в юности ты походя задел… Забыл?
Но не забыт был ею…
Ткала, ткала, плела и выткала достойную интригу,
которую прикрыл тройной замок.
Защелкнулся КАПКАН!
И ты попался в собственный АРКАН!!!
Конечно, тут можно говорить и о несовершенстве
Света…
Но что толку нам искать и требовать Совершенства
у Несовершенства – у Света,
Когда мы знаем почти сакральное:
«Что может быть нелепее в Природе,
Чем это совершенство – ЧЕЛОВЕК!»
Нам лучше о другом: о несовершенстве
в совершенном!
И о глупостях великих и глухих, когда кричат-предупреждают…
И вот хлопок в ладоши, сочный голос баритона:
«Теперь сходитесь!»
«Сходись, сходись, мой бедный русский гений,
Ты со своей глупостью сходись…»
Упал на снег, ещё в пылу – плену жаждой мести
Прицелился из последних сил – ура! Попал –
упал француз…
«Ура! Браво, Пушкин!!»
…и тут конфуз!
Дрянная пуговка решила весь исход, и тут начало
мелодрамы той, которую затеяли две дамы…
Но вот от этой мелодрамы набегают слёзы, как
от трагедии высокой… Оно ведь так и есть:
высокая трагедия и высокая расплата…
всё справедливо, гармонично… но грустно
НА ДУШЕ…
«Затопи-ка мне баньку по-белому,
Очерствев, почернела душа…»
Эй, ты горластый, клыкастый когда-то…
Не отмыться тебе добела!!!
Не менялы пархатого щелкнул замок,
Это верные слуги самодержца отпетого
через Воронеж и на Дальний Восток
Тащат тщедушного, душного – взведен персональный
курок и всего-то, всего-то за каких-то восемь строк,
и одна из них ретивая: про грудь осетина!!!
и осетин наиграется с поэтом впрок, и это урок!
Заключение
Скажите, а где тут дорога прямо?
А Вам какое прямо: левое или правое?
Нет, мне самое-самое-самое прямо…
Тогда обратитесь к звездному небу.
А может быть, есть более надежные ориентиры?
Да… есть такие ориентиры… Вдоль той
дороги, которую Вам надо, стоят кресты, их много: на всю дорогу, а на крестах, а точнее, на своих стихах висят поэты… Ну, как Древнем Риме… Не правда ли, это замечательные ориентиры?..
О да! Я восхищен! Какая замечательная символика или метафора – не знаю?!
Вы иностранец?
Акцент?
Да, в мышлении…
Простите, не понял…
Как это бы попроще Вам объяснить… Видите ли, у нас это не символика и не метафора…
У нас это РЕАЛЬНОСТЬ! Это, если хотите, плата за дорогу ПРЯМО! У вас платят по-другому… А у нас платят, согласитесь, что за всё надо платить, по-нашему: у нас платят за дорогу ПРЯМО ПРАВЕДНИКИ… И ПОЭТЫ…
ПО ОСОБОМУ СЧЕТУ ПЛАТЯТ ПОЭТЫ!
Паденье вверх
О, Магия и волшебство твои Случайность!..
Перед тобою были беззащитны Боги…
Моя душа, как яростный комочек Боли,
Что оказался на обочине Большой дороги,
Беспомощный, как одуванчик перед бурей.
И вдруг два глаза – две звезды тогда сверкнули
И отлетели прочь – в неведомую ночь…
Я как пчела, так переполнен медом,
Той нежностью, наполненной годами,
Перебродившей опасно со слезами,
И груз не в радость – страшен своим гнетом…
Как будто время исчисляется полетом,
Паденьем вверх, как падал в свое время Улисс,
А я не знаю, где запрятан улей,
И где бессонницей страдает Пенелопа…
Мне ориентир в Полете – Полярная Звезда!
И только мы – служаки Бытия!
Приносим мед и радостные вести,
что Бог нас любит врозь, но больше вместе…
Мимолетное
Пускай я не сон, не отрада
И меньше всего благодать,
Но, может быть, чаще чем надо
Ты будешь меня вспоминать…
Поэзия
Поэзия – себя преодоление
И прямоты земного притяжения…
Но сначала: томлением окутана Душа –
и до дрожи
Раскидывается саван, плотнеет тайны круг,
И вот уже не тайна, а недуг
коварной дрожью расходится, и тут испуг,
Рожденный таинством – величием Небес,
И слышится, как там кует Гефест
Отборные гекзаметры Гомера.
Вдруг сомнение…
и первым снегом тает вдохновение.
Особенно от первых слов,
и всё теряет вес:
Слова, Душа и Ангел в вышине
не так зовет к себе –
раскачаны качели…
привязан Одиссей, но тает воск в ушах,
и руки тянутся к пастушечьей свирели,
чтоб насладился пьяный Вакх…
И вот опять
И вот опять… Всё это было, было
было…
И всё коту не впрок –
Давно ведь сказано:
Замкни уста и сердце
на замок!
И вот опять: ты снова, снова, снова
и снова этот сон: где «плащ и кровь» рифмуется
с «любофф»…
«Цель искупляют средствами одни лишь дураки!»
и замолчал внезапно… и затих
Под собственной ногой рванула мина!!
А так уверен был, что будет всё тип-топ
и мило…
«Не ожидали подлости такой?
Откушайте-с свою же печень, сударь,
без гарнира…
Словесные рулады прекрасно хороши, но не тогда,
когда под днищем камень и скребет как нож
и по кораблю – раскачка, дрожь…
и тут, скорей всего, – не до блаженства…
не только что её – себя не узнаешь, и вот сбылось:
«…под звуки омерзительного бала
сорвут платок с прекрасной головы…» ты ей предрек… и поделом: не ей –
тебе.
Хотел жаркого?! – так получай, а сверху специя:
А что хотел?.. вот это есть Гармония и Джунгли…
Всё это Родина, милок: друзья, коллегии, Правды
край… Вон там – твоя любимая… лежит,
торчит в груди… твой нож!
Ты жаждал так свободы? Так получай!
Не расплескай!..
Испей до дна!
…Один!..
ТЫ распрекрасный Паладин!..
Никак горчит?..
Согласен…
Это так…
Зачем же плачешь ты украдкою, дурак?
И у меня… от пыли навернулись слезы,
неужели всё это были грёзы?..
«Никто не знает, почем на рынке нынче слёзы?..
– Так дорожает всё кругом…
И поделом…
И поделом!..
Об авторе:
Александр Набат, «Я помню, как женский батальон пел «Вставай страна огромная…» на центральной улице города, видимо перед отправкой на фронт! Я помню до кадра фильм «Бэмби» — послевоенный прокат, я помню послевоенный голод, как я тащил буханку хлеба домой, но у которой по дороге исчезала корочка, я помню вкус подсолнечного жмыха. …Это мое послевоенное детство.
Школу я закончил золотой медалью и сделал ошибку — пошел в технический ВУЗ, при явных филологических наклонностях, которые победили: с 25 лет я член союза журналистов СССР, снял на ТВ художественный фильм, автор многих телепередач, у меня впервые в прямом эфире выступила женщина, которая сидела в нашем концлагере, за что меня чуть не выгнали взашей, а директора телестудии не раз вызывал сам Обком партии (период хрущевской оттепели). Я много чего окончил: например, аспирантуру ВИНИТИ, когда придумал собственную теорию «О природе истинной информации», которая до сих пор актуальна и вошла в приложение к роману, который выходит в печати в этом году…
Стихи пишу редко и только тогда, когда давление эмоций грозит сорвать тормоза…»
